ОХОТА
Следующий день было воскресенье. С утра поселок гудел, как растревоженный улей. Предстояла большая охота. Запасы мяса подошли к концу, и теперь конному отряду охотников предстояло их пополнить. Крики, смех людей прерывались возбужденным ржанием лошадей и лаем собак. В поселке собак было немного. Их, как и другую живность, привезли в специальных анабиозных ваннах. Два пса погибли при выходе из анабиоза, но остальные шесть быстро оправились. У них уже был приплод – целая куча подросших щенков, которые сейчас носились по площади, путаясь под ногами, взвизгивая, когда кто-нибудь неосторожно наступал на лапу, и пугая уже оседланных и выведенных на площадь лошадей.
Владимир решил взять на охоту Ирину. Та за два месяца пребывания в поселке довольно прилично освоилась с приемами верховой езды. Вначале она страшно пугалась лошади, и Владимиру стоило трудов уговорить ее сесть в седло. Для первой пробы выбрали самую смирную лошадку, но и та, почувствовав страх и неуверенность всадницы, начала было капризничать, игриво подбрасывая зад, и Ирина, не удержавшись в седле, вылетела из него и растянулась на мягкой траве прежде, чем Владимир успел подбежать к ней на помощь.
Теперь она держалась в седле уверенно. На ней был изящный, из выбеленной тонкой кожи, охотничий костюм, который удивительно шел к ее темным волосам, на ногах – сапожки того же цвета, а на голове широкополая фетровая шляпа с длинным пушистым пером белой цапли. Владимир невольно залюбовался женой и тут же почувствовал, что кто-то пристально на них смотрит. Он обернулся и встретился взглядом с Приходько, который неохотно отвел глаза и, повернувшись к ним спиной, вскочил в седло и отъехал в сторону.
Все ждали Сергея. Наконец он появился. Ему тут же подвели его могучего вороного испанского жеребца. Сергей вскочил в седло, и жеребец присел на задние ноги от тяжести всадника, но тут же сделал прыжок и, не дожидаясь понукания, поскакал вперед, во главу отряда. Всадники двинулись в поход. Сразу же за поселком открывался широкий простор, кое-где поросший деревьями-великанами. Каждое из них было толщиною в семь – десять охватов. Ствол, ровный, как огромная мачта гигантского корабля, устремлялся вверх метров на пятьдесят, где начиналась его крона, в которой обычно гнездились пернатые хищники. Вот и сейчас с одного из ближайших деревьев сорвался крылатый разбойник и заскользил на могучих двухметровых крыльях над гладью озера.
Дневное светило, которое, не мудрствуя, земляне называли солнцем, хотя существовало его местное название Омон, едва только взошло. Его даже еще не было видно, так как с востока долину озера обступали высокие горы, которые в рассветных лучах выглядели особенно эффектно. Снежные вершины гор окрасились во все цвета радуги, которые играли и менялись по мере того, как солнце поднималось все выше. Налетел легкий ветерок и окончательно развеял утренний туман над озером.
До места охоты было километров восемь. Еще вчера туда отправился небольшой отряд загонщиков, который сообщил утром по рации, что найдено большое стадо диких буйволов и антилоп. Круторогие буйволы чем-то напоминали когда-то водившихся на Земле туров. Охота на них была увлекательным, но и опасным занятием. Они хотя и не обладали свирепым нравом африканского буйвола, но в ярости могли рогами пронзить брюхо лошади и сбросить всадника, а то и затоптать его копытами. Мясо их ничем не отличалось от говяжьего, хотя имело специфический запах, который, впрочем, быстро исчезал при копчении, или если мясо вымочить часа полтора в слабом растворе уксуса.
По общему согласию бластеры на охоте не применялись. Их брали с собой несколько человек на случай нападения крупных хищников из породы кошачьих, которые постоянно сопровождали стада копытных, и для защиты от бродячих отрядов кентавров. В последнее время их чаще стали замечать в непосредственной близости от поселка. В охоте применялись ружья, а некоторые, по примеру Владимира, вооружились луками. Их подобрали после побоища, которое последовало за первым нападением кентавров на отряд землян. При обилии дичи лук даже предпочтительней, так как не производит шума и не пугает животных.
Рассматривая длинные рога убитого тура, Владимир подумал, что из них можно было бы сделать хорошие луки, по примеру его древних славянских предков и их врагов половцев. Такой лук посылал бы стрелу на большее расстояние, чем короткий лук кентавров из гибкого дерева. Сам Владимир был вооружен луком лапифов. Он бил дальше, но из-за длины неудобен для стрельбы с коня. У Ирины висел за спиной охотничий карабин; она уже хорошо освоилась и попадала в консервную банку на расстоянии двадцати пяти метров.
Они ехали рядом, отстав от остальных всадников, которые вытянулись длинной лентой вдоль отлогих берегов Аттиса. Трава в этих местах доходила до ног едущего на лошади человека. В любой момент из густых зарослей мог выскочить хищник или выползти змея. Большинство змей на этой планете не были ядовиты, хотя Ореада говорила ему, что в горах живет небольшая змейка золотистого цвета, укус ее смертелен. Других же змей лапифы употребляли в пищу и считали лакомством. Женщины долины раз угостили его таким блюдом. Змею, предварительно выпотрошив и начинив душистыми травами, закапывали ненадолго в угли только что потухшего костра. Мясо змеи напоминало Владимиру угря, которого он так любил есть на острове. Оно было таким же жирным, и если бы не сознание того, что он ест змею, оно ему, несомненно, понравилось бы. А так он не смог преодолеть предубеждения и из-за вежливости только попробовал.
– Ты опять о ней думаешь, – услышал он наполненный тревогой голос жены. Эта женщина была удивительно чувствительна к переменам настроения своего мужа. Она безошибочно угадывала его мысли, казалось, читает их, как в открытой книге. Теперь в ее голосе звучала смешанная гамма ревности и участия. Она сочувствовала ему, как представительница своего народа и племени, но уже начинала ревновать, как земная женщина. Ирина поразительно быстро освоилась в незнакомой ей до того обстановке и теперь вечерами, когда за ужином собирались ближайшие друзья и помощники Сергея, принимала активное участие в разговорах мужчин, нередко высказывая здравые и зрелые суждения. Сергей сильно привязался к невестке и любил баловать ее неожиданными подарками. Вот и этот изящный костюм подарен им. Его сшил один из бойцов отряда, который в прошлом был отличным портным. Получив заказ и узнав, для кого он предназначен, бывший портной приложил все свое мастерство, чтобы костюм получился на славу. Хотя это был не первый заказ. К его услугам уже прибегали многие, но сшить охотничий костюм для жены сына командира и боевого друга портной посчитал за честь и не ударил в грязь лицом.
