Они едут по четыреста пятому и разговаривают – все, кроме Сэнди, который обмяк на переднем сиденье и только улыбается; похоже, он в полной отключке, пытается хоть немного отдохнуть в пути.

Хэмфри рассказывает, как он, Сэнди и какие-то еще ребята ездили в Диснейленд.

– Мы стояли в очереди на Страшное путешествие мистера Гада, стояли минут уже сорок пять, и тут Чапмэн вдруг сбрендил. Вы бы только посмотрели – мы все стояли там, ну, ждали, двигались потихоньку вперед, а тут у него глаза вдруг выпучились, и на лице радостная эта ухмылка, ну, знаете, как всегда у него, когда мысль появляется. – Все хохочут, они знают знаменитую ухмылку Сэнди. – Эй, Сэнди, покажи нам, как ты это делаешь! – Полусонный Сэнди послушно изображает свою ухмылку. – И говорит, очень так медленно, по одному слову: «Знаете, ребята, а ведь эта поездка продолжается меньше двух минут. Ну, может, ровно две минуты. А в очереди мы стоим целый час. Получается отношение тридцать к одному. Да и все это путешествие – просто машина едет в темноте, среди голограмм. Вот я и подумал… как вы думаете… неужели это самое плохое отношение во всем Диснейленде?» И снова у него эта сумасшедшая морда, и он продолжает: «И я думаю, мне интересно… кто из нас сумеет найти самое-самое плохое отношение?» И тут мы сразу усекли, что он придумал новую игру, соревнование такое, и весь день стал совсем другим, а то это был до упора тоскливый день, ведь там, в Диснейленде, толпа, что не протолкнешься, а тут – такой бредовый конкурс, ведь интересно, правда? Мы назвали это «Отрицательный Диснейленд» и договорились, как начислять очки за самые дурацкие аттракционы и самые плохие отношения.

Четверо, занимающие два задних сиденья, не могут поверить.

– Да брешешь ты все, не может быть.

– Да нет, не вру! Туда только так и можно ходить! Ведь теперь, когда Сэнди это придумал, мы больше не боролись с обстановкой, мы же, как раз наоборот, носились всюду, выискивая очередь подлиннее, а потом очередь эта была для нас все равно как тот аттракцион, и мы все время смотрели на часы, и каждый раз, когда мы поворачивали за угол, впереди оказывался Сэнди – торчит над детишками, как колокольня, и глаза выпучены, и ухмылка, и ловит кайф от этих чудовищных хвостов, которые нужно выстоять, чтобы ознакомиться со Слоном Дамбо, Сказочным каналом, Кейси-младшим, Подводной лодкой…

Сэнди блаженно улыбается.

– Гениальная мысль, – бормочет он с закрытыми глазами. – Теперь я туда только так и хожу.

– А кто выиграл? – интересуется Джим.

– Сэнди, кто же еще. Набрал в сумме пять с половиной часов ожидания на восемнадцать минут поездок.

– А чего тут такого, – вступает Таши, – я запросто наберу больше. Чего там наберу, я уже набрал больше, гуляя по самому обычному, положительному Диснейленду!

Встрепенувшийся Сэнди высказывает недоверие, окончательное решение вопроса откладывается до следующей поездки в Диснейленд.

Они пересекают границу округа Ориндж и попадают в Сан-Онофре, теперь по обеим сторонам трассы мелькают здания атомной электростанции, восемнадцати огромным бетонным сферам тесно в узкой долине, они распирают ее, как чумные бубоны – подмышку. Ровными колоннами уходят за горизонт стальные опоры высоковольтных линий, и все это – и чудовищные сферы, и опоры, и вспомогательные здания – усыпано галогенными, ксеноновыми, ртутными лампами, залито их слепящим, безжалостным светом.

– Кэмп Пендлтон, – объявляет Джим, и все хором подхватывают:

– Защищает сокровища природных ресурсов Калифорнии!

Во всяком случае – так гласит неоновая надпись. Это, собственно, шутка – в добавление к атомной электростанции базирующаяся здесь морская пехота заключила с городами южной части ОкО контракт на переработку бытовых и промышленных стоков; построенное для этой цели предприятие раскинулось к югу от Сан-Онофре, на холмах. Бетонные бункеры и резервуары похожи на нефтеперегонный завод и размерами своими не уступают чудовищным яйцам Сан-Онофре. Еще южнее расположена опреснительная установка, построенная на земле, взятой в аренду у тех же морских пехотинцев и снабжающая водой большую часть ОкО, – огромный комплекс опутанных трубами зданий, почти неотличимый от атомной электростанции, и многие километры пляжа, изуродованного горами соли и какими-то цистернами.

