Бадахос, испанский городок рядом с португальской границей, находится на широте Лисабона. Бывшая столица небольшого мусульманского королевства, он занял после Реконкисты стратегическое положение. В 1524 году там жили примерно 15 тысяч человек (сейчас здесь 100 тысяч жителей) – значительное население для Испании той поры. Весной того года он насквозь пропах навозом из-за множества ослов, мулов и лошадей, двигавшихся по грязным и пыльным улицам городка или привязанных возле убогих постоялых дворов. В Бадахосе состоялась, если так можно сказать, первая международная конференция. Таково было непосредственное следствие успеха экспедиции Магеллана.

Почти сразу после прибытия в Санлукар «Виктории» под командованием Элькано португальское правительство направило в Севилью ноту протеста: «Наши права в Тихом океане были попраны». Испанское правительство утверждало обратное. На конференцию в Бадахос прибыли мореплаватели и космографы. Научное собрание должно было решить, пересекла ли экспедиция Магеллана, приплывшая с Молуккских островов, долготу, установленную во время раздела мира папой Александром VI в 1494 году. Даже для переговорщиков, желавших добиться согласия, решение было трудным: ни одни часы в мире не были достаточно точными для верного расчета долготы. Во время переговоров нередко слышались брань и удары кулаком по столу. Испанцы и португальцы расстались, так и не придя к решению. Никто из присутствовавших, похоже, не сознавал, сколь смехотворной была эта дискуссия в захудалом Бадахосе о разделе водной стихии, занимающей треть планеты.

Магеллан совершил беспримерный подвиг, а два или три века спустя мир узнает имена Бугенвиля, Лаперуза, Дюмон-Дюрвиля, исследовавших тихоокеанские просторы и оставивших увлекательные путевые записки. Но между двумя этими эпохами Тихий океан бороздили с востока и с запада сотни небольших парусников, тесных и зловонных, зачастую с командой лихих авантюристов, висельников, флибустьеров, торговцев, китобоев, охотников на тюленей и акул. За это время Тихий океан неоднократно пересекали мореплаватели, чьи имена известны лишь морским историкам и фанатичным любителям истории путешествий. Кто, кроме специалистов и таких увлеченных любителей, знает имена Лоайсы или Урданеты, испанских монахов-моряков, португальского штурмана Кироса и экстравагантной «адмиральши» Изабеллы де Баррето? Мы на какое-то время взойдем на борт их судов и возблагодарим Небеса, что наше путешествие пройдет лишь на бумаге!

После бадахосской конференции испанское правительство решило закрепиться на Молуккских островах, в сокровищнице пряностей, и снарядило морскую экспедицию, которая должна была добраться до островов тем же путем, что и Магеллан: пересечь Атлантику, с юга обогнуть Американский континент, пересечь Тихий океан, – семь кораблей с экипажем численностью 450 человек под командованием монаха по имени Гарсиа Хофре де Лоайса. В те времена среди монахов было много невежественных, но в этой среде встречались и образованные люди, сведущие в математике и космографии, вполне подходящие для дальних плаваний. По прибытии на Молуккские острова Лоайса должен был стать их губернатором. Баск Элькано, вернувший на родину уцелевших членов экспедиции Магеллана, также участвовал в этом походе в качестве главного штурмана и заместителя командира экспедиции.

Начало не сулило ничего хорошего. «Анунсиада» затонула еще в Атлантике; «Сан-Габриель» попал в бурю, повернул обратно и пропал. Корабль Элькано «Эспирито-Санто» потерпел кораблекрушение в Магеллановом проливе, проход по которому занял три месяца. Элькано чудом спасся и перебрался на флагманское судно «Санта-Мария де ла Виктория». В западной части пролива буря рассеяла остатки эскадры. Уцелело всего два корабля.

На борту «Санта-Марии» не было такого хрониста, как Пигафетта, и историкам, пытавшимся воссоздать подвиг Лоайсы, который после Магеллана пересек Тихий океан с запада на восток, пришлось довольствоваться сухими записями в бортовых журналах. Имена, даты и даже громадные расстояния ничего не говорят, если не постараться представить себе хотя бы приблизительно, как малы были суда дальнего плавания той эпохи (от 20 до 25 метров в длину) для того количества людей, которое размещалось на борту.

Не следует забывать о скученности, тесноте, разных неудобствах. Долгие месяцы плавания люди спали не раздеваясь, на палубе или в трюме, в зависимости от погоды. При отсутствии туалетов естественные нужды справлялись прямо через борт (если позволяла погода), уксус был единственным средством гигиены, пища портилась уже через две недели похода, расход пресной воды был строго ограничен. Если же вам нужно было помыться или постирать белье, приходилось черпать забортную воду – когда качка не слишком сильная. (Кстати, вы пробовали стирать морской водой?) И такая жизнь длилась месяцами, а если вы, не дай бог, получили ранение или заболели, то вам оставалось лишь читать покаянные молитвы.

Такая судьба постигла и Лоайсу, главу экспедиции. Он добрался (как и Магеллан) до острова Гуам, затем в районе Филиппин потерял предпоследний корабль, а 30 июля 1528 года умер от истощения на Молуккских островах. Элькано, который заменил его, был также в нелучшем физическом состоянии и скончался через три дня после того, как возглавил экспедицию.

Помолчим минуту. Вблизи острова Хальмахера, что в Молуккском архипелаге, медленно движется «Санта-Мария де ла Виктория», второе в истории мореплавания судно, добравшееся до этих мест из Европы. Новый штурман монах-августинец Урданета дает команду; матросы приносят на корму большой продолговатый сверток, к которому привязано несколько булыжников, и кладут его на навощенную доску. Отходная молитва уже прочитана, штурман-монах осеняет усопшего крестом, матросы приподнимают конец доски – плюх! Судно набирает ход и удаляется на всех парусах. «Санта-Мария» продолжает путь. Первый капитан, совершивший кругосветное плавание, умер в море. Элькано опущен в воды этого громадного океана, который покорил сначала Магеллан, а за ним – Лоайса.

Станет ли штурман-монах Урданета, который приведет «Санта-Марию» к острову Тернате, губернатором Молуккских островов? Это противоречило бы уставу ордена, кроме того, на Тернате обосновались португальцы, и они угрожают вновь прибывшим. Карл V, извещенный о ситуации (на обмен депешами ушло более года), отдает испанцам приказ: «Возвращайтесь!» А португальцам, которые здесь уже хозяйничают, король продает «колонии Молуккских островов» за 350 тысяч дукатов. Португальцы выплачивают требуемую сумму, чтобы не ссориться с могущественным императором. Что касается Карла V, то его теперь интересует золото, а не пряности. Политические цели с каждым днем требовали все больше золота.

Вся история географических открытий убеждает нас в том, что по крайней мере до XVIII века научный интерес вдохновлял путешественников далеко не в первую очередь. Разбогатеть, сколотить капитал – вот зачем люди отправлялись в дальние плавания. В этом смысле с тех пор мало что изменилось. Конечно, миссионеры отправлялись в путь, чтобы нести туземцам Слово Божие, хотя зачастую жажда наживы оказывалась важнее. Но случалось, что религиозные побуждения бывали вполне искренними.

15 августа 1534 года в склепе небольшой часовни (ныне не существующей) на Монмартре, в пригороде Парижа, собрались шесть мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет. Через некоторое время к ним присоединился еще один, постарше, облаченный в сутану, – некрасивый, тщедушный, хромой. На мгновение преклонив колени, он заговорил:

– Наша миссия по распространению христианства не будет иметь успеха, если мы не заручимся поддержкой высоких церковных иерархов. Но прежде нам нужно доказать, что мы без всяких условий готовы служить Церкви.