Владимир ничего не ответил, только протянул руку и, обняв Ирину за талию, привлек ее к себе. Мысли его устремились к отцу. У них, приблизительно через месяц после возвращения Владимира, состоялся интимный разговор. Глядя, как отец ласково посмотрел на Ирину, когда та подала ему чашку душистого чая, он впервые подумал, что отец одинок, и ему стало его мучительно жаль. Дождавшись, когда они остались одни и зайдя за ним в кабинет, он спросил, почему тот не возьмет себе по примеру остальных подругу. Сергей долго молчал. Казалось, он не услышал сына. Владимир повторил свой вопрос и в качестве примера указал на Николая и Вальтера. Отец задумчиво, отрешенно посмотрел на него и тихо, как бы сам себе, ответил:
– Я слишком часто терял сыновей и не хочу больше… Не дай бог испытать горечь такой утраты.
Владимир знал о жизни отца на Элии. Перед самой разлукой мать ему все рассказала. Она считала, что сын должен все знать об отце, чтобы правильно понимать его и быть ему во всем помощником и опорой. Поначалу Владимир почувствовал обиду на отца и ревность, но потом не только простил его, но и понял. Понял трагедию, которую пережил отец, понял это только тогда, когда сам прочувствовал трагедию потери близкого человека, матери, с которой он уже больше не увидится. Только из книг он знал, что потеря детей бьет сильнее, чем потеря родителей. Его еще не родившийся ребенок от Ореады… Где он? Жива ли сама Ореада? Стоит ли говорить, что он сделал все, чтобы найти ушедших с фавнами женщин, вернее, уведенных ими насильно. Но его поиски на вертолетах ничего не дали. Они исчезли бесследно. Сердце снова заныло. Здесь были и тоска по неродившемуся сыну, он знал, что родиться должен именно сын, и тоска, связанная с неопределенностью будущего. Сможет ли он расстаться с отцом и нанести ему рану, может быть, последнюю… Одно он знал, что не сможет бросить Ирину, которую он с каждым днем любил все больше и больше. Это было какое-то обожание. Все: ее слова, голос, движения, жесты, запах тела, напоминающий запах весеннего ветра, – вызывало чувство восторга и приливы нежности, от которых сладостно замирало внутри. По ее изумрудного цвета глазам он видел, что она испытывает такие же чувства. Днем Ирина вела себя сдержанно и даже чинно, но эта сдержанность была только видимостью, а ночью, когда они оставались одни, эти чувства выплескивались наружу: бурно, жадно, ненасытно…
Вдали прозвучал сигнал охотничьего рога – охота началась. Они пришпорили коней и догнали отряд. Загонщики гнали на них стадо. Раздались выстрелы, стадо метнулось в сторону, стараясь найти проход между цепью всадников. Громадный бык, мыча и брызгая пеной, наклонив голову и выставив вперед рога, устремился на Владимира. Из его бока уже торчали две стрелы. Владимир тронул повод, и тренированный конь сделал прыжок вправо, пропуская мимо себя разъяренное животное. Тотчас же посланная вслед стрела впилась ему под лопатку. Бык, пробежав мимо несколько шагов, вдруг неожиданно повернул и устремился на всадника снова. Этого Владимир не ожидал и упустил несколько необходимых секунд. Еще немного, и рога быка вопьются в брюхо его коня. Тут же раздался выстрел. Ирина почти в упор разрядила карабин в морду взбесившегося от ярости тура. Это спасло Владимира. Тур замотал головой и упал на колени. Его ноги дернулись несколько раз в предсмертной судороге, и он затих. Это был огромный бык – вожак стада. Владимир соскочил с коня и, протянув руки, помог слезть с лошади жене. Та как-то обессилено обмякла и тут же села на траву.
– Ох! Как я испугалась, – призналась она.
– Ты молодец. Если бы не выстрел, мне не поздоровилось бы. Ишь, какой великан, – Владимир кивнул на поверженное животное. – Ты метко стреляла.
– Не знаю. Я выстрелила больше от страха, чем сознательно.
– Неважно. Главное, что точно и вовремя. Я не предполагал, что он может еще раз напасть…
Выстрелы тем временем затихли. Охота кончилась. Туши стаскивали волоком к берегу реки, где уже поджидала баржа, буксируемая катером.
К Владимиру и продолжавшей сидеть на траве Ирине подъехал Сергей.
– Ого! – оценил он тура. – Пожалуй, это главный приз охоты. Поздравляю! – протянул он руку сыну.
– Не меня.
– Вот как? Неужели Ирина? А что с тобой, девочка? – спрыгнув с коня и подходя к ней, спросил он. – Ты не ушиблась?
– Все в порядке, отец. Я очень испугалась. Сейчас все пройдет. – Она попыталась встать, но ноги еще не держали ее.
– Ну, посидите тут пока, потом нас догоните.
К ним подошли еще двое. Подивившись размерам убитого животного, зацепили его веревками и, привязав концы их к сбруе лошадей, поволокли к барже.
Они остались одни. Отряд охотников постепенно удалялся и скоро скрылся из вида. Подождав еще немного, пока Ирина не оправилась от испуга, Владимир помог ей сесть в седло, и они медленно поехали домой.
Проехав с полкилометра, они услышали топот несущегося во весь опор коня. Обернувшись, Владимир узнал в догоняющем их всаднике Приходько. Вспомнив ночной рассказ Ирины, он нахмурился и неприветливо хмыкнул в ответ на его приветствие. Через седло всадника была перекинута туша молодой антилопы. Ее большие выпуклые глаза, казалось, смотрели на людей с укором. Это была молодая самочка.
– Почему не сдал на баржу? – спросил Владимир.
– Не успел. Потом, это моя индивидуальная добыча. Люблю, грешен, мясо молодых самочек, – с ударением на два последних слова ответил тот и громко расхохотался. Разговор шел по-русски, и Ирина, естественно, не понимала ни слова.
– Ты спешишь? Ну так езжай. – Владимир посторонился, давая коню Приходько возможность обогнать их, но тот не воспользовался этим и, поравнявшись, поехал рядом с Ириной с противоположной от Владимира стороны.
– Ты, я бачу, жинку скоро за собой носить будешь? – Приходько всегда, когда хотел подшутить над кем-то, переходил на украинский язык. Вернее, говорил на смеси русского и украинского, что придавало его речи особый колорит.
Владимир промолчал.
– То не жиноче дило – охота, – продолжал философствовать Приходько. – Жинка по своей природе повынна рожать, а не вбываты! Вбывство естеству жиночему протывно. То все одно, шо чоловику в брюху дитя малое носыть.
