34

Настает Хеллоуин. Ниже 14-й улицы он за годы превратился в крупный городской фестиваль, с парадом, чье освещение телевидением соперничает с «Мэйси» на Благодарение. А на Верхнем Уэст-Сайде вся деятельность скорее сводится к масштабам квартальной вечеринки, 69-я отгорожена, проходы между зданиями преобразованы в дома с привидениями, уличные развлечения и ларьки с едой, каждый год толпы все больше, и как раз туда Максин обычно берет мальчишек сластить-или- страстить, заканчивают на 79-й, а иногда и 86-й, окучивают вестибюли разных жилых домов. Но в этом году, ходят слухи, пост-9/11-я трясучка могла урезать или даже отменить кое-какую подобную деятельность, невзирая на мэрскую физиономию по всем местным каналам, до странности похожую на свою резиновую маску из тех, что ныне возникают в сезонных стихийных торговых точках, и она, как всегда, излагает резко, рекомендуя нью-йоркцам противостоять террору тем, чтобы праздновать День Всех Святых как обычно.

– У Джагдипа предки устраивают такую вечеринку на Хеллоуин, – приходит в голову Зигги, можно считать, неискренне.

Это пацан у Зигги в классе, который код писал уже в четыре года, припоминает Максин, а также, по случаю, живет в «Дезэрете».

– Как уместно. Там весь дом с привидениями.

– С «Дезэретом» что-то не так, мам? – Отис, распахнув глаза и в сговоре так, что дальше некуда.

– Всё, – отвечает Максин.

– А кроме этого, – Зиг безмятежно.

– Вы строго в здании будете сластить-или-страстить, парни?

– Зачем куда-то еще ходить, Хеллоуин там легендарный. Каждая квартира в своем стиле хоррора обделана.

– И… это никак не связано с сестрой Джагдипа. С преждевременными, э, на несколько лет…

– …буферами, – предлагает Отис, после чего вынужден увернуться от братнина удара крав-магой под дых. – Ты ее все равно, Зиг, не увидишь, она развлекаться будет, – убегая, Зигги в погоне, – в Деревне, она дейтится только с парнями из НЙУ…

Хорст с непроницаемым лицом, не немодулированным говноедской ухмылкой:

– Вечером первенство показывают, Эль Дуке начинает, может, против Кёрта Шиллинга, можем посидеть игру посмотреть…

– Купи мне арахиса и «Крекер-Джеков»?

Отис решил, что пойдет с Вегетой, волосы у него радикально нагелены до торчащих штырей, сине-серебряный прикид добыт на каком-то странном азиатском сайте, заказ выполнен и доставлен, едва ли не до того, как он успел кликнуть на «Добавить в корзину». Зигги идет в виде Эмпайр-Стейт-Билдинга, мягконабивная игрушечная обезьянка прикреплена где-то на уровне шеи. Вырва и Дастин согласны сопровождать, и все встретятся у «Дезэрета».

Эрик и Дрисколл направляются на парад в Деревню, облачились соответственно в вентиль И-НЕ («Я говорю «да» всему») и Аки Росс, из кино «Последняя фантазия»:

– Причесон, о котором любой мечтает, шестьдесят тысяч прядей, каждая анимирована отдельно, серьезный обсчет, хотя вот этот парик, – Дрисколл потряхивает головой в краткой демонстрашке, – должен проходить по категории «Принудительное Продвижение».

– Рейчел больше не будет, а?

– Движемся дальше.

Наскоряк заскакивает Хайди, влатанная в тропического веса бежевое платье, короткий взъерошенный темноватый парик, очки с гипертрофированной проволочной оправой, и странный пластиковый, быть может, светящийся-в-темноте лей болтается у нее на шее.

– Ты выглядишь смутно знакомо, – приветствует ее Максин, – ты у нас?..

– Маргарет Мид, – отвечает Хайди. – Сегодня вечером антропологически заныриваю в городской примитив, детка, он весь тут есть, и я тотально в него погружаюсь. Врубись, чего нашла на Канал-стрит.

– Ладонь разожми, я не вижу, что это?

– Цифровой камкордер, такие обычно только в Японии можно найти. Батарея живет много часов, а у меня еще и запаски есть, поэтому писать могу всю ночь.

– Однако тебе все равно как-то неймется.

– А кому б ималось, это все поп-импульсы в истории, сконцентрированы в единственную ночь в году, а если я не буду знать, куда объектив поворачивать, а если пропущу что-то важное?

– Слушай мой голос, – этим они еще девочками развлекались, – у тебя нет истерики, расслабься, будь хорошей принцессой.

