Глава восьмая
– Да, Иван… – помотал головой Полупуд. – Казак ты, скажу откровенно, так себе, как и все мы, грешные. Из самопала в стену куреня с пяти шагов попадаешь. Саблю в руке тоже крепко держишь, ветром не выдует… Зато языком ворочать умеешь, не чета другим. Слова как картечь из гаковницы вылетают.
– Вот те святой крест, – размашисто перекрестился Корсак. – Ни одного слова не соврал. Как на исповеди. Чистая правда…
– Да я верю, верю… – успокоил его Василий. – Хотел бы соврать, придумал бы ловчее. Сказывай, что дальше было.
– Дальше… – Иван набил трубку, раскурил не торопясь и прикрыл глаза. Возвращаясь мыслями в прошлое. – Не знаю, сколько я провалялся без памяти, но когда очнулся от крепкого пинка, небо уже серело. Харцызы бродили лютые, как шершни у разоренного гнезда. Только и знали, что переругиваться. Из их настроения и услышанного я понял: Лаврина поймать не удалось. Ушел… Это известие и мне сил придало. Был уверен, побратим не оставит в беде. Что-нибудь да придумает…
– Да, – кивнул Полупуд. – Лаврин был мастак на разные штуки… Куренной часто приговаривал, что Капуста в кипятке не только не сварится, но еще и сухим из воды выйдет.
– А я о чем?.. Но, видимо, где-то мы нагрешили слишком, вот везение наше и закончилось. Земля тебе пухом, братка…
На этот раз Корсака даже с земли поднимать не стали, а долго, с остервенением пинали лежачего, большей частью норовя попасть сапогом в лицо. К счастью, руки у казака были связаны спереди, и он ухитрялся хоть немного, но прикрывать голову. Зато спине досталось, как снопу на току. Несколько раз хрустнули ребра, и тело обожгло острой болью, рот заполнился кровью. Иван совсем попрощался с жизнью и стал шептать разбитыми губами «Верую» – решил, что харцызы так и забьют до смерти, но у Дьяка были другие виды на пленника. Дав разбойникам сорвать злобу за бессонную ночь, он остановил избиение.
– Хватит… Остынь, Лушня! Uzak dur, Махмуд! Я хочу услышать его вой!.. Медведь! Где кол?
– Угомонись, атаман… – проворчал в ответ тот самый здоровяк, что хотел ремней нарезать. – Ты не забыл, что мы в Диком Поле, а не в лесу? Здесь чернобыль и полынь самые большие деревья. Так что, если непременно на кол посадить казака желаешь, придется его с собой забрать. Пока хоть на какую-то рощицу не наткнемся. Думаю, к вечеру что-нибудь подходящее отыщется. Если на север двинемся.
– Что?! – Дьяк в сердцах топнул ногой. – Нет. До завтра ждать не будем. Сегодня казним пса запорожского. Сейчас. Собирайте все, что горит… Поджарим ублюдка. Это даже веселее… А пока бросьте его на угли, пусть греется.
Харцызам повторять не пришлось. Головорезы и сами любили такие забавы. Сразу несколько подхватили Корсака и швырнули в едва тлеющий костер. Тот самый, на котором Иван готовил ужин. От зайца давно и костей не осталось, зато и жар поостыл. Едва-едва теплился. Даже рук не согреть…
Атаман харцызов помолчал немного и раздраженно сплюнул.
– Черт… Как ни дерьмо, то обгаженная щепка! Там поди зола одна, а я так явно представил, как ублюдок запекается, что даже гарью пахнуло. Ну, ничего, сейчас раздуем огонь. Быстрее пошевеливайтесь!
Знакомец мой не удержался и громко охнул. Похоже, для водяной нежити смерть в огне была во сто крат ужаснее любой другой гибели.
Корсак и Василий мгновенно развернулись в его сторону, но видеть не могли. А тот уже замер неподвижно, прижав переднюю ласту к губам. Мол, все-все, продолжай, молчу и мешать не буду.
– Что это? Рыбина плеснулась? – удивился Иван. – Для птицы или выдры поздновато.
– Выхухоль… – подумав, ответил Василий. – Они ж слепые. Им что день, что ночь. Не отвлекайся, сказывай дальше…
– Да я почти закончил уже…
Огонь харцызы таки раздули… Сухие стебли многолетних трав полыхнули весело, и хоть жару от них почти не было, но все же припекло Ивана основательно. Особенно в тех местах, где сквозь прорехи в одежде светило голое тело. Казак не сдержался и застонал.