– Между прочим, – Владимир кинул на него насмешливый взгляд, принимая вызов, – самого большого тура убила Ирина.
– Ты дывысь! – искренне удивился Приходько, но тут же возразил: – То, мабуть, с переляку. Колы жинка и вбывае, то тильки з переляку. То я точнисенько знаю!
– Думай, что хочешь, – твое дело.
Ирина вдруг резко натянула поводья, пропуская мужчин вперед, потом догнала их и поехала рядом с Владимиром, оставив его между собой и Приходько.
– А твоя дамочка с норовом, – констатировал Приходько, ничуть не смущаясь недвусмысленного намека Ирины, что его присутствие ей неприятно.
– Послушай, Приходько! Если у тебя больше нет вопросов, то поезжай, пожалуйста, вперед, разве ты не видишь, что нам хочется побыть одним.
– Уже побудете. Еще два года, а потом, прощайте, мадам. Ведь ты ее не потащишь за собой на Землю. Да она сама не захочет. Ведь здесь они бессмертны, а там… там годиков через сорок она будет беззубой старухой. Ты думаешь, она этого не понимает? Да и ты у нее не первый и не последний…
– Почему ты так любишь говорить людям гадости? – не выдержал Владимир.
– Гадости? – изумился Приходько. – Ну уж нет! Я всегда говорю правду и только правду. А нравится ли она кому или нет, меня это мало интересует.
– Что ты хочешь? – Владимир начал злиться.
– Хочу поговорить с тобой о будущем. Вот вы вернетесь да Землю. Как думаете жить? Будете работать?
– Будем.
– Ха! А на какой, извините меня, должности? Что мы все умеем делать? Земля за это время, ох как изменилась. Шутка ли – пройдет двести лет, прежде чем мы ступим на Землю. На что мы все будем годиться? Разве что на музейные экспонаты.
– Да, ты прав. Об этом как-то не думаешь. Впрочем, и времени не было.
– Вы не подумали, а Приходько подумал и будет жить на Земле припеваючи. Могу ради старой боевой дружбы помочь и вам.
– Интересно, как?
– Ну, возьму к себе на работу. Тебя, скажем, швейцаром к себе во дворец! – он снова расхохотался. У Владимира от такой наглости зачесались руки, но он промолчал и спокойно спросил:
– На какие же ты деньги, Приходько, купишь себе дворец?
– На ти, друже мий, – он снова перешел на украинский, – що лежать у мене в банку.
– У тебя в банке? И сколько же?
– Когда положил, то был ровно мильен. А лет через двести, я подсчитал, капитал вырастет до миллиарда. Я буду одним из самых богатых людей на Земле. Вот вам и Приходько!
– Ловко!
– А як же?
– И где же ты раздобыл этот миллион? – уже догадываясь, что он ответит, спросил Владимир.
Приходько молчал.
– Украл?
– Не украл, а реквизировал у акул мировой мафии. Усекаешь разницу? Добыл, можно сказать, кровью своей.
– Ты разве не знал, что все реквизированные средства сдавались в фонд обеспечения жертв мафии?
– Плевать я хотел на этот фонд и все другие фонды вместе взятые. Что я, нанялся? Почему я должен был работать на других? А кто бы позаботился о сыне моего родителя? Вы, что ли? Да вы сами нищие! Я же думаю о вас. Хочу помочь в будущем.
Владимир кипел от возмущения, но сдерживал себя, желая узнать планы непрошеного спутника. Поэтому насмешливо спросил:
– Наймешь швейцаром?
– То я пошутил. Но помочь смогу. А тебе лично могу и сейчас выдать чек на приличную круглую сумму.
– Интересно, за что?
– Обещай только не сердиться. Дело такое. Я – предложение, а ты, если согласен, хоть сейчас получишь чек. Нет, так нет – расстанемся без обиды и претензий. Лады?
– Интересно, что же это за предложение?
– Я тебе сейчас, тут же выписываю чек на триста тысяч кредиток, разумеется, из конечной суммы, а ты мне уступаешь эту дамочку… Эй, не подходи! – Приходько отъехал в сторону и наставил на Владимира бластер.
– Ах ты, сука! Да я тебя!.. – Владимир рванул было за Приходько, но Ирина схватила его лошадь за узду и резко дернула к себе. Конь захрипел и осел на задние ноги.
– Тю! Сумасшедший! – крикнул уже издали Приходько. Он вытянул плетью коня и быстро ускакал, время от времени оглядываясь назад.
– Ну, я с тобою разделаюсь! – пообещал вслед ускакавшему всаднику Владимир.
– Ты весь побледнел, – тихо сказала Ирина, отпуская повод лошади.
– Ты что-то поняла?
– Нет, но почувствовала, что он говорит какую-то гадость. Однако давай догоним отряд. Уже смеркается.
На следующий день Владимир рассказал Николаю о разговоре с Приходько.
– Подлец! Ты ничего не говорил отцу?
– Пока нет.
– И не говори. Он будет переживать. Мы с этим предателем разделаемся сами. Проклятый ворюга! Примазался к нашему делу, чтобы нагреть руки. Ну этого прощать нельзя. Не торопись, давай подумаем. Встретимся завтра вечером.
К концу этого дня друзья собрались в доме Сергея за ужином. За столом, на этот раз уставленном блюдами из убитой дичи, Сергей с ближайшими своими помощниками обсуждал итоги дня и планировал, что в первую очередь предстоит сделать завтра.
Николай, как организатор боевых отрядов в прошлой борьбе с мафией, официально считался заместителем Сергея. Вальтер не был командиром отряда, но как грамотный биолог незаметно стал в условиях жизни на этой планете самым необходимым специалистом.
– Послушай, командир, – Николай положил на тарелку обглоданное ребро молодой антилопы и вытер салфеткой руки. Сергей удивленно посмотрел на него. С тех пор, как они покинули Землю, Николай редко обращался к нему так, предпочитая называть по имени. – Мы тебе рассказывали, – продолжил Николай, не обращая внимания на удивление друга, – что обнаружили в долине загадочное сооружение, по всей видимости оставшееся от титанов. У нас не было времени заниматься им, но сейчас особенно срочной работы нет, и мы могли бы вчетвером, то есть с Владимиром, Вальтером и Сашей, потратить дня три – четыре, чтобы попытаться разобраться, что к чему.
– Мы уже достаточно знаем о титанах, и есть ли смысл?