По-французски священник говорил с акцентом. Это был испанский баск, сорока трех лет, и звали его Игнатий Лойола. Младший ребенок в семье, где было тринадцать детей; паж при испанском дворе, безнадежно влюбленный в королеву; бретер и повеса, заставлявший забыть о своих физических недостатках благодаря безумной отваге, и дуэлянт, убивший соперника. Нога, сломанная при осаде Памплоны, приковала его к постели, лишив возможности вести светскую жизнь. У него вдруг появилось время основательно изучить жизнь Христа – и по-настоящему уверовать.

Сверх меры охваченный религиозным пылом, так что это вызывает подозрения даже у инквизиции, он пишет книгу, ставшую одним из «бестселлеров» религиозной литературы: «Духовные упражнения», а в 1534 году становится магистром искусств в Парижском университете. Его слушателями в крохотной часовне Монмартра были молодые испанцы и португальцы, прибывшие в Париж за университетскими знаниями и уже знакомые с «Духовными упражнениями». Один из них, дворянин, уроженец Памплоны, преподаватель коллежа в Бове, носил имя Франсиско Хавьер и отличался атлетическим сложением, пылким нравом и благородством помыслов.

В те времена дела в Церкви вершились неспешно. Только в 1537 году Франсиско Хавьер, рукоположенный в священники, приехал в Рим вместе с Игнатием Лойолой и его учениками. И лишь в 1540 году папа Павел III (есть великолепный портрет папы, написанный Тицианом) признал абсолютную преданность группы, прибывшей из Парижа, и издал буллу, основав орден Иисуса.

Накануне посол Португалии в Риме сообщил понтифику, что король Жуан III просит предоставить ему надежных миссионеров для отправки в Ост-Индию. Павел III обратился к Лойоле, и тот указал на Франсиско Хавьера и еще одного иезуита. В конце концов Хавьер в одиночестве отплыл из Лисабона на паруснике остиндского флота.

Считать ли этого апостола Ост-Индии искателем приключений или просто путешественником – факт остается фактом: немногие избороздили Тихий океан, как он, побывав на Зондском архипелаге и Молуккских островах, в Китае и Японии. Прибыв в Ост-Индию, где португальцы основали множество прибрежных колоний, он был настолько потрясен увиденным, что без колебаний отправил послание лично королю Жуану III: «Слишком часто обращением в христианство прикрывают постыдную жажду наживы и бессовестную эксплуатацию людей. Когда-нибудь Вашему Величеству придется давать отчет перед Господом Богом».

Полтора года Франсиско Хавьер проповедовал и обращал в христианство туземцев на Молуккских островах. На полуострове Малакка он встретил японского купца Ядзиро и, наслушавшись его рассказов, решил: и в этой стране также есть души, которые надо обратить к Христу.

В 1549 году через Малакку и Кантон Франсиско Хавьер добирается до Кагосимы, на южной оконечности острова Кюсю, самого южного среди крупных островов Японии.

В 1545 году город представлял собой скопление невысоких домов с черепичными или соломенными крышами в окружении тенистых долин и вулканических гор, покрытых сосновыми лесами. По преданию, именно этот остров избрал для своего сошествия на Землю Ниниги, внук богини Солнца и предок всех микадо (японских императоров). Религия японцев – синтоизм, приправленный буддизмом и конфуцианством. При отсутствии священного писания, строгих догм и обрядности, синтоизм больше напоминает духовно-философское учение о нравственности в широком смысле. Главная роль отводится культу предков.

Франсиско Хавьеру японцы сразу пришлись по душе: «Насколько я могу судить, добродетелью и честностью они превосходят другие известные нам народы. Они приветливы и доброжелательны; в них нет коварства, и честь им всего дороже». Все, что миссионер написал о политической и социальной структуре Японии той эпохи – централизованная власть, единый язык, учебные заведения, подобные европейским университетам, почти полное отсутствие неграмотных, – впоследствии подтвердилось.

Сегодня можно только удивляться, с каким интересом и даже пылом Япония встретила первого католического проповедника. Больше двух лет Франсиско Хавьеру сопутствовал успех. Японию он покинул 30 ноября 1551 года, поручив двум иезуитам продолжить свою миссию. Им помогали многие новообращенные из местных жителей. На острове Кюсю христианство приняли десятки тысяч людей. Через тридцать лет после отъезда Франсиско Хавьера количество новообращенных достигло 150 тысяч.

Этот успех, вероятно уникальный в истории христианского миссионерства, был практически сведен на нет жестокими гонениями, начавшимися в 1616 году. Рассказ о причинах этих драматических перемен не входит в задачи данной книги, тем более что Франсиско Хавьер до конца своей земной жизни об этом не знал.

В 1552-м, через год после отбытия из Японии, португальский парусник «Санта-Крус» стал на якоре перед бесплодным и пустынным островком Шанчуань, расположенным неподалеку от Кантона. На берег проповедник сошел глубокой ночью, словно в шпионском романе. История и впрямь почти детективная.

Иезуиту нужно было тайно проникнуть в Китай, чтобы вызволить португальцев, томящихся в кантонских застенках, где их ждала неминуемая гибель. Они поплатились за разбойные действия португальской эскадры – Китай даже ввел запрет на въезд иностранцев. Франсиско Хавьер заручился поддержкой контрабандиста, который за груз перца большой ценности тайно переправил его в Китай. «А уж там, в Китае, я с Божьей помощью сумею повлиять на власти».

Но миссионер допустил оплошность, заранее оплатив услуги контрабандиста. Он все ждал и ждал на неприютном острове, но никто не появлялся. Прошло несколько дней, и на него «напала лихорадка». Франсиско Хавьер был крепкого сложения и не стар, ему только минуло сорок шесть лет, но годы странствий и лишений сказывались на его здоровье.

Проповедника сопровождал верный слуга-китаец Антонио. Он перевез хозяина на борт «Санта-Круса», еще не снявшегося с якоря. Но поднялся сильный ветер, и на море началось такое волнение, что больной был не в силах оставаться на судне. Наутро шлюпка, не раз рискуя перевернуться, снова отвезла его на берег злосчастного острова. Измученный, вымокший до нитки и продрогший, Франсиско Хавьер впал в полузабытье. «Он говорил по-баскски и читал псалмы, – рассказывал позже слуга. – С именем Иисуса на устах и с миром в сердце он отдал душу Богу». Это случилось 3 декабря 1552 года, в два часа ночи. «Санта-Крус» доставил тело усопшего в Гоа, где оно покоится и поныне.

Незадолго до своей гибели от рук туземцев Магеллан назвал группу островов, где расположен Себу, архипелагом Святого Лазаря, потому что именно здесь моряки, умиравшие от истощения, вернулись к жизни. Позднее другие мореплаватели назвали архипелаг Филиппинами в честь принца Филиппа, наследника Карла V. Став королем, Филипп решил окончательно присоединить эти острова к Испании.

Монах-августинец Урданета после экспедиции Лоайсы вернулся в свой монастырь. Он предавался самобичеванию в келье, когда ему передали распоряжение приора: отложить все дела и собираться в Америку.

– Вице-король Мексики снаряжает экспедицию на Филиппины. Вы назначаетесь штурманом. С вами поплывут четверо наших братьев.

