19
Главный календарный дисплей Центральный пост управления
Дата на борту: суббота, 11 октября 2177
Дата на Земле: пятница, 7 мая 2179
Дней в пути: 744 ▲
Дней до цели: 2224 ▼
Не могу поверить, что его больше нет. Эта мысль эхом проносилась по нейронной сети Аарона Россмана снова и снова, повторяясь, как первая простейшая программа, которую каждый учится писать в первом классе – несколько инструкций, бесконечно выводящих на экран его имя. Не могу поверить, что его больше нет. Не могу поверить, что его больше нет.
Но его нет. Он мёртв. Люди больше не умирают от инфаркта. Рак почти всегда излечивается, если его удаётся застать на ранней стадии. Регулярное сканирование мозга выявляет проблемные места задолго до того, как случится инсульт. Диабет. СПИД. Большинство других убийц прошлого – излечимы. Но никто – ни доктор, ни знахарь, ни шаман – не в силах ничего сделать со сломанной шеей. Бенджамин Россман, сорока восьми лет, умер мгновенно под упавшей с крана двухсоткилограммовой стальной балкой.
Телефон зазвонил три дня назад. Аарон, приехавший к отцу в Сандер-Бей на пасхальные каникулы, ответил. Он удивился, увидев, что на экране появляется лицо Питера Унарка.
– Здорово, Питер, – сказал Аарон, широко улыбаясь гладкому круглому лицу, которое он не видел уже шесть лет.
Питер, с серебристой каской на голове, выглядел мрачно. Лицо перепачкано смазкой, на лбу выступил пот.
– Господи, Аарон – это ты? – Его голос звучал удивлённо. – Не признал тебя в этой бороде.
Аарон поскрёб подбородок. Борода была экспериментом – и не слишком удачным. Почти все соглашались, что без неё он выглядит лучше. Правда, ему самому нравился её рыжеватый оттенок и казалось, что она удачно контрастирует с его песочными волосами.
– Да я, в общем, уже собираюсь её сбрить. Как у тебя дела, Питти?
– Нормально. Слушай, Аарон, а Галина дома?
Галиной звали нынешнюю жену отца.
– Нет. Но вот-вот должна прийти.
Питти ничего не сказал. Аарон вгляделся в экран более пристально и заглянул в его индейские глаза, тёмно-карие, но очень прозрачные. Линии развёртки экрана пересекали их параллельными хордами.
– Что случилось, Питти?
– С твоим отцом произошёл несчастный случай.
– Боже. С ним всё в порядке?
– Нет, Аарон. Нет, не в порядке. У него сломана шея.
– Значит, он в больнице? В какой? В центральной?
– Он мёртв. Прости, Аарон. Прими мои глубочайшие соболезнования.
Это был четверг. Вместо пасхального седера в дом Россманов пришла шива. Все зеркала в доме были занавешены, как и линзы камер домашнего бога. Лацканы уже давно вышли из моды, но каждый из скорбящих сделал небольшой надрыв на одежде, символизирующий право Всевышнего на жизни своих слуг. Даже в первые три дня, если не считать ритуального оплакивания, слёз было на удивление мало. Одна лишь пустота, вакуум, появившийся в их жизнях.
Джоэль и Ханна приехали и уехали: Джоэль из Иерусалима, где он учился на инженера в Еврейском университете, Ханна из Ванкувера, где она работала в небольшом рекламном агентстве. Но Аарон остался, чтобы помочь привести дела отца в порядок. На восьмой день после похорон снова было можно заниматься делами.
Мать Аарона, которая развелась с отцом двенадцать лет назад, пыталась изобразить подобающую случаю скорбь, однако прошло слишком много лет с того времени, как Бенджамин Россман был частью её жизни. Галина, однако, была совершенно опустошена и сломлена утратой и лишь бесцельно бродила по дому. Аарон сел на краю кровати, которую её отец делил с Галиной, и разложил содержимое сейфа на покрывале. Свидетельство о рождении. Несколько акционерных сертификатов. Копия отцовского завещания. Его школьный аттестат, аккуратно свёрнутый в трубочку и скреплённый резинкой. Его брачные контракты: контракт с матерью Аарона – с истекшим сроком, срок контракта с Галиной уже никогда не истечёт.
