НЕКТОН
СУХОПУТНИК
РЕЗКИЙ СТАРТ
Ему снилась вода. Ему всегда снилась вода. Запах мертвой рыбы в гниющих сетях и радужные лужи бензина, которые, мерцая, расплывались от дамбы в Стивстоне, дом, расположенный так близко от берега, что на него с трудом выписывали страховку. Ему снились те времена, когда понятие берега еще означало нечто определенное, даже та грязно-коричневая полоса, где река Фрэйзер кровоточила в пролив Джорджия. Его мать стояла над ним, лучилась улыбкой и словами: «Жизненно важный экологический источник, Ив. Перевалочный пункт для мигрирующих птиц. Фильтр для всего мира». И маленький Ив Скэнлон радовался в ответ, гордый, что он единственный из всех своих друзей — ну не друзей на самом деле, но, возможно, теперь они ими станут — вырастет, ценя природу не понаслышке, прямо здесь, на своем новом заднем дворе. В полутора метрах от линии прилива.
А потом, как обычно, реальный мир ворвался в сон, пинком распахнув двери, и поджарил мать током прямо посреди улыбки.
Иногда он мог отложить неизбежное. Воспротивиться разряду от прикроватного сонника, еще несколько секунд побороться и не возвращаться. Тридцать лет случайных образов искрами проносились в разуме: падающие леса, раздувшиеся пустыни, ультрафиолетовые пальцы, все глубже погружающиеся в бесплодные моря. Океаны, вползающие на берега. Жизненно важные экологические ресурсы превращались в незаконные лагеря беженцев, а потом в затопляемые приливом зоны.
Ив Скэнлон просыпался, обливаясь потом, со сжатыми зубами, безжалостно выброшенный в реальность.
«О господи, нет. Я вернулся».
В реальный мир.
«Три с половиной часа. Всего лишь три с половиной часа…»
Больше сонник позволить ему не мог. Стадии сна с первой по четвертую давали десять минут каждая. Быстрый сон — тридцать, сжать сами видения не получалось. Семидесятиминутный цикл, по три раза за ночь.
«А ты мог бы сам распоряжаться своим графиком. Все остальные так и делают».
Фрилансеры лично выбирали распорядок работы. За наемных служащих — тех немногих, кто остался, — все решали другие. Ив Скэнлон служил по найму. Он часто напоминал себе о преимуществах: не нужно сражаться за место и выскребать новый контракт каждые шесть месяцев. Ты получал своего рода стабильность. Если хорошо исполнял обязанности. И продолжал их исполнять. А это, естественно, означало одно: Ив Скэнлон не мог позволить себе спать ночью девять с половиной часов, оптимальных для его вида.
Получается, он обрек себя на рабство ради безопасности. Чуть ли не каждый день Ив ненавидит сделанный им выбор. Может, когда-нибудь эта ненависть станет сильнее страха перед альтернативой.
— Семнадцать пунктов повышенной важности, — сообщил терминал, как только ноги Скэнлона коснулись пола. — Четыре трансляции, двенадцать Интернет-сообщений, один телефонный звонок. Телетрансляции и телефон чисты. Интернет-объекты дезинфицированы на входе с сорокапроцентной вероятностью проникновения вирусов сквозь фильтр.
— Поднять уровень дезинфекции, — приказал Ив.
— Операция уничтожит все зашифрованные вирусы, но также может необратимо повредить около пяти процентов рабочей информации. Я могу просто избавиться от опасных файлов…
— Дезинфицируй их. Что в несрочных?
— Восемьсот шестьдесят три пункта. Триста двадцать семь трансляций…
— Стереть все. — Скэнлон направился в ванную, остановился. — Подожди минуту. Воспроизведи телефонный звонок.
— Это Патриция Роуэн, — начал терминал холодным, отрывистым голосом. — Похоже, у нас проблемы с персоналом глубоководной геотермальной программы. Мне бы хотелось обсудить их с вами. Ваш звонок я направлю напрямую.
«Твою мать».
Роуэн была одним из самых высокопоставленных корпов Западного побережья. С тех пор как его наняли в Энергосеть, она практически не удостаивала его внимания.
— Звонок срочный? — спросил Скэнлон.
— Важный, но не срочный, — ответил терминал.
Сначала он мог позавтракать, может, даже проверить почту. Рефлексы настаивали, чтобы он бросил все и запрыгал дрессированным тюленем, изображая повышенное внимание. Их надо проигнорировать. Он им зачем-то понадобился. Наконец-то. Наконец-то, черт побери.
— Я иду в душ, — сказал он терминалу, сомневаясь, но не повинуясь. — Не тревожь меня, пока я не выйду.
Его рефлексам это явно не понравилось.
— …Что «излечение» жертв синдрома множественной личности на самом деле равносильно серийному убийству. Этот вопрос остается спорным в свете недавних открытий, что человеческий мозг потенциально может содержать до ста сорока полностью разумных личностей без значительных сенсорных/двигательных расстройств. Суд также рассмотрит вопрос о том, можно ли считать поощрение к добровольной интеграции множественных личностей — что сейчас является традиционной терапевтической практикой — доведением до самоубийства. Ссылки к следующему пункту идут под тегами «мыслительный процесс» и «юридический процесс».
Рабочий терминал замолк.
«Роуэн хочет меня видеть. Вице-президент, распоряжающийся всей северо-западной концессией Энергосети, хочет видеть меня. Меня».
Мысли раздались во внезапной тишине. Скэнлон только сейчас понял, что терминал замолк.
— Следующий пункт.
— Разбирая дело о разрушении умного геля, суд снял с религиозного фундаменталиста обвинение в убийстве, — прочитал тот. — Сообщение идет под тегами…
«Разве она не говорила, что будет работать со мной? Ведь такая у нас была договоренность, когда я только пришел?»
— «ИИ», «мыслительный процесс», «юридический процесс».
«Да. Именно это она и сказала. Десять лет назад».
— Э-э-э… Резюме, без технических подробностей.
— Жертвой стал умный гель, временно одолженный Научному центру Онтарио для публичной выставки, посвященной искусственному интеллекту. Обвиняемый во всем признался, утверждая, что нейронные культуры, — терминал изменил голос, аккуратно вставив звуковой фрагмент, — оскверняют человеческую душу.
Эксперты, вызванные по ходатайству со стороны защиты, среди которых числился и умный гель, давший показания по сети из университета Рутгерса, засвидетельствовали, что у нейронных культур нет примитивных структур, возникших в ходе эволюции среднего мозга, необходимых для ощущения боли, страха или желания самосохранения. Защита в дальнейшем сделала вывод, что сама концепция «права» создана для защиты индивидуумов от незаконного страдания. Поскольку умные гели не способны на физическое или умственное мучение какой-либо разновидности, то у них нет прав, которые следовало бы защищать, несмотря на уровень их самосознания. Это умозаключение было красноречиво суммировано во время финальной речи защиты: «Даже сам гель не заботится о своей жизни или смерти. Почему о них должны думать мы?» На решение суда подана апелляция. Ссылки на следующие объекты по тегам «ИИ» и «мировые новости».
Скэнлон проглотил пригоршню порошкового альбумина.
— Перечисли экспертов, привлеченных защитой. Только имена.
— Филип Кван. Лили Козловски. Дэвид Чайлдс…
— Стоп.
Лили Козловски. Он знал ее еще по Калифорнийскому университету Лос-Анджелеса. Свидетель-эксперт. Твою же мать. «Да, может, мне следовало целовать побольше задниц в аспирантуре…»
Скэнлон фыркнул.
— Следующий.
— Количество Интернет-вирусов снизилось на пятнадцать процентов.
«Она сказала, проблемы с рифтерами. Интересно…»
— Резюме, без технических деталей.
— За последние шесть месяцев количество вирусных инфекций в Интернете снизилось на пятнадцать процентов благодаря продолжающейся установке умных гелей в критических узлах магистральной линии. Цифровые вирусы практически не способны инфицировать умные гели, поскольку каждый из них имеет уникальную и гибкую системную архитектуру. В свете этих недавно полученных результатов некоторые эксперты предсказывают безопасное возвращение к обыкновенному пользованию электронной почтой к концу…
— А, на хрен. Отмена.
«Давай, Ив. Ты годами ждал, когда эти идиоты признают твои способности. Может, вот оно. Не провали все излишней готовностью».
— Жду, — сказал терминал.
«Только вдруг она не станет ждать? Что, если у нее кончится терпение и она найдет кого-то еще? Что, если…»
— Запроси последний телефонный звонок и ответь. — Скэнлон уставился на останки завтрака, пока шло соединение.
— Администрация, — ответил автомат, казавшийся настолько реальным, словно на том конце сидел человек.
— Ив Скэнлон для Патриции Роуэн.
— Доктор Роуэн занята. Ее симуляция ожидает вашего звонка. Этот разговор записывается с целью повышения контроля качества. — Щелчок, и другой, совершенно настоящий голос произнес:
— Здравствуйте, доктор Скэнлон.
Голос его Повелительницы.
РАЗГРЕБАТЕЛЬ ГРЯЗИ
Оно с грохотом двигается вверх по склону, уходя с донной равнины, и сонар «Биб» засекает его на расстоянии пятисот метров от своего официального диапазона. Аппарат движется со скоростью почти десять метров в секунду, не очень-то быстро для подлодки, но раз эта штука расположена столь близко ко дну, то должна передвигаться на гусеницах. Через шестьсот метров она пересекает зону разбрасывания и, развернувшись, останавливается.
— Это что? — спрашивает Лени Кларк.
Элис играется с фокусом. Неизвестный объект снова начинает ползти по краю зоны со скоростью около метра в секунду.
— Оно кормится, — говорит Наката. — Кажется, полиметаллическими сульфидами.
Кларк обдумывает это предположение.
— Надо проверить.
— Да. Мне сообщить в Энергосеть?
— Зачем?
— Ну, возможно, этот аппарат иностранный. И вполне возможно, незаконный.
Кларк смотрит на нее.
— За несанкционированный доступ в территориальные воды положены штрафы, — поясняет Наката.
— Элис, ну в самом деле. — Лени качает головой. — Какая разница?
Лабина нигде нет, наверное, спит где-то на дне. Они оставляют ему сообщение. Брандер и Карако снаружи, меняют детали на шестерке; от землетрясения во время прошлой смены там треснул корпус и внутрь набились две тысячи килограммов грязи и песчаника. Правда, остальные генераторы пока могут выбрать слабину, поэтому Карако и Брандер хватают «кальмаров» и присоединяются к параду.
— Надо выключить все огни, — жужжит Наката, когда они покидают Жерло. — И держаться близко ко дну. Оно может легко испугаться.
Рифтеры следуют по компасу, прожекторы приглушены, мерцая тлеющими угольками сквозь почти непроницаемую даже для линз тьму. Карако подгребает к Лени:
— Я после этого направляюсь в далекую синюю высь. Не хочешь присоединиться?
Дрожь вторичного отвращения, идущая, разумеется, от Накаты, щекочет внутренности Кларк. Конечно. Обычно именно Элис плавала с Карако каждый день вверх, вдоль линии ретранслятора «Биб». Только две недели назад резко прекратила. Что-то случилось там, на глубинном рассеивающем слое, — ничего страшного, по-видимому, но после этого она категорически отказывалась подниматься к поверхности. С тех пор Джуди с изрядной навязчивостью искала себе попутчиков.
Лени отрицательно качает головой.
— А у тебя разве мало работы по выгребанию дерьма из «шестерки»?
Джуди пожимает плечами:
— Другая группа мышц.
— Как далеко вверх ты уже заплываешь?
— Где-то на тысячу. Еще месяц, и я смогу добраться до поверхности.
Вокруг них нарастает звук. Это происходит настолько медленно, что Кларк упускает момент, когда впервые обращает на него внимание: грохочущий механический шум, отдаленный звук камней, которые растирали в пыль огромные моляры.
Волнение вспышками распространяется по группе. Кларк пытается удержаться. Она знает, что сейчас будет, они все знают, и это даже близко не столь опасно, как то, с чем рифтеры сталкиваются каждую смену. Эта штука вообще не опасна —
— если только у нее нет защиты, о которой мы не в курсе, —
— но это звук, да просто размер ее на радаре —
— мы все боимся. Знаем, что бояться нечего, но все, что мы слышим, это скрипение зубов во тьме…
Плохо справляешься даже с собственным страхом, запрограммированным на уровне физиологии. Но когда настроен на остальных, все еще хуже.
Слабый импульс удивления доносится от Брандера, плывущего впереди. Потом от Накаты, идущей следом, буквально за секунду до того, как Лени сама чувствует вялый удар потока. Карако, уже предупрежденная, практически не реагирует, когда выброс доходит до нее.
Тьма становится почти абсолютной, вода — более вязкой. Они попали в поток, состоящий наполовину из грязи, наполовину из соленой воды.
— След выброса, — вибрирует Майк.
Ему приходится слегка повышать голос, чтобы перекричать звук от кормящейся машины.
Они поворачиваются и следуют по выхлопу вверх, держась его границ больше на ощупь, чем на глаз. Окружающее ворчание разбухает полноценной какофонией, разбивается на дюжину различных голосов: удары молота, приглушенные взрывы, звуки мешалок цемента. Кларк едва может думать в этом подводном гвалте, почти ничего не слышит от усиливающегося страха четырех отдельных разумов, и неожиданно оно — прямо перед ними, появляется буквально на секунду, огромная сегментированная гусеница, взбирающаяся по шестеренчатому колесу в два этажа высотой, катящаяся в мглистую даль.
— Бог ты мой, охренеть, насколько эта штука огромная! — кричит Брандер, выкрутив вокодер на полную.
Они двигаются вместе, направив «кальмаров» высоко вверх, под углом. Кларк чувствует возбуждение, передающееся от остальных трех пар надпочечников, добавляет свое собственное и отсылает обратно, создавая компенсаторный контур обратной связи. Фонари почти не светятся, обзор не превышает трех метров; даже перед самым лицом Лени мир представляет собой только тень, играющую с тенями, скудно освещенную лучами головных ламп, качающимися в разные стороны.
На секунду под ними мелькает гусеница, суставчатая движущаяся дорога в несколько метров шириной. За ней — долина сваленных в кучу металлических форм, едва заметная, а потом почти тут же исчезающая во мраке: выхлопные отверстия, обтекатели гидролокаторов, каналы расходомеров. Грохот немного затихает, когда они приближаются к центру корпуса.
Большинство завихрений сглаживается до гидродинамических капель. Но чем ближе подходишь, тем больше видно опор для рук. Тлеющий луч фонаря Карако первым упирается в машину; ее «кальмар» неторопливо плывет рядом. Кларк снижает скорость своего аппарата и присоединяется к остальным на корпусе. Пока никакой очевидной реакции на их присутствие нет.
Они собираются вместе, почти касаются друг друга головами, чтобы поговорить в окружающем шуме.
— Откуда это? — спрашивает Брандер.
— Похоже, из Кореи, — жужжит в ответ Наката. — Я не вижу никаких регистрационных пометок, но, чтобы осмотреть весь корпус, понадобится немало времени.
Карако:
— Могу поспорить, мы так ничего и не найдем. Если они рискнули залезть так далеко на чужую территорию, то, наверное, не настолько тупы, чтобы оставить обратный адрес.
Гремящий металлический пейзаж тянет их за собой. Парой метров выше за ними терпеливо следуют едва видные «кальмары» без всадников.