– О, леди Максипрокладка, огромное тебе спасибо, ты такая практичная…

– Да, и я только что сходила к банкомату, на залог у меня деньги тоже есть, если возникнет нужда.

С опущеньем вечера Максин и Хорст берут самую большую мусорку в доме и наполняют ее увеселительными конфетами разных марок и соответствующих габаритов, включая «Шведскую рыбку», «ДниПолучки» и «Жевательные орешки Голденберга», выставляют ее в коридор, на дверную ручку вешают знак «Не беспокоить» и удаляются в спальню, позволив Хеллоуину развиваться по собственному соизволенью, что на улицах Верхнего Уэст-Сайда означает – в псевдоподию экзотической Гренич-Виллидж, после того как весь остальной год ему приходилось довольствоваться собою как смутной разновидностью спальных районов Дебьюка.

Внутри же вечер становится, можно сказать, праздничным: добрую долю часа Максин скачет на Хорсте, не то чтоб это кого-то касалось, конечно, и несколько раз кончает, наконец-то яростно в синхроне с Хорстом, а вскоре после, ввиду некой сверхчувственной подсказки от телевидения, чья опция глушения звука приведена в действие, они выныривают из своей посторгиастической хмари как раз вовремя, чтобы засвидетельствовать, как Дерек Джитер грабастает хоумран в десятом иннинге, и «Янки» одерживают еще одну фирменную победу.

– Да! – принимается вопить Хорст в восхищенном неверии. – И лучше, если в байопике его сыграет Кину Ривз!

– А, ха. Ты же все в Нью-Йорке терпеть не можешь, – напоминает ему Максин.

– Ой. Ну, я поездил по Аризоне, против Аризоны ничего не имею, но я ставил несколько денег на «Янков», субъективное решение, правда… – Вот уж собирается отплыть в уютную беседу без курса…

– Правда? – Может, и нет, Хорст.

– Слушай, раз завтра в школу? Я, наверно, просто сквозану по улице, гляну, как там все?

– Ну, дорогая моя, не могу сказать, что было не офигеть, крошечно, зато хаврошечно, как выражаются в свинарнике, может, я пока тогда лучшие моменты догоню.

От Хорста, она это осознает, сие приравнивается к объяснению в любви. Но что-то теперь фокусирует ее прочь из дому, к «Дезэрету», а скорее всего – к тамошнему причудливому вертикальному жуть-фесту.

Полная луна по-прежнему слегка скособочена и не вполне в зените, а ее детская немезида, швейцар Патрик Мактирнан, на посту у калитки, в темно-синем мундире, на котором имя «Дезэрет» золотом, вместе с золотыми шевронами диезами по каждому рукаву, погонами с золотым плетеньем, золотым fourragère, ниспадающим с правого плеча. Его собственное имя – над левым нагрудным карманом. Золотом. Может, это Хеллоуинский прикид. Или же прошли года, и их хватило, чтоб Патрик набрал себе на рукава лишних диезов и учтивых прихватов Безупречного Пожилого Джентльмена. Он, конечно, не узнает Максин, ни по прежним временам, ни как безликого посетителя бассейна, и, отметив, что она не группа пьяных подростков, мановеньем руки пропускает ее внутрь.

Сингхи живут на десятом этаже, лифты либо заняты, либо сломаны от перегруза, и Максин, слыхавшей о пользе фитнеса, подняться по лестнице норм. Хмурая старая достопримечательность сегодня вечером определенно зажигает. Лестничные клетки и коридоры кишат всевозможными мелкокалиберными Статуями Свободы, Дядями Сэмами, пожарниками, копами и солдатами в обмундировании, не говоря уже о Шреках, Строителях Бобах, ГубкоБобах, Патриках и Сэнди-Белочках, Королевах Амидалах, персонажах Хэрри Поттера в очках для квиддича, гриффиндорских мантиях и ведьминых шляпах. Двери квартир открыты настежь, а изнутри слышатся звуковые дорожки в ассортименте, включая «Не стану делать этого без фески» «Стального Дэна». Население, по обычаю, все вывалило наружу, истратив тысячи на спецэффекты домов с привидениями, черный свет и генераторы тумана, аренный звук, аниматронных зомби, равно как и живых актеров, работающих за оскорбительно меньшие суммы, чем диктуют тарифные сетки, ассорти угощений от «Дина и ДеЛуки» и «Забара», а также мешки подарков с дорогостоящими цифровыми цацками, шарфиками «Эрме» и бесплатными билетами на самолет в такие места, как Таити и Гштад.