Бумаги.
Жизненный реестр.
Небольшое собрание фактов и цифр, которые по-прежнему подавали себя с торжеством и блеском.
Да, это было лишь эхо настоящей летописи жизни Бенджамина Россмана, записанной в арсениде галлия и голографических интерференционных узорах. Но это были самые значимые её записи, вещи, которые он ценил выше остальных.
Аарон открывал конверты, разворачивал сложенные листы, читал, раскладывал по стопкам. Наконец, он добрался до незапечатанного конверта десятого формата. В верхнем левом углу был стилизованный трилистник эмблемы правительства Онтарио и слова «Министерство коммунальных и социальных служб». Аарон испытал некоторое любопытство по поводу необычного отправителя конверта. В нём оказался единственный документ с узорчатым краем и напечатанным плотным шрифтом названием: «Сертификат об усыновлении». Аарон удивился. Папу усыновили? Я и понятия не имел. Но потом он прочитал сам документ – он был целиком напечатан на туннельно-диодном принтере, так что квадратики бланка ничем не отличались от заполняющих их данных. Имя усыновляемого ребёнка было не Бенджамин Россман. Такое имя тоже присутствовало, но в качестве имени усыновителя. Нет, усыновляемого ребёнка звали Аарон Дэвид, фамилия при рождении конфиденциальна, новая фамилия Россман.
Аарона был оглушён смертью отца, слишком оглушён, чтобы толком осознать открытие, которое он только что сделал. Но он чувствовал каким-то глубинным чувством, что шок этого открытия ещё настигнет его и будет не слабее, чем шок от внезапной смерти отца.
Дом матери Аарона не особо изменился. Да, теперь он казался ему меньше, чем во времена его детства, и он вдруг осознал, что у его матери совершенно отсутствует вкус в выборе мебели, но ему по-прежнему казалось, что вот-вот послышится эхо игр его брата и сестры и запах папиной стряпни, сытной, хотя и не очень аппетитной на вид. Он сидел в большом зелёном кресле, о котором до сих пор думал как о «папином», хотя папа не появлялся в этом доме многие годы. Его мать сидела на диване, сложив руки на коленях; её глаза избегали встречаться с ним взглядом. ЛАР приготовил кофе и оставил его в ячейке доставки.
– Я очень расстроилась, когда услышала о твоём отце, – сказала она.
– Да. Очень печально.
– Он был хороший человек.
«Хороший человек». Да, обычно так говорят про всех мёртвых. Но Бенджамин Россман и правда был хорошим человеком. Усердный трудяга, хороший отец. Хороший муж? Нет. Нет, этого про него не скажешь. Но в общем и целом – хороший человек.
– Мне будет его не хватать.
Он ждал, что мать скажет «Мне тоже», но она, конечно, не сказала. Она не видела Бенджамина Россмана больше года. Для неё его отсутствие сегодня ничем не отличалось от его отсутствия в любой другой день. Я не допущу, чтобы это случилось со мной , – подумал Аарон. – Я никогда не буду любить кого-то в один день и поворачиваться спиной в другой. Когда я женюсь, это будет на всю жизнь .
– Мама, я собираюсь попытаться стать аргонавтом. – В течение двух столетий «Аргонавты» были командой, представлявшей Торонто в Канадской футбольной лиге. Хотя Аарон следил за чемпионатом, он никогда не выказывал интереса к тому, чтобы играть самому. Но мать знала, о чём он говорит. Весь мир знал о новых аргонавтах – команде огромного звездолёта, который строился на орбите высоко над Кенией.
– Экспедиция будет очень долгой, – сказала она. «Я буду мертва, когда ты вернёшься» – это осталось несказанным.
– Я знаю, – сказал Аарон. И не сказал: «Я уже пережил смерть отца. Думаешь, пережить смерть всех остальных будет тяжелей?»
Пару минут они сидели молча.
– Я перебрал папины бумаги, – сказал Аарон. Помолчал. – Почему вы не сказали мне, что я усыновлён?
Лицо его матери побледнело.