– Что, нравится?! Погоди, погоди… скоро не так запоешь и запляшешь… Еще огня! Еще! – закричал Дьяк разбойникам. – Тащите сюда все, что горит!
Понимая, что последний час уже совсем близок, Иван поглядел в небо и произнес:
– Господи, ты все видишь! На тебя одного уповаю. Если суждено мне нынче умереть – прими душу без покаяния…
– А ты покайся… – гоготал атаман. – Глядишь, он и смилостивится. Пошлет тебе на выручку ангела с мечом… или хотя бы ливень огненный. Нам на погибель. Давай, давай. Поведай, скольких бедолаг самолично убил? Дюжину, две? А, может, еще больше?
Но погруженный в молитву Иван уже не слушал харцыза. Потому как никто сейчас не мог встать между его душой и Спасителем. Он даже не услышал первых тревожных криков и поднявшейся в лагере суматохи. Как и не обратил внимания, что впервые в жизни утренняя заря занималась не на востоке.
– Атаман! Степь горит!
– Бежим! Быстрее!
Даже при полном затишье степной пожар несется быстрее лошади, а если попутный ветерок задует – не всякая птица улететь успевает. Огонь в мгновение ока подминает целые версты, весело скользя по верхотравью легким, гулким пламенем. И только после, сопя и потрескивая, выжигает все дотла тяжелой, черной поступью низового жара.
Если кто хоть раз не то что побывал в таком переплете, а всего лишь наблюдал издали, тот ни одной секунды не промедлит. Разве что – высматривая: куда бежать? Да и это сподручнее делать на всем скаку.
Так что и харцызы вмиг позабыли обо всем, кроме спасения собственной жизни.
Не дожидаясь разрешения атамана, сбросив с коней всю лишнюю поклажу, они запрыгивали в седла, а некоторые и на это время не тратили – садились охлябью. А уж тревожно прядущих ушами коней, испуганных доносимым запахом гари и гулом, характерным для степного пожара и сметающей все на своем пути первой волны паводка, даже понукать не пришлось. Рванули с места вскачь, только копыта замелькали.
– Это беглец поджег, не иначе… – догадался атаман разбойников. – Понял, что товарища не спасти. Так отомстить решил.
– Нам какая разница, Дьяк! – Медведь нетерпеливо переминался, с трудом удерживая под узду двух выплясывающих коней. – Торопись, атаман!
– Погоди, запорожца порешу… – харцыз потянул из ножен саблю.
– Кой черт тебе в нем?! – в сердцах заорал Медведь, взгромоздясь в седло. – И без нас сгорит! О себе заботься!
– Сейчас, сейчас…
– Ну и черт с тобой! Пропадай вместе с ним! Я ждать не буду! – рявкнул здоровяк, бросил атаману повод второго коня и, не оглядываясь, пришпорил своего.
Понимая, что его ждет, если останется без коня, Дьяк подчинился. Прокричал какое-то проклятье, но так как товарищ уже скакал прочь во весь опор, а оставшийся конь рвал повод из рук, ворочая налитыми кровью глазами и роняя с губ пену, харцыз не стал испытывать судьбу. В конце концов, у избитого до полусмерти и связанного казака не было ни одного шанса на спасение.
– А однако ж ты выжил, – хмыкнул Полупуд.
– Скажу без утайки, сам удивляюсь… – пожал плечами Корсак. – Огонь, что харцызы подо мной разожгли, к тому времени перекинулся на одежду, и стало так припекать, что больше ни о чем думать не мог. Вертелся, как уж на сковороде, стараясь из костра выкатиться да пламя сбить… Да только со сломанными ребрами не шибко повертишься. Боль была такая, что я в очередной раз сомлел… А когда очнулся – все вокруг черно и пышет жаром, как в преисподней, а я лежу посреди этого пепелища, аки Адам. Наг и благостен. Оселедец и тот под корень выгорел, – Иван снял малахай, демонстрируя розовую и лысую, как ладонь, всю укрытую узлами многочисленных ожогов голову.
– Изрядно… – оценил Василий.
– Ото ж то… – согласился Корсак. – Но и путы мои огонь не пощадил. Сгореть не сгорели, а истлели достаточно, чтобы порваться. Освободился, встал, огляделся, да и побрел сюда… Без коня и оружия в Диком Поле долго не заживаются, сам знаешь. Помощь то ли будет, то ли нет… А здесь мы всегда в тайнике кое-какой припас на черный день хранили. В общем, добрел с горем пополам… Подлечился… Перезимовал. Сперва хотел по весне на Запорожье двинуться, а потом решил дождаться, когда промысловики сюда придут. Хорошее ж место… Редкий год сюда не хаживали. Не из нашего куреня, так другие. Не дождался…
– В том году Кош Молдавскому господарю на помощь ходил… – объяснил Полупуд.
