36

Когда-нибудь, в какой-нибудь праздничный сезон, Максин хотелось бы найти по ящику ревизионистскую «Рождественскую песнь», где Скряг для разнообразия хороший парень. Викторианский капитализм за годы борьбы за его душу потрепал его, превратив из невинной детки базового уровня в мерзкого старика, который смотрит на всех, как на говно, ничуть не хуже его якобы честного счетовода Боба Крэтчита, который в реале систематически обдирает несчастного обеспокоенного и уязвимого Скряга, стряпает бухгалтерию и периодически улепетывает в Париж проматывать украденное на шампань, карты и девочек из канкана, а Крошку Тима и семью бросает в Лондоне голодать. В конце не Боб становится инструментом искупления Скряга, а выясняется, что посредством Скряга Боб снова выкупается на сторону человеческого.

Каждый год, когда накатывают Рождество и Ханукка, эта история кляксой наползает на дела. Максин ловит себя на реверсировании полярности, не замечая очевидных Скрягов и трансфокусируясь на втайне грешных Крэтчитах. Невинные виновны, виновные безнадежны, все вверх тормашками, это «Двенадцатая ночь» противоречий позднего капитализма, и не особо расслабляет.

Прослушав через окно все то же прочувствованное исполнение «Рудолфа, Красноносого Оленя» для уличной трубы в тысячный раз, каждая версия идентична предыдущей, нота в ноту, и наконец признав, что это, как говорится, – охуенно утомительно, Максин, Хорст и мальчишки решают вместе устроить перерыв и пару раз катнуть шары на автостанции Портоуправления, где размещается последний неяппифицированный кегельбан в городе.

На станции, по пути наверх, среди роев путешествующих, ловкачей, заплечных сёрферов и копов под прикрытием, Максин замечает бодрую фигуру под гигантским рюкзаком, возможно, держащую путь к неким местам, откуда, по его мнению, нет экстрадиции в США.

– Сейчас вернусь к вам, парни. – Она пробирается сквозь пешеходное движение и выхватывает общительную улыбку. – Никак Феликс Бойнгё, ça va, направляемся обратно в Монреаль, а?

– В это время года, ты с ума сошла? Я к солнышку, к тропическим ветеркам, малышкам в бикини.

– Какая-то дружественная карибская юрисдикция, несомненно.

– Всего лишь до Флориды, спасибо, и я знаю, о чем ты думаешь, но все это в прошлом, э? Я сейчас уважаемый бизнесмен, плачу за страхование здоровья сотрудников и все прочее.

– Слыхала про твой кредитный мостик от Роки, поздравляю. Мы не виделись с Гикова Котильона, помню, ты тогда очень вдумчиво что-то обсуждал с Гейбриэлом Мрозом. Удалось какой-то бизнес выколотить?

– Разве что немного консультаций. – Никакого стыда. Феликс теперь – счет к оплате парнем, который мог ухлопать его бывшего партнера. Может, и всю дорогу им был.

– Так тебе скажу, достань уиджу и спроси у Лестера Трюхса, что он обо всем этом думает. Ты мне как-то сам говорил, что крепко подразумеваешь, будто тебе известно, кто прикончил Лестера…

– Никаких имен, – с нервным видом. – Ты хочешь, чтобы все было несложно, но оно не оно.

– Только одно – тотальная честность, ОК? – Присматриваясь к бегающим глазным яблокам в ответ на это, не стоит и думать. – После того как Лестера потемнили – у тебя были какие-то резоны думать, что и за тобой кто-то охотится?

Хитрый вопросец. Отвечая нет, Феликс признает, что его защищают, что создает следующий вопрос «Кто?» Ответ «да» оставляет открытой возможность, что Феликс извлечет на свет документацию, сколь постыдной та б ни была, если его устроит цена. Он стоит, все это обрабатывая, невозмутимый, как упаковка путэна навынос, посреди роя путешествующих отпускников, липовых Сант, детей на поводках, бухих жертв обеденных вечеринок в конторе, маятниковых мигрантов, опаздывающих на много часов и прибывающих раньше на много дней:

– Когда-нибудь мы станем друзьями, – Феликс, перемещая рюкзак на плече, – честное слово.

