Глава IX
«Засада»

Так, чую, пора вставать, у меня с университетских времен привычка, если назавтра экзамен, ну или важный зачет, ну или еще какая заумно учебная, но важная мудротень, то я просыпаюсь с запасом в 3–4 часа. Когда в первый раз на первом курсе сдавал первый экзамен на первой сессии (как щас помню политистория, был такой тогда предмет, препод Ионова, до сих пор уважаю ее, насчет тавтологии специально напервил), экзамен назначен был на 8 утра. Я всю ночь (первокурсник, ботаник, да и первоход) учил, что за двоевластие было после Октябрьской революции, почему и откуда взялся генерал Корнилов (и куда потом делся) и много другого заумного мудрецтва. Ну и заснул, просыпаюсь, еханный кашкай, утро давно, на бегу оделся в коридоре и с книготоннами под мышкой двадцатигиговой оперативкой юркнул в универ (там от общаги до корпуса 50—100 метров). Подбегаю, достегивая ширинушку, воротник, и дергаю входную дверь, вот черти принакрылись, то есть какого фантомаса дверь закрыли. Ногами выбиваю ритм варшавянки на двери факультета. Минут через пять заспанный и опухший вахтер открывает двери и смотрит на меня, как метросексуал на мамонта в скафандре.

– Че надо?

– У меня экзамен, Абдумалик-ака.

– И какого синхрофазотрона тогда от меня надо?

– Как что, дверь откройте, я говорю ж, на экзамен опаздываю.

Теперь он смотрит на меня, как профессор анатомии на носки доцента своей кафедры, которые обнаружил под своей супружеской кроватью.

– У тя чё, экзамен привидения (наш факультет во время ВОВ госпиталем был, и говорят, по ночам там ходит призрак солдатика безногого) принимают? Время три часа ночи, долбодекадент, пошел отсюда на… в консерваторию, короче.

Поднимаю голову, над входными дверями висят часы, охренеть, время 3.15 ночи (можно и утра), но для большинства все-таки ночи.

После этого внутренние часы сбоя не давали, и если у меня экзамен в 8 нуль-нуль, то в 6 нуль-нуль я уже заканчивал завтрак и приступал повторять билеты (вопросы к зачету и т. д.). Вот и щас я знаю, что время где-то с пяти до шести, точней, в районе полшестого утра. И я выбегаю, напялив галиХВе (на чисто русском XIX века языке), и разогреваю мышцы бегом трусцой. Пробежав пару километров, поворачиваю обратно, летняя ночь вползает в сознание как червячок-стахановец в яблоко, и, бодрея ежесекундно, чувствую себя энерджайзерно и дюрасельно. У шалаша прибыловского микроОПГ (а что, это так и есть, мы-то на оккупированной территории вне закона) вскакиваю на турник, со школы люблю его, сделав шесть силовых (мне кажется, это называется силовой выход), делаю сколько-то подъем-переворотов и уже другим человеком соскакиваю с турника, кровь бежит по жилам, как болиды «Формулы-1» по трассе. Тут же стоит ведро с водой, и я, чуть наклоняя, поливаю себе и умываюсь. Настрой все дюрасельней и дюрасельней. Ну да, наверно, некоторые скажут, что че ж с ведра прямо не умылся, а тока наклонив его? Так у среднеазиатов ислам переплелся с остатками зороастризма и других древних религий. Осквернять емкость с водой, едой нельзя, табу, так же нельзя осквернять огонь – это тоже табу. Уже среднеазиаты 13 столетий мусульмане, а остатки от огнепоклонства налицо и в XXI веке, а так как я вырос среди них, то и привычек набрался.

Кстати, какие вызовы готовит мне теперь 1 июля?

Бойцы повзводно возвращаются с зарядки – пробежки, и начинают принимать водные процедуры, скоро завтрак, и, поев, наверно, в последний раз (ну на этом месте дислокации), мы отсюда уйдем (хотя, может, через полгодика вернемся, когда наш рейтинг тут чуть понизится). Это жРУналистам и кармандидатам (ну в пЭрзиденты, гварбернаторы и т. д.) нужны рейтинги высокие, нам, партизанам, чем меньше (ниже) рейтинг, тем целее шкура. Потому нас обзывают бойцами нулерейтингового фронта (тогда уж тыла, так логичней).

