– Еще раз медленно и раздельно – кого убили? – ласково переспросила Кассандра. Стойкость Гейбриэла Хиндерсома в столь драматической ситуации внушала уважение.

– Ну, ее, Гвен Оуэн, владелицу кукольной лавки «Голова Мавританки»… – Мофли запнулся, оглянулся на Гейбриэла и отчеканил, словно на параде: – Солар-Лейн, тридцать четыре. Зарезали! Пришпилили к прилавку ножом.

– Едем туда, – тяжко вздохнула Сент-Джонс и добавила: – Не вы, констебль. Мистер Гавриил, не будете ли вы столь любезны… ну и всякое такое.

– Ну пожалуйста, я буду вести себя тихо как мышка, – в полном отчаянии взвыл Мофли. Оглянувшись на агента, он с надеждой добавил: – Как мертвая мышка.

– Исключено, – жестко отрезала Кассандра.

– А… как же тогда я? – растерянно пролепетал констебль. Кассандра могла бы поклясться, что он пустил слезу. Не полицейский, а сплошное чувствилище, гадость какая. Эх, надо вовремя отворачиваться. Да вообще как можно реже смотреть в его наивные детские глаза.

– А вы снова обратитесь к вашим писательским талантам и составьте отчет о посещении дома Ходжесов. Поднимите все их заявления.

– Есть, – воспрянув, козырнул Мофли.

Скрипнув зубами, многострадальный детектив Сент-Джонс стремительно вышла из кабинета. Села в автомобиль, завела мотор. Только тогда пришла мысль, что она, пожалуй, не знает, куда именно ехать. Хлопнула соседняя дверца, и агент Хиндерсом вопросительно взглянул на Кассандру.

– Прямо, второй поворот направо, недалеко от дома доктора Элдена, – любезно подсказал он.

– Откуда?..

– Полпути мне немного знакомо. Осматривал в частном порядке местные древности. Имеющие отношение к ритуалам, разумеется. А еще раньше пару раз провел здесь неподалеку летние каникулы.

– М-ну… будем считать, что вы уже принесли пользу, – хмуро констатировала девушка. «Боже! Летние каникулы, подумайте. Такой правильный, что хоть справочник по нему пиши „Каким должен быть идеальный ребенок“. Бывает же счастливое детство у людей», – едва не сплюнула от презрения Кассандра. – Хоть какую-то.

Лавку кукольницы она узнала издали. Смоляной шар со стеклянными глазами и соломенными волосами, заплетенными алыми лентами, болтался у витрины пасторального домика. Вывеска имела отдаленное сходство с головой преступника, основательно вываренного в смоле и повешенного на городских воротах до следующей казни.

Подъехав ближе, Сент-Джонс увидела, что стены, ставни и балки были расписаны буколическими орнаментами. Рассмотрев поближе и голову, она с отвращением заметила, что ее белоснежная улыбка была обеспечена двумя рядами речных ракушек, выложенных на месте рта.

– Черт! – неожиданно для себя вслух выругалась девушка. – Проклятая ведьма.

– Вы знаете, вероятно, так и есть. Не беглый каторжник, – задумчиво отметил ее спутник, тоже разглядывая вывеску.

– Хм. Разве не такие чучела сжигали во время охоты на ведьм? – Яркие ленты полоскались о стекла широкой витрины, в которой были выставлены всевозможные игрушки.

– Да, именно такие, – подтвердил агент. – Странная вывеска. Даже для этих мест… Давно хотел на нее взглянуть еще раз. Некоторые источники утверждают, что это настоящая человеческая голова. Жила здесь когда-то ведьма, которую невзлюбили добрые селяне. В соответствии с обычным ритуалом, ее посадили на стул и бросили в озеро. Утони она, это стало бы лучшим доказательством ее невиновности. Но чародейка, по свидетельствам очевидцев, выбралась из воды невредимой.

– Повезло.

– Не совсем. Чудесное спасение стало неоспоримым доказательством ведовства, и ей отрубили голову. Останки несчастной засмолили и вывесили у въезда в деревню. Тело сожгли, прах развеяли над озером, где проходило испытание. Протоколы хранятся в архиве местной церкви. Увлекательнейшее чтение, – серьезно заверил агент. – Прошло много лет, прежде чем оставшуюся голову обвязали соломой, украсили лентами (довольно милыми, не находите?) и стали использовать как вывеску для лавки игрушек.

– Может, вам известно, что за ведьма такая была? Фамилия, еще чего доброго? – «Черт его знает, ну а вдруг!»