– С нетерпением этого жду. Bon voyage. Выпей мерзлого май-тая в память о Лестере.

– Кто это был, мам?

– Тот? Э, один из эльфов Санты, тут в командировке из Монреаля, который что-то вроде регионального хаба для всей работы на Северном полюсе, те же погодные условия и прочее?

– Эльфов Санты не бывает, – провозглашает Зигги. – Фактически…

– Закрой варежку, дитя, – ворчит Максин, примерно в то же время, когда Хорст ворчит:

– Хватит уже.

Похоже, разнообразные мелкие всезнайки ГНЙ, знакомые Отиса и Зигги, распространяют россказни о том, что Санты не бывает.

– Они сами не знают, о чем говорят, – грит Хорст.

Мальчишки прищуриваются отцу, в сомнении.

– Тебе сколько, сорок, пятьдесят лет, и ты веришь в Санта-Клауса?

– И еще как верю, а если этот жалкий город поумнел до того, что не может с этим жить, пусть засунет себе куда надо, – театрально озираясь, – в попу, которая, когда я проверял в последний раз, находилась где-то в Верхнем Ист-Сайде.

Пока они регистрируются в «Дорожках Досуга», берут обувь для боулинга, изучают опись жареной еды, тип-того, Хорст и дальше объясняет, что, подобно клонам Санты на перекрестках, родители – тоже его агенты, действуют in loco Santaclausis:

– Вообще-то чем ближе к Рождеству – просто loco. Понимаете, Северный Полюс сейчас уже не столько производит, эльфы постепенно сместились из мастерской в исполнение и доставку, а там им некогда, они аутсорсят и маршрутизируют запросы на игрушки. Почти все в наше время делается через Сантанет.

– Через что? – вопрошают Зигги и Отис.

– Эй. В интернет все верят запросто, правильно, а это на самом деле волшебство. Так в чем тогда проблема поверить в виртуальную частную сеть для бизнеса Санты? Результат – реальные игрушки, реальные подарки, доставляемые к утру Рождества, какая разница?

– Сани, – проворно Отис. – Олени.

– Рентабельно только в регионах со снеговым покрытием. По мере того как планета нагревается, а рынки третьего мира становятся все важней, штаб-квартира на Северном полюсе вынуждена нанимать субподрядчиков по доставке среди местных компаний.

– Так этот Сантанет, – Зигги неуклонно, – там пароли есть?

– Детям не разрешают, – Хорст уже за гранью готовности сменить тему, – как вам не разрешают, парни, смотреть и кино про пиратов?

– Чего?

– Про пиратов? Почему нельзя?

– Птушта у них рейтинг Беээээ. Слушайте, кто-нибудь мне поможет запрограммировать это табло, я что-то запутался…

Они с радостью бросаются на выручку, но Максин понимает, с эдаким болезненным уколом сезонных радостей, что как отсрочка это слишком уж временно.

Марку Келлехер меж тем отловить стало еще проблематичнее. Никто из привратного персонала в «Св. Арнольде» теперь про нее и слыхом не слыхивал, ни один из ее телефонов уже даже не откатывается к автоответчику, а просто звонит и звонит в загадочной тишине. По утверждению ее веб-лога, внимание от копов и причастной к ним публики достигло тревожных уровней, что вынудило ее каждое утро скатывать футон, вскакивать на велик и перемещаться куда-нибудь в новое место, стараясь слишком много раз подряд даже не оставаться на прежней ночевке. У нее есть сеть друзей, которые на боевых великах гоняют по городу с компактными ПК и обеспечивают ее растущим списком бесплатных точек беспроводного доступа, и каждой она тоже старается пользоваться не слишком часто. Она возит с собой «айбук»-раскладушку оттенка, известного как «ки-лаймовый», и логинится отовсюду, где может найти незапароленный вход в сеть.

