25
Золотая клетка – всё равно клетка.
Теперь я был здоров, и впереди у меня были десятилетия жизни. И я не хотел провести их все здесь, в Верхнем Эдеме.
И… я ведь правда был здоров, да? То есть, метод доктора Чандрагупты меня излечил. Но…
Но в голове всё ещё стучали молотки. Это приходило и уходило, слава тебе, Господи; если бы так было всё время, я бы не выдержал, но…
Но ничего не помогало. Не помогало надолго, не помогало навсегда.
А я не доверял местным докторам. Посмотрите, что они сделали с несчастной Карен! Синий код, куда там!
И всё же…
И всё же я должен был сделать что-то . Я – не машина, не робот. Я не такой, как тот, другой я, этот доппельгангер, свободный от боли и страданий. У меня болела голова. Когда случался приступ, она болела как тысяча чертей.
Я вышел из своего номера и запрыгал в лунной гравитации по направлению к больнице.
Нашим следующим свидетелем был Эндрю Портер, который приехал из Торонто в дополнение к полудюжине функционеров «Иммортекс», которые уже находились здесь.
– Доктор Портер, – сказал Дешон, – какое образование вы получили?
Место свидетеля было немного маловато для человека его роста, но Портеру удалось втиснуть туда ноги, сев наискосок.
– Я получил Ph.D. в области когнитивистики в Университете Карнеги Мелон, и мастерские степени по электротехнике и компьютерным наукам в Калтехе.
– Вы когда-либо работали в академической сфере?
Брови Портера, как всегда, жили своей жизнью.
– Несколько раз. В последний раз я был старшим научным сотрудником в Лаборатории искусственного интеллекта Массачусетского Технологического Института.
– Должен сказать, что меня повеселил сегодняшний фокус миз Лопес с монетой, – сказал Дешон. – Но у вас, как я понимаю, есть настоящая золотая медаль, не так ли?
– О, да. Вернее, я был в составе команды, которая её получила.
– Вы принесли её с собой? Мы можем её увидеть?
– Конечно.
Портер вытащил из кармана пиджака довольно большую коробку и открыл её.
– Улика истца номер три, ваша честь, – сказал Дешон.
Поднялась обычная суматоха, после которой вещественное доказательство было приобщено к делу. Дешон поднял медаль к объективу камеры, демонстрируя сначала одну, а потом другую её сторону; изображение проэцировалось на стену позади Портера. На одной стороне была выгравирован стоящий вполоборота человек с тонкими чертами лица, курсивная надпись: «Может ли машина думать?» и имя «Алан М. Тьюринг». На другой стороне был бородатый человек в очках и имя «Хью Дж. Лёбнер». На обоих сторонах вдоль края шла надпись «Лёбнеровская премия».
– Как она к вам попала? – спросил Дешон.
– Мы получили её в награду как первая группа, сумевшая пройти тест Тьюринга.
– И как вы это сделали?
– Мы скопировали человеческого разум – разум Сэмпсона Уэйнрайта, также выходца из MIT – в искусственный мозг.
– И вы продолжаете работать в этой области?
– Да.
– Где вы работаете сейчас.
– В компании «Иммортекс».
– В качестве кого?
– Я старший научный сотрудник. Моя должность называется «директор по технологиям реинстанциирования».
Дешон кивнул.
– И как бы вы описали то, чем вам приходится заниматься на работе?
– Я слежу за всеми аспектами процесса переноса личности из биологического носителя в наногелевую матрицу.
– Наногелевая матрица – это материал, из которого вы создаёте искусственные мозги?
– Именно.
– То есть вы – один из разработчиков процесса мнемосканирования, с помощью которого «Иммортекс» переносит сознание, и вы продолжаете руководить применением этого метода в компании «Иммортекс», верно?
– Да.
– Тогда, – сказал Дешон, – не могли бы вы нам объяснить, как в человеческом мозгу возникает сознание?
Портер покачал своей удлинённой головой.
– Нет.
Судья Херрингтон нахмурился.
– Доктор Портер, вы обязаны отвечать. Я не хочу слышать никаких отговорок о корпоративных секретах или…
Портер попытался повернуться к судье вместе со стулом, но не смог.
– Не в этом дело, ваша честь. Я не могу ответить на этот вопрос, потому что не знаю ответа. И никто не знает, насколько мне известно.
– Позвольте мне уточнить, доктор Портер, – сказал Дешон. – Вы не знаете, как работает сознание.
– Именно так.
– Но, тем не менее, вы умеете его копировать? – продолжал Дешон.
Портер кивнул.
