Карта Штормпоста
ГЛАВА 60. Первые шаги Вейль
Ты отказался от драгоценного камня, теперь, когда он мертв? И больше не прячешься за именем своего старого хозяина? Мне сказали, что в нынешнем воплощении ты взял имя, которое ссылается на то, что, по твоему мнению, является одной из твоих добродетелей.
— Ага! — воскликнула Шаллан.
Она пробралась через пуховую постель, с каждым движением утопая почти по шею, и свесилась с края. Девушка начала рыться в стопках бумаг на полу, отбрасывая в сторону не относящиеся к делу листы.
Наконец она нашла нужный и подняла его, откидывая волосы с глаз и убирая их за уши. На листе была карта, одна из тех старинных карт, о которых говорила Джасна. Потребовалась вечность, чтобы найти на Разрушенных равнинах торговца, у которого имелась копия.
— Смотри, — сказала Шаллан, держа ее рядом с современной картой тех же территорий, собственноручно скопированной ею со стены Амарама.
«Ублюдок», — отметила она про себя.
Шаллан повернула карты так, чтобы Узор, украшавший стену над изголовьем ее кровати, мог их видеть.
— Карты, — проговорил он.
— Закономерность! — воскликнула Шаллан.
— Я не вижу закономерности.
— Смотри прямо сюда, — сказала она, придвигаясь к стене. — На этой старой карте территория называется...
— Натанатан, — прочитал Узор и тихо загудел.
— Одно из Серебряных королевств, — пояснила Шаллан. — Основанное самими Герольдами ради божественных целей и бла-бла. Но посмотри. — Она ткнула в страницу пальцем. — Столица Натанатана, Штормпост. Если бы ты рассуждал, где можно отыскать его развалины, сравнивая эту старую карту с картой Амарама...
— Они находились бы где-то в тех горах, — подхватил Узор, — между названием «Тень рассвета» и «Н» в Ничейных холмах.
— Нет-нет, — возразила Шаллан. — Пофантазируй немного! Старая карта ужасно неточная. Штормпост был прямо здесь, на Разрушенных равнинах.
— Карта говорит совсем другое, — прогудел Узор.
— Довольно близко.
— Это не закономерность, — сказал он обиженно. — Люди... Вы не понимаете закономерностей. Прямо как сейчас. Вторая луна. По ночам в это время ты спишь. Но не сегодня ночью.
— Сегодня я не могу спать.
— Пожалуйста, побольше информации, — произнес Узор. — Почему не сегодня ночью? Из-за дня недели? Ты всегда не спишь в джесел? Или из-за погоды? Стало слишком тепло? Положение лун относительно...
— Ничего из перечисленного, — ответила Шаллан, пожав плечами. — Я просто не могу спать.
— Но, несомненно, твое тело на это способно.
— Возможно. Но не моя голова. В ней плещется слишком много мыслей, как волны о скалы. Скалы, которые... я полагаю... тоже в моей голове. — Шаллан вскинула голову. — Думаю, по этой метафоре не скажешь, что я отличаюсь умом.
— Но...
— Больше не жалуйся, — сказала девушка, поднимая палец. — Сегодня ночью я занимаюсь наукой.
Она положила страницу на кровать и перегнулась через край, выуживая несколько других листков.
— Я не жаловался, — пожаловался Узор. Он передвинулся вниз, на кровать рядом с ней. — Я не очень хорошо помню, но разве Джасна не пользовалась письменным столом, когда... «занималась наукой»?
— Письменные столы для зануд, — объяснила Шаллан. — И для тех, у кого нет мягких кроватей.
Нашлась бы для нее в лагере Далинара такая шикарная кровать? Скорее всего, ее бы ждал меньший объем работы. Шаллан наконец закончила разбирать личные финансовые отчеты Себариала и была почти готова представить ему их с комплектом приведенных в относительный порядок бухгалтерских книг.
