Глава VIII
«Отбор в ГОА и гауптман Шлюпке»

Проснулся я поздно, часов в 8 или позже даже, комната была свободна, и даже за окнами тишина, и я выполз на волю, потягиваясь как особо ленивый и сверхнаглый котяра-сумоист. На улице меня встретило солнышко и там-сям валявшиеся в тенечке бойцы. Мы за эти дни наделали делов, и я уверен, что у немцев алярм огромных размеров, у них чешется не только сзади, но и спереди и с боков и снизу-сверху, чтобы найти и сделать нас вечной памятью.

Надо сегодня или завтра валить из этой горячей зоны в куда-нибудь похолодней. В места, где мы не так сильно популярны, или сделать длиннющий рейд по вражеским тылам, параллельно линии фронта.

– Старлей, че как старичок на солнцепеке разлегся? – оглядываюсь, кто ж до товарища-то командира рискнул докопаться, а это господин-товарищ энкавэдэшных наук, который Елисеевым обзывается.

– А что, энкагэбэ запрещает лежать в тылу врага? – подкалываю в ответ.

– Кстати, как тебе, Любимов, не стыдно, немцы пришли, принесли, понимаешь ли, народу свободу, частную собственность и демократию, а ты со своими бандюганами мешаешь процессу развития. Убиваете передовой народ, лучших представителей высшей расы, нет чтобы как культурный раб облизать им ноги и другие места, специально созданные для облизывания.

– Капитангенс (обзываю летеху гэбэшного на войсковой лад), у тя че, от безделья крышка отлетела и последние шарики в ромбики и параллелепипедики превратились, ась? Так ведь эти суки сами виноваты. Нет чтоб встретить культурно верного раба, открыть доступ к местам обязательного облизания, так нет, автоматиками и пушечками встречают, вот мы и осерчали.

– Ладно, старлей, действия не то чтобы не одобряю, а категорически за, ибо сам такой. Ты тут немцам гигантскую занозу в зад загнал, представляю, что там, в штабах, творится. Там, наверно, начальство гитлеровское шибко нагинает своих подчиненных, они почти полк за неделю потеряли, а еще всякого добра немерено, так вдобавок человек триста бесплатных рабов переквалифицировались в свободных бойцов. Надо еще два-три дерзких нападения соорудить, немцы сюда дивизию с фронта пригонят, а может, и две.

– Эх, капитан, капитан, вам, гэбью, только бы из невинных овечек-демократов тяжелыми сапогами признания выпинывать. И не я все это замутил, а мы да советские люди, Абдиев вон, Онищук опять же, Ивашин, Арсений Никанорович, ты и другие. Нет чтоб мозгами подумать, хотя откуда у энкагэбилы мозги-то, там же фуражка.

– Я что-то пропустил, или у тя новая мысля, старлей, ну-ка, хрюкай понятней, да без экивоков.

– Просто, гауптман ты наш, немцы и так щас на взводе, как старшеклассница впервые в ночном клубе, уверен, что сюда тащат все части, какие могут найти, и потому пора нам честь знать, надо двигать отсюда свои тушки куда-нибудь подальше, где мы популярны чуть меньше Орловой, Пырьева и Утесова. А немчура пусть тут нас ищет. Леса тут до фига, ходить им не переходить, чай, не Люксембург, где, если в центре ляжешь, ноги из Бельгии видать.

– Вообще-то стратегически ты прав, старлей, надо двигать отселева, километров на подальше.

– Ну 200–300 это мало, надо двигать, я думаю, на полтыщи, не меньше, и выходить завтра ночью, пока не все немчурбасы прибыли. Двигаясь по ночам, валим подальше, нам популярность не нужна, чай, мы не Ольга Чехова. По прибытии на новое место начнем снова, напинаем немцам жопы, а до того тут поуспокоится, ну и можно обратно. Затем уже тут начать угощать немцев десертным блюдом подлян.

– Наверно, ты прав, кстати, всех новичков проверили мы, всего попалось семь мутных, одного прибалт отстрелил, сам вроде перековывается, остальные просто наше трусливое командирье, от капитана до подполковника. Представляешь, командира дивизии при бомбежке убило, командование перешло к майору (комполка-1), а у этого приключилась медвежья болезнь, и он бросил дивизию в трудную минуту, переоделся бойцом да бежал. Ладно бы передал командование комполка два или кому другому, нет, просто сбежал с дружком. Там между частями разрывы, и он умудрился пройти почти сотню километров, пока немцы не поймали, и тут сразу видно было, что скрывает что-то сукин сын, дружка немцы убили, евреем оказался. Да Ивашин узнал его, до войны в театре в майорской форме видел, когда только самого из училища выпустили. Вот думаю командириков этих трусливых при общем построении перевести в штаб Духонина.

– Так, может, простим, человек-то натура живая, может, осознают?

– Нет, старлей, трусость на раз простительна бойцу, ну максимум сержанту или лейтенанту-новичку. Из-за трусости капитана гибнет рота, из-за трусости майора – полк, а это тысячи чьих-то сыновей, отцов, любимых. Это нельзя простить; народ, партия и правительство доверили им командовать своими сынами, обучили этих ублюдков, кормили-поили, а эти, сберегая свою драгоценную, но никчемную жизнь, кладут на вторую чашу весов жизни тысяч простых парней, женщин, детей и стариков.