Подхожу пружинящими шагами сильного мужчины (ох уж это самомнение…), тут же рядом появляется Прибылов и чего-то мнется.

– Прибылянц, чо хотел?

– Можно с вами поговорить?

– А после завтрака никак, не судьба пошуршать языком?

– Можно, но невтерпеж.

– Ничего, Прибылидзе, ссать и родить нельзя погодить, а остальное можно.

– Хорошо, тогда я после завтрака зайду, товарищ командир.

– Ни фига, Прибылайтис, стоять, кругом и в штаб, вместе позавтракаем, ну и потрындим зараз.

– Слушаюсь, – и товарищ инженер за мной ступает в хату.

Старшина материализуется и сервирует завтрак (почти кошерный, я ж мусульманин, свинину ни ням-ням).

Сидим, пьем черный кофе (откуда спросите, бог, конечно, послал через немцев), местами чавкаем, местами вполне пристойно, Прибылов ест, как будто спешит на свидание с Анютой «Бюст» Семинович, и если он опоздает, то Семинович пойдет гулять с Егором Гайдарем.

– Прибылов, ты куда спешишь, подавишься же, где нам потом военинженера брать?

– Виноват, товарищ старший лейтенант, – и Прибылов снижает обороты чавки.

Наконец галеты со сливочным маслом мы добили до победного конца, и, потягивая третью чашку кофе из кофейника (тоже бог послал, тоже через немцев, фрицы, это типа древний DHL, спецурой для партизан), говорю Прибылову:

– Ну, Пальчинский, я тя слухаю в оба уха, давай срезонируй воздух, всколыхни ноосферу.

– Товарищ старший лейтенант, мы же сегодня нападем на колонну?

– Ну, планируем, конечно, и что дальше?

– А потом уйдем в другой район.

– Ты это что, решил осведомленностью похвастаться? Говори по существу, товарищ воентехник, и нефиг растекаться мыслию по древу, как Адам по Еве.

– Так вот, потом же немцы придут, осмотреть разбитую колонну, мертвых своих похоронить, военное имущество оценить, можно отремонтировать или нет и т. д.

– Прибылов, ты что, вчера днем на солнцепеке спал или лицо бензино-керосиновой тряпкой вытирал, а может, спал на ней?

– Так вот, есть мысль заминировать место нападения.

– Смотри, какая оригинальная мысль, Прибылов, да по сравнению с тобой Ньютон, Лавуазье, Левенгук и Бируни первоклашки, скажи честно, ты что, издеваешься?

– Мои ребята предлагают несколько новых рационализаторских предложений по минированию.

– Вот, Прибылов, уже лучше, ну переходи к конкретике, а то я щас пресс закажу, чтоб из тебя выжать все.

– Саперы первого отделения придумали дешевый самодельный шрапнельный фугас, это металлическая воронка из листового железа диаметром 40–50 см и высотой конуса также 40–50 см, на дно воронки укладываем двести-триста грамм тринитротолуола, аммонита, пироксилина или любого другого взрывчатого вещества. Сверху набиваем металлическими обломками и другим металлическим ломом размерами максимум с орех лещины. Потом все это заворачиваем в мешковину и в узкую часть конуса вставляем детонатор. Направляем раструб конуса на место, где предполагается появление живой силы противника, то есть ставим конус перпендикулярно широкой частью к земле. Появляется противник, детонатор вызывает взрыв тринитротолуола (или аммонита и т. д.), и куски металлического лома, как шрапнель из пушки, поражают все в своем радиусе действия. Больше взрывчатки, дальше радиус, то есть зона поражения.

– Из тя хороший лектор получится, бонбу апробировали хоть? (Спецом боНба написано!)

– У меня не все, товарищ старший лейтенант, я не рассказал про велосипедный взрыватель.

– Это еще что за изобретение, ну-ка, рассказывай, поднимай интеллектуальный уровень командира.

– Под днищем танка или автомобиля кладем железку с приваренной к ней осью и колесом.

– Прибылов, это, что ли, вечный двигатель? И потом на этом танке едем на край света?

