Книга: Великие тайны океанов. Атлантический океан. Тихий океан. Индийский океан (сборник)
Назад: Глава вторая Пионеры и робинзоны
Дальше: Глава четвертая Несгибаемый Джеймс Кук

Глава третья
Бугенвиль, или Цивилизация

Мало кто из наших сограждан не знает, что Бугенвиль был знаменитым мореплавателем, первым французом, обогнувшим земной шар. И совсем не многим известно, что он был одним из самых интересных и привлекательных людей той эпохи. Наши школьные учебники слишком сдержанны в отношении великих моряков. Луи Антуан де Бугенвиль повторял:
– Все мои надежды на славу заключены в цветке.
Он намекал на бугенвиллею, тропическое растение с яркими пурпурными и фиолетовыми соцветиями, открытое во время кругосветного плавания. Ботаник Коммерсон назвал этот кустарник его именем. Но слава Бугенвиля в те времена не нуждалась в цветке. Рассказ о своем путешествии, который он опубликовал под названием «Путешествие вокруг земли на королевском фрегате „Сердитый“ и военно-транспортном судне „Звезда“», сразу сделал его знаменитым в Европе и даже в Америке. Философ Дидро отдал ему должное в памфлете «Дополнение к путешествию Бугенвиля», рукописные копии которого ходили в кругах образованных людей и острословов того времени:
«Изучение математики, которое предполагает малоподвижный образ жизни, занимало все его молодые годы. И вдруг он неожиданно отказывается от созерцательной жизни отшельника, чтобы избрать активное и трудное ремесло бродяги и разностороннего путешественника… Другой явной странностью было противоречие между характером этого человека и его предприятием. Бугенвиль склонен к светским развлечениям: любит женщин, театр, изысканную кухню. С равным удовольствием окунается в светскую жизнь и отдается той переменчивой стихии, которая несет его по волнам. Он любезен и весел: истинный француз…»
Луи Антуан де Бугенвиль, протеже Людовика XV, обласканный Людовиком XVI, введенный Директорией в состав Института Франции (Французской академии наук), назначенный сенатором и удостоенный графского титула Наполеоном I, был прежде всего парижанином. Его дед занимал пост прокурора в Шатле, отец стал парижским нотариусом. Когда в 1741 году нотариус вошел в городской совет, ему за заслуги было пожаловано дворянство и герб с изображением «черного орла с распростертыми крыльями на серебряном фоне». Луи Антуан с детства (тогда ему было двенадцать лет) гордился честью, которой удостоилась его семья. Городской советник хотел, чтобы его сыновья стали юристами. Старший, Жан Пьер, не слишком крепкий здоровьем и не столь деятельный, последовал родительским советам и после получения классических знаний принес присягу, став парламентским адвокатом. Луи Антуан, бывший на семь лет моложе брата, изучал право, но прикидывал на себя различную военную форму, тайно решив стать Черным мушкетером: «…эта служба открывает доступ ко двору и обеспечивает получение достойной должности в соответствии с рангом». Он не осмеливался поделиться своими планами с отцом, но открылся брату, что последнего не удивило.
– Если бы здоровье мне позволило, я стал бы мореплавателем, путешественником.
Он показал брату свой труд «Жизнеописание Пифея Массалийского», который писал по просьбе новых друзей, Фрере и аббата Ротлена, географов и историков, говоривших только о далеких и неведомых землях. Луи Антуан прочел рукопись, загорелся новой страстью и решил вступить в кружок брата. Там он познакомился с математиками Клераном и Даламбером и живо заинтересовался геометрией, арифметикой и алгеброй.
Отец Ив Пьер де Бугенвиль с сожалением узнал, что сын вступает в ряды Черных мушкетеров, но противиться не стал.
Через три года Луи Антуан становится помощником интенданта Пикардийского полка. В августе 1754 года он уже адъютант знаменитого генерала Шевера. Чуть позже он увлекся дипломатией, а поскольку у этого любезного дворянина, веселого и хорошо сложенного, покровителей, а особенно покровительниц хватает, Луи Антуан послан в Лондон с чрезвычайной миссией в ранге секретаря посольства, которым руководит герцог Мирпуа.
Эти разнообразные занятия все же не мешали ему помнить фразу своего бывшего учителя математики великого Даламбера: «Мир нуждается в трактате об интегральном исчислении, но среди нас нет никого, кто бы успешно справился с задачей».
