Глава тридцатая

Минувшее лето было самым чудесным в жизни Марии. А теперь деревья, кусты и цветы Уивенго в своем осеннем великолепии сияли всеми цветами радуги. Мария думала: смеет ли она надеяться, что это прекрасное уединение будет длиться и длиться? Она готовилась к родам, а та радость, которую доставляли ей близость мужа и дочери, их новый дом, помогала справляться с тяжелыми думами. Даже здесь, в мирной тиши Уивенго, она не переставала думать о Лондоне и молиться, чтобы сестра обрела покой и любовь, родила наследника своему супругу. Она молилась и о том, чтобы Анна простила ей тайное венчание и беременность, простила то, чего так и не простил ей Вилл Кэри, — любовь, которую Мария питала к Стаффорду. А когда она молилась за отца, то слов уже не могла найти, лишь осколки надежд и обрывки чувств.

— Вы вправду полагаете, матушка, что сегодня наступит срок? — спросила ее девятилетняя Кэтрин, уже в третий раз за последний час. — Я так рада, а вы обещали позволить мне ухаживать за ним, когда он родится. — Девочка подняла взгляд от своей вышивки и улыбнулась матери.

— Да, милая, мне очень понадобится твоя помощь. Только не забывай, что это может оказаться и твоя маленькая сестричка.

— Но почему-то, матушка, я чувствую, что будет мальчик. Мы ведь почти никогда не видим Гарри, вот малыш и займет его место.

— Для любящих родителей, Кэтрин, один ребенок никак не может заменить другого. Придет время, и ты сама это поймешь. — Мария старалась выпрямиться на каменной скамье в маленьком садике, где высажены были всевозможные травы, но спина нестерпимо болела, поэтому толку было мало. Ей придется прилечь и попросить Стаффа или Нэнси помассировать спину. Ее беспокоило, что накануне родов она чувствует себя такой усталой, ведь скоро потребуются все силы. Уже девять лет она не рожала.

— Но ведь если королева родит королю сына, то он точно займет в их сердце место моей кузины Елизаветы, — настаивала на своем Кэтрин. — А ей, когда она вырастет, будет очень грустно видеть, что отец ее не любит. Мне Бреннан говорила, что…

— Ты бы поменьше слушала Бреннан, миленькая, — мягко сказала Мария, стараясь, чтобы ее слова не звучали укором. — Бреннан всего лишь кухарка в маленькой сельской усадьбе, а о Лондоне и королевском дворе ничего толком не знает. Да к тому же Елизавета вырастет по меньшей мере английской принцессой, красавицей. Ты должна подбадривать ее и быть ей добрым другом, если королева возьмет тебя, как обещала, в свиту принцессы.

— А может быть, у королевы так много дел, что она и забыла, матушка. Я ведь уже целых два месяца здесь, с тех пор как уехала из Гевера, от бабушки.

— Ладно, давай пока не будем об этом, хорошо, малышка? Сбегай позови сюда Нэнси. Стаффа нет в усадьбе — он в полях, договаривается там о чем-то со своими арендаторами. Скоро должен вернуться. А я пока могу подремать.

— Но ведь сейчас еще рано, разве нет?

— Верно, моя маленькая. А теперь сбегай за Нэнси.

Кэтрин умчалась, только гравий захрустел под быстрыми ножками. Она была уже за каменной оградой, и Мария видела лишь золотистые кудряшки, подпрыгивающие на макушке девочки; потом дочь скрылась за дверью, ведущей на кухню.

Увитые плющом стены дома отражались в маленьком пруду, где разводили рыбу, и казалось, что в тихой воде стоит второй Уивенго, а узоры темного дерева резко выделялись на фоне чисто выбеленных стен. Мария влюбилась в Уивенго, как и в Гевер: и там, и здесь она чувствовала умиротворение. А на тихой воде маленького пруда нескончаемой чередой покачивались водяные лилии — совсем как в «Золотой чайке» в Банстеде. Даже фамильные призраки совсем не беспокоили их, хотя по ночам Мария слышала, как поскрипывают половицы, и неясное беспокойство охватывало ее. Стафф убеждал, что беспокойство проистекает из ее собственных мыслей и чувств, а привидения до сих пор ни разу не показывались, когда в доме находится он сам. Да и вообще все это просто почудилось пожилой тетушке, которая так и осталась старой девой, а под конец жизни впала в слабоумие. Так утверждал Стафф, но у Марии на этот счет было свое мнение.

Как-то за ужином она втянула его в обсуждение вопроса, кто бы это мог по ночам скрипеть половицами и бродить по лестнице.

— Тетушка Сюзанна всегда настаивала на том, что это дядюшка Хэмфри, ведь его повесили в Тайберне, а привидениями, по общему мнению, становятся те, кто умер насильственной смертью, — сказал ей тогда Стафф.

— Но что думаешь об этом ты сам, любовь моя? — не отставала от него Мария.