— А оно знает, что мы здесь? — спрашивает Кларк.
Элис качает головой:
— Эта штука поднимает кучу дерьма со дна, поэтому близкие контакты ее не волнуют. Хотя яркий свет может напугать. Это нарушение. Она вполне может ассоциировать свет с тем, что ее поймали.
— Именно. — Брандер отпускает поручень на секунду и дрейфует назад на пару метров, после чего хватает еще одну ручку. — Эй, Джуди, не хочешь отправиться на исследование?
Из вокодера Карако доносится шум статики, Лени чувствует ее смех. Джуди вместе с Брандером черными гремлинами исчезают во мгле.
— Оно слишком быстро движется, — говорит Наката.
Неожиданно наружу пробиваются лучи крохотного пятнышка неуверенности, но она заглушает их словами:
— Когда оно впервые показалось на сонаре, то двигалось слишком быстро. Оно небезопасно.
— Безопасно? — Лени хмурится про себя. — Это же машина, так? Внутри никого нет.
Элис качает головой:
— Она слишком быстро двигается для такого сложного рельефа. А вот человек смог бы справиться с управлением.
— Да ладно тебе, Элис. Эти штуки — роботы. К тому же, если бы там внутри кто-то был, мы бы его почувствовали, ведь так? А ты ощущаешь кого-нибудь, помимо нас?
Наката больше, чем остальные, подвержена эффектам точной настройки.
— Я… так не думаю, — говорит она, но Кларк ощущает нерешительность. — Может, я… Это большая машина, Лени. Возможно, пилот просто очень далеко…
Брандер и Карако что-то замышляют. Оба скрылись из виду — даже их «кальмары» исчезли, чтобы быть ближе к хозяевам, — но для Кларк они довольно близко, чувствуется их растущее предвкушение. Она обменивается взглядами с Накатой.
— Лучше посмотреть, что они там затеяли, — решает Лени, и обе плывут вдоль разгребателя грязи.
Спустя несколько секунд напарники появляются перед ними. Они притаились по бокам металлического купола диаметром около тридцати сантиметров, из которого торчит несколько темных выпуклых объективов.
— Камеры? — спрашивает Кларк.
— Нет, — отвечает Карако.
— Фотоэлементы, — добавляет Брандер.
Лени чувствует, куда идет дело, еще до финальной фразы:
— А вы уверены, что это хорошая…
— Да будет свет! — кричит Джуди. Лучи кинжалами вырываются из ее и Брандера фонарей, омывая «рыбьи глаза» светом.
Машина замирает. От инерции Кларк летит вперед, но успевает схватиться за поручень и восстановить равновесие, неожиданная тишина звенит в ушах. После беспрестанного шума ей кажется, что она оглохла.
— Опа! — жужжит Брандер в неподвижности.
Какое-то тиканье доносится сквозь корпус. Один раз, второй, третий.
Потом все рывком вновь приходит в движение. Пейзаж вокруг них вращается, бросает друг к другу в переплетении конечностей. К тому времени, когда они, наконец, разбираются, кто где, машина набирает скорость. Разгребатель грязи рычит, но теперь голос его изменился: никакого ленивого чавканья полиметалла, аппарат по прямой летит к нейтральным водам. Буквально через секунду Кларк цепляется за что-то ради спасения собственной жизни.
— Йиии-хааа! — орет Карако.
— Яркий свет может его испугать? — откликается откуда-то сзади Брандер. — Это уж точно!
Со всех сторон льются эмоции. Лени сжимает хватку и пытается разобраться, где в этом потоке ее чувства. Ликование, приправленное первобытным, головокружительным страхом, — это Брандер и Карако. Наката в восторге чуть ли не против своей воли, только беспокоится больше; и под всем, погребенное где-то очень глубоко, нечто, похожее на чувство… Только чего, понять она не может.
«Недовольства? Несчастья?»
Да вроде бы нет.
«Это я?»
Нет, ощущения не те.
Яркий свет пришпиливает тень Кларк к корпусу и исчезает секунду спустя. Лени оглядывается: Брандер каким-то образом оказался над ней, раскачиваясь туда-сюда на канате, волочащемся в воде, — «могу поклясться, там ничего не было» — луч света мечется спятившим маяком. Ленты илистой воды проносятся над палубой, их края извиваются, напоминая иллюстрации турбулентного потока из учебника.
Карако отталкивается от корпуса и улетает назад. Ее силуэт исчезает во мгле, но головной фонарь остается включенным и начинает вертеться вокруг Майка. Кларк переводит взгляд на Накату, которая все еще цепляется за палубу. Ее, кажется, немного тошнит и явно что-то все сильнее тревожит…
— Оно несчастно! — кричит она.
— Эй, вперед, сурки! — слабо жужжит голос Джуди. — Летите!
«Недовольство. Что-то неожиданное».
«Кто это?» — спрашивает Лени.
— Давайте, вперед! — снова зовет Карако.
«Да какого черта. Все равно держаться уже сил нет».
Кларк разжимает руку и отталкивается; палуба машины проносится внизу. Тяжелая вода сразу сжирает всю энергию толчка. Лени, загребая ластами, набирает высоту, чувствует позади себя ожидание — и в следующую секунду что-то врезается ей в спину, тащит вперед. Имплантаты кренятся в грудной клетке.
— Бог ты мой! — Брандер жужжит ей в ухо. — Лени, хватайся!
Он ловит ее, проплывая мимо. Кларк хватается за канат, к которому привязаны остальные члены команды. Тот толщиной всего с ее палец и слишком скользкий, чтобы на нем висеть. Лени оглядывается и видит, что остальные двое перевязали его вокруг груди, пропустив под мышками так, чтобы руки оставались более-менее свободны. Она старается повторить тот же трюк, выгибая спину, пока Джуди зовет Накату.
Та явно не слишком-то хочет уходить. Они это чувствуют, хотя и не видят ее. Брандер наклоняется туда-сюда, используя собственное тело в качестве руля; вся троица качается по огромной, едва контролируемой дуге с центром в точке привязки фала.
— Давай, Элис! Присоединяйся к человеческому воздушному змею! Мы тебя поймаем!
И Наката идет, но по-своему. Она ползет вбок против течения, быстро и легко, пока не находит место, где трос крепится к палубе. Затем позволяет движению машины оттолкнуть ее назад, прямо к остальной группе рифтеров.
Кларк, наконец, привязывается к канату. От скорости тот вонзается в плоть, и становится больно. Воздушным змеем она себя не чувствует. Скорее, наживкой на крючке. Поворачивается к Брандеру и указывает на канат:
— А что это вообще?
— Низкочастотная антенна. Аппарат ее выпустил, когда мы его испугали. Может, на помощь зовет.
— А не дозовется?
— Не на этой стороне океана. Возможно, передает последний сигнал, чтобы его владельцы узнали о случившемся. Вроде как пишет предсмертную записку.
Карако, привязанная чуть дальше позади, поворачивается, услышав последнюю реплику:
— Предсмертную? Ты же не хочешь сказать, что эти штуки самоуничтожаются?
Неожиданно беспокойство овладевает воздушным змеем. В них врезается Наката.
— Возможно, нам лучше его отпустить, — говорит Кларк.
Элис решительно кивает:
— Оно несчастливо.
Ее тревога проникает в других, словно предупредительный сигнал.
Чтобы выпутаться из антенны, нужно несколько секунд. Она резко проносится мимо, поднимая небольшую волну, похожую на дорожный конус. Кларк кувыркается, позволяет воде себя остановить. Рев машины превращается в ворчание, а потом в еле заметную дрожь.
Рифтеры висят в пустой воде, их окружает тишина.
Карако направляет сонарный пистолет вниз и стреляет.
— Ничего себе! Мы почти в тридцати метрах от дна.
— «Кальмаров» потеряли? — спрашивает Брандер. — А у этой штуки неплохая скорость.
Карако поднимает пистолет, производит еще несколько подсчетов:
— Засекла их. А они не так далеко на самом деле. Я… Постойте-ка.
— Что там?
— Их пять. И они быстро приближаются.
— Кен?
— Похоже на то.
— Ну, молодец, избавил нас от плавания.
— А кто-нибудь…
Все поворачиваются. Наката начинает снова:
— А кто-нибудь еще это почувствовал?
— Что? — встревает Брандер, но Кларк кивает.
— Джуди? — спрашивает Элис.
От той во все стороны исходят лучи нежелания говорить на эту тему:
— Я… Да, вроде было что-то. Но я толком не поняла что. Подумала, это кто-то из вас.
— Да какого, — говорит Брандер. — Грязекопатель? А я думал…
Черный знак появляется посредине их компании. «Кальмар» возникает из глубины медленной ракетой. Когда Лабин его отпускает, тот парит над ними. В паре метров внизу остальные торпеды нетерпеливо покачиваются в режиме ожидания носами кверху.
— Вы тут потеряли, — жужжит Кен.
— Спасибо, — отвечает Брандер.
Кларк концентрируется, пытается настроиться на вновь прибывшего, но делает это чисто для проформы. Он для всех непроницаем. И всегда таким был, точная настройка ничего в нем не изменила. Никто не знает почему.
— И что происходит? — спрашивает он. — В записке говорилось что-то насчет грязекопателя.
— Он от нас ушел, — рассказывает Карако.
— И был недоволен, — повторяет Наката.
— Да ну?
— Элис что-то почувствовала, — поясняет Джуди. — Лени и я тоже. Вроде того.
— Грязекопатели — беспилотники, — замечает Лабин.
— Там был не человек, — говорит Элис. — Не личность. Но… — Она замолкает.
— Я ощутила его, — поясняет Кларк. — И оно было живым.
Кларк лежит на своей койке. Снова одна. По-настоящему одна. Она помнит, как еще недавно наслаждалась такой вот изоляцией. Кто бы мог подумать, что Кларк станет скучать по чувствам?
«Даже если они принадлежат другим».
И, тем не менее, все так и было. Каждый раз, когда «Биб» принимала ее внутрь, какая-то жизненно важная часть Лени пропадала, словно сон, который помнишь лишь кусками. Воздушный шлюз очищается, тело наполняется воздухом, а восприятие становиться плоским и грязным. Остальные просто исчезают. Это так странно: она видит их, слышит так же, как и всегда. Но если закрывает глаза, а рифтеры не двигаются, то понятия не имеет, здесь ли они.
Теперь в ее компании только она сама. Всего лишь один набор сигналов для обработки. Никаких помех.
«Дерьмо полное».
Слепая или голая. Вот такой выбор. И он чуть ее не убил.
«Конечно, это была моя вина. Сама напросилась».
А ведь она могла все оставить, как было, тихо удалить файл Актона, прежде чем о нем бы кто-нибудь узнал. Но оставался долг. Долг перед призраком Твари Снаружи, тем, кто не ругался, не винил и не бил, тем, кто, в конце концов, забрал Тварь Снаружи прочь, туда, где она не могла причинить вреда Лени. Часть Кларк до сих пор ненавидит Актона за это, на каком-то болезненном уровне, где правит бал условный рефлекс; но даже там она думает, что, возможно, он сделал это ради нее. Хочешь не хочешь, но Лени была ему должна.
И потому отплатила. Позвала всех внутрь и проиграла файл. Рассказала, что Карл поведал ей в тот последний раз, и не попросила отказаться от его предложения, хотя отчаянно надеялась, что они так и поступят. Скорее всего, если бы она попросила, рифтеры послушали бы ее. Но один за другим они вскрыли себя и изменили. Майк Брандер из любопытства. Джуди Карако из скептицизма. Элис Наката побоялась остаться брошенной. А Кен Лабин неудачно по причинам, которые он оставил при себе.
Лени, смеживает веки, вспоминает, как правила изменились за одну ночь. Столь тщательно созданный внешний вид неожиданно потерял смысл; пустые глаза и маски ниндзя стали косметической жеманностью, бесполезными, как доспехи.
«Как ты чувствуешь себя, Лени Кларк? Хочешь секса, тебе скучно, ты расстроена? Теперь так легко сказать, хотя твои глаза и скрыты роговичными масками. Ты можешь биться в ужасе. Обмочить от страха костюм, и все будут знать об этом.
Почему ты им рассказала? Почему ты им рассказала? Почему ты им все рассказала?»
Снаружи Кларк наблюдала за тем, как другие менялись. Двигались вокруг нее, ничего не говоря, легко соединяясь друг с другом, помогая или поднося инструменты. Когда ей что-то было нужно, то оно оказывалось рядом, прежде чем Лени успевала об этом попросить. Когда им было что-то нужно от нее, то напарникам приходилось говорить об этом вслух, и безупречная хореография давала сбой. Она чувствовала себя символическим калекой в танцевальной труппе. Задавала себе вопрос, как много они видят, и боялась их об этом спросить.
Но внутри иногда пыталась. Там было безопаснее; в атмосфере нить, соединяющая остальных, распадалась, все снова становились равными. Брандер рассказывал об усиленном восприятии присутствия других; Карако сравнивала приобретенные особенности с языком тела. «Вроде косметики для линз», — говорила она, по-видимому, ожидая, что этим успокоит Кларк.
Но именно Элис Наката, наконец, заметила, почти мимолетом, что чувства других людей… отвлекали… и даже расстраивали…
Спустя какое-то время Кларк перенастроилась. Это не так уж плохо. Никаких точных телепатических озарений, без всяких неожиданных предательских выпадов. Больше похоже на ощущение от фантомной конечности, на наследственную память о хвосте, который можно почти ощутить позади себя. И теперь Кларк понимает, что Наката была права. Снаружи чувства других просачиваются в нее, маскируют, размывают. Иногда она даже забывает, что у нее есть свои собственные.
Кроме того, есть что-то еще, знакомое ядро в каждом из них, темное, корчащееся и злое. Это ее не удивляет. Они даже не говорят о нем. С таким же успехом можно обсуждать тот факт, что у каждого рифтера на руке по пять пальцев.
Брандер занят в библиотеке; Кларк слышит, что Наката с кем-то разговаривает в рубке.
— Согласно последним данным, — сообщает Майк, — они стали снабжать грязекопатели умными гелями.
— Ммм?
— Ну, это довольно старый файл, — признает он. — Было бы прекрасно, если бы Энергосеть загружала нам информацию почаще, и хрен с вирусами. В смысле, мы тут собственноручно предохраняем все Западное побережье от аварий, и они бы не переломились, если…
— Гели, — подсказывает Кларк.
— Точно. В общем, им всегда были нужны нейронные сети в этих штуках, так как они слоняются по довольно сложной топографии — слышала о тех двух грязекопателях, которые шлепнулись в Алеутскую впадину? — и при навигации в тяжелой обстановке без хоть какой-то сети не обойтись. Обычно системы, использующиеся в грязекопателях, основаны на арсениде галлия, но даже они не могут сравниться с человеческим мозгом, когда дело касается оценки пространства. Когда они сталкивались с подводными возвышенностями, то буквально ползли. Поэтому их решили поменять на умные гели.
Кларк фыркает:
— Элис говорила, что аппарат двигался слишком быстро для машины.
— Скорее всего. Умные гели сделаны из настоящих нейронов, поэтому, я так полагаю, мы настроились на него так же, как настроены друг на друга. По крайней мере, судя по вашим ощущениям… Элис сказала, что оно не казалось счастливым.
— Так и было, — хмурится Лени. — Но и несчастным я бы его не назвала. Это не было в полном смысле слова эмоцией. Мне кажется, оно, скорее, удивилось. Такое ощущение… отклонения. От того, что ожидалось.