Луи Антуану было всего двадцать три года, когда он не от самонадеянности, а просто из любопытства, будучи богато одаренным человеком, принялся в свободные часы писать «Трактат об интегральном исчислении», который сразу по публикации в 1754 году поразил математиков той эпохи своим совершенством. В двадцать шесть лет автор был представлен в Парижскую академию наук и избран членом ученого Королевского общества в Лондоне.
Закончив дипломатическую службу, Бугенвиль возвращается к военной карьере в чине капитана в драгунском полку Апшона и, поскольку война столкнула в Канаде англичан и французов, предпринимает первое большое морское путешествие в качестве пассажира на борту «Единорога», чтобы присоединиться к маркизу Монкальму.
Французы отлично сражались, но остро нуждались в средствах и людях. Зная, что у адъютанта обширные знакомства при дворе, Монкальм послал его в Париж.
– Постарайтесь отстоять наши интересы и добиться подкрепления.
Во Франции тогда говорили только о разрыве союзов и предательстве короля Пруссии, который организовал изоляцию Франции, а потом толкнул ее в объятия Австрии. Война казалась неизбежной. Бугенвиль нашел поддержку у маркизы де Помпадур, приятельницы его дяди д’Арбулена. Она убедила маршала Бель-Иля, военного министра, послать кое-какие войска в Америку. Но надо было, чтобы военный министр согласился обеспечить и транспортировку. Этим занимался бывший глава полиции Беррье, человек энергичный, но грубоватый. Тот принял Бугенвиля холодно и проводил его отказом, произнеся знаменитую фразу:
– Месье, когда пылает дом, конюшнями не занимаются!
Реплика Бугенвиля также достойна сохраниться в памяти потомков:
– По крайней мере, господин министр, нельзя сказать, что вы выражаетесь как лошадь!
Не получив и четверти того, что просил, Луи Антуан отплыл в Квебек на корабле «Шезин». Французы капитулировали в 1760 году, уступив превосходящим силам англичан. Отпущенный под честное слово «больше не воевать», Бугенвиль вернулся во Францию. Нельзя сказать, что это обязательство соблюдалось неукоснительно: в 1761 году Луи Антуан принял участие в войне против Пруссии (в том же году после ранения он возвращается в Париж).
У его брата Жана Пьера участились приступы астмы. Но он нашел в себе силы и помог Луи Антуану составить прекрасный проект передачи Франции островов к востоку от побережья Аргентины, на которых уже обосновались выходцы из Сен-Мало (малойцы, или малуинцы), назвавшие острова Мальвинскими. Увы, когда Бугенвиль возвратился во Францию, то узнал, что «его» острова проданы Испании. Его даже послали уладить все формальности.
Тогда военным и морским министром был герцог де Шуазёль. Бугенвиль добился у него аудиенции:
– Господин министр, новая миссия, которую мне доверили от имени короля, оказалась неприятной. Конечно, я ее выполнил. Но весь мир знает, что мы потеряли Канаду, Луизиану, Гвиану, а теперь и Мальвины. Мне кажется, необходимо совершить что-то такое, что заставит забыть о наших поражениях. Надо предпринять что-нибудь значительное.
– Но что? – осведомился министр.
– Кругосветное путешествие. Научное путешествие вокруг земного шара. Я предлагаю после захода на Мальвины вернуться через Тихий океан, как хотел Магеллан.
Шуазёль поддержал идею, а король ее утвердил. Земной шар обогнули двенадцать мореплавателей. Бугенвиль станет тринадцатым и первым французом среди них. Ему дали два корабля, фрегат «Сердитый» и военно-транспортное судно «Звезда», которым надлежало совершить этот поход. Маршрут и задачи экспедиции были государственной тайной вплоть до нового распоряжения.
Снаряжение научной экспедиции объяснялось также все еще живой в конце XVIII века верой в существование если и не огромного Южного материка, о котором мечтали мореплаватели и географы века XVI, то по крайней мере множества «южных земель». Бугенвиль должен был от имени короля объявить собственностью Франции все территории, которые сумеет открыть. Кроме того, по пути ему надлежало собирать политическую и военную информацию об английских, испанских и голландских колониях в южных морях и, наконец, – едва ли не главная цель – постараться добыть на Молуккских островах, которые, быть может, и не так уж оберегались Голландией, «драгоценные семена и саженцы пряных растений». Привезенные семена и саженцы будут акклиматизированы на Иль-де-Франс (остров Маврикий), где климат такой же, как и на Молуккских островах. Там эти растения могут прижиться, и операция окажется выгодной для французской казны.
