16

На ступеньках конторы ее ждет коробка вина, кое, когда она видит этикетку, вынуждает ее заметить:

– Ну, святый блин. – «Сассикая» 85-го года? Коробка? Должно быть, по ошибке. Однако, похоже, тут есть записка… «Выясняется, вы и нам кое-какие деньги сберегли», без подписи, но кто еще это может быть, если не Роки, стар-добрый этноэнолог? Как бы то ни было, годится для стольких мук совести, чтобы снова подтащить ее ко все более заковыристым гроссбухам «эунтуихсг»/«хэшеварзов».

Сегодняшний день отчего-то мнится ей странным. Один из тех назойливых паттернов, которые не всегда приятно видеть, потому что означает он неоплаченную переработку, но что тут еще нового. Она ставит кофе, затем глядит еще разок на след между «эунтуихсг» и счетом «хэшеварзов» в Эмиратах, а немного погодя видит, в чем дело. Устойчивый дефицит, да еще и солидный. Будто кто-то подсосался к трубе. Любопытно тут количество. Оно, похоже, совпадает с другой суммой, сбивающим с толку устойчивым излишком, связанным с наличным компонентом покупки Мрозом «эунтуихсг. ком». Чеки депонируются на счет деловых операций в банке на Лонг-Айленде.

Уйдя из-под контроля, Максин приобрела некоторое количество программных пакетов, благодаря любезности некоторых менее почтенных клиентов, которые придали ей суперспособности, не вполне подпадающие под Общепринятые Практики Учета, как то: не взламывай ничьего банковского счета, да останется сие на долю ФБР. Она роется в паре выдвижных ящиков стола, находит диск тошнотного зеленого оттенка металлик без этикетки и еще сильно задолго до ланча погружается в частные дела Лестера Трюхса. Само собой, дефицит точно балансируется суммой, регулярно переводимой на один из личных счетов Лестера.

Выразительно выдохнув:

– Лестер, Лестер, Лестер. – Что ж. Все эти базары о неразглашении – лишь дым, прикрыть то, что он замышляет на самом деле, нечто гораздо опаснее. Лестер обнаружил невидимую подземную реку налички, протекающую сквозь его вскоре-усопшую компанию, и перенаправлял солидную порцию призрачных платежей Мроза от их судьбы в виде риялов на какой-то собственный тайный счет. Прикидывая, что напал на золотую жилу.

Значит, тем вечером в караочной, когда он сравнивал Гейбриэла Мроза с ростовщиком или сутенером, то была не просто фигура речи. Лестер, под угрозой исчезновения, как девушка под виадуком, что не дается тому, кто ею рулит, отчаянно стараясь добиться хоть какой-то помощи, отправлял Максин сигнал бедствия кодом, который она, к своему стыду, даже не обеспокоилась прочесть…

А самое трудное – в том, что она-то соображает, знает, что под высокими гребнями пены, нагнанной корпоративным порядком и воспеваемой СМИ, залегают глубины, где мелкое мошенничество становится серьезным и даже смертным грехом. Есть такие типы личности, кто безумно лезет в бутылку, наказание жестоко и – встревоженный рефлекторный взгляд на часы на стене – незамедлительно. Этот парень может и не знать, в какие неприятности вляпался.

Она удивлена, что Лестер принимает вызов на своем мобильном после первого же звонка.

– Вам повезло, это был последний звонок, который я собирался принять на эту штуку.

– Меняете провайдера?

– Спускаю инструмент в очко. Мне кажется, на нем чип с маячком.

– Лестер, я наткнулась на что-то вроде как серьезное, нам нужно встретиться. Оставьте сотовый дома. – По его дыханию она определяет, что он знает, о чем речь.

«Вечный сентябрь», еще с самого разгара девяностых, – неиспользуемый салон технарей, затаившийся между цирюльней и бутиком галстуков в полуквартале от станции с небольшим движением по одной из старых линий «Независьки».

– Вот так сентиментальная привязанность, – Максин, озираясь и старательно не кривясь.

– Нет, я прикинул, что кто б сюда ни зашел среди дня, будет настолько не врубаться, что можно говорить безопасно.

– Вы же знаете, что у вас неприятности, правда, поэтому мне не нужно по этому поводу нудить.

– Я хотел вам тем вечером в караоке сказать, но…

– Постоянно мешался Феликс. Он вас мониторил? Оберегал?