— Черт возьми, а ведь я это почувствовал! — восклицает Брандер. — Только подумал на себя.
Из рубки появляется Наката:
— О замене Карла никаких новостей. Говорят, новые рекруты еще не прошли тренировку. Нехватка кадров.
Шутка уже стала привычной. Новые рекруты Энергосети — это самые медленные ученики с тех пор, как устранили синдром Дауна. Прошло уже четыре месяца, а замены Актону все нет.
Брандер пренебрежительно машет рукой.
— Мы и впятером неплохо справляемся. — Он выключает библиотеку и потягивается. — Кстати, Кена никто не видел?
— Он снаружи, — отвечает Наката. — А что?
— У меня с ним следующая смена, надо о времени договориться. А то у него последнее время с ритмом нелады.
— А он далеко? — неожиданно спрашивает Кларк.
Элис пожимает плечами:
— Когда я последний раз проверяла, было метров десять.
Он в пределах. Для точной настройки существуют границы. Например, находясь у станции, нельзя почувствовать того, кто плавает у Жерла. Но на расстоянии десяти метров это сделать очень легко.
— Он же обычно дальше уходит? — Кларк говорит тихо, словно боится, что ее подслушают. — Почти за пределы сонара. Или работает над этим своим странным устройством.
Они не знают, почему не могут настроиться на Лабина. Тот говорит, что для него все остальные тоже непроницаемы. Как-то месяц назад Брандер предложил ему провериться, провести сеанс МРТ в качестве исследования; Лабин отказался. Сделал он это довольно вежливо, но в голосе его было что-то такое, отчего Майк больше не стал поднимать этот вопрос.
Сейчас Брандер переводит линзы на Кларк с полуулыбкой на лице.
— Я не знаю, Лен. Хочешь назвать его лжецом прямо в лицо?
Она не отвечает.
— А, — Элис нарушает паузу, пока та не стала слишком неловкой. — Тут еще кое-что. Пока замена не прибыла, они посылают к нам еще кого-то. Говорят, для самой обычной оценки. Этого доктора, ну, того самого… вы знаете.
— Скэнлона, — Лени тщательно проговаривает слово, чтобы не выплюнуть его.
Наката кивает.
— И на хера? — взрывается Майк. — То есть им недостаточно, что у нас тут и так рук не хватает, так нам надо еще и смирненько сидеть, пока этот Скэнлон проведет оценку?
— Они говорят, все будет по-другому. Он просто будет наблюдать. Пока мы работаем. — Наката пожимает плечами. — Говорят, все будет предельно буднично. Никаких собеседований или психотерапевтических сеансов. Ничего такого.
Карако хмыкает:
— И лучше бы это было так. Я скорее позволю вырезать мне второе легкое, чем пойду на еще один прием к этому уроду.
— «Значит, вас постоянно насиловал дрессированный доберман, а мать брала плату за вход, — произносит Брандер голосом, здорово напоминающим Скэнлона. — И как же вы себя чувствовали после этого? Не можете в точности описать?»
— «На самом деле я больше механик», — присоединяется Карако. — Такого он вам не говорил?
— А мне он показался довольно милым, — неуверенно произносит Наката.
— У него работа такая — быть милым, — гримасничает Джуди. — Только у него очень херово получается. — Она переводит взгляд на Кларк: — А ты что думаешь, Лен?
— Думаю, он слишком много значения придавал эмпатии, — спустя мгновение отвечает та.
— Нет, я имею в виду, что нам с ним делать?
Кларк несколько раздраженно пожимает плечами:
— А зачем меня спрашивать?
— Лучше ему мне не попадаться. Говна кусок, — Брандер слепо смотрит в потолок. — И почему они не изобрели гель, чтобы заменить его?
КРИК
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 210850:2132
Это моя вторая ночь на «Биб». Я попросил участников не изменять своего привычного поведения, поскольку я здесь для того, что наблюдать за самыми обычными рабочими операциями. С удовольствием сообщаю, что мою просьбу почтили вниманием все присутствующие. Это радует, так как минимизирует воздействие «эффекта наблюдателя», но и представляет определенные проблемы: рифтеры не придерживаются каких-либо надежных расписаний. В результате довольно трудно планировать свое время, а одного из работников — Кена Лабина — я не видел с самого прибытия. Тем не менее времени у меня еще много.
Рифтеры кажутся замкнутыми и некоммуникабельными — обычный человек назвал бы их «угрюмыми», — но такое поведение полностью соответствует их профилю. Сама станция поддерживается в хорошем состоянии и действует без каких-либо проблем, несмотря на определенное пренебрежение стандартными протоколами.
* * *
Когда на станции отключается свет, до тебя не доносится ни единого звука.
Ив Скэнлон лежит на койке и не слушает. Сквозь корпус не просачивается никаких странных шорохов. Тонкое, призрачное причитание не идет со дна, и нет никакого слабого воя ветра, ведь здесь внизу это невозможно. Может, играется воображение. Шутка стволового мозга, слуховая галлюцинация. Ив не суеверный, ни в малейшей степени; он — ученый. И внизу не стонет призрак Карла Актона.
А теперь, сосредоточившись, Скэнлон почти уверен, что ничего не слышит.
Его в общем-то не слишком беспокоит, что он застрял в каюте мертвеца. В конце концов, а куда здесь еще податься? Не переезжать же к кому-нибудь из вампиров. К тому же Актон пропал уже месяцы назад.
Скэнлон вспоминает, как в первый раз услышал запись. Четыре паршивых слова: «Мы потеряли Актона. Извините». А потом она прервала связь. Сука бессердечная, Кларк. Скэнлон думал, между ней и Карлом что-то произойдет, они совпадали, как кусочки паззла, но по тому сообщению сказать этого было явно нельзя.
«А может, это она, — размышляет Скэнлон. — Может, и не Лабин, в конце концов, а Кларк».
«Мы потеряли Актона». Вот и вся надгробная речь. А перед ним Фишеру и Эверитта на «Линке». И Сингх до Эверитта. И…
А теперь здесь Ив Скэнлон, на их месте. Спит в их койке, дышит их воздухом. Считает секунды в темноте и тишине. В темноте…
«Боже, что это было…»
И тишине. Вокруг безмолвие. Ничто не стонет. Совсем ничто.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 220850:0945
Мы все млекопитающие, это естественно. Поэтому у всех нас есть циркадный ритм, соответствующий окружающему световому периоду. Уже довольно давно известно, что у людей, оказавшихся в условиях его отсутствия, ритм меняется. Он удлиняется и стабилизируется где-то между двадцати семью и тридцатью шестью часами. Привязанность к обычному двадцатичетырехчасовому рабочему графику обычно не позволяет этому случиться, поэтому мы не ожидали появления такой проблемы на глубоководных станциях. В качестве дополнительной меры я предложил ввести нормальный суточный режим в осветительную систему «Биб»: лампы запрограммированы на понижение уровня освещенности между десятью часами вечера и семью часами утра каждый день.
Участники программы, по-видимому, решили не обращать на это внимания. Даже «днем» они понижают уровень освещения гораздо ниже рекомендованных мной «ночных» периодов (также они предпочитают постоянно ходить в линзах по очевидным причинам; хотя я и не предсказывал такого поведения, но оно вполне согласуется с их психологическим профилем). В результате рабочие расписания стали крайне гибкими, но это ожидаемо, если принять во внимание, что циклы их сна постоянно смещаются по отношению друг к другу. Рифтеры не поднимаются вовремя, чтобы выполнить работу: они выходят на смену тогда, когда двое или более человек бодрствуют одновременно. Подозреваю, что иногда они действуют в одиночку. Это нарушение правил безопасности, но мне еще необходимо найти ему подтверждение.
На данный момент подобные привычки, отклонения от нормы не кажутся мне серьезной проблемой. Вся необходимая работа делается вовремя, даже сейчас, когда на станции не хватает персонала. Тем не менее я считаю эту ситуацию потенциально серьезной. Эффективность труда можно увеличить с помощью более жесткого следования стандартному суточному циклу. Если Энергосеть пожелает закрепить эту привязанность, я бы порекомендовал протеогликановую терапию для участников программы. Также можно произвести непосредственные изменения в гипоталамусе; это инвазивная процедура, но последствия подобной операции будет практически невозможно обратить вспять.
* * *
Вампиры. Хорошая метафора. Они избегают света и сняли все зеркала. Может, в этом и заключается часть проблемы. У Скэнлона были вполне разумные доводы, когда он рекомендовал такую планировку интерьера станции.
На большей части «Биб» — на всей, на самом деле, за исключением его каюты, — слишком темно, чтобы ходить без линз. Может, вампиры стараются экономить энергию. Задача повышенной важности, когда сидишь рядом с генераторами, вырабатывающими почти одиннадцать тысяч мегаватт. Хотя всем этим людям уже за сорок; они и представить себе не могут мир, где не надо экономить электричество.
«Ерунда какая. Есть логика, а есть вампирская логика. И не надо их смешивать».
Последние два дня, когда Ив покидал каюту, то словно крался по темной улице. Потом сдался и нацепил линзы, как и все остальные. Теперь «Биб» освещена достаточно, но все такое бледное. Почти никаких цветов. Словно из глаз высосали колбочки.
Кларк и Карако опираются на переборку дежурки, наблюдая своими белыми, такими белыми глазами, как он проверяет костюм для погружений. Для Ива Скэнлона не предусмотрено никакой вампирской вивисекции, нет, сэр. Не для такой крохотной экскурсии. Пресс-кольчуга и акриловые полимеры — вот и все.
Он ощупывает перчатку: кольца со связками с булавочную головку. Улыбается:
— Выглядит нормально.
Вампиры просто стоят и смотрят.
«Ну давай же, Скэнлон. Ты же механик. А они — машины, как и все остальные. Их просто надо поднастроить. Ты с ними справишься».
— Очень хорошее оборудование, — замечает он, ставя доспехи вниз. — Конечно, это не слишком-то много по сравнению с железом, которым вы упакованы. Каково это, по своей воле превращаться в рыбу?
— Мокро, — говорит Карако и спустя секунду смотрит на Кларк. Может, ищет одобрения.
Кларк не сводит с него глаз. По крайней мере, он так думает. Чертовски трудно сказать наверняка.
«Успокойся. Они просто стараются довести тебя до паники. Самые обычные тупые игры на доминирование».
Но он знает, тут дело в гораздо большем. Здесь, глубоко внизу, Ив просто не нравится рифтерам.
«Я знаю, кто они такие. Вот почему».
Возьмите дюжину детей. Любых детей. Хорошенько взбейте и смешайте, пока не останется только несколько комков. Двадцать или тридцать лет подержите на небольшом огне; доведите до медленного кипения. Снимите буйных психопатов, шизоаффективных, людей с синдромом расщепления личности и слейте их. (По поводу Фишера оставались сомнения: ну у кого не было воображаемого друга?)
Дайте остыть. Подавать с дофаминовым гарниром.
Что вы получите? Нечто погнутое, но не сломанное. Нечто, подходящее для трещин, слишком извилистых для всех нас.
Вампиров.
— Прекрасно, — говорит Скэнлон в полной тишине. — Все в порядке. Очень хочется его опробовать.
Не ожидая ответа — не желая показывать досаду от его отсутствия, — он взбирается наверх. Краем глаза замечает, как Лени и Карако обмениваются взглядами. Ив подчеркнуто небрежно оглядывается, но все улыбки исчезают к тому времени, когда он изучает их лица.
«Давайте, дамы. Порадуйте себя, пока можете».
Кают-компания пуста, Ив проходит через нее в коридор.
«У вас еще где-то пять лет, прежде чем вы устареете».
Его каюта — Актона — третья слева.
«Пять лет, прежде чем все это сможет функционировать без вас».
Он открывает люк; оттуда изливается яркий свет, на секунду ослепляя Ива, пока линзы компенсируют воздействие. Скэнлон заходит внутрь, резко захлопывает дверь за собой. И приваливается к ней.
«Твою мать. Тут замков нет».
Потом ложится на койку, пристально смотрит на забитый трубами потолок.
«Может, нам все-таки следовало подождать. Не позволять им торопить нас. Если бы у нас хватило времени с самого начала сделать все правильно…»
Но времени не было. Полная автоматизация отложила бы запуск всей программы на такой срок, которого не выдержали бы аппетиты цивилизации. К тому же вампиры оказались под рукой. На короткой дистанции они бы принесли огромную пользу, а потом их отослали бы домой, и они бы с радостью покинули это место. А кто бы отсюда не сбежал?
Возможность зависимости, привыкания даже не поднималась.
Сама идея казалась безумной. Как может кто-то привыкнуть к месту вроде этого? Какая паранойя овладела Энергосетью, и там так обеспокоились, что люди откажутся покидать станцию? Но Ив Скэнлон — не обычный гражданский, его не одурачить очевидным. Он за пределами антропоморфизма. Он смотрел в эти немертвые глаза, там, наверху, и здесь, а потому знает: вампиры живут по другим правилам.
Может, они тут слишком счастливы. Это один из двух вопросов, для решения которых его сюда послали. Будет хорошо, если рифтеры об этом не прознают, пока он тут, внизу. Они и так его сильно не любят.
Конечно, это не их вина. Они так запрограммированы. У них нет выбора. Вампиры ненавидят его не больше, чем он их.
Пресс-кольчуга лучше хирургии. Это почти единственное, что он может сказать в ее пользу.
Давление сминает все эти крохотные смыкающиеся пластинки, и они, кажется, не перестают сжиматься, пока не останавливаются в микроне от того, чтобы не размолоть тело Ива в кашу. Суставы застывают. Это, естественно, совершенно безопасно. Совершенно. И Скэнлон может дышать воздухом, не находящимся под давлением, когда идет наружу, и никому между тем не пришлось вырезать ему полгруди.
Он снаружи уже пятнадцать минут. Станция буквально в нескольких метрах. Кларк и Брандер сопровождают его в этом первом путешествии, держась на расстоянии. Скэнлон отталкивается ногами, неуклюже поднимаясь со дна. Стальная сетка позволяет плавать так, словно на руки наложены лубки. Вампиры держатся на краю зрения легкими тенями.
Шлем кажется центром вселенной. Куда Ив ни посмотрит, бесконечный вес океана давит на полимер. Небольшой изъян около шейной печати попадается ему на глаза; он не может отвести от него взгляд, чувствуя настоящий ужас, когда трещина толщиной с волос начинает расползаться в поле зрения.
— Помогите! Втащите меня внутрь! — Он начинает бешено загребать в сторону «Биб».
Никто не отвечает.
— Мой шлем! Мой шл… — Трещина уже не растет, она корчится, извивается, прорезая угол прозрачного пузыря, как… как…
Желтые невыразительные глаза смотрят на него из океана. Черная рука, силуэтом виднеющаяся в ореоле станции, тянется к его лицу…
— А-а-а…
Большой палец опускается на трещину в шлеме Скэнлона. Та размазывается, взрывается; тонкие кровавые ошметки пятном распластываются по полимеру. Нижняя половина волоса отклеивается и, извиваясь, исчезает в воде, свертываясь в кольцо, разворачиваясь…
«Умирая».
Скэнлон пыхтит от облегчения.
«Червяк. Какой-то тупой гребаный круглый червь на лицевом щитке, и я уже подумал, что сейчас умру, подумал…
Господи, каким же дураком я себя сейчас выставил».