Пьер Антуан Верон, королевский астроном, и Филибер Коммерсон, королевский врач, естествоиспытатель и ботаник, также отправятся в путешествие. Господин Пуасонье, личный врач его величества, потребовал, чтобы в экспедицию взяли машину для опреснения морской воды, лично им изобретенную и названную «перегонным кубом». Этот аппарат так заинтересовал философов, что Вольтер пожаловался Даламберу: «Неужели я умру, не узнав, взаправду ли Пуасонье опреснил морскую воду? Это было бы жестоко!»
Судовой врач Луи Клод Лапорт со своим помощником Виве должны были следить за здоровьем экипажей. Людовик XV разрешил юному принцу Нассау-Зигену отправиться с экспедицией в качестве иностранного военного добровольца. 216 человек покинули Брест 5 декабря 1766 года на «Сердитом» – военном корабле длиной 38 метров и водоизмещением 960 тонн.
Не полностью оснащенная «Звезда» под командованием Шенара де ла Жироде должна была присоединиться к Бугенвилю на Мальвинах со 116 членами экипажа и дополнительным запасом провизии. Она прибыла на Мальвины только 20 июня 1767 года, после очередной продажи архипелага, перешедшего в руки англичан (переименовавших Мальвины в Фолклендские острова). Великое путешествие могло начинаться.
1 декабря 1767 года «Сердитый» и «Звезда» след в след вошли в коридор-лабиринт, именующийся Магеллановым проливом. В Тихий океан оба судна вышли только 25 января. Слегка разочарованный Бугенвиль отмечает в дневнике, что двумя с половиной веками ранее Магеллан проделал этот путь всего за месяц и пять суток. Он также опроверг давнюю легенду об огромном росте патагонцев: «Конечно, это высокорослые люди, но самый высокий из них имел рост в пять футов девять дюймов (примерно 1,76 метра)». И приводил еще одну деталь: «Патагонцы справляют малую нужду, сидя на корточках. Может, это самый естественный способ? Если так, то Жан-Жаку Руссо, который неловок в этом деле, стоит избрать здешний способ оправляться по малой нужде. Он возвращает нас к дикарям!» Бугенвиль никогда не простил писателю-философу одну фразу: «Не стоит ли спросить, моряки относятся к людям или животным?»
Ровное настроение, доброта и оптимизм главы экспедиции во многом помогли ее членам преодолеть бури и лишения во время тяжелого перехода по проливу. Выйдя на океанские просторы, он направляется на северо-запад. Погода улучшилась, но холод и снега пролива не прошли без следа. Бугенвиль обеспокоен: «Вот уже две недели многие страдают от боли в горле. Похоже, они вызваны туманными водами пролива, поэтому ежедневно в бочку с пресной водой бросаются раскаленные докрасна ядра и туда же выливается пинта уксуса».
В пятницу 4 марта 1768 года под перегонным кубом развели огонь, чтобы опреснить морскую воду. За восемнадцать часов получен «бочонок и ведро воды». С научной точки зрения опыт был убедительным, но полученная вода имела неприятный вкус. Кроме того, отсутствие свежих продуктов вызвало вполне ожидаемую болезнь, а именно цингу.
15 марта «Звезда» сигнализировала о появлении четырех островков, которые на самом деле оказались четырьмя вершинами одного атолла. Затем мореплавателям встретился более обширный остров. Песок на пляжах был удивительно белым, а дикари, которые выбежали на берег, потрясая копьями, – очень черными. Море бурунами кипело вокруг острова, и пристать не решились, несмотря на многообещающие кокосовые пальмы. Остров назвали островом Копьеносцев (Акиаки). Недоступными оказались и другие десять островов. Бугенвиль сделал отметку на карте: «Опасный архипелаг».
В субботу 2 апреля появилась новая земля. Она выглядела безопасной, несмотря на отвесные скалы.
– У нас на борту тридцать больных цингой, – сказал хирург Виве. – Надо пристать к берегу и раздобыть свежую пищу!
Корабли лавировали вблизи побережья. «Более ста пирог сгрудились вокруг кораблей, – читаем мы в дневнике Бугенвиля. – Все держат ветки деревьев, символ мира. Один мужчина, выделявшийся огромной шевелюрой, из которой торчали твердые косички, передал нам поросенка и кое-какие фрукты, в частности кокосовые орехи и бананы. Мы обменяли все это на безделушки. Ни один из островитян не пожелал взойти на борт».