Потом дорога пересекает необозримых размеров лагерь, где морская пехота тренирует своих новобранцев, потом – Ошенсайд, и сокровища природных ресурсов остаются позади. За Ошенсайдом все совсем как в округе Ориндж – те же самые многоквартирные дома, те же самые моллы, та же решетка аутопии, разве что дорога все время идет то вниз, то вверх, с холма на холм, и в самых глубоких низинах виднеются маленькие мертвые болотца. Да, и Сан-Диего, и Риверсайд, и Лос-Анджелес, и Вентура, и Санта-Барбара – только продолжения ОкО, не больше…

Вот и Ла-Холья; они сворачивают на городской проезд, едут по нему на запад и останавливаются перед охраняемыми воротами. Вот так, значит, оформлен въезд на Фермерскую дорогу. Сэнди звонит своим дружкам, и ворота распахиваются. Помещичья дорога, такое название подошло бы гораздо больше – они медленно катят мимо целой уймы многомиллионных особняков. Эйб живет на Седельной горе, в пристройке родительского дома, так что на него вся эта роскошь не производит особого впечатления, но остальные выпучивают глаза. Хэмфри впадает в риэлторский экстаз и начинает благоговейно бормотать приблизительные цены и залоговые стоимости.

Знакомые Сэнди живут в конце проезда, с океанской стороны, то есть дом их стоит чуть не на самом краю обрыва Торри-Пайнс. С трудом подобрав место, куда бы приткнуть машину, новоприбывшая компания стучит в дверь. Проходит некоторое время, появляется Боб Томпкинс, тот самый дружок Сэнди, и только тогда их впускают. Бобу лет сорок с хвостиком, у него загорелое лицо, золотистые волосы и дорогой костюм. Он жмет им руки, всем по очереди, а затем проводит в комнату и представляет гостей Реймонду, своему партнеру. Трудно себе такое представить, но Реймонд выглядит еще великолепнее; прямым, острым краем его подбородка можно, наверное, палки строгать. Не исключено, что начинали карьеру они натурщиками для рекламы.

Но теперь они руководят мощной сетью распространителей мягких наркотиков, и сегодняшняя тусовка – нечто вроде вызова полевых командиров к начальству на доклад. Сэнди видит вокруг уйму знакомых лиц, он начинает метаться от одного парня к другому, а тем временем приехавшие с ним друзья прихватывают по стакану и выходят наружу, в сад, и не в какой-нибудь, а разбитый у самого края четырехсотфутового обрыва, трехуровневой террасой. Отсюда открывается великолепный вид на круто спускающиеся к океану холмы Ла-Хольи, на сверкающие огнями высотные отели и их отражения в темной воде, а дальше – на сливающийся в сплошную пульсирующую массу света изгиб калифорнийского побережья. Картинка – хоть куда.

Тусовка тоже хоть куда, по высшему классу. Среди бродящего по террасе народа много знакомых лагунатиков, и десантная бригада ОкО мгновенно подключается к привычным занятиям – пьют, танцуют, чешут языками.

Тем временем Артур втихую выбирается на деревянную лестницу, ведущую к пляжу, и не один, а – с Реймондом, что ли? Для завзятого социалиста, с такой едкостью отзывавшегося о здешних особняках, компаньон, мягко скажем, неожиданный.

Джим загорается любопытством. Все время, прошедшее после ночного налета на «Парнелл», он непрерывно осаждал Артура вопросами, но так и не добился никакого вразумительного ответа. В твоих же, говорит этот великий конспиратор, интересах знать как можно меньше. Джим знаком с тактикой малых революционных групп, ничего друг о друге не знающих, но не знать даже названия организации, на которую работаешь, – это уже малость чересчур. Борьба идет за правое дело, оно конечно, но все равно… А Артур – вот чего, спрашивается, он сюда приехал? Это же совсем не в его обычаях. Он как-то говорил, что получает свое оборудование «с юга»… А не может ли быть, что Реймонд использует контрабанду наркотиков как прикрытие для… Бред, конечно, но, с другой стороны…

Любопытство Джима не утихает; он направляется к лестнице и начинает спускаться во тьму.

Пролеты деревянных ступенек ведут вдоль крутого песчаникового склона от одной площадки к другой: из каменной стены торчат телефонные столбы, к ним намертво прикреплены болтами основательные брусья, устланные сверху толстыми досками. Вся эта конструкция окрашена в какой-то яркий цвет – то ли желтый, то ли оранжевый, а может, и розовый, ночью не разберешь. Чистый, небось, спектральный цвет. В попытке, видимо, приостановить эрозию, по обеим сторонам лестницы высадили какие-то невысокие кустистые деревья, очередной пролет пересекает целую купу таких деревьев; сквозь аккуратно проделанный в густой листве туннель Джим видит две темные фигуры, прислонившиеся к ограждению следующей площадки. Наверху врубленные на полную катушку динамики заглушают ровный рокот прибоя царственным финалом сюиты из «Жар-птицы».