Монахи-моряки всегда высоко ценились. В экспедиции под командованием Мигеля Лопеса де Легаспи принимали участие 5 кораблей и 400 человек. 3 февраля 1565 года Урданета благополучно привел флотилию на Филиппины. Через три месяца Легаспи приказал ему на одном из судов вернуться в Мексику с грузом пряностей.

Урданете предстояло пересечь Тихий океан с запада на восток – этого еще никто и никогда не совершал.

– Сначала пойдем на северо-запад, чтобы избежать встречных течений, – сказал Урданета. – А там посмотрим.

У монаха была одна идея, и он хотел ее проверить. Умело используя переменные ветры и следуя вдоль побережья Японии, Урданета прошел в более высокие широты. На 43° северной широты он убедился в том, что интуиция его не подвела: здесь преобладали попутные ветры, воспользовавшись которыми, он поплыл на восток-юго-восток и дошел до калифорнийского побережья, откуда спустился к порту Акапулько; там он и причалил 30 октября 1565 года. Урданета с непревзойденным успехом использовал при плавании по водным просторам в обоих направлениях (12 000 километров туда и столько же обратно) течения и попутные ветры, открыв путь из Мексики на Филиппины, который стал обычным путем галионов. Создав этот навигационный шедевр, он вернулся в обитель.

В XVI веке существовало некое основанное на религии географическое представление: Создатель точно уравновесил на Земле сушу и море. Поскольку в Северном полушарии обнаружились огромные водные просторы (подвиг Урданеты показал, что к северу от экватора Тихий океан пуст), значит на юге должен существовать большой континент, уравновешивающий океан. Даже когда голландцы ван Димен и Тасман исследовали берега Австралии (с 1616 по 1643 год), поиски пресловутого Южного материка не прекращались. Но об Австралии, которую омывает не только Тихий, но и – в большей мере – Индийский океан, мы подробнее поговорим в книге об Индийском океане.

В 1567 году вице-король Перу Франсиско де Толедо устраивал в своем дворце в Лиме пышные приемы. Однажды вечером он выслушал математика-мореплавателя по имени Гамбоа, который рассказал ему один эпизод из истории инков:

– Вождь Тупак Юпанки после девятимесячного плавания по Тихому океану наконец ступил на сушу. То был обширный материк в южной части океана.

– Когда это случилось?

– Трудно сказать точно. Календарь инков отличался от нашего. Но из летописей известно, что Тупак Юпанки привез из экспедиции черных рабов, а также большое количество золота и серебра.

Нередко рассказы о легендарных подвигах оказывались чистым измышлением с целью восхваления того или иного правителя. Но жажда золота у испанцев была неистребима. 20 ноября 1567 года Франсиско де Толедо отправил из Лимы два корабля с экипажем сто пятьдесят человек, среди которых было четыре монаха. Одним судном командовал Гамбоа. Номинальным главой экспедиции был Альваро Менданья де Нейра, молодой человек двадцати двух лет, совершенно несведущий в искусстве мореплавания. Но у него имелось неоспоримое достоинство: он был племянником вице-короля.

15 января 1568 года экспедиция открыла островок, названный Хесу. Моряки разглядели на нем пальмы и пироги. Но причалить они не сумели из-за сильного течения. Чуть позже один из кораблей едва не сел на коралловый риф. 17 января суда подошли к гористому острову, который назвали Санта-Исабель. На этот раз высадка состоялась. Был составлен протокол о присоединении острова к Королевству Испании. Вскоре выяснилось, что вопросы подданства туземцев никоим образом не беспокоили, а любимым занятием у них было поедание себе подобных. (В качестве торжественного дара один из вождей преподнес Менданье запеченную молодую человечину, самую отборную и сочную часть. Ужаснувшийся испанец велел похоронить останки, но туземцы сочли такой поступок оскорблением.) Испанцев не оставляла надежда обнаружить Южный материк, но им встречались лишь разрозненные острова. Один из них, по словам туземцев, назывался Гуадалканал. Это название, остававшееся безвестным долгие века, прогремело во время Второй мировой войны. Потом на одной из островных групп наконец обнаружились следы золота, и по этой причине Менданья назвал их Соломоновыми. Так они называются до сих пор. До Акапулько экспедиция, борясь со штормами, смогла добраться 22 июня 1569 года, так и не обнаружив Южного материка.

– Я уверен, что он существует, – твердил Гамбоа Менданье.

Оба вернулись в Перу, и Менданья принялся упрашивать дядю снарядить вторую экспедицию. Вице-король отвечал:

– Настали суровые времена. Английские корсары грабят наши владения.

Речь шла о Дрейке и Кэвендише, которые промышляли у берегов Чили, Перу и Мексики. А после разгрома Непобедимой армады в 1588 году стало еще тяжелее.

– Сейчас, как никогда, требуется золото! – подхватывал Менданья. – А на Южном материке его полно.

Спор растянулся на годы. Упрямец так умело искушал Толедо блеском золота, что тот наконец уступил. 16 июня 1595 года Менданья отплыл из Панты (Перу) на четырех судах и с четырьмя сотнями людей. Штурманом назначили португальца Кироса, «переметнувшегося» к испанцам. О нем почти ничего не известно, а жаль: это была необычная личность, в его характере странно сочетались мистицизм и стремление действовать.

Если повторять одно и то же двадцать пять лет подряд, то и сам уверуешь в свои слова. Менданье исполнилось сорок восемь лет, и он был до того убежден в существовании Южного материка, что всерьез собрался основать там колонию и даже взял на борт полсотни семей. Его самого сопровождала молодая красивая жена, Изабелла де Баррето. Мечтая о славе Колумба Тихого океана, он пытался заранее выговорить себе всевозможные права и привилегии.

– Я стану вице-королем всех открытых земель и получу право чеканить монету.

Вице-король Перу сказал «да», рассудив, что не особо рискует. Как и во время первого путешествия, на пути к большому Южному материку морякам встретились неведомые прежде острова. Менданья назвал их Маркизскими в честь своего покровителя, маркиза Мендосы. Туземцы то подносили гостям щедрые дары, то встречали их отравленными стрелами. Матросам очень нравились местные женщины, и они не прочь были бы остаться здесь насовсем:

– Зачем плыть дальше?

– Найдем большой материк и уж там-то заживем в свое удовольствие, – отвечал Менданья. – В путь!

Экспедиция двинулась на запад-северо-запад, одолев за три месяца большое расстояние, несмотря на встреченный циклон, потопивший одно судно. Наконец показался еще один большой остров, тут же названный Санта-Крус (англичанин Картерет переименовал его в остров Эгмонта). За неимением Южного материка Менданья согласился основать здесь временную колонию.

Поначалу враждебно встретившие их туземцы постепенно смягчились. Старый вождь по имени Малоте сдружился с Менданьей. Благодаря его содействию на Санта-Крусе появилась испанская деревня. Вырыли колодец, построили ратушу и церковь, где каждое воскресенье служили мессу.

– Нам здесь все нравится, – говорили отцы семейств и их жены.

Матросы и прочие испанцы-холостяки присоединились к общему хору, но они увивались вокруг туземных женщин, из-за чего без конца возникали ссоры, а потом драки и убийства, приведшие к мятежу холостяков. Менданья командовал, не покидая судна, – слишком мягко, по мнению Кироса, а главное – Изабеллы, которую весть о мятеже вывела из себя:

– Необходимо примерное наказание.

Она сама сошла на землю с отрядом солдат, и те схватили нескольких мятежников. Изабелла заявила:

– Нужны три головы.