– И это всё , что я с ним умею делать.
– Что вы имеете в виду?
Портер очень убедительно сделал вид, будто раздумывает о том, с чего начать, хотя мы, разумеется, репетировали его выступление много раз.
– Программисты пытаются воспроизвести человеческий мозг в компьютере уже больше столетия. Кто-то считал, что для этого достаточно лишь подобрать правильные алгоритмы, другие пытались строить математические модели нейронных сетей, третьи – что это как-то связано с квантовыми вычислениями. Никто из них не достиг успеха. О, компьютеры теперь умеют делать всякие умные штуки, но пока что никому не удалось построить с нуля компьютер, который бы обладал самосознанием как я или вы, мистер Дрэйпер. Ни разу, к примеру, ни один компьютер не попросил «Не выключайте меня». Ни разу ни один компьютер не задумался о смысле жизни. Ни разу не написал роман-бестселлер. Мы думали, что способны научить машины делать подобные вещи, но пока что мы этого не умеем. – Он посмотрел на присяжных, потом снова на Дешона. – Однако перемещённые биологические сознания, которые мы создаём, способны на всё это и многое другое. Они способны на те же виды мыслительной деятельности, что и другие люди.
– Вы сказали «другие люди», – заметил Дешон. – То есть вы считаете копии людьми?
– Разумеется. Эта медаль свидетельствует о том, что они целиком и полностью проходят тест Тьюринга: нет такого вопроса, на который они не ответили бы неотличимо от ответов других людей. Они – люди.
– Осознают ли они себя?
– Вне всякого сомнения. Так же осознают, как вы или я. Собственно, несмотря на некоторую разницу в напряжениях, электрические профили скопированного и оригинального мозга идентичны на правильно откалиброванных энцефалограммах.
– Но – простите меня, доктор Портер, я не хочу показаться непонятливым, но – если вы не знаете, чем вызывается сознание, то как вы можете его воспроизвести? Откуда вы знаете, что воспроизводить?
Портер кивнул.
– Рассмотрим такую аналогию: я совершенно не разбираюсь в музыке. Когда я учился в школе, там считали, что если мне дать в руки музыкальный инструмент, то я буду представлять опасность для каждого обладающего слухом человека, так что я посещал занятия по вокалу вместе с остальными лишёнными музыкального слуха детьми. Так что я вообще ничего не знаю о том, что делает Пятую симфонию Бетховена музыкальным шедевром. Однако я инженер, и если вы принесёте мне её на CD и попросите переписать на карту памяти, я это сделаю. Я не буду искать на CD «музыкальность», не буду выискивать «композиторский гений». Я просто скопирую всё , что там есть, на другой носитель. И именно это мы и делаем, когда переносим сознание.
– Но если вы не знаете, что искать, то не можете ли вы пропустить что-нибудь важное?
– Нет. Большинство психологов скажет, что даже если всё, что мы сделаем – это воспроизведём карту связей между нейронами и различий в уровнях нейротрансмиттеров, то мы захватим всё, что есть в мозгу осмысленного. А мы определённо это делаем.
– Но это ведь огромный массив данных, – сказал Дешон.
– Не такой огромный, как может показаться, – ответил Портер. – Мы нашли в них массу фрактальных резонансов – что означает, что одна и та же комбинация повторяется снова и снова на разных уровнях детализации. Эти данные очень хорошо сжимаются, если кому-то придёт в голову их хранить. – Я настороженно выпрямился, услышав эти слова, но поскольку я сидел позади Карен, то не смог встретиться с ней взглядом.
– Так что, копируя информацию, вы также копируете и сознание вместе с ней? – спросил Дешон. – Простым копированием связей и уровней нейротрансмиттеров?
– Ну, кое-кто утверждает, эти вещи не являются истинными физиологическими коррелятами сознания – что сами по себе они не являются физическим проявлением осознанных мыслей – и указывают в качестве доказательства на парамеций.
– Парамеций? – повторил Дешон.
– Да. Гмм… ваша честь, вы позволите?…
Херрингтон кивнул, и Портер с видимым облегчением выбрался из тесного свидетельского места. Он вытащил из другого кармана пиджака маленький пульт дистанционного управления, и на телестене начали появляться изображения.