В порыве внезапного озарения она вытащила копию одной из страниц с цитатами об Уритиру — о его возможных богатствах и связи с Разрушенными равнинами — из других сообщений, которые собиралась отправить Палоне. Внизу Шаллан подписала: «Среди записей Джасны Холин есть указания о ценностях, спрятанных на Разрушенных равнинах. Буду держать вас в курсе моих открытий». Если Себариал подумает, что помимо поиска гемсердец на равнинах существуют другие возможности, она, вероятно, сможет заставить его взять ее туда вместе с армией в случае, если Адолин не исполнит своего обещания.
К несчастью, со всеми этими приготовлениями у нее осталось мало времени на исследования. Возможно, поэтому она не могла спать.
«Было бы легче, — подумала Шаллан, — если бы Навани согласилась со мной встретиться».
Она в очередной раз отправила матери короля послание и получила ответ, что Навани занята заботами о Далинаре, который слег с болезнью. По-видимому, ничего опасного для жизни, но он на несколько дней отошел от дел, чтобы выздороветь.
Винила ли ее тетя Адолина в неудачно составленных условиях поединка? После того, что Адолин решил сделать на прошлой неделе... Ну, по крайней мере, его занятость позволила Шаллан найти время для чтения и размышлений об Уритиру. Хоть что-то, кроме беспокойства о братьях, все еще не ответивших на ее письма, в которых она предлагала им уехать из Джа Кеведа.
— Я считаю, что спать — очень странно, — сказал Узор. — Я знаю, что этим занимаются все существа в физической реальности. Ты находишь сон приятным? Ты боишься небытия, но разве бессознательное состояние не то же самое?
— Сон — всего лишь временное явление.
— А, так ты не волнуешься по этому поводу, потому что по утрам к тебе каждый раз возвращается способность мыслить.
— Ну, зависит от человека, — рассеянно ответила Шаллан. — Для многих «способность мыслить» — слишком громко сказано...
Узор загудел, пытаясь проанализировать в уме ее слова. Наконец он зажужжал с похожей на смех интонацией.
Шаллан вопросительно посмотрела на него.
— Я предположил, что сказанное тобой является юмором, — произнес спрен. — Хотя не знаю почему. Это не шутка. Я знаю шутки. Солдат вернулся в лагерь после того, как ходил к проституткам. Друзья спросили его, хорошо ли он провел время. Он ответил, что нет. Они спросили почему. Он сказал, что, когда поинтересовался у женщины, сколько она стоит, та ответила: «Марку, на худой конец полмарки». Он сказал друзьям, что не знал о том, что они теперь берут плату в зависимости от размера.
Шаллан скривилась.
— Ты услышал ее от людей Ватаха, так?
— Да. Это забавно, потому что «на худой конец» обозначает «в крайнем случае», а также еще кое-что на солдатском сленге, и парень подумал, что ему придется отдать целую марку, так как у него...
— Все, спасибо, — сказала Шаллан.
— Та шутка, — продолжил Узор. — Я понимаю, почему она забавна. Ха-ха. Так же и с сарказмом. Ты замещаешь ожидаемый результат на чрезвычайно не ожидаемый, и юмор заключается в сопоставлении. Но что забавного в том твоем комментарии?
— Теперь уже не факт, что он вообще был забавным...
— Но...
— Узор, ничто так не портит шутку, как объяснение, в чем заключается юмор, — пояснила Шаллан. — У нас есть более важные предметы для обсуждения.
— М-м-м... Например, почему ты забыла, как научить образы произносить звуки? Однажды ты это сделала, давно.
...
Шаллан моргнула и подняла современную карту.
— Столица Натанатана находилась здесь, на Разрушенных равнинах. Старые карты вводят в заблуждение. Амарам заметил, что паршенди пользуются искусно выполненным оружием, изготовление которого выходит далеко за пределы их умений. Откуда они его берут? Из развалин города, который когда-то был там.
Шаллан порылась в кипе бумаг и достала карту самого города, взятую из купленной книги. На ней не была показана окружающая территория — только город, причем довольно неточно. Шаллан считала, что карта — одна из тех, на которые ссылалась Джасна в своих заметках.