– А ведь ты, капитан, прав, я с этой стороны и не подумал. Да этих сук действительно стрелять надо, прости еще раз, признаю, ты прав.

Подбежал боец и доложил, что все построены к торжественным похоронам и что нам туда пора бежать. Втроем мы отправились туда, куда зовут, действительно на опушке леса были вырыты могилы и все бойцы построились, часть в форме РККА, а кому не хватило, в форме Вермахта, мы же партизаны нам можно (да и надеть им больше нечего). У всех, кто в немецкой, согласно рационализации от Елисеева, на шее белые платки (может, просто тряпки), в бою точно немчика со своим не перепутаешь. Все, кроме боевого охранения, построились для прощания с друзьями, даже немцев построили (правда, у них платков на шее нет, а хотят ли они такой же аксессуар, и не спрашивал у них никто).

– Товарищи бойцы, за день рейда нами уничтожено более двухсот захватчиков (частью они попали в плен), остальные погибли, придя непрошеными гостями на нашу землю. Но и мы понесли потери в ходе боев. В Городке на центральной площади навеки покоятся 16 наших товарищей, слава им навеки, они погибли при освобождении данного населенного пункта. После этого нами была взята МТС и разгромлен еще один гарнизон врага, затем в ходе следования в лагерь нам повстречалась конвойная группа немцев с каким-то генерал-майором Вермахта Отто Хюстлером, все немцы были уничтожены, но при этом погибли пять наших товарищей.

Всего после освобождения города погибли еще 11 человек, вечная им память, свой долг перед родиной и народом они выполнили до конца. Клянемся жестоко отомстить за каждого из наших друзей, братьев и товарищей, – и я поднял руки, призывая к клятве, и над лесом пронесся двухсотголосый крик:

– КЛЯНЕМСЯ.

Крик еще летел в вышину, а сержанты, бережно по одному опускали тела наших погибших друзей в могилы, по традиции, кто могилу вырыл, ему ее и зарывать-засыпать, и потому военнопленные немцы эту скорбную работу выполнили. Пока немцы засыпали могилы и начали установку табличек, я продолжил:

– Завтра вечером после десяти мы уходим. К этому времени все грузы должны быть уложены в автомобили, танки, бронемашины и мотоциклы. Взводу Ивашина вместе с немецкими ремонтниками отремонтировать «Т-34» и немецкий «Т-3», так же осмотреть остальные танки. Водителям и техникам осмотреть все автомобили, каждая машина должна быть наготове. Остальным бойцам подготовить/осмотреть повозки, помните, возможен перегруз. До этого, с часа дня, выходим в рейд на трассу, туда же подгоняем «Т-28», оба «КВ» и всю остальную огневую и бронетехнику. На трассе мы должны атаковать колонну противника, неважно какую, какая подойдет, ту и атакуем, то есть перед уходом мы должны очень громко хлопнуть дверями, воротами, ставнями и всем прочим хлопающим оборудованием, мы еще ни разу на главной дороге активности не проявляли, надо так проявить, чтобы гитлеровцы надолго там ездили, озираясь.

Саперы в то же время на других дорогах должны устроить диверсии, подготовить серию взрывов, два ганомага и четыре мотоцикла в вашем распоряжении. Онищук с Вахаевым едут на разведку и подготовят диспозицию нападения. В бою примут участие по мере надобности все минометы, все орудия, все шесть БТ, оба «КВ», «Т-28», все БА, «тридцатьчетверка» и немецкие агрегаты тоже. Кроме того, «косилка» и два взвода пехоты – взвод Кравцова и взвод Прибылова с добавлением новичков, остальные готовят отъезд.

«Двадцать шестые» пока в резерве, кстати, на всякий случай осмотреть их тоже, и боеприпасами нагрузить. И еще, Ивашин, дополнительное задание: оборудовать «косилку» защитой, что-нибудь типа башенки для пулеметчика, и какие-нибудь металлические шторы для кабинки. Онищук и Вахаев, возьмите остальные мотоциклы и вперед, вечером представите мне схему нападения, выбрав наиболее удобное для нас место. В бой не ввязываться в любом случае, Вахаев, обмануть любых попавшихся фрицев, всеми возможными и невозможными путями избежать засвечивания и боя. Саперы, ваши взрывы тоже должны прозвучать одновременно с нашим нападением, ах да, еще, товарищи саперы, в узких местах дороги, где лес подходит вплотную к проезжей части, смастерите-ка вы засеки, пилы есть, руки есть, надеюсь, все понятно?

Саперы чуть ли не все вместе хором гаркнули:

– Так точно!

– Тогда исполнять.

Онищук со своей антинемецкой бандой сразу укатили, благо все, кто нужны были, уже в немецком прикиде, остальные занялись своими приготовлениями к завтрашнему не киндер, но сюрпризу. Минут через пятнадцать прибыловские саперы-диверсанты тоже укатили на двух ганомагах и остатних байках, набрав взрывчатки, пил и топоров.

Мы с Елисеевым пошли пообщаться с пленными немцами, переманить на сторону РККА.

Из них четверо наотрез отказались сотрудничать с нами, остальные более-менее не против, пришлось воспользоваться методами самих немчиков. То есть те, кто согласится расстреливать (преступных немцев) не согласных, то этих примем, но все же, кто против, тех однозначно в расход.

