«Довлеет дневи злоба его…»

Расхожая библейская фраза, которую мне случалось слышать достаточно часто в прошлой жизни. Смысл вроде понятный и особого разъяснения не требующий. А задуматься над ним, ощутить в полной мере пришлось впервые только здесь. Потому что там я жил в потоке своего времени, и проблемы, с которыми сталкивался, были из того же набора – пусть неприятной, но обыденности. Тогда как в этом мире я постоянно ощущаю себя… образно говоря, рыбой, приглашенной на строительство гнезда. Причем не в качестве «подай-принеси», а как минимум прораба…

В общем, малоприятная перспектива для человека цивилизованного, образованного и где-то в общем неглупого, но почти ничего не смыслящего в нюансах сельской жизни. Тем более – XVI столетия.

Шагнув из лоджии девятиэтажки в прошлое, я с ходу окунулся в такой водоворот событий, что только успевай поворачиваться. Соответственно, решения принимал не трезвым рассудком, а исключительно благородством порывов. Но, вопреки расхожему мнению, сожалеть не пришлось. Если бы не покровительство запорожского казака Василия Полупуда, меня ожидала судьба деревенского дурачка. Для этого даже не пришлось бы напяливать на голову семь шапок и седлать палку. А так, слетев с лошади, я оказался не рохлей, наоборот – попал в разряд героев, пострадавших за общество.

Бабы ненавязчиво подкладывали «болезному страдальцу» в миску лучшие куски, мужики старались не привлекать к работе, а девки бросали украдкой весьма заинтересованные взгляды. Особенно Иванка. Как только заметит, что я на нее смотрю, что бы ни делала, тут же остановится и косу теребит, словно ждет, пока я подойду.

Коса толстая, длинная… Думаю, если расплести, то укроет девушку, как шатром, ниже коленок. Вот бы поглядеть на такую красоту… единолично… особенно когда на ней больше ничего не будет… Во время переправы мокрые сорочки мало что прятали, и я хоть не глазел нарочно, но ведь не слепой. Так что примерное представление имею…

В своем мире я бы ситуацию в тот же вечер пробил. Дело нехитрое. Пара пошлых шуток, два-три комплимента как можно примитивнее, долгий и недвусмысленный взгляд, чтоб у девушки и тени сомнения не возникло, какие «достопримечательности» меня интересуют в первую очередь, и дело в шляпе. Если моя личность ей индифферентна – пошлет или уйдет, а если останется и шутку поддержит, значит, согласна на… второй тур марлезонского балета. Хватай и тащи…

Но это там, в мире победившей охлократии, а как здесь за девушками ухаживают – тайна за семью печатями. Может, еще проще. А может, наоборот – гораздо сложнее?.. И за «большой и чистой любовью» сиротка на сеновал вместе с кузнецом придет!..

В целом не смертельно – овчинка выделки стоит, такую красавицу не на всяком «глянце» увидишь. Но пока тема бракосочетания меня не греет… Я на Запорожье хочу. А туда, между прочим, женщинам вход запрещен под страхом смертной казни. Поэтому не будем смешивать кокосовые опилки и райское наслаждение.

Если я здесь не проездом, если загремел в прошлое всерьез и надолго – то над вопросом любви и семейного гнездышка раньше или позже придется подумать. Если доживу, конечно… А пока нечего тень на плетень наводить. Короче, «первым делом самолеты…», дальше видно будет.

Спасибо Василию… Будто почувствовал, что от безделья одни проблемы рисуются, и не делал «для ранетого» никаких поблажек. Под предлогом, что лошадям надо отдохнуть перед дальней дорогой, он на несколько дней отложил отъезд на Запорожье и посвятил все это время моему обучению.