– Ну, подождите, товарищ командир, к колесу привязана веревочка (или проводок), натянутая на высоте 10–15 сантиметров, к тому же колесу привятываются провода к натяжным взрывателям. Например, по сторонам подбитого танка устанавливаются четыре шрапнельных фугаса (ну конусы наши), солдат противника задевает приводной проводок (ну или веревочку), и колесо немного обращается. При этом натягиваются и проводки взрывателей, и одновременно с четырех сторон взрыв, все, кто оказался вокруг заминированного танка, превращаются в трупы или недотрупы. Если укладываем конусы на земле, то больше всего страдают ноги противника, если, скажем, на уровне живота среднего человека, то процент летальности исхода возрастет.

– Подло, Прибылов, очень подло, но не фига к нам было приходить с войной, кто к нам с Ламборджини придет, тот от Ламборджини и погибнет, так?

– Так точно. Что значит ламбор… ламдор… лампорджиня?

– Неважно, ну, иди и приготовь опытный образец. Значит, вы ребятушки решили, кто с велосипедом, к нам придет, тот от велосипеда и погибнет?

– Да, товарищ командир, можно через полтора часа?

– Фиг вам полтора, максимум час, Прибылянский, давай жми на газ.

Прибылов испарился, оставив на столе лист бумаги, схему креатив-минирования, так посмотрим.

Да, интересно, конечно, но как бы это сказать, ах да, будет ли это работать?

Ну да ладно, потерпим часик вот и узнаем, а велосипед я знаю, у нас есть, и не один, в МТС штук десять захватили.

Дверь скрипит, как кости у столетнего ревматика, и появляется Лановой, фу-ты черт, Елисеев это (а похож сцуко), и чего ж его высокоблагородье захотело?

– Елисеев, присаживайся, че хотел.

– Привет тебе, уроженец Средней Азии.

– И тебе привет, гонитель свободы, так чё притащился, если просто язык помассажировать, иди к немцам, они все равно тебя не поймут. А то мои интеллигентные уши вянут от твоих низкоинтеллектуальных речевых потугов.

– Дважды сам дурак, – возвращает удар Елисеев, – я вот планирую трусов-командиров часиков в 10 расстрелять при всех, ты не перекрасился пока?

– Слушай, Елисей, стрельнуть, скажем, их никогда не поздно, и патронов не жалко, по одному если на фрица, то мы всю группу армий «Центр» делитировать (Delete) сможем.

– Так, к чему ты это, пограничная твоя морда?

– Я хочу сказать, что они и так дохлецы, так?

– Так, хорош юлить, давай конкретно, что ты предлагаешь?

– Штрафбат.

– И что это такое? (Ах да, едрит-мадрит, тогда в РККА штрафбатов не было.)

– Короче, смертники, затычки, скажем, ну будем ими затыкать горячие точки, докажут свою смелость, поймем мы, что они достойны жизни, переведем в нормальный статус.

– А если и там подведут?

– Пристрелим на месте, а так мы им дадим шанс, шанс, правда, и кровавый, и, может, смертельный, но что двадцать плюс десять, так и дважды пятнадцать, один хрен тридцатник, сечешь?

– Ну и черт с тобой, гуманист пограничный, надеюсь, этих трусливых уродов совесть самостоятельно задолбает.

– Добрей, опричник, треба быти, добрей, да и прощать уметь надо.

Пока трындели с функционером «кровавой гэбни», видимо, Прибылов уже апробировал свой «аЦЦкий лисапет», потому как дверь отворилась, и появился Прибылов своей собственной военинженерской персоной.

– Товарищ старший лейтенант, ой, товарищ лейтенант госбезопасности, разрешите обратиться?

– Давай, обращайся, – грянула двухголосая ответка, от меня и Елисеева одновременно хором.

– Мы готовы, можно пройти и посмотреть товарищ… ой, товарищи командиры.

И втроем, гэбист, погранец и инженер, пошли мы на поляну, где Акмурзин огненный дождь показывал (прям в испытательный полигон превратили полянку).

На полянку опять загнали тот самый БТ, который и Акмурзину в его демонстрации ассистировал, бортовой номер запомнился 339 (номера на броневиках трехзначные и почему-то начинаются с пятерки, а на танках с тройки) и вокруг него шебуршатся саперы, как японцы у Курил.