Совсем другие события происходили на «Звезде». Один дикарь, поднявшийся на борт, отказывался покидать корабль. Луи Каро так описал его: «На нем было три или четыре накидки из белого хлопка с отверстием для головы. Мужчина совсем не удивлялся тому, что находится среди нас». Французские моряки не знали, что они не были первыми европейцами, подошедшими к этому острову. За год до них здесь останавливался английский капитан Уоллис. Он не поладил с аборигенами и презрительно отказался признавать местное название острова О’Таити, написав на английских секретных картах: «Земля Георга III».
Виве на борту «Звезды» беседовал с дружелюбным дикарем: «Тот знаками нас спросил, прибыли ли мы со стороны солнца и были ли мы детьми солнца». Этот мужчина, которого они поняли, называл себя Аутуру. Он «не был ни красив, ни уродлив» и сдружился с членами экипажа. Все шло хорошо до появления некоего Баре, слуги ученого Коммерсона. Увидев его, Аутуру невероятно разволновался. Жестами он стал делать откровенные предложения несчастному слуге, который, покраснев, обратился в бегство, а присутствующие принялись обсуждать странные нравы туземцев. Последующие события, однако, доказали, что остров вовсе не был обиталищем гомосексуалистов.
Отыскав хорошую стоянку, корабли бросили якоря. Тут же на пирогах появилось множество девушек, очаровательных и практически обнаженных. Мужчины, сопровождавшие их, приглашали моряков смелее выбирать подругу для любовных утех. Французы пришли в страшное возбуждение. «Но приказ короля, – отметил Бугенвиль, – запрещал матросам принять столь откровенное приглашение. Нам удалось сдержать околдованных девушками мужчин».
Только одному моряку удалось сбежать на берег. Это был кок.
Бугенвиль записал все, что он рассказал по возвращении: «Едва я ступил на сушу вместе с выбранной красавицей, меня тут же окружила толпа туземцев и мгновенно раздела догола. Я тысячи раз считал себя погибшим, не зная, чем завершатся победные крики туземцев, которые в этой сутолоке разглядывали все части моего тела. Рассмотрев меня, они вернули одежду, засунули в карманы все, что из них достали, и вытолкнули вперед девушку, предлагая утолить пыл, который привел меня на их землю. Тщетно».
Далее Бугенвиль записал: «Островитянам пришлось доставить на борт беднягу-кока, который сказал, что, сколько бы я его ни отчитывал, мне не нагнать на него страха, испытанного на берегу». Кока не наказали.
Эта история вызвала на борту обоих кораблей однозначную реакцию: все считали позорным тот факт, что у дикарей сложится ошибочное впечатление о французах. Оба экипажа мечтали уладить это недоразумение при первой же возможности. Ведь стоянка обещала райские наслаждения. Бугенвиль дал острову дикарей, которые называли его О’Таити, другое имя – Новая Кифера.
В бортовых журналах «Сердитого» и «Звезды» пребыванию на Таити отведено столько страниц, что с трудом верится, как подобный энтузиазм могла вызвать короткая, десятидневная, стоянка. Строки, написанные ученым Коммерсоном, звучат лирически:
«Рожденные под прекрасным небом, вскормленные плодами щедрой земли, не имеющие культуры, управляемые главами семейств, а не королями, туземцы не ведают других богов, кроме бога любви. Ему отдаются все дни, весь остров является его храмом, каждая женщина – алтарь этого храма, каждый мужчина – жрец. Вы спросите, что за женщины? Красотой они соперничают с грузинками и обнаженными грациями!»
Принц Нассау высказался как материалист: «Мужчины и женщины красят спину синей несмываемой краской, что не вызывает неприятных ощущений…» Как и кок, он потерпел личное поражение: «Юная девушка была очень красива, но европейские предрассудки требуют большей скрытности». И действительно, посмотреть на его подвиги сбежалось с полсотни туземцев. Его друг Феше написал: «Мы прячемся в укромном месте, чтобы заняться столь естественным делом, они же исполняют это публично и очень часто. Некоторые французы, не столь озабоченные целомудренностью, с большой легкостью преодолели свои предрассудки».
Позже было замечено, что туземцы почитали еще одного бога – Гермеса, покровителя воров. С кораблей, из складов, устроенных на суше, из карманов французов исчезали различные предметы. Галантные беседы с матросами и офицерами предоставляли ловким ворам множество возможностей. Следовало принять соответствующие меры, иногда даже прибегали к палочным ударам. Всеобщая эйфория пошла на спад. Ограбленные матросы хотели завладеть несколькими свиньями, но хозяева воспротивились. В результате два туземца были убиты. Жители стали покидать свои хижины, чтобы укрыться в горах. Озлобленные туземцы могли отомстить, и Бугенвиль решил принять строгие меры.