Он оглядывается. Брандер, маячащий за его правым плечом, пальцем указывает на останки, прилипшие к шлему.
— Если бы он действительно треснул, то у тебя не осталось бы времени пожаловаться. Ты бы выглядел как этот червяк.
Скэнлон прочищает горло:
— Спасибо. Извини, я… Ну, ты же понимаешь, я тут новенький. Спасибо еще раз.
— Кстати говоря.
Голос Кларк. Или то, что от него осталось после работы машины. Ив размахивает руками, пока не видит ее.
— А сколько ты собираешься нас проверять?
«Нейтральный вопрос. Совершенно уместный. На самом деле тебе надо бы подумать, почему его до сих пор никто не задал…»
— Неделю. — Сердце его снова замедляется. — Может, две. Столько, сколько понадобится, чтобы убедиться, что все идет гладко.
Лени молчит секунду. А потом говорит:
— Ты лжешь.
Это звучит не как обвинение. Простое наблюдение. Может, причина в вокодере.
— Почему ты так говоришь?
Она не отвечает. За нее говорит что-то другое: не совсем стоном, но и не совсем голосом. И не совсем тихо, чтобы не обращать внимания.
Скэнлон чувствует, как бездна просачивается, сбегает холодом по спине.
— Вы это слышите?
Кларк проскальзывает мимо него ко дну, вращаясь, чтобы не выпускать психолога из вида.
— Слышу? Что?
— Это было… — Ив прислушивается. Слабое тектоническое ворчание. Вот и все. — Ничего.
Она отталкивается от поверхности под углом, скользит по воде к Брандеру.
— Мы на дежурство, — жужжит она Скэнлону. — Ты знаешь, как работает шлюз.
Вампиры исчезают в ночи.
«Биб» приветственно сияет. Одинокий и неожиданно разнервничавшийся, Ив отступает к ней.
«Но я не лгал. Я не лгал».
Не было нужды. Пока. Никто не задал правильных вопросов.
И все-таки. Кажется странным, что ему приходится себе об этом напоминать.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 230850:0830
Я собираюсь отправиться в свой первый длительный заплыв. По всей видимости, рифтеров попросили поймать рыбу для одного из фармакологических консорциумов. Вашингтон/Рэнд, я думаю. Мне это кажется несколько удивительным… Обычно фармакологов интересуют только бактерии, и для сбора они используют собственных людей, но это задание дает участникам шанс отвлечься от привычной рутины, а мне дарит возможность понаблюдать их в действии. Думаю, что сегодня мне многое предстоит узнать.
* * *
Брандер сгорбился в библиотеке, когда психиатр входит в кают-компанию. Пальцы Майка неподвижно лежат на клавиатуре. Фоновизоры висят, неиспользованные, на крючках. Пустые глаза рифтера сосредоточены на плоском экране. Тот черен.
Скэнлон сомневается.
— Я наружу. С Кларк и Карако.
Плечи Майка еле заметно поднимаются и опускаются. Может, вздох. Может, безразличие.
— Остальные около Жерла. Ты будешь один… В смысле, ты будешь управлять вспомогательным судном.
— Ты сказал нам не менять обычную процедуру, — говорит Брандер, не поднимая головы.
— Это правда, Майкл. Но…
Тот встает:
— Ну вот сам и решай. — И исчезает в коридоре.
Скэнлон смотрит ему вслед.
«Естественно, это все пойдет в мой отчет. Однако тебе все равно. Хотя должно быть иначе. И скоро будет».
Ив спрыгивает в дежурку и выясняет, что там никого нет. Он без какой-либо помощи с трудом влезает в доспехи, потратив несколько лишних минут, чтобы убедиться, все ли в порядке со шлемом. Кларк и Карако он догоняет только снаружи; Лени проверяет четверку «кальмаров», парящих над дном. К одному из них привязана канистра для образцов, прочный, устойчивый к перепадам давления гроб в два метра длиной. Карако выставляет на нем нейтральную плавучесть; тот поднимается со дна на пару сантиметров.
Они отплывают без единого слова. «Кальмары» уносят их в бездну; женщины впереди, Скэнлон и канистра позади. Ив оглядывается через плечо. Уютные огни «Биб» размываются, из желтых становятся серыми, потом вообще исчезают. Неожиданно решив подстраховаться, он переключает каналы акустического модема. Вот: приводной маяк. Тут, внизу, никогда не потеряешься, пока слышишь его.
Кларк и Карако идут без света. Даже прожекторы на «кальмарах» не горят.
«Ничего не говори. Ты же не хочешь, чтобы они изменили привычкам, помнишь? Да они и не изменят».
Краем глаза он замечает непродолжительные вспышки какого-то тусклого света, но они всегда исчезают, прежде чем Ив успевает перевести на них взгляд. После кажущихся бесконечными нескольких минут яркое размазанное пятно появляется прямо по курсу, а потом оно разваливается набором медных маяков и темных угловатых небоскребов. Вампиры избегают света, огибают его по дуге. Скэнлон и груз беспомощно следуют за ними.
Они направляются прочь от Жерла, на границу между светом и тьмой. Карако отпирает канистру, а Кларк колонной вздымается над ними; в правой руке она держит какой-то предмет, но Ив не видит, что там. Лени протягивает объект вверх, словно демонстрируя его невидимой толпе.
Он тараторит.
Поначалу словно раздается звон от очень громкого москита. А потом частоты снижаются до низкого рычания, снова скользят вверх рваным высоким криком.
А затем, наконец, Кларк включает фонарь.
Она висит, как будто возносясь на кресте, ее рука ноет в бездну, свет, идущий от головы, рассекает воду, как… как…
«…обеденный колокол», — понимает Скэнлон, когда что-то нападает на нее из темноты, почти столь же большое, и, господи, какие у этой твари зубы…
Нечто заглатывает ногу Лени до самой промежности. Кларк относится к этому совершенно спокойно и наносит удар дубинкой, словно по волшебству появившейся у нее в руке. Тварь раздувается и рвется в нескольких местах; шматки жира пробиваются серебряными грибами сквозь плоть, дрожа, поднимаются к небу. Она бьется, ее пищевод чудовищными ножнами обхватывает ногу Кларк. Вампирша наклоняется и расчленяет монстра голыми руками.
Карако все еще возится с канистрой, но тут поднимает голову:
— Эй, Лен, им нужен нетронутый образец.
— Не тот вид, — жужжит Кларк. Вода вокруг нее полна рваным мясом и мелькающими падальщиками. Лени не обращает на них внимания, медленно поворачивается, сканируя бездну.
Карако:
— Сзади тебя, на четыре часа.
— Ясно, — говорит Кларк, встречая новую цель.
Ничего не происходит. Разорванный труп, все еще дергаясь, дрейфует ко дну, мусорщики мелькают вокруг него со всех сторон. Голосовая коробка в руке Лени булькает и ноет.
«Как…»
Скэнлон уже двигает языком во рту, готовый задать вопрос вслух.
— Не сейчас, — останавливает его Джуди, прежде чем психиатр успевает издать хотя бы звук.
«Тут же ничего нет. По какому признаку они это вычисляют?»
Оно приходит быстро, неуклонно, именно оттуда, куда смотрит Кларк.
— А вот этот сойдет.
Приглушенный взрыв слева от Скэнлона. Тонкий инверсионный след пузырей полосой проходит от Карако к монстру, связывая обоих за секунду. Тварь дергается от внезапного столкновения. Кларк отплывает в сторону, а та бьется, проносясь мимо, дротик Джуди завяз у нее в боку.
Фонарь Лени выключается, приманка замолкает. Карако складывает транквилизаторную винтовку и плывет к напарнице. Женщины передвигают добычу к канистре. Рыба пытается укусить их, слабея и судорожно подергиваясь. Ее заталкивают в гроб и запечатывают крышку.
— Проще простого, — жужжит Джуди.
— Откуда вы знали, что она придет? — спрашивает Скэнлон.
— Они всегда приходят, — объясняет Карако. — Их обманывает звук. И свет.
— Я имею в виду, откуда вы знали точное направление? Заранее?
Секундное молчание.
— Через какое-то время такие вещи просто чувствуешь, — наконец отвечает Кларк.
— Да, — добавляет Карако, — и еще вот это помогает. — Она поднимает сонарный пистолет и засовывает его за пояс.
Конвой перестраивается. Для монстров есть заранее предписанная точка выброски в ста метрах от Жерла (Энергосеть никогда не позволяла посторонним слишком далеко забираться в ее владения). Вампиры снова предпочитают тьму свету, Скэнлон за ними. Они путешествуют по миру, полностью лишенному формы, за исключением прокручивающегося в свете фонаря Ива круга грязи. Неожиданно Кларк поворачивается к напарнице.
— Я пойду, — жужжит она и исчезает в пустоте.
Психиатр прибавляет «кальмару» скорости и догоняет Джуди:
— Куда это она?
— Мы пришли, — говорит Карако.
Они останавливаются. Женщина отплывает в сторону к торпеде на автопилоте и касается контрольной панели; замки открываются, ремни втягиваются внутрь. Канистра плывет свободно. Рифтер выставляет плавучесть на минимум, и сосуд падает на кучу кольчатых червей в домиках.
— Лен… Э, Кларк, — напоминает Скэнлон.
— Им нужны лишние руки у Жерла. Она отправилась на помощь.
Ив проверяет канал связи. Естественно, с ним все в порядке, иначе он бы никого не слышал. И это значит, что Кларк и остальные вампиры у Жерла пользуются другой частотой. Еще одно нарушение протокола безопасности.
Но он не дурак и все понимает. Они поменяли каналы, потому что здесь посторонний. Стараются держать его подальше от своих дел.
«Ну как обычно. Сначала этим занималась долбаная Энергосеть, теперь вот эти…»
Сзади раздается звук. Слабый электрический писк. Шум от запускающегося «кальмара».
Скэнлон разворачивается:
— Карако?
Луч от его фонаря проносится по канистре, торпеде, дну, воде.
— Карако? Ты здесь?
Канистра. «Кальмар». Ил.
— Эй!
Пустая вода.
— Эй, Карако! Какого черта…
Еле слышное биение совсем близко.
Он пытается посмотреть одновременно во все стороны. Одна нога наталкивается на гроб.
Тот качается.
Ив прижимается шлемом к его поверхности. Да. Что-то внутри, приглушенное, влажное. Бьется. Старается выбраться.
«Оно не сможет. Ни за что. Просто там умирает, вот и все».
Он отталкивается прочь, взмывает в толщу воды. Чувствует себя почти голым. Ноги словно онемели, он загребает ими, возвращается на дно. Стало чуть лучше.
— Карако? Ну хватит, Джуди…
«Боже, она меня тут бросила. Просто взяла и бросила меня тут, сука».
Совсем близко от него слышится стон.
Прямо внутри шлема.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 230850:2026
Сегодня я сопровождал снаружи Джуди Карако и Лени Кларк и стал свидетелем нескольких событий, которые меня обеспокоили. Обе участницы плыли сквозь неосвещенные территории без включенных фонарей и много времени проводили в отдалении от своих напарников; в какой-то момент Карако просто оставила меня на дне без всякого предупреждения. Такое поведение создает потенциальную угрозу жизни, хотя, естественно, я сумел вернуться на станцию, используя приводной маяк.
Мне еще предстоит найти объяснение этому инциденту. Вамп… Остального персонала в настоящий момент на станции нет. Двух или трех я вижу на сонаре; предполагаю, что остальные скрыты придонными помехами. Опять же, это пример крайне небезопасного поведения.
Подобное безрассудство, по-видимому, здесь типично. Оно подразумевает относительное безразличие к личному благополучию и полностью соотносится с тем психологическим профилем, который я составил в начале программы рифтеров. (Единственная альтернатива этому объяснению заключается в том, что участники просто не оценивают здраво опасности, таящейся в окружающей среде, что вряд ли возможно.)
Также подобное поведение соответствует генерализованной посттравматической зависимости от враждебного окружения. Это, разумеется, не является доказательствами как таковыми, но некоторые мои наблюдения, если собрать их вместе, могут стать причиной для беспокойства. Майкл Брандер, например, имеет богатую историю зависимостей: от кофеина и симпатомиметиков до лимбического замыкания. Как известно, он провез на станцию довольно внушительный запас пластырей фенциклидина я только что нашел их в его каюте и был удивлен, что те почти не использованы. С психологической точки зрения фенциклидин не вызывает зависимости — наркоманы, сидящие на экзогенных препаратах, сразу исключались из программы, — но то, что Брандер имел привычку употреблять химические средства и здесь, внизу, от нее избавился, факт. Надо выяснить, чем же он ее заменил.
* * *
Дежурка.
— А вот и ты. И куда же ты ушла?
— Надо было заменить картридж. Плохая сульфидная головка.
— Ты могла бы мне сказать. По идее, я должен был сопровождать тебя во время работы, помнишь? А ты просто оставила меня там.
— Ты вернулся.
— Это… Не в этом дело, Джуди. Нельзя оставлять кого-то на дне океана без единого слова. А что, если бы со мной что-нибудь случилось?
— Мы постоянно выходим наружу одни. Это часть работы. Смотри, куда ступаешь, тут скользко.
— Процедуры безопасности — это тоже часть работы. Даже для тебя. И особенно для меня, Джуди. Здесь я как рыба, выброшенная на берег, хе-хе. Тебе не следует думать, что я тут все знаю.
— Извини?
— У нас мало людей, помнишь? Мы не можем постоянно работать в парах. А ты — большой, сильный мужчина… ну, в общем, ты — мужчина, в любом случае. Я не думала, что с тобой надо нянчиться…
— Блин! Моя рука!
— А я говорила тебе быть осторожнее.
— Черт. Сколько весит эта штука?
— Около десяти кило без налипшей грязи. Думаю, мне надо было ее отмыть.
— Думаю, да. Кажется, одна из головок проколола мне руку. Вот же дрянь, у меня кровь течет.
— Извини.
— Ага. Ладно, послушай, Карако. Прошу прощения, если перспектива нянчиться со мной столь дурно на тебя влияет, но если бы вы внимательнее относились друг к другу, то Актон с Фишером могли бы выжить, понимаешь? Всего-то немного понянчиться, и… Ты это слышала?
— Что?
— Снаружи. Этот… стон или что-то вроде…
— Да ладно, Ка… Джуди, ты должна была это слышать.
— Может, корпус сместился.
— Нет, я что-то слышал. И уже не в первый раз.
— Я ничего не слышала.
— Ты дол… Куда ты идешь? Ты же только что пришла! Джуди…
Лязг. Шипение.
— …не уходи…
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 250850:2120
Я попросил каждого из участников пройти самую обычную проверку под медицинским сканером — точнее, большинство из них, а также попросил передать мое пожелание Кену Лабину, которого я видел лишь несколько раз, но поговорить мне с ним так и не удалось (я дважды пытался вступить с мистером Лабиным в беседу, но безуспешно). Участники, разумеется, знают, что медицинское сканирование не требует физического контакта с моей стороны, и они вполне могут провести его, когда им удобно, причем даже в мое отсутствие. Тем не менее, хотя никто не отказал мне прямо, я наблюдаю примечательное отсутствие энтузиазма в отношении непосредственного исполнения просьбы. Совершенно очевидно (и это опять же совпадает с составленным мною профилем), что они считают ее своего рода вторжением и будут всячески избегать, если представится такая возможность. На данный момент я сумел провести процедуру только на Элис Накате и Джуди Карако. Я прикрепляю их файлы к этому сообщению; на каждом заметно повышенное содержание в крови дофамина и норэпинефрина, но я не могу установить, произошел их выброс до или после дежурства. Уровни гамма-аминомасляной кислоты и других ингибиторов также слегка повышены, но это последствия погружения пациентов (произошедшего меньше чем за час до проведения процедуры).