Еще двое немцев отказались в своих стрелять. Значит, 24 оставшихся ганса должны прямо сейчас доказать нам свою лояльность, ну и сопряженное с ним право на жизнь. Елисеев шепнул своим бойцам, и те за четверть часа приготовили все для экзамена на жизнь пленникам, концлагерей у нас нет (и не будет, мы партизаны) и негде хранить живые тушки немцев, короче, или мертвый фашист, или немецкоязычный партизан. А что, кто-то осудит? А плевать, немцы с нашими пленными обошлись и обходились намного хуже, мы ж интендантов (комиссаров) и, скажем, баварцев (евреев) не расстреливали сразу.

Пока мы с Елисеевым решали, как именно обставить дело, энкагэбэшники уже все подготовили, гонец прискакал (прибежал) и доложил Елисееву, что все готово, охрана тем временем повела немцев к месту аутодафе, а мы пошли самостоятельно своими, как говорится, скороходами.

На поляне с трех сторон залегли три пулеметчика и по два автоматчика у каждого пулемета, в середине поставленные в овцы (ой, нет, в козлы) стояла куча карабинов и Мосинок. Охрана провела «вроде лояльных» немцев к оружию (правда, оно было без патронов), и каждому потенциальному красноармейцу раздали оружие. Потом самых упорных нациков построили на северном краю поляны в двадцати метрах от расстрельной команды. Прибылов и Мамбеткулов приготовили «лейки» (фотоаппараты это, тоже трофейные), чтобы заснять на пленку компромат, говорю ж, все как у немцев, при отборе в РОА, а мы наберем в ГОА (это не индийский курорт, а Германская освободительная армия). Каждому лояльному немцу раздали по патрону (хватит для расстрела), конечно, к карабину патроны от карабина, а к Мосинке от Мосинки. Да, у всяких либералов да гуманистов сраных волосенки на голове дыбом, но если бы их слушали наши предки, то пришлось бы повоевать с немцами еще и в Забайкалье или на Памире.

– Ахтунг, – скомандовал Елисеев, подняв руку (ему, кровавому гэбисту, не привыкать кровушку пить), защелкали фотоаппаратами техник и киргиз, – Фойер!!!

Раздался залп из 23 стволов, у третьего от конца строя немчика случилась осечка, всех безосечных охрана увела. Осекшемуся дали шанс дострелить, пока еще копошившегося кривоногого зольдата, Елисеев дал ему свой «ТТ».

Бам, бам, бам и зольдатик (который теперь наш) расстрелял всю обойму по зольдатику (который теперь труп, и ни разу не наш), все, отбор прошел. Видимо, у этого зольдатика были свои личные счеты к недостреленному. И зольдатню (теперь уже красную) повели поесть, их ждет много работы по освобождению Германии от гитлеровской клики, а голодное брюхо к наслаждениям глухо!

Надеюсь, у нас теперь появятся союзники, ну братья по оружию из немцев, они такие же люди, но голову им заморочило воспитание, жажда мести за проигрыш в Первой мировой, национал-социализм долбучий, да жесткая дисциплина Вермахта, и со всем этим нам предстоит бороться. Я по истории знаю, были и немцы-партизаны в рядах наших партизан, и не только из поволжских, но и самых что ни на есть расово-рейховых гроссдойчей. Тем более они потом в ГДР очень пригодятся, смотришь, и в 1990-м, не ГДР переварят западные немцы, а вовсе наоборот, ФРГ стройными рядами вольются в ГДР.

Ладно, молчу, согласен, размечтался, сорри, сэры и не сэры.

Пошел в штаб и попросил позвать мне Круминьша и «попаданчика», через…надцать минут елисеевский волкодав постучался в дверь, застенчиво, как институтка, что как бы не особо шло к его должности.

– Товарищ старший лейтенант, оба поднадзорных приведены, разрешите ввести?

– Давай, сержант, введи, но сперва прибалта.

И в дверь просочился господин из шпротландии.

– Садись, диверсант, ну и как ты провел эти дни?

– Нормально, господин офицер, много общался с вашими бойцами, кстати, они разве не все из ЭНКАВЭДЭ?

– Нет, конечно, из НКВД (хотя вообще-то из НКГБ) только люди Елисеева, остальные пехотинцы, танкисты, летчики, саперы-артиллеристы и т. д. И что, Артур, похожи они на рабов, забитых коммунячьей пропагандой? И я тебе не господин, а ты мне не раб. Помни, если в беседе один из собеседников господин, то второй однозначно раб. У нас все товарищи, и не офицеры, а командиры. Пора уж запомнить.

– Вас понял, товарищ командир, а насчет забитости-незабитости не особо, многие рассказывают, как год от года улучшалась жизнь, как местами появлялась электрификация, про ликбезы рассказали, про колхозы, а услышав про канализацию, я вообще удивился. И мне кажется, все-таки Советский Союз – не совсем то, про что нам говорили.

– Конечно, и перегибы у нас есть, не спорю, но это единичные случаи, Артур, нет семьи без урода, говорят. Вон был у нас один мелкий педераст, по фамилии Ежов, много зла сделал, но и, в свою очередь, получил приговор с довеском в виде пули. Зато, в общем, картина все же оптимистичная, то же бесплатное образование и здравоохранение чего стоят.

