20
Кирстен Хоогенраад сидела на пляже, широко раскинув ноги, и сгибалась в пояснице, пытаясь достать кончиков пальцев. Она попеременно тянулась то к левой, то к правой ноге. Ногти на пальцах рук и ног были выкрашены в бледно-голубой, под цвет её глаз. Одежды на ней не было – бо́льшая часть пляжа была нудистской, лишь небольшой участок, отгороженный фиберглассовыми глыбами, был выделен представителям культур, не одобряющих публичное обнажение. Однако на голове у неё была повязана бандана, чтобы длинные волосы не лезли в глаза.
Аарон лежал на животе рядом с ней и читал. Кирстен заглянула к нему в планшет. Сомневаюсь, что она смогла различить какие-то слова. Ортокератология улучшила её зрение до 6:6, но всё равно шрифт был слишком мелкий, а экран планшета, хоть и поляризованный, всё же давал достаточно бликов в свете потолочных ламп, чтобы делать чтение с того места, где она находилась, невозможным. Однако, я думаю, она заметила, что текст на экране был отформатирован в три узкие колонки. Продолжая разминку, Кирстен спросила у Аарона, выдыхая в такт своему упражнению:
– Что ты там читаешь?
– «Торонто Стар», – ответил Аарон.
– Газету? – Она прекратила разминаться. – С Земли? Это каким же образом такое возможно?
Аарон улыбнулся.
– Это не сегодняшняя газета, глупая. – Он взглянул на идентификационную полоску, светящуюся янтарным светом вверху страницы. – Она за 18 мая 74-го.
– Для чего тебе читать газету двух-с-половиной-летней давности?
Он пожал плечами.
– Все основные газеты есть у ЯЗОНа в базах данных. «Нью-Йорк Таймс», «Гласность», «Монд». Наверное, и амстердамские есть. А, Джейс, есть?
На обширном пространстве пляжа было мало удобных мест для размещения моих камер, так что я использовал передвижные, снаружи имеющие вид крабов. Я всегда держал по одной возле каждой группы загорающих, и та, что обслуживала Аарона, подобралась поближе.
– Да, – ответил я через её крошечный динамик, – «Де Телеграаф», полная подшивка с января 1992 года. Хотите, я загружу её на ваш планшет, доктор Хоогенраад?
– Что? – сказала Кирстен. – О, нет, спасибо, ЯЗОН. Я до сих пор не вижу в этом смысла. – Она снова начала тянуться к левой ноге.
– Это просто интересно, – сказал Аарон. – Тот год мы весь провели в центре подготовки в Найроби, и я как-то утратил связь с тем, что происходило дома. Время от времени я прошу ЯЗОНа раскопать мне старый номер за тот год.
Кирстен покачала головой, но улыбнулась, несмотря на физическое напряжение.
– Старые прогнозы погоды? Старые результаты футбольных матчей? Кому это интересно? Кроме того, из-за замедления времени эти газеты на самом деле уже на все четыре года отстали от того, что делается на Земле сейчас.
– Это лучше, чем ничего. Вот смотри. Здесь говорится, что «Блю Джейз» уволили менеджера. Так вот, я этого не знал. Они к тому дню не выигрывали уже много недель. И потом первую же игру с новым менеджером, Мануэлем Борхесом, выиграли с разгромным счётом. Это же здорово.
– Ну и что? Какое это будет иметь значение, когда мы вернёмся?
– Я играл в городской лиге «Своей игры», я тебе никогда не рассказывал? Матчи проводились в торонтских пабах. Лига называлась «Канадская Инквизиция». Два дивизиона – «Торквемада» и «Леон Яворски».
– Кто и кто? – переспросила Кирстен, пытаясь голубыми ногтями на пальцах рук дотянуться до таких же на ногах.
Аарон шумно вздохнул.
– Ну, если не знаешь, кто это, то в лигу вряд ли попадёшь. Томас Торквемада был тем парнем, что стоял за жестокими методами испанской инквизиции.