Два виновных матроса были прикованы цепями к столбу, вперед вышла расстрельная команда, зарядила ружья. Тут же прибежали туземцы и стали слезно умолять пощадить убийц их соплеменников. Бугенвиль выслушал их и раздал подарки в знак примирения: железные инструменты мужчинам, пестрые ткани женщинам. Он посеял на Новой Кифере рожь, посадил огородные травы и лук, подарил королю индюшек и индюков, уток и селезней, чье потомство до сих пор обитает на Таити.
Гербарий натуралиста Коммерсона пополнился экзотическими растениями и цветами. Заниматься сбором коллекции ему пришлось в одиночку, потому что таитяне без конца приставали к его слуге Баре. Никто не мог объяснить, почему именно этот невысокий, без особого шарма малый привлекал дикарей, хотя среди французских матросов было немало красивых мужчин.
Бугенвиль решил, что пора отплывать. Напоследок он перевез на берег дубовую пластину с гравировкой: это была копия акта присоединения Новой Киферы к Франции.
15 апреля был дан сигнал к отплытию. Как только на кораблях начали выбирать якоря, в море показалось множество пирог с плачущими мужчинами и женщинами. Даже король явился попрощаться с гостями. В знак восстановленного доверия он попросил Бугенвиля взять с собой его племянника, того самого Аутуру, который первым побывал на «Звезде». Глава экспедиции согласился оказать протекцию знатному пассажиру и вскоре вернуть его обратно.
Первые дни плавания были печальными. Каждый думал о радостях, испытанных на счастливом острове. Однако некоторые детали общественного устройства на Новой Кифере, сообщенные Аутуру Бугенвилю, умерили его восхищение политическим укладом жизни на острове. Только вожди имели право питаться мясом; дрова, которые они жгли, относились к породе деревьев, запрещенной для простых смертных; смертью зачастую карались незначительные проступки. Еще одно, более серьезное, разочарование постигло главу экспедиции. Весьма озабоченный здоровьем ближних, Бугенвиль велел оставлять на борту во время всего пребывания на острове матросов с симптомами некоторых венерических заболеваний, чтобы не заразить туземцев, не тронутых «скверной цивилизации». Но пришлось признать, что большинство французов, бывших до этого здоровыми, заразились. «Скверна цивилизации» была занесена на остров матросами Уоллиса. Бугенвиль с сожалением записал в дневнике: «Прощай, счастливый народ. Я никогда не устану с восхищением вспоминать о редких моментах, которые провел среди вас. И пока буду жив, буду восхвалять счастливый остров Киферу, это – подлинная Утопия».
Были открыты и другие острова, где прием был откровенно враждебным, и, к отчаянию Бугенвиля, его людям приходилось иногда прибегать к оружию. Но подобные стычки не были весомой причиной, чтобы отказаться от присоединения к Франции этих неведомых земель официально. Острова стали именоваться Дюкло, Бурнан, Орезон, Бушаж, Сюзанне, Керюэ: каждый из членов штаба Бугенвиля становился крестным отцом одного из островов. Эта щекотка самолюбия помогала выносить лишения и отвратительную воду из перегонного куба. Повседневный рацион иногда разнообразила рыба.
Еще одно происшествие дало повод для развлечения экипажей. Однажды, когда капитан «Звезды» де ла Жироде прибыл на борт «Сердитого» с привычным отчетом, Бугенвиль обратил внимание на странный вид своего подчиненного. Капитан заговорил о крайне деликатных вещах. Речь шла о слуге Коммерсона.
Настойчивые приставания таитян к Баре давно вызвали некоторые подозрения. Грубая речь, физическая сила, выносливость слуги соответствовали облику мужчины, но отказ обнажать торс, отсутствие и намека на бороду, даже голос вызывали сомнения. «Высокая грудь, – позже рассказывал Виве, – маленькая круглая головка, усеянное веснушками личико, нежный и тихий голосок, ловкость движений и деликатность явно намекали на ее пол. Рисовался портрет довольно некрасивой и плохо сложенной девушки».
Ла Жироде вначале закрывал на это глаза, уважая хозяина слуги, но ропот матросов вынудил его сказать Коммерсону, «что не стоит спать со слугой, прячась в своей каюте». Баре покинул каюту хозяина и перебрался в гамак в кубрике команды. И соседи решили выяснить всю подноготную. Слуга звал на помощь, клялся, что он не женщина, а тот, «кого Великий Господь избрал хранителем своего сераля». Подобная ситуация требовала разрешения.