Головы троих казненных были выставлены на пиках на всеобщее обозрение. Туземцы наблюдали, раздумывали, а потом – стали на сторону мятежников. Беспорядки возобновились, старого Малоте убили. Одновременно среди испанцев вспыхнула эпидемия. Какая болезнь их поразила, неизвестно, но Менданья умер одним из первых. Это случилось 17 октября 1595 года. Перед смертью он успел официально передать командование экспедицией своей жене Изабелле, которой было лишь двадцать восемь лет. Что было дальше? Ни один кинопродюсер не примет такой сценарий, но поверьте, что все так и было.

Изабелла созвала офицеров:

– Вот что мы сделаем: возьмем на борт всех женщин и детей, а также всех тех, кто заодно с нами. Отправимся в Манилу за подкреплением. Потом вернемся сюда и накажем дикарей и мятежников.

На острове осталось всего пятнадцать бунтовщиков. Их судьба и поныне неизвестна. Перед отплытием, 15 ноября, менее чем через месяц после смерти мужа, Изабелла сочеталась браком с красавцем Франсиско де Кастро, который отправился в экспедицию на правах любовника прекрасной брюнетки. Поздравления, пиры. 18 ноября 1595 года суда покидают Санта-Крус. Штурманом назначен Кирос.

Три обычных для той эпохи небольших судна, а на борту около четырехсот человек – представьте себе тесноту и скученность. Пример Изабеллы, обвенчавшейся с бывшим любовником и чуть ли не в открытую демонстрировавшую свои чувства, действовал на всех как афродизиак. За несколько дней три испанских судна превращаются в корабли безумцев, где царит сладострастие, хотя эпидемия продолжает свирепствовать.

Трупы без особых церемоний выбрасывают за борт – сорок семь умерших за один месяц. Странная оргия продолжается, но люди начинают испытывать голод. Изабелла, словно околдованная своим Франсиско (религиозная церемония, похоже, распалила ее страсть), остается чуть ли не единственной верной супругой в этом сумасшедшем доме и, желая сохранить мужа в отличном физическом состоянии, подкармливает его, поскольку хранит ключи от камбуза. Кирос умоляет выдать продуктов, воды и масла для экипажа и прочих пассажиров. Немыслимая роскошь и беспримерная дерзость: Изабелла использует пресную воду для своего туалета и стирки белья! Однако никакого бунта, все, похоже, околдованы сиятельной адмиральшей.

Гуам тогда еще именовался Воровским островом, как его назвал Магеллан семьдесят четыре года назад. И железо на нем по-прежнему было редким и ценным металлом. В обмен на изделия из железа уцелевшие члены экспедиции Менданьи, добравшись до этого острова, получили воду, рыбу, фрукты, овощи.

– Видите, какой славный у вас предводитель! – хвастливо заявляет Изабелла.

Даже Кирос, главный штурман, целует край ее платья. Манила недалеко. 11 февраля 1596 года три судна бросают якорь в порту. Уже никто не заикается о возвращении на Санта-Крус. Изабелла и ее муж через некоторое время всходят на борт одного из галионов, совершающих регулярные рейсы между Филиппинами и Акапулько. Покорный Кирос уезжает вместе с ними. В Мексике он заявляет, что без промедления отправляется в Испанию: нужно разработать новый проект обращения в христианство далеких племен.

– Проекты подождут, – говорит Изабелла. – Сначала сопроводите нас до Перу.

По-прежнему очарованный Кирос послушно согласился и на это путешествие. Да и кто мог противиться обаянию Изабеллы? Но далее следы несравненной соблазнительницы теряются.

В последней четверти XVII века французские и английские флибустьеры, промышлявшие в Карибском море, перебираются на Тихий океан – кто через Панамский перешеек, кто вокруг мыса Горн. Им надоели ограничения, введенные правительствами после подписания соответствующих договоров с Испанией. «В Южном море никакие договоры не действуют, – говорили эти авантюристы, имея в виду Тихий океан. – Там до нас не доберутся». Хорошо известно, как флибустьеры грабили испанские поселения на западном побережье Американского континента, доходя до самой Калифорнии.

Среди флибустьеров встречались весьма образованные люди, которые внесли весомый вклад в расширение географических и гидрографических знаний своей эпохи. Именно благодаря Генри Моргану, Дрейку, Равено де Люсану, Дампиру карты американского побережья Тихого океана были перепроверены, уточнены, избавлены от ошибок, которые сознательно вносили испанцы, чтобы сберечь свои богатства. Уильям Дампир преследовал и грабил испанские галионы от побережья Перу до Филиппин, но одновременно вел дневник путешествий, составлял карты, собирал гербарии, делал зарисовки.

Однако память, которую оставили по себе в этих местах флибустьеры-исследователи, вовсе не облегчила положение первой экспедиции, прибывшей из Европы с честными коммерческими целями.

И сегодня некоторых торговцев, стремящихся к наживе, подстерегают опасности, однако торговцам тех времен требовалось небывалое мужество – они рисковали не только деньгами, но и жизнью. На суше орудовали бандиты, на море – пираты, да и само море было полно опасностей.

В то время в Париже была основана Компания Южного моря с капиталом 800 тысяч ливров. В порту Ла-Рошель готовилось «грандиозное плавание». Семь кораблей должны были принять на борт 680 членов команды и военные силы в составе шести рот пехоты и одной роты кадетов, которыми командовали 42 офицера. Кроме того, брали «изрядное число разных ремесленников и прочих». Предполагалось не только торговать, но и основать колонию. Как только стало известно о планах, толпы желающих ринулись в Ла-Рошель, и господин де Жен, назначенный главой экспедиции, мог выбирать лучших. В роте кадетов насчитывалось, кроме офицеров, не менее 60 дворян. В ожидании посадки эта золотая молодежь демонстрировала девицам Ла-Рошели красивую форму – «синюю, с узкими золотыми галунами и белым плюмажем на шляпе».

Неизвестно, что за безумный бухгалтер, что за кассир-растратчик решил выдать военным и морякам денежное содержание за несколько месяцев вперед, да еще объявить, что Компания Южного моря «берет на себя все расходы в кабаках». За несколько дней Ла-Рошель превратилась в Содом и Гоморру, в развратный Вавилон, и парижским владельцам компании пришлось срочно послать на место финансового ревизора. Через несколько дней они получили отчет и схватились за головы: «Теперь для осуществления отплытия вновь нужна сумма, равная всему первоначальному капиталу, а именно 800 тысяч ливров».

Принятое в этой чрезвычайной ситуации решение выглядело разумным: снизить расходы, отправив только четыре корабля с меньшей командой и меньшим количеством войск. Дебоши вызвали возмущение в городе, и руководителю экспедиции пришлось уйти в отставку. Его заместитель Гуэи де Бошей хотел последовать за ним. Но владельцы компании уговорили его остаться и назначили главнокомандующим. И 17 декабря 1698 года четыре корабля отправились в путь. В штабе экспедиции состояли, кроме капитанов и штурманов, инженер-гидрограф Жак Дюплесси и историограф. Привлекли и нескольких флибустьеров, хорошо знавших места, куда направлялась экспедиция.

Уже на второй день на флотилию обрушилась сильнейшая буря. Один из сильно поврежденных кораблей развернулся и ушел в Ла-Рошель, второй потерпел крушение у берегов Бретани. Два корабля, отставшие в районе Рио-де-Жанейро, подошли к Магелланову проливу только 24 июня 1699 года, через полгода после отплытия.