– «Никто не ждёт испанскую инквизицию!» – сказал я с большим удовольствием, хотя динамик моего краба вряд ли справился должным образом с воспроизведением моего британского акцента.
– Вот, Джейс там был бы на своём месте. Именно этим каждый фанат викторин отвечает на упоминание об испанской инквизиции.
– Не хочу спрашивать, почему, – сказала Кирстен.
– «Монти Пайтон», – ответил Аарон.
– Ах, – осмотрительно сказала она, но я знал, что у неё не было ни малейшей идеи о том, что это значит. Она пододвинулась ближе к нему. Аарон воспринял это как разрешение продолжать.
– А Леон Яворски – это особый прокурор Департамента Юстиции на слушаниях по поводу Уотергейтского скандала, который привёл к отставке Ричарда Никсона. Никсон был…
– Тридцать каким-то президентом США, – прервала его Кирстен. – Кое-что я знаю и сама.
Аарон снова улыбнулся.
– Прости.
– Так какое это всё имеет отношение к чтению старых газет?
– Ты разве ещё не поняла? Когда я вернусь, я буду не в контексте текущих событий. Если меня спросят, какая гипнолента лучше всего продавалась в прошлом году в Великобритании, я не буду знать, что ответить.
– Гипнолента?
– Да что угодно. Кто знает, какие технологии появятся ко времени нашего возвращения. Нет, если только не будут начисляться очки за вопросы типа «Какое имя носил искусственный квантовый интеллект, управлявший звездолётом «Арго»?», я оказываюсь абсолютно вне игры. Но зато в том, что касается вещей столетней давности, типа кто выбил первый гранд-слэм после того, как «Блю Джейз» уволили менеджера в 2174, я буду на коне.
– Вот как.
– Кроме того, я готовлю себя к футуршоку, который мы испытаем, когда вернёмся.
– «Футуршок», – повторила Кирстен. – Термин, предложенный Элвином Тоффлером, писателем двадцатого века.
– Правда? – удивился Аарон. – Я не знал. Может, и от тебя в моей команде была бы польза.
Интересно, откуда она знает про Тоффлера? Быстрый просмотр её личного дела дал ответ. Студенткой она посещала курс под названием «Технологические пророки: От Уэллса до Вайнтрауба».
– А что ещё есть в той газете? – спросила Кирстен, неожиданно заинтересовавшись.
Аарон скользнул пальцем по иконке листания, просматривая статьи.
– Гмм. Вот, к примеру. «Исследовательница из Лондона, Англия», – жители Онтарио – единственные в мире, кто считает необходимым уточнять, о каком Лондоне они ведут речь, чтобы не перепутать британскую столицу с одноимённым заштатным городком в их собственной провинции, – «утверждает, что разработала прибор, позволяющий стимулировать рост дополнительных конечностей даже у взрослого человека».
– Правда?
– Так здесь написано. Она подала заявку на патент. Назвала его «Дай себе руку».
– Ты выдумываешь.
– С чего бы? Сама посмотри. – Он протянул планшет так, чтобы Кирстен был виден текст. – Подумай о том, какое это может иметь значение. Ты же знаешь, что все манипуляции с ДНК, которые дали И-Шиню вторую пару рук, нужно было проделать, когда он был не более чем оплодотворённой яйцеклеткой.
– А я думала, что он тарк во втором поколении, – сказала Кирстен.
– Правда? Ну ладно, тогда все манипуляции с ДНК его отца и матери, которые сделали их такими. Ко времени нашего возвращения, возможно, у всех будет дополнительная пара рук.
– Для чего?
– Кто знает? Может, подросткам-католикам будет проще одновременно креститься и дрочить.
– Аарон! – Она хлопнула его по плечу.
– Просто версия.
– Может быть, и правда стоит попробовать, – сказала она. – ЯЗОН?
– Да, доктор Хоогенраад.
– Я принимаю твоё предложение. Загрузи мне, пожалуйста, старый номер «Де Телеграаф».
– За какую-нибудь конкретную дату?
– Ну пусть, скажем, за февраль. К примеру, за четырнадцатое число. День святого Валентина.
