23

Наконец в Штатах снова объявляются Брук и Ави – похоже, они год провели в каком-то странном антикиббуце, предназначенном для того, чтобы пялиться в экраны, не выходить на солнце и пропускать не слишком много приемов пищи, Элейн, бросив на Брук один-единственный взгляд, мигом вверяет ее попеченью «Мегаповторов», оздоровительного клуба шаговой доступности, и договаривается об испытательном членстве, пока Брук валандается у снэк-бара на первом этаже, созерцая маффины, бейглы и смузи менее чем объективным порядком.

Максин не сильно рвется видеть сестру, но прикидывает, что надо хотя б заглянуть на бегу. Выясняется, что как раз в этот момент Элейн и Брук – во Всемирном торговом центре, созерцают доселе не исследованный покупательский потенциал «Столетия 21». Эрни вроде как в Линкольн-центре, смотрит хорошо принятое кыргызское кино, а на самом деле украдкой проскользнул на «Быстрых и яростных» в мультиплекс «Сони», поэтому Максин на чарующие полтора часа оказывается в обществе своего зятя, Аврама Дешлера, который следит за Элейниным языком-полонез, который весь день медленно готовится на кухне, наполняя всю квартиру запахом поначалу интригующим, затем притягательным. Вопрос о федеральных визитах не может не встать.

– Я думаю, это просто насчет моего допуска.

– Твоего?..

– Ты слышала о такой фирме компьютерной безопасности, «хэшеварзы»?

Подчеркнутый взгляд на подошву своей туфли.

– Смутно.

– У них много федеральной работы, АНБ и так далее, и они мне предложили работу, и я фактически выхожу на нее через две недели. – Ожидая хотя бы изумленного восхищения.

И только за этим в гости приходили федералы? Извините, Максин в этом как-то сомневается. Допуски по безопасности – рутинные задачи нижнего уровня, а тут у нас какой-то навоз поглубже замешивается.

– Так и… ты встретился с их главным, Гейбриэлом Мрозом?

– Он вообще-то лично явился, в Хайфу, меня вербовать. Мы позавтракали в фалафельной в Вади-Ниснас. Похоже, знаком с хозяином. Я ему сказал, чего хочу в смысле оклада, льгот, и он сказал ОК. Без всякого хонделинга. Тахини по всей рубашке.

– Просто обычный парень.

– Именно.

Как бы лишь безмозгло скача с темы на тему:

– Ави, а ты знаешь что-нибудь о такой софтине, называется «Промис»?

Пауза, может на неделю-другую дольше, чем эти синие черточки на полоске.

– В бизнесе это как бы баян. Интриги и контринтриги в «Инсло», судебные разбирательства, ФБР выкрадывает и так далее. Однако дойная корова для Моссада. Как мне рассказывали.

– А слухи насчет черного хода…

– Первоначально его там не было, но некоторые заказчики настаивали, поэтому программу модифицировали. Не раз. Фактически это нескончаемая эволюция. Сегодняшняя версия, ты б ее не узнала. Или так мне говорили.

– Раз я тут у тебя в мозгах немного ковыряюсь, мне кто-то еще рассказывал про такой компьютерный чип, какого-то израильского поставщика, может, тебе попадался, сидит себе тихо в машине заказчика, данные впитывает, время от времени передает собранное заинтересованной стороне?

Не то чтоб он подпрыгнул или как-то, но глаза его заблуждали по комнате.

– Я знаю тот, что «Элбит» делает.

– А сам на него когда-нибудь натыкался, типа, физически?

Он наконец встречается с ней взглядом, затем пялится на нее, точно она какой-то экран, и она соображает, что достигнут рубеж снижающегося дохода.

Вскоре из центра возвращаются Брук и Элейн с ненулевым количеством пакетов «Столетия 21» плюс странной веганской п’чой, в чьи прозрачные глубины можно таращиться со всевозрастающей, хоть и озадаченной зачарованностью.

– Прелестно, – по словам Элейн, – как трехмерный Кандинский. К языку идеально.

Язык-полонез тут – любимое с детства. Максин раньше думала, что это означает какой-то экстравагантный номер для классического фортепиано. Весь день маринованный язык в кухне медленно варится в цимесе из рубленых абрикосов, пюре манго, кусочков ананаса, черешни с вынутыми косточками, грейпфрутового конфитюра, двух или трех разновидностей изюма, апельсинового сока, сахара и уксуса, горчицы и лимонного сока, а главное, по причинам, затерявшимся в каком-то дремотном нимбе традиции, в имбирном печенье – по умолчанию «Нэбискоу», раз «Киблер» пару лет назад прекратил выпускать «Солнышко».