Ворчливо изрекая народные мудрости о том, что «за одного битого двух небитых дают, а убитых так и вовсе целую копу», «умение на вороту не виснет», а «под лежачий камень и вода не течет», он часами заставлял меня упражняться в казацкой науке… Ездить верхом. Бегать, прыгать, ползать… Фехтовать, стрелять из лука (из-за небольшого запаса пуль и пороха мушкет мне дали только подержать и почистить). И особенно – бросать аркан. Втыкал в землю копье и глядел, как я ловлю его волосяной петлей. Стоя, сидя, лежа… На ходу и на бегу. Подпрыгивая на месте и стоя на одной ноге. Ну и само собой – с седла, на всех аллюрах. Иной раз у меня даже получалось…

Позабыв о том, что молчание золото, я не удержался и тоже как-то продемонстрировал обширное знание фольклора. Без запинки выдав самые расхожие в студенческой среде пословицы… Ученье свет, а неученье тьма. Тяжело в ученье, легко в бою. Сытое брюхо к науке глухо…

Последние два изречения заслужили одобрительный кивок запорожца, но прямых репрессий, к счастью, не последовало. Впрочем, уже немного поняв натуру казака, я мог быть уверен, что расплата за избыток знаний не за горами. Спасибо и на том, что он не заставлял меня тренироваться на виду у переселенцев, а с этой целью каждое утро мы отправлялись то на рыбалку, то на ловы. И уже там Василий гонял меня до седьмого пота. Так что после окончания тренировки я не мог даже плавать, а ужом сползал с берега в воду по шею и отмокал.

Наслаждаясь прохладой, невесомостью и покоем. Прислушиваясь к ноющим мышцам и радуясь жизни. Без преувеличения.

Да, пока еще многое было непонятно, а еще больше – непривычно. Часто не хватало самых обыденных вещей, типа зубной щетки или туалетной бумаги. Все время хотелось сладкого и, как это ни парадоксально – городского шума. Даже уши закладывало… Но в то же время я не мог не признать, что эта жизнь мне нравится гораздо больше, чем прошлая суета.

В том мире, без солидного стартового капитала и родичей-депутатов, я был обречен на безликое прозябание, перманентное безденежье типичного представителя офисного планктона, с весьма сомнительной перспективой карьерного роста. Или – муть мелкого частного предпринимательства, весь доход которого – мнимая независимость и букет нервных болезней. Банальная судьба одного из миллионов винтиков, легко заменимых и унифицированных до полного обезличивания, в урбанизированном сообществе периода накопления первичного капитала.

А здесь, на земле Войска Запорожского Низового, живущего по закону товарищества, оценивающего человека не по происхождению и прочих привилегиях, а за личные заслуги, – я мог подняться так высоко, насколько хватит ума, таланта и трудолюбия. Даже без учета уникального послезнания. Всего лишь опираясь на личные качества и желание. Так что стоило сцепить зубы, работать, благодарить учителя и, если жалеть, то лишь об одном: что в сутках двадцать четыре часа, а до намеченного отъезда на Сечь остается все меньше времени…

И я старался. Без дураков… Выкладываясь до изнеможения, до потемнения в глазах. Прекрасно понимая, что экзамен по пропущенным лекциям списать не удастся, а оценивать мои знания будут по двухбалльной системе: живи дальше или умри…

Может поэтому, сегодня Василий не стал меня гонять, а ограничился обычной зарядкой, когда он скакал на коне, а я бежал рядом, ощущая между лопатками тупой конец копья, и получасовым выбиванием у меня из рук любого оружия. Потом спрятал саблю, достал трубку, раскурил ее, пустил клубок дыма и задумчиво покрутил ус.

– Ну, вот что, Петро… Хватит рвать жилы. Как ни тужься, а все премудрости за пару дней еще никто не постиг. Пока конь привязанный, с седла ты уже не падаешь, о ножны собственной сабли на бегу не запинаешься… Ложку мимо рта не проносишь, а остальное приложится. Жизнь – самый лучший наставник.

– Беда всему научит…

– И за ответом в пазуху не лезешь… – кивнул казак. – До Базавлука путь неблизкий, так что сегодня отдыхаем, а завтра… с Божьим благословением и двинемся.