– Мы не хотели, чтобы ты это знал.
– Почему?
– Усыновление… усыновление очень необычно в наше время. Контрацептивы надёжны и доступны. Нежеланные дети очень редки. Мы не хотели, чтобы ты чувствовал себя ущербным.
– Ханна и Джоэль тоже вам не родные?
– О, нет. Это видно по их лицам. Джоэль пошёл в отца – у него его глаза. А Ханна похожа на мою сестру.
– То есть ты не была бесплодна.
– Что? Нет. В наше время мало что может не дать завести детей человеку, который этого хочет. Мало что нельзя скорректировать с помощью микрохирургии или лекарств. Нет, с этой стороны у нас всё было в порядке.
– Тогда зачем же вы решили усыновить меня?
– Получить разрешение на третьего ребёнка не так просто. Нам повезло. Здесь, на севере Онтарио, законы о рождаемости не такие строгие, так что… так что разрешение мы получили без проблем, но…
– Но что?
Она вздохнула.
– Твой отец никогда не зарабатывал больших денег, сынок. Он был работником физического труда. Их осталось не так много. А я работала на полставки. Это довольно распространённая практика, когда один из родителей работает неполный день, особенно в последние годы, когда приняли закон о запрете детских садов и нянь. Мы жили, в общем-то, очень скромно. Взять хотя бы нашего ЛАРа. Это одна из самых дешёвых моделей на рынке, и всё же он стоил больше, чем мы могли себе позволить. Прокормить ещё один рот нам было бы очень трудно.
– Тогда я тем более не понимаю, зачем вы меня усыновили.
– Правительственная семейная льгота. На усыновлённого ребёнка все пособия платят в двойном размере.
– Что?
– Ну, когда в мире неизлечимое бесплодие – такая редкость, найти приёмных родителей для ребёнка чрезвычайно трудно.
– То есть вы усыновили меня вместо того, чтобы родить собственного ребёнка, потому что это было дешевле ?
– Да, но… мы ведь вырастили тебя как своего родного, сынок. Ты всегда был таким хорошим мальчиком.
Аарон поднялся, подошёл к ячейке доставки, поднёс чашку остывшего кофе к губам. Нахмурившись, он поставил её обратно и попросил ЛАРа подогреть её в микроволновке.
– Кто были мои настоящие родители?
– Мужчина и женщина из Торонто.
– Ты их знаешь?
– Я видела женщину один раз, сразу после твоего рождения. Приятная девушка, совсем молоденькая. Я… я забыла её имя.
Ложь , подумал Аарон. У мамы всегда чуть-чуть вздрагивал голос, когда она говорила неправду.
– Я хочу узнать её имя.
– Не смогу тебе с этим помочь. Его не было в сертификате об усыновлении?
– Нет.
– Прости, сынок. Ты же знаешь, как сейчас с этими вещами. Их держат в секрете.
– Но может быть, она хочет увидеть меня.
– Может быть. Я думаю, есть способ это выяснить.
Аарон вскинулся.
– Да?
– Министерство, которое этим занимается, я забыла название…
– Коммунальных и социальных служб.
– Ага. Они ведут… что-то вроде регистрационной службы. Я думаю, так это называется.
– Что за служба?
– Ну, если усыновлённый ребёнок и природный родитель в нём зарегистрируются и скажут, что хотят друг с другом встретиться, то министерство организует такую встречу. Возможно, твоя настоящая мать зарегистрировалась в министерстве.
– Здорово. Я попробую. Но что если нет?
– Тогда, боюсь, министерство откажет тебе во встрече. – Она секунду помолчала. – Прости.
– Ну ладно, хотя бы есть с чего начать. – Он посмотрел на мать, в её простые карие глаза. – Но я всё ещё не понимаю, почему ты не сказала мне, что меня усыновили. Пусть не когда я был маленьким, а когда вырос.
Его мать смотрела в окно, на деревья, сбросившие листья в ожидании зимы.
– Прости меня, сынок. Мы думали, что так будет лучше. Мы просто не видели, как это знание могло бы сделать тебя счастливее.