Наверху, в резиденции Сингхов, Прабхнур и Амрита одеты Биллом Клинтоном и Моникой Левински. Резиновые маски и все дела. Прабхнур раздает сигары. Амрита, в синем, конечно, платье, держит мертвый микрофон от караоке, мило мурлыча «Я выбрал свой путь». Похоже, они совершенно приятные люди. Все пьяны, главным образом – от водки, судя по скопившейся вокруг и за баром таре, хотя обслуга, наряженная Боевыми Дроидами, также ходит с подносами шампанского, плюс канапе с филе-миньонами и сэндвичами с омарами. Вырва, наряженная, как Бобовый Бэбик Пикачу, подступает к Максин с восторгами:

– Что за чудесный костюм! Ты выглядишь в точности как большая взрослая дама!

– Как детвора пока справляется?

– Неплохо, может, придется вызывать «Сам-вози». С ними Дастин ходит, все двери обзванивают. Ничего так себе Хеллоуин, а?

– Ну. Не понимаю, с чего бы вдруг во мне вся эта классовая враждебность.

– Тут? по сравнению с Переулком пару лет назад? со средней стартапной вечеринкой? это сноска, дорогая моя. Комментарий.

– Ты слишком долго прожила в Нью-Йорке, Вырва, уже говоришь как мой отец.

– У Дастина есть его мобильник, хочешь, позвоню, и…

– Тут «Дезэрет», другая планета, тариф в роуминге тут может быть такой, что никому не по карману, я просто поброжу по окрестности, спасибо.

Прочь в это здание с давно просроченным экзорцизмом, которое она никогда не считала даже смутно симпатичным. Улицеобразные коридоры, где сто лет назад тележки, запряженные пони, поднимаемые сюда массивными гидравлическими лифтами, доставляли прямо к порогам жильцов фляги молока, бушели цветов, ящики шампанского, сегодня, как обнаруживает Максин, уставлены досконально воссозданными макетами Лагеря «Хрустальное озеро», гробниц мумий, ар-декошной лаборатории Франкенштейна, сплошь черно-белой. Жильцовое гостеприимство, надо признать, идет навстречу. Немного погодя, даже не вздев бровь, она ловит себя на том, что шлепает мешки с хеллоуинской добычей такой тяжести, что ребенку и не поднять.

По мере продвижения вечера, то же делает и медиана возрастного состава толпы, явившейся без предварительной записи, с гораздо бо́льшим упором на глазной макияж, блестки, колготы-сеточки, топоры в черепах, фейковую кровь. Кто-то неизбежно будет замаскаражен Усамой бин Ладеном, и фактически их здесь две штуки, в коих Максин ранее желаемого узнает Мишу и Гришу.

– Хотели прийти как Всемирный торговый центр, – поясняет Миша, – но решили, что УБЛ будет еще оскорбительней.

– Так, а почему вы не в Деревне где-нибудь, где телевизионщики снимают?

Они обмениваются взглядом Ей-можно-доверять?

– Есть причина, – догадывается она, – частная, а не публичная.

– Это ж, блять, Хеллоуин, пральна? – грит Гриша.

– Отдать дань нужно, – объясняет Миша.

Кому? Здесь, в «Дезэрете», конечно, кому ж еще, как не Лестеру Трюхсу, сегодня ночью – реальному хеллоуинскому признаку, Лестеру – жертве заябоцкого Спецназа с неоконченными делами, обреченному скитаться по этим вековым коридорам, пока не подведут баланс, либо целую вечность, что б ни случилось раньше. Лестер был созданьем Силиконового Переулка, до софта костей переулочным, а в Переулке истории никогда так не коротки и уж тем более не милы, там не только медиагенная округа грез, недавно выцветших, но и все новейшее в традиции Нью-Йоркских Переулков, Коих Фактически Лучше Всего Избегать, тени полнятся умственно неустойчивыми голосами, отголосками от каменной кладки, криками городского разора, металлическим лязгом, менее невинным, нежели древние крышки мусорных баков на ветру.

– А вы, ребята, дружили с Лестером? Дела делали? – Или, перефразируя, какая дольняя связь… если только в этом не суть, и связь любая, только не дольняя. Это, блять, Хеллоуин.

– Лестер был наш брат-падонок, – Миша, слегка заливаясь румянцем, словно ему стыдно за то, как хромо это звучит, – друг мерзавцев-хакеров отовсюду.

– Включая, – приходит ей в голову мысль, – бывший Советский Союз. Может, там даже были какие-то делишки с тайной полицией?

Миша и Гриша принимаются хихикать, наблюдая за лицами друг друга на предмет, как выясняется, кто кого первым отрезвит пощечиной, из уважения к усопшему. Тюремные прихваты.

– А вы, – осторожно доматываясь, – правда учились в той Школе гражданских хакеров в Москве, да?