Услыхав о скором отъезде, я против отдыха возражать не стал. Заслужил, однако. Конечно, Василий прав – учиться мне еще и учиться, но ведь любая дорога начинается с первых шагов и, как сказано: осилит ее идущий. А я не то что идти, бежать, скакать галопом готов. А как иначе? Это же не в Гагры или Ялту на недельку смотаться… Своими глазами увидеть овеянную легендами, славную Запорожскую Сечь!.. И не просто увидеть, а стать ее частью. Не прикоснуться к истории, а попытаться самому ее написать… Зачем-то же судьба перебросила меня из будущего в прошлое? Голым и босым, но с трубкой прославленного кошевого в руке. И вот эта мысль компенсировала мне все неудобства и трудности, которые еще стоило преодолеть. Потому как в курьеры экспресс-доставки я точно не нанимался…

Ничто так не радует, как заслуженный отдых. Особенно первый час… Потом становится скучно. Дома я бы сериал какой в нете нашел или игруху запустил. На крайняк созвонился с кем-то из подружек. А дальше, как обычно: чай-кофе – потанцуем, пиво-водка – полежим. М-да… На что люди жизнь тратят.

О, кто о чем, а вшивый о бане. Лучше помолчу…

Полупуд чуть поодаль забросил несколько сетей, дымит трубкой да на куги посматривает. Ждет, пока который не заволнуется на воде, не подаст знак, что большая рыбина заплутала, пора вытаскивать. А в казанке первая ушица закипает… Из мелюзги, которую коптить смысла нет, а отпускать жаль.

К слову, здешняя мелочь – не тюлька, а вполне приличные, как рыбаки говорят, «лапти». С ладонь и больше. Вот только их «не берут». Не промысловый товар.

Красота… Или, как там Иван Васильевич говорил, правда, по совершенно противоположному поводу: «Лепота!» Лично меня вид из лоджии никогда не умилял – поскольку из нее я мог любоваться исключительно такими же бетонными «человейниками», а дышать… Нет, лучше не вспоминать о той смеси асфальтно-бензиновых испарений и продуктов жизнедеятельности миллионов биологических существ – именуемой городским воздухом.

А здесь… Чистый кислород. Нектар, а не воздух. Вот только лежнем лежать надоело. Как-то незаметно привык к движению. Вроде и устал, а на одном месте долго не усидеть. Пройтись, что ли?

– Василий! Я прогуляюсь? Вон к той излучине?

– Да хоть всю пойму вокруг оббеги, только не ори…

Не знаю, что меня потянуло сюда, какой такой внутренний голос, но оказалось не зря.

Пройти мимо было бы сложно. На заводь словно яркий солнечный блик лег – зеленоватая, чуть мутная, болотная вода здесь была чистая, небесного оттенка и хрустально-прозрачная до самого дна. На котором чинно возлежал невесть откуда приплывший с вешними водами символ христианской веры. Большой, метра три в высоту, не меньше. Похожий я только однажды видел… На кургане.

– Василий! Иди сюда!

– Вот неугомонный! Ну какого рожна тебе от меня надо? Дай спокойно порыбачить.

– Не-не, тебе самому взглянуть на это надо.

– Ну гляди, – ворча и покряхтывая, поднялся тот. – Если зря встал, побежишь с конем наперегонки.

Я не ответил. Все равно сейчас именно тот случай, когда лучше один раз увидеть, чем сто услышать.

– Ого… – уважительно протянул Полупуд. – Это где такой выворотило? Неужто аж от Самарских берегов доплыл?

Я тактично промолчал. Поскольку из всех географических привязок пока имел только Дикое Поле. А это на минуточку территория, соизмеримая с Белоруссией, Румынией или Польшей. Так что понятия не имел, насколько далеко от нас эта самая Самара, даже если угадаю, о чем именно говорит Василий… Реке, горе или городе? Единственное, что смущало – если мне не изменяет память – Самара впадает в Днепр выше самого первого, Кодацкого порога. И это стоило уточнить.

– Как же он… через пороги?..