Красота, говорила Маргарет Вульф Хангерфорд, всегда в глазах очарованного. Я никогда толком не понимал, что это означает, до сегодняшнего дня. Нет, существуют вещи, которые я считаю красивыми: плавные гладкие поверхности хорошо сконструированной и содержащейся в порядке техники; яркие эстетические качества замысловатого сбалансированного уравнения; даже грубая хаотичность некоторых фрактальных узоров. Но для меня люди всегда были просто людьми, и их вариации индивидуальной физиогномики и физического сложения интересовали меня только в плане облегчения идентификации.
Однако теперь, когда я видел мир глазами Аарона Россмана, я постиг истинный смысл того, что есть красота и что делает одного человека более привлекательным, чем другой.
Взять, к примеру, Беверли Хукс. Когда я увидел её впервые, то отметил её расу (европеоидная, кожа необычно бледная), цвет глаз (густо-зелёный), цвет волос (у корней – тёмные от природы, но остальное выкрашено в такой чёрный цвет, что практически не отражает света), и несколько других специфических деталей, которые помогут мне опознавать её в будущем.
Когда Аарон Россман впервые увидел её за двадцать два дня до нашего отлёта, он начал каталогизировать её признаки с задней части, поскольку приблизился к ней со спины. Отличный кабуз было его первой мыслью – Аарон, с его интересом к поездам, принадлежал к числу немногих людей на Земле, знавших, что такое кабуз. Я тоже смотрел теперь на её зад его глазами. Выпуклость бёдер, плавная округлость ягодиц, тонкая синтетическая ткань чёрных брюк, туго их обтягивающая, попавшая меж них складка.
– Простите, – сказал Аарон.
Бев смотрела наружу в огромное панорамное окно. Оно выходило на загрузочную площадку орбитального лифта, соединяющего жёлто-коричневую кенийскую глубинку с висящим над ней «Арго». Трио жирафов прогуливалось мимо его массивного основания.
Она повернулась и улыбнулась. Аарон воспринял это как яркую… нет, лучистую улыбку, хотя я сомневался, что её зубы, пусть белые и крупные, отражали так уж много света.
– Да? – сказала она немного скрипучим голосом. Мне этот голос всегда напоминал звук, издаваемый плохо смазанной машиной, однако Аарон нашёл его очаровательным.
– Здравствуйте, – сказал он. – Э-э… И-Шинь Чан сказал, что вы можете мне помочь.
Она улыбнулась снова. Для Аарона её лицо было красивым: высокие скулы, крошечный нос.
– Что у вас на уме?
– Гмм. – Аарон сглотнул, и я внезапно осознал, что ему неловко, потому что он находит её красивой. – Вы ведь Бев Хукс, не так ли?
– Есть такое дело.
– Э-м-м… меня зовут Аарон Россман, и…
– Приятно познакомиться, Аарон.
– Взаимно. Я слышал, что вы… э-э… взломщик.
– Зависит от того, кто спрашивает и что он хочет узнать.
– Я хочу увидеть кое-какие записи.
– О какого рода хранилище мы говорим?
– Правительственная сеть. В Онтарио… это канадская провинция.
– Я знаю. Я из Иллинойса. У меня есть друзья в Су-Сент-Мари.
– О.
– Так с какой же целью вы хотите вломиться в правительство Онтарио? К тому времени, как мы вернёмся, срок давности истечёт по практически любому преступлению, какое вы могли совершить. – Она снова улыбнулась своей мегаваттной улыбкой.
– О, нет! Ничего такого. Просто я, в общем, недавно узнал, что меня усыновили. Я хотел бы встретиться со своими природными родителями до того, как мы улетим. Просто поздороваться. – Он сделал паузу. – И попрощаться.
– Записи об усыновлении? – Она посерьёзнела, но даже с серьёзным лицом она нравилась Аарону. – Легко. Подобрать пару паролей, немного расковырять файловую систему, то, сё… Двадцати минут хватит.
– То есть вы можете это сделать?
– Конечно. Что я с этого буду иметь?
– Э-э… а чего бы вы хотели?
– Угостите меня ужином?
– Я обручён.
– И что? Я тоже замужем. Женщине же всё равно надо есть, разве не так?