– Дама была из чужих мест. Не совсем понятно почему, но ее именовали Черной Ведьмой. От «черной» магии, вероятно, – предположил агент. Он почти разочаровал собеседницу: – У меня по этому поводу есть одна теория. Имени, данного при крещении, не сохранилось, вряд ли уроженка местного прихода. Ее поймали непосредственно за совершением злодеяния. Эта расправа могла бы войти в энциклопедию как самый поздний процесс по делу о колдовстве. Но состав жюри внушает сомнения знатокам.

Колокольчик, подвешенный к дверям, пронзительно зазвенел, когда они вошли в лавку. Внутри был всего лишь один человек, но он создавал столько шума и неразберихи, словно десятки куриц с отрезанными головами носились внутри магазина, поднимая пургу из перьев.

– Лавка закрыта, убили, убили, – кинулась к ним большеглазая бледная женщина, нервно сжимая переплетенные пальцы рук, до странности напоминавшие птичьи. Облачена она была в серое шерстяное платье и легкий желтый шарфик. Красные лаковые туфли неприлично сияли в свете электрических ламп. Серые канцелярские нарукавники и карандаш, заложенный за ухо, дополняли образ. – Где же, кто же нам поможет?

– Детектив-инспектор Кассандра Сент-Джонс, – разворачивая одновременно полуулыбку и удостоверение, девушка шагнула вперед. – Как вас зовут? Что именно произошло?

– Та самая Кассандра? – Имя произвело странное действие. Женщина вынула карандаш из-за уха и впервые посмотрела на вошедших осмысленно. – Но я не готова так скоро… Простите великодушно, меня зовут Уна. – Немного повертев карандаш в пальцах, она машинально вернула его на место. – Беднейшая и всенесчастнейшая Уна Крайн, – снова скороговоркой представилась женщина, уверенно присев в реверансе. – Скромная, посильная помощница Гвен Оуэн во всех смыслах. Пойдемте же, пойдем туда. Ах, это невыносимо ужасно!

Не удивляясь подобному приветствию, Кассандра пожала плечами. Они все здесь сумасшедшие. Уна вела себя так, будто в голове у нее был невидимый тумблер, при помощи которого кто-то ее переключал с одной фазы на другую. То она двигалась несколько замедленно и говорила вполне вменяемо. То вдруг вся всполошится, нахохлится, и ну давай бегать вокруг полицейских, размахивая руками и лепеча вздор. Маленькая фигурка в сером между тем увлекла их вглубь лавки.

Пробираясь мимо забитых стеллажей, на которых теснились многочисленные коломбины и пьеро, медвежата и кролики, а также не поддающиеся биологической идентификации комки из меха и кружев, но зато с глазами и ушами, процессия шла сквозь магазин к прилавку, темнеющему в глубине зала.

Мельком оглядывая заваленные странными существами полки, Кассандра еще раз окинула взглядом Уну. Это была миниатюрная, затянутая в серую шерсть с черными шевронами с ног до головы горбунья. Огромный угловатый горб сидел на спине хрупкой женщины с таким довольством и сознанием собственных прав, что казалось, даже платье было скроено, вытачано и тщательнейшим образом подогнано именно к нему, а не к фигуре его обладательницы.

Для своего физического недостатка Уна передвигалась весьма проворно. Она встревоженно металась по лавке, как диковинная птица в вольере. Бросалось в глаза, что магазин довольно велик для скромного заведения, торгующего игрушками в заброшенной деревне.

– Вот, – всхлипнув, остановилась Уна и указала дрожавшей лапкой на прилавок.

Глазам прибывших предстала картина по драматичности, обилию темно-красного цвета и черным теням, густеющим вокруг, достойная кисти Рембрандта.

На прилавке полированного дерева возлежала сухонькая старушка с пушистыми белоснежными волосами, нежной кожей желтоватого оттенка и мельчайшими морщинами. Ее черные глаза были распахнуты и устремлены в благородно подкопченный временем потолок. Руки судорожно схватили края столешницы. Справа в грудь был воткнут нож. Кипенная некогда манишка алела широко расплывшимися пятнами крови.

У задней стены за прилавком стоял шкаф с диковинами. Собственно, это были препараты, которых Сент-Джонс, понавидавшаяся всякого в лабораториях и моргах, не видела прежде никогда. Скромно выстроившись в ряд, стояли запаянные колбы с формальдегидом. Внутри них находились органы, а чаще конечности людей разного возраста. Невообразимая для такого рода деятельности фантазия обуревала создателя препаратов, заставляя изобретать безумные сюжеты для натюрмортов из мертвых тканей и органов.