– Он слышал о моей стычке в уборной и решил, что надо бы прикрыть мне спину, вот и все. Я вынужден допускать, что Феликс – тот, за кого себя выдает.

Знакомый в этом обертон. Нет смысла спорить. Он доверяет Феликсу, дело его.

– У вас дети есть, Лестер?

– Трое. Один осенью идет в старшие классы. Все думаю, у меня с математикой что-то не так. А у вас?

– Двое мальчишек.

– Вы себе твердите, что делаете это ради них, – Лестер, хмурясь. – Как будто и без того недостаточно скверно пользоваться ими как предлогом…

Ну да, ну да.

– С другой стороны, вы же не не делаете это ради них.

– Послушайте, я верну. Рано или поздно я б так и поступил. У вас есть какой-нибудь надежный способ сообщить Мрозу, что я на самом деле хочу именно это и сделать?

– Если даже он вам поверит, чего он может и не, все равно это много денег… Лестер. Он захочет больше, чем только то, что вы у него украли, еще потребует проц, увеличит сумму возмещения вреда, а это может оказаться изрядно.

– Цена проеба, – тихо, не подымая взгляда.

– Мне это принимать за ОК по клаузуле чрезмерного процента или как?

– У вас получится так сдать?

– Я не особо ему нравлюсь. Если б дело было в старших классах, я б, может, и потосковала, однако Гейбриэл Мроз, в старших классах… – качая головой, зачем в это вдаваться? – У меня зять работает в «хэшеварзах», ладно, посмотрим, получится ли передать через него.

– Наверно, я тот жадный неудачник, о которых вы вечно в судах даете показания.

– Уже нет, у меня отозвали сертификат, Лестер, никаких больше судов, там меня и знать не хотят.

– И моя судьба вот в этих ваших руках? изумительно.

– Остыньте, пожалуйста, люди смотрят. В нормальном мире убежища вам и не было б никогда. Единственная помощь, которую вы сейчас найдете, – это от какого-нибудь изгоя, а я лучше многих.

– Значит, теперь я должен вам гонорар.

– Вы что, видите, как я тут счетами размахиваю, не стоит об этом, может, когда-нибудь вы и будете в состоянии.

– Не нравится мне халява, – бормочет Лестер.

– Ну, лучше украсть.

– Это Мроз украл. Я отвел.

– Именно та тонкая грань, из-за которой меня вышвырнули из игры, а вы ради нее на свою жопу нашли приключений. Все просто гении законности, куда деваться.

– Прошу вас, – это, к ее удивлению, вылетает вообще-то не так беззаботно, как Максин привыкла, – постарайтесь, чтобы они знали, как я раскаиваюсь.

– Любезнее я не могу это сформулировать, Лестер, но им насрать. «Раскаиваюсь» – это для местных новостных каналов. А тут речь о том, что вы обманули Гейбриэла Мроза. Он наверняка будет этим очень недоволен.

Она и без того уже слишком много сказала и ловит себя на том, что молится, как бы Лестер не спросил, какой процент, скорее всего, потребует Мроз. Потому что ей тогда, по ее собственному кодексу, пост-СРМ-ному, но столь же неумолимому, придется ответить: «Надеюсь только, он захочет эти деньги в долларах США». Но Лестер теперь только кивает – ему и без того есть о чем волноваться.

– А вы с ним вели какие-то дела до того, как он купил вашу компанию?

– Встречались всего лишь раз, но тогда он весь в этом был, как в запахе. В презрении. «У меня степень, пара миллиардов, а у вас нет». Он сразу понимает, что я даже не гик-самоучка, просто парнишка из отдела экспедиции, которому повезло. Один раз. Как он кому-то такому спустит с рук даже $1.98?

Нет. Нет, Лестер, это не вполне так, верно же. Это она уклонение слышит, и притом – не от налогов, скорее в области жизни-и-смерти.

– Вы хотите мне что-то сказать, – мягко, – но, если скажете, оно будет стоит вам жизни. Правильно?

Он похож на маленького мальчика, который сейчас разревется.

– А что тут еще может быть? Разве денег мало?

– В вашем случае, мне кажется, – да.

– Простите. Дальше мы заходить не можем. Ничего личного.

– Посмотрю, что смогу сделать насчет денег.

К коему моменту они сквозят к выходу, Лестер ее обгоняет, как перышко в потоке воздуха, вырвавшееся из подушки, будто где-то дома ему снится безопасность.

