По прошествии нескольких секунд просторная комната стала вдруг очень тесной. От одновременного присутствия четырех исполинских мужчин разного возраста, но почти одинаковой атлетической комплекции Сент-Джонс непроизвольно поежилась и встряхнула головой, пытаясь разогнать густую от тестостерона атмосферу физической силы.

Смуглые черноволосые или чернобородые (и на то и на другое запаса волос не хватало) гиганты представляли собой отменную иллюстрацию здорового образа жизни, усиленных тренировок со штангой в сочетании с деревенским питанием и примечательной породой.

Все они были разными – кто стриженный коротко, кто с баками или гладко выбритый, кто с бородой или щетиной, – но одновременно не вызывали никаких сомнений в принадлежности к одной семье. Создавалось ощущение, что перед Кассандрой вовсе не четверо мужчин, а один и тот же первобытный человек, только в разных ипостасях и разного возраста.

Н-да, если их сестренка сохранила наследственные черты, то у Дика Логана очень странные вкусы в выборе любимой «дорогуши». Он, видать, оригинал – и смерть, и любимая у него чудные.

– Добрый день, – раздался хрустальным перезвоном нежный голосок.

Девушка, вошедшая в комнату, оказалась полной противоположностью своим родственникам. Она была похожа на них так же, как дитя фиалковых эльфов, которое подкинули в колыбель семьи горных троллей, походит на своих приемных родителей.

Это волшебное создание обладало роскошными золотыми волосами, огромными голубыми глазами с длиннющими черными ресницами и совершенными кукольными чертами лица. Однако она была не просто красива. Девушка, подобно очень редким красавицам, искажала пространство вокруг себя – а это участь далеко не многих… Непрошеная жалость к вошедшей сразу же начала ржавчиной разъедать закаленное сердце Кассандры.

– Вот, дочка, с тобой хотят поговорить, – нежно проворковал отец, аккуратно беря дочь за руку и целуя ее в белоснежный фарфоровый лоб. – Ты только не бойся, мы все будем рядом с тобой.

– Здравствуй, Лили Мэй! – подал голос находившийся тут же, как оказалось, констебль.

– Здравствуй, Корбет. Как мило, что ты зашел, – мягко улыбнулась ему сказочная дева. Улыбка не оставляла ни капли сомнений в том, что она действительно рада увидеть этого растяпу. – Как поживает твоя матушка?

– Спасибо, хорошо, Лили Мэй. – Голос Мофли таял, как сливочное масло на июльском солнце.

Детектив с подозрением оглянулась на констебля, стоявшего за спинкой ее кресла, и, раздраженно покашляв, призвала сотрудника к официальному тону и хоть немного более серьезному выражению лица. Это возымело эффект, но салфетка глуповатой улыбки все же осталась на круглой и довольной тарелке лица Корбета, который не спускал восхищенных глаз со своей богини Бланманже.

Смотреть и правда было на что, справедливости ради признала Сент-Джонс. Редко ей доводилось видеть таких нежных, чистеньких и миленьких девушек. Все больше попадались образины визжавших за решеткой проституток или физиономии преступников, скорее похожих на братцев этой принцессы.

Пленительный аромат скромных цветочных духов незримым облаком парил вокруг Лили Мэй. Вся она от макушки, на которой по законам жанра должна была покоиться маленькая золотая корона, до кончиков розовых ноготков, видневшихся сквозь позолоченные ремешки изящных плетеных сандалий, была совершенством.

Пожалуй, только платье – длинное и скромное – чересчур уж обыгрывало ее образ «принцессы роз». Наверняка взрослой девушке не особенно приятно наряжаться в одеяния из розовой тафты и белоснежных кружев, о которых мечтают разве что восьмилетние девочки.

Судя по пастельной тени меланхоличности в огромных глазах, лишь немного недостаточной для того, чтобы стать полноценной грустью, волшебная дева отдавала себе в этом отчет. Кроме грусти, ее взгляд выражал еще и настороженность, так что Кассандра поняла, что отнюдь не зря наведалась к этой потрясающей с первого взгляда девушке.

– Здравствуйте, мисс Ходжес, – с осторожностью, с которой ступала бы по цветочной поляне, заговорила Сент-Джонс. – Хотела задать вам несколько вопросов.

– Я вас внимательно слушаю, – обезоруживающе просто согласилась Лили Мэй, предупредительно подняв руку в сторону отца. Этот скромный знак дивным образом усмирил готовый сорваться с его языка рык, к которому, казалось, уже приготовился воздух, заранее подстраиваясь под грубые волны низкого голоса.

«Какое полезное свойство, – подумала про себя Сент-Джонс, – любопытно, возымеет ли такое же замораживающее действие на ораву диких мужланов этот жест в исполнении кого-нибудь другого?»

– Я буду чертовски признательна, если вы припомните, когда в последний раз виделись или разговаривали с Ричардом Логаном.

– С ним что-то случилось, верно… – Крупная слезинка скатилась из правого глаза Лили Мэй. Вздох нежным шелестом оборвался в мертвой тишине комнаты. – Глупая, глупая Лили Мэй. Конечно же, иначе быть не могло…

– Почему вы так решили? – опешила Сент-Джонс. Никто из жителей деревни еще не должен был знать о ночном происшествии, на это она дала совершенно четкие указания сотрудникам полиции.

– Скажите мне, умоляю вас, – девушка продолжала ронять крупные бриллианты слез, но только из одного глаза.

За окном раздались угрожающие перекаты грома. Внезапно потемнело так, что, казалось, день, совсем недавно начавшийся, решил досрочно закруглиться и свернулся в непроглядную полночь. Еще несколько секунд – и ошарашенный констебль, отвернувшись от окна, с торжественностью дворецкого провозгласил:

– Пошел дождь!

– Сначала ответьте на мой вопрос, мисс Ходжес, – хрипловатым голосом продолжала настаивать детектив.

– Папа… оставьте нас, пожалуйста, одних, – велела изумительная Лили Мэй.

Недовольно прочистив горло, но все же не произнеся ни слова, отец кивнул сыновьям, и комната сразу увеличилась в несколько раз. Потрясающие способности к дрессировке диких животных.

– Корбет, пожалуйста, ты тоже, – царственно кивнула Лили Мэй констеблю, и тот, забыв испросить позволения старшего по званию, так же на цыпочках, как все остальные мужчины, оставил Лили Мэй наедине с детективом.

Сент-Джонс вздохнула. Ну что же, пуделей она может дрессировать с тем же успехом, что диких львов и медведей. Шорох дождевых капель, бьющих по стеклам окна, был слышен более отчетливо, чем закрывающаяся за последним выходившим из комнаты человеком дверь.