Другие пока не смогли «найти время» для осмотра. Я же обратился к архивным записям медицинского отсека. Неудивительно, что различные физические ранения здесь обычны, хотя в последнее время их стало гораздо меньше. Тем не менее нет зафиксированных травм головы, по крайней мере, ничего, что заслуживало бы использования томографа. Это ограничивает мои данные по химии мозга только той информацией, которую по своей воле предоставят мне сами участники, — и ее пока крайне мало. Если тенденция не изменится, то основа моего анализа будет базироваться на поведенческих наблюдениях. Как бы средневеково это ни звучало.
* * *
«Кто это может быть? Кто?»
Когда Ив Скэнлон впервые рухнул в бездну, то у него было только два вопроса. Сейчас он ищет ответ на второй, лежа в каюте, скрываясь от «Биб» за щитом из фоновизора и своей личной информационной базы в кармане рубашки. Пока он, к счастью, ослеп и не видит труб и конденсации.
Хотя и не оглох. К несчастью. Время от времени он слышит шаги, или приглушенные голоса, или — это, правда, версия — отдаленный крик чего-то непредставимого, но страдающего от боли; но тогда он начинает говорить чуть громче в приемник, топит неприятные звуки в грубых командах, передвигая страницы вверх, связывая файлы, отыскивая ключевые слова. Записи персонала танцуют перед его глазами, и Скэнлону почти удается забыть, где он находится.
Его интерес конкретно к этому вопросу не санкционировался работодателями.
«Хотя они о нем знали — о да, сэр, они знали. Они просто не думали, что я в курсе».
Роуэн и ее дружки — такие идиоты и сволочи. Лгали ему с самого начала. Скэнлон не понимает, почему. И он бы даже смирился с этим, если бы с ним говорили честно. Как будто Ив сам не мог сообразить, что к чему.
А ведь это, черт побери, очевидно. Существует множество способов создания вампиров. Обычно ты берешь кого-нибудь больного на всю голову и тренируешь его. Но почему нельзя взять кого-то обученного, а потом промыть ему мозги? Это будет даже дешевле.
Из охоты на ведьм можно узнать многое. Вся эта истерия подавленных воспоминаний в 1990-х, например: куча народу неожиданно стала вспоминать об изнасилованиях, или о том, что их похитили пришельцы, или о том, что их милая старая бабушка тушила в котле маленьких детей. Это не требовало особых усилий, никому не понадобилось физически перепаивать синапсы; мозг настолько доверчив, что перестроит себя сам, если его уговорить. Сейчас для таких вещей нужна всего-то пара недель гипнотерапии. Правильные предположения, доставленные правильным способом, могут вдохновить воспоминания, и те выстроятся сами из кусочков да обрывков. Что-то вроде нейрологического каскадного эффекта. А если ты думаешь, что подвергался насилию, то почему бы тогда психике этому не соответствовать?
Хорошая идея. И кто-то о ней уже подумал, по крайней мере, именно об этом Скэнлон слышал от Меззича пару недель назад. Ничего официального, естественно, но в системе уже может быть несколько прототипов. Кто-то здесь, на «Биб», вполне может оказаться ходячим свидетельством Синдрома Внедренной Ложной Памяти. Может, Лабин. Может, Кларк. Да кто угодно, на самом-то деле.
«Они должны были мне сказать».
Они сказали ему, конечно. Сказали ему, когда он только начал, что Ив отправится на первый этаж. «У тебя будет доступ почти ко всему, — вот что обещала Роуэн. — К дизайну, срокам и всем мероприятиям». Они даже предложили ему автоматическое соавторство на все незасекреченные публикации. Твари гребаные. Ив Скэнлон вроде как должен был быть равным им. А потом его заперли в крохотной комнатушке, где он болтал с рекрутами, пока на тридцать пятом хреновом этаже принимали все решения.
Самая обыкновенная корпоративная ментальность. Знание — это сила. Корпы никогда ничего и никому не говорили.
«Каким же я был идиотом, что так долго им верил. Посылал наверх рекомендации, ждал, пока выполнят хоть какое-то обещание. И вот какую мне бросили кость. Запихнули на дно этого долбаного океана с кучей психопатов-посттравматиков, так как никто другой пачкаться не хотел. Твою же мать, я действительно настолько далеко от курса дел, что приходится вымаливать слухи из какого-то бывшего охранника вроде Меззича?»
И все-таки. Ему интересно, кто же это. Может, Брандер или Наката. У нее в досье образование по геотермальной технике и машинам, действующим в условиях высокого давления, а еще степень по системной экологии и диплом по геномике. Многовато знаний для среднего вампира. Если предположить, что такое понятие вообще есть.
«Так, секунду. А почему я должен верить этим файлам?»
В конце концов, если Роуэн держит весь проект под полой, то с ее стороны было бы глупо оставлять улики прямо в досье персонала Энергосети.
Скэнлон размышляет над этим вопросом. Предположим, файлы изменили. Может, ему нужно проверить как раз наименее вероятных кандидатов. Он приказывает вывести список по возрастанию полученного образования. Лени Кларк. Вышибли с подготовительных медицинских курсов, базовое образование виртуального техника. Энергосеть вытащила ее прямо из Гонгкуверского аквариума. Отдел связей с общественностью.
«Очень интересно. Кто-то с социальными навыками Лени Кларк работал в пиар-отделе? Едва ли. Интересно, если… Господи, опять оно».
Ив Скэнлон срывает очки и вперивается в потолок. Едва слышный звук просачивается сквозь корпус.
«А я уже, оказывается, почти к нему привык».
Тот вздохом пронизывает переборку, затихает, умирает. Скэнлон ждет. Понимает, что задержал дыхание.
Вот. Что-то очень далеко. Что-то очень…
«Одинокое. Оно кажется таким одиноким».
Он знает, каково это.
В кают-компании пусто, только что-то отбрасывает слабую тень из люка рубки. Тихий голос изнутри, вроде бы Кларк. Скэнлон несколько секунд подслушивает. Она перечисляет нормы расхода припасов и недавно сломавшиеся части оборудования. Рутинный звонок в Энергосеть, судя по всему. Лени дает отбой, прежде чем психиатр заходит внутрь.
Она сидит, сгорбившись, в кресле, на расстоянии вытянутой руки стоит чашка кофе. Какое-то время Скэнлон и Кларк смотрят друг на друга, ничего не говоря.
— Тут еще кто-нибудь есть? — интересуется Ив.
Она качает головой.
— Мне показалось, я что-то слышал минуту назад.
Женщина поворачивается обратно к консоли. Несколько иконок сверкают на главном дисплее.
— Чем ты занята?
Она делает неопределенный жест рукой.
— Управляю аппаратом. Думала, тебе это понравится, смена деятельности.
— О, но я сказал…
— Не изменять рутине, — прерывает его Кларк. Она кажется уставшей. — А ты всегда ожидаешь слепого подчинения от своих подопытных?
— Тебе кажется, что я именно это имею в виду.
Она почти неслышно хмыкает, все еще не поворачиваясь к нему лицом.
— Послушай, — говорит Скэнлон, — ты уверена, что не слышала чего-то похожего на… на…
«На привидение, Кларк? Словно бедный мертвый Актон стонет, наблюдая, как его останки гниют где-то на разломе?»
— Не беспокойся об этом.
«Ага».
— Так ты все-таки что-то слышала.
«И она знает, что это. Они все знают».
— То, что я слышала, — это моя проблема.
«Намек уловил, Скэнлон?»
Но идти некуда, только обратно, к себе в каюту. А перспектива остаться одному… Почему-то даже компания вампирши сейчас смотрится предпочтительней.
Она снова поворачивается к нему лицом.
— Что-то еще?
— Не совсем. Я просто заснуть не могу. — Скэнлон выдает обезоруживающую улыбку. — Может, к давлению не привык.
«Вот так. Успокой ее. Признай ее превосходство».
Лени молча смотрит на него.
— Я не понимаю, как вы его выносите месяц за месяцем, — добавляет Ив.
— Нет, знаешь. Ты же психиатр. Ты нас выбрал.
— На самом деле я больше механик.
— Разумеется, — говорит она без всякого выражения. — Это твоя работа — держать вещи сломанными.
Скэнлон отворачивается.
Кларк встает и направляется к люку, по-видимому, совершенно позабыв о своих обязанностях по присмотру. Ив отходит в сторону. Она проходит мимо, каким-то образом сумев избегнуть физического контакта в столь тесном помещении.
— Послушай, — выпаливает он, — а ты не можешь мне быстренько показать стандартную процедуру осмотра? Мне это оборудование почти незнакомо.
Слишком очевидно. Ив знает, что она все понимает, видит насквозь слова, еще даже не вылетевшие из его рта. Но это же разумная просьба от человека в его положении. Обычная оценка действий, всего-то.
Кларк разглядывает его, чуть склонив голову набок. Кажется, на ее, как обычно, ничего не выражающем лице мелькает легкая улыбка. В конце концов Лени снова садится в кресло.
Кликает по меню:
— Это Жерло.
Скопление светящихся прямоугольников гнездится на фоне из контурных линий.
— Термальные датчики.
Изображение взрывается психоделически обманчивыми цветами, красные и желтые горячие пятна пульсируют на неравных расстояниях вокруг главной трещины.
— Когда наблюдаешь, обычно на термальную картину не отвлекаешься, — объясняет Кларк. — А когда ты снаружи, то рано или поздно выучиваешь все сам.
Психоделия выцветает до обычного серого с зеленым.
«А что, если кого-то там застанет врасплох, и у тебя не будет показаний, чтобы понять, куда они вляпались?»
Скэнлон не говорит этого вслух. Еще одно нарушение.
Кларк просеивает информацию, находит парочку буквенно-цифровых иконок.
— Элис и Кен.
Еще один красный выброс возникает в верхнем левом углу экрана.
«Нет, минуту, она же выключила термальные данные…»
— Эй, — говорит Ив, — это же трупный датчик…
«И никакой сирены. Почему нет сирены?»
Его глаза мечутся по наполовину знакомой консоли.
«Где оно, где… сука…»
Сирену отключили.
— Смотри! — Скэнлон тыкает пальцем в дисплей. — Ты что…
Кларк почти лениво переводит на него взгляд и, кажется, ничего не понимает.
Он направляет большой палец вниз.
— Там только что кто-то умер!
Она смотрит на экран, медленно качает головой.
— Нет…
— Ты, сука тупая, ты сирену вырубила!
Он бьет кулаком по иконке управления. Станция начинает выть. Скэнлон отпрыгивает назад, ошарашенный, налетает на переборку. Кларк наблюдает за ним, слегка нахмурившись.
— Да что с тобой такое? — Он хватает ее за плечи. — Сделай же что-нибудь! Вызови Лабина, вызови…
Сирена оглушает. Он трясет Лени, трясет сильно, вытаскивает из кресла…
И слишком поздно вспоминает: «Кларк трогать нельзя».
Что-то происходит с ее лицом. Оно словно сминается, прямо здесь, у него на глазах. Ледяная королева Лени Кларк неожиданно исчезает. На ее месте остается всего лишь забитый слепой маленький ребенок, тело трясется, рот двигается, произнося одно и то же, снова и снова, но из-за орущей тревоги слов не расслышать, только губы говорят: «Прости меня прости меня прости меня…»
И все это за те несколько секунд, прежде чем она превращается в кристалл.
Лени как будто твердеет от звука, от атаки Скэнлона. Ее лицо становится совершенно пустым. Она поднимается из кресла, на несколько сантиметров выше, чем должна быть. Рука хватает психиатра за горло и толкает.
Он вываливается в кают-компанию, глупо машет руками. Рядом попадается стол; Ив опирается на него, сохраняя равновесие.
Неожиданно на «Биб» снова становится тихо.
Скэнлон делает глубокий вдох. На краю зрения появляется другой вампир, стоит безучастно в пасти коридора. Ив не обращает на него внимания. Прямо перед ним Лени Кларк снова сидит в кресле, повернувшись к нему спиной. Он проходит внутрь.
— Это Карл, — произносит она, прежде чем психиатр успевает заговорить.
Требуется секунда, чтобы осознать информацию: «Актон».
— Но… это же было месяцы назад. Вы потеряли его.
— Потеряли, — Лени медленно дышит. — Он полез в гейзер. Произошло извержение.
— Извини. Я действительно не знал.
— Ну да, — ее голос напряжен из-за контролируемого безразличия. — Тело далеко внизу… Мы не можем его вытащить. Слишком опасно. — Она поворачивается к нему, невероятно спокойная. — Но трупный датчик работает. И будет орать, пока батарея не выдохнется. Поэтому нам пришлось отключить сирену.
— Я вас не виню, — тихо произносит Скэнлон.
— Только представь, насколько твое одобрение меня утешает.
Он поворачивается, чтобы уйти.
— Подожди, — окликает она его. — Я могу увеличить картинку для тебя. Показать то место, где он умер. В максимальном разрешении.
— Это не нужно.
Она стучит по кнопкам.
— Да нет проблем. Естественно, тебе интересно. Какой механик не захочет узнать спецификации собственного творения на деле?
Она лепит дисплей, словно скульптор, доводит до совершенства, проникает все дальше, пока на нем не остается ничего, кроме еле заметных зеленых линий и красной пульсирующей точки.
— Его заклинило в сопутствующей расщелине. Похоже, он там довольно плотно сидит даже сейчас, когда вся плоть сварилась. Не знаю, как он умудрился туда проникнуть, пока еще был цел.
В ее голосе нет никакого расстройства. Так можно рассказывать о друге на каникулах.
Скэнлон чувствует ее взгляд на себе, но не отводит глаз от экрана.
— А Фишер, что с ним случилось?
Краем глаза: она напрягается, но в результате лишь пожимает плечами.
— Кто знает? Может, его Арчи съел.
— Арчи?
— Арчи Зубастый.
Скэнлону незнакомо это имя, в файлах его нет, насколько он помнит. Он размышляет, но решает не переспрашивать.
— А трупный датчик Фишера хоть сработал?
— У него такого не было. Бездна может убить тебя сотней разных способов, Скэнлон. И не оставляет следов.
— Я… Я прошу прощения, если расстроил тебя, Лени.
Уголок ее рта едва заметно дергается.
И он не врет. Хотя это и не его вина. Ему так хочется сказать: «Это не я сделал тебя такой. Не я превратил тебя в мусор, в кого-то другого. Я пришел потом и нашел тебе применение. Дал цель, причем гораздо большую, чем ты когда-либо имела. Разве это так плохо?»
Но Ив не решается спросить вслух, а потому уходит. И когда Кларк на мгновение прикасается пальцем к экрану, где светится точка Актона, он притворяется, что ничего не заметил.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 260850:1352
Недавно у меня был интересный разговор с Лени Кларк. Хотя она ничего не признала — у нее очень хорошие методы защиты, и она прекрасно прячет свои чувства от посторонних, — мне кажется, у нее с Карлом Актоном была сексуальная связь. Это обнадеживающее открытие, поскольку в моих оригинальных прогнозах было прописано, что такие отношения между ними непременно возникнут (у Кларк довольно богатая история взаимоотношений с лицами, страдающими синдромом эпизодического нарушения контроля). И это прибавляет эмпирической уверенности другим прогнозам, связанным с предсказаниями поведения рифтеров.