– Да, эти два фактора меня очень удивили, не ожидал, думал, врет большевистская пропаганда.

– Ладно, Артур, ты нам нужен, от тебя может быть много пользы, и потому ты должен жить и бороться за лучшее будущее своего народа. Не только богатеев Латвии, но и простых рабочих, крестьян, рыбаков и прочих.

– Наверно, вы правы, товарищ командир.

– Ладно, иди, свободен, пусть пришлют второго, а ты направляешься к Абдиеву, пусть он расскажет, как жили казахи до революции и как живут теперь. Потом отправляешься во взвод к Ивашину, поможешь ему с переводом, чтобы лучше изучить Т-III, в помощь себе берешь любого немца из пленных, желательно, конечно, чтобы выбранный тобой хорошо знал танк.

Снова скрипит дверь, входит по виду нормальный боец, а по лицу ба… ешкин же кот, это ж наш руснацик.

– Ну, привет друг ситный, исполать тебе добрый молодец, или как вы там друг друга приветствуете, «белая раса», может, тебе еще хайль гитлер сказать? – говорю, а он сопит и молчит.

– Тебе западло с коммунякой говорить, о смелый «белый господин», о вашей смелости ходят легенды, о белый брат. Говорят, скинхеды до того смелые, что не боятся впятером напасть на одного армянина или таджика, что молчишь, о ассенизатор наций. А почему вы не нападаете впятером на пятерых чеченцев или дагестанцев? Потому что напасть на них даже вшестером чревато ответкой по организму, да? Можно количественно и качественно получить по яйцам, гораздо интереснее напасть впятером на троих забитых ментами и работодателями работяг таджиков или узбеков, они ж не ответят. – Секинхенд краснеет, и сопение увеличивается в тембре и мощности.

– Так ведь эти черные захватили все хлебные места, русскому человеку негде работать в своей стране.

– А что, ты хочешь дворником, ассенизатором или разнорабочим работать? Месяцами жить в вагончике, зарабатывать гроши и получать от каждого работодателя и его сотрудника местного по зубам? Навряд ли, хрена ты в дворники пойдешь, я что-то не заметил, чтобы бедные таджики, узбеки, киргизы, вьетнамцы и другие черные в топ-менеджерах или чиновниках были, или газпромами да лукойлами таджики заправляют? Но так же легче, чем искать самому достойную работу, или вообще заняться коммерцией или производством, хрюкать, что черные все рабочие места захватили. И бить превосходящими силами невоинственных среднеазиатов, армян, азербайджанцев, вьетнамцев да студентов с Африки.

– Слышь, командир, а ты откуда все это знаешь? Что ли, сам из будущего?

– Да, представь себе, но если кому-то тут что-то хрюкнешь, я из тебя тефтелей наверчу, пельменей накручу, кулебяк накрошу! Я наблюдатель из галактической службы космической службы справедливости. Лицкерж Цу Зимвальджан, лицкерж это звание, типа вашего майора. Понял, кто я?

– Понял. – И челюсть парня отвисла аж до паха (согласен, преувеличил, но сильно уж отвисла она).

– А ты знаешь, что Гитлеру с его ОПГ русские, даже такие как ты, нужны как паровозу высотомер, как автомобилю презерватив и как женщине-москвичке плуг. Тут пленных из немцев много, можешь пообщаться, узнать у них, какие планы у «белой расы» на русских, как они называли – «славянских недочеловеков». Читал я как-то книжку, и были в ней выдержки из писем немецких солдат в рейх и наоборот, примерно такие: вот что писал унтер-офицер Вильгельм Прюллер: «Те, с кем мы здесь сражаемся (русские и т. д.) – не люди, а животные». Или вот письмо одной старой перечницы, своему сыну-солдату в письме от 28 июня: «Я ни на минуту не сомневаюсь в победе над этими собаками, которых и людьми-то не назовешь». Кстати, знаешь Гальдера? Этот мужик сейчас начальник штаба Вермахта, то есть он один из тех, кто командует всеми копошащимися здесь сволочами в фельдграу. Так вот этот дядька в своем дневнике написал: «Русский человек – неполноценен», – нравится тебе быть неполноценным, а мне нет! Да, любить свою нацию нужно, но это не значит, что нужно любить, унижая и убивая другие нации. Вон пиндосы, говнистая страна, но надо признать, в 21 веке (пока, во всяком случае) они самые крутые, и наглосаксофоны тоже страна не из последних, а знаешь, почему?

– Нет.

– Потому что там на национальность НАСРАТЬ, так же и на цвет кожи, на наличие/отсутствие крайней плоти на члене, главное, чтобы человек был хороший и способный. На остальное тупо наплевать, растереть и забыть.

– Ну, наверно, я об этом как-то не думал, – (интересно, нацик на самом деле соглашается?).

– Правильно, в нацистских организациях и не требуется думать, там требуется бить, мочить и тупо выполнять приказы отморозков, чаще всего это обиженные по жизни люди. Например, попал в армию парень, там не смог за себя постоять и долго его унижали, скажем, деды. Если деды были русскими (и вообще славянами), то он приходит просто обозленным. Если же деды были с Кавказа (с Татарстана, Башкирии и т. д.), то он приезжает обозленным на черноволосых, и передает дикую животную ненависть к обидчикам тусующейся вокруг него малышне (малолеткам). Да, чаще всего так и происходит, или пострадал во время чеченской войны и потом обиду на чеченцев выплескивает на таджиков или узбеков (так безопаснее, чеченцы в ответ и прирезать могут).