— Я так рассудил: если это вообще не чудится, то это мой отец, — признался Стафф. — Ты понимаешь, эта усадьба по праву наследования принадлежала ему от рождения, а у Хэмфри была усадьба Стонхаус, ближе к Колчестеру. После восстания ту усадьбу конфисковали. Более того, мой отец умер от лихорадки в этом самом доме и, насколько я могу судить, призрак никак не проявляет себя, если в доме нахожусь я. Моя мать умерла тоже здесь, давая жизнь мне, однако о привидении не было слышно, пока не умер отец. Похоже на то, — заключил Стафф, и его глаза сделались какими-то отстраненными, а голос зазвучал мягче, — что отец не находит себе места, пока я при дворе, во власти короля, так сказать; когда же я приезжаю сюда, он успокаивается, а сейчас тем более — мы же поселились здесь. Это, понимаешь, просто рассуждение, если уж верить всем россказням и страхам старушки тетушки. Может быть и так, что ступени на лестнице скрипят от старости, я-то ведь ничего такого никогда не видел, пусть старушка и рассказывала мне, что двери ни с того ни с сего распахивались, а мебель двигалась сама собой. Ну, если такое произойдет теперь, — шутливо закончил он, — то единственно из желания призрака посмотреть, каких красавиц, жену и дочку, я привез в Уивенго. Только ты лучше не рассказывай эти сказки малышке Кэтрин. И сама не слишком переживай — к нам призрак настроен весьма дружески.

— Откуда ты это можешь знать? — бросила Мария, которой все-таки становилось не по себе при мысли о том, что в усадьбе живут привидения.

— Он же скрипит половицами не только по ночам, но и днем тоже, а лучшие народные сказители подтвердят тебе, что злые духи не осмеливаются давать знать о себе при свете дня.

Мария в конце так и не поняла, шутит Стафф или нет, а потому прекратила разговор. Он же настаивал, что призраки населяют ее собственные мысли, и в этом, возможно, был прав.

Впрочем, в тот радостный день, когда они прибыли в Уивенго, чтобы поселиться здесь, никаких привидений не было вовсе, и при воспоминании о том дне на губах Марии заиграла улыбка. Стафф перенес ее через порог, усталую с дороги, забрызганную грязью, и стал громко сзывать растерянных слуг, дабы они приветствовали своего господина, который бывает здесь так редко, и новую госпожу, которой они еще не видели. Наконец-то она оказалась в объятиях уютного Уивенго, его оштукатуренных дубовых бревен. Стафф, Мария, Нэнси и Стивен смеялись и обнимались, радостно приветствуя самих себя на новом месте. Прислуга усадьбы, состоявшая из восьми человек, поначалу ощутила беспокойство и даже некоторый страх, когда узнала, что их новая хозяйка — сестра королевы Анны Болейн, супруги великого Генриха, но вскоре все к этому привыкли и полюбили ее.

Гордый Стафф, охваченный энтузиазмом, показал ей симпатичный уютный дом в три этажа, с фронтоном. На первом этаже — светлица, парадный обеденный зал, кухня из нескольких помещений, включавших кладовую, маслодельню, а также сусеки, где просеивали и хранили муку. На втором этаже, куда вела лестница из резного дуба, помещались опочивальня хозяев, гостиная и четыре небольшие спаленки. А на самом верху, под высокими балками крыши, находились комнаты прислуги и чуланы для всевозможных вещей. В плане дом напоминал огромную букву «Н», окруженную садами и огородами, с тем чудесным прудиком, у которого Мария сидела сейчас.

Почти вся мебель в доме была старой, средневековой — резные тяжелые шкафы и комоды, столы, кресла и сундуки. Стафф говорил, что со временем они все это поменяют, но Марии мебель сразу же понравилась. Здесь все напоминало ей Гевер: такие же гладкие, словно покрытые лаком веков, предметы из дуба, клена и вишневого дерева, так же свободно проникают в дом ароматы садов, а в комнатах тепло и уютно. А больше всего ей понравилось просторное ложе из темного дуба; вокруг всех четырех тяжелых столбиков вились искусно вырезанные виноградные лозы и цветы; на столбиках покоился деревянный навес с резными завитками и хозяйским гербом. Даже сейчас, в самом начале осени, Мария представляла себе холодные зимние ночи, которые не заставят себя долго ждать. Вот тогда они смогут задергивать вышитые бежевые занавеси по сторонам ложа и уединяться в собственном мире, надежно укрытом от соглядатаев Кромвеля и от внезапных вызовов к королю.

— Малышка Кэтрин сказала, что вы желаете вздремнуть, госпожа, — прервал ее размышления голос Нэнси.

— Да, Нэнси. Помоги мне встать. Если только ты поможешь мне взобраться по крутым ступенькам и уложишь в постель, я буду весьма тебе признательна. Что-то темнеет на дворе, правда? Скоро хозяин должен вернуться. Если пойдет дождь в пору уборки урожая и вымочит собранное зерно, он будет в мрачном настроении.

— У вас уже начались схватки, госпожа?

Мария вместо ответа покачала головой.

