24
Той ночью, примерно в три часа, я рассказал Карен о станных разговорах, которые я вёл, по-видимому, с другими копиями меня. Мы прогуливались по подстриженным лужайкам её поместья. Жужжали насекомые, в небе носились летучие мыши. Полумесяц луны насмехался над нами с неба; где-то на её обратной стороне жил сейчас единственный другой Джейк Салливан, которому положено существовать – мой биологический оригинал.
– Как, я уверен, ты знаешь, – говорил я, – в квантовой физике существует явление, которое называется «спутанность». Оно позволяет квантовым частицам оставаться связанными на любом расстоянии; измерение одной влияет на другую и наоборот.
Карен кивнула.
– Ага.
– И, в общем, уже давным-давно существуют теории о том, что сознание имеет квантовомеханическую природу – самая известная, по-моему, из книги Роджера Пенроуза 1980 года.
– Да, – сказала Карен. – И что?
– А то, что я вот что думаю: не спрашивай меня, как, я не уверен насчёт конкретного механизма, но я думаю, что «Иммортекс» сделало много копий моего сознания, и что иногда, время от времени, я каким-то образом к ним подключаюсь. Я предполагаю, что это квантовая спутанность, но это может быть и что-то другое. Но так или иначе, я слышу их как голоса у меня в голове.
– Это как… как телепатия?
– Гмм… терпеть не могу это слово – слишком уж оно связано со всякими психами. Кроме того, я же не слышу мысли других людей; я слышу свои… в некотором смысле.
– Прости, Джейк, но по-моему более вероятно, что в твоём новом мозгу просто что-то работает не так, как нужно. Наверняка если ты расскажешь об этом доктору Портеру, он…
– Нет! – сказал я. – «Иммортекс» делает что-то плохое . Я… я чувствую это.
– Джейк…
– Это лежит в самой основе технологии мнемосканирования: способность создавать столько копий исходного разума, сколько потребуется.
Мы с Карен держались за руки. Ощущение было далеко не таким интимным, как если бы я был из плоти и крови, но, опять же, по крайней мере, у меня теперь ладони не потели.
– Но зачем им такое делать? – спросила она. – Какая у них может быть цель?
– Красть корпоративные секреты. Личные коды безопасности, пароли. Шантажировать меня.
– Шантажировать чем? Что ты такого сделал?
– Ну… ничего такого, чего стоило бы стыдиться.
– Правда? – игривым голосом спросила Карен.
Я не хотел терять нить разговора, но почему-то задумался на секунду над её вопросом.
– Нет, правда; в моём прошлом нет ничего такого, за неразглашение чего я заплатил бы хоть сколько-нибудь существенные деньги. Но дело не в этом. Может, они просто зондируют почву. Хотят посмотреть, что им это может принести.
– Например, секретную формулу «Old Sully's Premium Dark»?
– Карен, серьёзно. Что-то происходит.
– О, я не сомневаюсь, – сказала она. – Только, знаешь ли, я слышу голоса в голове всё время – голоса моих персонажей. Я ведь писатель. Может быть, и у тебя что-то похожее?
– Я не писатель, Карен.
– Ну, ладно. Хорошо. А ты читал Джулиана Джейнса?
Я покачал головой.
– О, я обожала его в колледже. «Происхождение сознания путём распада бикамерального разума» – потрясающая книга. А уж название! Мой редактор никогда бы не позволил мне дать книге такое название. Так вот, Джейнс говорил, что два полушария мозга – это, по сути, две отдельные личности, и голоса ангелов и демонов, которые некоторые люди, по их словам, слышат, на самом деле исходят от другой половины их собственной головы. – Она посмотрела на меня. – Может быть, полушария твоего нового мозга недостаточно хорошо интегрированы? Пусть доктор Портер в этом покопается, и, я уверена, он всё наладит.
– Нет, нет, – сказал я. – Это настоящее.
– А сейчас ты можешь это сделать? Выйти на связь с другим тобой?
– Я не могу это делать по желанию. Это происходит само собой.
– Джейк… – мягко сказала Карен и оставила моё имя висеть в ночном воздухе.
– Нет, правда, – сказал я. – Это правда происходит.
Её голос был непередаваемо добр.
– Джейк, ты никогда не слышал о спиритических сеансах? Говорящих досках? Синдроме ложной памяти? Человеческий разум способен убедить себя в том, что разного рода явления реально существуют или исходят откуда-то извне в то время, когда они порождены им самим.
– Это не то, что происходит со мной.
– Так ли? Эти твои… голоса сказали тебе хоть раз что-то такое, чего ты ещё знал? Что-то, чего ты не мог знать, но мог бы проверить и убедиться, что это правда?
– Ну, нет, разумеется. Другие копии держат где-то в изоляции.
– А зачем? И почему со мной ничего подобного не происходит?
Я слегка пожал плечами.
– Не знаю.
– Ты должен спросить об этом доктора Портера.
– Нет, – сказал я. – И ты тоже ему ничего об этом не говори – пока я не разберусь, что происходит.
На следующий день в десять утра Мария Лопес предстала перед Карен, снова занявшей свидетельское место.