Магеллан прошел этот скалистый пролив длиной 600 километров за четыре недели. Экспедиция Бошена потратила на это еще полгода.

Отчет гидрографа Дюплесси столь же точен и обстоятелен, как и отчет Пигафетты об экспедиции Магеллана. Очень живо изображены европейцы, страдающие от холодов южной зимы, когда корабли пробирались в мрачном лабиринте со средней скоростью 3,5 километра в сутки. Ветер, врывавшийся в проход между высокими каменными стенами, покрытыми льдом и снегом, всегда был встречным. Приходилось лавировать среди скал, где течения непредсказуемо меняют направление. Ночью плыть было невозможно, и на исходе каждого дня бросали якорь, а вернее, опасаясь потерять его из-за скалистого дна, спускали шлюпку и крепили якорь на каком-нибудь островке с подобием пляжа у подножия отвесной скалы. Матросы увязали в снегу и брели по ледяной воде. Корабельный хирург, вооруженный инструментами, более похожими на столярные, ампутировал обмороженные конечности, и его решительность и мастерство нередко спасали пациентов от смерти.

Однажды один из штурманов-флибустьеров узнал жалкую стоянку испанцев с названием Голодная гавань. Иногда в пролив заплывала патагонская лодка, длинная изогнутая пирога с разведенным на борту огнем. Патагонцы предлагали в обмен на безделушки рыбу или присоленную птицу. К счастью, холода стали слабеть, но декабрьское лето на Огненной Земле больше напоминает европейскую зиму.

Так прошло шесть месяцев. 29 декабря 1699 года Гуэи де Бошей, отчаявшись найти выход из пролива, разворачивается и плывет на стоянку в Голодную гавань. И тут – о чудо! – задул юго-восточный ветер. Новый разворот. До выхода в открытое море остается всего (или целых) три недели.

Выйдя из пролива, Гуэи де Бошей направляется вдоль американского побережья на север с целью открыть французский торговый путь и основать колонию. Подходящих мест на южном побережье мало, узкая полоска земли, постоянно заливаемая волнами, которые ветры Тихого океана гонят к Кордильерам; снег зимой, дожди и туманы летом. Приемлемое место удается найти чуть севернее, там есть даже многообещающая растительность, но тех, кто без опаски приближается к берегу, встречают прицельные залпы, а потом и тучи отравленных стрел: испанцы, призвав на помощь индейцев, защищают свои владения от тех, кого приняли за флибустьеров. «Береговые братья» оставили по себе такую память, что туземцы готовы даже сотрудничать с колонизаторами-испанцами, лишь бы отвадить нежеланных гостей.

Не менее враждебный прием ожидал французов и в Перу. Напрасно Гуэи де Бошей посылал парламентеров, чтобы продемонстрировать мирные намерения: «Мы просим лишь пресной воды и провизии. Предлагаем в обмен чудесные ткани». Бесполезно. Вице-король строго-настрого запретил любой контакт с французами. Тогда Бошен пригрозил, что высадится на берег и силой возьмет все то, что ему не хотят продать или обменять. Никакого ответа.

Любопытно наблюдать, как монолитная стена отказов начинает давать трещины. Точно так же и сегодня никакой запрет не устоит перед перспективой получить барыш. И хотя приказы вице-короля строги, а память о зверствах флибустьеров жива, торговцы уже навострили уши, прознав, что французы, курсирующие вдоль побережья, предлагают торговлю или обмен. Наконец в Арике (на нынешней границе между Чили и Перу) происходит знаменательное событие. Бошен сообразил отправить в качестве посланника священника, чье облачение не внушало опасений, и испанцы согласились его выслушать. «Наше предприятие носит мирный характер…» и так далее. Святому отцу не пришлось долго уговаривать торговцев, они уже и сами смекнули, что приказы губернатора только вредят делу и о них можно, пожалуй, забыть.

Гуэи де Бошен получает воду и провизию, а суперкарго начинает бойко торговать французскими тканями: выручка составила 50 тысяч экю, а это груз только одного судна, на котором море подпортило часть товара. Не менее успешно шла торговля в Кальяо и Биско, совсем неподалеку от Лимы, правда Бошена предупредили, что вице-король снаряжает три военных корабля для охоты за французами. Впрочем, в Перу дела делаются не быстро.

– Нам больше нечего продавать, – объявляет Бошен, – теперь займемся исследованиями.

Решительно повернувшись кормой к берегу, он берет курс прямо на запад, и через трое суток раздается крик дозорного: «Земля!» Моряки подошли к одному из Галапагосских островов. И сегодня этот вулканический архипелаг считается одним из самых негостеприимных мест планеты. Правительство Эквадора охраняет обитающих на островах гигантских игуан и черепах, нелетающих птиц и другие виды диковинных реликтовых животных, представляющих большой научный интерес. Даже самые отважные из участников экспедиции Бошена, увидев это скопление чудовищ, настояли на скорейшем отплытии.

Гуэи де Бошей уже собирался вернуться в Европу, но надо было пополнить запасы, и экспедиция вернулась в Перу. Тамошний губернатор был все так же непреклонен, но, к счастью, все так же бессилен. Военные корабли, которым надлежало охотиться на французов, бездействовали в порту Лимы, ожидая пушек и экипажей. Зато прибрежные торговцы, как стервятники, набросились на французские суда:

– Быть не может, что вам больше нечего продать! Купим что угодно.

Пошарив на дне трюмов, нашли для продажи «испорченные и неиспорченные ткани, остававшиеся на борту. Больше совсем ничего не осталось». Трудностей с припасами не возникло. Экспедиция вышла из Ило, близ Арики, 5 декабря 1700 года и встала на стоянку в Рио-де-Жанейро, обогнув мыс Горн и не заходя в Магелланов пролив. Обойти мыс Горн с запада на восток в сотни раз легче, чем в обратном направлении, – из-за преобладающих ветров.

В Рио Бошен и его спутники узнали, что герцог Анжуйский, внук Людовика XIV, недавно стал королем Испании.

– Какое счастье! Больше не будет запретов для французских судовладельцев, желающих торговать с Перу. Перед нами откроются все порты.

Оптимисты заблуждались. Испания желала сохранить исключительные права на торговлю с этими регионами. Людовик XIV запретил французским арматорам посылать туда суда под страхом самой суровой кары. В 1713 и 1714 годах Бурдас Деламар, торговец и судовладелец из Сен-Мало, дважды попадал в тюрьму за нарушение запрета. Во второй раз он оказался в Бастилии, где просидел более года. Его имущество было конфисковано.

Министр Поншартрен вел слежку и подвергал обыску все суда, уходившие из Сен-Мало, считая подозрительным любой товар, который можно сбыть в Перу. И подозрения были не напрасны. Никакие запреты не останавливали отважных и изобретательных моряков Сен-Мало, ставших большими специалистами по части контрабандной торговли. Модницы-испанки Южной Америки не хотели обходиться без бретонского полотна, парижских украшений. А назад из Перу корабли Сен-Мало везли серебряные слитки и золотой песок. Доход в десять раз превышал штрафы, которые были вынуждены платить контрабандисты. Их не пугала даже тюрьма.