Они миновали узкую кухоньку с открытым очагом; Бреннан, которая старательно месила тесто на огромной деревянной доске, подняла голову и увидела, как Нэнси ведет хозяйку в холл. У нее расширились глаза.

— Нет, Бреннан, — ответила Нэнси на невысказанный вопрос. — Пока еще рано посылать Стивена в деревню за повитухой, но ты не уходи отсюда — может, нам понадобится кипяток.

— Она хорошая кухарка, Нэнси, вот только посплетничать слишком любит, — заметила Мария, когда они вышли с кухни. — Готова поспорить — если бы мы взяли ее ко двору, то Джейн Рочфорд сочла бы ее опасной соперницей по части распространения скандальных новостей.

За парадным входом, за узкой прихожей находилась гостиная, пустынная и полутемная. Женщины стали подниматься на второй этаж. На лестнице из темного дуба было мрачновато (сегодня из окон лился не такой уж яркий свет), но сработана она была на совесть и никогда не скрипела, даже под тяжелыми шагами Стаффа. «Вот, — с невольной дрожью подумала Мария, — хотя бы одно доказательство того, что призрак Уивенго бродит по этой лестнице».

В опочивальне стояло высокое квадратное супружеское ложе, а рядом уже была приготовлена колыбелька из украшенного резьбой орехового дерева. Мария села на ложе, Нэнси помогла ей лечь.

— Нет-нет, укрывать не нужно. И так тепло. А если приедет господин, разбуди меня, разве что чуть-чуть дай поспать.

— Будет исполнено, госпожа. — Нэнси задернула тяжелые занавеси на двух окнах с ромбовидными переплетами и повернулась к двери, собираясь оставить хозяйку.

— Нэнси! Я в последнее время не слишком резковата с тобой, нет?

— Нет, леди Мария. Да если б даже вы и посердились, я бы это поняла — вы же младенца ждете и забот хватает.

— И забот. Да, Нэнси, дело не только в младенце. Я так часто думаю о королеве — она так далеко, она несчастлива. Кажется такой ужасной несправедливостью, что я здесь со Стаффом, все кругом так покойно. Вы со Стивеном счастливы. Я знаю это, я же вижу.

— Ой, я еще никогда не была такой счастливой, госпожа. Бог даст, рожу моему Стивену сына, когда время придет. Я ему сказала сегодня, чтоб он никуда не отлучался, и господин ему так же сказал. Он в любую минуту отправится за повитухой, госпожа.

— Да, спасибо тебе, Нэнси. А теперь ступай. Если я усну, разбудишь меня к ужину.

Нэнси тихонько притворила за собой дверь.

Тихо было в барском доме. Патрик, грум Стаффа, вероятно, повез Кэтрин кататься верхом, как обычно бывало, если Стафф уезжал по хозяйственным делам или проводил послеполуденные часы с Марией. Бреннан месит тесто — хлеб всем нужен. А вот Марии нужен Стафф, а Анне нужен ребенок. Иной раз Мария так уставала к середине дня, что едва не засыпала сидя, и мысли при пробуждении путались с тем, что грезилось ей в полудреме. И сейчас она чувствовала то же самое, будто плывя на перине, где они с такой радостью предавались любовным утехам, пока этому не положила конец чересчур раздавшаяся талия Марии. «К черту все дворцы и замки, — думалось ей. — Я буду жить в Уивенго, здесь и умру». Комната плыла в слабом свете, сейчас и сон придет. Может, она уснула уже? Да нет, тогда она бы не осознавала, что младенец в ее чреве бьет ножкой. Он уже сдвинулся так низко, что скоро должны начаться роды. Наследник Уивенго, который займет место мятежного Хэмфри, взятого прямо из убежища у алтаря и повешенного. А быть может, он заменит отца Стаффа, рано умершего в Уивенго, в этой самой комнате.

В ее убаюканный разум врезался резкий скрип половиц, и глаза тут же широко открылись. «Нэнси!» — услышала она собственный голос, а сердце забилось чаще, словно ведало о чем-то, не известном разуму. Дверь в комнату была приоткрыта. Да разве Нэнси не закрыла ее плотно? Застонала половица у самого ложа. Мария села в постели. Она ощутила леденящий холод, но день ведь был теплый, даже душный, сквозь занавеси не проникало ни единого дуновения ветерка.

— Нет, — произнесла она вслух, придвинулась к краю ложа и свесила ноги. Нетвердо встала на ноги и медленно обошла комнату по дуге, держась у самой стены. Когда рука легла на ручку двери, Мария не осмелилась оглянуться. Ручка на ощупь была теплой, Мария потянула ее на себя. В тишине даже ее вдох показался громким, и она потянула сильнее, отворяя дверь широко. На лестничной площадке облокотилась на резные перила и открыла рот, намереваясь позвать Нэнси, Стаффа или кого удастся дозваться. Лестница уходила вниз, там никого не было; вокруг стояла тишина. И тут… Мария отчетливо ощутила прикосновение чьей-то теплой руки к своей спине, между лопатками, и хотела закричать. Но ощущение сразу пропало, и она резко повернулась лицом к стене, широко раскрыв глаза. Ничего там не было, ровным счетом ничего, лишь глаза застлала пелена — то были ее слезы.