– Вон оно что, – Иван покивал понимающе, но как-то равнодушно. – Ну, я примерно так и думал… А не зная броду… на Сечь соваться не рискнул. Не решился один в такую даль пускаться. Не смог забыть пережитого. Да оно само не давало… Особенно перед дождем… Перезимовал опять здесь же. И не заметил, как отшельником стал. Не тянет больше к людям…
Казак помолчал немного и продолжил чуть смущенно:
– Обида, по правде сказать, меня сильнее боли мучила. На Лаврина… Я же побитый, с поломанными ребрами медленно шел… И все думал: если это он подпал учинил, то почему не догнал… Не выследил?.. – и Корсак снова перекрестился. – А оно вон как. Прости еще раз, побратим…
– У каждого своя судьба… – рассудительно отозвался Василий. – Меня, к примеру, людоловы третьего дня в муравьиную кучу сунули… И если б не Петруха, там сейчас бы уже только кости оглоданные белели. Так что не нам судить божий промысел. Может, для того Господь тебя сюда и направил, чтобы теперь ты всех этих несчастных баб да детей, чудом неволи избежавших, приютил и оберег? И чем казнить себя да сокрушаться, лучше подумай, как зимовать с ними станешь. Теперь это твоя семья и твое войско, Иван Корсак… Во всяком случае, пока мы с Ангелом их мужей да сыновей не отыщем… И я думаю, что спасти сорок душ – хорошая плата за одну жизнь. Лаврин Капуста был бы доволен, что не зря погиб…
Произнеся все это, Полупуд лег на бок, надвинул на глаза шапку и почти тотчас размеренно захрапел. Негромко, но так сладко, что тревожить его не осмелился бы и самый приставучий собеседник. Даже если не поверил…
Так что Корсак озадаченно почесал затылок и как бы в первый раз оглядел спящий лагерь… Потом посмотрел на меня.
– Ты… отдыхай, парень… Как там Василий тебя назвал? Ангел? Чудно… Ну, да не мое это дело. Намаялся небось? Вот и ложись. А я на всю оставшуюся жизнь отоспался. Покараулю…
* * *
Утро пришло не с солнечными лучами или петушиным криком, а с тихим шелестом дождя, конским топотом, бряцаньем оружия и громкими восклицаниями. А для меня лично – роль будильника сыграл не слишком вежливый тычок в бок.
– Просыпайся, Петро… Басурмане пожаловали.
Сон как рукой сняло. Я мгновенно вскочил на ноги, уже почти привычно нашаривая рукой саблю.
– Тихо, тихо… – ухмыльнулся Полупуд. – Что ты как заяц на пашне скачешь? Только птиц растревожишь.
– Птиц?.. – я все еще ничего не понимал. Не привык к таким побудкам. Мне бы контрастный душ принять, чашечку кофе с круассаном выпить. Пришлось довольствоваться собранными в ладонь дождевыми каплями, все чаще просачивающимися сквозь густую крону леса. И попил, и умылся.
– Ну да… – запорожец уже смирился с тем, что имеет под своей опекой несмышленыша. – Здесь же истовое птичье царство… Испугаются, взовьются тучей над зарослями – вернее приметы и не надо. Сразу укажут басурманам, где беглецов искать. Нас то бишь… Так что ты давай без прыжков и резвых движений. Ненастье нам на руку, птицам тоже мокнуть зря не хочется, но лучше поберечься… Тарас, вон, сходил уже.
Василий кивнул в сторону молодого крестьянина, вокруг которого хлопотали несколько молодиц.
– Что с ним?
– В дозоре стоял. Услышал, как татарва прибыла. Задумал посчитать их… Вот и поймал стрелу. Считай, дважды в рубашке родился. Первый – голомозые на слух били. От того только плечо зацепили. Второй – стрела чистая, не отравленная. Что у басурман редкость большая. Очень они любят, когда враг мучается. Так что ты запомни, на будущее… Случись что, рану сперва расширить… чтобы побольше крови вытекло. Если жила не задета и мух нет, то и не перевязывать вовсе, пусть яд с сукровицей выйдет. А как подсыхать начнет, щедро окропить рану соком тысячелистника и его же листьев измочаленных под повязку положить. Потом сменить на капустный лист или подорожник. Они жар вытягивают. А если надо все быстро – замешать тесто из пороха на водке и залепить. Но ненадолго… При первой же возможности рану надо очистить и снова кровь пустить. Иначе пропасница может кинуться.