Несмотря на неудачу с основанием колонии и убытки, экспедиция Гуэна де Бошена проторила новый путь. Сторонники торговли с заокеанскими испанскими колониями выдвигали безупречные аргументы в духе эпохи:

– Наша торговля самая выгодная, это даже выгоднее торговли с Ост-Индией и Китаем. Мы не станем обменивать один товар на другой – ввоз иноземных товаров наносит ущерб национальному производству. Мы будем черпать из самого источника богатств. Избавлять королевство от лишних товаров и привозить золото и серебро. Таков наш девиз, и так мы служим нашему государству.

В книге «Кругосветное путешествие» капитана Вудса Роджерса, изданной в Лондоне в 1712 году, приводится рассказ об одном происшествии, имевшем место 31 января 1709 года:

«В то утро, в 7 часов, мы прибыли на Хуан-Фернандес. Наша шлюпка доставила с берега большое количество раков, а также человека, одетого в козлиные шкуры и на вид еще более дикого, чем владельцы этих шкур. Он жил на острове уже четыре года и четыре месяца. Это был шотландец, звали его Александр Селькирк. За время своего одиночества он почти разучился говорить, и мы понимали его с трудом; от каждого слова в его памяти осталась только часть. Мы предложили ему глоток горячительного, но он отказался, поскольку давно пил только воду».

Архипелаг Хуан-Фернандес, названный по имени его открывателя, находится в Тихом океане, в 600 километрах к западу от Вальпараисо. В 1709 году никто и предположить не мог, что спасение неизвестного моряка послужит основой создания одного из известнейших произведений мировой литературы, а приключения Селькирка, беллетризованные и дополненные красочными подробностями, будут завораживать многие поколения читателей «Робинзона Крузо».

Писателю Андре Мальро принадлежит следующее суждение: только три книги «не теряют своей истинности» для всех, кто много пережил и выстрадал, – «Дон Кихот» Сервантеса, «Идиот» Достоевского и «Робинзон Крузо» Даниэля Дефо.

Мысль написать роман пришла в голову Даниэлю Дефо, когда он прочитал рассказ капитана Вудса Роджерса и интервью, опубликованное 1 декабря 1713 года журналистом Стилом в «Инглишмен». Роман вышел в свет в 1719 году, и успех был ошеломляющим. Интерес к нему сохраняется до сих пор. Во Франции, по крайней мере до Первой мировой войны, как только ребенок начинал бегло читать, первым семейным подарком был «Робинзон Крузо».

Александр Селькирк родился в графстве Файф, соседствовавшем в 1676 году с Селькирширом. Его морская карьера затерялась в туманах океанов, по которым он немало ходил. Первый его след обнаруживается в 1704 году на борту «Пяти портов», парусника некоего Страдлинга, где он служил боцманом. В море у берегов Чили на судне появилась течь. Ближайшей землей был островок в архипелаге Хуан-Фернандес. Селькирк высказал свое мнение:

– Капитан, надо остановиться здесь и заделать течь…

– Нет, – возразил Страдлинг, – нам необходим оборудованный порт.

– До порта мы не дотянем. Давайте высадимся на острове.

– Ни за что!

Моряки повздорили, и боцман заявил Страдлингу, что тот никчемный капитан и что он, Селькирк, был бы в большей безопасности на любом островке в океане, чем на судне с таким горе-командиром. Страдлинг поймал его на слове и высадил на пустынном острове.

Оставшись в одиночестве на берегу, Селькирк тут же пожалел о своем упрямстве и стал отчаянно размахивать руками, чтобы шлюпка вернулась, но старший матрос шлюпки получил от капитана строгий приказ не обращать внимания на сигналы. Вскоре парусник «Пять портов» скрылся из виду. В судовой роли Страдлинг рядом с именем Селькирка написал: «Пропал без вести».

Чтобы выжить, Селькирку не пришлось, как Робинзону, начинать с поисков остатков кораблекрушений. Его ссадили на берег с полным комплектом постельных принадлежностей, оставили ему хорошее кремниевое ружье, фунт пороха и достаточный запас пуль. В его сундучке, кроме одежды, имелись кремниевая зажигалка, табак, топор, нож, чайник и Библия. Кок снабдил его провизией на несколько дней. Но судьба распорядилась так, что островок лежал вдали от привычных морских путей. Селькирк ждал своих спасителей четыре года и четыре месяца.

В самом начале своего отшельничества он обнаружил странные следы: каменную пирамидку, кусочек ржавого железа, изогнутого в форме рыболовного крючка. Он обследовал остров, но тщетно: никого. Человек, который оставил следы на острове, покинул его двадцатью годами раньше. То был индеец из племени москито, приплывший вместе с английскими флибустьерами и «забытый» ими при поспешном отплытии. В 1684 году знаменитый английский флибустьер Дампир, о котором мы уже упоминали, забрал его с острова.

Селькирк сумел убедить себя в том, что одиночество его не угнетает. Больше всего ему досаждали полчища крыс, которые по ночам грызли его одежду, а иногда кусали за пальцы ног. К счастью, эти животные были не единственными, кто сбежал с испанских или английских судов, пристававших к острову. Были там и кошки, которые тоже успешно размножались. Постепенно Селькирку удалось приручить несколько кошек и таким образом решить проблему с крысами.

Добывать пропитание большого труда не составляло. Еще не истратив запасы пуль, Селькирк собрал стадо коз: он ранил одичавших животных в ноги и потом их выходил. Так что в дальнейшем он мог уже без помощи огнестрельного оружия забивать очередное животное по мере надобности. Хромоногие козы принесли потомство, и козлята были привязаны к хозяину, всюду за ним ходили, лизали ему руки и ноги. Подрастая, козы начинали давать молоко: Селькирк пил его сам и давал своим кошкам.

Некоторое время спустя Селькирк уже не мог заставить себя убивать доверчивых животных. Он привык обходиться без мяса. Дикой репы и пальмовой капусты было вдоволь, водились гигантские раки и черепахи, а моллюсков он едва успевал собирать. Но одежда его истлела и висела лохмотьями. Только козьи шкуры могли заменить рубаху, штаны и одеяло. Только шкуры, растянутые над примитивной хижиной, спасали от жгучих лучей солнца и ливней. Селькирк занялся физическими упражнениями и вскоре смог прыгать не хуже кабри (дикой козы) и бегом догонять старых диких козлов. Хорошо наточенный нож довершал остальное.

Рыба вызывала у него крапивницу. Как-то раз он попытался испечь дораду на ароматном костре из поленьев перечного дерева (огонь он разжигал трением двух палок – кремниевая зажигалка давно вышла из строя), но опыт не удался. С тех пор рыбой питались только кошки.

Здоровая жизнь на свежем воздухе, небогатая жирами пища, отсутствие спиртного, постоянный физический труд превратили моряка в настоящего атлета. Селькирк, одиночество которого усилило его набожность, каждый день вслух молился, распевал псалмы, читал Библию, размышлял и выцарапывал на коре деревьев глубокомысленные сентенции.

Дважды испанские суда, привлеченные дымом костра или необходимостью пополнить запасы пресной воды, подходили к его острову. Шотландец Александр Селькирк, как истинный патриот, не желал обращаться за помощью к врагам. К тому же однажды его чуть не подстрелили. Он насилу унес ноги и всю ночь провел на дереве, под которым устроили бивуак испанцы.

В другой раз он преследовал дикую козу и не заметил, что за кустарником скрывается овраг. Вслед за козой Селькирк скатился вниз и трое суток пролежал без сознания – он вычислил время своего беспамятства по росту луны. Рядом лежала мертвая коза, смягчившая его падение и спасшая ему жизнь. Селькирку пришлось выбираться из оврага и тащиться до хижины добрый километр. Там, обласканный кошками и вылизанный козами, он приходил в себя двенадцать суток, питаясь молоком прямо из козьего вымени. Вскоре он вернул себе былую силу и ловкость.