– Не знаю, у нас главный гауптштурмфюрер Федя Савостин после службы в Приморском крае начал нас готовить в движение.

– Нет, не готовить, а портить, заполнять ваши мозги говном, пойми, сила России в многонациональности. Если бац война в твоем настоящем с теми же пиндосами, и Россия откажется от нерусских бойцов, то, на сколько миллионов солдат уменьшится армия? А если учитывать, что «золотая молодежь» всеми правдами и кривдами отмажется от армии, а с ней и МКАДыши-тусовщики всех мастей? Тогда даже какая-нибудь Грузия сможет порвать Россию, привлечет Грузия на свою сторону всех обиженных лозунгами «Россия для русских» нерусских россиян, и все – кранты.

– Наверно, вы правы, господин офицер.

– А вот ваш лозунг возьмем, «Россия для русских», примем его к действию, хорошо, но что делать с остальными нациями? Выгнать в сопредельные страны? Калмыков и бурятов в Китай и Монголию, кавказцев в Грузию и Турцию, мордвин-чувашей, карелов и финнов в Финляндию, а как быть с полукровками? Вон с Ильиных, что делать? Он русак забайкальский, но лицом больше на монгола похож, может, забайкальцев тоже того, к ножу, хоть они и русские?

И сколько же обозленных потерей родного дома, родной земли врагов вы получите? Или наоборот, дадите им всем независимость, тогда на сколько процентов сократится Россия? И куда девать русских с этих территорий, а если они полу– или четвертькровки? А это будут миллионы, где им найти жилье, работу и далее? И смирится ли русский народ с тем, что по территории Россия сравняется с Францией и Германией? Видишь, кругом этот лозунг, полное дерьмо.

Ох и задумался скинхедик-то… Сразу видно, эти доводы интернационалиста крепко всколошматили его мозги.

– Ладно, свободен, будешь тусоваться с прибалтом, пусть он тебе о нациках гитлеровских рассказывает, пусть рассказы других немцев тебе переводит, иди.

Ну и потом прикатили шумно чеченский немец с украинцем-пограничником.

– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант.

– И вам не болеть, товарищи лазутчики, ну что, как пошло, чего наразведовали-налазутили?

– Да все хорошо, командир, дай нам подумать, порисовать, почувствовать себя Брусиловым или Клаузевицем каким, составим план за милую душу. Можно Нечипора возьмем с Абдой?

– Это Нечипоренку с Абдиевым, что ли?

– Да, они-то пацаны боевые и повидали кое-чего.

– Да берите кого хотите и у вас час, через час собрание командиров, намек понятен?

– Так точно, разрешите идти? – переминаясь с ноги на ногу, как конь в предвкушении овса, ну или француз в предвкушении жарено-парено-вареной лягушки, спросили хором оба. Они-то пацаны молодые, семьи нет, романтика в… (короче, где надо) играет во всю мощность, на все децибелы, вот им и не терпится жить.

– А ну пошли отсюда, жеребцы, – и оба стратега поскакали на разработку нападалова на некую (пока этого никто не знает, и знать не может) колонну, как мухи на мед или клопы на снулого капитально мужичка.

– Товарищ старший лейтенант, разреши войти? – сует в дверь свой нос Елисеев.

– Капитан, что ли, стареешь, или так, мозги на отпуск отпустил? С каких пор целый лейтенантище НКГБ спрашивает у какого-то лейтенантишки общевойскового, пусть и старшего, разрешения на вход? – подкалываю Елисеева.

– Короче, Виталик, насчет расстрела командиров, бросивших свою часть в бою, ты мысль не сменил? Не против все еще?

– Я, конечно, против смерти наших воинов, но вчера ты все выразил ясно, и получается, что расстрел это заслуженно, давай завтра перед выходом на охоту поговорим с бойцами, и надо будет, там же и расплатимся по задолженностям этих недоумков трусливых. Просто пристрелить не мешает, но пусть своей смертью они другим послужат в науку.

– Старлей, ты точно погранцом был простым или все-таки комиссарил?

– Погранцом, но партия и правительство учит нас, что командир должен не только заботиться о физической и боевой подготовке, но и политической.

– Ладно, молчу, чо скажешь о «генерале» и шпротчике?

– Как мне кажется, и тот и этот встали на путь исправления, я с ними несколько раз общался, как ты говоришь, «по-комиссарски». И знаешь, по-моему, результат есть, причем у прибалта больше. Да он нам и нужнее, все-таки ж обученный диверсант, опять же немецкий знает и т. д.

В это время к нам стучатся, кто-то прется нагло в штаб. Сегодня постовую службу нес взвод пушкарей, и они (под командованием сержанта Артюхова) привели в штаб живого немца, надыбали они его где-то в лесу, без оружия шлялся, пацифист тевтонский. То есть даже не шлялся, а лежал, спал мирно в лесу, турист долбаный.

– Товарищ командир, этот немец валялся в лесу, романтик тевтонский, обыскали его, из оружия у него только ложка, даже ножа и то нет, да ранец с минимумом жратвы, – докладывает сержант.

– Ну, тащи сюда этого долбораза.