– Естественно! Там могут храниться образцы их техники, кристаллы с видеозаписью и вообще… Если судить по тому, как титаны тщательно спрятали хранилище, там может быть ценная информация. Мы возьмем вертолет и за несколько дней управимся. Думаю, что магнитно-импульсная пушка легко справится с дверью.
– Ну хорошо. Отправляйтесь, но будьте осторожны. Неизвестное всегда содержит в себе сюрпризы. Когда вы думаете отправиться?
– Не будем откладывать в долгий ящик. Завтра же поутру.
Владимир удивленно посмотрел на Николая, но промолчал.
Когда гости стали расходиться, Владимир вышел проводить их и, отойдя с Николаем в сторону, удивленно спросил:
– А как же Приходько? Мы же решили…
– А-а… Приходько… – неохотно протянул Никол. – Приходько подождет. Да ты не беспокойся! Дело такого характера лучше поручить мне. Ты ни во что не вмешивайся пока. Этим займусь я. Не забывай, что я рекомендовал его в командиры отряда, хотя в первичном списке, который мне передал Сергей, его фамилия не значилась. Так что ответственность за него лежит полностью на мне. Он свое получит. Ты только ни слова отцу. Обещай мне!
– Обещаю, но…
– Все будет в порядке, Володя! Не беспокойся. Всему свое время.
ФИЛОСОФЫ
Вертолет, отлетев от поселка километров десять, стал снижаться и сел неподалеку от берега Аттиса. Николай оставил штурвал и, наклонившись, вытащил из-под сиденья небольшой сверток. Взяв его в руки, вылез из кабины. В свертке оказались надувные матрасы.
– Держи, – протянул один из них Владимиру. Затем, нажав кнопку баллончика, надул свой и стал раздеваться. Сбросив одежду, остался в одних плавках и с наслаждением вытянулся на матрасе, подставив мускулистое тело лучам утреннего солнца.
– Что ты намерен делать? – ничего не понимая, спросил Владимир.
– Разве ты не видишь, мы решили позагорать, – ответил за Николая Вальтер и тоже стал раздеваться.
Вскоре все трое спутников Владимира нежились на солнышке. Владимир пожал плечами и последовал их примеру.
Через час он вскочил и заходил вокруг вертолета, стараясь справиться с охватившим его волнением. Действия Николая казались ему совершенно непонятными.
– Послушай, юноша, – Николай лениво приоткрыл глаза. – Если тебе не лежится, то не окажешь ли любезность и не позаботишься ли об обеде для своих проголодавшихся друзей? Здесь поблизости я заметил стадо антилоп. Твой «индейский» лук при тебе? Воспользуйся им, дабы не нарушать ангельскую тишину райской природы.
Владимиру стало ясно, что его друзья что-то задумали, но не хотят пока посвящать его в свои планы. Николай, если предстояло особенно трудное или щекотливое дело, был непревзойденным стратегом, но не любил заранее раскрывать карты. В этом отношении он был суеверен. Поэтому Владимир не стал возражать, достал из кабины вертолета свой лук и, сопровождаемый чуть-чуть насмешливыми пожеланиями друзей, отправился в путь.
– Выбери помоложе и пожирнее, да долго не задерживайся, мы не успели позавтракать! – напутствовал его Вальтер.
Охота не заняла много времени. Он подстрелил молодую косулю всего в километре от их стоянки.
Когда он вернулся, неся добычу на плечах, его друзья даже не повернули голов и продолжали лениво греться на солнце. Владимир развел костер и, когда дрова прогорели, нанизал на прутья мясо и стал его жарить. На запах жареного к костру подошли его спутники.
– Почему-то после отдыха есть хочется еще больше, – заметил Вальтер, аппетитно обгладывая подрумяненные ребрышки.
– Это потому, что ты во время работы умственно перенапрягаешься, – в тон ему ответил Владимир.
– Ну и что? При чем тут аппетит? – не понял розыгрыша Вальтер.
– Очень просто. Всегда, когда мозг берется за непосильные задачи, возникает невроз и человек теряет аппетит. Вспомни опыты Павлова с собаками, когда он заставлял их решать непосильные задачи.
– Ты что же, считаешь, что я?..
– Ничего не считаю. Только логически осмысливаю возрастание аппетита после отдыха и потерю оного после работы. По-видимому, ты переутомился.
– Наш юноша сердит, Вальтер. Ты лучше ешь и не вступай с ним сейчас в дискуссию.
– Я все-таки хочу знать, какого черта мы торчим здесь целый день?
– А тебе разве здесь не нравится? – серьезным тоном спросил Николай. – Посмотри, – продолжал он, – какой чудный пейзаж. Я в детстве мечтал стать художником-пейзажистом. К сожалению, на Земле не осталось ни одного живописного уголка природы, не тронутого цивилизацией.
– Что верно, то верно, – Вальтер потянулся за очередным куском мяса. – Когда мы покидали Землю, вся Европа представляла собой сплошной гигантский мегаполис. Интересно, сколько времени понадобилось бы человеку, чтобы превратить эту прекрасную планету в мусорную свалку?
– Думаю, лет двести, не больше. Через двести лет на месте этих гигантских деревьев задымились бы трубы, а в реке вместо страшного Пифона плавали бы миленькие хлориды, сульфиды и цианиды. Ты обратил внимание, какая в озере прозрачная вода? – спросил Николай Вальтера. – С лодки видно дно на глубине восьми метров. Жаль будет покидать эту планету.
– Я лично ее покидать не собираюсь! – как в воду прыгнул, сообщил Вальтер.
– Как? – стараясь скрыть охватившее его чувство радости, воскликнул Владимир.
– А вот так!.. Что меня ждет на Земле и что я там оставил? У меня гам нет никого из близких. Как биолог на Земле я уже деквалифицирован. Как-никак, двести лет. В этом отношении твой Приходько, конечно, прав.
– Ну, а человечество? – возразил Николай.
– А что человечество? Здесь тоже человечество.
– Это не то же самое. Потом, пойми ты… чувство долга… патриотизм, наконец…
– Что касается долга, то мне кажется, мы его выполнили и больше ничего никому не должны. Ну, а патриотизм… Понимаешь, по мере расширения самосознания начинаешь понимать, что дом человека – это весь безграничный космос.
– А цивилизация?
– Ты знаешь, мне до того надоела наша пластмассовая цивилизация, что не хочется ее больше видеть. Да мне чистый ручеек дороже всех изделий из пластмассы и суррогатной синтетической пищи. Ты говоришь, цивилизация. Да нет ее пока еще и в помине.
– Как так нет?! Ты что-то путаешь.