Мимолетность дней, которые он исправно отсчитывал, делая зарубки на дереве с каждым восходом, его не волновала. Можно сказать, что Селькирк был счастлив на своем острове. Вернувшись в Англию, он поведал журналисту Стилу: «Никогда я не чувствовал себя таким добрым христианином, как на Хуан-Фернандесе». Он даже сожалел, что вернулся к людям: «Несмотря на все удовольствия, общество не может дать мне спокойствия моего одиночества».

Мораль этой истории «подлинного Робинзона Крузо» в том, что тот же Стил, встретив на улице Александра Селькирка через несколько месяцев после первого разговора с ним, едва узнал его, «настолько привычное общение с жителями городка лишило его облик печати одиночества и резко изменило выражение его лица». Стил удивился и поздравил Селькирка с тем, что он выглядит вполне благополучным. И услышал ностальгический ответ:

– У меня теперь восемьсот фунтов капитала, но я далеко не столь счастлив, как тогда, когда не имел ни гроша.

Говорил ли Селькирк искренне? Во всяком случае Даниэль Дефо вложил в уста своего Робинзона похожую фразу: «Я начинаю ощущать до глубины души, насколько жизнь, которую вел на острове, невзирая на тяжкие обстоятельства, была более счастливой, чем проклятая и ненавистная жизнь, которой жил в прежние времена».

Увы, не все, кого судьба забросила на необитаемый остров, могли подписаться под словами Робинзона. Зачастую их участь бывала трагичной.

«На острове царит такая нищета, что нельзя даже говорить о переходе от первобытного состояния к нашей цивилизации. Остров Пасхи не просто гибнет, а разлагается от безысходной нищеты». Эти строки написаны ученым-антропологом Альфредом Метро после посещения острова Пасхи в 1934 году с научной экспедицией. Но они лишь слегка приподнимают завесу над этой драмой.

Остров Пасхи – о нем упоминалось в начале книги, когда шла речь о заселении Тихого океана, – широко известен. Все видели фотографии гигантских статуй (некоторые превышают 10 метров в высоту и весят до 20 тонн), известно и об их тайне. Кто их создал, кто доставил из каменоломни на место, кто сумел установить их вертикально – без подъемных механизмов, на крохотном, малонаселенном островке, удаленном на 3 тысячи километров от Американского континента? Эта загадка будоражит умы: таинственный остров Пасхи, мечты о сгинувшей расе гигантов-скульпторов, изваявших и воздвигнувших громадные статуи… И почти полным молчанием окружена мрачная история острова Пасхи с момента его открытия европейцами, если не считать редких свидетельств, таких как у Альфреда Метро или Франсиса Мазьера, который, как я уже говорил, жил на острове вместе с паскуанцами и изучил их язык.

Эта история длится с 1722 года (Селькирк – Робинзон к этому времени уже умер) до наших дней. Чтобы последующие страницы не были слишком мрачными, расскажем обо всем в общих чертах, не останавливаясь на самых драматичных деталях. Но умолчать об этом невозможно.

1722 год. Три голландских парусника, отплывшие из Чили под командованием капитана Роггевена, идут на запад примерно по 26-й параллели южной широты. Якоб Роггевен, шестидесяти трех лет, официально считался путешественником, но любой путешественник той эпохи не упускал возможности заработать. Капитан занят поисками золота в южных землях. Надежда отыскать богатый материк еще жива.

Когда впередсмотрящий на корабле сообщает, что видит землю, Роггевен отдает приказ направляться к берегу и посылает за подзорной трубой. Три четверти неба затянуто тучами, но видимость хорошая, дует попутный восточный ветер, на море небольшое волнение. Наступил полдень Пасхального воскресенья.

Вскоре становится понятно, что перед ними остров. Кое-где высятся отвесные скалы, в других местах из-под воды выступают рифы. Видны темные, серо-коричневые, возвышенности, вздымающиеся на несколько сотен метров. По форме вершин они напоминают вулканы. По мере приближения к острову становятся различимыми каменные осыпи, склоны, заросшие низкой травой, отдельные деревья. Другой растительности нет. Роггевен обходит вокруг острова. На склонах западного берега высятся огромные странные статуи. «Несомненно, из глины», – записал голландец. Они его не интересуют. Роггевен склоняется над картой, наносит на нее точку, а рядом пишет: остров Пасхи. Стоит ли делать стоянку на бесплодном острове?

Однако капитана заинтересовала одна деталь. Еще до появления на горизонте острова он заметил необычное явление: стрелки обоих компасов его корабля начали хаотично дергаться. Иногда отклонялись на четверть круга, успокаивались и вновь смещались. Позже капитаны остальных двух судов докладывают Роггевену, что наблюдали такое же магнитное явление. Может быть, это заставило путешественника бросить якорь у западной стороны острова, укрытой от волнения? С вставших на якорь судов виднеются несколько жалких хижин и толпа туземцев. Островитяне еще ни разу не видели кораблей. От берега отходит пирога.

В ней лишь один туземец среднего роста, не очень смуглый, в набедренной повязке. Он улыбается, много говорит на непонятном языке. Его все удивляет, он с любопытством дотрагивается до разных предметов, щупает одежды голландцев. Когда ему дарят несколько стеклянных ожерелий, он смеется и начинает приплясывать от радости. Прекрасное начало.

Туземец с подарками уплыл. Больше ни один островитянин не появился. Три корабля простояли на якоре всю ночь. Утром голландцы обнаруживают вокруг судов два десятка пирог, с которых доносятся радостные крики. Туземцы приветливо машут руками.

– Пусть поднимутся на борт, – говорит Роггевен.

И случается то же недоразумение, которое спровоцировало конфликт между Магелланом и гуамцами. Общественные нравы европейцев и туземцев разделяет глубокая пропасть, у островитян иное понятие о собственности: короче говоря, все, что не является табу, разрешено. Очевидно, что ни одно табу не защищает удивительные предметы, имеющиеся на борту этих судов. По словам голландцев, «было совершено несколько краж».

В те времена социальная мораль европейцев проста и репрессивна: наказание призвано преподать урок – внушить, что продолжать воровство не следует. Через несколько часов после «краж» шлюпка высаживает на берег взвод голландцев. Любопытные островитяне выходят навстречу. Приказ, залп, несколько туземцев падают.

Можно ли исправить недоразумение? Несомненно, да, поскольку последующие посещения острова не завершаются трагически. Когда в 1770 году вице-король Перу посылает военный корабль на остров Пасхи, чтобы присоединить его к владениям Испании, обошлось без насилия. Островитян даже попросили подписать официальный акт: они начертали на нем странные символы в виде птиц, напоминающие символы на табличках, найденных на острове, которые так и остались нерасшифрованными. В 1771–1772 годах были предприняты еще две перуанские картографические экспедиции, обе завершились мирно. Но стоит отметить, что во время этих посещений туземцев на борт кораблей не пускали.

В 1774 году на остров прибывает Джеймс Кук, движимый научными интересами, но, как мы увидим позже, ставящий во главу угла британские интересы и предпочитающий действовать силой. Паскуанцы, сыновья и внуки тех, кто с добрыми намерениями встретили голландцев Роггевена, оказали столь же сердечный прием англичанам Кука. Но разве за пятьдесят лет могла измениться их многовековая ментальность, ведь они встречались с белыми всего в четвертый раз? Снова воровство на борту кораблей, новые ружейные выстрелы и гибель людей. По документам видно, что украденные вещи – кое-какая одежда и шляпы моряков – не имели особой ценности. Трагическое недоразумение повторилось.