– Парамеции, – сказал Портер, – это разновидность простейших – одноклеточных организмов. У парамеций нет нервной системы, поскольку нервная система состоит из специализированных нервных клеток, а одноклеточное существо, разумеется, не может иметь специализированных клеток. И всё же, без нейронов и нейротрансмиттеров, парамеция может обучаться. Безусловно, не слишком многому – но может. Вы можете научить её тому, что если она оказывается на распутье, то движение влево всегда заканчивается лёгким ударом тока, а вправо – получением пищи. – Изображения на стене иллюстрировали его слова. – Каким-то образом парамеция запоминает это, несмотря на полное отсутствие нервной системы. И это наводит на мысль о возможности того, что вовсе не нейронные сети отвечают за наше самоосознание.
– Но тогда, – сказал Дешон, – что же за него отвечает?
На телестене появились новые изображения.
– Одна из версий, – сказал Портер, – гласит, что микротрубочки, составляющие экзоскелет клетки – это то место, где находится микроскопическое сознание парамеции – да и человека тоже. Микротрубочки – это словно початки индейской кукурузы: они пустые внутри, но сверху покрыты зёрнами. И, как и на кукурузном початке, эти зёрна могут образовывать узоры. Некоторые утверждают, что узоры эти могут двигаться и реплицироваться как клеточные автоматы, и…
– Клеточные автоматы? – переспросил Дешон.
Новые изображения, похожие на ожившие кроссворды.
– Да, именно так, – сказал Портер. – Представьте себе поверхность микротрубочки как свёрнутую в трубку решётку, состоящую из квадратных клеток. Представьте себе, что некоторые из квадратиков чёрные, а некоторые – белые – вот почему я помянул именно индейскую кукурузу. Представьте себе также, что квадратики выполняют простые правила, такие как: если ты чёрный квадрат, и по крайней мере три из восьми соседних квадратов также чёрные, то ты должен стать белым. – На телестене возникла иллюстрация.
– Видите? – спросил Портер. – Очень простое правило. Но, выполняя подобные правила, квадратики начинают образовывать сложные узоры. К примеру, можно получить формы-бумеранги, представляющие собой устойчивую конфигурацию чёрных клеток, которая движется по решётке – каждый раз, как применяется базовое правило, весь этот кластер сдвигается на одну клетку влево. Вы также можете получить формы, которые пожирают другие формы, и большие формы, которые распадаются на две меньшие, но в остальном идентичные формы. – Мы увидели все эти вариации на телестене.
– Теперь подумайте вот о чём, – сказал Портер. – Узоры реагируют на стимулы в форме применяемого к ним правила. Но реакция на стимулы – это один из стандартных признаков жизни. Узоры движутся, и, опять же, движение – это ещё один признак жизни. Узоры пожирают другие узоры, а питание – это третий признак жизни. И узоры воспроизводят себя, и, конечно, это также один из признаков того, что мы имеем дело с живым существом. В самом деле, клеточные автоматы – это одна из форм того, что уже давно называют искусственной жизнью, хотя я лично считаю, что уточнение «искусственная» здесь излишне. Они и есть жизнь.
– То есть ваш процесс мнемосканирования копирует узоры клеточных автоматов?
– Опосредованно, да.
– Опосредованно? Если есть вероятность, что вы что-либо упустили…
– Нет-нет. Мы копируем информацию с абсолютной точностью, но зафиксировать конфигурацию клеточных автоматов физически невозможно.
– Почему?
– Как я сказал, мы записываем конфигурацию нейронных сетей – положение и связи каждого нейрона в вашем мозгу – но мы не записываем узор клеточных автоматов на поверхности микротрубочек внутри этих нейронов. Видите ли, тубулины – крошечные зёрна, из которых складывается початок микротрубочки – могут находиться в двух состояниях, которые я изобразил чёрным и белым цветом на графике вот здесь, так что они могут образовывать слошные динамические узоры, которые вы видели на поверхности микротрубочек. Но эти два состояния – на самом деле не белое и чёрное. Они определяются тем, где находится электрон – в субъединичном кармане альфа или субъединичном кармане бета. Он взглянул на присяжных. – Я знаю, я знаю – это звучит как полная белиберда. Но главное то, что это квантовомеханический процесс, а это значит, что мы даже теоретически не можем измерить состояние, не изменив его.
Портер повернулся обратно к Дешону.
– Но когда наш квантовый туман конденсируется в наногель мозга, он на короткое время оказывается квантово спутанным с биологическим оригиналом, и узоры клеточных автоматов оказываются идентичными. Так что если микротрубочки и вправду являются источником сознания, то именно в этот момент происходит его перенос в двойника. Конечно, спутанность быстро разрушается, но к этому времени правила уже применяются к новым клеточным автоматам, так что, возвращаясь к нашей метафоре, квадратики начинают снова менять цвет.
Теперь Портер смотрел на Карен, сидящую за столом истца.