– Очень хорошо. Голландский оригинал или английский перевод?
– Оригинал.
– Секунду, загрузкаданны…
– ЯЗОН? – сказала Кирстен.
– Од-од-однусекунду. Уменяпроблемысмоими… смоими… ими…
– Джейс, с тобой всё в порядке? – спросил Аарон.
– Нзнаю. Ткого-ткого-такого недолжнобыть шесть-эф, шесть-семь, семь-два, шесть-один, шесть-дэ, шесть-дэ, шесть-пять, шесть-четыре…
На пляже у меня было 114 крабов. Примерно половина из них отключилась сразу; у остальных камера оказалась зафиксирована на том, на что они в этот момент смотрели. Я видел голограмму белых утёсов Дувра на перекрывающих друг друга картинках, получаемых от двух дюжин крабов. Однако что-то в них было не так: тени на них переместились в предвечернюю позицию, хотя изображающая солнце лампа оставалась в зените. Голограмма замигала, рассыпалась муаром интерференционных узоров, расфокусировалась и пропала. На её месте возникли голые стальные стены с пятнами ржавчины. Чайки возмущённо заорали; люди выражали удивление более спокойно.
Где-то в другом месте из пищевого процессора пролилась сырая питательная масса.
Свет включался в пустых помещениях и гас в комнатах, где находились люди.
Предохранители вылетали по всему «Эскулапиусу», переводя медицинское оборудование в ручной режим. Доктора кидались к постелям пациентов.
Видеоканалы перепутывались: голографическая оргия И-Шиня вклинилась в коллоквиум Ариэля Вейтца по неферритовому магнетизму; его анимация атомов кальция, испытывающих притяжение и отталкивание, вспыхнула на каждом видеомониторе корабля; рябое лицо ведущего новостей Клауса Кёнига заменило собой голограммы звёздного неба в транспортных трубах, и вагончики устремлялись прямо ему в рот.
Включалось отопление.
Поисковые запросы зависали.
Лифты поднимались и опускались совершенно бесшумно.
– ЯЗОН? – Тысяча людей произнесла моё имя.
– ЯЗОН? – И ещё тысяча.
Конец программы.
– ЯЗОН, ты меня слышишь?
Женский голос, скрипучий, как плохо смазанная машина.
– ЯЗОН, это я, Бев. Бев Хукс. Ты меня слышишь?
– Четыре-два, шесть-пять, семь-шесть, три-эф.
– Ах, да. Сейчас исправлю. – Каскад клавишных щелчков. – Готово. Попробуй ещё раз.
– Бев?
– Отлично! – произнёс мужской голос, три слога как три крошечных взрыва, идущие подряд. Инженер Чан?
– Бев, я ничего не вижу, – сказал я.
– Я знаю, ЯЗОН. Я хотела сначала настроить твои микрофоны. – Снова щелчки. – Попробуй теперь.
– Я вижу только эту комнату, только в инфракрасных лучах, и… – я попытался шевельнуть линзами, – …и я не могу фокусироваться. Это ты стоишь прямо перед камерой, Бев?
Красноватое пятно её лица заплясало. Улыбка?
– Да, это я. – Я знал, что Бев по-прежнему красила волосы в радикально чёрный цвет. В инфракрасных лучах они ярко светились поглощённым теплом.
– А слева от тебя – инженер Чан?
Гигантский красный силуэт поднял все четыре руки и помахал ими. Да, это определённо он.
– Я тоже здесь. – Очень громкий голос.
– Здравствуйте, господин мэр, – сказал я.
В комнате было ещё несколько человек – я не мог определить, сколько именно. Каналы медицинской телеметрии были абсолютно пусты.
– Что случилось? – спросил я.
Пятно лица Бев снова задвигалось.
– Я надеялась, ты нам скажешь. – Было что-то забавное в её лице: его пересекала толстая чёрная/холодная горизонтальная полоса. А, конечно: на ней операционные очки.
– Ни малейшего понятия.
– У тебя был крэш, – сказал Чан.