– Я понял… От лихорадки, да и просто от жара крепкий отвар из вербовой коры хорошо помогает… – я вовремя вспомнил историю открытия салициловой кислоты. – А пока отвар будет остывать, горсть муравьев в него надо бросить.
Это уже собственная придумка. Но как иначе использовать муравьиную кислоту, я сходу не сообразил. Не рекомендовать же взрослым людям веточку в муравейник совать, а потом облизывать. Лечение должно быть солидным, иначе в его силу не поверят.
– Да? Я запомню… Одарка? Слышала? Делай, что Петро сказал. Ставь казанок на огонь и вари кору. А мы – пойдем на берег, глянем на гостей непрошеных. У тебя глаз зоркий, приметливый. Дождь нам на руку, никакой шелест не выдаст. Только вперед все рано не суйся. Держись позади меня.
В детстве я зачитывался книгами Фенимора Купера и Карла Мая о Диком Западе, и всегда у меня вызывала сомнение правдивость описываемого в романах умения индейцев бесшумно передвигаться по лесу. Ну, невозможно это!.. Сколько раз сам пробовал… Ветки осторожно раздвигал, под ноги глядел, а все равно – нет-нет да и треснет какой-нибудь сучок, незаметный под опавшей листвой. Да как хрустнет! За сто шагов слышно…
Вчера днем я об этом не задумывался, но теперь, когда мощный, неуклюжий с виду, как битюг, Василий шел впереди меня, невольно вспомнил. Ибо казак производил шума не больше, чем порхающая с цветка на цветок бабочка. Несмотря на то что в руках держал мушкет, да и под ноги как бы не особенно глядел. Смысла нет, темновато еще…
Представив себе на мгновение летающего над лугом Полупуда, я зазевался и уткнулся запорожцу в спину.
– Тихо… увалень… – проворчал тот тем особенным шепотом, который слышен только стоящему рядом. – Топочешь, как лошадь. Гляди… Вон они, гости незваные. Кружат по берегу, к переправе готовятся. Понятное дело, как ни старайся, а следы от такого стада не спрячешь. Слепой бы нашел… Слава богу, дождь пособил… Хоть и поздновато зарядил, но все же… Вот и сомневаются голомозые, не могут точно понять: сколько нас и как давно переправились?
Сквозь полупрозрачную серую завесу моросящего дождя копошащиеся на противоположном берегу пешие и всадники казались персонажами из сновидения. Или не слишком удачного трейлера к очередному историческому блокбастеру. Слишком много суеты и ни одного крупного плана. Взять бы хоть того, что уже зашел на гать и, тыкая впереди себя копьем, осторожно, мелкими шажками приближается к первому повороту. Колоритный персонаж. Один только кожух наизнанку чего стоит… О! Да он никак помочиться решил? Вот паскуда! Все, теперь пью только кипяченую…
– Две дюжины… – подсчитал врагов Василий. – Больше, чем хотелось. Днем раньше – несдобровать бы нам. А теперь – приходи, кума, любоваться… Спасибо Ивану, есть чем басурман встретить… – запорожец ласково похлопал ладонью по мушкету и принялся заряжать оружие.
Неторопливо засыпал в ствол порох, вложил пыж, пулю, придавил шомполом, примостил ствол на специальную рогульку и стал выцеливать татарина.
– Погоди, Василий… Может, не стоит их прямо сейчас беспокоить? Ты сам сказал, что басурмане не могут понять, как давно мы переправились.
– Дождь сохранению следов не способствует. Видят, что не раньше вчерашнего дня. А вот – к обеду мы управились или позже – это уже невдомек.
– Ну, так пусть и думают, что беглецы далеко. Пусть поторопятся.
Казак посмотрел на меня пытливым взглядом и подергал себя за ус.
– Угу… Не иначе ты опять что-то придумал… Выкладывай.
Легко сказать…
– Хорошо, только обещай не смеяться.
Полупуд вздохнул и пожал плечами.
– Связался черт с ребенком… Рассказывай, а там посмотрим: смеяться или плакать. Да не тяни вола за дышло, Петро… Видишь, голомозый уже второй поворот нащупывает. Самое время басурману лишнюю дырку сделать.