– Вот, товарищи, это шрапнельный фугас, – показывает на стоящий на передке танка конус (конус стоял раструбом параллельно земле, как громкоговорители тех времен на столбах).

– Внизу под танком расположено колесо велосипеда, от него идут две проволоки, одна к натяжному взрывателю, другая протянута на высоте 20 см от земли, вот тут справа от танка. Зона поражения от фугаса это влево и вперед от танка. Мы тут для демонстрации поназабивали кольев.

На колья в 130–150 см от земли очумельцами Прибылова прибиты перекладины, и на них рваные гимнастерки, и другие тряпки, типа это немцы, немцеизображательных кольев набито около тридцати, ближайшие в пяти метрах от танка, и дальние в 80—100.

– Внимание, тревога, – не кричит, а как-то интеллигентно говорит Прибылов (правда, чуть громче), и все саперы собираются вправо-назад от танка, – ну-ка, голубчик, пните ногой проволоку, – говорит Прибылов Елисееву.

Елисеев смачно прикладывается ногой к проволоке, БАМ (можно БУМ, или БАБАХ, кому как). Все люди опытные и потому к БАМу все открыли рты, чтоб перепонные барабанки (ах нет, барабанные перепонки) не накрылись. Теперь всей толпой обходим танк, почти половина кольев валяется, остальные стоят, но гимнастерки эрзацнемцев напоминают москитную сетку (правда, для довольно накачанных москитов).

Осматриваем всех эрзацарийцев, побиты все, конечно, были б это люди, не все были б убиты, много поражающего элемента осталось бы в телах передних немчиков.

Но результат приколен (конечно, для нас, навряд ли немцы так оценят). То есть четыре шрапфугаса, и вокруг танка было бы сухо и комфортно как от тампакса, причем на 20—100 метров. И супчик получился б погуще, чем от Ф-1, она-то бьет дурой, во все стороны, и взрывчатки в ней меньше, чем в шрапфугасе имени Прибылова, да и кусочков поменьше.

И, воображая себя каким-нибудь представителем НКО СССР, говорю:

– Прибылов, твое изобретение принято на вооружение.

Елисеев осматривает еще минут пять все, причем внимательным профессиональным взглядом, смеется и говорит:

– Прибылов, а если вместо лисапета мотоцикл присобачить, до Берлина достанем?

Бойцы хохочут, но у большинства, конечно, это нервический смех, скоро в бой, причем с неизвестным противником, а может, и нет.

Все, время! Нет, не боя, а время-на-пожрать, и потом уже выходим, конечно.

У меня на душе скребут махайроды (кошки такие были саблежо… ой, сорри, саблезубые), все-таки бой, а вдруг лажа, тем более это не игра, тут всерьез можно от немцев на орехи получить, а возможно, даже на кокосовые. А все вокруг, наоборот, блин, какие-то радостные, такое ощущение, что не я, а они освоили метод «оденьсурковлевания», ну и хорошо, вообще в бой лучше идти в хорошем настроении.

Пожрамши из запасов Вермахта (других у нас отродясь не было), с Бернхардтом, Елисеевым и Онищуком (остальные едят с бойцами своими) облачаемся в форму из тех же закромов фатерланда. Все, что нужно, уже погружено в машины, повозки и т. д. Командиры получают команду к погрузке личного состава, и дисциплинированно, через 14 минут длинная гусеница ДОН-16 выдвигается навстречу судьбе.

До большой дороги (трассы Брест – Минск) примерно километров 60–70, с нашей скоростью (равняясь на замыкающего) это три часа. Впереди идут четыре мотоцикла с двумя ганомагами, затем двигается тройка БТ, с прицепленными к ним вереницами повозок, затем грузовики и тоже с прицепами, и все по порядку (артиллеристы с пушками), саперы, первый, второй взвод, потом два двадцать шестых, «косилка» и все остальные. «КВ», «Т-34», «Т-28» и Pz Kpfw III ждут на дороге, «тридцатьчетверка» и панцер-трешка оставлены были рядом с «КВ», щоб зазря моторесурс не херачить. Просто у коня скорость одна, а у мотора другая, конь устает, а мотор не так сильно, потому повозки цугом, по три штуки тянут и грузовики и танки.