И тогда страх оставил ее. Для чего она хотела кричать, звать тех, кто работает внизу? Ей стало тепло и покойно — прикосновение было нежным, в нем ощущалась любовь. «Это отец Стаффа», — не то подумала, не то прошептала она. Он только хотел посмотреть на нее, прикоснуться, ведь она любит его сына; а может быть, он знал, что король Тюдор сломал жизнь и ей тоже. Она потом обязательно расскажет об этом Стаффу, хотя он опять может решить, что это пригрезилось ее встревоженному рассудку. Вероятно, она так устала, что все это ей просто привиделось. Никто никогда не поверит в то, что покойник отец может оказаться теплее, чем настоящий, живой человек.

— Госпожа, с вами ничего не случилось? Как это вы здесь оказались? И лицо у вас такое… ну, в общем, я шла сказать вам, что ваш брат только что приехал.

Мария застыла, как каменная, стараясь отвлечься от своих дум и постичь смысл слов Нэнси.

— Джордж здесь? Интересно, какие он привез вести — или распоряжения? А лорд Стаффорд вернулся? Мне надо причесаться! — Она быстро вернулась в комнату, Нэнси — за ней. Дверная ручка уже утратила прежнюю теплоту, если, конечно, та теплота вообще не была плодом ее воображения. Постель была в том виде, как Мария ее оставила; по простыням видно, где она, стараясь встать, переползла через половину Стаффа. Нэнси делала вид, что не обращает ни на что внимания, она старательно закрепляла тяжелые локоны госпожи в прическе.

Широкая улыбка осветила лицо Джорджа, когда он увидел сестру; он даже не пытался скрыть своего удивления тем, как она изменилась.

— Я уж и позабыл совсем, Мария, как ты расцветаешь в ожидании ребенка, — шутливым тоном обратился он к ней. — Я тебя не видел такой с тех самых пор, как ты ожидала малышку Кэтрин, когда жила при дворе. Тебе это очень идет. А во время первой беременности, когда ты родила Гарри в Гевере, я тебя вообще не видел.

Мария нежно поцеловала его в щеку.

— Так тебе кажется, Джордж, что я уже долго-долго живу вдали от двора, в опале за то или иное прегрешение? А я в жизни не была еще так счастлива! — Она указала ему на кресло в гостиной, они сели рядышком. — Наверное, тебе лучше не докладывать при дворе, как я довольна жизнью здесь. Скажи отцу, например, что я никогда не чувствовала себя такой несчастной; может, он тогда оставит меня в покое.

— Ты все еще злишься, Мария, но я тебя не осуждаю. Ты так и не научилась ни безропотно смиряться с неизбежным, как я, ни нападать на отца, как делает Анна.

— А ты всегда смирялся с неизбежным, брат?

— Всегда — с тех пор как мне пришлось жениться на Джейн и я понял, что мое желание быть вместе с Марго Вайатт для отца не значит ровным счетом ничего. Да, Мария. С тех самых пор я предаюсь удовольствиям так, чтобы никто из них ничего не видел, да и черт с ними. Конечно, кроме матушки и Анны.

— То есть ты хочешь сказать, что некто помог тебе заполнить ту пустоту, которую Джейн заполнить не способна? — спросила Мария с неподдельным интересом.

— Не то чтобы «некто», как Стафф для тебя, Мария. Можно сказать, что за долгие годы таких «некто» было несколько. Есть сейчас некая дама в Бьюли, которая согласна дожидаться тех редких дней, какие мне удается урвать для встреч с нею. Анна знает об этом, конечно, но готов держать пари, что ни отцу, ни Кромвелю об этой даме ничего не известно. — Он довольно заулыбался, как мальчишка, которому удалось безнаказанно стащить цыплят у крестьянина. — А если не считать этого, я слишком занят на королевской службе. Да, кстати, раз об этом зашла речь: я так понимаю, что вы переписываетесь с мастером Кромвелем.

— Переписываемся. Именно это привело тебя сюда — необходимость сообщить, что мы должны оборвать последнюю ниточку, связывающую нас с королевским двором?

— Да нет, что ты! Я прежде всего хотел повидать тебя, узнать, как идут дела. Насколько могу судить, поместье невелико, но дает немало продуктов.

— Не надо хитрить со мной, Джордж. Я прожила при дворе побольше твоего и хорошо знаю, как там делаются дела. Тебя послал Кромвель или отец? Не смею даже надеяться, что Анна.

— Прости меня, Мария. Нет, не Анна. По правде говоря, Кромвель шлет самый горячий привет. А вы, стало быть, доверяете Кромвелю?

— Господин мой лорд Стаффорд не настолько простодушен, чтобы верить Кромвелю, но они, кажется, заключили что-то вроде взаимовыгодной сделки: помогать друг другу. Джордж, ты можешь отвезти ему письмо, которое я написала? Обычно мы ждем, пока он пришлет своего гонца, и с тем же гонцом отправляем свой ответ.