Да, ну по-прежнему есть еще видеокассета, которую принес Марвин. Лежит себе на кухонном столе, словно пластик вдруг сообразил, как выражать немой упрек. Максин знает: она откладывала просмотр с тем же суеверным отвращением, что ее родители во время оно испытывали к телеграммам. Есть шанс, что это по делу, хотя по своему горькому опыту она не может исключить и розыгрышей. И все же, если это неприятно будет смотреть, может, ей удастся списать на предпринимательские расходы стоимость терапии, дополнительные сессии которой понадобятся в результате.

«Вопи, Блэкула, вопи», нет, не вполне – чуть более домашнее изготовление. Начинается дрожкой съемкой с движения, из окна машины. Зимний свет исхода дня. Короткий установочный план Лонг-Айлендской скоростной автострады, направлением на восток. У Максин возникают предчувствия. Резкий монтажный переход к знаку выезда – ааххх! Выезд 70, это именно туда, куда, надеялась она, съезжать не будет, однако вот еще одна перебивка теперь на трассу 27, и мы направляемся, можно сказать, приговоренно, к Хэмптонам. Кому она может настолько не нравиться, чтоб ей такое вот присылать, если только Марвин адрес не перепутал, чего, разумеется, не случается никогда.

В каком-то смысле ей легче видеть, что это, по крайней мере, не легендарные Хэмптоны. Там она провела больше времени, чем стоило. Это скорее Крайхэмптон, где рабочее население зачастую озлоблено до смертоубийства, потому как само существование их зависит от обслуживания богатых и знаменитых, к кому они никогда не должны упускать шанса подлизаться. Битые временем дома, виргинские сосны, придорожные заведения. Никаких огней или вывешенных украшений, значит, зима тут должна уже войти в глубину и недатированную пустоту после праздников.

Кадр съезжает на грунтовку с хибарами и трейлерами и приближается к на первый взгляд таверне, поскольку из всех окон льется свет, вокруг бродят люди, входят и выходят, звуки увеселения и музыкальной дорожки, включая Элвиса Гитлера, деятеля психобилли из Моторного Города, в данный момент поющего тему из «Зеленых далей» на мотив «Пурпурной дымки», и это обеспечивает Максин неизмеримое мгновенье ностальгии, такое маловероятное, что ее охватывает чувством, будто все это адресуется лично ей.

Камера перемещается по ступенькам ко входу и в дом, расталкивая гуляк, сквозь пару комнат, замусоренных пивными и водочными бутылками, пергаминовыми конвертиками, непарной обувью, коробками от пиццы и упаковками от жареной курицы, дальше через кухню к двери и вниз в подвал, в весьма конкретную разновидность пригородной комнаты отдыха…

Матрасы на полу, королевских размеров покрывало из фальшивой ангоры оттенка пурпура, присущего ВХС, повсюду зеркала, в дальнем углу – мерзкий слюнявый холодильник, который к тому же еще и громко жужжит, в заикающемся ритме, словно ведет прямой репортаж с места бурного веселья.

Молодой человек, волосы среднедлинные, голый, если не считать засаленной от грязи бейсболки, эрекция направлена на камеру. Из-за камеры женский голос:

– Скажи им свое имя, малыш.

– Бруно, – почти оправдываясь.

Инженю в сапогах пастушки и со злонамеренной ухмылкой, над самой задницей у нее татуировка скорпиона, с последнего применения шампуня прошло уже какое-то время, отсвет телеэкрана отражается от бледного и зафтих тела, представляется: Шэй.

– А это у нас Уэстчестерский Уд, поздоровайся с видеомагнитофоном, Уд.

Приветственно кивнув с края кадра – немолодой и не в лучшей форме субъект, в котором по иконам, присланным с Джон-стрит, Максин опознает Випа Уппероса. Быстрый наезд на лицо Випа с его выражением нескрываемого желанья, которое он старается быстро переустановить на стандартный режим вечеринки.

Сверху взрывы хохота. В кадр всовывается рука Бруно с бутановой зажигалкой и трубкой для крэка, и троица принимается нежничать.