Также я выяснил, что Карл Актон не просто исчез, а погиб при извержении гейзера. Я не знаю, что он там делал — на этот счет я продолжаю расследование, — но само его поведение кажется в лучшем случае глупым, а то и откровенно суицидальным. Самоубийство не соответствует его профилям согласно ДСМ и методу выборки переживаний которые были вполне точными, когда составлялись впервые. Следовательно, подобное поведение подразумевает, что с Актоном произошло базовое изменение личности. И это вполне вписывается в сценарий зависимости от травматического опыта. Тем не менее нельзя исключить и возможность органического поражения мозга. Мой поиск в медицинских записях не выявил каких-либо травм головы, но там есть информация только о живых участниках программы. Возможно, Актон был… другим…
О. Я выяснил, кто такой Арчи Зубастый. И не в личных делах рифтеров. В библиотеке. Architeuthis гигантский кальмар.
А я-то думал, она шутит.
КАМЫШИ
В такие времена кажется, что мир был черным всегда.
Это, конечно, не так. Джоэл Кита замечает оттенок рассеянного голубого цвета в верхнем иллюминаторе буквально десять минут назад, перед тем как они проваливаются сквозь глубинный рассеивающий слой; ему говорили, что теперь тот изрядно истончал, но все равно впечатлял. Светящиеся сифонофоры и рыбы-фонари, да и не только они. Все равно красиво.
Но он остался в тысяче метров над головой. Тут же нет ничего, кроме тонкой вертикальной черты кабеля от передатчика «Биб». Скаф с легкой руки Джоэла лениво вертится, носовые струи рассекают воду уходящим вниз штопором. Линия передатчика появляется перед главным иллюминатором примерно каждые тридцать секунд, отсчитывая время. Яркая и прямая в непроглядной тьме.
А кроме нее, ничего. Чернота.
Маленький монстр стукается о борт. Игольчатые зубы такие длинные, что пасть не закрывается, тело, как у угря, усеянное светящимися фотофорами, — пятнадцать, двадцать сантиметров максимум. Он настолько маленький, что даже не издает звука при ударе, а потом исчезает, по спирали уходя вверх.
— Рыба-гадюка, — говорит Джарвис.
Джоэл оглядывается на пассажира, сгорбившегося рядом с ним, чтобы насладиться тем, что в шутку можно было назвать «видом». Джарвис работает каким-то там клеточным физиологом в университете Вашингтона/Рэнд, и здесь он, чтобы забрать таинственный пакет в обыкновенной коричневой бумаге.
— Много таких видел? — спрашивает он.
Джоэл отрицательно качает головой:
— Не так глубоко. Это довольно необычно.
— Ну, вся эта территория необычная. Вот почему я здесь.
Кита проверяет тактические данные, подправляет транцевую плиту.
— Рыбы-гадюки не должны вырастать больше той, которую ты только что видел, — замечает Джарвис. — Но где-то в 1930-х годах парень по фамилии Биб, в его честь назвали эту станцию… В общем, он клялся, что видел одну длиной больше двух метров.
Джоэл недоверчиво мычит:
— Не знал, что тогда люди спускались на такую глубину.
— Ну да, они только начали. И все думали, что глубоководные рыбы — это вот такие крохотные карлики, поскольку ничего другого в сети не попадалось. Но потом Биб видит огромную распоротую рыбу-гадюку, и люди начинают думать: эй, а может, мы ловим маленьких только потому, что большие обгоняют траулеры? Может, глубокий океан на самом деле кишит гигантскими монстрами?
— Не кишит, — отвечает Джоэл. — По крайней мере, я их не видел.
— Да, так думает большинство людей. Время от времени на берег выбрасывает что-нибудь очень странное. Ну и, разумеется, есть Мегарот. И совершенно заурядный гигантский кальмар.
— Они так глубоко не заходят. Могу поспорить, что и остальные гиганты тоже. Еды мало.
— Если не считать источников.
— Если не считать источников.
— На самом деле, — поправляет его Джарвис, — если не считать вот этого источника.
Линия передатчика проносится мимо молчаливым метрономом.
— Ага, — через какое-то время говорит Джоэл. — А почему так?
— Мы до сих пор не уверены. И работаем над проблемой. Я именно ею сейчас и занимаюсь. Собираюсь упаковать одного из этих чешуйчатых монстров.
— Ты шутишь. Как? Забьем до смерти скафом?
— На самом деле его уже упаковали. Рифтеры постарались пару дней назад. Нам всего лишь надо его подобрать.
— Да я бы и сам мог справиться. Ты тут зачем?
— Надо проверить, все ли правильно они сделали. Как-то не хочется, чтобы канистра взорвалась на поверхности.
— А что за дополнительный баллон ты привязал к скафу? Который с наклейками «Биологически опасно» по всему корпусу?
— А, этот, — говорит Джарвис. — Чтобы стерилизовать образец.
— Ну-ну. — Джоэл пробегает глазами по панелям управления. — А у тебя на суше, наверное, немало веса.
— Это почему?
— Я совершил множество рейсов к Чэннеру. Фармацевтические погружения, доставка припасов на «Биб», экотуризм. Недавно доставил на станцию какого-то корпа, он сказал, что останется там на месяц или около того. Три дня назад Энергосеть звонит мне и говорит, что его надо забрать. Я в спешке собираюсь, а мне и говорят, что рейс отменен. Без всяких объяснений.
— Довольно странно, — замечает ученый.
— Ты первый, кого я отвожу на Чэннер за последние три недели. Причем это не только у меня, но вообще у всех, насколько я знаю. Так что веса у тебя на суше достаточно.
— Нет, на самом деле. — Физиолог пожимает плечами в полумраке. — Я — всего лишь научный сотрудник. Еду, куда отправят, так же, как и ты. Сегодня мне приказали нырнуть на дно и забрать контейнер с рыбой.
Джоэл смотрит на него.
— Ты спрашивал, почему они такие большие, — говорит Джарвис, резко сменяя тему. — Мы думаем, это какая-то эндосимбиотическая инфекция.
— Да ну.
— Скажем, для некоторых микробов проще жить внутри рыбы, чем снаружи, в океане. Осмотический стресс меньше. И когда они внутри, то качают больше АТФ, чем это нужно носителю.
— АТФ, — произносит Джоэл.
— Высокоэнергетическое фосфатное соединение. Клеточная батарейка. В общем, они выбрасывают эту дополнительную АТФ, и рыба-носитель может использовать ее в качестве энергии для дополнительного роста. Вполне возможно, что на источнике Чэннера есть какой-то уникальный паразит, который поражает костистых рыб и дает им такой серьезный рывок в росте.
— Как-то жутковато.
— На самом деле такое происходит постоянно. Каждая из твоих клеток, к примеру, это колония. Ну ты понимаешь, ядро, митохондрии, хлоропласты, если ты — растение…
— Я — не растение.
Лица богатеньких туристов проносятся в памяти Джоэла.
«А вот о некоторых людях так не скажешь».
— …все они были свободно живущими микробами, развивающимися самостоятельно. Пару миллиардов лет назад их что-то съело, но переварить толком не сумело, и потому они продолжают жить внутри цитоплазмы. По ходу дела они заключили договор с клеткой-носителем, взяли на себя уборку по дому и все такое, оплачивая ренту. И вуаля: твоя современная эукариотическая клетка.
— Так, а что случится, если этот паразит Чэннера проникнет в человека? Мы все вырастем под три метра?
Вежливый смешок.
— Нет. Люди прекращают расти, когда достигают взрослого состояния. Как и большинство позвоночных. С другой стороны, рыбы растут всю свою жизнь. А глубоководные рыбы… они вообще ничего не делают, только растут, если ты понимаешь, что я имею в виду.
Джоэл вскидывает брови в недоумении.
Джарвис, словно сдаваясь, поднимает руки:
— Знаю, знаю. Твой мизинец больше чуть ли не любой глубоководной рыбы. По крайней мере, обычной. Но это всего лишь означает, что у них мало топлива. Когда они наполняют бак, то, поверь мне, всю энергию пускают в рост. А зачем тратить калории и плавать туда-сюда, когда все равно ничего не видно? В темной окружающей среде хищникам гораздо разумнее просто сидеть и ждать. А если вырастешь достаточно большим, то, возможно, станешь не по зубам другим местным обитателям, понимаешь?
— Ммм.
— Естественно, вся наша теория базируется на парочке образцов, которых вытянули без всякой защиты от изменений температуры и давления, — фыркает Джарвис. — Могли их с тем же успехом в бумажном пакетике послать. Но в этот раз мы все сделаем правильно… Эй, а это не свет я там внизу вижу?
Под скафом, на дне, размазанным пятном разливается смутное желтое сияние. Джоэл вызывает топографический дисплей. «Биб», геотермальная установка, расположенная непосредственно в зоне рифта, издает устойчивое зеленое эхо на все 340 градусов. И слева от нее, примерно в ста метрах от самого восточного генератора, что-то испускает неповторимый акустический сигнал с четырехсекундным интервалом.
Джоэл задает команду горизонтальному рулю. Челнок вырывается из траектории спирального спуска и отходит к северо-востоку. Станция «Биб», так и оставшаяся ярким пятном, затухает позади.
В прожекторах батискафа неожиданно появляется океанское дно: костяно-серая липкая грязь проносится мимо, периодически попадаются скальные поверхности, огромные расплющенные пастилки лавы и пемзы. В кокпите сверкающая точка света медленно приближается к центру топографического дисплея.
Сверху на них что-то нападает; глухой влажный звук от столкновения эхом проносится по корпусу. Джоэл смотрит сквозь верхний иллюминатор, но ничего не видит. Еще несколько нерешительных ударов. Скаф неумолимо, с шумом движется вперед.
— Вон там.
Оно выглядит как спасательная капсула, почти два метра в длину. На панели, расположившейся на закругленном конце, подмигивают датчики. Канистра покоится на ковре из огромных червей с трубчатыми домиками, чьи легкие короны полностью раскрыты, фильтры кормят хозяина. Джоэл думает о малыше Моисее, который лежит в своей корзине на куче мутировавших камышей.
— Подожди минуту, — говорит Джарвис. — Выруби свет.
— Зачем?
— Он же тебе не нужен, так?
— В общем, нет. Я могу идти по приборам, если захочу. Но почему…
— Просто выключи, хорошо? — Джарвис, болтавший всю дорогу, неожиданно становится страшно деловитым.
Тьма заливает кокпит, чуть отступая перед сиянием датчиков. Джоэл хватает фоновизор с крючка слева. Дно снова появляется перед ним благодаря находящимся внизу корпуса фотоусилителям, в сине-черной гамме.
Джоэл останавливает скаф прямо над канистрой, слушает, как лязгают и трещат захваты, спускающиеся под палубой; металлические когти синевато-серого цвета появляются в поле его зрения.
— Опрыскай ее, прежде чем брать, — говорит Джарвис.
Джоэл, не глядя, набирает контрольные коды. В фоновизорах он видит, как из баллона Джарвиса вытягивается рыльце, тощей коброй зафиксировавшись на цели.
— Давай.
Форсунка эякулирует серо-голубой жижей, разбрызгивает ее по всей канистре, захватывая бентос по обе стороны. Черви тут же заползают обратно в свои трубки и закрывают двери; весь лес метелочек исчезает в одно мгновение, оставив после себя только кучу запечатанных домиков.
Рыльце плюется ядом.
Одна из трубок неуверенно открывается. Что-то темное и жилистое вырывается оттуда, извиваясь. Серый завиток обволакивает его; оно безжизненно оседает, свешиваясь через порог собственной норы. Начинают открываться другие домики. Беспозвоночные трупы вываливаются всем напоказ.
— А что это за вещество? — шепчет Джоэл.
— Цианид. Ротенон. Еще какие-то вещества. Тот еще коктейль.
Рыльце еще какое-то время извергает отраву, а потом иссыхает. Кита на автомате втягивает его внутрь.
— Ладно, — командует Джарвис. — Хватай канистру и отправляемся домой.
Джоэл не двигается.
— Эй, — окликает его физиолог.
Пилот встряхивает головой, начинает возиться с машиной. Скаф протягивает руки в металлическом объятии, вытягивает двухметровый гроб со дна. Джоэл срывает с головы фоновизор и берет управление на себя. Они начинают подниматься.
— Это была основательная зачистка, — замечает он спустя некоторое время.
— Да. Образец нам немало стоил. И не очень хочется его чем-то заразить или испортить.
— Понятно.
— Можешь включить свет, — говорит Джарвис. — Когда мы будем на поверхности?
Джоэл врубает прожекторы:
— Двадцать минут. Полчаса.
— Надеюсь, пилот подъемника не слишком заскучал, — физиолог снова дружелюбен и болтлив.
— А там нет пилота. Только умный гель.
— Серьезно? Лучше бы ты мне этого не говорил, — хмурится Джарвис. — Страшноватые штуки эти гели. Ты знаешь, что один из них задушил кучу народа в Лондоне пару лет назад?
Кита уже хочет сказать, что знает, но у пассажира опять приступ болтливости:
— Нет, серьезно. Он там управлял системой подземки — никаких нареканий, идеальный работник, а потом однажды эта штука просто забыла запустить вентиляторы, когда было надо. Поезд заезжает на пятнадцать метров под землю, пассажиры выходят, воздуха нет, бум!
Джоэл уже слышал эту историю. Коронная фраза как-то связана со сломанными часами, если он все помнит точно.
— Эти штуки вроде как учатся на собственном опыте, правильно? — продолжает Джарвис. — Ну и все думали, что зельц научился запускать вентиляторы по какому-то очевидному признаку. Жару тела, движению, уровню углекислого газа, ну ты понимаешь. В результате выяснилось, что эта хрень просто смотрела за часами на стене. Прибытие поезда совпадало с предсказуемым набором паттернов на цифровом дисплее, поэтому она включала вертушки, когда видела один из них.
— Ага. Точно, — Джоэл качает головой. — А какие-то вандалы часы разбили. Или что-то вроде того.
— Эй, так ты знаешь эту историю?
— Джарвис, этой истории уже лет десять. Это было, когда эти штуки только ставили. Гели уже до молекулы перебрали с тех пор.
— Да ну? И с чего ты так уверен?
— Потому что зельц управляет подъемником уже большую часть года, и у него была куча возможностей серьезно облажаться. Но он не облажался.
— Так тебе нравятся эти штуки?
— Совсем охренел, что ли? — говорит Кита и думает о Рэе Стерикере. И о себе. — Мне бы они нравились гораздо больше, если бы все-таки допускали ошибки, понимаешь?
— Ну, мне они не нравятся, и я им не доверяю. И тебе надо бы поинтересоваться, что там у них на уме.
Джоэл кивает, отвлекшись на историю Джарвиса. Но потом снова возвращается к мертвым червям и необъявленным официально зонам, запрещенным для погружения, и неизвестной канистре, пропитанной достаточным количеством яда, чтобы убить целый гребаный город.
«Мне очень интересно, что у всех нас на уме».
ПРИЗРАКИ
Оно отвратительно.