— Если ты просишь, я отвезу ему письмо. А ты написала его одна? По секрету?

— Нет там секретов. Я просто хочу, чтобы он и всякий, кому он сочтет нужным о том сказать, знали и понимали, что я чувствую здесь на самом деле. Анна меня не простила, это печально, но сожалеть мне не о чем. Письмо там, на камине. Если подашь, я тебе часть его зачитаю. Спасибо. Я не желаю никаких тайн, Джордж. Если хочешь, можно сказать, что это мое письмо ко всем и каждому.

И она начала читать пергаментный свиток:

— «Видите ли, мастер Кромвель, свет не имеет большой ценности ни для меня, ни для господина моего лорда Стаффорда, и я сама предпочла вести вместе с ним простую жизнь честных людей. И все же мы по-прежнему стремимся вернуть себе благосклонность короля и королевы. Ибо я вполне могла выйти замуж за человека гораздо более знатного по рождению и занимающего более высокое положение, но, уверяю вас, никогда не нашла бы такого, кто любил бы меня больше, не нашла бы и более честного человека. Лучше уж я стану побираться вместе с ним, нежели соглашусь быть самой великой королевой крещеного мира. От всей души верю, что и он не променял бы меня даже на королевский венец».

— Я бы хотел получить копию этого письма, любовь моя, — раздался за ее спиной голос Стаффа. — Оно прекрасно, а глупые придворные этого не сумеют оценить. Пропадет даром. — Он склонился над креслом и поцеловал Марию в щеку. — Джордж, добро пожаловать в Уивенго! Ты приехал посмотреть, стал ли уже снова дядей?

Они тепло пожали друг другу руки, и Стафф устроился на скамеечке у очага, рядом с креслом Марии. Он сегодня потрудился на славу: волосы разлохмачены ветром, сапоги густо забрызганы грязью.

— Так ты приехал, чтобы сообщить нам что-то? — Взгляд Стаффа впился в настороженные глаза Джорджа.

— Полагаю, Стафф, ты из тех мужчин, с кем лучше всего говорить прямо и по делу, — решился Джордж.

— А я полагаю, Джордж, ты скоро убедишься, что твоя сестра из точно таких же женщин. Говори, только не забудь: все, что касается Марии, имеет для меня первостепенную важность.

— Да, разумеется. Я приехал с просьбой от отца.

— А сам он не мог приехать? — резко спросила Мария.

— Погоди, любимая, — остановил ее Стафф. — Не нападай на Джорджа, он лишь гонец, а не сам Томас Болейн во плоти.

— Дела и в самом деле так плохи, как сообщил вам, без сомнения, Кромвель, — медленно начал Джордж. — Анна никак не может зачать нового младенца от короля, хотя король все лето только и делал, что возлежал с нею. Теперь он переходит от одной возлюбленной к другой, как у него в привычке, но отец опасается, что король все больше попадает под влияние одной дамы и ее алчной семейки.

— Итак, по-прежнему Джейн Сеймур, — подумала Мария вслух. — Она все еще не хочет уступить ему? В таком случае она, похоже, переняла и амбиции, и тактику действий у королевы.

— Именно, Мария. Именно так и говорит отец. Болейнам необходимо удержать короля, перетащить его от Сеймуров, пока Анна не родит наследника престола. А если не сможет — тогда, боится отец, и Елизавете не удастся взойти на трон. Корона достанется бастарду Фицрою или же… — Фраза осталась незаконченной, и Мария испытала страх — она давно уже научилась испытывать это чувство всякий раз, когда отцу требовалась ее помощь. Ни Стафф, ни Мария ничего не ответили, и Джордж, откашлявшись, продолжил:

— Помнишь ли, сестра, как король назвал тебя женщиной, которая рожает живых сыновей? Это было в тот день, когда они ужасно повздорили, ибо он выяснил, что на самом деле Анна вовсе не ждет ребенка.

— Я хорошо это помню. Ужасная была сцена. Но если это касается моего сына Гарри, скажи отцу, Джордж, чтобы он об этом и не думал. Королю отлично известно — и он не вчера об этом узнал, — что Гарри не плоть от плоти его. — Мария с трудом поднялась на ноги. — Отец зря столько раз тайком ездил в Хэтфилд, чтобы заморочить мальчику голову. Что бы отец себе ни думал, я отвечу ему «нет». Нет, нет и нет!

Стафф встал рядом с ней, погладил плечи, словно призывал сохранять выдержку.

— Я прекрасно себя чувствую, господин мой, право же, — заверила она мужа, но голос ее при этом дрогнул.

— Думаю, ты ошибаешься, сестра, — не унимался Джордж. — Я видел парня несколько месяцев тому назад. Он с головы до пят — вылитый Тюдор.

Мария шагнула к Джорджу, не желая замечать, что Стафф нежно прикоснулся к ней и попытался вернуть ее в кресло.