– На все воля Божья, – развел руками казак. – Сам удивляюсь, но ближе городищ нет, а в деревнях кресты пониже… Впрочем, какая разница, Господу виднее… Вот только как его вытащить? – Василий озадаченно почесал затылок. – По воде не сплавишь, дно топкое. Сами увязнем… Как его только до сих пор болото не засосало?.. На руках тоже не вынесем. Дубовые брусья и сухие нелегкие, а вымокшие – тяжелее железа будут… А за конским хвостом святой крест волочить – тоже не годится. Чай, не басурмане…

– Это точно… – согласился я. – Тащить крест волоком совсем не дело.

– А я о чем? – вздохнул Полупуд. – Закавыка, однако… Что ж… Ничего не поделать, придется волоком. Авось, простит нам Господь невольное прегрешение.

– Не торопись, Василий… Обойдемся без богохульства. Есть у меня одна придумка. Только, прежде чем за дело браться, надо крышу куреня разобрать.

– Крышу?.. Разобрать?.. – запорожец постучал кулаком по лбу. – После того, как бабы два дня камыш резали, с утра до ночи из болота не вылезая?.. Петро, я даже не спрашиваю зачем… Они же нас… – Полупуд не закончил. Видимо, не смог с ходу придумать той, самой страшной казни, которой мы будем подвергнуты.

– Думаю, обойдется. Женщины набожнее мужчин… Когда узнают, для чего нам тростник нужен, сами в снопы увяжут и сюда принесут.

– Тростник?.. – переспросил Василий.

– Ну, да… Сделаем несколько больших вязок… Притопим, привяжем к кресту, а когда они всплывут, то и крест со дна поднимется. Останется только подвести его к гати… можно даже с лодки. А там, стоя на твердом, и на руки взять не составит труда.

– Поплавок… – Полупуд посмотрел на плавающие на поверхности плеса плетенные из куги круги, обозначающие место установки сетей. – Ну конечно же… Как я сам не догадался… Молодец, Петро.

Василий на радостях так хлопнул меня по спине, что чуть в воду не сбросил.

– Есть на то иной способ. Спасибо, что надоумил. И курень разбирать не будем.

– Какой?

– Стародавний… – усмехнулся запорожец. – Татары так целыми чамбулами через реки переправляются. Ну и казаки тоже этому научились. Связываем два бурдюка, пропускаем под руками и – плыви куда хочешь. При оружии. Даже в кольчуге или бехтерце. Пойдем, обрадуем Корсака. Честно говоря, я немного опасался, что не справится Иван с нашим табором. Не выдержат бабы на острове долго, взбунтуются… Станут домой, в родные края проситься. А то и сами в мандры подадутся. Теперь-то поутихнут. Увидят в этом перст Божий и угомонятся. Хотя бы на пару месяцев, а к тому времени и мы обернуться управимся.

Не зря большинство писателей сравнивает степь с морем. Как и на бескрайних водных просторах, здесь тоже, куда ни посмотришь, колышутся серебристо-зеленые волны, выкатывающиеся из-за горизонта и уходящие в бесконечность на противоположном краю мира. Может, стекают прямо на спины тем слонам, что взгромоздились на панцирь Вечной Черепахи?.. Животным тоже надо что-то кушать.

Местами волны кажутся темнее. Это сквозь неплотную чащу верхотравья, как покрытая мидиями отмель, проступает ковер молодой поросли. А в другой стороне – огромное светлое пятно. Значит, там почва победнее, посуше… и борющиеся за каждую каплю влаги, мощные корни многолетних растений: ковыля, чернобыля, полыни, рванувшие вверх с первыми весенними дождями, заглушили, убили все остальные, более позднее разнотравье. А там словно яркими красками плеснуло. Ромашки, маки, васильки… Чертополох, бодяки, репейник.

Солнце еще не вскарабкалось в зенит, но воздух уже душен от непередаваемо густого аромата всевозможных цветов… Ощущение, словно оказался запертым в подсобке парфюмерного магазина, где нерадивые грузчики расколошматили пару-тройку ящиков тройного одеколона, духов и прочего парфюма. Аж голова кружится… И водки не надо – знай, дыши глубже и получай удовольствие.

Шучу, конечно.