– Она опять забыла имбирное печенье, – любит притворяться, будто ворчит, Эрни, – вы об этом в «Ежедневных вестях» прочтете.

Сестры настороженно обмениваются объятьем. Беседа избегает любого контакта с противоречивым, пока в ящике, стоящем в гостиной, не возникает треп «Канала 13», ведомый интеллектуалом с Кольцевой Херолдом Укельманном, под названием «Мыслим с Хером», где сегодня среди гостей студии – официальное лицо израильского кабинета министров, с которым Брук и Ави раньше сталкивались на вечеринках. Обсуждается вечноживенькая тема поселений на Западном берегу. Через полторы минуты, хотя казалось – дольше, правительственной пропаганды Максин выпаливает:

– Этот парняга не пытался вам недвижимость продать, надеюсь.

Как раз чего Брук и ожидала.

– Мисс Языкастая, – слегка визгливо, – вечно со своими замечаниями. Попробуй как-нибудь выйди в ночной патруль, арабушим кидают в тебя бомбы, посмотрим, куда тебя этот язык доведет.

– Девочки, девочки, – бормочет Эрни.

– Ты имел в виду «девочка, девочка», мне кажется, – грит Максин, – по мне одной тут вдруг оттаптываются.

– Брук лишь хотела сказать, что она была в киббуце, а ты нет, – Элейн умиротворительно.

– Ну да как же, целый день в молле «Большой каньон» в Хайфе, тратила мужнины денежки, вот так киббуц.

– А ты, а у тебя даже мужа нет.

– Ой, глядите-ка, вопль-фест. Как раз за этим я сюда и пришла. – Она шлет воздушный поцелуй п’че, которая, похоже, в ответ колышется, и озирается, ища глазами сумочку. Брук с топотом выбегает в кухню. Эрни идет за ней, Элейн скорбно глядит на Максин. Ави делает вид, что его поглотило телевидение.

– Ладно, ладно, ма, буду себя вести, просто… я собиралась сказать, сделай уже что-нибудь с Брук, но мне кажется, такой момент был упущен тридцать лет назад. – Вот Эрни выходит из кухни, жуя имбирную печеньку, а Максин заходит туда и обнаруживает, что сестра натирает картошку на латкес. Максин отыскивает нож и принимается резать лук, и какое-то время они готовят в тишине, ни одна не желает раскрыть рот первой. Боже упаси, если с чем-нибудь вроде «извини».

– Эй, Брук, – наконец Максин. – Поковыряюсь у тебя в мозгах на минутку?

Жом плечьми, типа, а у меня есть выбор?

– Была я на свиданке с одним парнем, он говорит, что экс-Моссад. И я не могла разобрать, он мне вешает или нет.

– А снимал правый ботинок с носком и…

– Эй, ты откуда знаешь?

– В любой вечер в любом баре встреч Хайфы найдешь какого-нибудь лузера, который взял «Шарпи» и нарисовал себе на пятке снизу три точки. Какой-то старый фольклор про секретную тату, залепуха тотальная.

– И до сих пор есть девушки, которые на это ведутся?

– А ты никогда?

– Ладно тебе, евреи и татухи? Я хоть и во все тяжкие, но блюду.

Остаток вечера все ведут себя пристойно. На веджвудском блюде, которое Максин помнит только по седеру, выносят язык-полонез. Эрни театрально точит нож и принимается его резать – так церемонно, будто это индюшка на Благодарение.

– Так и? – осведомляется Элейн после того, как Эрни пробует.

– Машина времени во рту, дорогая моя, Пруст- Шмуст, это возвращает мужчину прямо в его бар-мицву. – Спев пару тактов «Цéна, цена, цена» лишь доказательства ради.

– Это рецепт его мамочки, – поясняет Элейн, – ну, кроме манго, их тогда еще не изобрели.

Эдит из «Ента-Экспрессо» – в коридоре, ошивается перед своей дверью, словно заманивает клиентов.

– Максин, тут какой-то дядька на днях был, тебя искал? Дейтоны тогда тоже не было, он просил тебе передать, что вернется.

– Ой-ёй, – переживая одно из тех интуитивных прозрений. – Ботинки хорошие?

– В крупных трехзначных, «эдвард-грины», змеиная кожа, достаточно уместно. Ты бы с ним поосторожней, может быть проблематичен.

– Клиент?

– В кругах известен. Не пойми меня неправильно, одинокий – это норм, для меня такое – хлеб с маслом, я сама с одинокими, я с отчаявшимися. Но этот парняга…

– Только не надо так смотреть, Эдит, прошу тебя. Это не романтично.