Скоро к колонне присоединились и тяжкие танки (нет такого класса, скажет спец, а ты подними его, потом поговорим, тяжкие они или нет), и уже в назначенное время мы вышли к трассе (правда, она тогда так не называлась).

На саму трассу поехали Шлюпке с Вахаевым и взвод разведки Онищука, все бритые, причесанные, одетые в красивую форму, скажем так, истинные арийцы. Остальные, таясь и пробираясь сквозь деревья, начали готовить позиции. Место нападения представляет собой уложенную налево букву Г, засада – длинная часть этой буквы, разведка будет ждать в километре от локтя Г в короткую сторону. Хотя рации у нас и есть, но для соблюдения радиомолчания было решено проложить телефонный кабель, ведь еще в Городке была захвачена раритетная LAN – линия от ископаемых скинхедов (от фашистов то бишь). Ну и связисты пошли раскатывать свои катушки, прокладывая связь параллельно дороге в 50—100 метрах от нее в лесу.

Пока связисты занимались широкополосной сетью (блин, тьфу, связью, конечно, и не широкополосной), все ждали, потому что вывод танков на засаду нужно делать сюрпризом для супротивника. А эти гаджеты грохочут, как пустые бочки с горы, вот и надо дождаться связи, потом отмашки от разведки, если все тихо, потом можно это оборудование выкатывать на исходные.

И в ожидании проводим предбоевую подготовку бойцов, с пехотой говорю я:

– Запомните, немецкие танки будут в походном положении, так как эти железяки жрут много бензина, у них сзади должны быть бочки с бензином или канистры, а эти финтифлюшки горят даже от винтовки или карабина. Стреляете по таким резервуарам, кто подожжет танк, получит премию, как только фашистня полезет из своих коробок, мочите их, ни один не должен дойти до наших танков. Знаете же, из БТ и обзор не очень, и горит он на раз-два, поэтому и прошу, и приказываю – прикройте танкистов, а они прикроют вас.

В это время танкистов БТ и броневиков БА инструктировали Абдиев с Нечипоренкой (опытные танкожоги):

– Начинаем с самых опасных Pz Kpfw IV, у них и пушка помощней, и броня потолще, потому у каждого свой участок огня, но если, скажем, у одного на линии три четверки, а у другого ни одного, помогите. После четверок надо бить Pz Kpfw III, когда кончатся и трешки и четверки, потом можно приняться и за двойки и единички. А их и ногами запинать можно, главное, сперва разгромить четверки и тройки.

Пока мы трындим, связисты докладывают, что связь готова и телефон ждет в импровизированном НП, стереотрубы нет, ее роль будут выполнять с дерева снайперы Никодимов и сибирский поляк (еще и кого-нибудь посимпатичней выцеливать). Ну и с дерева кричать о течении боя мне в НП. Кстати, из взвода разведки убрано секретное оружие, Мамбеткулов, ну очень оригинальный ариец получается из него, потому он будет со мной в НП в роли связного. Грузовики и повозки с имуществом с остальными бойцами да пленными немцами стоят в укромном месте в двух километрах от места боя. И саперы где-то свои подляны готовят, жаль, из-за радиомолчания синхронности с ними не получится, ну и на фиг, зачем нам дешевые эффекты?

Оба «Т-26» отведены на 500–800 метров от места засады, вправо от нашей лежащей буквы Г, там как раз и без наших стояли три двадцать шестерки, разбитые немцами при бомбежке. Затем немцы отодвинули их на обочину, вот к ним пристроились и наши «Т-26». Пулеметами с ними поделился старший их брат бронтозавр «Т-28» (типа они тоже разбиты). То есть справа нас прикроют два двадцать шестых и «косилка». Кстати, «косилку» чуть защитили, перед лобовым стеклом поставили бронелист с прорезями (не нюхом же ее вести), как дверь на петлях, в походном положении бронелист лежит на капоте, в бою водитель веревкой его поднимает и фиксирует, а пулеметчику тоже присобачили бронелист с прорезями, что-то типа четырехместного щитка станкового «максима».

Звонок от разведки, дорога пуста, технику на исходные. Танки и броники замаскированы деревцами и ветками, гррр – начинают работать двигатели, и все бронемашины занимают исходные позиции. Бойцы так же начинают занимать позиции за деревьями и т. д. Проходит минут 10–15 и все готово, моторы заглушены, все мы готовы отыметь немцев и в хвост и в гриву, ну и под хвост тоже.