– Академия «Умник»! – восклицает Миша, – а те парни, нет, не-не!

– Мы ни за что! Мы же просто чайники!

– Из Бобруйска! – Миша, активно кивая.

– Даже не знаем, каким концом к клаве сидеть!

– Я не то что нос свой сую, но вот Лестер мог перейти дорожку Гейбриэлу Мрозу, который, как вам наверняка известно, практически синоним мер безопасности США. Поэтому русской разведке его деятельность, естественно, будет интересна.

– Он этим зданием владеет, – как бы выпаливает Гриша, удостаиваясь взгляда от своего коадъютора. – Если он сегодня тут, может, мы с ним столкнемся. С ним или с кем-нибудь из его народа. Может, им не понравится смотреть на близнецов Усам. Кто знает? Может, немного «Мортальный Комбинат».

Памятка себе. Домотаться до Игоря, который должен знать, что это все за хуйня. Неразборчиво нацарапано на виртуальной самоклейке, налеплено на редко посещаемую долю головного мозга, с которой эта «Клей-Ка» немедленно падает, но тут хоть какая-то нудьговая ценность.

Броскость французских горничных, уличных шлюх и младенцев-доминатрикс, ни одна даже в неполную среднюю не перешла, дрожко подымается по лестнице.

– Смари! Что я тебе говорила?

– ОбоЖемой?

– Йюю, жуть!

Миша и Гриша сияют, подносят руки к сердцам и слегка кланяются.

– Tha tso kalan yee?

– Tha jumat ta zey?

Отправив юных дамочек на перемотку, все в неистовстве, обратно вниз по лестнице, Миша и Гриша радушно кричат им вслед:

– Wa alaikum u ssalam!

– Это иврит? – грит Максин.

– Пушту. Желаем им мира, а еще сколько тебе лет, регулярно ли ходишь в мечеть.

– Вон мои дети уже.

Костюм Эмпайр-Стейт-Билдинга у Зигги набрал на себя граффити спреем, и кто-то напялил миниатюрную сувенирную бейсболку «Красных Носков» на голову Кинг-Конгу. Волосы Отиса по-прежнему дерзко вертикальны, и он, будучи джентльменом, вместе со своим шлепает мешок Фионы.

– Фиона, какая прическа! Подскажи-ка мне, ты должна быть…

– Мисти?

– Девочка из Покемона. А это…

Подруга Фионы Имба, нарядившаяся в хронически обломанного сотоварища Псиутка.

– Мы жребий кидали, – грит Фиона.

– Мисти – лидер стадиона, – объясняет Имба, – но у нее хромает терпение. У Псиутка есть силы, но он так несчастен. – Синхронно, она и Фиона хватаются за головы с боков, как С.З. Саколл, и издают характерное:

– Пси, пси, пси. – Максин взбредает на ум, что Псиутк, хоть и японец, может быть евреем.

– Добрый вечер, Техподдержка, как вас можно оскорбить? – Дастин сегодня пришел в виде Дилбертова пса-мегаломана Пёсберта, в индиговых очках, а не прозрачных линзах. Максин всех знакомит.

– Вы сам Дастин Макэлмо? – Максин впервые слышит, чтобы кто-либо из этих громил произнес «сам».

– Не знаю, там их, может, больше.

– Из ПодБытия, – развивает мысль Гриша.

– Просто парочка фанатов «Гейм-Боя», – бормочет Максин.

– А вы там бывали, ребята? И давно? – Дастин не столько встревожен, сколько ему любопытно.

– После 11 сентября, может? До этого его гораздо трудней было взломать. Потом вдруг, в день атаки, стало проще. Потом – опять невозможно.

– Но вы все равно проникаете.

– Невозможно удержаться!

– Пиздато, – квеллит Гриша, – всегда какой-нибудь новый сюжет, новая графика, разное каждый раз.

– Все в развитии, – грит Миша. – А скажите, Дастин. Вы ее так и разработали?

– Чтоб в развитии? – Дастин, судя по виду, удивлен. – Нет, ей полагалось быть только одним, типа, вневременным? Прибежищем. Без истории, вот на что мы с Лукасом надеялись. А теперь вы что там видите, ребята?

– Обычное говно, – грит Гриша. – Политика, рынки, экспедиции, по жопе кому-нибудь дают.

– Не геймерские сценарии, понимаете. Там мы не можем быть геймерами, мы должны быть странниками.

Вполне достаточное основание для обмена визитками.

В аккурат перед тем, как двинуться к дальнейшим проказам, мясники отводят Максин в сторонку.

– ПодБытие – вы его тоже знаете. Вы там бывали.

– Эм, – терять нечего, – ну, это же просто, типа, код?