Около метра в диаметре. Может, было меньше, когда Кларк начала над ним работать, но теперь это настоящий монстр. Скэнлон вспоминает дни в виртуальной школе: морская звезда, по идее, должна располагаться в одной плоскости. Плоские диски с руками. Но не этот. Кларк нарастила куски со всех углов и сделала ползущий гордиев узел, некоторые части которого красные, другие — пурпурные, третьи — белые. Ив думает, что до изменений первоначальное тело имело оранжевый цвет.
— Они регенерируют, — Лени жужжит у его плеча. — И у них крайне примитивная иммунная система, поэтому нет никаких проблем с отторжением ткани. Поэтому их легче подлатать, если что-то идет не так.
«Подлатать». Как будто она что-то улучшает.
— Значит, морская звезда сломалась? — спрашивает Скэнлон. — А что с ней было не так?
— Ее поцарапало. На спине был большой порез. А поблизости оказалась еще одна звезда, порванная на куски. Даже я не смогла бы ей помочь, но решила, что могу использовать ее части, чтобы подлатать этого маленького парня.
Этого маленького парня. Он сейчас тащит себя медленными, жалкими кругами, оставляя запутанный след в грязи. Волокна грибков-паразитов тянутся из рваных, толком не заживших швов. Асимметрично привитые дополнительные конечности цепляются за камни; тело кренится из-за постоянной нестабильности.
Кларк, похоже, всего этого не замечает.
— Сколько… в смысле, сколько ты этим занимаешься?
Голос Ива поразительно ровный; он уверен, в нем нет ничего, кроме дружелюбного интереса. Но каким-то образом она все понимает. Молчит секунду, а потом переводит на него свои глаза умертвия и произносит:
— Разумеется, тебя от этого тошнит.
— Нет, я просто… ну, заворожен, можно сказать, я…
— Ты испытываешь отвращение. А не стоит. Разве не таких действий ты ждешь от рифтеров? Разве не поэтому нас вообще сюда послали?
— Я знаю, о чем ты думаешь, Лени, — Скэнлон искренне старается избежать тяжелого разговора. — Ты думаешь, мы просыпаемся каждое утро и спрашиваем себя: «А как бы нам сегодня нагнуть собственных работников?»
Она смотрит на морскую звезду.
— Мы?
— Энергосеть.
Кларк парит в воде, пока ее домашний монстр медленно бьется в конвульсиях, пытаясь выправиться.
— Мы не злые, Лени, — говорит Скэнлон спустя какое-то время.
Если бы она сейчас посмотрела на него, то увидела бы в шлеме честное лицо. Он годами тренировался делать такое выражение.
Но когда Кларк, наконец, переводит на него взгляд, то, кажется, ничего не замечает.
— Не льсти себе, Скэнлон. Ты даже в самой малой степени не контролируешь то, чем являешься.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 280850:1043
Нет сомнения в том, что способность существовать здесь происходит из свойств, которые при других обстоятельствах можно было бы определить как «дисфункциональные». Они не только позволяют проводить длительное время на рифте; они также могут усиливаться вследствие его воздействия. У Лени Кларк, к примеру, сформировался невроз увечий, которого у нее не было до прибытия на станцию. Ее увлечение животным, которое можно легко «починить», если оно сломано, имеет вполне очевидные корни, несмотря на ряд ужасающе неумелых попыток «ремонта». Джудит Карако, которая до своего ареста постоянно бегала, теперь, словно одержимая, плавает вверх-вниз вдоль линии передатчика «Биб». Остальные участники тоже, скорее всего, развили соответствующие привычки.
Пока я не могу сказать, указывает ли подобное поведение на физиологическую зависимость. Если так и есть, то, согласно моим наблюдениям, наиболее далеко по этому пути зашел Кеннет Лабин. Во время разговоров с некоторыми участниками я узнал, что он время от времени спит снаружи, что по любым стандартам не может считаться здоровым поведением. Я бы смог лучше понять причины этого, если бы имел больше данных относительно прошлого Лабина. Разумеется, в имеющемся у меня досье отсутствуют некоторые крайне важные детали.
Что касается непосредственных обязанностей, то участники неожиданно хорошо работают в команде, принимая во внимание тот психологический багаж, который несет каждый из них. Дежурные смены проводятся с практически необъяснимым чувством координации. Кажется, что они отрепетированы заранее. Как будто…
Конечно, это субъективное впечатление, но мне кажется, что у рифтеров действительно есть некое повышенное восприятие друг друга, по крайней мере, когда они находятся снаружи. Также они, возможно, остро чувствуют мои эмоции — или же делают крайне проницательные замечания о состоянии моего разума.
* * *
Нет. Слишком… слишком…
Слишком легко неправильно интерпретировать. Если гаплоиды на берегу это прочитают, то могут подумать, будто вампиры берут верх. Скэнлон удаляет последние несколько строчек, размышляя над альтернативами.
Для его подозрений существует одно слово. Оно описывает человеческий опыт в камере сенсорной депривации, или в виртуальной реальности с изолированным входом данных, или — в самых экстремальных случаях — когда кто-то перерезает сенсорные кабели центральной нервной системы. Оно очерчивает состояние лишения чувств, когда целые отделы мозга отключаются из-за нехватки внешних данных. И слово это «Ганцфельд».
В Ганцфельде очень тихо. Обычно височные и затылочные доли кишат информацией, поступающей извне, и сигналы эти настолько сильны, что затапливают любое сопротивление. Когда же они умолкают, то разум иногда способен различить даже слабейшие шепоты во тьме. Например, он воображает сцены, которые имеют любопытное сходство с теми, что сияют на экране телевизора в какой-нибудь отдаленной комнате. Или чувствует приглушенное эмоциональное эхо, знакомое, но каким-то образом полученное не из первых рук.
Статистика предполагает, что эти ощущения нельзя отнести полностью на счет воображения. Эксперты предыдущего десятилетия — люди, похожие на Ива Скэнлона, которым просто не повезло родиться в правильном месте и в правильное время, — даже нашли, откуда конкретно приходят эти шепоты.
Оказалось, протеиновые микротрубочки, пронизывающие каждый нейрон, действуют как приемники для определенных слабых сигналов на квантовом уровне. Оказалось, сознание само по себе — квантовый феномен. В определенных обстоятельствах разумные системы могут взаимодействовать напрямую, минуя обыкновенного сенсорного посредника.
Не самый плохой результат для чего-то, что началось сто лет назад с половинок шариков для пинг-понга, примотанных к глазам.
Ганцфельд. Вот билет. Не говори о легкости, с которой эти создания смотрят сквозь тебя. Забудь про цель; расчлени процесс.
Возьми над ним контроль.
Мне кажется, здесь работает своего рода эффект Ганцфельда. Темное невесомое глубоководное окружение, возможно, истощает чувства настолько, что резко увеличивает отношение сигнал/шум. Согласно моим наблюдениям, можно предположить, что женщины могут быть более чувствительны к этому, чем мужчины, что соответствует большим размерам их мозолистого тела и следующему из этого преимуществу в скорости обработки внутрикортикальных процессов.
Что бы ни было причиной этого феномена, на меня оно еще не повлияло. Возможно, для этого просто нужно время.
А, и еще одно. Я так и не нашел ни одной записи о том, что Карл Актон пользовался медицинским сканером. Я спросил об этом Кларк и Брандера; никто из них не смог вспомнить, что Актон действительно пользовался машиной. Принимая во внимание количество зафиксированных травм у других участников, мне это кажется удивительным.
Ив Скэнлон сидит за столом и заставляет себя есть. Рот его полностью сух. Он слышит, как вампиры двигаются внизу, потом идут по коридору, шевелятся прямо за спиной. Он не поворачивается. Нельзя показывать слабость. Нельзя выдавать, насколько он неуверен в себе.
Сейчас-то он знает, вампиры — они как собаки. Могут почуять страх.
Голова полна сэмплированных звуков, крутящихся бесконечными петлями. «У тебя тут друзей нет, Скэнлон. Не надо превращать нас во врагов». Это Брандер, пять минут назад, прошептавший на ухо Иву, прежде чем спрыгнуть в дежурку. И Карако — «клик, клик, клик» — кухонным ножом по столу, пока он даже собственных мыслей расслышать не мог. Наката, этот ее глупый смех. И Патриция Роуэн, где-то в воображаемом будущем, усмехается: «Ну, если вы даже самое обычное задание не смогли выполнить, не подняв бунт, неудивительно, что мы вам не доверяем…»
Или иной вариант в другой реальности, краткий звонок в Энергосеть: «Мы потеряли Скэнлона. Извините».
А под всем этим протяжный, пустой, ледяной звук, ползущий, скользя, по полу его мозга. Эта тварь. Вещь, о которой никто не говорит. Голос в бездне. Сегодня оно звучало так близко, что бы это ни было.
Хотя все его переживания для вампиров не имеют никакого значения. Они запечатывают костюмы, подбирают ласты, вываливаются наружу по одному и по двое, оставляют его. Они идут туда, к этому стонущему существу.
Скэнлон думает, перекрикивая голоса в голове, сможет ли оно залезть внутрь. Не та ли сегодня ночь, когда они приволокут эту тварь с собой.
Вампиры ушли. Не осталось никого. Через какое-то время даже звуки в голове психиатра затухают. Почти все.
«Безумие. Я не могу здесь просто сидеть».
Только одного голоса он сегодня не слышал. Кларк во время фиаско сидела и молчала, наблюдая. Прекрасно, они прислушиваются к ней. Говорит она редко, но, когда делает это, все обращают внимание. Скэнлону интересно, о чем Лени беседует с ними, когда его нет рядом.
«Не могу я просто сидеть здесь. И ведь все не так плохо. И никто мне прямо не угрожал…
У тебя тут друзей нет, Скэнлон.
…по крайней мере, не прямо».
Ив старается понять, где же допустил ошибку. Предложение казалось вполне разумным. Возможное сокращение периодов пребывания под водой не должно было настолько оттолкнуть их. И даже если они привыкли, привязались к этому проклятому месту, это же всего лишь предложение. Скэнлон из кожи вон вылез, пытаясь не допустить угрожающих интонаций. Может, они разозлились на его замечание о беспечности по отношению к технике безопасности? Но это же старые новости; они не только знали об этом, но и чуть ли не бравировали своим пренебрежением правилами.
«Да кого я обманываю? Не тогда я их потерял. Про Лабина не надо было упоминать, использовать в качестве примера».
Тогда это, естественно, казалось крайне разумным. Скэнлон знает, что Кен — аутсайдер, даже здесь. Ив — не идиот, читать знаки способен даже за линзами. Лабин отличается от остальных вампиров. Использование его в качестве примера было самой безопасной вещью на свете. Козлы отпущения — уважаемая часть терапевтического арсенала уже сотни лет.
«Слушайте, вы хотите кончить как Лабин? Да он снаружи спит, ради всего святого!»
Скэнлон обхватывает голову руками.
«Откуда я мог знать, что они все спят?»
Может, и должен был. Должен был больше внимания уделить показаниям сонара. Или засечь, когда они заходили в каюты, посмотреть, сколько времени проводили внутри. Он знает, что еще многое мог сделать.
«Может, я действительно облажался. Если бы только…
Боже, а вот это совсем близко. Что если…
Заткнись! Просто заткнись, сволочь!»
Возможно, тварь видно на сонаре.
Скэнлон набирает полную грудь воздуха и ныряет в отсек управления. Он прошел курс общей тренировки, знает подход к оборудованию, да и управление там практически интуитивное. В неохотных уроках Кларк Ив на самом деле не нуждался. Несколько секунд — и психиатр выводит на экран тактический вид: вампиры бусинами висят на невидимой нити, растянутой между «Биб» и Жерлом. Еще одна точка на западе направляется к Жерлу. Наверное, Лабин. Случайная топография. Ничего интересного.
Пока он смотрит, четыре иконки, расположенные ближе всего к станции, на пиксель или два придвигаются к Главной улице. Пятая далеко сзади, почти на таком же расстоянии от основной группы, как и Кен. Почти у Жерла уже.
«Минуту».
Вампиры: Брандер, Карако, Кларк, Лабин, Наката. Так, все правильно.
Иконки: один, два, три, четыре, пять…
«Шесть».
Скэнлон не может отвести глаз от экрана.
«Твою же мать».
Телефонная линия станции организована по старинке: прямая линия, даже не пропущенная через телеметрию и серверы связи. Почти викторианская в своей простоте, гарантия того, что она останется целой при сбое всех систем, если не считать взрыва. Скэнлон никогда раньше ей не пользовался. А зачем? В тот момент, когда он позвонит домой, он признает, что не может справиться самостоятельно.
Теперь же он ударяет по клавише вызова, ни секунды не сомневаясь:
— Это Скэнлон, из Отдела по управлению кадрами. У меня…
На линии ни звука.
Он пытается снова. Все мертво.
«Дерьмо, дерьмо, дерьмо».
Хотя почему-то Ив даже не слишком удивлен.
«Я могу позвать вампиров. Приказать им вернуться. У меня есть власть».
Мысль потрясает, только ненадолго.
По крайней мере, хоть Голос, кажется, затих. Скэнлон вроде слышит его, если хорошенько сконцентрироваться, но тот настолько слаб, что вполне может быть причудами воображения.
«Биб» давит со всех сторон. Скэнлон с надеждой смотрит на тактический дисплей. «Один, два, три, чет…
О, сука».
Он не помнит, как вышел наружу. Помнит, как с трудом надел пресс-кольчугу, взял сонарный пистолет, и теперь уже на дне, под «Биб». Он берет пеленгатор, проверяет его. Проверяет снова. Ничего не меняется.
Ив ползет прочь от света в сторону Жерла. Борется с собой, кажется, бесконечность, побеждает; головной фонарь потушен. Нет смысла объявлять о своем присутствии.
Скэнлон плывет вслепую, обнимая дно. Время от времени сверяется с пеленгатором, вновь устанавливает курс. Психиатр зигзагами перемещается по океанскому илу, и в конце концов бездна начинает светиться перед ним.
Впереди что-то стонет.
Оно больше не кажется одиноким. Оно звучит холодно, голодно и совершенно не по-человечески. Скэнлон замирает, словно ночное существо, пойманное в свете фонарей.
Через какое-то время звук утихает.
Жерло смутно мерцает, может, в двадцати метрах впереди. Оно кажется призрачным собранием зданий и буровых вышек под светом луны. Тусклый медный свет льется от прожекторов, висящих на генераторах. Скэнлон кружит в темноте, не выходя на видное пространство.
Слева что-то движется.
Чужой вздох.
Ив прижимается ко дну, закрывает глаза.
«Ну повзрослей, Скэнлон. Что бы это ни было, оно не сможет нанести тебе вреда. Кольчугу ничто прокусить не может.
Ничто из плоти и крови».
Он отказывается заканчивать мысль. Открывает глаза.
Когда оно двигается снова, Скэнлон смотрит прямо на него.
Черная струя, вырывающаяся из трубы в камне на дне. И в этот раз она не вздыхает — стонет.
Гейзер. И всего-то. В таком погиб Актон.
«Может, именно в этом…»
Извержение иссякает. Звук истекает шорохом.
Гейзеры не должны издавать звуков. Не таких, по крайней мере.
Скэнлон подходит к краю жерла. Пятьдесят градусов по Цельсию. Внизу, прикрепленное на расстоянии где-то двух метров, виднеется какое-то устройство. Его собрали из частей, которые, по идее, никогда не должны были сойтись вместе: ротативных лезвий, вращающихся в остаточном потоке, перфорированных цилиндров, труб, закрепленных под случайными углами. Гейзер забит мусором.