– Так что неважно, чем порождается сознание – нейронными сетями или же клеточными автоматами на поверхности микротрубочек – мы переносим и то и другое точно и полно. Новый, искусственный мозг – настолько же реальный, мыслящий, осознающий себя, как и старый; это мозг того же самого человека до последних мельчайших деталей. И эта замечательная женщина, вне всякого сомнения – Карен Бесарян.
Дешон кивнул.
– Спасибо, доктор Портер. Вопросов больше не имею.
Мне говорили, что нам ни под каким видом не будет позволено контактировать ни с кем из оставшихся на Земле, но в этот раз «Иммортекс» пошла против своих хвалёных правил. Я сидел в кресле в офисе доктора Ын, а рельефное бородатое лицо доктора Чандрагупты взирало на меня с компьютерного монитора. Он уже был в Балтиморе – на Земле, везучая скотина – тогда как я всё ещё торчал на Луне.
– Вам нужно было рассказать мне раньше, мистер Салливан, – сказал он. – Мы можем лечить лишь то, про что нам рассказывают.
– Мне только что сделали операцию на голове, – раздражённо ответил я. – Я посчитал, что головные боли с этим связаны.
Я ждал, пока мои слова достигнут Земли, а его вернутся обратно ко мне.
– Нет, такого не должно было быть. Я подозреваю, что они действительно скоро пройдут. Причина, я думаю, лежит в несбалансированности нейротрансмиттеров. Мы радикально изменили конфигурацию кровотока в вашем мозгу, и я подозреваю, что это нарушило обратный захват. Это безусловно может вызывать головные боли того типа, что вы описываете. Ваш мозг приспособится; всё в конце концов должно прийти в норму. И, конечно же, доктор Ын, я уверен, выпишет вам что-нибудь против болей, хотя это лишь купирует синдром, а не вызвавшую его причину. – Он перевёл взгляд с меня на сидящую рядом со мной женщину. – Доктор Ын, что у вас есть в наличии?
– Я думала дать ему тораплаксин, если только у него нет противопоказаний для вашего случая.
Снова пауза, затем:
– Нет, нет. Должно быть нормально. Скажем, 200 миллиграмм для начала, дважды в день, да?
– Да-да. Я передам в наш аптечный пункт…
Но Чандрагупта, там, на Земле, я так думаю, не собирался уступать ей трибуну, потому что он продолжал говорить.
– Однако, мистер Салливан, могут быть и другие проблемы, связанные с сильными флуктуациями в уровне нейротрансмиттеров. Депрессия, к примеру. Вы чувствовали что-то подобное?
Скорее, я чувствовал гнев – но мой гнев, разумеется, был полностью оправдан.
– Нет.
Пауза – сигнал идёт в Земле – потом кивок, и новые слова:
– Также возможны внезапные смены настроения. Вы наблюдали какие-либо признаки этого?
Я покачал головой.
– Нет.
Пауза, потом:
– Паранойя?
– Нет, ничего такого, доктор.
Чандрагупта кивнул.
– Хорошо, хорошо. Дайте нам знать, если что-то из этого начнёт появляться.
– Обязательно, – сказал я.
В процессе объявили перерыв на ланч – или, скажем так, полуденный перерыв; ни Карен, ни мне, ни Малкольму, разумеется, не нужно было есть, хотя Дешон проглотил пару чизбургеров и больше кока-колы, чем, как мне казалось, может вместить человеческий желудок. А потом была очередь Марты Лопес задавать вопросы Портеру.
Портер имел суровый вид, хотя его брови, как всегда, находились в постоянном движении. У него перед Лопес было также преимущество роста – он был на добрых полметра выше и возвышался над ней даже сидя.
– Мистер Портер, – начала она, но Портер тут же её прервал.
– Я не хочу цепляться к мелочам, – сказал он, улыбнувшись в сторону судьи, – но вообще-то я доктор Портер.
– Конечно, – сказала Лопес. – Прошу прощения. Вы сказали, что работаете с компании «Иммортекс», верно?
– Да.
– Вы также владеете её акциями?
– Да.
– Сколько стоит ваша доля в компании?
– Около восьми миллионов долларов, я полагаю.
– Это большие деньги, – сказала Лопес.
Портер добродушно пожал плечами.
– Конечно, всё это лишь на бумаге, не так ли? – спросила Лопес.
– В общем, да.
– И если акции «Иммортекс» рухнут, ваше состояние улетучится?
– Можно и так сказать, – ответил Портер.
Лопес посмотрела в сторону жюри.