– Ничего не путаю. Общество не может считаться цивилизованным, если оно свое благополучие, весьма, впрочем, относительное, строит на уничтожении окружающей среды. Природа потратила миллиарды лет, чтобы создать такую вот красоту, – Вальтер сделал широкий жест рукой, как бы приглашая друзей оценить красоту первозданной природы. – И вот, – продолжал он, – является вонючая обезьяна и все загаживает. Это ты, Коля, называешь цивилизацией? Извини меня, но не цивилизация это, а настоящее дерьмо! Нет, Николай. Человек является самым грязным животным, и, чем дальше он развивается, тем грязнее становится. Права Кибела – Великая Мать, что не дала ему здесь оскотиниться. Человек здесь возник как разумное существо на миллионы лет раньше, чем у нас на Земле. Представляешь, что было бы на этом месте, если б он стал создавать свою дерьмовую, извините меня, цивилизацию? Здесь осталась бы марсианская пустыня!
– Не могу с тобой согласиться. Я – человек, землянин, и она дорога мне, моя планета. Проще всего отстраниться, умыть руки. Вспомни, ради чего мы рисковали ежедневно – да что там ежедневно, ежечасно! – жизнью, как не ради Земли, не ради людей?
– Ну, вот и хорошо. Мы сделали свое дело, и если этот урок не пойдет им впрок, то хрен с ними со всеми. А с меня хватит!
– Хватит? Вот как ты заговорил? Ну, ты как хочешь, а я считаю, что за счастье родной Земли и человечества надо бороться постоянно. А ты как, Владимир?
– Мы уже боролись и сражались, за что нас чуть не повесили. Хотя я и не сидел на скамье подсудимых рядом с вами, но все равно не отделяю себя от остальных и не считаю себя должником человечества.
– Владимир прав, – вмешался в разговор Саша. – Я тоже не сидел среди командиров отрядов, но случившееся считаю для нас достаточным. Я полностью согласен с Вальтером.
– Вы что? Да разве можно таить обиду на все человечество? Ведь это же… – Николай не находил слов от возмущения.
– Правильно, Николай, нельзя, – внезапно согласился с ним Вальтер. – Нельзя таить обиду на все человечество, на весь народ, на государство, на правительство, потому что они всегда правы, даже тогда, когда пожирают собственных детей. Ведь это же мы сами… Ты это хотел сказать?
– Напрасно ты иронизируешь, – с досадой махнул рукой Николай.
– Совсем не иронизирую. Я только логически завершил твою мысль. Ты говоришь о патриотизме землянина – я продолжил и сказал о патриотизме подданного государства, патриотизме области, района, учреждения и т.д. Вообще-то мне претит это слово. И знаешь почему? Да потому, что, чем аморальнее общество, тем больше оно вывешивает на своем фасаде громких лозунгов, прикрывая ими свою аморальность.
– Уверен, что на Земле многое за это время изменилось.
– А я не уверен. Если даже среди нас имеются такие подонки, как Приходько, то чего можно ждать на Земле?
– Так ты из-за этого мерзавца? Разве можно по единичному случаю, по одному негодяю судить о всем человечестве?
– Слишком много таких мерзавцев в нашей истории. И что самое главное: эти мерзавцы всегда берут верх. По-видимому, вся наша система организации общества благоприятствует мерзавцам и негодяям. Что же касается Приходько, то он только подтолкнул меня к решению, которое уже давно зрело в сознании.
День кончался. Постепенно стало смеркаться. Ночи теперь стояли темные. Было новолуние, и тонкий серп желтой луны тускло струился на поверхность реки, отражаясь в ней узкой, мерцающей в ряби волн дорожкой.
Николай взглянул на хронометр и стал собирать сухие сучья, складывая их на прибрежном песке. Остальные присоединились к нему и вскоре почти рядом с водою выросла высокая куча валежника.
Ночная тишина изредка нарушалась плеском крупной рыбы да криками ночных птиц.
Вальтер – заядлый рыбак, не удержался от соблазна и пошел к вертолету за удочками. Вернувшись и нацепив на крючок кусок оставшегося от антилопы мяса, широко размахнулся, чуть не зацепив крючком Сашу, и забросил леску далеко от берега, чуть-чуть придерживая пальцем спиннинговую катушку. Вальтер принципиально не признавал безынерционных катушек и пользовался обычной «трещоткой». Длинный, скользящий поплавок, светящийся во тьме ночи, описал дугу и опустился в воду метрах в тридцати. Некоторое время он стоял, покачиваясь на волнах, потом притопился, опять всплыл и пошел под воду. Вальтер рванул удилище, которое тут же согнулось чуть ли не пополам.
– Держи подсак! – задыхаясь от возбуждения, крикнул он Владимиру.
Началась увлекательная борьба человека с крупной рыбой. Туго натянутая леска ходила из стороны в сторону и, казалось, звенела неслышимым звоном, доступным только уху прирожденного рыбака.
– Дай подержу, – предложил Николай, видя, что его друг уже изнемог в борьбе, но тот в ответ только бросил на него уничтожающе-презрительный взгляд рыбака-мастера на полуграмотного любителя. Только такой ничего не смыслящий любитель мог предложить рыбаку отказаться от неописуемого и непонятного для непосвященных в этот благородный спорт наслаждения, испытываемого от тяжести удилища и вибрации лески.
Владимир заметил, как на поверхности воды показалась черная спина и косой плавник огромной рыбы.
– Ага! – торжествующе закричал Вальтер. – Устала, милая! – и стал быстро наматывать леску на катушку. – Иди сюда, – уговаривал он рыбу, как будто она могла его слышать и понимать. – Иди, моя милая. Вот так. Хорошо. – Еще мгновение, и большая рыбина забилась на прибрежном песке. Владимир быстро накрыл ей голову подсаком, а Саша, навалившись всем телом, прижал к песку.
– Вот так-то! – с чувством глубокого удовлетворения и превосходства произнес Вальтер.
– Здорово у тебя получается! – по достоинству оценил мастерство друга Николай.
– И ты хочешь, чтобы я покинул планету, где такая рыбалка? Это же мечта! Ну куда ты ее суешь, необразованный? – накинулся он вдруг на Сашу. – Разве можно рыбу запихивать в пластиковый мешок? Возьми в кабине полотняный и не забудь положить туда побольше водорослей.
– Килограммов восемь, – определил Саша, взвешивая в руках мешок с рыбой.
– Считай, все десять! Но это еще что! – Вальтер пустился рассказывать, как он на самодельную леску из шпагата и булавку ловил рыбу в реке Синченко во время своих скитаний, то и дело обращаясь к Саше за подтверждением правдивости сказанного. Тот согласно кивал, но Владимир заметил, что на его губах мелькала насмешливая улыбка. Только позже до него дошел смысл этой усмешки, и ему стало жалко Вальтера.