Все, теперь остается ждать, и тут по дороге идет колонна в сторону Минска, но там 10–12 грузовиков под охраной двух ганомагов и четырех мотоциклов, фу, это для нас мелкая рыбешка. Сидим, ждем, спешить нам некуда, время час дня, все заранее поели, отход на 10 часов вечера (ночи), подъедет колонна послаще, долбанем, а нет, так и нечего БК тратить. Опять идет колонна, но это тоже не то, штук пятнадцать повозок, пусть валит немчура, ждем, покуривая, попиваем воду, кто-то грызет галеты, кто-то сухари; кто-то вспоминает маму, кто-то любимую. К последним отношусь и я, где ж Машундра моя, наверно, обыскалась меня на пляже, и давно рванула в свой родной Кингисепп, че ж на берегу моря без меня отсвечивать.

Противно верещит зуммер телефона (офигеть, но это бесполезное ископаемое тоже телефон, в отличие от самсунгов и айфонов), и я поднимаю трубку:

– Командир, шар в лузе, на вас двигаются двадцать четыре шкафа и десять буфетов, четыре четырехстворчатых шкафа и восемь трехстворчатых, остальные так первые и вторые шифоньерки. С ними шесть тумбочек и три гроба. Как понял?

– Вас понял Онищ, оставайтесь на месте, затаитесь, чуть что звоните. Отбой.

– Командиры, к нам едут четыре Pz Kpfw IV, восемь Pz Kpfw III и двенадцать мелких немецких сейфов на гусеницах, кроме того, десять грузовиков, три гавномага и шесть мотоциклов. Предполагаю, что это техники, запчасти, горючка и другие приложения к журналу «Сельская молодежь». Всем приготовиться, всем к бою. Первыми начинают правые («КВ» первый с трешкой), затем левые («КВ» второй и «Т-28»). Сигнал для правых выстрел из пистолета, сигнал для левых красная ракета – ракетницу отжали у колбасников, с четырьмя ракетами, и все красные, блин…

Все, затаившись, ждем, из-за поворота показывается колонна, впереди бодро и горделиво попирает землю Pz Kpfw IV, за ним вперемежку с грузовиками остальная колонна. У нас никто не дышит (ну, как не дышит, дышит, конечно, но молча), немцы едут с песнями, регоча на весь лес, завоЮватели ебсти, ниче ща мы их морально-материально опускать будем. Панцеры это вам не наш быстроходный БТ, хрен сбегут, их бегом обогнать можно (чего-то шапкозакидательское настроение у меня), и потому грохоча, но неспешно, фашисты втягиваются в ловушку, показывается конец колонны, замыкает колонну трешка. Все танки чистенькие и видно, в бою еще не были, новые, суки. Наконец замыкающая трешка достигает заранее оговоренного дерева, и я стреляю из парабеллума в небо. И бой по принципу Колобанов vs Вермахт начинается (правда, реальному Колобанову свой бой еще предстоит провести).

Дуплетом звучит сдвоенный выстрел «КВ» первого (конечно, он так и так «КВ-1», но у нас их два, один справа, другой слева, а первый тут, короче, левый). Трешка, пробитая сразу двумя снарядами в башню, немедленно посылает в небо свой дымный плач по убиенным танкерам. Пока немцы в афиге и ничего не понимают, снова бьют «КВ» и трешка, снаряд «КВ» пробивает предпоследнюю в колонне единичку, а пробив насквозь, бьет в корму предпредпоследней. Немцы начинают понимать, что их кто-то немножко имеет, и щас это немножко может стать множкой, потому колонна останавливается, танки начинают разворачиваться, и я уже стреляю два раза в воздух.

Стреляя, из лесу в правой части засады вылезают, грохоча и скрипя, «КВ» и «Т-28», головной Pz Kpfw IV в это время стоит, подставляя свой бок «КВ-хе», и та бьет в сладкий борт четверки. В четверке взрывается боекомплект, башня, поднявшись метра на два, рушится на стоящий за четверкой Pz Kpfw I, тому сразу делается ваще нихт капитулирен. Раздается грохот пушек, пулеметов, винтовок и карабинов.

