Фрэнк и Дэйл встретились за завтраком в ресторане отеля «Юниверсити-Хилтон», на противоположной стороне Фигероа-стрит от университетского кампуса. Завтрак Фрэнка состоял из пшеничных хлопьев с обезжиренным молоком, половинки грейпфрута и чёрного кофе. Дэйл ел бекон, яичницу из двух яиц, огромный тост – казалось, в половину буханки – с апельсиновым мармеладом, и запивал целым кофейником кофе со сливками и сахаром.

– Вся планета требует интервью с вашим клиентом, – сказал Фрэнк.

Дэйл кивнул и глотнул кофе.

– Я знаю.

– Мы им разрешим?

Дэйл перестал жевать и задумался.

– Пока не знаю. На широкую публику нам плевать. Нам интересны только те двенадцать человек, что окажутся в составе жюри. И вопрос в том, пойдёт ли нам на пользу, если потенциальные присяжные будут знать Хаска. В конце концов, мы ведь не собираемся выставлять Хаска в качестве свидетеля, так что…

– Не собираемся?

– Фрэнк, никто никогда не выводит подзащитного свидетельствовать, если этого можно избежать. Так что да, интервью может быть нашим шансом познакомить с Хаском людей, которые могут оказаться в составе жюри, дать им шанс узнать и полюбить его. С другой стороны, это очень необычное преступление, и если они решат, что Хаск – просто какой-то странный чудик, то вполне могут вообразить, что он его и совершил.

– Так что же нам делать?

Дэйл вытер лицо салфеткой и сделал знак официантке принести ещё кофе.

– Мы разрешим одно интервью – с кем-нибудь из крупняков. С Барбарой Уолтерс, к примеру. Или Дайаной Сойер. С кем-то их уровня.

– Что, если оно пройдёт неудачно? – спросил Фрэнк. – Вы сможете потребовать переноса слушаний в другое место?

– В какое? На обратную сторону Луны? Вам не скрыться от новостей о процессе такого масштаба.

Лицо Барбары Уолтерс демонстрировало её любимое выражение заботливого внимания.

– Сегодня у меня в гостях Хаск, – объявила она, – один из семи инопланетных гостей Земли. Хаск, как поживаете?

Дэйл, сидевший вместе с капитаном пришельцев Келкадом за пределами поля зрения камеры, попросил Хаска не надевать свои солнечные очки, хотя студийное освещение и доставляло ему неудобства. Впрочем сейчас, глядя на то, как он щурится, он спрашивал себя, не было ли это ошибкой.

– У меня бывали дни и получше, – ответил Хаск.

Уолтерс сочувственно кивнула.

– Уверена, что это так. Вы вышли на свободу под залог двух миллионов долларов. Какова ваша оценка американской правовой системы?

– У вас огромное количество заключённых в тюрьмах.

Уолтерс, казалось, на мгновение растерялась.

– Э-э… да. Думаю, это так.

– Мне говорили, что ваша страна удерживает рекорд. У вас сидит тюрьме больший процент населения, чем в любой другой стране – учитывая даже те страны, что считаются полицейскими государствами.

– Я имела в виду применительно к вашему случаю, – сказала Уолтерс. – Как полиция Лос-Анджелеса обращалась с вами?

– Мне объяснили, что я считаюсь невиновным, пока не будет доказана моя вина – и при этом меня поместили в клетку, чего мой народ не делает никогда, а ваш, как я раньше думал, поступает так только с животными.

– Вы хотите сказать, что с вами плохо обращались?

– Со мной плохо обращались, да.

– Вы хотите сказать, что, к вам, гость нашего мира, должны были проявить большее уважение?

– Ни в коем случае. В моём положении нет ничего особенного. Полагаю, что если бы вы интервьюировали человека, ложно обвинённого в убийстве, то он или она также жаловались бы на плохое обращение. Вам приходилось попадать в тюрьму, мисс Уолтерс?

– Мне? Нет.

– Тогда вы не поймёте.

– Да, – сказала Уолтерс. – Да, думаю, не пойму. А какова система правосудия в вашем мире?

– В моём мире нет такого понятия как преступление; допустить, что преступление возможно, означало бы допустить, что Бог более не следит за деяниями детей своих. Кроме того, мы не ценим материальные блага так, как цените их вы, так что такое явление как кража имущества отсутствует. Поскольку каждый имеет достаточно еды, то нет воровства еды или средств её добывания. – Хаск сделал паузу, потом продолжил: – Конечно, не мне судить, но мне кажется, что ваша правовая система построена от конца к началу. Корневая причина человеческой преступности по моему, без сомнения, невежественному мнению, состоит в бедности и в вашей способности впадать в зависимость от употребления определённых веществ. Но вместо того, чтобы бороться с этими причинами, вы всю свою энергию прикладываете с другого конца – к наказанию.