– Нет, Максин! Нет! – с тем, что, может, были либо наивной верой, либо буйным безумием, – это реальное место!

– Это приют, неважно, можешь быть беднее некуда, без дома, шакалом ниже некуда, обиженкой, под вышкой ходить…

– Или уже не ходить…

– ПодБытие тебя всегда примет, сбережет.

– Лестер, – шепчет Гриша, кося глазом наверх, к бассейну, – душа Лестера. Понимаете? «Стингеры» на крыше. То. – Жест рукой в ночь Всех Святых, к далекому центру города, где раньше стоял Торговый центр, мимо незримых роев из сотен тысяч изночников в масках на улицах, светлых и полуосвещенных, к смердящей дыре с названием из холодной войны у нижнего края острова.

Максин кивает, делая вид, что видит связь, какова б та ни была.

– Спасибо. Не беспокойтесь, парни. – Она забирает Зигги и Отиса, которые уже заглатывают трюфели «Тойшер», словно те – «Поцелуйчики Хёрши», и они выбираются из зловещих порталов «Дезэрета» и курсом домой.

– Приятнейшего вашим вечерка, – окликает Патрик Мактирнан.

Ага, и где был весь этот лепреконский жаргон, когда он бы ей не помешал.

Хорст еще не спит, смотрит теперь Энтони Хопкинса в «Истории Михаила Барышникова», прямо с головой туда ушел, ложка мороженого «Городская мешанина» зависла в футе от его рта и капает на ботинок.

– Пап, пап! В себя приди!

– Ну вы только гляньте, – моргает Хорст. – Старина Ганнибал пляшет себя не помня.

Хайди со своей антро-экспедиции в Хеллоуин вернулась другим человеком.

– Дети всех возрастов разыгрывают всеобъемлющий миг поп-культуры. Все стянулось в единственное настоящее время, все в параллели. Мимезис и исполнение. – Может, через некоторое время ей и досталось немного бессвязности. Нигде не увидела она идеальной копии чего-либо. Даже люди, говорившие: «О, я просто пойду туда, как я», – не были доподлинными копиями себя. – Угнетает. Я думала, «Комик-Кон» странненький, но в нем и была Истина. Там всё в одном клике мышкой. Имитация более невозможна. Хеллоуин закончился. Я никогда не думала, что люди способны чересчур поумнеть. Что будет со всеми нами?

– А поскольку ты склонна всех винить…

– О, я виню этот ебаный интернет. Без вопросов.

Телефонный звонок Игорю – не то, чего она с нетерпением ожидает. Какой бы кармический баланс ни оставался неоплаченным между ним и Гейбриэлом Мрозом, она этого намеренно избегала, пока из-за Миши и Гриши, достачливых пролаз из-за пределов дневного конверта, который она б лучше держала внутри, это уже не становится невозможно. Плюс к чему, счастливые мясники теперь, похоже, выслеживают «хэшеварзов» по неким тайным причинам, и ей, вероятно, подобает выяснить, что там, хоть она и не надеется на многое в смысле подробностей.

Игорь щебечет. Чересчур. Изображает, будто ждал этого звонка целую вечность.

– Послушайте, Игорь, не сказать, что мне кто-то платит за то, чтоб я выяснила, кто прикончил Лестера…

– Вы знаете, кто это сделал. И я знаю. Копы делать ничего не будут. Это уже дело… – Он что, пытается заставить ее это произнести?

– Правосудия.

– Реставрации.

– Он умер. Что тут реставрировать?

– Вы удивитесь.

– Это уж точно. Особенно если это работа КГБ, а вы с вашей ватагой – интегрированный актив.

Молчание, кое следует отнести к категории ухмыльчивого.

– КГБ уже не говорят, говорят ФСБ, говорят СВР. После Путина КГБ значит «старики в правительстве».

– Пофиг. Мроз по уши влез в финансирование антиджихадистов. У России свои проблемы с исламом. Так ли уж безумно воображать, что две страны станут сотрудничать? Расстраиваться, когда Лестер начал копить неавторизованные бонусы?

– Максин. Нет. Это не из-за денег.

– Прошу прощения? Из-за чего тогда?

Он выжидает на долю такта дольше, чем нужно.

– Лестер слишком много увидел.

Она пытается вспомнить последний раз, когда они с Лестером говорили, в «Вечном сентябре». Должно быть, она тогда пропустила какой-то намек, а он был – оговорка, что-то.

– Если он понял, что́ видел, не сказал бы он кому-нибудь?

– Он пытался. Звонил мне на мобильный. Ночью, перед тем, как его достали. Я не мог снять трубку. Оставил длинное сообщение в голосовой почте.