Все так же снедаемый любопытством, Джим переходит с лестницы на склон. Черт, тут гораздо круче, чем казалось! Однако опоры для ног находятся, и он начинает медленно и осторожно пробираться между деревьев. Негромкие звуки шагов далеко перекрываются плеском волн и гремящей сверху музыкой, теперь это уже не «Жар-птица», а «Сибирские кшатрии», ночь раскалывается от гитарных запилов и сумасшедшего рокота контрабаса. Фантастика. Последняя кучка деревьев почти нависает над площадкой, вот и славно, Джим ужом проскальзывает среди ветвей, теряет равновесие, съезжает по травянистому откосу и удачно тормозит в развилке двух толстых сучьев. Хм-м, зажало так, что не охнуть, не вздохнуть. Выдираться из таких тисков – это тоже будет отдельное занятие. Но зато теперь он оказался прямо над площадкой, и до двух фигур, сидящих на ограждении лицом к черно-белому кружеву прибоя, буквально рукой подать. А главное – теперь слышны голоса. Подходить ближе, пожалуй, и не стоит. Джим прекращает осторожные попытки высвободиться из деревянных клещей и вслушивается.

Артур вроде бы отчитывается перед Реймондом, хотя слышно далеко не все, мешает шум прибоя.

– В результате получается… операция идет уже своим ходом… снабдить оборудованием и предоставить… короткие, ночные… более масштабная операция, чем она есть на самом деле.

– А как ты думаешь, кто-нибудь из твоих х-р-р-ШЛЕП-х-р-р-ШЛЕП, – интересуется Реймонд.

– …предполагать все, что им заблагорассудится. Но знать они не знают ничего.

– Это ты так считаешь.

– Не считаю, а уверен.

– И по твоему мнению, операция может привлечь к себе внимание тех людей, которых мы пытаемся найти?

– Было бы вполне естественно. Ведь они х-р-р-ШЛЕП-х-р-р-ШЛЕП.

– Возможно, возможно.

Реймонд спрыгивает с перил и начинает нервно расхаживать по площадке, поглядывая почему-то на ту самую кучку деревьев, посреди которой застрял Джим.

– Даже если и получится, убедиться в этом будет очень трудно. Ведь нужна полная уверенность.

Артур повернулся к Джиму спиной, и теперь его голос совсем не слышен, зато хорошо слышен ответ Реймонда.

– Можно, конечно, и так. Только это будет довольно опасно, некоторые из вас могут попросту исчезнуть.

Джим непроизвольно сглатывает комок. Исчезнуть?

Его охватывает ужас, граничащий с манией преследования. Прежде Джим считал, что понимает смысл ночного нападения на завод «Парнелла», но теперь это понимание куда-то ускользает, почва уходит у него из-под ног, он оказывается в положении – ну да, в положении человека на крутом обрыве, застрявшего в развилке сучьев. Ребра протестуют все громче и громче, но Джим и думать не смеет, чтобы пошевелиться до ухода Артура и Реймонда.

Спасение для ребер – и разочарование для все возрастающего любопытства Джима – появляется в форме компании, возвращающейся с пляжа. Реймонд весело приветствует любителей ночного купания и направляется вместе с ними вверх, Артур – тоже. Через минуту на обрыве Торри-Пайнс остается только Джим, застрявший в своем дереве. Он бы с радостью обдумал услышанное и попробовал в нем разобраться, обдумал прямо сейчас, спокойно и не торопясь, но ребра с такой идеей не соглашаются, так что нужно вытаскивать себя на свободу. Значит, так, поднимем руки вверх, ухватимся за сучья, теперь оттолкнемся и посильнее. Свобода приходит на удивление легко и – как это часто бывает – в довольно неудобном варианте. Джим валится на поросший травой склон, его руки чуть не выворачиваются из суставов, так что сучья приходится отпустить. Он начинает скользить вниз, все быстрее и быстрее, какая-то ветка ободрала ухо, но это ерунда, главное – задержаться. Нужно цепляться за траву и упираться ногами, зарывать их в землю. Остановился, слава тебе, Господи. Теперь посмотрим вниз… ой-ой, да там же еще круче, почти вертикальная стена. В ушах Джима словно воет сирена тревоги, он с трудом уговаривает свою руку выпустить судорожно сжатый пучок травы, переместиться на фут ближе к лестнице. С ногами еще сложнее, для опоры нужен какой-нибудь выступ, или кочка – поросший травой склон кажется дико скользким, словно кто его маслом намазал. Да нет, Джим, конечно, не жалуется на траву, без нее он бы уже валялся внизу на обломках песчаника, пролетев предварительно пару сотен футов. Далее следует десяток осторожных перемещений, сперва руки, потом ноги, руки… ноги… и при каждом движении сердце сжимается от ужаса. Вот и лестница; Джим вцепляется в нее – отчаянно, намертво, – секунду отдыхает, а затем подтягивается и переваливается через перила, в каковой момент на него натыкается очередная компания, спускающаяся на пляж.