Домашний бог осмотрел Аарона через камеру, установленную над мезузой на дверном косяке.
– Да? – сказал он низким глухим голосом, произведённым дешёвым синтезирующим чипом.
– Меня зовут Аарон. Я бы хотел видеть Еву Оппенгейм.
– У миз Оппенгейм не запланировано встреч на сегодняшний вечер.
– Разумеется. Я… я просто оказался в городе всего на один день.
– В её списке друзей и деловых контактов нет никого по имени Аарон.
– Да, я знаю. Пожалуйста, скажите, она дома? Скажите ей… скажите, что я старый друг семьи.
В голосе домашнего бога звучал неуверенно.
– Я скажу ей. Пожалуйста, подождите.
Аарон засунул руки в карманы – в этот раз не столько по привычке, сколько из-за холодного вечернего бриза. Он ждал и ждал (как странно не знать точную длительность!) пока, наконец, входная дверь не скользнула в сторону. Аарон резко обернулся к ней. В дверном проёме стояла женщина, которой на вид не было и сорока. Аарон смотрел на неё, на её угловатое лицо, странные многоцветные глаза, песочного цвета волосы. Это было словно смотреться в какое-то меняющее пол зеркало. У него не было сомнений, совершенно никаких, в том, кто эта женщина. Единственным сюрпризом стала её молодость.
Взгляд самой этой женщины был, однако, лишён интереса. Она не видела в лице Аарона того, что он увидел в её лице, полагаю, потому, что она на него не смотрела.
– Да, – сказала она; голосом, глубоким и тёплым, она тоже походила на Аарона. – Я Ева Оппенгейм. Чем могу помочь?
Аарон словно утратил дар речи. Странное ощущение: не знать, что скажешь дальше; когда нужно сказать столько всего, но нет алгоритма расстановки приоритетов. Наконец, он пробормотал:
– Просто хотел вас увидеть. Узнать, как вы выглядите. Поздороваться.
Ева пристально посмотрела на него.
– Кто вы?
– Я Аарон. Аарон Россман.
– Россман… – Она отступила на полшага назад. – О… Господи. Что вы здесь делаете?
Аарона начинала раздражать её реакция.
– Вы, конечно, слышали об «Арго», – сказал он с едва уловимой запинкой. – Я улетаю на нём. Я покидаю Землю и вернусь только через сто лет. – Он смотрел на неё, словно ожидая реакции, словно из того, что он сказал, была очевидна цель его появления здесь. Когда реакции не последовало, он продолжил: – Я просто хотел увидеться с вами, всего один раз, перед тем, как улететь.
– Вы не должны были сюда приходить. Вы должны были сперва позвонить.
– Я боялся, что если я позвоню, то вы мне откажете.
Её лицо утратило цвет.
– Это правда. Я отказала бы.
У Аарона упало сердце.
– Прошу вас, – сказал он, – я совершенно запутался. Я только недавно узнал о том, что меня усыновили.
– Это ваши родители сказали вам, где меня найти?
– Нет. Они мне даже не говорили, что я им не родной. Я наткнулся на бумаги. Надеялся, что вы захотите меня увидеть. Я зарегистрировался в реестре добровольного раскрытия конфиденциальности министерства социальных служб, но там сказали, что вы не подавали заявку на встречу со мной, так что они не могут ничем помочь. Я подумал, что, может быть, вы не знаете про этот реестр…
– Разумеется я знаю про реестр.
– Но…
– Но я не хотела вас найти. Точка. – Она всмотрелась в лицо Аарона. – Проклятье, да как вы посмели прийти сюда? Какое вы имеете право вторгаться в мою жизнь? Если бы я хотела, чтобы вы знали, кто я такая, я бы вам сказала. – Она отступила вглубь дома и гаркнула «Закрыть» домашнему богу. Серая дверная панель шумно задвинулась.
Аарон остался стоять снаружи; ветер холодил его лицо. Он нажал кнопку на косяке, пробуждающую бога.
– Да, – ответил он тем же самым глухим голосом.
– Я бы хотел видеть миз Оппенгейм.