– И многих ты успеешь застрелить, пока они кусты стрелами не засыплют?
Казак подумал и уверенно ответил.
– Троих точно упокоить успею. Но ты прав, надо сперва щит смастерить. Ты его над нами подержишь. От стрел прикроешь. Тогда и целый десяток положить можно. Жаль, у Лиса только одна «янычарка». В два ствола мы бы со всем отрядом справились. А так – не успеем. Перебегут раньше…
– Это если бежать, – кивнул я, подводя казака до собственной придумки. – А ежели плыть?
– Что ты, ей-богу, вечно глупости спрашиваешь? – фыркнул Василий. – Любому ж понятно, что плыть дольше.
Потом помолчал немного и продолжил задумчиво:
– Знаешь, Петро… Гляжу я на тебя и вижу желторотого новика, еще ни разу не сходившегося в бою с врагом… Белоручку – наверняка не державшего в руках ни косы, ни лопаты… А как в глаза посмотрю, чудится мне, что ты постарше седого Карпа-бандуриста будешь – самого древнего на Сечи деда. О котором сказывают, что он вторую сотню разменял аккурат в тот год, как на Томаковке новый Кош закладывали. И знаешь такое, что другим неведомо… Дурость же несусветная глядеть, как татары переправляются и не препятствовать, но я ничего не делаю, верю тебе. Выкладывай, что задумал?
– Ну, я просто подумал, если у басурман подстилку из-под ног выдернуть…
– Выдернуть, говоришь? – глаза у Василия заблестели.
– Извини… понимаю… глупость сказал…
Но казак меня уже не слушал.
– Значится так, сиди здесь. Гляди за переправой. Как только басурманин переберется, дай знак. Крикни пугачом. Как я учил. Дважды. Только сперва за дерево спрячься. Они ж не дурные, знают, что в такую погоду птица молчит. Могут стрелу пустить. А я быстро…
– А что делать, если он не только выберется, но и дальше пойдет?
Казак пожал плечами.
– Вообще-то не должен. Чего одному в заросли лезть? Ну а если… Сабля у тебя есть. Держать умеешь. Пора и в деле себя попробовать. Главное, не бойся. Татарин он на коне да с луком или копьем чертом скачет, а пеший не боец. Если не забоишься – справишься. А нет, так убегай в лагерь. Бабы еще не остыли, мигом ему козью морду скрутят.
Подколол или всерьез посоветовал, я так и не понял. А покуда переспросить собирался, казак исчез, словно призрак. Даже жутко стало, и мурашки по спине пробежались. Или это от того, что я снова один? Легко выдумывать хитрые способы и давать мудрые советы, сидя в безопасности, и совсем иное – остаться с ней с глазу на глаз. Вон… чапает по гати. И не поскользнется ж ни разу, сволочь. Ну, оступись, зараза…
Бог или дьявол, но кто-то мои мольбы услышал. Татарин взмахнул руками и плюхнулся в воду. Что было встречено дружным хохотом сородичей. Правда, смех очень быстро затих, когда басурмане поняли, что самостоятельно разведчик из водоема не выберется. Во всяком случае, быстро.
По оставленным им вехам двое голомозых, опираясь на копья, поспешили на помощь. И общими усилиями вытащили незадачливого товарища. Обговорили между собой что-то, я не понял ни слова, и разведчик продолжил искать проход, а спасатели вернулись к остальным. Только теперь шли гораздо медленнее, и каждый шаг прощупывали копьями. Видимо, упавший сообщил сородичам о коварном дне запруды.
Ну, как бы там ни было, несколько лишних минут это нам подарило. Мне – чтобы побороть неуверенность – не может навевать страх тот, кто смешон, а остальным на подготовку. Жаль только, что Василий не удосужился посвятить меня в подробности. Может, моя идея была круче, ну да теперь пойме тмолько после того, как все завершится.
Тем временем татарин уже вышел на последний, прямой отрезок и мог бы выбраться на берег буквально за считаные минуты, если б знал об этом. Но, к счастью, басурман оставался в неведении, а купели хватило, чтобы он по-прежнему внимательно прощупывал гать, прежде чем шагнуть.
И все же ничто не тянется вечно. Вот и басурман таки дошел. Выбрался на сушу и отряхнулся, словно зверь. Впрочем, меховая шапка, тулуп наизнанку делали его весьма похожим на волка. Не матерого зверюгу, но все равно достаточно опасного, чтобы отнестись пренебрежительно.