«Жюль и Джим» (1962) – явно не оно. Вот и говори потом о бухгалтерии с двумя вводами! Как у эротического материала тут есть свои недочеты, это уж точно. Качеству мальчика и девочки апгрейд бы не помешал, Шэй, девочка вполне жизнерадостная, может, только глаза пустоваты, Вип на много лет опоздал в спортзал, а Бруно выступает тут ебливым козликом со склонностью к визгу и елдой, честно сказать, не сильно большой для такого сценария, что лица Шэй и Випа провоцирует на выражения досады, как только он приближается к ним с какой угодно целью. Максин с удивлением ощущает непрофессиональный всплеск отвращения к Випу, этому приставучему, отчего-то пресмыкающемуся яппу. Если предполагается, что двое остальных как-то стоят долгого шлепа из Уэстчестера, часов на ЛАСА, подсадки, вероятно, менее уступчивой, нежели крэк, не на юность их, а на ту единственную очевидность, к которой их юность годна, то почему не детки, способные хотя бы притвориться, что они знают, что делают?

Но погодите-ка. Она осознает, что это рефлексы енты, типа, Вип, ну пожалуйста, ты же можешь и гораздо лучше, тип-того. Даже не знает его, а уже критикует за выбор сексуальных партнеров?

Внимание ее вновь втягивается в кадр, где они снова одеваются, оживленно болтая. Что? Максин вполне уверена, что не засыпала, но тут, похоже, нет «денежного кадра», вместо него в какой-то миг все начало отклоняться от канонического порно в ааххх! импровизацию! да, они теперь присваивают реплики, подаваемые в таком ключе, от которого преподаватели драмы в старших классах вынуждены становиться наркоманами. Врезается крупный план кредитных карточек Випа, разложенных, как живая картина у гадалки. Максин ставит пленку на паузу, гоняет ее взад-вперед, списывает номера, какие видно, хотя некоторые замыливает низким разрешением. Троица переходит к недоводевильному номеру с пластиком Випа, передавая карточки туда-сюда, отпуская по поводу каждой остроумные замечания, все это кроме немаркированной карточки, которую Вип все время сует Шэй и Бруно, и от нее они отшатываются в преувеличенном ужасе, как вампиры-подростки от головки чеснока. Максин узнает в ней прославленную карточку «АмЭкса» «Центурион», на которую нужно заряжать по меньшей мере $250 кил в год, иначе ее у тебя отнимут.

– У вас что, ребята, аллергия на титан? – Вип игриво, – ладно вам, боитесь, что в ней чип есть, какой-нибудь детектор подонков приведет в действие беззвучную тревогу на вас?

– Охрана торговых центров меня не пугает, – Бруно, едва ли не скуля, – я от этих мудаков всю жизнь бегаю.

– А я им просто голяка засвечу, – прибавляет Шэй, – им такое нравится.

Шэй и Бруно выходят вон, а Вип снова обмякает на поддельной ангоре. От чего б он ни устал, это не послесвечение.

– Вкл. «Танжерские Аутлеты», да, блядь, – кричит Бруно.

– Тебе что-нибудь прихватить, Виппи? – Шэй через плечо с эдакой усмешечкой, дескать, «опять-мою-жопу-разглядываешь»?

– Выкл., – бормочет Вип, – было б когда-нибудь славно.

Камера не отступает от Випа, пока он к ней не поворачивается лицом, досадливо, неохотно.

– Не очень мы сегодня вечером счастливы, правда, Удди? – осведомляется голос из-за нее.

– Ты заметил.

– У тебя вид человека, на которого все навалилось.

Вип отводит взгляд и кивает, жалкий. Максин задается вопросом, зачем она вообще бросила курить. Голос, что-то в этом голосе знакомо. Отчего-то она слышала его по телевизору или где-то близко от него. Не конкретный человек, но тип голоса, может, какой-то местный выговор…

Откуда могла взяться эта пленка? Кто-то хочет, чтобы Максин знала о том, как оно устроено у Випа в домашнем хозяйстве, какая-то невидимая миссис Гранди, сильно не одобряющая троицы? Или кто-то ближе, скорее, скажем, принципал в этом деле, может, даже участник Випова скимминга. Снова какой-то Недовольный Сотрудник? Что бы сказал профессор Лагафф, кроме своего фирменного «Вне бухгалтерских книг неизбежно должен быть целый мир»?