«Уже как-то странно, – признает она в одном своем посте веб-лога. – Я пока держусь на шаг-другой впереди, но никогда не знаешь, что у них есть, насколько передовым оно может оказаться, кто на них работает, а кто нет. Не поймите меня неверно, я нёрдов люблю, в иной жизни была бы фанаткой нёрдов, но даже их можно купить и продать, почти как будто времена великого идеализма несут в себе равные шансы на великую продажность».

«После атаки 11 сентября, – излагает однажды утром в редакционной статье Марка, – среди всего этого хаоса и смятенья, в американской истории тихонько разверзлась дыра, вакуум подотчетности, где стали пропадать активы как человеческие, так и финансовые. Еще во дни хиппейской простоты людям нравилось винить «ЦРУ» или «тайную организацию-изгой». Но тут у нас новый враг, неназываемый, не помещаемый ни в одну органограмму или строку бюджета, кто знает, может, даже ЦРУ их боится.

Может, он непобедим, может, есть способы давать сдачи. Здесь могут потребоваться преданные кадры воинов, готовых жертвовать временем, доходом, личной безопасностью, братство/сестринство, посвященное неопределенной борьбе, что может длиться не одно поколение и, невзирая ни на что, окончиться тотальным разгромом».

Она сходит с ума, думает Максин, это ж джедайские разговоры. А может, актовая речь минувшим летом в Кугельблице на самом деле была пророчеством, и оно теперь сбывается. Как знать, считает Максин, Марка сейчас может ночевать и в парке, все имущество ее в пакетах «Забара», волосы отросли буйно и седо, никаких тебе горячих ванн, а душ случается только с зимними дождями. Насколько виновной должна себя чувствовать Максин из-за того, что передала ей видео Реджа?

Однажды утром, сбросив детей в школу, заходит Вырва. Дело не совсем уж в том, что между ними с Максин отросла какая-то прохладца. Среди подразумеваемых правил вселенной расследования мошенничеств есть и то, что в любой данный субботний вечер любой может играть в канасту с любым, кто, в частности, редко бывает столь же важен, как то, что в таблице подсчета очков.

Носом в кофейную чашку, Вырва объявляет:

– Это наконец случилось. Он меня бросил.

– Вот же крысеныш.

– Ну… я как бы спровоцировала?

– А он не…

– …мстил, потому что ПодБытие открыло исходники? Еще как нет, он на седьмом небе, это значит, что ему все достанется бесплатно, экономит ему покупную цену, которая разместила бы Фиону, Дастина и меня в любом двенадцатикомнатном пентхаусе в городе.

– О? – Недвижимость, теперь у нас возврат к душевному здравию. – А вы, ребята, себе подыскивали?

– Я. Все еще предстоит уговорить Дастина, канеш, он скучает по дому в Калифорнии.

– А ты нет.

– Помнишь кино «Лоренс Аравийский» (1962), парень из Англии выезжает в пустыню, вдруг осознает, что он дома?

– Помнишь кино «Волшебник Страны Оз» (1939), где…

– Хорошо, хорошо. Но это та версия, где Дороти по-тяжелой вгружается в жилую недвижимость Изумрудного города?

– После неуместных отношений с Волшебником.

– Который со мной покончил в любом случае, отшвырнул меня в сторону, падшая женщина, но я живу со своими муками совести, да, я свободна, свободна, говорю тебе.

– Так с чего бы лицо? – Максин позволяет себе раз в год изобразить Хауарда Коселла, и сегодня тот самый день. – Вырва, ты погрязаешь в плаксивости.

– Ох, Макси, меня словно тотально, типа, использовали?