Девять танков и пять броневиков в упор расстреливают 45-мм и 76-мм пушками хваленые панцеры, панцеры горят. Взрываются, но и огрызаются, зольдаты, сидевшие грузовиках (те, кто еще жив), выпрыгивают из грузовиков и пытаются сбежать, как тараканы от лаптя, но и там их ждут ручьи и даже потоки свинца, с каждым выстрелом расстреливаемые немцы огрызаются слабее, это Канны, это полные Канны. Но вот пока еще целая четверка из середины колонны попадает в лоб в БТ, в бэтэшке детонирует боекомплект… пацаны сразу уходят в рай. Расплата недалеко, и, не отходя от кассы, четверка огребает 45-мм снаряд от пушки 20 к в лоб, тот, конечно, не пробивает лобовую броню, да рано радовались немчики, пущенный с противоположной стороны абдиевским броневиком снаряд, проламывая корму башни, врывается во внутренний мир панцера, и от этой суки четверки остаются рожки да ножки. По дороге ползут тяжкие танки навстречу друг другу, домолачивая пушками, пулеметами и гусеницами все еще отстреливающиеся танки и пехтуру. А тут 37-мм снаряд панцера, вызывая звон, бьет «КВ» в лоб, но «КВ» не прост, потому, отразив лбом снаряд как надоедливую муху, наш богатырь дает сдачи со всей семидесятимиллиметровой силы, и 39 миллиметров разницы калибров делают из немецкого танка русский металлолом (хотя нет, это БССР, значит, металлолом белорусский). Как говорится, получи фашист снаряд, а белорус металлолом!

Ползущий справа «КВ» раскатывает двойку в тонкий блин, причем в прямом смысле, да еще с невкусной и мерзкой панцероарийской начинкой, чувствуя наезд «КВ» на панцер, немецкий командир пытается из него удрать. Но и Никодимов на дереве не зря паек ест, у танкиста Вермахта под беретом новая (не предусмотренная природой) дырка получается, правда, данное косметическое изменение немцу уже навечно пофиг. Бойцы, стреляя из пулеметов и другого ручного оружия, бросаются на остатки пеших вермахтчан, добивая, ну те тоже огрызаются, да их-то мало, и разгром не добавляет ни оптимизма, ни стойкости, потому последняя пятерка тянет ручки к богу, вверх то есть.

Разгром полнейший, у нас двадцать пять погибших пехотинцев, и экипаж БТ, у немцев 24 танка и восемнадцать грузовиков. Быстро подсчитываем трофеи, один целый Pz Kpfw IV, да, экипаж ехал на броне, в танке был лишь мехвод, вот этих туристов одной очередью и сняли с танка. А мехвод сидел тихо в мокрых штанах и теперь вылез руками в гору. Две тройки более-менее в норме, но ремонтникам надо будет их поласкать, кроме того, танковые запчасти. На трех машинах (которые бюссинги) горючка, одну, правда, обормоты наши в горячке боя взорвали, да так, что от плесков горящего бензина полыхнул и Pz Kpfw IV, шедший следом, дуплет блин, а автор – Нечипоренко, молодец, но бензин жалко, да и этот панцер четверка пригодился бы в хозяйстве.

Прибыловцы стали инсталлировать свой «аЦЦкий лисапет», остальные трофеить, добивая дыщащих (пока еще) панцервафлеров. В то же время остальные саперы, чувствую, тоже времени не теряют.

– Всем собираться, наших убитых на повозки, БТ остается памятником героям, погибшим в нем (он еще горел), трофеи все, что можно, забрать в исправные грузовики, Мамбеткулов в Pz Kpfw IV, мехвода немчика тащи обратно, пусть теперь в РККА служит, возьми еще помощников, и все мы уходим. Тут выясняется, что немцы повредили еще один БТ, но не страшно, порвалась гусеница и погнуты катки (видимо, у немецкого пушкаря дрогнула рука или пушка), отремонтируем, «тридцатьчетверка» берет на буксир страдальца, гусянку закинули на борт.

В результате, кроме того, что мы раскатали маршевую колонну фрицев (маршбатяк, как говорил Швейк), от колонны нам достались такие трофеи, как:

1. 2 Pz Kpfw III.

2. 1 Pz Kpfw IV.