– Доброе утро, миз Бесарян.
– Доброе утро, – ответила Карен.
– Вы приятно провели… провели время с прошлого заседания суда? – спросила Лопес.
– Да.
– Я могу спросить, чем вы занимались?
– Возражение, ваша честь! – сказал Дешон. – Не имеет отношения к делу.
– Прошу у суда минуту терпения, – сказала Лопес.
– Хорошо, – ответил Херрингтон. – Миз Бесарян, ответьте на вопрос.
– Ну, дайвайте посмотрим. Я читала, смотрела фильм, написала кусочек нового романа, бродила по сети. Совершила приятную прогулку.
– Очень хорошо. Вы делали что-нибудь ещё?
– Множество других мелких дел. Я правда не понимаю, к чему вы клоните, миз Лопес.
– Хорошо, тогда я спрошу напрямую: вы спали?
– Нет.
– Вы не спали. Будет ли верным сказать, что вы также не видели снов?
– Очевидно.
– Почему вы не спали?
– Моё искусственное тело в этом не нуждается.
– Но вы можете заснуть, если вам этого захочется?
– Я… я не вижу, зачем кому-то может захотеться заснуть, если в этом нет необходимости.
– Вы уклоняетесь от вопроса. Вы способны заснуть?
Карен нескольго мгновений молчала, потом сказала:
– Нет. По всей видимости, нет.
– Вы вообще не спали с того момента, как были воссозданы в этой форме, не так ли?
– Это так, да.
– И поэтому вы также не видели снов, верно?
– Не видела.
Дешон вскочил на ноги.
– Ваша честь, это непохоже на надлежащий перекрёстный допрос.
– Простите, – сказала Лопес. – Просто несколько любезностей в начале дня. – Она взяла со стола большую бумажную книгу и поднялась. – Мы поговорим о ваших физических параметрах, миз Бесарян. Начнём с простых. Ваш возраст.
– Восемьдесят пять.
– Дата рождения.
– Двадцать девятое мая 1960.
– И как вы появились на свет?
– Я… прошу прощения?
– Это были нормальные роды? Кесарево сечение? Другая процедура?
– Нормальные роды, по крайней мере, по стандартам того времени. Моей матери дали большую дозу обезболивающего, схватки были вызваны искусственно, а мой отец не был допущен в родовую палату. Карен посмотрела в сторону присяжных, желая сразу увидеть их реакцию. – С тех пор мы прошли большой путь.
– Нормальные роды, – повторила Лопес. – Через расширенный родовой канал к дневному свету, мягкий шлепок по заднему месту – полагаю, тогда это ещё было в ходу.
– Да, думаю так.
– Первый крик.
– Да.
– И, конечно, перерезание пуповины.
– Да.
– Пуповины, через которую питательные вещества передавались от вашей матери растущему эмбриону, верно?
– Да.
– Пуповины, удаление которой оставляет шрам, который мы называем пупком, верно?
– Да.
– И шрам этот бывает двух видов – выпуклый и впалый, правильно?
– Да.
– И к какому виду принадлежит ваш, миз Бесарян?
– Возражение! – сказал Дешон. – Отношение к делу!
– Мистер Дрэйпер поднимал вопрос о биометрических показателях, – сказала Лопес, разводя руками. – Очевидно, что я могу исследовать любые связанные с биометрией вопросы, а не только те, с которыми устраивал фокусы мистер Дрэйпер.
Похожее на обувной рожок лицо судьи качнулось вверх и вниз.
– Отклоняется.
– Миз Бесарян, – сказала Лопес, – так какого же он типа – выпуклый или впалый?
– Впалый.
– Могу я его увидеть?
– Нет.
– И почему же?
Карен вскинула голову.
– Потому что это будет бессмысленно, и – я уверена, судья со мной согласится – вряд ли прилично в зале суда. Вы надеетесь, что у меня нет пупка, и вы из этого факта сможете извлечь несколько лёгких очков в свою пользу. Так вот – пупок у меня есть; моё тело анатомически корректно. И поэтому, когда я обнажу пупок, вы попытаетесь заработать хоть какие-то очки, указывая на то, что это не настоящая рубцовая ткань, а простая скульптурная имитация. Я избавлю вас от хлопот: я это признаю́. Но так как пупок совершенно ни для чего не служит, это вряд ли что-то меняет. Мой ничуть не хуже, чем любой другой. – Она снова взглянула на присяжных. – В нём даже пух скапливается.
Присяжные, и даже сам судья, рассмеялись.
– Двигайтесь дальше, – сказал Херрингтон.
– Хорошо, – сказала Лопес; её голос звучал чуть пристыжено. – Ваша честь, я хотела бы приобщить к делу первую улику ответчика – печатную копию инструкции по эксплуатации платёжного терминала, приобщённого к делу мистером Дрэйпером ранее.
– Мистер Дрэйпер? – спросил судья Херрингтон.
– Не возражаю.
– Улика приобщается к делу, – объявил судья.