– И поэтому вполне естественно, что вы хотите убедить нас, будто разработанный «Иммортекс» процесс в самом деле делает то, что вы говорите.
– Я уверен, что если у вас есть эксперты, несогласные со мной, то вы их вызовете для дачи показаний, – сказал Портер. – Но я и правда верю – как человек, как учёный и как инженер – во всё, что я только что сказал.
– И всё же вы сказали, что не знаете, что такое сознание.
– Верно.
– Но уверены в том, что можете его копировать.
– Также верно.
– Без искажений?
– Да.
– Без ошибок?
– Да.
– И без пропусков?
– Да.
– Тогда скажите нам, доктор Портер, почему ваши роботы не спят?
Портера это явно разозлило; его брови даже на мгновение замерли.
– Они не роботы.
– Но, – сказала Лопес, – все люди спят. Однако я перефразирую вопрос. Почему человеческий разум, загруженный в искусственный мозг, не спит?
– Это… в этом нет необходимости.
– Так мне сказала миз Бесарян – которая, несмоненно, читала ваши рекламные буклеты. Но какова истинная причина того, что они не спят?
Портер насторожился.
– Я… я не уверен, что понимаю вопрос.
– Почему ваши искусственные люди время от времени не засыпают?
– Как я и сказал: им это не нужно.
– Возможно, так оно и есть. Но им также не нужно заниматься сексом – в конце концов, они ведь не могут размножаться нашим методом, или любым другим. Однако ваши изделия способны к таким занятиям, не так ли?
– Ну, людям нравится секс, так что…
– Многим нравится и сон, – сказала Лопес.
Портер покачал головой.
– Вовсе нет. Им нравится то, что сон восстанавливает их силы и энергию, но сам по себе сон – это просто бессознательное состояние.
– Так ли, доктор Портер? А как же сновидения? Разве это – бессознательное состояние?
– Ну…
– Ну же, доктор. Не может же этот вопрос быть совершенно новым для специалиста в вашей области. Разве сновидения – это бессознательное состояние?
– Нет, обычно оно не классифицируется как таковое.
– Глубокий сон без сновидений с ровными дельта-ритмами и без быстрых движений глаз – это бессознательное состояние, верно? Но сновидения – нет. Я права?
– Ну… да.
– В сновидениях человек осознаёт себя.
– Полагаю, это правда.
– Вы специалист по мозгу, доктор Портер, не я. Это правда?
– Да.
– Сновидения – это форма сознательной активности, верно?
– Да.
– Потому что в них присутствует осознание себя, верно?
– Да.
– Но ваши роботы – простите, ваши реинстанциации – не видят снов.
– Не все формы сознательной активности желательны, миз Лопес. Я, к примеру, очень надеюсь на то, что ни один из наших клиентов никогда не испытает ужаса или панической атаки – а это всё сознательные состояния.
– О, очень умно, доктор Портер, – сказала Лопес, театрально хлопая в ладоши. – Браво! Но вы уходите от вопроса. Сновидения отличаются от всех остальных сознательных состояний тем, что это полностью внутренние переживания, не так ли?
– Более или менее.
– Я думаю, скорее более. Сновидения – это самая сущность нашей жизни, верно? Настоящее сознание, такое, каким обладала биологическая Карен Бесарян, включает в себя способность внутренней концептуализации в отсутствие внешних факторов. А у ваших созданий нет сознания подобного рода.
– Это не…
– Не правда ли, что вы не даёте им спать, потому что если они заснут, то будут ожидать увидеть сны, а когда проснутся, то не смогут ничего вспомнить, и скоро станет ясно, что они не видят снов ? Что наиболее интимная часть нашего внутреннего мира – сновидения – у них совершенно отсутствует? Это так, доктор Портер?
– Я… всё совсем не так.
– Но если бы они были точными копиями, они видели бы сны, не так ли? Вы сказали, что они отвечают на вопросы в точности как отвечали бы люди – за это вам и дали вашу красивую медаль, верно? Но что если бы вы спросили их о сновидениях?
– Вы делаете из мухи слона, – сказал Портер, складывая руки на груди.
Лопес покачала головой.
– О, такого я не сделала бы и во сне. Но я могу увидеть сон о других вещах – в отличие от этой конструкции, утверждающей, что она – Карен Бесарян.
– Возражение! – воскликнул Дешон. – Ваша честь!
– Приберегите это для своего заключительного слова, миз Лопес, – сказал Херрингтон.
Лопес отвесила в сторону судейского стола грациозный поклон.
– Конечно, ваша честь. Вопросов больше не имею.