Женская кисть с изящно отставленным мизинцем демонстрировала великолепный перстень с драгоценными камнями, которые переливались всеми цветами радуги в скудном свете фонариков полицейских. В соседней колбе очаровательная младенчески пухлая ножка с микроскопическими белыми пальчиками ступала по изумрудно-зеленому мху. На ножке были тончайшие кружева, и казалось, что прямо сейчас выскочит из-за колбы прелестный ребенок в гипюровом костюмчике, чтобы укомплектовать свое тело потерянной деталью.

Замечательно. Это что, детский магазин игрушек или любимое заведение патологоанатомов со стажем и без чувства юмора?

– В-о-о-о-т, – неожиданно взвыла горбунья, надрывно всхлипнув. – Бедная, бедная моя, дражайшая Гвен! Уна, говорила она мне, судьба моя записана в книге смерти. Я знала, что это произойдет сегодня.

– Что именно вы знали? – настороженно переглянулась с агентом Кассандра. Расследование этого убийства грозило побить все рекорды по скорости раскрытия преступлений.

– Сломался ноготь! – трагически всхлипнула Уна.

– Что?!

– Ночью мне приснилось, будто я сломала ноготь, а утром, представьте, я заметила, что и вправду его сломала! Когда такое происходит, в мире нарушается паритет.

– Пари… – Кассандре казалось, что она перестает понимать родной язык.

– Равновесие, – услужливо нашелся с подсказкой Гейбриэл, доброжелательно оглядывая старушку. Он достал блокнот и, весьма убедительно похлопав по карманам, попросил горбунью: – Будьте любезны, одолжите ваш карандаш.

– Именно, – любезно передав спрошенный предмет, одобрительно кивнула Уна. «Как приятно менять нелестное мнение о молодежи в лучшую сторону!» – говорил весь ее вид.

– Одну секундочку. Из-за вашего дурацкого маникюра произошло убийство? – сузив глаза, уточнила Кассандра.

– Я бы не был столь категоричен в отрицании иррациональной веры в плохие приметы, – осмелился еще раз вмешаться Гейбриэл. – Давно замечено, что ноосфера…

– Итак, вспомните в подробностях ваш сегодняшний день, – гневно сверкнув в его сторону глазами, прервала лекцию Кассандра.

– Я пришла на работу, а она уже здесь, – с готовностью четко отрапортовала старушка, хлопая немного проясневшими глазами.

– Вы здесь служите?

– Да, – почти полностью придя в себя, уверенно проговорила женщина. – Обычно, то есть как правило, я прихожу во второй половине дня. Мистрис неизменно работает с самого утра, а после чая уходит на свою половину, и дальше я уже справляюсь своими скромными силами сама.

– Вчера вы расстались при обычных обстоятельствах? – Сент-Джонс набрала номер криминалиста: – Немедленно в лавку игрушек… Итак?

– Да, все совершенно, абсолютно, в точности как обычно. Но в тот день…

– Необычные звонки незнакомых людей?

– Был один в высшей степени важный звонок. Я случайно слышала, как несчастнейшая Гвен разговаривала. Звонил предполагаемый владелец одной редчайшей игрушки, которую Гвен жаждала всем сердцем своим… хотела бы приобрести.

– Они могли договориться о встрече, скажем, на сегодня?

– Вполне, вернее, вероятно. То есть не исключено, – ответила Уна, дважды моргнув особенными желтыми глазами. – Но больше я ничего не знаю, клянусь вам и готова присягнуть. Никогда не подслушиваю чужих разговоров, не имею такой привычки. Провидение привело меня в ту минуту и донесло до скромного слуха моего крохотные обрывки, буквально намеки…

– Похвально. Оглядитесь внимательно, что-нибудь пропало? – Особой надежды на «птичьи» мозги единственного свидетеля не было, но чем черт не шутит, когда Бог спит.

– Я сразу заметила, вернее, мне показалось, впрочем, я не уверена, но осмеливаюсь догадаться, – страшным шепотом сообщила Уна, встав на цыпочки, чтобы быть ближе к детективам: – Исчезла Лилиан.

– Кто? – так же шепотом спросила Кассандра.

– Кукла! По имени Лилиан. Это наша священная миссия. Мистрис Оуэн разыскивала этих кукол на протяжении вот уже… многих лет. Эта была вторая из найденных ею. Она как будто бы, то есть мне так померещилось, а может и правда… в общем и целом, в некотором роде… она пропала.