Николай изредка бросал взгляд на часы и, когда время подошло к трем часам ночи, развел костер.
– Теперь мой черед заняться рыбной ловлей. Думаю, что моя рыбина будет покрупнее.
Прошел еще час. С верховья донесся приглушенный звук идущего на малых оборотах катера.
Николай подбросил в костер сухих веток, и он вспыхнул ярким пламенем. Вот на реке четко обозначился силуэт судна. Оно повернуло на костер, и скоро катер ткнулся носом в прибрежный песок. В катере было двое. Они наклонились и подняли объемистый продолговатый сверток. Он дергался и изгибался, из него доносилось глухое мычание.
– Как прошла операция, Виктор? – окликнул Николай того, что был сзади.
– Немного пришлось повозиться.
– Без шума?
– За кого ты нас принимаешь, командир? Мы привыкли работать с ювелирной точностью.
– Сразу же возвращайтесь. Вот вам «алиби», – Николаи подал им мешок с рыбой, выловленной часа два назад Вальтером. – Удочки хоть захватили? А то жестоко лишать нашего Вальтера снасти.
– А как же! Целых четыре! Да ты не беспокойся, все будет тихо.
Катер отошел. Сверток остался на песке.
– Половина дела сделана! – констатировал Николай. – Теперь остается доставить его по назначению.
Сверток приглушенно замычал.
– Он не задохнется? – забеспокоился Вальтер.
– Ничего с ним не сделается. Мы можем теперь поспать до утра. Вы трое спите по очереди, а я буду спать весь остаток ночи, мне все-таки вести машину. – Сказав это, он завернулся в плащ и тут же заснул.
– Может быть, достаточно? Мы уже километрах в шестистах от лагеря. Он при всем желании не сможет вернуться, не имея компаса.
Николай кивнул и выключил реактивную тягу. Вертолет сбросил скорость и пошел на снижение. Они еще часа два медленно шли над лесом на небольшой высоте. Владимир, вооружившись биноклем, рассматривал проплывающие внизу поляны.
– Вот здесь есть явные признаки их присутствия. Можно снижаться, – сообщил он.
– Вот мы и на месте, Приходько! – Николай снял с его головы мешок и вытащил изо рта кляп.
– Что все это значит? Вы ответите! – Приходько дернулся всем телом. – Развяжите меня, – потребовал он.
– Охотно! – Николай вытащил нож и разрезал путы.
Пленник попытался подняться, но затекшие ноги не держали его, и он опустился на колени, упершись руками в почву, маленькие глазки испуганно смотрели на Николая я его товарищей. Увидев Владимира, он все понял.
– Уже настучал, сука! – зло бросил он ему.
– Тихо, Приходько! – одернул его Николай.
– Да он все наврал вам!
– А мы сейчас проверим. Уверен, что такой жлоб не расстается с ней даже во сне. – Он подошел к Приходько и, несмотря на его сопротивление, вытянул из-за пазухи запаянную в пластиковый водонепроницаемый конверт чековую книжку.
– Ого! Приходько, да вы, оказывается, миллионер, поздравляю, – сказал он, заглянув в нее. – Берите. Мне она не нужна, – он протянул ее Приходько. Тот машинально взял ее, раскрыл, посмотрел и небрежно бросил на землю.
– Теперь она мне тоже не понадобится, – спокойно констатировал он. – Судя по тому, что я нахожусь здесь. И на том спасибо! Думаю, что вы привезли меня сюда не для расстрела. Это вы могли сделать и в лагере. Достаточно было рассказать об этой книжке. Черт меня попутал похвастаться ею. Ну, да ладно! Дай закурить, – попросил он Николая. Взял сигарету, размял ее пальцами и похлопал себя по карману. Николай протянул ему зажигалку.
Поведение Приходько было для Владимира полной неожиданностью. Он предполагал все, что угодно: угрозы, мольбы, но не эту спокойную реакцию.
Приходько между тем докурил сигарету, бросил ее под ноги и тщательно растер сапогом.
– Ну, так что же? Прощайте! – он сделал несколько шагов в сторону, но затем остановился и посмотрел прямо в глаза Николаю.
– Прости меня, Мыкола, шо так вот получилось. Подвел я тебя! И ты пробач мени, хлопчику, – он повернулся к Владимиру. – Пробач за ту гнусность, шо я тоби казав на охоти. Нашему командиру ничего не говорите, пусть думае, шо пропав биз висти.
– Подожди, Степан! – остановил его Николай. – Что, так и уйдешь? Ничего не скажешь, как же ты мог?
– А… долго рассказывать! Не сразу все получилось, Коля… Не сразу…
– И ты не жалеешь?
– Жалею, что вот ему рассказал, – честно признался Приходько, кивнув на Владимира.
– И больше ни о чем?
– Нет!
– Вот как?
– А ты что думал, что Приходько начнет юлить, просить пощады? Никогда Приходько трусом не был. Да и потом без толку просить тебя. Не привез же ты меня сюда для того, чтобы воспитывать? Я в воспитании не нуждаюсь. Меня сама жизнь воспитала. И, начнись все сначала, поступил бы так же, разве что ему ничего не говорил бы. С толку сбила меня его дамочка. Ой! И дурак же я! Такой дурак, что знала бы моя мама, какого дурака на свет произвела, то выкинула бы на втором месяце беременности.
– Так ты считаешь, что был прав?
– Прав – не прав, а делал то, что надо было делать. Насмотрелся я всего. Помнишь Шустера?
– Главу германской секции неогуманистов?
– Его! Кого же еще? Не было такого преступления, какое бы он не совершил. Мы тогда его выпотрошили и конфисковали только в валюте полтора миллиарда. А ты знаешь, как он начинал? Рядовым профсоюзным работником. За душою ни гроша. Какие речи он говорил! Какие статьи писал в рабочий газеты! Правильные статьи. Почитаешь, так думаешь: побольше таких честных людей, и жизнь на Земле была бы раем. Вот тогда-то я и решил, что природу человеческую никому не дано изменить. А раз так, то ничего из нашего дела не выйдет. Уничтожим одну мафию, ей на смену придет другая. Потому что у человека в крови живет вечное желание жить за счет других, есть вкуснее других, спать мягче, чем твой сосед, иметь дом получше, женщин помоложе и покрасивее и так далее. Вот и сказал я себе: не будь ты дурнем, Приходько. Сделай так, чтобы тебе жилось хорошо, детям твоим и внукам… Да что там говорить! Вот вернетесь на Землю и вспомните меня… Ну, так я пошел?