Торговец, у которого она ее купила, утверждал, что карта очень древняя и является копией копии из книги в Азире, в которой якобы имелся рисунок мозаики, изображающей Штормпост. Мозаика больше не существовала — многое из того, что оставалось в темные дни, дошло такими фрагментами, как этот.
— Ученые отвергают идею о том, что Штормпост располагался здесь, на Разрушенных равнинах, — сказала Шаллан. — Они говорят, что кратеры военных лагерей не соответствуют описаниям города. По их предположениям руины должны быть скрыты в горах, как ты и отметил. Но Джасна с ними не соглашалась. Она указывала на то, что на самом деле немногие ученые бывали здесь лично, и территория в целом плохо изучена.
— М-м-м, — прогудел Узор. — Шаллан...
— Я согласна с Джасной, — сказала Шаллан, отворачиваясь от него. — Штормпост не был большим городом. Он мог находиться посередине Разрушенных равнин, а те кратеры, вероятно, что-то еще... Амарам говорит, что, по его мнению, здесь когда-то могли располагаться купола. Я задаюсь вопросом, возможно ли вообще что-то подобное... Они были бы такими большими... Во всяком случае, это мог быть пригород или что-то наподобие.
Шаллан почувствовала, что приближается к разгадке. В записях Амарама говорилось главным образом о попытках встретиться с паршенди, расспросить их о Несущих Пустоту и о том, как их вернуть. Однако он упоминал и Уритиру и, похоже, пришел к тем же заключениям, что и Джасна: в древнем Штормпосте мог находиться путь к Уритиру, в котором, в свою очередь, располагались своего рода зал совета для десяти монархов Серебряных королевств и престолы для каждого из них.
Вот почему на картах священный город помещался каждый раз в разное место. Было бы нелепо идти туда пешком; требовалось просто добраться до ближайшего города с Клятвенными вратами и использовать их.
«Он ищет здесь информацию, — подумала Шаллан. — Так же, как и я. Но он хочет вернуть Несущих Пустоту, а не сражаться с ними. Почему?»
Она держала старинную карту Штормпоста, скопированную с мозаики. Карта была выполнена в художественном стиле и не имела конкретных обозначений таких понятий, как расстояние или местоположение. Пока Шаллан оценивала первое, второе по-настоящему разочаровывало.
«Здесь ли вы? — подумала она. — Тайна равнин, Клятвенные врата? На этом ли возвышении, как думала Джасна?»
— Разрушенные равнины не всегда были разрушены, — прошептала Шаллан сама себе. — Вот что упустили все ученые, кроме Джасны. Штормпост пал во время последнего Опустошения, но оно случилось так давно, что никто не может рассказать, как все произошло. Пожар? Землетрясение? Нет. Нечто более ужасное. Город оказался разбит, как столовая посуда под ударами молота.
— Шаллан, — позвал Узор, придвигаясь к ней. — Я знаю, что ты забыла многое из того, что когда-то произошло. Та ложь привлекла меня. Но ты не можешь так продолжать, ты должна признать правду обо мне. О том, на что я способен и что мы сделали. М-м-м... Больше того, ты должна узнать саму себя. И вспомнить.
Шаллан села, скрестив ноги на чересчур роскошной кровати. Воспоминания пытались выбраться наружу из глубин ее памяти. Те воспоминания всегда приводили к одному — окровавленному ковру. И ковер... Нет.
— Ты хочешь помочь, — продолжил Узор. — Хочешь подготовиться к Вечному Шторму, к необычным спренам. Ты должна стать кем-то другим. Я пришел не просто для того, чтобы учить тебя шалостям со светом.
— Ты пришел, чтобы учиться, — ответила Шаллан, уставившись на карту. — Ты так сказал.
— Я пришел учиться. «Мы» возникло для чего-то большего.