— Он с головы до пят — вылитый Кэри! Он всем похож на Вилла Кэри!

— Ну, это говорит лишь о том, что люди вольны спорить на сей счет, а уверенности-то нет, сестра. Парень рослый, крепкий, умный, тогда как Фицрой — кожа да кости и частенько хворает. Его величество охотно ухватится за возможность признать Гарри своим сыном, если только ты об этом заявишь.

— Мария, — чуть слышно обратился к ней Стафф, но она уже не в силах была сдержать поток охвативших ее чувств.

— Я не останусь бесстрастной и не буду молчать, милорд. Не могу! — Она старалась не кричать, но голос плохо повиновался ей. — Скажи своему отцу, что Гарри — сын Вильяма Кэри и стал бы наследником отца, если бы Его величество не отобрал у мальчика зéмли и положенные ему по праву привилегии и не отдал бы их своей возлюбленной Анне Болейн и своему холопу Кромвелю.

— Кое-кто полагает, Мария, что король отобрал то, что он пожаловал Кэри, чтобы все видели: мальчик не является сыном Вилла Кэри, — настаивал на своем Джордж.

— Я уже слышала это довод раньше. Он лжив. Если отец хотя бы намекнет королю, что Гарри — сын Его величества, я пешком, если надо, отправлюсь прямо в Лондон и опровергну это перед лицом государя! Так и скажи отцу. И еще скажи: когда-нибудь не мешало бы ему испытать любовь хоть к кому-то, кто бесполезен для утоления его бесконечной жажды власти семьи Болейн! Скажи, пусть съездит в Гевер, потому что неразумная наша матушка все еще любит его, хотя я совершенно не представляю, как ей это удается. Скажи ему…

В следующую минуту руки Стаффа обвились вокруг нее, всего через миг после того, как она ощутила первый приступ режущей боли. Это давал знать о себе ребенок, однако Мария настолько вышла из себя от гнева и обиды, что ей могло снова просто почудиться.

Стафф, увидев, как исказилось от боли ее лицо, бережно поднял ее на руки. Джордж стоял рядом, явно растерянный, а Стафф понес жену через гостиную и дальше, по ступенькам тихой лестницы.

— Я видела призрака. Он дотронулся до меня, — сказала она Стаффу в промежуток между схватками. Стафф громко кликнул Нэнси, а сам склонился над Марией, отвязывая от корсажа длинные рукава.

— Видела, милая моя? Сегодня? И где?

Она хотела ответить, рассказать ему, каким теплым и умиротворяющим ей запомнилось это прикосновение, но тут острая боль пронизала все ее существо. Стафф снимал с нее туфли, приговаривая, как сильно он ее любит, а рядом с Марией возникло лицо Нэнси.

— Стивен уже поехал за повитухой, леди Мария. А я все время буду рядом с вами.

— А можно послать за матушкой, Стафф? — неожиданно услышала Мария собственную просьбу. — Пусть Джордж съездит, привезет матушку.

— Я попрошу его, любовь моя, но мне думается, он должен будет вернуться ко двору. — На мужественном лице Стаффа была написана тревога, и Мария крепко сжала его руку, когда на нее накатила новая волна боли. — Мы отправим Стивена, и он привезет твою матушку к нам в гости, когда ребенок уже родится; мы ведь так и договаривались. Согласна?

— Отцу не понравится, если она приедет к нам сюда, в Уивенго, Стафф.

— К черту твоего отца, любовь моя. А леди Элизабет приедет обязательно.

К этому времени Нэнси и Стафф облачили ее в чистую просторную сорочку; Мария почувствовала себя гораздо лучше, и сил вроде прибавилось. Но ведь Отец Небесный, несомненно, даст ей силы вынести это испытание. Теперь она уже ничего не боялась.

— Ты ведь не боишься рожать ребенка здесь, правда, Мария?

— Здесь, в Уивенго, милорд? Конечно, не боюсь.

— Я хотел сказать, в этой комнате. Тебе кажется, что ты здесь встретила привидение?

— Откуда ты знаешь, Стафф? Разве я тебе говорила?

— Нет, милая моя. Я просто догадался. Нэнси мне сказала, что ты стояла на площадке, сама не своя, а когда ты упомянула, что видела призрака…

— Он отворил дверь и вошел, чтобы посмотреть на меня, а я в это время задремала, — перебила Мария его осторожные расспросы. — Я услышала его уже на лестнице, а потом он прикоснулся к моей спине. И тогда я перестала бояться, Стафф, и сейчас не боюсь.

— Вот это хорошо, любовь моя. Тогда все идет как надо.

— Ты думаешь, я грезила или выдумываю, Стафф? Скажи мне, что веришь!

— Конечно, я тебе верю. Разве я сам не говорил тебе, что он захочет взглянуть на мою красавицу жену?

Она засмеялась его шутке, но тут ее снова скрутили безжалостные лапы боли. Мария прикусила губу, чтобы не закричать. Потом Нэнси прогнала Стаффа из комнаты, а для Марии настали часы мук, нужных, чтобы дать жизнь наследнику Уивенго.