– Я тридцать лет в бизнесе, поверь мне, какая тут романтика? Романтичней некуда.

– Мне уже страшно. Так говоришь, мне его снова ждать?

– Не беспокойся, я уже дала отмашку «Временам», твое имя они напишут правильно.

И вот, само собой, как будто на Эдит прослушка, – телефонный звонок от Николаса Виндуста. Он хочет бранч в какой-то faux-парижской брассери в Ист-Сайде.

– Если раскошелитесь, – жмет плечами Максин, считая это умеренным возвратом переплаты по федеральным налогам.

Виндуст, похоже, считает, будто у них свидание. Он принарядился, что иначе необъяснимо, в чье-то представление о хипстерском прикиде – джинсы, винтажный спортивный пидж акулья кожа, футболка «Драный Пёрпл», нарушений дресс-кода хватит, чтоб ссадили с поезда Л. Максин вперяется во все это, сколько нужно, пожимает плечами:

– Ну, видос.

Ему хочется сесть внутри, Максин чувствует, что безопасней будет ближе к улице, к тому же сегодня там мило, поэтому, уютно-шмуютно, сидеть они будут снаружи. Виндуст заказывает яйцо всмятку и «кровавую мэри», Максин себе желает половину грейпфрута и кофе в мисочке.

– Поразительно, что вы нашли время, мистер Виндуст, – с улыбкой бесстыжей трихомудности. – Так что! зять мой вернулся уже в США, представить себе не могу, о чем еще мы можем разговаривать.

– Нас заинтриговало известие, что его наняли «хэшеварзы. ком». А прикид у вас, кстати, «Армани», нет?

– Какое-то шматте из «Х-и-М», но как мило, что вы заметили. – И что у нас тут с пикантностью, стоп, стоп, Максин, когда ж ты уже?..

– Что предполагает интересную сцепку интересов, если Аврам Дешлер, как мы подозреваем, моссадовский крот.

Максин отделывается Пустым Взглядом, которому научилась у Шона, и он часто оказывается полезен.

– Слишком для меня академично.

– Разыгрывайте тупицу, если желаете, но я пробил вас поиском, вы же та дамочка, что отправила Джереми Дятла вверх по реке. Расколола в Джёрзи банду «Маналапанских Понцоидов». Ездила на Большие Кайманы под видом девушки на подпевках в регги-ансамбле, спалила там десять с половиной миллиардов физических швейцарских франков и эксфильтрировалась на собственном реактивном «Гольфстриме» негодяев.

– На самом деле, то была Мици Тёрнер вообще-то. Нас все время путают. Мици дерет жопы. Я просто трудящаяся мамаша.

– Безотносительно, учитывая число контрактов с правительством США, в которые впутаны «хэшеварзы»…

– Послушайте, либо Ави – какая-то ваша фантазия, хакер-саботажник на темной стороне, наемный убийца Моссада, либо он просто обычный гик стандартной комплектации, который старается выплыть, как и все мы тут, за Кольцевой – как бы там ни было, я по-прежнему не понимаю, что я во всем этом делаю.

Виндуст открывает алюминиевый атташе-кейс, в котором живет, судя по бритвенному прибору и смене белья внутри, сует в него руку и выуживает тонкую папку.

– Перед его следующим тет-а-тетом с Гейбриэлом Мрозом, вот на что вам будет любопытно взглянуть.

Возможности видеть его глаза у Максин нет, и она наблюдает за его ртом на предмет чего, какой-то сноски? но нет, он лишь улыбается ей даже не светски, скорее так, будто у него на руках выигрышный расклад либо ствол, направленный ей в сердце.

Хоть и без восторга от того, что нужно трогать нечто побывавшее в контакте с интимной аппарелью Виндуста, она к тому же – следователь по мошенничествам, чья первостепенная директива – Поди Знай, поэтому она осторожно берет папку и сует ее в свою котомку от Кейт Спейд.

– При ясном понимании, – Максин, быстро добавляя, – как Дебора Керр, или же Марни Никсон, могла бы выразиться, или же на самом деле спеть, – что это меня не…

– Вы от меня нервничаете?

Она рискует быстро краем глаза подсмотреть и с изумлением ловит у него на лице выражение, которое бы не было неуместным в кадрежном заведении южнее 14-й улицы, поздним субботним вечером, когда ассортимент пожарче весь уже размели и сопроводили за дверь, а остатки совсем неотзывчиво постные. Что это тут такое? Не собирается она реагировать на такое лицо. Восстает молчание, и удлиняется, и не только молчание, как ее беглый взгляд, непредумышленно наткнувшийся на другой индикатор внутреннего, подтверждает. Это фактически стояк определенного размера, и, куда хуже, он заметил, что она смотрит.