— Ты бы хотел, чтобы я перестала смеяться? — требовательно спросила она, сдерживая внезапно подступившие слезы. — Ты бы хотел, чтобы я стала покалеченной? Вот что могут сделать со мной те воспоминания. Я смогла стать той, кто я есть, потому что запрятала их как можно дальше и забыла о них.
Перед ней сформировался порожденный штормсветом образ, созданный инстинктивно. Ей не понадобилось предварительно рисовать, она знала его слишком хорошо.
Образ ее самой. Шаллан, какой она должна была стать. Свернувшаяся калачиком на кровати, не в силах плакать, потому что слезы давно кончились. Та девочка... не женщина, а девочка... вздрагивала каждый раз, когда начинала говорить. Она ожидала, что все будут на нее кричать. Она не могла смеяться, потому что смех был выдавлен из ее детства мраком и болью.
Такова настоящая Шаллан. Она знала это так же точно, как свое собственное имя. Та, кем она стала взамен, — ложь, придуманная ради выживания. Чтобы помнить себя ребенком, исследующим свет в саду, узоры на каменной кладке и сны, ставшие реальностью...
...
— М-м-м-м... Такая глубокая ложь, — прошептал Узор. — Действительно глубокая ложь. Но все равно ты должна обрести свои способности. Учись заново, если необходимо.
— Ладно, — ответила Шаллан. — Но если мы делали это раньше, разве ты не можешь просто рассказать мне, в чем суть?
— Моя память слаба. Я так долго находился в оцепенении, был почти мертвым. М-м-м. Не мог говорить.
— Да уж, — ответила Шаллан, вспоминая его вертящимся на земле и бегающим по стене. — Хотя ты был вполне милым.
Она прогнала образ напуганной, съежившейся, хнычущей девочки, а затем достала рисовальные принадлежности. Девушка постучала карандашом по губам и набросала несложное изображение Вейль, темноглазой мошенницы.
Вейль не являлась Шаллан. Черты их лиц достаточно отличались, чтобы они показались разными людьми тому, кто увидел бы обеих. Тем не менее в Вейль проглядывала сама Шаллан. Вейль стала ее темноглазой, смуглокожей алети-версией — на несколько лет старше, с более заостренными носом и подбородком.
Закончив рисунок, Шаллан выдохнула штормсвет и создала образ. Он появился рядом с кроватью, сложив руки, и с таким уверенным видом, как мастер-дуэлянт предстает перед ребенком с палкой.
Звук. Как заставить его звучать? Узор называл это силой, частью волны Иллюминации, или, по крайней мере, как-то похоже. Шаллан расположилась на кровати, поджав одну ногу, и стала рассматривать Вейль. В течение следующего часа девушка перепробовала все, что только могла придумать, начиная с того, что напрягалась и сосредотачивалась, и заканчивая попытками изобразить звуки, чтобы заставить их появиться. Ничего не сработало.
Наконец она встала с кровати и пошла за бутылкой вина, охлаждающейся в ведерке в соседней комнате. Однако, дойдя туда, Шаллан ощутила внутри себя напряжение. Она бросила взгляд через плечо в спальню и увидела, что образ Вейль начал расплываться, словно смазанные карандашные линии.
Бездна, как неудобно. Поддержание иллюзии требовало от Шаллан обеспечить контакт с источником штормсвета. Она вернулась в комнату и поместила сферу на полу, внутри ступни Вейль. Когда Шаллан отошла, иллюзия по-прежнему оставалась размытой, как готовый лопнуть мыльный пузырь. Девушка повернулась и, уперев руки в бедра, уставилась на ставшую нечеткой версию Вейль.
— Вот досада!
Узор загудел.
— Мне жаль, что твои таинственные божественные силы не срабатывают немедленно, как тебе хотелось бы.
Шаллан повела бровью.
— Я думала, что ты не понимаешь юмор.
— Понимаю. Я только что объяснил, что... — Он немного помолчал. — Я был забавным? Сарказм. Я был саркастичным. Случайно!