– Извините, я не долбораз, а большевик с 1917 года, бывший комроты Красной Армии Бернхардт Шлюпке, – говорит мужчина лет пятидесяти в форме Вермахта, подтянутый и внешностью напоминающий немного постаревшего Тихонова в известном фильме (Штирлиц), но на русском, почти чистом языке, – бывший гауптман кайзеровской Германии. В 1916-м при Брусиловском прорыве попал в плен, был в русском лагере для военнопленных. Там вступил в ВКП (б), после революции с 1918-го служил в Красной гвардии, воевал командиром роты, против Краснова, Деникина, и даже против Пилсудского, в 22 году уехал в Германию к семье. Так как меня могли знать как бывшего красного командира, я вернулся в Германию под именем ефрейтора Герхардта Эберта, хорошего парня, бывшего со мной в плену и умершего в 18 году от тифа. Он был сиротой, и никаких проблем не возникло. Под этим именем я призван в армию в 1938-м, участвовал в «освобождении» Генерал-губернаторства, то есть Польши. И по документам на данный момент я ефрейтор Герхардт Эберт. На деле бывший гауптман Шлюпке, бывший комроты Красной Армии, член ВКП (б).

– Прошу извинения, товарищ Бернхардт, но как вы оказались в лесу и без оружия?

– Меня хотели арестовать за пропаганду против рейха, мы ж коммунисты не можем спокойно существовать, ищем трудности, я вынужден был бежать от трибунала, вовремя меня предупредил лейтенант Цапфер, он ко мне как к отцу относился. Увы, на фронт я не попал, все по тылам, а то бы давно перешел на сторону своих братьев-большевиков.

– Прошу еще раз прощения. Артюхов, скажи там, чтобы товарищу принесли поесть.

Через минут пятнадцать старшина (по должности, по званию он сержант, настоящий старшина же оружейником оказался) принес поесть товарищу немцу, и видно было, что его распирало любопытство, раньше командир кормил немцев штыками да пулями, максимум гранатами. А что ж это за немец, если его просят накормить, причем едой.

Пока Бернхардт ел, я вышел поболтать с другими командирами.

– Товарищи командиры, наши пушкари привели к нам заслуженного немца, – говорю я напыщенно, как на всяких ток-шоу говорит Ксюша Собачк, ну или как ПростоФиля Киргоров.

– И чем же этот фашист так заслужен? – спрашивает, кривясь, Кравцов.

– Он командиром роты Красной Армии во время гражданской был, и не фашист он, а коммунист, причем у него стаж в партии старше всего тебя. За просоветскую пропаганду его чуть ихняя гестапа не схватила, и он бежал, а куда ему бежать? Правильно, не в Гондурас, а к красным, то есть к нам, вот он и пришел. Не сметь о нем говорить плохо, товарищ лейтенант.

– Если все это правда, то он нам очень нужен, – рассуждает военврач, – он с немцами говорить будет на их языке. Главное, чтобы в свое подразделение не попал, а формы у нас хоть завались, даже гауптманская есть.

В это время Шлюпке выходит к нам, командиры оглядывают его.

– Товарищ офицер, какие будут распоряжения? – спрашивает у меня Шлюпке.

– Товарищ Шлюпке, у нас нет офицеров, у нас командиры, – отвечаю я.

– Простите, товарищ командир, привычка.

– Нет, товарищ Шлюпке, ничего, это не страшно, я, кстати, Виталий Игоревич Любимов, старший лейтенант, пограничник. Это Абдиев, командир бронетанкового взвода, это Гогнидзе командир минометно-артиллерийской батареи, это Прибылов, командир саперного взвода, это командир особого взвода танкистов Ивашин, а это целый капитан НКВД Елисеев (он же лейтенант НКГБ).

Немец с каждым раскланивался и представлялся:

– Бернхардт Шлюпке, бывший гауптман у кайзера Вильгельма и бывший комроты в Красной Армии.

Потом, повернувшись к Абдиеву, он спросил:

– Вы азербайджанец?

– Нет, я казах, а откуда вы знаете азербайджанцев?

– В Гражданской пришлось повоевать в Кавказе, имя у вас похоже.

– Ладно, товарищи командиры, идите к своим подразделениям, займитесь обучением бойцов.

И командиры разошлись по своим делам, а я решил поговорить с Шлюпке наедине.

– Герр Шлюпке, мне надо рассказать о том, кто мы и как тут оказались.

– Буду рад услышать, герр Любимов.

– Мы остатки разбитых частей Красной Армии, сбежали всей толпой из вашего, ну немецкого плена.

– Простите, товарищ Любимов, но немецкий народ и Гитлер с его нацистами, это разные вещи, много немцев сражалось в Испании против франкистов. Их всех потом Гитлер по возвращении пересажал в тюрьмы. Карл Маркс, Карл Либкнехт, Эрнст Тельман и Роза Люксембург тоже немцы. Поэтому вы были не в нашем, не в немецком плену, а в нацистском плену у Гитлера.

– Вы правы, товарищ Бернхардт, простите. Так вот, нам не хватает знания немецкого языка и реалий Вермахта для более успешных действий против немецкой, простите нацистской армии. У нас только один знаток языка, его катастрофически мало. Поможете ли вы нам в этом?