– Чего, ты довольно пристойная на вид телка, по крайней мере, когда не воешь, что, если то была не только деловая интрига, что, если он реально ощущал похоть, – она и впрямь это говорит? – подлинную и простую похоть, всю дорогу.

Что откручивает кран на всю мощь.

– Такой миленький парнишка! Я ему сказала просто, пошел нахуй, я его ранила, я такая сука…

– Вот, подсказка. – Пододвигая рулон бумажных полотенец. – От той, кто там бывала. Впитывает лучше бумажных платков, кубических футов нужно меньше, потом меньше убирать.

Дейтона, как будто бы приняв какое-то концегодовое решение, на минутку приостанавливает свои прихваты комической негритянки.

– Миссис Лёффлер?

– О-ёй. – Проверив окрестность на предмет взыскующих мести, сборщиков долгов, копов.

– Нет, я всего-то про ярлык Эблера-Коэна? С чересчур умным пенсионным планом с фиксированными выплатами? Они его прятали в электронных таблицах. Смотрите.

Максин смотрит.

– Как тебе…

– Повезло, на самом деле, я случайно сняла очки для чтения, как вдруг хоть и размыто, но вот он, паттерн. Просто слишком много этих чертовых пустых ячеек.

– Покажи мне шаг за шагом, как идиоту, пожалуйста, я с электронными таблицами безнадежна, люди говорят «Эксел», я думаю, они о размере футболок.

– Смотрите, выкатываете «Инструменты», кликаете на «Аудит», и оно вам показывает все, что входит в ячейки формул, и… зырьте.

– О. Ух ты. – Следуя по пятам: – Приятно. – Оценивающе кивая, как на кулинарной передаче. – Отличная попытка, я б такое ни за что не выловила.

– Ну, вы работали с чем-то другим, поэтому я взяла на себя смелость…

– Где ты всего этого набралась, если можно спросить?

– Вечерняя школа. Все то время, пока вы думали, что я на реабилитации? Ха, ха. Я на занятия для ДБР ходила. Через месяц лицензию получать.

– Дейтона! Это же чудесно, зачем было держать в таком секрете?

– Не хотела, чтоб вы думали «Все про Еву» и прочую срань.

Рождество настает и отстает, и, может, праздники это и не для Максин, но для Хорста и детишек явно, а в этом году, похоже, ей потребно меньше усилий, чтоб быть человеком компанейским, хотя она предсказуемо оказывается накануне Рождества в «Мэйсиз», где отчаянно орет, мозг – обычный «Снеж-Рожок» с извилинами, в мезонине, отвергая один замысел подарка за другим, как вдруг ее тепло и дружелюбно постукивают по плечу – ааахх! Д-р Этощук! Ее стоматолог! Вот до чего все дошло!

Но где-то в мишурном блеске – еще и ароматы духовочных маневров, всю неделю, Хорст и его, возможно, токсичный рецепт Стародавнего Яичного Коктейля, приходы и уходы друзей и родни, включая дальнего свойственника, который всегда рано или поздно рассказывает анекдоты про мохелов, «Семейное Рождество с Битвами Зверей» в Мюзик-Холле Радио-Сити, где Оптимус Праймал, Райнокс, Читор и вся банда помогают средней школе поставить рождественскую мистерию – выступают в эпизодических ролях с пением как животные в яслях, мальчишки, чрезмерно избалованные излишествами, сидят посреди раннеутренней горы непригодных для повторного использования упаковочной бумаги и картона, из которой возникли игровые платформы, фигурки героев, дивиди, спортивный инвентарь, одежда, которую они, глядишь, поносят или нет.

Во время всего этого случаются разрозненные мгновенья филонства, предоставленные визитам более призрачным, тех, кто не может или не хочет даже быть здесь – среди них, с типично неловкой дистанцией от увеселений, Ник Виндуст, от которого ни слова за все это время, хотя с чего бы. Где-то там, в этом кочевническом поле безразличия, едет на китайском автобусе в будущность неточных расписаний и сокращенных возможностей. Сколько это уже продолжается?