Все тот же старый унылый шаблон – теперь уже по делам Випа тикают недружелюбные часы, возможно, он уже выписывает фиктивные чеки, жена и детки, как водится, ни сном ни духом. Это вообще когда-нибудь хорошо заканчивается? Тут же не воры драгоценностей или другие очаровательные негодники, нет никого и ничего, что эти мошенники не предали бы, поля безопасности сужаются и дальше, настанет день, и их захлестнут угрызения совести, и они либо сбегут прочь от своей жизни, либо совершат необратимую глупость.

– Отсроченный Приступ Пост-СРМ-синдрома, девочка. Неужто не можешь допустить существования хотя бы двух честных людей там и сям?

– Ну да. Где-то. Не на моем ежедневном дежурстве, однако, но все равно спасибочки.

– Довольно цинично.

– Как насчет «профессионально»? Валяй, плещись себе в хипповских мыслях, если желаешь, а Випа между тем выносит в открытое море, и поисково-спасателям об этом никто не сообщил.

Максин перематывает, вынимает кассету и, вернувшись к программе вещания реального мира, принимается лениво телесёрфить. Разновидность медитации. Немного погодя на каком-то канале общественного пользования она большим пальцем нашарила что-то похожее на сессию групповой терапии.

– Итак… Тыффань, расскажите нам свою фантазию.

– Моя фантазия такая, я с этим парнем знакомлюсь, и мы идем с ним по пляжу, а потом мы ебемся?

Немного погодя:

– И…

– Может, я ним еще раз встречаюсь?

– И все?

– Ну. Такая у меня фантазия.

– Да, Джэнныфр, вы поднимали руку? Какая у вас фантазия?

– Быть сверху, когда мы ебемся? Типа, обычно же он сверху? Моя фантазия такая, я для разнообразия такая сверху?

Женщины в этой группе по очереди описывают свои «фантазии». Упоминаются вибраторы, массажное масло и наряды из ПВХ. Много времени не отнимает. Реакция Максин – она такая в ужасе. И это фантазия? Фыынт-ах-зья? Ее сестры по Расстройству Недостатка Романтики, и лучше этой, по их мнению, потребности они не могут придумать ничего? Шлепая перед отходом ко сну, она хорошенько смотрится в зеркало в ванной.

– Аааахх!

Сегодня это не столько состояние волос или кожи, сколько подержанная гастрольная фуфайка «Ников», что на ней надета. С надписью «СПРЮЭЛЛ 8» на спине. Даже не подарок Хорста или мальчишек, нет, она действительно сходила в «Гарден», отстояла очередь и купила ее себе, заплатив розничную цену, по совершенно убедительной причине, конечно, ибо имела привычку ложиться в постель без ничего на теле, засыпать при чтении «Вога» или «Базара» и просыпаться, приклеившись к журналу. А кроме того – из ее по преимуществу непризнанной зачарованности Лэтреллом Спрюэллом и его послужным списком нападок на тренеров, из того принципа, что к Гомеру, душащему Барта, мы готовы, а вот если Барт душит Гомера…

– Очевидно, – замечает она теперь своему отражению, – тебе все удается гораздо, гораздо лучше, чем тем лузерам общественного пользования. Итак… Макъсиинн! какая у вас фантазия?

Эм-м, ванна с пузырьками? Свечи, шампанское?

– А, а? забыла ту прогулку у реки? можно я только дойду вот до этого туалета, немножко сблевну?

Шон поутру – тонны помощи.

– Тут этот… клиент. Ну, не совсем. Меня он просто беспокоит. У него два десятка разных неприятностей, положение опасное, а он не хочет его от себя отпускать. – Она мысленно озирает Випа. – Тоска берет от того, что я снова и снова сталкиваюсь с одним и тем же сценарием, какую бы возможность эти клоуны ни выбирали, вечно ставят на свое тело, а на дух – никогда.

– Никакой загадки, на самом деле – довольно широко распространено… – Он умолкает, Максин ждет, но на этом, похоже, всё.

– Спасибо, Шон. Я не знаю, каковы здесь мои обязательства. Раньше, бывало, я плевать хотела, что б им там ни светило, они это заслужили. Но в последнее время…

– Поведай.

– Мне не нравится то, что наверняка произойдет, но сдавать этого парня копам мне тоже не хочется. Отчего я спрашиваю, нельзя ли у тебя в мозгу немного поковыряться. И всё.