– У него был номер вашего мобильного.

– Он у всех есть. Цена занятий бизнесом.

– О чем было сообщение?

– Шизня какая-то. Черные «эскалады» пытаются сбросить его с ЛАСА. Звонят жене, угрожают детям. Я, мои люди, он думал, что у нас могут быть связи. Поможем договориться о каком-то понимании.

– Как в?..

– Он забывает о том, что видел, его не убивают. Удачи.

– И что он видел?..

– Он тогда уже спятил. Рассудок его они уже забрали. Его не нужно было убивать. Вот еще одно, что нужно реставрировать. Вы хотите мирских причины и следствия, но тут, извините, всё как раз снимается с учета. Лестер сказал: «Мой единственный выбор – ПодБытие». Про сайт ПодБытия я слышал от падонков, поэтому у меня было приблизительное представление, что это значит, а о том, что он говорит, – не было.

Святое прибежище. Пока ее по-собачьи еб один из его убийц.

День Марафона ГНЙ, через семь недель после зверства, страшного дня, что до сих пор отзывается, в атмосфере, можно сказать, патриотизма, тысячи бегунов выходят в память об 11 сентября и его жертвах, бросая вызов любой возможности того, что это произойдет опять, безопасность суперплотная, мост Верразано глубоко охраняется, все движение по гавани приостановлено, в небесах над головой не видать ничего, кроме вертолетов, несущих прилежную вахту…

Около полудня, направляясь на еженедельный блошиный рынок в средней школе поблизости, Максин начинает замечать, сначала одного за другим, затем потоком, яппи в майларовых накидках – супергеройский бизнес тут вдруг резко подешевел в аренде, – что просачиваются из парка. Возле перекрестка 77-й и Колумба превращается в толпу. Улюлюкают, и вопят, и обнимаются, и повсюду машут флагами.

Сидя в изнеможении на тротуаре под стенкой в ряду других бегунов, приходящих в себя после мероприятия, которое они, как объявляется на их официальных блестящих попонках, только что пробежали, вот у нас, похоже, Виндуст.

Впервые лицом к лицу с того романтического вечера в дальнем Уэст-Сайде.

– Никому не говорите, что меня видели, – по-прежнему немного запыхавшись, – это порок, особенно так скоро после одиннадцатого сентября, и без того слишком тут много смертности, зачем из штанов выпрыгивать, чтоб притянуть к себе еще? И все же, – устало обмахнув рукой, – вот они мы. – Если только не купил сувенирную накидку у кого-то дальше по улице, и Максин светит еще одна подстава.

– Слишком глубоко для меня.

Кокетливая ухмылочка.

– Да, я помню.

– Опять-таки, иногда и сантиметр – перебор. Все в порядке, это в вас вещества после бега. Уже можете встать? Я возьму вам кофе. – Конечно, Максин, почему ж нет, а может, еще и ватрушку с творогом? Она сошла с ума, это последнее, что ей следует делать. Но Еврейская Мамочка, сидящая тихо в темноте, вдруг выбрала именно этот миг, чтобы вскочить, включить стильную лампу из «Скалли-и-Скалли» и врезать Максин по больному месту, чтоб она еще раз постыдно проявила эппес-эссенскую заботу. Секунду она надеется, что Виндуст слишком устал. Но физподготовка берет верх, и он уже на ногах, и не успевает она придумать отговорку, как они сидят в ретрозабегаловке на Колумбе, существующей еще с восьмидесятых, когда эта авеню была горячим местом, теперь же представляет больше интереса для туристов, увлеченных историей субкультуры. Сегодня тут все суетливо от рекафеинированных марафонцев. Слишком громко никто не разговаривает, однако поэтому шансы на беседу по крайней мере пятьдесят на пятьдесят, для разнообразия.

Каким эксом, интересно ей, можно считать Виндуста? экс-тяжелый кадр, экс-ошибка, экс-перепихон, может, просто х-неизвестная величина? К сему моменту ей уже следует сильно углубиться в симуляцию, что ничего этого никогда не происходило, а поди ж ты – ей подмигивает аляповатая люминесцентная иконка папки «Несбалансированные Счета».

Толпы снаружи прут мимо окна, вопя поздравления, слишком громко хохоча, набивая себе рты, развевая накидки. На рабочем столе триумфа Виндуст – одинокий пиксел недовольства.

– Видимо, они этим ковролетам показали, а. Поглядите на них. Армия безмозглых, считают, что 11 сентября – их собственность.

– Эй, а чего б им так не считать, они у вас это купили, как и мы все, вы отобрали нашу драгоценную скорбь, завладели ею, перепродали нам снова, как любой другой продукт. Можно спросить? Когда это случилось? В День, Когда Все Изменилось, где вы сами были?