Сын родился почти в полночь, и они назвали его так, как решили заранее — Эндрю Вильям. Им хотелось, чтобы у малыша было свое собственное имя, выбранное свободно, а не в честь кого-либо из сильных мира сего, как Генри и Кэтрин. Вильям — второе имя — было дано в память покойного отца Стаффа и в честь самого Стаффа. Мария снова и снова повторяла шепотом имя сыночка и, уже засыпая, гадала, придет ли призрак посмотреть на своего тезку. Стафф от радости и гордости чуть не потерял голову. Позднее Нэнси рассказала Марии, что он даже всплакнул, а Стивена отправил в винный погреб — принести целый бочонок дорогого вина, чтобы отпраздновать торжественное событие.

На следующее утро, когда солнце поднялось уже высоко, Джордж пришел взглянуть на малыша перед тем, как отправиться в сопровождении своего слуги назад в Гринвич. Марии он показался встревоженным, а глаза были воспаленными, словно он не спал всю ночь.

— Джордж, мне очень жаль, что ты вернешься во дворец с такими вестями. Одна — что я не желаю иметь ничего общего с гнусным замыслом ввести Его величество в заблуждение, утверждая, будто Гарри — его сын. Но еще именно тебе придется сообщить о том, что у нас со Стаффом родился сын, а ведь как раз сын так остро необходим там.

— Я ведь трус, сестра, и я буду помалкивать об этом, пока Кромвель кому-нибудь не проговорится, а вот Анне, наверное, лучше всего узнать об этом от меня. Я ей теперь необходим все больше и больше, Мария. Я изо всех сил стараюсь смягчать ее страдания, но временами она просто выходит из себя, и тогда никто не в силах терпеть то, что она делает и говорит.

— Каждой женщине необходим мужчина, который смягчал бы ее страдания, Джордж. — Мария потянулась и взяла за руку Стаффа.

— Джейн, конечно же, бушует и возмущается, что я провожу слишком много времени с Анной. Похоже, она чуть ли не ревнует — а что ей ревновать? Анна же сестра, не какая-нибудь любовница.

— Я примерно так же терпеть не могла Элеонору Кэри. У них с Виллом были родственные души, а мне это страшно не нравилось. Поэтому я способна понять, что не нравится Джейн.

Мария подумала, что Джордж сейчас начнет спорить, но он вдруг смешался и пробормотал:

— Прости, что так огорчил тебя, сестра. Боюсь, из-за этого и схватки у тебя начались.

— Да нет, Джордж, со мной все хорошо. Ребенок родился как раз вовремя.

Джордж кивнул и, неловко переступая с ноги на ногу, еще раз посмотрел на колыбельку, в которой спал новорожденный.

— Что ж, у этого рыжих волос нет, — заметил он ни с того ни с сего, но Мария не стала огорчаться его словам. — Ну, я, пожалуй, отправлюсь в путь. Спасибо вам, Стафф и Мария, за гостеприимство. Здесь, в Уивенго, на удивление тихо. Не представляю, как я себя чувствовал бы, поживи я здесь немного.

— Именно эта тишина, это спокойствие нам и нравятся, Джордж. Прощай. — И Мария слабо улыбнулась брату.

Джордж наклонился, поцеловал Марию в щеку, пожал руку Стаффу. Тот проводил его до самого крыльца. Их голоса замерли вдали, а в комнате вновь воцарилась тишина. Половицы не скрипели, и Мария понемногу задремала.

Стафф вернулся как раз тогда, когда новорожденный захныкал, требуя молока. Он подал Марии русоволосого малыша, а сам осторожно прилег рядом с ними. Смотрел, как жадно сосет грудь его сынишка, а Мария чувствовала, как нити любви протягиваются от нее к ним обоим. Когда младенец снова уснул, Стафф неожиданно заговорил:

— Мне хочется еще раз поблагодарить тебя за нашего сына, любовь моя. Кэтрин потеряла голову от радости, не так-то легко будет удержать ее, чтобы она не брала малыша на руки каждую минуту. Она готова не выпускать его из рук, как куклу.

— Я тоже, любимый, хотя он не кукла, совсем не кукла. Это первый плод моей любви, хотя, видит Бог, я и двух других люблю всей душой. Но ради него я готова умереть.

— Я молю Бога, чтобы этого никогда не потребовалось, милая моя. Лучше просто меняй на нем одежду, вытирай носик, отстегивай помочи.

— А что говорил тебе Джордж, когда вы оказались наедине, Стафф, после моего столь драматического ухода со сцены?

Он протянул руку и лениво погладил ее распущенные золотистые волосы, потом ответил на вопрос.

— Вот, например: твоя кузина, юная Мэдж Шелтон, выходит замуж за Генри Норриса.

— Анна так и не сумела избавиться от Мэдж? Даже это ей не удалось?

— Не удалось, хотя Его величество и не спит больше с этой девушкой. Что же до прочих сплетен, то тебе они не слишком интересны.