Узор казался удивленным, даже радостным.
— Полагаю, ты учишься.
— Это из-за связи, — объяснил он. — В Шейдсмаре я не общался таким образом, таким... человеческим способом. Наше общение позволяет мне проявляться в физической реальности сильнее, чем просто бессмысленным проблеском. М-м-м-м. Оно связывает меня с тобой, помогает мне общаться, как ты. Очаровательно. М-м-м-м.
Узор походил на трубящую громгончую, полностью довольный. И тогда Шаллан кое-что заметила.
— Я не свечусь, — сказала она. — Во мне много штормсвета, но я не свечусь.
— М-м-м… Большая иллюзия трансформирует волну во что-то другое. Вытягивает твой штормсвет.
Шаллан кивнула. Штормсвет, который она удерживала, подпитывал иллюзию. Его избыток, который обычно рассеивался над кожей, вытягивался из ее тела. Это могло оказаться полезным. Когда Узор передвинулся к кровати, ближайший к нему локоть Вейль стал более отчетливым.
Шаллан нахмурилась.
— Узор, придвинься к образу.
Он подчинился и пополз через покрывало на кровати к Вейль. Та стала отчетливее. Не полностью, но его присутствие сделало разницу заметной.
Шаллан подошла, и ее близость заставила очертания иллюзии обрести четкость полностью.
— Ты можешь удерживать штормсвет? — спросила Шаллан.
— Я не... Я имею в виду... Вложение — вовсе не то, чем я...
— Вот так, — проговорила она, надавив на Узор рукой и заглушив его слова до раздраженного жужжания.
Странное ощущение, как будто она поймала рассерженного крэмлинга под простыней. Девушка направила в него немного штормсвета и отняла руку. От Узора поднимались светящиеся завитки, похожие на пар от нагревательного фабриала.
— Мы связаны, — сказала Шаллан. — Моя иллюзия — это твоя иллюзия. Пойду налью себе вина. Посмотрим, сможешь ли ты удержать образ от распада.
Она вышла в гостиную и улыбнулась. Узор, все еще раздраженно жужжа, спустился на пол. Его не было видно — мешала кровать — но Шаллан полагала, что он подобрался к ступне Вейль.
Сработало. Иллюзия не исчезла.
— Ага! — воскликнула она.
Шаллан налила себе вина, вернулась в спальню и мягко опустилась на кровать — плюхаться на нее с чашей красного вина не казалось благоразумным. Девушка посмотрела на пол, туда, где под Вейль сидел Узор, видимый из-за сияния штормсвета.
«Нужно принять его в расчет, — подумала Шаллан. — Формировать иллюзии так, чтобы он мог в них прятаться».
— Получилось? — спросил Узор. — Как ты узнала, что может сработать что-то подобное?
— Я не знала. — Шаллан сделала глоток вина. — Я предположила.
Она сделала еще один глоток, Узор загудел. Джасна бы не одобрила.
«Наука требует ясного ума и внимательности в ощущениях. И то, и другое не ладят с алкоголем».
Шаллан махом допила остатки вина.
— Вот так, — проговорила она, потянувшись вниз.
Следующий шаг получился инстинктивно. У нее была связь с иллюзией и связь с Узором, таким образом...
Порцией штормсвета Шаллан прикрепила иллюзию к Узору, как она часто скрепляла ее с собой. Его свечение уменьшилось.
— Пройдись, — сказала она.
— Я не умею ходить... — ответил Узор.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Узор сдвинулся, и образ переместился вместе с ним. К сожалению, не слишком похоже на ходьбу. Образ всего лишь скользил подобно свету, отражающемуся в ложке, которую лениво вертят в руках. После стольких неудач в попытках извлечь звуки из одного из своих творений другое открытие показалось Шаллан значительной победой.
Можно ли заставить образ двигаться более естественно? Она уселась с альбомом и начала рисовать.
Назад: ГЛАВА 59. Флит
Дальше: ГЛАВА 61. Послушание