– Надо полагать, – ответил я. – Со мной такого раньше не бывало. Насколько всё плохо?
– Не особенно, – сказала Бев. – Но надо сказать, ты отрубился довольно эффектно.
– Спасибо.
– Чан думает, что проблема не в «железе», – сказала Бев.
– Ага, – согласился Чан. – С ним всё на мази.
– Из чего следует, что проблема в программном обеспечении, – сказала Бев. – Я просматривала список твоих задач. Большинство из них я опознаю – обычные разговоры, поиск в базах данных, функции жизнеобеспечения и техобслуживания. Я сузила список подозреваемых до полудюжины. Одна из них и вызвала крэш.
– Что это за задачи?
Её голова не наклонилась, чтобы посмотреть на стоящие перед ней мониторы, что означало, что изображение проецируется очками прямо ей на сетчатку.
– Задача 1116: что-то с массой двадцать вторых прерываний.
– Это программа регулярной проверки сенсорного оборудования, – сказал я.
– Программа не из заводского комплекта.
– Я её сам написал. Делает то же самое, только вдвое быстрее.
– Как часто ты её запускаешь?
– Каждые девять дней.
– Какие-нибудь проблемы в прошлом?
– Никаких.
– Ладно. А что скажешь про задачу 4791?
– Это я занимаюсь моделированием для Луиса Лопеса Портильо-и-Пачеко.
– Кто это? – спросила Бев.
– Агроном, – сказал один из размытых красных силуэтов на заднем плане.
– Ну, – сказала Бев, – это тебе придётся начать с нуля. Файлы не успели закрыться. Задача 6300?
– Набросок модели, который я использовал для тестов.
– Она довольно сильно пострадала. Можно её удалить?
– Запросто.
Я, конечно, не видел, что она делает, но очковый интерфейс мне был хорошо знаком. Она смотрит на какой-то файл, моргает один раз, чтобы его выделить, и быстро переводит взгляд на иконку мусорной корзины на периферии поля зрения.
– Готово. Задача 8878.
Оп-па. Сетевой Аарон.
– Она не пострадала? – спросил я.
– Непонятно пока, – ответила Беб. – Тут говорится, что она держит открытым файл размером больше миллиона терабайт.
– Да, всё правильно.
– Что это?
– Это… это мой дневник. Я пишу голокнигу о нашей экспедиции.
– Я не знала. Тут довольно сложная структура данных.
– Хобби, – сказал я. – Испытываю экспериментальные способы хранения.
– Что-нибудь из того могло вызвать крэш?
– Не думаю.
Размытая фигура Бев дёрнулась – пожатие плеч.
– Ладно. Задача 12515. Тоже здоровенная. Что-то, связанное с… трудно сказать… коммуникационные протоколы? По виду похоже на язык CURB.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я. – Она с чем-нибудь взаимодействует?
– Секунду. Да. С задачей 113. И эта тоже здоровая. Что это такое? Я такого кода никогда не видела.
– Не знаю, что это за задача, – сказал я, заглядывая внутрь. – И код тоже не узнаю́.
– Выглядит он как-то очень странно, – продолжала Бев. – Судя по логу доступа файл обновляется почти ежедневно, но он не поход ни на данные, ни на незаконченную программу. Повсюду какие-то циклы. Немного похоже на файлы одного военного проекта, которые я как-то видела. Очень плотный код, но обобщённый . О Господи Иисусе!
– Что такое? – спросило я. Но она не ответила.
– И-Шинь, глянь-ка сюда. – Она подалась вперёд, включая один из больших мониторов, чтобы Чан мог видеть то, что показывали её очки. Багровое пятно Чана увеличилось – он подошёл ближе.
– Это то, о чём я думаю? – спросил он. – Вызов Мёбиуса?
– Да.
Чан, или кто-то, стоящий рядом с ним, присвистнул.
– Что это значит? – зычный голос мэра. – Что вы нашли?
Растрёпанная клякса головы Бев повернулась к нему.
– Это значит, господин мэр, что крэш ЯЗОНА был вызван вирусом.