Не дождавшись ответа, он не спеша двинулся к краю поляны и вскоре исчез среди деревьев.
Вертолет летел на небольшой высоте. Все молчали, каждый думал о своем. Внизу проплывали обширные лесные массивы, чередующиеся с небольшими участками степи, на которых паслись стада копытных животных. Кое-где, отражая лучи полуденного солнца, сверкали озера, соединенные между собой узкими протоками. На берегу одного из них стояло селение, Владимир включил видеозапись и, вращая ручки, направил объектив съемочной камеры на селение. На экране появилось изображение толпы лапифов, стоящих на площади возле мраморного жертвенника. Видно было, что они заметили вертолет и теперь удивленно таращились на него, задрав головы.
Вскоре селение исчезло, снова пошли бесконечные леса. Владимир не выключал камеру и с интересом продолжал наблюдать. Появилась поляна с резвящимися среди кустов фавнами, они гонялись за нимфами. Те ловко увертывались от них. По лицам было видно, что забава доставляет им удовольствие.
– Приходько не будет скучно, – кивнул он на экран.
– Я вот думаю, – отозвался Вальтер, – а ведь он, может быть, в чем-то прав.
– Ничего он не прав! – резко возразил Николай. – Не может быть прав… иначе… – он вдруг разозлился. – Проклятый скунс. Не мог уйти, не навоняв напоследок!
– Ну зачем так? – упрекнул его Вальтер. – Ты сам спрашивал. Вот он честно и ответил. Должен признаться, что он далеко не трус.
– В нашем деле не место трусам. Но ты понимаешь, на что он намекал? На то, что все наши усилия были бесполезны.
– Не намекал, а прямо говорил. Ну что же, это его мнение.
– Ты, я вижу, начинаешь его разделять? Конечно разделяешь! – снова загорячился Николай. – Вчера утром ты говорил, что не хочешь возвращаться. Значит, ты не веришь, что на Земле, наконец, восторжествовала порядочность и справедливость?
– Сложный вопрос… Социальная справедливость стала на Земле законом еще в начале нынешнего тысячелетия. Да! Стала законом, но не действительностью. Вот в вашей стране, Николай, в конце прошлого тысячелетия решили, что основой всех социальных бед является частная собственность…
– Не в нашей, а в вашей, Вальтер, но продолжай, пожалуйста.
– Продолжу. Ну и что? Чего добились? Заменили частную собственность собственностью государства и решили, что это социализм. А в результате создали огромную монополию, экономически отстали, чуть не погубили сельское хозяйство. Дошли до того, что стали покупать хлеб в Соединенных Штатах. Я уже не говорю о бесчеловечных репрессиях, стоящих на грани геноцида. С тех пор прошло триста лет. Вроде бы все устроилось. Социальная справедливость стала законом, исчезли армии, государства, границы, существуют четкие законы против монополии, и что же? Возникают подпольные организации. Ну хорошо! Мы уничтожили самую мощную и самую страшную из них. Но где гарантии, что они снова не возникнут? Здесь какой-то замкнутый круг. Лиши человека частной собственности – он потеряет инициативу, и общество становится из года в год беднее. Оставь ее ему, и он будет стремиться увеличить ее. Вроде бы все общество богатеет, но снова возникают резкие контрасты, и появляется власть денег. В условиях Мирового Сообщества эта власть не может быть законной и официальной, но она обретает реальность, становится фактической. У нас давно действует принцип: «От каждого – по способности, каждому – по той пользе, которую он приносит обществу». Что и говорить, принцип справедливый. Вот, скажем, изобретает человек новый станок или создает новую технологию. Прибыль общества измеряется сотнями миллионов. Сколько платить изобретателю? Если мало, то он больше изобретать не станет. Ведь настоящее изобретение иногда уходит вся жизнь. Глядя на него, и другие не будут лезть из кожи, чтобы подарить обществу эти сто миллионов. Справедливо дать изобретателю миллионов десять и тем самым обеспечить его и его детей. Не так ли? Так у нас и делается. Но здесь следует такое: этот изобретатель, человек, в общем, умный, иначе бы он и не изобрел такой штуки, при помощи этих десяти миллионов делает еще сто, потом еще сто и так далее. Запретить ему этого нельзя уже по чисто экономическим соображениям, так как запреты подавят инициативу, а к чему такое подавление ведет, мы уже знаем.
– Но согласись, что многие социальные вопросы решены.
– Я разве возражаю? У нас нет бездомных, голодных и раздетых. Основные потребности человека удовлетворены. Это так, не спорю. Более того, удовлетворены и культурные потребности. Любой достаточно способный человек может получить соответствующее образование. То есть каждому в этом отношении предоставлены равные возможности. Одаренным выплачивается крупная стипендия. Человечество, наконец, стало ценить мозги. Но это не все. Ты вот жил, насколько я знаю, в маленькой комнатушке, а другой имел виллу на берегу океана в двадцать комнат. Ты ел синтетическую пищу, а он уплетал за завтраком камчатских крабов. Повторяю, ты не испытывал ни голода, ни холода. Перед тобой были открыты двери всех музеев планеты, все ее библиотеки, но у тебя не было собственной яхты и длинноногой секретарши. Политически ты был равноправен с любым мультимиллионером и твой голос, переданный по персональному компьютеру в Центральный вычислительный центр, весил столько же, сколько и голос богача. И учти, что мультимиллионером он стал на вполне законных основаниях и его миллионы – это только малая часть от тех миллионов, которые он принес обществу.
– Он мог и наследовать их.
– Да, конечно. Но нельзя же отказать родителям в праве передавать свое имущество детям. Я хочу подчеркнуть, что в основном состояния создаются у нас законным путем. Это не результат финансовых махинаций или грабежа. Бандиты Каупони были исключением и понесли за это кару. Но не всегда можно отделить законно нажитое от незаконного. Единственное – это запретить частную собственность и передать ее государству. Но к чему это приводит, мы уже знаем. Поэтому я и говорю, что создается замкнутый круг, из которого нет выхода. Приходько в том прав, что человеческая природа не изменилась. Все социальные процессы идут на базе одной и той же биологической сущности человека. Человечество уже несколько тысяч лет твердит о равенстве, но по своей природе органически его не приемлет. Оно неоднородно. И если уравнять всех материально, вне зависимости от инициативы, то она исчезнет, а вслед за этим идет апатия и нищета. Труд только тогда является органической потребностью человека, когда он видит результаты, распоряжается и пользуется ими. Если же за него пользоваться и распоряжаться начинают чужие дяди, то человек уже трудится не по убеждению, а по принуждению и ничем не отличается фактически от древнеримского раба. И безразлично, кто выступает в роли рабовладельца – частный или государственный сектор.