– У себя в загончике в конторе. Читал Тацита. – Финт воина-ученого. – Который доказывает, что Нерон не поджигал Рим, чтобы можно было все свалить на христиан.

– Отчего-то все это знакомо.

– Вам, публика, хочется верить, что там был капер под чужим флагом, какая-то невидимая суперкоманда, сфабриковала разведданные, фальсифицировала арабскую болтовню, контролировала воздушное движение, военную связь, гражданские новостные каналы – все координировалось без сучка и задоринки, вся трагедия организована так, чтобы походить на атаку террористов. Я вас умоляю. Моя поумневшая гражданская сердцеедка. Угадайте с трех раз. В бизнесе таких хороших специалистов нет.

– Вы утверждаете, что мне не стоит уже слишком по этому поводу париться? Ну. Облегчение-то какое. Меж тем вам всем достается то, чего вы хотели, ваша Война с Террором, война без конца, и до жопы гарантий занятости.

– Для кого-то может быть. Не для меня.

– Головорезные навыки уже не в цене? Ай.

Он опускает взгляд, на свой пресс, свой хуй, свою обувь, какие-то винтажные «Волны Мидзуно» в некой убийственной для глаза цветовой композиции, с которыми время обошлось не по-доброму.

– Отставка светит, по сути.

– Опции выхода существуют для вас, парни? Пошутили, и будет.

– Ну… с учетом того, каковы эти выходы, мы очень стараемся вместо этого заключать частные договоренности.

– Мелочь ко́пите, Флорида-Киз, маленький скиф с ле́дником, набитым чем-то вроде «Дос Эквис»…

– Увы, подробнее не могу.

Согласно досье с флеш-драйва, доставленного Марвином минувшим летом, портфель Виндуста набит приватизированными госактивами со всего третьего Мира. Она воображает себе несколько благословенных гектаров в ретроколониальном бездорожье, где-нибудь в «безопасности», что бы та ни значила, вне матрицы слежки, их как-то пощадили смены режима, сконструированные США, детки с «АК», обезлесение, бури, глады и прочие планетарные оскорбления позднего капитализма… с кем-то, кому можно доверять, каким-то абсолютным Тонто, который не сводит для него глаз с периметров, а года раскручиваются… В тех жизнях, что разнообразно докладываются о Виндусте, возможна ли вообще такая верность?

И раньше ей следовало бы допетриться до странной обессвеченности его глаз сегодня – это дефицит безотносительно к мирской усталости. «Отставка» – эвфемизм, и ей отчего-то сомнительно, что он тут по программе кардиофитнеса для среднего возраста. Все больше и больше это ощущается как перечень закругляемых задач, который он перебирает перед тем, как двинуться дальше.

В каковом случае, Максин, хватит уже сумасбродить насчет вечера со свиданкой, она чует холодный сквозняк сквозь какой-то разошедшийся шов в ткани дня, и тут нет такой компенсации, которая бы стоила каких бы то ни было дальнейших инвестиций помимо:

– Поглядим-ка, у вас сколько было, три? Гигаччино и еще бублики…

– Три бублика плюс денверский омлет-делюкс, у вас обычный подрумяненный…

На тротуаре ни один из них не может отыскать формулу, которая позволит им разойтись хоть сколько-то изящно. Поэтому еще полминуты молчания, и они наконец кивают и отворачиваются идти в разные стороны.

По пути домой она минует соседскую пожарную часть. Все внутри, что-то делают с одной машиной. Максин узнает того парня, которого постоянно видит в «Добром пути», тот покупает еду в огромных количествах. Они улыбаются и машут. Милый парнишка. В иных обстоятельствах…

Коих, как водится, всегда недостает. Она петляет среди ежедневных охапок цветов на тротуаре, которые немного погодя уберут. Список пожарных, погибших 11 сентября, хранится где-то внутри, в месте поинтимнее, подальше от публичного лица, его может посмотреть любой, если попросит, но иногда больше уважения в том, чтобы не вывешивать такое на доску объявлений.

Если дело не в плате, не в славе, а иногда не возвращаешься, в чем же оно тогда? Отчего эти парни выбрали приходить, работать суточными сменами, а потом продолжать работу, и дальше бросаться в те тряские руины, прожигать сталь, выводить одних в безопасные точки, вытаскивать части кого-то еще, в итоге болеть, мучиться кошмарами, никакого уважения, смерть?

Чем бы ни было оно, опознает ли Виндуст такое вообще? Насколько далеко отъехал он от рабочих реалий? Какого прибежища искал он, и какое дали, если дали?