И все же – от елейных запахов разнотравья, зноя и тишины, сошедшей на степь взамен утреннему гомону – неудержимо клонит в сон.

Я еще борюсь с негой, а Полупуд давно не сопротивляется власти Морфея – знай покачивается в такт идущего шагом коня и громко посапывает… Пустив повод, то ли положившись на меня, то ли – что куда надежнее – доверившись лошадиному инстинкту. Потому как я сейчас все равно что пловец посреди моря. В какую сторону ни посмотри – «степь да степь кругом, путь далек лежит. В той степи глухой…». Тьфу три раза!.. Впрочем, до зимы еще далеко.

Кстати, о лошади. Как «корабль» степей, прерий, саванн и пампас отыскивает нужное направление, лично я ответить затрудняюсь. Ведь «плывут», фактически погрузившись с головами. Верхушки трав, словно ласковый котенок, поглаживают колени всадника… Правда, когда двигаешься не спеша. А по росе или после дождя, да галопом… Хлещут не хуже розг. Но сейчас мы не торопимся, так отчего бы и не вздремнуть часок-другой казаку?

С дороги все равно не собьемся. Ввиду полного отсутствия таковой. Во всяком случае – в обозримом с седла пространстве.

Я и сам бы с охотой вздремнул. Но, увы… В отличие от Полупуда, которому все ясно и понятно, хотя бы на ближайшее время, меня терзают мысли и сомнения. Впрочем, не только они одни… Слепни тоже упорно норовят отыскать обнаженные участки кожи, а то и попросту прокусить ткань сорочки. И если им это удается, особенно на спине, я начинаю подумывать о том, что Господь напрасно не дал человеку хвост…

И если свободного времени вдоволь, а заснуть не получается – в самый раз предаться воспоминаниям и рефлексии. О прошлом и нынешнем. А чтоб не только о грустном думать, то и о будущем помечтать… Но сначала воспоминания и анализ. Потому как учиться на собственных ошибках хоть и глупо, зато проще…

Мое рацпредложение по поднятию со дна заводи святой реликвии, уточненное и исправленное Полупудом, увенчалось успехом. Шести бурдюков, наполненных воздухом, вполне хватило, чтобы приподнять крест на буксирную глубину. Так и доволокли его, принайтовив к лодке. А уж там недостатка в желающих подставить плечо под ношу не было. Бабы облепили крест, как муравьи стрекозу, и занесли его к месту водружения, даже не останавливаясь.

Место выбрали и подготовили заранее. Сообразно христианским канонам, в которых я ни ухом ни рылом. Сам нюансы уточнять не стал, а когда сунулись ко мне за советом, сообразно легенде о монастырском воспитании и обучению в духовной семинарии, дипломатично отмазался. Мол, и постарше меня люди есть. Им и решать. Сочли мой ответ за смиренность, мудрость или последствие контузии, не знаю, но больше не приставали.

Потом был долгий молебен. Как я понял, за все сразу. И в честь воздвижения, и воздаяние за чудесное спасение, и просьба не оставить без опеки в будущем. Священника, само собой, не было, но женщинам это нисколько не препятствовало. Все нужные молитвы, а также их очередность, они и сами знали. Часа четыре пели, били поклоны… и плакали.

Ближе к концу молебна Василий наклонился ко мне и шепнул едва слышно:

– Кони оседланы. Бесаги полны. Поехали?

– Как? – удивился я. – Прямо сейчас? Даже не попрощавшись?

Василий испытующе поглядел, странно хмыкнул и дернул себя за ус.

– Проститься хочешь? Ладно, будь по-твоему. Дело житейское. Молодое. Это я уже душой зачерствел. А оно, может, так и надо…

Тогда я его не понял, но когда религиозно-официальная часть закончилась и начался праздник…

Нет, ну я совсем не ханжа и не пай-мальчик, доводилось отмечать разные даты в студенческой общаге и даже с выездом на природу, – когда вкус горячительных напитков не портят закуской, а от эстетствующих личностей за версту разит коноплей… Но чтобы здесь и сейчас… Как минимум за четыреста лет до окончательного раскрепощения женщины и победы сексуальной революции.