Бугенвиль посмеивался, слушая доклад:
– Как видно, мне придется, следуя приказам короля, убедиться в том, что подозрения обоснованны.
При первых же вопросах, которые задал Бугенвиль, слуга, вызванный на «Сердитый», расплакался и во всем сознался. Капитан дословно записал эту исповедь:
«Я родилась в Бургундии, осиротела. Проиграв судебный процесс, осталась ни с чем и тогда решила скрыть свой пол».
Она нанялась на корабль, зная, что речь идет о кругосветном плавании. Это-то и возбудило ее любознательность.
Но она яростно отрицала любую «греховную связь» с хозяином, утверждая, что он считал ее юношей. Никто этому не поверил. Улыбающийся Бугенвиль, не колеблясь, наказал смущенного ученого «месячным арестом за нарушение устава Морского флота», который не допускал присутствия женщин на борту.
Позже, когда Филибер Коммерсон решил продлить до двух лет свое пребывание на Иль-де-Франс (остров Маврикий), служанка-любовница осталась с ним. После смерти своего хозяина в 1773 году Баре, вновь ставшая Жанной, вышла замуж за колониста.
А пока очертания острова, где предполагалась стоянка, вырисовывались только в воображении изголодавшихся людей. «Мы давно едим то же, что и команда», – писал Бугенвиль в середине мая. Рацион состоял из бобов, прогорклого сала и небольшого куска соленой свинины. Через две недели Бугенвиль записал: «На обед мы ели крыс, их мясо показалось нам вкусным».
Чтобы разнообразить меню, коки стряпали рагу из мешков для муки, сшитых из коровьих шкур. Их вымачивали в воде из перегонного куба, долго томили на огне, потом очищали от волос. Шкуры оказались намного хуже по вкусу, чем крысы. 15 июня опечаленный Бугенвиль записал: «У нас осталась одна тощая коза, верный спутник в наших приключениях, начавшихся на Мальвинах, где я и взял ее с собой. Эта Амальфея ежедневно давала немного молока. Оголодавшие желудки открыто призывали забить ее. Мне оставалось только пожалеть ее, а мясник оросил слезами жертву, принесенную нашему голоду». Двух собак, последних живых существ на борту, за исключением крыс, также съели. Изредка разнообразие в меню вносила рыба, но она не утоляла голода и не приносила облегчения все более многочисленным жертвам цинги. Корабли шли среди островов, неподалеку от побережья Новой Гвинеи. Моряки, проходя мимо, дали им название Новая Бретань.
Наконец экспедиция добралась до Молуккских островов – родины пряностей. Однако в тот момент поиск пряностей занимал Бугенвиля менее всего. Его беспокоило здоровье моряков.
Требовалась срочная остановка, но как было знать, не слишком ли это рискованно? Последние новости из Европы они получили два года назад. Не оказалась ли Франция с тех пор в состоянии войны с Голландией? Было известно, что с 1713 года, со времени Утрехтского мира, Ост-Индская компания запретила не принадлежащим ей иностранным судам заходить на Молуккские острова из опасений, что моряки вывезут пряности или семена пряных растений.
Бугенвиль решил рискнуть остановиться в порту Буру. Голландский резидент, славный человек, после тщательного досмотра судов убедился в отсутствии пряностей и дал разрешение на стоянку. Чтобы отпраздновать нарушение регламента, французский штаб и голландские чиновники устроили торжественный ужин. Не без юмора Бугенвиль записывает: «Я лично заявляю, что этот ужин был одним из самых восхитительных мгновений в моей жизни!»
Пока моряки поправляли здоровье, он сумел собрать кое-какие сведения, касающиеся гвоздики. 6 сентября 1768 года, загрузив животных и прочие «полезные продукты» (оленье мясо, птицу, масло, кокосовые орехи, бананы, грейпфруты, лимоны), полученные от резидента Буру в обмен на звонкие пиастры, корабли взяли курс на Батавию, куда прибыли через двадцать два дня. Ни один француз здесь еще не бывал. Бугенвиль и его офицеры отметили на своих картах острова, рифы и течения, тайну которых голландцы тщательно охраняли. Принц Нассау писал: «Любой буржуа, обосновавшийся на Молуккских островах, дает клятву не предпринимать ничего против интересов компании (Ост-Индской). Недавно один житель Батавии был бит кнутом, отмечен позорным клеймом и сослан рабом на маленький остров за то, что продал карту Молуккских островов англичанину».