Заглядевшись на врага, я чуть не позабыл о приказе Полупуда. А когда вспомнил, шагнул за дерево и дважды крикнул пугачом.
– Пугу, пугу!
Услышал казак сигнал или нет, не знаю, а татарин отреагировал весьма живо. Упал на землю, перекатился пару раз и, быстро-быстро перебирая всеми конечностями, на четвереньках метнулся в ближайшие кусты. Остальные басурмане, все еще остающиеся на другом берегу, тоже то ли услышали пугача, то ли заметили маневры разведчика, но мигом ощетинились луками. Стрелять, правда, не стали. Не расслышали или правда, в дождь у них с этим делом не очень?
Это радует. Если дождь помеха, то уж падение в воду и того круче будет. Лишь бы Полупуд успел.
Стоп! Вот же я тупой! Что он в любом случае должен сделать? Добраться до гати под водой и привязать к ней веревки. Незаметно! А как он это сделает, если и с одного берега, и с другого на запруду татары глядят? Вот… Тем, что напротив, я помешать не могу, а который рядом – отвлечь обязан.
Значит, вызываем огонь на себя.
Я нагнулся, поднял с земли комок земли и бросил в направлении тех кустов, куда спрятался басурман. Целясь в другой куст, чуть в стороне и ближе ко мне.
Татарин услышал. Ветки в том месте, где он засел, дрогнули. Жаль, лучник из меня неважный, да и лука нет, а то бы…
Ветки шевельнулись еще раз, теперь ближе к тому месту, куда упал комок. Подкрадывается, значит… Ну, а мы пойдем другим путем. И план самый простой – зайти со спины и рубануть со всей дури. Куда попаду.
Саблю я вытащил загодя, чтоб с непривычки не запутаться в самый неподходящий момент. А уж двигался так осторожно, что сам себя не слышал.
Это я не слышал, а басурманская морда как-то учуял. И когда до кустов оставалось всего пару шагов, с рычанием выпрыгнул оттуда навстречу. От неожиданности я забыл про оружие и, видя летящего на меня врага, не придумал ничего лучшего, как отшагнуть в сторону и врезать ему в ухо. Хук слева у меня всегда неплохо получался. Татарина унесло в следующие кусты, а я только теперь вспомнил о сабле. И, выставив клинок перед собой, осторожно двинулся посмотреть, как там басурман. А то что-то долго не показывается.
Татарина в кустах не нашлось. И это мне не понравилось. Играть в «кошки-мышки» с вооруженным противником не самое приятное времяпровождение.
Услышал шум позади и резко развернулся.
В шаге от меня, оскалив зубы, на землю оседал мой противник. А за ним возвышался Полупуд.
– Заставь дурня Богу молиться… – проворчал казак со вздохом, но ни слова упрека больше не прибавил. – Держи, – протянул мне скрученные в жгут поводья. Мокрые, как и он сам. – Сейчас Охрим волов приведет. Прицепите. Корсаку скажешь, что я позицию справа от гати займу. Нехай слева мостится. Слабину выберите сразу, но тащить только по моему свисту.
– Так ты что, уже привязал? – моему удивлению не было предела.
– Привязал… – подтвердил казак, как само собой разумеющееся. – А что, ты иначе как-то хотел?
– Нет, но… – я хотел спросить, как он сумел так быстро обернуться, только Полупуд не дал.
– После, Петро, сейчас не до разговоров. Управитесь, беги ко мне. Может, мне твоя помощь понадобится.
Этой фразой запорожец одним махом прицепил мне крылья и нимб. Ему! Моя! Помощь!
Хорошо Охрим с волами чуток задержался, а то пришлось бы объяснять, с чего я так сияю.
Для надежности привели две упряжки. Поставили их друг за другом и зацепили буксир. Волов передвигать не стали, не факт, что круторогие остановятся по первому слову. Слабину выбрали, заведя вожжи вокруг дерева, используя мощный ствол как натяжной валик. Оно и надежнее. Нагрузку по вектору распределяет…
Свист ждали все, но прозвучал он, как водится, неожиданно.
– Цоб-цабе! – закричал Тарас и щелкнул кнутом. Серые вскинули головы, махнули хвостами и шагнули вперед… Сыромятные вожжи натянулись так, что аж зазвенели. Волы на мгновение задумались и шагнули еще раз.
Со стороны запруды донесся треск, крики и громкие всплески. А еще секундой позже гавкнули мушкеты. В ответ татары взвыли дурными голосами, но, похоже, только этим и могли ответить.