Врать не стану, никакого повального пьянства или свального греха в помине не было. Все гораздо скромнее и не на глазах у других. Пару раз меня, держа за руку и даже не прижимаясь, будто невзначай, случайно – отводили в укромный уголок, а там… так пристально и жалобно глядели в глаза, что нельзя было не пожалеть, оттолкнуть.

Улучив момент, я все же решился спросить Полупуда: мол, как все это понимать? На что казак, вздохнув и пожав плечами, ответил просто:

– Прощаются бабоньки. И с нами, и с жизнью прошлой. Одному Господу ведомо, как оно дальше сложится? Вернемся мы когда-нибудь с подмогой или сгинем за версту отсюда? Степь – она и мать, и мачеха… По-разному случается… Те, кому есть кого ждать или во что верить, к нам не идут. А тех горемычных, что совсем одни на всем белом свете остались, если на то благословение будет, судьба дитем одарит. Не угаснет род, не затухнет…

– Погоди, погоди… Каким еще дитем? А отцом кто будет? В смысле, мне что, потом на них жениться придется?

Если я когда-либо еще увижу подобное выражение на лице казака, то буду знать, как выглядит крайнее удивление.

– Ну ты как брякнешь, Петро, – хоть стой, хоть падай, – пробормотал он, то ли откашлявшись, то ли отсмеявшись. – Ты ж не магометанин, чтобы гаремом обзаводиться?.. Не, ежели какая по сердцу придется и сама не прочь будет – совет вам да любовь. Казаку жену иметь не возбраняется. Правда, из куреня выпишут, но это ничего – в паланке осядешь. А в походе все равно вместе будем… Но сейчас об этом не думай. Вдовы да сироты не ласки от тебя ждут, хотя… тоже не помешает. Главное, – чтобы дальнейшая жизнь смысл имела. Наперекор всему, вопреки смерти, которая отняла родных и близких. И не нам или кому иному их за это осуждать. Понимаешь?

– Да… Воин только за себя да друзей в ответе, а бабы – они за весь род человеческий.

– Умно сказано. Хорошие у тебя наставники были, Петрусь… Вот и соответствуй, – крепким, ободряющим хлопком по спине Полупуд, как бы невзначай подтолкнул меня к той самой русокосой Иванке. Ох и пригожая ж дивчина, спасу нет! Теперь, когда гормоны угомонились, я мог утверждать это со всей ответственностью. И впервые за весь вечер сам взял девушку за руку.

Она чуть заметно вздрогнула, взглянула испуганно, но ладошку не отняла. Стояла только как окаменелая.

– Не бойся… Не обижу… – нужные слова сами нашлись. – Пойдем, просто посидим где-нибудь… Хочешь, я покажу тебе на небе Большую Медведицу?

Вот и не верь, что мужчина и женщина совершенно разные биологические виды. То стояла, дрожала, будто на морозе, а тут – вмиг потеплела. Словно я невесть что доброе или умное сделал. Может, они и в самом деле откуда-то с других звезд к нам на Землю прилетели? Поскольку, если даже послать подальше Дарвина с его обезьянами, не может же мое собственное ребро быть настолько красивее своего хозяина. Хотя… если по аналогии с побегом и пнем…

Медведицу искать не стали, а на россыпи Млечного Пути все же посмотрели… Ближе к утру. Когда на небе уже начали задергивать тюлевый полог. А потом Иванка сказала то, о чем другие молчали:

– Ты, пожалуйста, уцелей, Петро. Я буду ждать…

Пара слов всего, а какая дилемма образовалась. С одной стороны – радоваться надо. Это же важно, когда ждут. А с другой – ощущение, будто ненароком в долги влез. Хотя с Иванкой действительно было хорошо. С другими… ммм… приятно, а с ней – хорошо. Вот и думай, казак, суши голову. Нет, как ни крути – это правильно, что их на Сечь не пускают. Какой там боевой дух? Одно расстройство и душевное смятение…