Благодарение все ближе, а район, зверства террористов там или нет, возвращается к своему прежнему несносному я, и пик настает вечером перед праздником, когда улицы и тротуары под завязки забиты людьми, съехавшимися в город поглазеть на Надувание Шариков к параду «Мейсиз». Повсюду копы, безопасность густа. Очереди вываливаются из дверей любой едальни. Там, куда обычно можно зайти, заказать пиццу с собой и ждать не дольше, чем она испечется, теперь запаздывают минимум на час. Всякий на тротуаре – пешеходный «мерседес», погряз в своих правах – толкается, огрызается, лезет вперед даже без изначально-ненагруженного-смыслом местного эвфемизма «извините».

В этот вечер Максин оказывается посреди живой картины классического поведения ГНЙ, ибо допустила ошибку – предложила раскошелиться на индюшку, если Элейн ее приготовит, и решила урегулировать вопрос, заказав ее заблаговременно в «Крумирацци», гурманской лавке ближе к 72-й. Она приходит туда после ужина, а там битком сильней, чем в подземке пикового периода, встревоженных граждан, набирающих припасы для своих Благодарственных пиршеств, и очередь за индюшками складывается восемь или десять раз и движется очень, очень медленно. Люди уже орут друг на друга, и учтивость, как и все на полках, в дефиците.

Серийный нарушитель очереди медленно продвигается к прилавку с индюшками, крупный белый альфа-самец, чьи навыки общения, если они есть, все еще в бете, угрожая публике так, что люди один за другим расступаются.

– Прошу прощенья! – Пропихиваясь мимо пожилой дамы, стоящей в очереди сразу за Максин.

– Тут без очереди лезут, – орет дама, срывая с плеча сумочку и готовясь ее дислоцировать.

– Вы, должно быть, не из города, – Максин, обращаясь к нарушителю, – у нас в Нью-Йорке, понимаете, то, как вы себя ведете? Считается тяжким уголовным преступлением.

– Я спешу, сука, отвали, если разбираться снаружи не хочешь.

– Ай. Так пыхтел и добрался только досюда? Я вам так скажу, вы идите и подождите меня снаружи, ладно? Я не очень долго, честное слово.

Перестроившись на негодование:

– Мне полный дом детей кормить… – Но его обрывает голос откуда-то с погрузочной аппарели, воплем:

– Эй, засранец! – И пушечным ядром над головами толпы прилетает замороженная индейка, лупит докучливого яппа прямо по башке, сшибает его наземь и отскакивает от головы в руки Максин, которая стоит моргает ей, как Бетти Дейвис какой-нибудь телке, с которой неожиданно должна делить кадр. Она передает объект даме за ней.

– Ваше, я полагаю.

– Что, после того, как она его трогала? ну спасибо.

– Я возьму, – грит парень еще дальше за ней.

Очередь ползет вперед, и все тщательно стараются наступить на падшего нарушителя, а не переступать через него.

– Приятно видеть, как старый городок возвращается к норме, ну. – Знакомый голос.

– Роки, что вы делаете в этих своясях?

– Да Корнелия не может пережить Благодарение без этой конкретной марки начинки, на которой выросла, в «Дине-и-ДеЛуке» кончилась, а «Крумирацци» – единственное место в ГНЙ, где есть.

Максин щурится на гигантский пластиковый мешок, который он несет.

– «Выборъ Скуанто, Подлiнный Старо-давнiй Рецептъ БАСПовъ».

– Там антикварный белый хлеб применяется.

– «Антикварный»…

– «Чудо-Хлеб» еще тех времен, когда его не продавали резаным.

– Это ж семьдесят лет, Роки, он разве не плесневеет?

– Затвердевает, как цемент. Его отбойными молотками крошить приходится. От такого в нем заводится что-то экстра. А почему вы стоите в этой очереди, я вас принимал скорей за поклонницу «Суифт-Баттерболла».

– Да вот подумала маму выручить. Как обычно, ошиблась. Посмотрите на этот ебаный зоопарк. Место кармических преступлений. Считаете, в еду не просочится?

– В этом году вся семья вместе собирается, э?

– Увидите в «Почте». «Среди задержанных для наблюдения…»

– Эй, ваш дружок из Монреаля? Этот парнишка Феликс с античпокалкой? Мы даем ему промежуточные средства. У Клубня Копушмана шестое чувство, он говорит, валяйте.

– Так вы меня сейчас нанять хотите или подождете, когда Феликс будет, как это называет Бобби Дэрин, «за морем»?

– Ну, ОК, он крутится, что с того, я сам такой был, могу его понять, да и вообще кто я такой, чтоб быть умнее, чем Дин Мартин Диссонанса?