– Тпру! Стой! – дядька Охрим и Тарас кинулись останавливать волов. Задача разнести гать в хлам не ставилась. А я побежал к Василию.
Из того места, где он пристроился для стрельбы, была хорошо видна запруда, сейчас напоминающая бурлящее варево. А вместо пены – головы, шапки и кожухи. Упав в воду, татары попытались встать на ноги, но илистое дно тут же вцепилось в добычу и потянуло вниз. Пришлось спасаться вплавь… Что не так просто сделать с оружием в руках и одежде. С оружием татары расставаться не хотели. С одеждой, впрочем, тоже… Особенно те, кто оказался ближе других к гати. Но именно с них и начали отстрел казаки. Едва кто-то, уже решивший, что поймал удачу за хвост, крепко вставал на ноги, как в голову или грудь прилетал свинцовый гостинец.
Всего четыре раза бахнули мушкеты, а желающих взобраться на гать больше не было. Зато появились те, кто решил, что тело сородича держит ничем не хуже…
А запорожцы неторопливо перезаряжали мушкеты и слали пулю за пулей в это вопящее и орущее месиво из тел.
Не могу сказать, сколько прошло времени, но закончилось все довольно быстро. Я даже толком проникнуться трагичностью момента не успел, а перед глазами снова мирно дрожала легкой рябью ровная поверхность самых обычных плавней. А татарский чамбул исчез бесследно. Даже тот, которого оставили сторожить лошадей, с дикими воплями убежал прочь, вопя во все горло и размахивая руками, будто пытался взлететь или отбиться от невидимого врага. И только одинокий малахай, каким-то чудом зацепившийся за одну из вех, указывал, что здесь кто-то был.
– Спасибо, Петро… – Василий отставил мушкет и крепко стиснул меня за плечи. – Не от себя благодарю, казак со смертью навеки повенчан, а за молодиц да детей. Мудр ты, аки Соломоновы чеботы. Этого не отнять… Хорошо придумал. Но глядя на то, как ты с оружием управляешься, я больше краснеть не буду. С живого не слезу… Так и знай. Не хватало, чтобы на Низу в нас пальцами тыкали.
* * *
Полупуд высказался, продемонстрировал мне кулак, а потом пронзительно свистнул. Подождал немного, прислушиваясь, и свистнул еще раз. Уже не так громко.
– Чего высвистываешь, как дурень на Пасху? – негромко проворчал Корсак, показываясь из-за деревьев. – Чай, не глухой.
– А кто тебя, старого пса, знает? Бери Охрима, пару-тройку молодиц попроворнее и собирайте коней. А у нас с Петром еще одно дело имеется. Петрусю, сынку, не спи, шагай за мной.
Откровенно говоря, у меня не было ни малейшего желания соваться в воду, буквально через несколько минут после виденного. Но выказать трусость… Увольте. Тут не там… От такого косяка до смерти не отмоешься и никакие провалы в памяти не помогут.
Кони в табуне менее пугливые, или казак знал заветное слово, но он совершенно спокойно двинулся к ним напрямик, и те не выказали особого беспокойства. Некоторые даже пастись не перестали. Только вороной жеребец аталыка отпрянул в сторону, ощерил зубы и недовольно фыркнул. Настоящий красавец, особенно на фоне прочих лошадок – косматых и низкорослых. Чуть-чуть повыше пони.
– Вот аспид, – довольно похвалил его казак, демонстрируя кулак. – С норовом. Наверно, поэтому бек тебя не себе оставил, а наставнику подарил. Ну да ничего… Сейчас недосуг, а потом поглядим, какой ты под седлом будешь…
Жеребец косился, прядал ушами, но больше враждебности не выказывал. Василий походя подхватил под узду одну из кобыл, потом повернулся ко мне. – Готов к обучению? Знаешь, зачем мы здесь?
Учитывая тот факт, что собирать лошадей казак поручил Корсаку, значит, не за этим? Добро оброненное подобрать?.. Ерунда. Если трофейщики назначены, то какая разница? Вещи собрать всяко проще, чем за конями гоняться. С этим и бабы управятся. С чего бы запорожец нам дело полегче выбрал? И что в сухом осадке остается?.. Беглец! Как же я сразу не вспомнил?..
– Татарина ловить будем?
– Верно, – подтвердил Василий, подъезжая и передавая мне повод.
Не зная, чем их беглецы встретят, басурмане коней не расседлывали. Так что пока я думал, казак не только второго коня поймать успел, но и верхом уселся.