– Ну все, к работе, – вот что в необдуманном идиотизме она, как выясняется, лишь и способна проквакать. Но не трогается с места, даже к сумочке не тянется.

– Вот, может, так будет легче, – пиша что-то на салфетке. В более здоровую, а то и просто раннюю эпоху это было бы название хорошего ресторана или же идея для стартапа. Сегодня лучше всего это можно назвать приглашением вступить на путь безмозглости и заблуждений. Адрес, неудобный в смысле подземок, как она замечает. – Скажем, где-то в час пик, шансы на невидимость лучше, так вас устроит?

Среди многого, чего она не уловила прежде, – вот эта нота у него в голосе, не сказать, что особенно соблазняющая. И все ж по-прежнему сделку не обламывает. И что же там может оказаться, спрашивает себя она. Он встает, кивает и отваливает, оставив ее разбираться с чеком. После того, как сказал, что сам за все заплатит. О чем только она опять думает?

Словно добрый ангел, приносящий последний шанс на то, чтобы действовать разумно, в приемной без предупреждения материализуется Шноблинг, как он обычно и поступает.

– Уууу – Дейтона, театрально отшатнувшись, – напугал меня до усрачки, ты смари, а то начнешь сюда всяких геттожопых гэ впускать все время? – Шноблинг меж тем сделался весь зловещий, по каким-то своим причинам.

– Что. Вы что-то унюхали.

– Этот маскулин опять – «Одеколон для Мужчин 9:30». Что-то тут индицирует. – Как ищейка в кино про побег из тюрьмы, Шноблинг прослеживает силлаж в кабинет Максин, самонаводится на ее сумочку. – Конечная стадия раскрытия аромата у этой пакости довольно запаздывает, поэтому запаху от силы пара часов.

Ох, что ж еще. Виндуст. Она закапывается в сумочку, извлекает папку, которую тот ей дал. Шноблинг шелестит страницами.

– Это оно.

– Парень, с которым, хмм, у меня только что был бранч, он из О.К.

– Вы уверены, что тут нет никакой связи с Лестером Трюхсом?

– Я просто в колледже с ним училась. – О? что это, внезапное нежелание делиться со Шноблингом информацией о Виндусте? Отчего-то? Что ей не хочется сейчас в это вдаваться? – Теперь работает в среднем управленческом звене АЗОС, может эта дрянь в каком-нибудь списке токсических ЗВ?

Мысли ее разбредаются, и никто не пытается созвать их обратно. Взаправду ли Виндуст, некогда в более симпатично-юношеские деньки, околачивался в старом клубе «9:30», как Максин в «Райском гараже»? Может, в отпусках в Штатах после злотворенья по всему свету, может, застал «Секцию крохотных парт» и «Дурные мозги» еще в тот период, когда они считались местными бандами, может, запах одеколона «9:30» – его последняя, его единственная связь с тем нерастленным юношей, которым был? Может, у Шноблинга началась сезонная аллергия и нос у него сегодня чуть сбит с прицела? Может, Максин все глубже впадает в приступ сентиментального идиотизма? Может, херня все это, ОК? Косвенные-шмосвенные, Виндуст был рядом, когда убирали Лестера, а то и сам это сделал.

Черт.

Что сталось сегодня с шансами на головокружительный романтический эпизод? Вдруг все это выглядит скорее полевыми исследованиями.

Тем временем Шноблинг желает поговорить о ком же еще, как не о Принцессе Хайдрофобии. Когда Максин удается снова выставить его нездорово-одержимую задницу за дверь, ей остаются какие-то жалкие полчаса на подготовку к ее, как же это назвать, рабочему рандеву с Виндустом. Она как-то оказывается дома и обездвижена перед чуланом у себя в спальне, и не понимает, почему ум у нее вдруг так пуст. Поливинилхлорид, что-то ярко-красное, быть может, хоть и не неуместное, почему-то отсутствует у нее в инвентаре. Джинсы тоже не обсуждаются. В конце концов, углубившись, на горизонте события чуланного забвенья, она замечает шикарный костюм для коктейлей пригашенного баклажанного оттенка, давным-давно открытый на полной распродаже «Галери Лафайетт» и сохраненный по причинам, в которые, вероятно, не входит ностальгия. Она пытается придумать способы, которыми Виндуст может это прочесть. Если только станет читать, если просто не схватит и не примется сдирать… Повторные сообщения с Верхушки, или же она имеет в виду Вертушку, Женственности громоздятся неотвеченные.