И каким-то образом вода проникает сквозь него и начинает петь. Не призрак. Не чужеродный призрак, в конце-то концов. Просто… «музыка ветра». Облегчение проносится по телу Ива химической волной. Он расслабляется, впитывая это чувство, пока не вспоминает: «Шесть иконок. Шесть».
И он стоит тут, залитый светом прожекторов, на полном обозрении.
Скэнлон отступает в темноту. Машина, таящаяся за его кошмарами, раскрытая и такая обыденная, подпитывает его уверенность. Он возобновляет осмотр. Жерло медленно вращается справа смутной монохромной графикой.
Что-то брезжит впереди, парит над скалой, покрытой перистыми червями. Ив подбирается ближе, прячется за удачно подвернувшимся большим камнем.
Вампиры. Двое.
Только выглядят по-разному.
Обычно на дне они кажутся одинаковыми, их почти невозможно различить. Но сейчас Скэнлон уверен, что одного из них никогда не видел. Тот повернут к нему спиной, но есть в нем что-то такое — слишком высокий, тощий. Двигается незаметными всплесками, дергается, почти как птица. Рептилия. И что-то несет под мышкой.
Скэнлон не может сказать, какого оно пола. Но второй вампир, кажется, женщина. Они висят в воде на расстоянии нескольких метров друг от друга, лицом к лицу. Время от времени она начинает жестикулировать, двигается слишком неожиданно, и другой отпрыгивает в сторону, недалеко, словно испугавшись.
Ив щелкает голосовыми каналами. Ничего. Через какое-то время женщина протягивает руку и почти робко дотрагивается до рептилии. Что-то почти нежное — но совершенно чужое — чувствуется в том, как она это делает. Потом разворачивается и уплывает во тьму. Рептилия остается, медленно вращаясь вокруг своей оси. Становится видно ее лицо.
Печать капюшона открыта. Оно настолько бледное, что Скэнлон едва может различить, где кончается кожа и начинаются линзы; кажется, что у этого создания нет глаз.
Вещь под мышкой — истерзанные останки одной из чудовищных рыб Чэннера. Прямо на глазах у Ива рептилия подносит их ко рту и отрывает кусок. Глотает.
В отдалении стонет голос в Жерле, но она, похоже, не замечает этого.
На униформе видно обыкновенное лого Энергосети, отпечатанное на плече. Вполне обычная бирка с именем под ним.
«Кто?..»
Пустое слепое лицо осматривает убежище Скэнлона, даже не остановившись. Потом рептилия отворачивается.
Она тут совершенно одна. И не кажется опасной.
Скэнлон вжимается в камень, отталкивается. Сопротивление воды сразу замедляет движение. Рептилия не видит его. Ив загребает ластами. Всего в паре метров от существа он неожиданно вспоминает.
«Эффект Ганцфельда. А что, если здесь тоже есть эфф…»
Она поворачивается, уставившись прямо на него.
Психиатр бросается вперед. Доля секунды — и он бы даже близко не подобрался, но ему улыбается удача: он успевает схватить рептилию за ласт, когда та хочет уплыть. Существо отбивается второй ногой, попадает по шлему. Потом ниже; сонарный пистолет Скэнлона, крутясь, падает на дно.
Ив удерживает рептилию. Она набрасывается на него с кулаками, не издавая ни звука. Скэнлон едва чувствует толчки сквозь кольчугу. Он наносит удар в ответ с привычным отчаянием ребенка, загнанного хулиганами в угол, слабая самозащита — единственная цель.
Пока вдруг его не озаряет, что та работает.
Он сейчас столкнулся не с грозой двора. И не расплачивается за неосторожный взгляд на какого-нибудь австралопитека в местном наркобаре. Он дерется с костистым маленьким уродом, который хочет удрать. От него. И этот парень — откровенный слабак.
В первый раз за всю свою жизнь Ив Скэнлон одерживает победу в драке.
Кулак превращается в кольчужную булаву. Враг дергается, сопротивляется. Психиатр хватает его, выворачивает, локтем удерживает добычу. Жертва бьется, совершенно беспомощная.
— Никуда ты не пойдешь, дружок, — наконец-то шанс использовать этот тон легкого презрения, который он тренировал с семилетнего возраста. Звучит прекрасно. Уверенно, как у человека, который все держит под контролем. — Пока я не выясню, что ты за хрень… Свет гаснет.
Все Жерло погружается во тьму, неожиданно и без всякой суеты. Еще пару секунд на веках играют остаточные вспышки; наконец очень далеко от себя Ив различает слабое серое сияние. «Биб».
Прямо на его глазах умирает и оно. Существо в его руках застывает.
— Отпусти его, Скэнлон.
— Кларк?
Должно быть, Кларк. Вокодеры не скрывают всего, есть крохотные различия, которые Ив уже начинает распознавать.
— Это ты? — Он включает фонарь на голове, но, куда ни поворачивается, нигде ничего нет.
— Ты ему руки сломаешь, — произносит голос.
«Кларк. Точно она».
— Я не настолько — «сильный» — неуклюжий, — отвечает Скэнлон бездне.
— Неважно. Его кости декальцинированы. — Секунда тишины. — Он очень хрупкий.
Ив слегка ослабляет хватку. Вертится туда-сюда, пытаясь заметить хоть что-нибудь. Что угодно. На глаза попадается только плечевая бирка пленника.
Фишер.
«Но он же пропал, — психиатр подсчитывает, — семь месяцев назад!»
— Отпусти его, членосос! — Новый голос. Брандер. — Сейчас же. Или я убью тебя, сволочь.
«Брандер? Он действительно защищает педофила? Как, черт побери, такое возможно?»
Сейчас это не имеет значения. Есть другие вещи, о которых стоит побеспокоиться.
— Где вы? — зовет их Скэнлон. — Чего вы боитесь?
Он не ожидает, что такая очевидная подначка сработает. Просто растягивает время, стараясь отсрочить неизбежное. Не может отпустить Фишера, ведь, если это случится, у него не останется никакого выбора.
Слева что-то двигается. Скэнлон разворачивается: суета от движения, вроде бы чьи-то ноги мелькнули в луче. Слишком много для одного человека. А потом ничего.
«Он хотел это сделать, — понимает Ив. — Брандер только что попытался меня убить, но его оттащили. Пока».
— Последний шанс, Скэнлон, — снова Кларк, близкая и невидимая, словно бормочет прямо в ухо. — Нам не нужно тебя даже трогать, понимаешь? Можем просто оставить тебя здесь. Не отпустишь его в следующие десять секунд, и, клянусь, ты никогда не найдешь дорогу обратно на станцию. Раз.
— А если найдешь, — добавляет другой голос, Скэнлон не знает, кому тот принадлежит, — мы будем тебя там ждать.
— Два.
Он проверяет панель в шлеме, расположенную вокруг подбородка. Вампиры вырубили приводной маяк.
— Три.
Проверяет компас. Датчик не может успокоиться. Неудивительно, магнитная навигация на рифте — дурацкая шутка.
— Четыре.
— Ладно, — пытается Ив. — Оставьте меня здесь. Мне наплевать. Я могу…
— Пять.
— …просто отправиться на поверхность. В этом костюме можно протянуть много дней.
«Уверен? Как будто они позволят тебе уплыть с их… А что для них Фишер? Домашний зверек? Талисман? Любимец?»
— Шесть.
«Модель для подражания?»
— Семь.
«Боже, Боже».
— Восемь.
— Пожалуйста, — шепчет он.
— Девять.
Ив раскидывает руки в стороны. Джерри уплывает во тьму.
Останавливается.
Разворачивается и висит в воде, на расстоянии метров пяти.
— Фишер? — Скэнлон оглядывается. У него такое чувство, что сейчас они двое — единственные оставшиеся частицы во всей вселенной. — Ты меня понимаешь?
Он протягивает руку. Тот дергается нервной рыбой, но не уплывает.
Ив осматривает бездну и кричит:
— Вы вот такими хотите стать?
Никто не отвечает.
— Вы хоть понимаете, что семь месяцев сенсорной депривации сотворят с вашим разумом? Думаете, он сейчас хоть чем-то напоминает человека? Хотите провести остаток жизни, копаясь в иле, пожирая червей? Вы этого хотите?
— Мы хотим, — жужжит что-то во тьме, — чтобы нас оставили в покое.
— Этого не произойдет. И неважно, что вы сделаете со мной. Вы не останетесь здесь навсегда.
Никто не хочет спорить с ним. Фишер продолжает парить перед Ивом, склонив голову набок.
— Послушай, К… Лени, Майк. Вы все. — Луч фонаря бьется из стороны в сторону, освещая пустоту. — Это всего лишь работа. Это не образ жизни.
Только Скэнлон знает, что врет. Все эти люди были рифтерами задолго до того, как появилась такая должность.
— Они придут за вами, — говорит он еле слышно, не понимая — угроза это или предупреждение.
— А может, нас тут уже не будет, — в конце концов отвечает бездна.
«Боже».
— Слушайте, я не знаю, что тут происходит, но вы не можете по-настоящему хотеть остаться здесь. Да никто в здравом… в смысле… Да господи, где вы?
Нет ответа. Только Фишер рядом.
— Так не должно было быть, — умоляет Скэнлон.
А потом:
— Я не хотел… В смысле, я не…
А потом только:
— Простите меня, простите…
И больше ничего, кроме темноты.
В конечном итоге свет возвращается. «Биб» ободряюще пищит на положенном канале. Джерри Фишер исчез; Скэнлон не знает, когда тот уплыл.
Не знает, тут ли еще остальные. Плывет на станцию в одиночестве.
«Они, скорее всего, даже не слышали меня. Не по-настоящему».
Что прискорбно, так как в итоге он говорил им чистую правду.
Ему так хочется их пожалеть. И ведь это просто: они прячутся во тьме, скрываются за своими линзами, словно фотоколлаген, — это какой-то вид общей анестезии. Они дают другим людям право себя жалеть. Только как это делать, если они каким-то образом лучше тебя? Как жалеть того, кто пусть и болезненно, но счастлив?
Как жалеть того, кто пугает тебя до смерти?
«И к тому же они меня победили. Я не могу их контролировать. Совсем. Был ли у меня выбор хоть раз с тех пор, как я сюда спустился?
Естественно. Я отдал им Фишера, а они подарили мне жизнь».
На секунду Скэнлон задается вопросом, как отразить произошедшее в официальном отчете и не выглядеть полным идиотом.
Но потом ему становится совершенно на это наплевать.
* * *
ПЕРЕДАЧА /ОФИЦ/ 300850:1043
Недавно я встретил свидетельство того… что, как мне кажется…
Поведение персонала станции «Биб» явно…
Недавно я участвовал в характерном споре с персоналом. Мне удалось избегнуть непосредственной конфронтации, хотя…
Да пошло оно на хер.
* * *
До прибытия скафа двадцать минут, и, кроме Ива Скэнлона, на станции никого нет.
Так уже несколько дней. Вампиры больше не заходят внутрь. Может, специально его игнорируют. Может, вернулись к своему естественному состоянию. Он не знает.
В принципе, никакой разницы. Сейчас обеим сторонам нечего сказать друг другу.
Челнок на подходе. Скэнлон собирается с силами: когда они придут, он не будет прятаться в каюте. Будет сидеть в кают-компании, у всех на виду.
Он вздыхает, задерживает дыхание, слушает. «Биб» трещит, капает вокруг. Больше никаких признаков жизни.
Он встает с матраса и прижимает ухо к переборке. Ничего. Приоткрывает люк каюты на пару сантиметров, выглядывает наружу.
Ничего.
Чемодан упакован уже много часов назад. Он ставит его на палубу, резко распахивает люк и решительно идет по коридору.
Психиатр замечает тень еще до того, как заходит в кают-компанию, — смутный силуэт на фоне переборки. Ему хочется развернуться и бежать в каюту, но теперь уже гораздо меньше, чем прежде. Большая часть его просто устала. Скэнлон делает шаг вперед.
Лабин ждет — стоит, безмолвный, у лестницы. Смотрит на сухопутника глазами цвета чистой слоновой кости.
— Я хотел сказать до свидания, — говорит он.
Ив смеется. Не может сдержаться.
Кен бесстрастно наблюдает за ним.
— Прошу прощения. — Скэнлон даже не удивляется. — Просто… Вы вообще-то даже не сказали мне «привет», помните?
— Да. Это так.
Почему-то в этот раз от него не исходит угрозы. Психиатр не может понять, почему; история Лабина по-прежнему полна дыр, а Галапагосы все еще кишат слухами, даже остальные вампиры держатся подальше от него. Но сейчас этого почти не видно. Кен просто стоит здесь, переминаясь с ноги на ногу, и кажется почти ранимым.
— Значит, они собираются вытаскивать нас наверх раньше, чем предполагалось, — говорит он.
— Честно, я не знаю. Это не мое решение.
— Но они послали вас сюда… чтобы уготовить путь. Как Иоанна Крестителя.
Очень странная аналогия, особенно из уст Лабина. Скэнлон ничего не отвечает.
— Вы знаете… А они разве не понимали, что мы не захотим возвращаться? Разве они не рассчитывали на это?
— Все было не так. — Но сейчас Ив больше, чем когда-либо прежде, хочет знать, что известно Энергосети.
Кен откашливается. Ему явно хочется что-то сказать, но он молчит.
— Я нашел музыку ветра, — наконец нарушает тишину Ив.
— Да.
— Эта штука так сильно меня пугала.
Рифтер качает головой:
— Она не для этого создана.
— А для чего тогда?
— Это… хобби на самом деле. У нас всех есть хобби. Лени возится со своей звездой. Элис — со снами. У этого места есть особенность: оно берет уродливые вещи и подсвечивает их так, что они кажутся почти красивыми. — Он пожимает плечами. — Я вот строю памятники.
— Памятники…
Лабин кивает:
— Музыка воды предназначалась для Актона.
— Понятно.
Что-то с лязгом падает на «Биб». Скэнлон подпрыгивает.
Лабин не реагирует.
— Я думаю построить еще один. Для Фишера, может быть.
— Памятники для мертвых. А Фишер еще живой.
«По крайней мере технически».
— Ладно. Тогда я построю его для вас.
Верхний люк распахивается, Ив хватает чемодан и начинает взбираться по лестнице, хватаясь одной рукой.
— Сэр…
Скэнлон смотрит вниз, удивленный.
— Я… — Лабин останавливается. — Мы могли обращаться с вами получше.
Каким-то образом психиатр понимает, что Кен хотел сказать не это. Он ждет, но Лабин больше ничего не говорит.
— Спасибо, — отвечает Скэнлон и уходит из «Биб» навсегда.
Комната, в которую он поднимается, неправильная. Психиатр оглядывается, дезориентированный: это не обычный челнок. Пассажирский отсек слишком маленький, стены усеяны рядами форсунок. Кокпит задраен. Странное лицо смотрит сквозь стекло, когда нижний люк захлопывается.
— Эй…
Оно исчезает. Помещение резонирует от звука отлипающих металлических ртов. Легкий крен — и скаф поднимается, свободный.
Тонкий аэрозоль туманом струится из форсунок. Глаза Скэнлона начинает щипать. Незнакомый голос успокаивает его, раздаваясь из громкоговорителя кабины. Не стоит беспокоиться, сэр. Это всего лишь обычная предосторожность.
Все в полном порядке.
НЕВОД