– Были б мы обычным войсковым отрядом, даже голову морочить бы не стали. Один в степи, пешком… Пускай бежит на все четыре стороны. Доберется до родного улуса – значит, Аллах очень сильно его любит. Но что если случится именно так, и он расскажет другим басурманам, где спрятаны сбежавшие невольницы?.. Не стоит судьбу испытывать. Господь помогает тем, кто и сам не ленится… Так что придется ловить. А где? След найдешь?
Шутит он, что ли? Да вокруг на полверсты все истоптано, так что живой стебелек не найти. Впрочем, раз спрашивает…
Первым делом я тоже взгромоздился на кобылку. Сверху лучше видно. Получилось ненамного выше, но все-таки. Поерзал мокрым задом по такому же седлу, устраиваясь поудобнее, (не слишком приятные ощущения), потом задумался. Что мне сразу показалось странным? А то, что кони оседланы, а басурман бросился наутек пешком! Значит, его обуял тот запредельный ужас, когда человек перестает хоть что-либо соображать и действует на уровне первобытных инстинктов. Как бы рано степняки ни садились на коня, хоть буквально с рождения, ходить человечество научилось много раньше. И если это так, то убегать он должен кратчайшим путем, как слепой, не разбирая дороги. То есть по прямой! А как много вокруг прямых троп?
Я приподнялся в стременах и еще раз неторопливо огляделся. Дождь, к счастью, немного поутих, и хоть не с первого взгляда, но более темную линию, уходящую вдаль, там, где травы еще стояли в полный рост, я смог заметить.
– Там? – не слишком уверенно указал направление.
– Добро… – запорожец вроде как удивился. – Ну, давай, веди дальше. Коль такой глазастый.
Приказ командира – закон для подчиненного. Тем более курсанта.
Двинулись по следу. Не очень четкому, но если приноровиться – вполне заметному. Дождь почти совсем утих, зато повеяло ветерком. А Василий ни разу не подгонял коня.
– Может, быстрее поедем? Как бы ветер траву не подсушил.
– Быстрее?.. Гм… А скажи мне, Петро. Татарин быстро бежал?
– Ну да… А что?
– И как долго, по-твоему, сын степей, выросший в седле, сможет пробежать, еще и со всех ног?
Я не специалист по легкой атлетике. Да и татарина того только издали, мельком видел. Но, исходя из общих соображений, думаю, километра на два его хватит. О чем Василию и сообщил. Тот согласился и спросил снова:
– А как притомится, что сделает?
Вопрос явно был с подковыркой. Что делает человек, когда устанет? Отдыхает…
Как там у смурфа Лентяя? «Зачем бежать, если можно ходить? Зачем ходить, если можно стоять? Зачем стоять, если можно сидеть? Зачем сидеть, если можно лежать? Зачем бодрствовать, если можно поспать».
Ну, положим, после такого стресса до «поспать» вряд ли дойдет. Во всяком случае, так быстро. А до чего дойдет?..
Василий поглядывал с хитринкой в глазах, но молчал и не торопил.
Черт? Еще раз… Все погибли, я чудом спасся? Что я стану делать?… О! Чудом! Значит, я просто обязан поблагодарить Господа за спасение… Ну, разумеется, Аллаха… что сути дела не меняет.
– Я думаю… татарин сейчас молится…
– И опять молодец! – Василий прямо сиял от удовольствия. Будто ему губы медом намазали. Десятилетней выдержки… – Все верно. А если б не в себя смотрел, а вокруг – еще раньше ответ бы нашел… – казак указал плеткой вперед.
Я посмотрел в указанном направлении и увидел коленопреклоненную фигуру. Обращенную к нам спиной.
– Так что ум хорошо, но глазами тоже пользоваться не мешает. Держи… – казак протянул мне сложенную кольцами волосяную веревку – аркан. – Ты выследил, тебе и ловить.
– Но… Но я не умею…
– Уверен? Или снова не помнишь?
– Уверен…
– Ну, ладно… В общем-то он нам и не шибко нужен живой. Выкуп не возьмешь. А в лагерь приведем – бабы его живым выпотрошат. Может, голомозый и заслужил не такую смерть, но месть опустошает душу. Не женское это дело…
Запорожец послал коня вперед, с каждым шагом увеличивая скорость. Татарин не мог его не слышать, но даже не оглянулся. Я глядел, как Полупуд приближается к нему, а сердце отбивало перестук лошадиных копыт. Бу-бух, бу-бух… Василий пустил коня левее, поравнялся с татарином, слегка наклонился и взмахнул саблей.