– Возможно, вы правы, – сказала Уотерс. – Кстати, к вопросу о наказании: как по-вашему, вас ждёт справедливый суд?

Шупальца на макушке Хаска яростно извивались, пока он размышлял.

– Это сложный вопрос. Человек мёртв – и кто-то должен за это ответить. Я – не человек. Возможно, поэтому меня легче заставить отвечать, и всё же…

– Да?

– Я другой. Но… ваш вид продолжает расти. Мой адвокат – Дэйл Райс, и у него чёрная кожа. Он рассказывал мне, как его раса была порабощена, как ей отказывали в праве голоса, в доступе к объектам общественного пользования и прочее. И всё же в течение его жизни многое из этого изменилось – хотя в тюрьме я видел, что многое и осталось, просто ушло вглубь. Могут ли двенадцать человек посмотреть на пришельца и вынести беспристрастное решение? – Он немного передвинулся и заглянул прямо в камеру своими оранжевым и зелёным глазами. – Я думаю, да. Я думаю, смогут.

– Сейчас много разговоров о том, что произойдёт, если вас признают виновным.

– Мне дали понять, что в этом случае я могу умереть, – сказал Хаск.

Барбара Уолтерс поджала свои тонкие губы; по-видимому, ей не понравилась прямота этого заявления.

– Я имею в виду, что будет с Землёй? Какова может быть реакция вашего правительства?

– В моих интересах было бы заявить, что мой народ явится на Землю и в отместку на казнь одного из своих сотрёт всех вас с лица планеты. – Он помолчал. – Или я мог бы сказать, что в случае моей казни тосоки улетят и никогда не вернутся – оборвут контакт навсегда. Но ни то, ни другое не было бы правдой, и я не буду так говорить. Тосоки как народ верят в предопределение. Если мне суждено быть казнённым за преступление, которого я не совершал, то так тому и быть. Но я вам говорю, мисс Уолтерс – я не убивал Клетуса Колхауна. Зачем мне это делать? Он был мне другом. Если меня признают виновным, это будет ошибкой, потому что я этого преступления не совершал.

– То есть, вы говорите, что мы должны вас оправдать?

– Вы сделаете то, что захочет от вас Бог. Но я не виновен .

Дэйл широко улыбался. Всё шло как нельзя лучше.

– Келкад! – закричал журналист из «Лос-Анджелес Таймс», когда Дэйл, Хаск и Келкад покидали здание телекомпании «Эй-би-си». – Келкад! Что вы думаете о сегодняшнем интервью?

Капитан Келкад поднял переднюю руку, чтобы прикрыть передние глаза – розовый и жёлтый – от света фотовспышек.

– Я думаю, что член моей команды держался очень хорошо, – сказал он.

Журналисты энергично напирали, но полицейским пока удавалось их сдерживать.

– Келкад, – крикнула женщина из «Си-эн-эн», – если Хаска признают виновным, ваш народ также его накажет?

Келкад продолжал двигаться сквозь толпу.

– Разумеется, мы проведём собственное расследование.

– Что вы сами сделали по поводу убийства? – крикнула журналистка «Си-би-си».

Келкад ответил не сразу, будто раздумывая над ответом.

– Полагаю, нет причин от вас это скрывать. Я, разумеется, отослал домой по радио полный отчёт. Я уже раньше докладывал, что мы нашли на Земле разумную жизнь, и теперь дополнил свой отчёт сообщением о том, что один из нас был схвачен и ему угрожает казнь за преступление, совершение которого он отрицает.

– И когда ждать ответа? – спросил журналист «Си-би-эс»

Щупальца на голове Келкада качнулись в незнакомой манере, словно в удивлении от того, что кто-то, комментирующий это дело, может не знать относящихся к делу научных фактов.

– Альфа Центавра находится на расстоянии 4,3 ваших световых лет отсюда. Таким образом, моему докладу потребуется 4,3 года, чтобы достичь назначения, и пройдёт ещё 4,3 года, прежде чем может быть получен какой-либо ответ. Это очевидно.

– Вы покинули дом два столетия назад, – сказал только что пробившийся в первые ряды мужчина; у него был европейский акцент. – Что они могут ответить?

Капитан пришельцев думал над вопросом несколько секунд. Наконец, пучок его щупалец распался надвое – жест, который, как уже было широко известно, у тосоков эквивалентен пожатию плечами.

– Понятия не имею, – ответил он.