– Я знаю, чем ты зарабатываешь на жизнь, Максин, знаю, что там сплошь этические мины-растяжки, и мне бы не хотелось туда влезать. Еще как. Ладно. Все равно послушай. – Шон излагает ей Буддистскую Притчу о Горящем Угле. – Чувак держит в руке этот раскаленный уголь, очевидно – очень мучается. Тут кто-то мимо идет… «Эгей, простите, это у вас в руке не раскаленный уголь, случаем?»

«Уу, уу, ай, чувак, да – и, типа, типа, очень больно, ну?»

«Это я вижу. Но если вы от него так страдаете, зачем же за него держитесь?»

«Ну, тю-уу? птушта надо, не – аййй!»

«Вас от боли таращит? вы псих? в чем дело? чего не взять и не бросить?»

«Ладно, прикинь – неужто не видно, какой он красивый? гля, как светится? типа, все цвета разные? и уйййй, бля…»

«Но таскать его с собой в руке вот так вот, у вас же ожоги третьей степени, дядя, неужели нельзя его куда-нибудь пристроить и просто на него смотреть»?

«Кто-нибудь забрать может».

Тип-того.

– И, – спрашивает Максин, – что потом? Он его отпускает?

Шон хорошенько смотрит на нее долгим взглядом и с буддистской точностью – жмет плечьми.

– Он его отпускает и он его не отпускает.

– А-ха, должно быть, я как-то не так выразилась.

– Эй. Может, это я что-то не то сказал. Твое задание к следующему разу – определить, кто из нас и что.

И еще один из этих теневых звонков. Надо выйти на Эксела и сообщить ему, что Вип часто посещает Южный Зубец, затем передать фрагменты номеров карточек, которые ей удалось списать с видеопленки. Но лучше поспешать небыстро, предостерегает она себя, давай-ка просто поглядим…

Она еще раз прогоняет пленку, особенно диалог между Випом и тем, кто за камерой, кто б он ни был, чей голос просто сводит с ума, до того он где-то с краю ее памяти…

Ха! Это же канадский акцент. Конечно. На киноканале «Времяжизни» мало что слышно, кроме. Фактически – квебекуа. Может ли оно значить…

Она набирает сотовый Феликса Бойнгё. Он по-прежнему в городе, носится за деньгами ВК.

– Слыхал что-нибудь от Випа Уппероса?

– Не рассчитываю.

– У тебя его номер есть?

– Есть несколько. Дом, пейджер, все они звонят вечно и никогда не снимаются.

– Не против поделиться?

– Только за. Если тебе повезет, спроси у него, где наш чек, э?

Уже близко. Уже достаточно близко. Если за камерой был Феликс, если это он прислал ей пленку, то тут у нас либо то, что социальные работники называют криком о помощи со стороны Випа, либо, вероятнее, видя, что это Феликс, – какая-то тщательная подстава. Если же прикидывать, как оно тасуется с тем, что Феликс здесь якобы ищет себе инвесторов, – фоновый режим, сгодится, лицемерный ты мелкий шмук.

Один из кодов номера – уэстчестерский, нет ответа, даже от машинки, но ее больше интересует лонг-айлендский номер, который она ищет в конторе среди своих крестиков-ноликов, уже поташнивая от подозрения, и само собой – он на оборотке Хэмптонов, почти наверняка это съемочная площадка любительского порно, где живут Шэй и Бруно, куда Вип под различными предлогами ускользает платить дань другой версии своей жизни. Номер приносит с собой электрический кряк и робота, который сообщает Максин «извините, этот номер больше не обслуживается». Но в его тоне что-то странное, как бы не полностью роботизированное, и оно сообщает инсайдерскую информацию, не говоря уже о «Бедная Ты Идиотка». Вокруг головы Максин сгущается параноидное гало, если не целый нимб уверенности. Обычно никаких денег в обращении не хватило бы, чтоб она пересекла бомбометательный рубеж восточного конца Лонг-Айленда, но теперь, оказывается, она закидывает себе в сумочку «кошака», добавляет запасную обойму, влезает в рабочие джинсы и уместную-для-пляжного-городка футболку, и вот уже – на 77-й, берет в прокате бежевую «камри». Выезжает на парковую автомагистраль Хенри Хадсона, юлит с препятствиями по Кроссбронксской к мосту Трогз-Нек, – линия городских башен справа от нее сегодня кристаллична, стоит стражей, – на ЛАСА. Отвинчивает вниз окна и откидывает спинку сиденья в круизный формат – и следует дальше к востоку.