– У миз Оппенгейм не запланировано встреч на сегодняшний вечер.
– Я знаю, ты, груда металлолома. Я разговаривал с ней минуту назад.
– Здесь?
– Да, здесь.
– Вы мистер Россман, не так ли?
– Да.
– Я не думаю, что миз Оппенгейм захочет вас видеть.
– Вы можете ей сказать, что я всё ещё здесь?
Бог помолчал, по-видимому, обдумывая ответ.
– Да, – сказал он, наконец, медленно и тяжеловесно. – Я ей скажу. – Последовала ещё одна пауза; тишину нарушало лишь шуршание листьев на ветру. Бог, очевидно, общался со своей хозяйкой.
– Миз Оппенгейм приказала мне попросить вас удалиться, – сообщил бог.
– Нет.
– Тогда я вызову полицию.
– Идите к чёрту. Это важно. Прошу, попросите её ещё раз.
– Вы нас-той-чи-вый человек, мистер Россман. – У голосового чипа были проблемы с некоторыми длинными словами.
– Это так. Вы попросите её снова выйти ко мне, всего один раз?
Ещё одна долгая пауза. Наконец:
– Я попрошу.
Бог замолчал. Единственное, на что надеялся Аарон, было то, что Ева Оппенгейм находила общение со своим слишком покладистым домашним богом таким же раздражающим, как и Аарон. Через какое-то, довольно большое количество секунд дверь снова скользнула в сторону.
– По-моему, я выразилась ясно. Я не хочу вас видеть.
– Мне очень жаль это слышать, но я подумал, может быть, меня захочет увидеть мой природный отец. Ваш муж дома?
Лицо женщины окаменело.
– Нет, его нет дома, и нет, мой муж – не ваш отец.
– Но в базе данных по усыновления моим отцом указан Стивен Оппенгейм.
Аарон оглянулся. На посадочной площадке в нескольких десятках метров от дома взлетали в воздух листья. Легковой флаер, старенький на вид и даже кое-где помятый, осторожно заходил на посадку.
Флаер завис на высоте примерно ста метров, дожидаясь, пока маленький робот очистит площадку от накопившихся за день листьев. Аарону было видно, что в кабине только один человек, но лица его с такого расстояния он различить не мог.
Ева нервно взглянула в сторону флаера.
– Это мой муж, – сказала она. – Послушайте, вам нужно уйти, пока он не пришёл.
– Нет. Я хочу с ним поговорить.
Евин голос стал похож на лезвие бритвы.
– Никогда. Чёрт вас дери, убирайтесь отсюда.
Машина начала быстро снижаться. Высота двадцать пять метров. Двадцать. Пятнадцать.
– Почему?
Её лицо вспыхнуло. Её словно терзала боль. В уголках глаз появились слёзы.
Флаер опустился на посадочную площадку.
– Видите ли, Стивен Оппенгейм – это не мой муж, – сказала она, наконец. – Ваш отец был… – Она быстро сморгнула тяжёлую слезу. – Ваш отец был и моим отцом тоже.
Аарон ощутил, как у него отвисает челюсть.
Дверца флаера откинулась вверх, как птичье крыло. Наружу выбрался крупный мужчина. Он обошёл флаер сзади, открыл багажник.
– Теперь вы понимаете? – быстро произнесла Ева. – Я не хочу иметь с вами никаких отношений. Я не хотела, чтобы вы появились на свет. – Она качнула головой. – Ну зачем вам было сюда приходить?
– Я лишь хотел вас узнать. Только и всего.
– Некоторые вещи лучше не узнавать никогда. – Она взглянула в сторону посадочной площадки, увидела, что её муж шагает в их направлении. – А теперь, прошу вас, уходите. Он ничего не знает о вас.
– Но…
– Прошу вас!
После секундного замешательства Аарон повернулся и быстро зашагал прочь от дома. Муж Евы Оппенгейм приблизился к ней.
– Кто это был? – спросил он.
Аарон, который уже удалился на десяток метров, на секунду замедлил шаг и повернул голову, чтобы услышать Евин ответ:
– Никто.
Он услышал шипение закрывающейся дверной панели и финальный щелчок запирающегося замка.