Резидент Батавии, некто ван ден Пара, согласился продать необходимые продукты и вылечить больных в госпитале компании. Двухнедельная стоянка позволила больным цингой вновь обрести вкус к жизни. Хуже обстояло дело у страдающих венерическими заболеваниями, которые тогда назывались «приливами крови». Здоровые моряки находили Батавию приятной, жителей Батавии дружелюбными. Когда 10 октября состоялось отплытие, на борту обнаружилось шесть лишних пассажиров. Все они были уроженцами Франции и оставили свою службу в Ост-Индской компании, чтобы вернуться на родину. Один из них был барабанщиком, двое – плотниками, еще двое – каменщиками. Только один когда-то был моряком. Они откровенно рассказали Бугенвилю все, что знали, о местной администрации и о тонкостях торговли пряностями. Начальник экспедиции внес их имена в списки команды.
7 ноября на горизонте показался остров Иль-де-Франс – Маврикий. В 8 часов вечера Бугенвиль выстрелом из пушки запросил местного лоцмана. В полночь тот прибыл на борт судна «Сердитый» – и через три часа посадил корабль на мель в бухте Томбо. Отстранив неумелого лоцмана, Бугенвиль сумел снять корабль с мели. «Это лоцман, – записал он, – по имени де ла Гранж. Для сведения других». Стоянка продолжалась один месяц и три дня.
Больных доставили в Порт-Луи. Специалисты занялись устранением течи «Звезды», отремонтировали поврежденную бурей стеньгу на «Сердитом».
На острове власть делили между собой губернатор Дюма, бригадный генерал Королевской армии, которого Бугенвиль знал по прежней службе, и интендант Пуавр. Они ненавидели друг друга и вечно строили козни, характер у обоих был деспотичный и склочный. Каждый надеялся добиться отзыва врага в Париж. Бугенвиль сначала пытался их примирить, но его усилия оказались тщетными. Тогда он решил вести дела и с тем, и с другим, приняв вначале приглашение Дюма посетить его имение Редюи, райское местечко, потом побывал в гостях у Пуавра, в имении Монплезир.
Аутуру, таитянский «дикарь», был на всех приемах и уже предвкушал удовольствия французской столицы. Он покорял хозяев «естественными» манерами и наивной спонтанностью. Но за ним приходилось присматривать и сдерживать его инстинкты, то и дело толкавшие его в объятия особ противоположного пола.
Какая-то первобытная интуиция позволяла ему угадывать сокровенные желания других. Так, он заметил, что один из частых посетителей дома интенданта влюбился в мадам Пуавр. Красивая двадцатилетняя женщина (супругу было за пятьдесят) носила воздушные наряды, отдавая предпочтение белому муслину поверх розовой тафты. Ее воздыхателем был военный инженер, ботаник-любитель. Его звали Жак-Анри Бернарден де Сен-Пьер.
Коммерсон охотно проводил время в компании молодого человека, найдя в нем интересного собеседника. Однажды инженер отвез парижского ученого в ту часть парка, где рос безымянный куст с крупными соцветиями, который привезли из Китая. В зависимости от почвы растение покрывалось розовыми или голубыми шарами. В тот день с ними прогуливался принц Нассау и много говорил о своей красавице-сестре, с миниатюрой которой он не расставался. Желая сделать принцу приятное, Коммерсон посвятил далекой принцессе Еортензии китайский цветок, с той поры получивший ее имя.
Бугенвилю Бернарден де Сен-Пьер рассказал другую историю, печальную и романтичную. В 1744 году французский корабль «Сен-Жеран», отплывавший во Францию, потерпел крушение в виду острова. Два дворянина тщетно попытались доставить на берег своих невест – скромниц-красавиц, запутавшихся в намокших тканях, поскольку обе отказались сбросить одежду. Все четверо утонули. Тела господина де Перамона и его невесты нашли на берегу бухты; там их и похоронили, а бухту назвали бухтой Томбо (Могила). Другая пара упокоилась на кладбище Памплемус, расположенном рядом с имением Монплезир. Бернарден де Сен-Пьер показал Бугенвилю это кладбище.
– Когда-нибудь, – сообщил он, – я расскажу эту трогательную историю всей Франции!
Двадцатью годами позже, когда была издана книга «Поль и Виржини», Бугенвиль вспомнил о могиле на кладбище Памплемус. Автор к тому времени уже семь лет пребывал в законном браке с Мари Жозефиной (Флорой) де Лоншан-Монтандр, племянницей одного из погибших лейтенантов с «Сен-Жерана».