3. Два бюссинга с горючкой (было бы три, если не танковый снайпер Нечипоренко).

4. MAN на четыре с половиной тонны с запчастями и боеприпасами.

5. Два «Опель-блица» с десятком пленных.

6. Два побитых ганомага (не сильно, гробы на ходу), третий раздавил нехороший Ивашин своим «КВ».

7. Три самоходящих мотоцикла, остальные раскоканы к едрене фене (жаль 6 мотиков в металлолом).

8. Ну и личное оружие немцев (штук двадцать МП-40, 6 МГ-34 и др) с патронами.

9. Ну и остались чадя гореть сожженные в бою танки и грузовики, а также подожженные потом, битые танки и тоже грузовики.

Танкисты привязывали к БТ Нечипоренки дерево (простите экологи, но дерево и жизнь людей, что важней?). Затем последним выехал этот БТ, заметая следы и изображая великана-гастарбайтера.

На ходу остались четыре грузовика: два бюссинга (с горючкой которые) и два «блица» и они везут теперь людей, туда же положили трофеи, оружие, патроны и т. д. (короче все, что плохо лежало). По телефону передали, чтобы разведка снималась и догоняла нас, и пошли к месту встречи, где нас ожидают остальные с грузами. Ребята, спешно подогнав повозки, погрузили погибших бойцов и полные нашей скорби и боли утраты повозки присоединили к бюссингу. Мы прибыли на точку, но саперов пока еще не было, потому пришлось подождать почти час. Наконец саперня прибыла, и я попросил Прибылова сесть к нам в машину, ну мне не терпелось расспросить его, что там и как. Колонна двинулась, и мы стали уходить в сторону Бреста. Дойдя до более спокойного и удаленного от мессы траста, блин, извините, от трассы места, остановились, чтобы отдохнуть в ожидании темноты.

Пока ехали, Прибылов отчитался: в результате диверсий они взорвали небольшой (но очень важный) мостик через овраг (и теперь там фиг проедешь), причем взорвали его вместе с грузовиком, переезжавшим мост, обстреляли остальные машины и дали стрекача. Другое отделение взорвало танк немецкий, четверку (может, тройку, саперам пофиг марка взорватого панцера), когда ехавшие за танком в грузовиках гитлеровские пехотинцы попытались их прищучить, саперы шарахнули по немцам из трех шрапфугасов. Точные потери врага ползающая братия не подсчитала, не до статистики было, ибо ребята смазывали пятки салом, но предполагают до взвода убитых и тяжелораненых немцев. Кроме того, в четырех узких местах лесных дорог устроены засеки, и все засеки заминированы шрапфугасами, счастливо оставаться/напороться, фашисты!

За время ожидания темноты танкисты отвели глубже в лес особо тяжкие танки («КВ» и «Т-28»), замаскировали их, и чуть далее в 100 метрах закопали пулеметы-шмулеметы от танков в замасленном состоянии. Через полгодика (а может, раньше) они нам пригодятся, но тащить их с собой не кайф… они ж не ходоки. Они качки, а когда тут наш рейтинг упадет ниже нуля, мы вернемся и устроим продолжение банкета.

На всякий случай прибыловцы хотели заминировать еще и тяжкие танки, с подступами к ним.

– Товарищ командир, разрешите заминировать танки и место вокруг?

– Запрещаю, Прибылов, вдруг наши окруженцы полезут? А если местные ребятишки полезут? Немцы-то по-любому сперва хорошенько осмотрят и разминируют, но окруженцы и дети полезут сразу. На черта грех на душу брать, пусть стоят так. Хватит того, что вы немцам подарочки оставили на засеках.

После этого мы поужинали консервами и, вспоминая бой, стали ожидать окончательной темноты и выступления в поход.

Наконец спасительная темнота наступила, и даже наступили запланированные 10 часов, и мы проселками и черными ходами ушли в сторону Бреста. Всю ночь шли, наконец, пришли в место, намеченное проводниками (километрах в 50 от города), и, забившись в глушь, начали новый день (утро, время-то 8 утра) со спокойного и здорового сна. Шлюпке, Онищук (Вахаев, само собой) и еще десять бойцов (наиболее арийскомордых), на мотоциклах (понятно, что в форме Вермахта) ушли на разведку.