– Спасибо, – сказала Лопес. Она перешла «колодец», подошла к месту свидетеля и протянула инструкцию Карен. – Как вы видите, я отметила одну страницу закладкой. Откройте её, пожалуйста.
Карен так и сделала.
– Пожалуйста, прочитайте выделенный фрагмент, – попросила Лопес.
Карен откашлялась – излишний с механической точки зрения элемент театральности – и прочитала:
– «Этот сканер использует биометрические данные для обеспечения безопасности транзакций. Для подтверждения личности пользователя сканируется отпечаток пальца и узор сетчатки. Никакие два человеческих существа не имеют одинаковых отпечатков пальцев, и ни у каких двух индивидуумов не может быть идентичного узора сетчатки.
– Звучит впечатляюще, не правда ли, – сказала Лопес.
– Да. И этот терминал меня…
– Простите, миз Бесарян, вы можете лишь отвечать на вопросы, которые я задаю. – Лопес сделала паузу. – Нет, прошу прощения; я не хочу показаться грубой. Что вы хотели добавить?
– Лишь то, что сканер опознал меня как Карен Бесарян.
– Да, он это сделал. В ключевых биометрических категориях вы, по-видимому, идентичны – по крайней мере, близки настолько, насколько необходимо – с оригинальной Карен Бесарян.
– Именно так.
– Теперь, если суд не возражает, я хотела бы кое-что попробовать. Ваша честь, прошу приобщить к делу улики ответчика номер два, три и четыре. Номер два – это искусственная рука, номер три – искусственное глазное яблоко; и то и другое, как свидетельствует номер четыре, сертификат происхождения, произведено компанией «Моррелл GmbH» из Дюссельдорфа, ведущим мировым производителем протезов. Собственно «Моррелл» и производит многие компоненты, используемые компанией «Иммортекс».
За этим последовало около пятнадцати минут возражений и аргументов, после чего судья принял улики. Когда процесс вновь вошёл в своё русло, Лопес протянула искусственную руку Карен.
– Прижмите, пожалуйста, большой палец этой руки к сканеру терминала.
Карен нехотя подчинилась. Зажёгся один зелёный огонёк – я раньше терпеть не мог пользоваться этими штуками, потому что не отличал зелёного от красного.
Затем она протянула Карен искусственный глаз.
– И поднесите это к объективу камеры терминала.
Карен сделала и это, и зажёгся второй зелёный огонёк.
– А теперь, миз Бесарян, не будете ли вы так любезны прочитать то, что написано на дисплее? – Она показала ей терминал.
Карен посмотрела на него.
– Там…
– Да, миз Бесарян?
– Там написано «Подтверждение опознания: Бесарян, Карен С.»
– Спасибо, миз Бесарян. – Она взяла устройство из безвольных рук Карен и уверенно нажала на нём какие-то клавиши. Когда она закончила, то протянула терминал обратно Карен. – Теперь я бы хотела, чтобы вы сделали для меня то же, что сделали для мистера Дрэйпера: перевели десять долларов на мой банковский счёт. Конечно, для этого нам потребуется номер вашего ПИН.
Карен нахмурилась.
– Просто ПИН, – сказала она.
Лопес на мгновение растерялась.
– Простите?
– ПИН означает «персональный идентификационный номер». Только люди, работающие в Министерстве избыточных министерств, называют его номером ПИН.
Маленький рот судьи Херрингтона изогнулся в улыбке.
– Хорошо, – сказала Лопес. – Значит, для завершения транзакции нам теперь нужен ваш ПИН.
Карен сложила руки на груди.
– И я сомневаюсь, что суд может заставить меня его вам назвать.
– Нет-нет, конечно же, нет. Приватность очень важна. Вы позволите? – Лопес протянула руку к терминалу, и Карен отдала его. Она нажала на устройстве несколько клавиш, затем вернула его Карен.
– Прочтите, пожалуйста, что написано на дисплее.
Пластиковое лицо Карен было не так пластично, как лицо из плоти и крови, но я видел, как оно оцепенело.
– Здесь написано «ПИН подтверждён».
– Смотрите-ка! – воскликнула Лопес. – Не воспользовавшись ни отпечатком вашего пальца, ни вашим узором сетчатки, ни чем-то таким, что знаете только вы, мы сумели получить доступ к вашему счёту, не так ли?
Карен молчала.
– Не так ли, миз Бесарян?
– Надо полагать.
– В таком случае почему бы вам не подтвердить транзакцию и не перевести на мой счёт десять долларов, как вы это сделали для мистера Дрэйпера?
– Я бы не стала, – сказала Карен.
– Что? – переспросила Лопес. – Ах, да. Конечно, вы правы. Это совершенно несправедливо. В конце концов, мистер Дрэйпер сначала дал вам десятидолларовую монету. Так что, полагаю, я также должна дать вам рейган. – Она снова запустила руку в карман, вытащила оттуда монету и протянула её Карен.
Карен скрестила руки на груди, отказываясь её брать.
– Ну и ладно, – сказала Лопес, разворачивая золотую фольгу и извлекая рельефный шоколадный диск. Она положила его в рот и прожевала. – Эта всё равно фальшивая.