В 1768 году никто не мог предвидеть славы будущего романиста. Знай очаровательная мадам Пуавр, кем станет ее поклонник, она, быть может, поступила бы иначе. Ужаснувшись ясновидению Аутуру и страшась неминуемого скандала, та, черты которой можно увидеть в портрете Виржини, попросила мужа закрыть двери перед настойчивым поклонником.
11 декабря подновленный «Сердитый» отплыл, не дожидаясь «Звезды». Ботаник Коммерсон и астроном Верой согласились остаться на острове в распоряжении Пуавра. Ни тот ни другой во Францию не вернулись.
Бугенвилю не удалось раздобыть семена пряных растений. Однако он стал первым французом, обогнувшим земной шар. Кроме того, в ходе экспедиции были собраны многочисленные сведения в области географии, морского дела, торговли и военного дела. За два года и четыре месяца плавания он потерял – неслыханный подвиг! – всего семь человек. Ему устроили пышный прием в Париже, в Версале и в Лондоне. Он принял предложение короля и дальше служить на флоте в чине капитана первого ранга.
На Аутуру тоже упали лучи славы Бугенвиля. Умный и исключительно восприимчивый, он обучился хорошим манерам, стал любимцем прекрасных дам и даже был представлен ко двору в Версале.
Но однажды вся его веселость испарилась, он перестал выходить из дому. Хозяин сразу понял причину его тоски: Аутуру скучал по родине.
– Ты вернешься к своим. Обещаю.
Но на Таити суда не ходили, и Бугенвиль без колебаний решил снарядить корабль для репатриации своего протеже. Судовладелец установил плату – 35 тысяч ливров.
– Согласен, – сказал Бугенвиль.
Эта сумма равнялась стоимости векселя, который он получил от хозяина литейных заводов. Но когда подошел срок уплаты во векселю, промышленник разорился. Бугенвиль подсчитал наличность: менее трех тысяч ливров. Он написал морскому министру письмо с просьбой отправить Аутуру на родину за счет казны. Письмо заканчивалось следующими словами: «Если обстоятельства заставят министра отказать в подобных расходах, господин де Бугенвиль осмеливается просить, чтобы означенная сумма была удержана из жалованья в три тысячи ливров, которое положено ему в качестве капитана первого ранга». Другими словами, Бугенвиль предлагал лишить себя капитанского жалованья на последующие десять лет.
Министерство оценило этот жест. По счастью, вскоре представилась возможность решить проблему. Аутуру посадили на корабль, который вместе с другим судном отправлялся в Океанию с секретной миссией: под прикрытием репатриации Аутуру офицеру предписывалось тайно высадиться на одном из Молуккских островов, обследованных Бугенвилем, и привезти наконец семена пряных растений.
Увы, бедный таитянин, избежавший опасностей моря, Парижа и Версаля, заразился в Порт-Луи, на острове Маврикий, оспой. Болезнь обнаружилась на борту судна «Маскарен» по пути на Таити. Пришлось вернуться на мыс Доброй Надежды, где «Маскарен» и сопровождавшее его судно «Маршал де Кастри» были поставлены на карантин. Там Аутуру и скончался. Его похоронили в океане.
Между тем Бугенвиль в Париже готовил экспедицию на Северный полюс, которую так и не предпринял, и опубликовал свое «Путешествие вокруг земли». Книга имела шумный успех, а автор Бугенвиль пользовался благосклонностью светских дам и известных актрис. В пятьдесят два года он женился на молодой женщине, которая родила ему трех сыновей. Не много найдется супружеских пар, живших в большем согласии как в горести, так и в радости. Выйдя в отставку в чине вице-адмирала, Бугенвиль удалился в свое имение Анневилль, куда 4 июля 1794 года явились революционеры, чтобы арестовать его по подозрению в неблагонадежности. Но тюремное заключение в Кутансе оказалось недолгим. Падение Робеспьера открыло ворота тюрьмы.
Новая власть во времена Директории, а затем и Империи признала его очевидные заслуги перед отечеством; Наполеон назначил его президентом отделения математики и физики Академии наук. Правда, он был вынужден изменить герб, поскольку орел стал исключительной принадлежностью императора. Бугенвиль выбрал герб своей жены – «золотой шеврон на лазурном поле с тремя золотыми брусками». Великий мореплаватель скончался 11 августа 1811 года, «в здравом уме и трезвой памяти». Он не нажил богатства, заслужил лишь почести, к которым даже не стремился.
Назад: Глава вторая Пионеры и робинзоны
Дальше: Глава четвертая Несгибаемый Джеймс Кук