– Ник.

Он молчит, где бы ни был. Теперь уж еще одна американская овца, чей след временно утеряли пастухи, где-то на высокогорье над этим часом разора, зацепился за скалу посреди бури.

В понедельник после праздников, Кугельблиц возобновляется, Хорст и Джейк Пименто в Нью-Джёрзи ищут помещение под контору, Максин бы надо либо попытаться еще часок посопеть, либо идти на работу, но она знает, где ей следует быть, и как только все выметаются из дому, она заваривает двенадцать чашек кофе, садится перед своим экраном, логинится и направляется в ПодБытие.

Открытый исходник определенно кое-что поменял. Ядро нынче кишит умниками, яппами, туристами и мудаками, пишущими код под все, что, по их мнению, им надо, и внедряющими его, пока какой-нибудь другой псих не отыскивает его и не сносит. Максин заходит без ясного представления о том, что там найдет.

На экран, соответственно, прыгает пустыня, поправка, не просто пустыня. Пустая настолько же, насколько железнодорожные вокзалы и терминалы космопортов более невинных времен – перенаселены. Никаких тебе коммунальных удобств для среднего класса, помимо стрелок, позволяющих сканировать горизонт. Тут края для тех, кто умеет выживать. Движения не смазаны, каждый пиксел работает как надо, радиация сверху спускает с цепи цвета, слишком небезопасные для шестнадцатеричного кода, саундтрек – пустынный ветер на уровне земли. Через вот это вот ей нужно перебраться, лозой прощупывая пустыню, которая не просто пустыня, выискивая ссылки незримые и неопределенные.

Покамест не в отчаянии, она отправляется, меняя фокус и направление, по дюнам и вади глубокой чистоты, тонко тронутых минеральными оттенками, под скалами и гребнями, пустые пределы, на которых Омар Шариф продолжает не выезжать верхом из миража. Это должна быть всего-навсего очередная видеоигра для подростков-социопатов, вот только она не стрелялка, пока, во всяком случае, здесь нет никакого сюжета, никаких подробностей о пункте назначения, не почитаешь никакое руководство, нет чит-листа. Кому-нибудь достаются лишние жизни? Досталась ли кому-нибудь хоть эта?

Она медлит в тягостных мелизмах пустынного ветра. Допустим, тут все заточено под то, чтобы терять, не находить? Что она потеряла? Максин? Алло? Выразимся иначе, что она пытается потерять?

Виндуст, назад к Виндусту. С прутиком лозы через внеэкранную повседневность, не кликнула ли она в до-11-сентябревом прошлом как-то слишком точно на невидимый пиксел, что и привел ее к нему? Не сделал ли он того же и так оказался в ее жизни? Как кому-то из них реверсировать процесс?

Перескакивая с горизонтального на верхний обзор и обратно, она отыскивает способ варьировать промежуточный угол, чтобы, как археологу на рассвете, можно было увидеть этот пустынный ландшафт под очень плоским углом скоса, отчего она сумеет различить черты рельефа, иначе оставшиеся бы невидимыми. Тут оказываются благодатные источники ссылок, нужных ей, чтобы кликать дальше. Вскоре она оказывается в плавных монтажных переходах на ретрансляционные станции, в оазисы, очень редко навстречу попадается другой путник, оттуда, что лежит впереди, и сказать ему бывает очень мало чего, помимо загадочных намеков на какую-то ледяную реку без русла, на чьем дальнем берегу лежит город, выстроенный из редкого несокрушимого металла, серый и поблескивающий в самодостаточной своей таинственности, куда войти можно лишь после длительного обмена знаками и контрзнаками…

Впереди начинают выситься конструкции, в небе появляются птицы-падальщики. Время от времени, вдалеке, человеческие фигуры, в мантиях и капюшонах, недвижные, встрепанные ветром, выше, нежели предполагается в такой перспективе, стоят и наблюдают за Максин. Никаких попыток приблизиться или поздороваться. Впереди, за областью спекшейся грязи, что ныне высится вокруг, она ощущает присутствие. Небо меняется, прибавляет в насыщенности, гранича с Алисиным Голубым в МВГ, пейзаж приобретает причудливое сияние, движется на нее, набирает скорость, рвется ее объять.