– Да, конечно, но только у меня условие: в наших немецких ребят я стрелять не буду, в Вермахт, а вот в SS буду стрелять обязательно. И помогать советами, и знанием языка тоже.

– Тогда рад приветствовать вас в рядах Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Консультантом по Вермахту и SS. Вы должны сделать так, чтобы у немцев, простите, у нацистов, скажем, наша колонна в трофейной форме и с трофейным оружием не вызывала подозрений.

– Тогда давайте рассмотрим вашу технику, – предложил Шлюпке, и я с ним пошел смотреть технику.

– У вас сразу видно, что техника захвачена у разных частей, видите вот эти знаки, это тактические знаки. И когда в одной части они разные, то сразу понятно, что это не орднунг, а это подозрительно. У нас ведь орднунг, тотальный порядок, и потому в одной части все знаки должны быть одинаковые, да, по-моему, в любой армии так, и в РККА тоже. Тем более вы умудряетесь нанести тактический знак мотоцикла из пехотных частей на танк, а это не очень гут.

– Черт, вы правы, Бернхардт, как вас по батюшке?

– Ульрихом звали.

– Вы правы Бернхардт Ульрихович, это серьезное упущение, вы посоветуете какой и где знак намалевать, наши ребята намалюют. А теперь пошли, Бернхардт Ульрихович, в хату, посидим, поговорим, я о многом хочу поговорить с вами.

– Хорошо, пошли.

И вот мы в хате, бойцы принесли чаю, нашего фирменного («то, что у фрицев» захватили, называется), и я неспешно начал базар.

– Уважаемый Бернхардт Ульрихович.

– Любимов, можно просто Бернхардт, или герр Шлюпке, зачем усложнять.

– Хорошо Бернхардт, у меня самый главный вопрос, почему наша армия разгромлена, почему РККА отступает? Кстати, можно и нужно просто Виталий.

– Ну, этому много причин, первая – это то, что вы не были готовы к войне, просто не были и все. Второе – отсутствие информации и координации, например, одна дивизия понятия не имеет, что происходит на территории соседней дивизии. Недавно в моей части говорили об н-ской дивизии, которая 22–23 июня, не только не отступила, но и потеснила войска Вермахта аж на 20 км в глубь Польши. А соседи в это время драпанули километров на 15–30. И эту дивизию, обойдя ее по флангам по территории соседей, ударили во фланг и с тылу, добавили артиллерией, авиацией, и все – дивизии нет.

Все погибли, никто не сдался, если бы все так воевали, то Вермахт щас отбивался бы где-то в Польше, если не в Восточной Пруссии. Следующее – это отсутствие связи и взаимодействия родов войск. Танки плохо взаимодействуют с пехотой, артиллерия с авиацией, в результате у Вермахта много пленных, и очень много техники. И какой техники, ни один танк Вермахта не сможет сравниться ни с «КВ», ни с «Т-34», ни даже с «БТ-7». Я, конечно же, об однотипных танках. Конечно же «Т-III» сильнее «БТ-7», но у них категории разные. Следующее – это недооценка противника, вон возьмите Зимнюю войну, недооценили финнов, в результате тысячи потерь, знаете, как в рейхе смеялись над вами, а мне было очень больно. Ну и главное, в РККА плохо поставлены разведка, управление ну и координация. Гитлеровцы собирают ударный кулак и бьют на узком участке фронта, прорывают фронт и быстро заполняют войсками прорыв, причем подвижными соединениями, а не матушкой инфантерией. При этом охватывают спокойно ждущие нападение с фронта красные дивизии, и уже потом громят отрезанные от путей сообщения войска. Ничего заумного или гениального, просто точная разведка, правильное управление войсками и абсолютная координация, как между разными частями, так и между разными родами войск. Ну и главное, инициатива стратегическая, да и тактическая, пока на стороне Гитлера, Сталину приходится только затыкать дыры, а тут никаких резервов не хватит.

– Спасибо за ваш анализ, видно, что вы анализировали, болея за нас. А вот что бы вы предложили нам, нашей партизанской роте? Чем бы мы могли наиболее лучше помочь РККА, находясь в тылу Вермахта?

– Надо перерезать снабжение, ведь войскам нужно много горючего, много снаряжения. Понимаете, перерезая эти артерии, вы обрекаете их как минимум на остановку наступления. А остановив танки, вы остановите пехоту, а пехоту без танков и бить легче, это мое мнение, как бывшего гауптмана кайзера и как опять же теперь бывшего солдата Вермахта. Но не думаю, что, действуя этой небольшой группой, вы сможете повлиять на потерю инициативы Вермахтом, даже тактической, но капля камень точит.

– И как это мы, скажем, небольшим числом, сможем перерезать артерии?

– Ну, я бы предложил взорвать мосты, завалить деревьями дороги в лесной местности, минировать дороги и железнодорожные пути, диверсии против железнодорожных станций и других мест складирования и транспортирования необходимых припасов.

– Понятно, Бернхардт, думаю, вначале нам надо разведать все окрестности и составить карту расположения частей Вермахта, складов, переправ и потом методично резать эти нити?

– Да, это я считаю первый шаг, а потом начать тотальный диверсионный цикл, но не больше чем на неделю или на десять дней, потом надо исчезнуть из данного района. Потому что навезут фельджандармерии, вспомогательных и других войск, и вас размажут, как сливочное масло сапогом.