Правда, одному французу хватило ума и человечности, чтобы преодолеть это заклятие. Когда Жан Франсуа де Лаперуз в 1786 году высадился на острове Пасхи, туземцы снова украли несколько вещей на его судах. Но на сей раз выстрелов не было, не было наказания. Напротив, Лаперуз раздал растения и семена, кур и коз. Итог: бухта, где стояли на якоре суда этого дворянина, до сих пор носит его имя. Так решили туземцы.

Я уже упоминал, что китобои, охотники за тюленями, разного рода контрабандисты начиная с XVI века бороздили Тихий океан во всех направлениях на своих зловонных суденышках. Мужественные моряки, спору нет, но среди них были и настоящие висельники. Подобный сорт людей существовал и в начале XIX века, и, хотя они плавали по громадному океану на все более крупных судах, среди них по-прежнему встречалось настоящее отребье, насильники и закоренелые преступники.

Американские охотники на тюленей, заявившиеся на остров Пасхи в 1805 году на борту шхуны «Нэнси», приписанной к Нью-Лондону (Коннектикут), были отъявленными мерзавцами. Рассудив, что у них мало рабочей силы для охоты, они похитили двенадцать местных мужчин, затащили их на свое судно и заковали в цепи. Потом похитили десять женщин, изнасиловали и тоже заковали в цепи. После чего «Нэнси» ушла в море.

– Через трое суток снимем с дикарей цепи, – заявил капитан. – Мы будем далеко от острова, и они не сбегут.

Негодяй ошибался. Едва их расковали, как мужчины и женщины, не перемолвившись ни словом, прыгнули за борт. Никакой земли на горизонте. «Одни поплыли на юг, другие – на север». Несомненно, смерть казалась им предпочтительней того, что они уже вынесли.

В 1811 году китобои трехмачтовика «Пиндос», также американского, бросили якорь у острова Пасхи, но действовали умнее. Были спущены три шлюпки. Капитан приказал доставить пресную воду и фрукты. Когда шлюпки отходили, помощник капитана крикнул:

– Захватите женщин!

Шлюпки вернулись с припасами и «тем же количеством девушек, сколько насчитывалось моряков». Обстоятельства их похищения точно не известны. Празднество на борту «Пиндоса» продолжалось всю ночь. Утром девушек погрузили в шлюпки, но на берег не отвезли.

– Прыгайте и плывите!

Тех, кто не понимал, сталкивали в воду. Им предстояло преодолеть большое расстояние, но плавали они хорошо. С борта «Пиндоса» первый за ними наблюдал помощник капитана, и вдруг его осенило. Он сходил за ружьем и принялся стрелять по плывущим девушкам. Головы с распущенными волосами одна за другой исчезали под водой и больше не появлялись. Китобои корчились от хохота. Этот помощник капитана давно умер, и его прах в могиле смешался с землей, но имя Уоден стоит одним из первых в списке садистов.

Есть города, целые территории, которые как будто обречены на несчастья. Почти никогда не известно почему. Может быть, гигантские статуи острова Пасхи преследует злой рок? Или во всем виноват непонятный магнитный феномен, воздействующий на компасы?

Полвека после «Пиндоса» на острове все было спокойно. Прибыли даже миссионеры, чтобы обратить туземцев в христианство. Паскуанцы страдали только от жизненных тягот на своей неплодородной земле, обдуваемой ветрами.

12 декабря 1862 года. Шесть перуанских кораблей бросают якоря в бухте Ханга-Роа на западе острова. На этот раз речь не идет о развлечениях. Намерения прибывших хорошо известны по многочисленным отчетам о последующих событиях. Шесть судов принадлежат рабовладельцам. Перу нуждается в рабочей силе для разработки залежей гуано на островах Чинча (или Чинчос), расположенных недалеко от побережья на широте Писко. Работорговцам поставлена задача «набрать добровольцев» на острове Пасхи. Набор производится следующим образом.

Восемьдесят человек высаживаются на остров и под угрозой оружия окружают тысячу паскуанцев, у которых нет другого средства защиты, кроме деревянных копий с обсидиановым наконечником. Среди захваченных в плен правитель острова Маврата и его семья. Но женщины и дети не интересуют похитителей, их изгоняют ударами приклада, а поскольку многие уходить не желают, их бьют по голове или расстреливают. Слышны и другие выстрелы: работорговцы преследуют мужчин, пытающихся скрыться в глубине острова. Затем пленников перевозят на корабли. На острове царит гробовая тишина. Через трое суток флотилия отплывает.

Работорговцы совершили ошибку: после острова Пасхи они напали на остров Рапа в архипелаге Тубуаи (Французская Полинезия). Жители оказали упорное сопротивление, одно работорговое судно было захвачено и отведено на Таити. Команду судили, приговоренных посадили в тюрьму. Дело получило международную огласку. Франция и Англия выразили официальный протест Перу.

Но большинство похищенных паскуанцев уже гнули спину на островах Чинча под плетями надсмотрщиков. Когда перуанское правительство под давлением международной общественности приказало освободить пленников, 80 процентов несчастных людей уже умерло. Всего 100 человек отправили обратно. Во время транспортировки (в жутких условиях) 85 человек умерли от оспы. Последних пленников на родине встретили со слезами и объятиями. Однако кроме трагических воспоминаний, они привезли на остров страшный вирус. За несколько месяцев от оспы вымерла половина населения. В самые лучшие дни на острове жило 5 тысяч человек. После всего случившегося и эпидемии осталось всего 600.

В 1872 году на борту корвета «Флор» на остров Пасхи прибыл Пьер Лоти. Прошло десять лет с возвращения домой 15 пленников перуанских властей. «Тропинки усыпаны костями, – пишет Лоти, – встречаются даже целые скелеты, лежащие в траве». После этого визита проходит еще столетие. В Музее человека можно увидеть гигантскую голову, привезенную с острова писателем-моряком. Удалось ли снять заклятие, которое висело над островом?

На этой бесплодной земле появлялись миссионеры, географы и другие ученые. В 1888 году чилийское правительство сдало остров в аренду одной британской компании, которая завезла туда овец. Эти миролюбивые животные превратились в оккупантов, которым паскуанцы были вынуждены отдать все земли. В 1904 году на острове было 47 000 овец, 1000 коров, 1000 лошадей, 50 чилийских военных и 1000 паскуанцев.

В 1970 году паскуанцы все так же бедны. Чилийское правительство плохо относится к этим несчастным. Им запрещают покидать остров и даже ограничивают (из-за овец) передвижение по нему.

– Опасайтесь их, они думают только о том, как бы украсть, – предостерегают местные власти редких посетителей.

На смену вековым табу пришла нищета. Паскуанцы с неприкрытым восхищением разглядывали пассажирский лайнер «Франция», огромный по сравнению с их островом. Роскошные интерьеры корабля, если бы они могли их видеть, свели бы их с ума. Пассажирам, ежедневные расходы которых на одну душу равны расходам одной паскуанской семьи за все годы жизни, было продано несколько «занятных сувениров». Единственная надежда улучшить и изменить судьбу островитян – в ежегодном притоке туристов. Наверное, помогло бы и строительство аэропорта… И тогда, как знать, гигантские статуи стали бы наконец источником блага для коренных жителей.