Где тут в точности должна располагаться ее точка слета с катушек? Город, касба, чем бы оно ни было, проносится мимо, оставляя ее в ныне уже тьме третьего мира, освещенной лишь изолированными всплесками огня. Немного погодя, нащупывая путь в потемках, она попадает на нефть. Громадный фонтан, внезапный, сильный басами, черный на черном, с грохотом рвется вверх, из ниоткуда возникают изыскатели с генераторами и прожекторами, в чьем жестком сиянье верхушку столба даже не разглядеть. Мечта любого дикого нефтеразведчика, а для многих – смысл странствия. Максин офигевает, щелкает виртуальный снимок, но продолжает путь. Вскоре после выброс вспыхивает и остается видимым на много миль у нее за спиной.

Ночь, длительность которой нельзя выбрать в настройках. Ночная вахта, чья цель – превратить любого, кто в ней бродит, в слепого лозоходца по неведомому, считай, почти что потерявшегося в пустой стороне. Никогда не цепляй взглядом того, что можно увидеть.

На виртуальной заре Максин сталкивается не с кем иным, как Випом Упперосом – на гребне хребта пялится в пустыню. Она не уверена, что он ее узнал.

– Как Шэй и Бруно?

– По-моему, в Лос-Анджелесе. Я-то нет, я по-прежнему в Вегасе. Мы, похоже, больше не троица.

– Что случилось?

– Были в «МГМ-Гранде», я играл на автомате «Придурков», у меня как раз выпали три Лэрри, Мо и пирожок, поворачиваюсь радостью поделиться, а Шэй и Бруно нигде не видать. Забрал свой выигрыш, пошел искать везде, а их нет. Я всегда воображал, что вот они возьмут и сбегут, а я останусь в какой-нибудь неловкой ситуации на людях, прикованный к фонарному столбу или как-то. А тут я вот он, свободный, как любой нормальный гражданин, номер оплачен и кредита в казино в любом случае хватит еще на пару дней.

– Должно быть, не по себе.

– В тот момент меня по-прежнему слишком занимали только автоматы вообще-то. Когда понял, что детки больше не вернутся, я выиграл столько, что хватило подписать аренду двухкомнатной квартиры в Северном Лас-Вегасе. Остальное уже по инерции. – Ныне Вип – профессиональный игральный жокей, пока ему как-то удается опережать на долю процента, завсегдатай, известен всему городу, от ковровых заведений до круглосуточных магазов. Вместе с игроцкой жопой у него выработались соответствующие замашки. Обрел свое призвание.

– Нравится моя тачка? – махнув ниже по склону на «ситроен сахару», сделанную еще в шестидесятых, передний и задний двигатели, полный привод для пустынной местности, отрендерена с любовью к деталям, похожа на нормальную «2Си-Ви» за исключением запаски на капоте. – Их только 600 вообще произвели, реальную выиграл на парочке «рыболовных крючков», про которые никто не верил, что у меня есть. Сними на нее колоду, если хочешь, старшая карта. Если вдруг интересно, красота этого сайта, – оглядывая пустотный пустынный пейзаж, – в том, что это не Вегас. Никаких казино, честные ставки. Случайные числа тут строго легитимны.

– И мне так раньше говорили. Нынче – не очень уверена. А вот тебе лучше бы поосторожней – Вип? ты меня помнишь?

– Дорогуша, да я и последней сдачи не помню.