— А что он еще говорил о положении Болейнов, о королеве, Стафф? Расскажи, пожалуйста, я хочу это знать. Тогда я буду не так сильно волноваться, правда.

— Не забывай, милая моя, что здесь ты со мной, тебе ничто не грозит. А дела плохи и идут все хуже. Если Анне не удастся каким-то чудом зачать ребенка, то на стене королевы рука начертает зловещие слова.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что король, как ты и сама догадываешься по краткому визиту Джорджа, стремится во что бы то ни стало иметь сына. И если сына не родит Анна, он постарается, чтобы родила другая женщина. Твой отец, как всегда, правильно понимает обстановку — он не зря хочет подсунуть Его величеству Гарри Кэри. Только король хочет иметь бесспорного наследника, законного сына.

— Но если останется одна Елизавета, а королева так и не родит сына… что тогда?

— Страшно подумать. Болейны взобрались столь высоко, что удалиться тихо они уже не в силах, с такой высоты их можно лишь столкнуть — тем или иным способом.

— Ты думаешь, он решится развестись с Анной, как до этого с Екатериной? Станет утверждать, что их брак не благословлен небесами, потому и дети рождаются мертвыми? Нет, Стафф, на это он пойти не может. Он будет очень глупо выглядеть — после того как развалил церковь, казнил множество друзей и советников, таких, как сэр Томас Мор.

— Вот и я так рассуждаю, милая моя. И правда, что же ему делать? Боюсь, что-нибудь хорошо продуманное и страшное. Анна умна, она это тоже понимает. Джордж рассказал, что на прошлой неделе она застала в своих покоях Джейн Сеймур — та устроилась на коленях у короля. Анна набросилась на нее и потом еще два дня неистовствовала.

Неожиданно малыш на руках Марии беспокойно задвигался во сне. Она стала укачивать его, баюкать.

— Он чувствует, что идут плохие времена, Стафф. А теперь тетя Анна станет его ненавидеть, хотя он ни в чем и не виноват; просто она еще больше ненавидит родившую его мать.

— Не стоит так думать, девочка. Анна в совершенном отчаянии.

— Я знаю. Понимаю. И прощаю ее, но как же мне хочется, чтобы и она меня простила! Меня охватывают грусть и чувство вины за то, что я родила такое прекрасное дитя именно теперь, когда у Анны вся жизнь зависит от того, родит ли она сына.

— Только не нужно чувствовать себя виноватой из-за того, что ты родила моего сына, Мария, какие бы времена ни наступали. Пора, милая моя, оставить бесконечные переживания об Анне, об отце и о короле. Ты больше не их игрушка, ты женщина, которая принадлежит самой себе — и мне.

Она прижалась лицом к его ладони, и он стал поглаживать ей щеку. Мария поцеловала его ладонь.

— Ты хочешь этим сказать, что у меня в голове живут призраки, Стафф? Станешь ли ты отрицать, что носишь в себе многое из своего жестокого прошлого? Мятеж. Жизнь при дворе, в капкане короля, годы, которые ты предпочел бы провести здесь. Просто ты не так открыто показываешь своих призраков, господин мой.

Он вздохнул, опустил руку и погладил согнутым пальцем бархатистую щечку Эндрю.

— Вы правы, леди Стаффорд. Вы теперь хорошо узнали своего господина, и я надеюсь, не разлюбили его.

— Не разлюбила, лорд Стаффорд? Да я с каждым днем люблю его все больше и больше — так, что и представить нельзя. Только сейчас и уснуть бы неплохо. Не будешь ли ты любезен положить своего сына в колыбельку?

Стафф поднялся, осторожно поднял малыша, который целиком утонул в его ладонях. Опустил в колыбель и укрыл одеяльцем.

— А я лучше спущусь вниз, любовь моя, посмотрю, как там управляющий подсчитывает доходы и расходы, — сказал он, склоняясь над постелью. — Ты сможешь уснуть здесь в одиночестве?

— Да, конечно. Но я ведь не одна, даже если ты уйдешь. Здесь Эндрю и тот, другой. Мне здесь вовсе не страшно, Стафф. Наверное, эта комната — моя самая любимая.

Стафф запечатлел на ее устах долгий поцелуй и выпрямился.

— Приятно это слышать, мадам, ибо так или иначе, а деваться вам некуда — предстоит провести много времени там, где вы в данную минуту находитесь. — Усмехнулся и вышел, оставив дверь приотворенной.

Мария улыбнулась его привычной уже дерзости. Да, рождение ребенка вызвало у нее прилив восторга, независимо от чувства вины перед Анной. Вероятно, сестру она теперь потеряла окончательно. Но Мария очень утомилась; надо поспать до того, как малыш снова проснется и станет требовать, чтобы его покормили. И если послышится скрип на лестнице, то она не станет ничего бояться здесь, в Уивенго, где чувствует себя так хорошо и привольно. А если б еще удалось избавиться от тревожных мыслей, то настоящие, вселяющие страх привидения остались бы далеко за пределами ее убежища — этой усадьбы и окружающей ее любви Стаффа.