– Согласен, вы правы, нас всего около трехсот человек, хотя тут могут быть еще лагеря военнопленных, мы можем освободить и их. Оружия у нас в избытке, и еще добудем в бою, тем более если грабить склады.

– Ну да, но и слишком большое соединение тоже опасно, уйти от преследования будет трудно.

Дверь скрипнула и как ураган ворвались два новоиспеченных генштабиста – Онищук и Вахаев.

– Товарищ старший лейтенант, э… – они, занятые разработкой плана нападения, конечно, не знали о герре Шлюпке, и оба разинули богатырские чеченско-украинские пасти, Бернхардт ведь все еще был в форме Вермахта.

– Знакомьтесь, герр Шлюпке, это начальник разведки Онищук, а это наш немецкоговорящий чеченец Вахаев.

– Рад познакомиться, Бернхардт Шлюпке.

Пришлось нашим микростратегам объяснить, кто такой Шлюпке и как он появился у нас.

– Круто, однако, у нас будет немец, сознательно ставший нашим, как раз у нас 24 немца, а тут целый гауптман, вот и будет им и командир, и комиссар в одном лице, – сказал Онищук, и оба заново пожали руки Бернхардту.

Затем презентовали свой план:

– Два танка, один «КВ» и «Т-28» стоят на дороге, закрывая ее, как немцы натыкаются на них, они начинают огонь, с боков добавляют жара БТ, из-за колонны выходят второй «КВ» и трешка, ну и отстреливаем их как в тире, – хвастает своим планом Онищук.

– Товарищ Онищук, а если пока вы ведете бой с колонной Вермахта (Бернхардт, конечно, не мог сказать немцев), а тут, догоняя первую, придет еще какая-нибудь группа противника, у вас нет резерва, и они с ходу сомнут и Т-III и «КВ», так как те будут к подходящим стоять боком, да и заняты будут боем, что тогда?

– Ну, они повернутся передом к подходящим и начнут их обстреливать не подпуская.

– А почему у вас тут не предусмотрена пехота, вы не боитесь, что пехотинцы из колонны гранатами забросают танки, например «БТ» одной хорошей гранаты хватит за глаза.

– Согласны, товарищ Бернхардт, надо добавить пехоты.

– А если вражеские силы подойдут не с тыла колонны, а с фронта, тогда как? Поэтому предлагаю устроить мобильный резерв, во время боя они не воюют. Они резерв, но если появляется кто-то спереди или сзади, они идут навстречу. Предлагаю туда назначить не учтенные вами «Т-34», 45-мм пушки и взвод пехоты.

– Вы правы, господин Шлюпке.

– Не господин я, товарищ Вахаев, я товарищ.

– Прошу простить, товарищ Шлюпке.

– Добры молодцы, а чего ж вы Абдиева обидели? Почему бронеавтомобили не участвуют?

– А и так засада насыщенна, товарищ старший лейтенант.

– У нас пять БА десятых, предлагаю установить три в начале засады, там, где Pz Kpfw III, они более маневренны, плюс орудия и пулеметы, то есть это станет страховкой на случай подхода неприятеля со стороны Польши. Еще два ставим в тот край, где «Т-28». Почему там два, потому что у «Т-28» и так стволов много, последний пятый «БА-10» ставим за танками БТ, он заменит, если какой либо БТ будет уничтожен. Ну а пушки и минометы по диагонали поставлены хорошо. И если мы промежутки меж танками заполним пехотой по совету товарища Шлюпке.

– Товарищ Любимов, позвольте внести еще важное изменение.

– Да, товарищ Шлюпке.

– Представьте себе, вы движетесь в составе колонны по дороге, вдалеке увидите, что, закрывая дорогу, стоят два танка, вы что, будете переть на них?

– Точно, согласен, нельзя танкам стоять, если колонна нормальная, то впереди будут мотоциклисты, и они остановят колонну задолго до того, когда нам нужно, может, даже не доезжая поворота.

– Тогда предлагаем притаиться и ждать в лесу, как только колонна подойдет к контрольной точке, трешка (Pz Kpfw III) и «КВ» прямо из леса поражают хвост колонны. Колонна останавливается, внимание «колоннистов» переключается на хвост колонны. В это время «Т-28» и «КВ» выезжают из леса с обеих сторон и, закрывая дорогу, атакуют авангард колонны.

– Точно! А до того все стоят замаскированные, и немцы спокойно проедут мимо Pz Kpfw III и второго «КВ», как только начнут стрелять, вылезают все остальные и, размаскировываясь, бьют все вместе, – домысливает Онищук.

– Вот именно, это действительно будет засадой, и действительно внезапной, – резюмирует герр Шлюпке.

– Транспорт с грузом и людьми должен ждать вблизи от места боя, в укромном месте, и как только расправимся с колонной, мы должны, оставив замаскированные оба «КВ» и «Т-28» идти на соединение с ними. С наступлением вечера после 11.00 выходим в дорогу, и прощай Городок, пойдем к Брестской крепости, надо помочь осажденным там нашим товарищам, навредим врагу в Бресте в том же духе и перейдем к Кобрину, а потом можно и вернуться к Городку. Треугольник мести.

А теперь ужин, товарищи (кстати, который давно остыл), и на боковую, надо выспаться. Завтра днем война, ночью дорога.