Максин находит ссылку, которая выводит ее в оазис, опоясывающий сад прямо из исламского рая, воды больше, чем вообще когда-либо протекало по всей той изломанной местности, из которой она пришла, пальмы, бассейны с барами в них же, вино и дым трубок, дыни и фиги, музыкальная дорожка упирает на хиджазовый лад. На сей раз вообще-то у нее подтвержденная засечка Омара Шарифа, в шатре, играет в бридж и сверкает своей убийственной улыбкой. И тут, безо всякого вступла:

– Привет, Максин. – Аватар Виндуста – версия его же, только моложе, пока-еще-не-растленный умник начального уровня, ярче, нежели заслуживает.

– Не ожидала тебя тут встретить, Ник.

Да ну? Не на это она разве надеялась? Что кто-нибудь, какая-нибудь всезнающая кибер-ента, кому всегда принадлежала ее онлайновая история, станет вести журнал всех ее кликов, всех движений курсора? Зная, чего она хочет, не успеет она захотеть?

– Ты нормально в О.К. вернулся? – Что, если звучит слишком уж как «где мои денежки», фигово.

– Не до конца. Теперь установлены запретные зоны. Вокруг моего дома, моей семьи. Я мало сплю. Похоже, меня спустили с крючка. Наконец-то спустили. Все потемнело, особенно в моей адресной книжке, даже те, кто без имен, одни номера.

– Ты теперь где, типа физически?

– В какой-то точке беспроводного доступа. «Старбакс», я думаю.

Он думает. Тут ей приходится неожиданно выдохнуть. Это чуть ли не первое им сказанное, чему она реально верит. Он, блядь, больше не знает, где он. Ее пробивает каким-то прозрачным лучом чувства, и она определит его лишь позже. Вот как давно в последний раз она ощущала жалость.

Внезапно она не уверена, кто сделал первый шаг, они снова посреди пустыни, перемещаются с большой скоростью, не вполне летят, потому что это бы значило, что она спит и видит сон, под месяцем, что светит ярче ему положенного, мимо выветренных скальных выступов, от которых Виндуст имеет склонность неожиданно увертываться и под чье прикрытие так же неистово нырять, как-то умудряясь тащить ее за собой.

– В нас кто-то стреляет?

– Пока нет, но следует допускать, что нас кто-то выслеживает, что бы мы ни делали, держит в оперативке. Решат, что видят закономерность наших поисков укрытия. Тогда мы застанем их врасплох и прятаться не станем…

– «Мы»? мне как бы нравится и за скалами прятаться. Это те же, кто в нас тогда стрелял из «АК»?

– Вот не надо со мной сентиментальничать.

– Отчего же? Мы такими б и могли быть. Любовниками в бегах.

– Ох, вот так заява. Твои дети, твой дом, твоя семья, твои бизнес и репутация – в обмен на дешевую обреченность для всех, кого не можешь спасти. Меня устраивает. – Аватар вперяется в нее, твердо, без угрызений, сплошь весь нарочитая показуха, это да, но кем бы «они» ни были, ей нужно верить, что они гораздо хуже всего, чем Виндуст потом стал, на них работая. Они отыскали его беззаботный дар мальчишеской жестокости и развили его, развернули и использовали, крохотными приращениями, пока однажды он не стал профессиональным садистом с работой серии ОН-1800 и без всяких сожалений. Ничто не могло его затронуть, и он думал, что будет так себе и дальше, во глубину своего пенсионного возраста. Чурбан. Мудло.

Она в ярости, она беспомощна.

– Что я могу…

– Ничего.

– Я знаю. Но…

– Не я пришел тебя искать. Ты на меня кликнула.

– Вот как.

Долгое молчание, будто он спорит с собой, и они наконец договариваются.

– Я буду на месте. Эрекцию гарантировать не могу.

– Ай. Тебе норм открывать кому-то душу?

– Я скорее думал о, типа, деньги принести?

– Посмотрю, сколько мне удастся украсть у детей.