– Ты что, сверзился, что ли? – хохочут ребята, ни на секунду не сомневаясь, что Джим свалился с лестницы спьяну. – Пошли вниз, выкупаешься, в голове прояснится.

– А стоит ли пускать его в воду – в таком-то состоянии?

– Можно, можно, ничего ему не будет, кроме пользы.

Джим соглашается, стараясь говорить по возможности спокойно, без дрожи в голосе. Ведь и правда, стоило бы хоть немного отмыть перепачканные руки и морду. Они спускаются вниз, раздеваются, идут к океану. Белая, почти фосфоресцирующая пена прибоя омывает ступни и лодыжки. Приятное ощущение. Вода холодная, но совсем не настолько, как можно было ожидать. Джим забегает подальше и ныряет в соленые, прохладные волны. Великое вечное движение освежает и очищает, валы швыряют, бьют в лицо пеной – и нет никакого желания им сопротивляться. А что, может, Таши прав с этой идеей ночного серфинга. Джим пробует – без особых, правда, успехов – прокатиться на прибрежной волне.

В процессе этих героических попыток он натыкается на какую-то юную особу, та громко визжит и прижимается к нему всем телом, невероятно теплым после холодной воды. Его поясницу обвивают длинные ноги, шею – руки, быстрый поцелуй, – и тут же очередная волна отрывает их друг от друга. Девушка исчезает в темноте, и Джим не может больше ее найти.

Он плавает еще некоторое время, но затем, убедившись в том, что поиски бесплодны, а заодно и насквозь промерзнув, – выбирается на берег. Это прямо удивительно, до чего же теплый воздух. Интересно все-таки получается: залез в воду – хорошо, освежает, вылез из нее – опять хорошо. Из пены прибоя возникают очаровательные создания, абсолютно нагие, они подходят к Джиму, снабжают его полотенцем, вытираются сами. Дриады? Или, как их там, нереиды?

Случайная встреча в океане возбудила в Джиме что-то не совсем понятное – нет, не плотское желание, а нечто другое, малознакомое. Все одеваются, он тоже, теперь – вверх по лестнице, к народу. Разбираться в своих чувствах некогда, но какой-то частью мозга Джим все запомнил.

Народ танцует в трех комнатах одновременно. Таши и Эйб выдают Пляжную Трясучку – танец, состоящий из высоких, как на пружинах, подскоков, производимых по спирали.

– Купался? – Эйб уже устал, ему не хватает воздуха.

– Да. Плюс небольшая загадочная встреча. – Плюс большая загадочная беседа. Джим включается во всеобщее веселье. «Пеннорожденные венерики» выдают последний свой хит, «Пляши, пока ноги не сносятся до задницы». То, что надо.

Так вот тусовка и разворачивается, обычным для тусовок манером. Джим пытается определить, которая из танцующих девушек – океаническая его любовь, но ничего из этого не выходит. Часам к трем он устает – и не чувствует ни малейшего желания взбадривать себя химически. Он опускается в кожаное кресло, стоящее прямо напротив входной двери (кожа-то, кожа-то какая). Одни люди входят, другие выходят. Появляются Хэмфри и Таш, садятся рядом и начинают обсуждать достоинства Сан-Диего. Хэмфри там нравится, в первую очередь – из-за удачных покупок, которые можно сделать в Тихуане.

– Еще бы! – Незаметно подошедший Эйб усаживается прямо на пол. – Вы бы только полюбовались, что это такое – Хэмфри в Тихуане. Да он же обдирает тамошних торговцев, как не знаю что. «Двести песо? Ты, наверное, просто шутишь. Даю тебе десятку».

Все хохочут – Эйб очень точно скопировал интонации Хэмфри, почти искреннее его возмущение и самодовольство.

– Во-во, – кивает, улыбаясь, Хэмфри.

– Да ведь когда эти бедолаги открывают субботним утром свои лавки и первым делом видят приближающегося

Хэмфри, это для них полная катастрофа, стихийное бедствие. Они сразу понимают, что выхода нет, придется отдать добрую половину своего товара за жалкую горсточку песо.

– Уж лучше повстречаться с вооруженным грабителем, – добавляет Таши.

– Ну да, дешевле обойдется…

– И не так болезненно…

– Гораздо безопаснее…

А вот и Артур. Они сидят и ждут Сэнди. Джим исподтишка разглядывает Артура, но тот вроде такой же, как всегда. Никаких тебе ключей к великой загадке.