– Было бы справедливее, если бы каждый человек начинал с нуля! – вмешался в разговор Александр.
– То есть дети не наследовали бы родителей? – уточнил его мысль Вальтер.
– Конечно. Ну, допустим, папаша – гениальный изобретатель или там еще что, неважно, а его сын – балбес и оболтус, пользуется всеми благами, которые он лично не заработал. Разве это справедливо?
– Это стало бы возможным, если бы не было семьи. Сократ так и предлагал. Он считал, что истинное равенство может быть только тогда, когда дети не знают своих отцов. То есть, предлагал установить групповой брак.
– За что и был казнен! – заметил Николай.
– Да, именно за это! Древние греки поняли, что отмена семьи приведет к хозяйственному краху. Официально Сократа казнили за развращение юношества, но я думаю, что они учли и экономические последствия такой реформы. Семья и собственность неразрывно связаны. Энгельс недаром объединил эти понятия. Правда, он мечтал о таком обществе, где в основу семьи будет положена только любовь. Это, конечно, красиво, возвышенно и делает честь нравственным представлениям Энгельса. Я не буду говорить о том, что любовь бывает скоротечной, как есть и любовь длительная, как говорится, до гробовой доски. Но нельзя строить общие выводы путем сведения огромного разнообразия явлений к единому образцу. Семья становится тогда семьей, когда появляются дети. А коль они есть, то появляется и забота о них. Ведь это естественно! Следовательно, на первый план выступают уже экономические интересы семьи, включая и экономические интересы детей. Если же, как ты говоришь, Саша, заставить детей начинать с нуля, то есть лишить их наследства, то общество вступит в экономические противоречия с семьей. А может ли существовать общество без семьи? Потом, давай коснемся моральной стороны дела. Если дети не наследуют своих родителей, кто их наследует? Общество? Государство? Но не выступает ли тогда государство в весьма отвратительной роли мародера, то есть обкрадывающего трупы? В таком варианте устройства общества теряются не только экономические интересы семьи, но и сама мораль государства.
– Итак, ты считаешь, что равенство невозможно? – подытожил Николай.
– Не считаю, а думаю. Я не склонен к категоричности заключений. Думаю, что политическое, гражданское равенство не только возможно, но уже достигнуто, что же касается материального, то при данной биологической природе человека – нет. Приходько… я не оправдываю его, но стараюсь понять… Приходько это положение, как он говорил, «усек». Поняв, что равенство в материальном положении невозможно, он, естественно, решил, что лучше быть «наверху», чем «внизу». Правда, попытался достичь такого положения незаконным, преступным путем, за что и понес наказание.
– У тебя, Вальтер, явная склонность пофилософствовать. Это национальная черта немцев.
– Как понимать тебя? Это что, хорошо или плохо?
– Хм… однозначно не ответишь… Иной раз бывало, что старушку Европу выворачивало наизнанку от ваших философских построений, как после похмелья. Но я не об этом. Почему все-таки ты думаешь, что нельзя добиться справедливого распределения общественного продукта?
– Охотно отвечу. Но скажи мне, что является критерием теории?
– Практика, Вальтер, практика!
– Вот и отлично. А практика говорит, что если общество поручит кому-то распределение общественного продукта, то этот кто-то начинает присваивать себе часть того, что доверило ему общество, и по мере того, как он входит во вкус такого положения, начинает присваивать себе все больше и больше, оставляя обществу то, что сам уже «сожрать» не в состоянии. Видишь ли, ошибка некоторых философов-социалистов заключалась в том, что они строили свои теории на допущении существования идеально чистых и бескорыстных людей, которым можно было бы поручить такое распределение.
– А ты не допускаешь, что этих людей можно держать под контролем общественности?
– Да вспомни же ты, Николай, как только у них появляется ключ от общественного богатства, они легко выходят из-под такого контроля и находят средства подавления любого недовольства со стороны общественности. И все опять сводится к неравенству. Неравенство создается за счет воровства и ограбления группой распределителей остального населения и в силу своей социальной противоестественности, чтобы удержать создавшееся положение, неизбежно приводит к тоталитаризму.
Увлеченные спором, друзья не заметили, как отклонились далеко на восток. Вместо сплошных лесных массивов под ними была ровная степь.
Первым заметил свою оплошность Николай и громко чертыхнулся. Он круто изменил направление полета.
– Философия никогда к добру не приводит. Вот из-за нее теперь придется делать крюк. Как я не заметил, что пересек Аттис?! Не хватает, чтобы мы пересекли устье реки Синченко, тогда прямым ходом прибудем в лагерь. Как тогда объясним Сергею, где это мы болтались почти двое суток?
– Кажется, мы еще не миновали устье реки Синченко. Там горы виднелись на востоке, а здесь ровная степь. Держи прямо на запад, а потом пойдем по течению Аттиса, – успокоил Николая Владимир.
– Я поднимусь выше, чтобы расширить обзор.
Вертолет круто пошел вверх. Небо было безоблачным. На высоте четырех километров далеко на западе показалась узкая лента реки. От реки на восток ползла тонкая длинная змейка.
– Что это такое? – недоуменно спросил Николай.
– Сейчас выясню! – Владимир стал настраивать объективы видеотелекамеры. Изображение никак не удавалось синхронизировать. Правый объектив почему-то заело, и он не хотел подниматься. Возможно, при посадке в лесу его механическая часть была повреждена. Устранить же в полете неисправность вынесенных наружу телеобъективов не представлялось возможным.
– Давай подлети ближе. Правый объектив что-то барахлит.
Вертолет круто нырнул вниз и стал приближаться к ползущей по степи змейке. Владимир оставил пульт управления испорченной телекамеры и взял в руки бинокль. До змейки оставалось километров пятнадцать.
– Кентавры! – сообщил он.
– А! – протянул Николай. – Старые знакомые. Сейчас я их пугану!
– Стоит ли? – попытался остановить его Вальтер. – Сергей говорил, чтобы мы не вмешивались.
– Я только немножко. Наглые существа!
Вертолет стал быстро приближаться к отряду кентавров.
– Ах, негодяи! – закричал Николай.
Вертолет пошел на снижение.
– Что там?
– Они гонят пленников. Сейчас я их! – Николай включил сирену и пронзительный рев огласил степь.
Кентавры, увидев летящее прямо на них чудовище, в панике бросились врассыпную, оставив связанных в цепочку пленников. Николай преследовал их километров десять, затем выключил сирену и посадил машину метрах в тридцати от колонны пленников. Те, как были, так и остались в цепочке, несмотря на то, что многие из них попадали на землю от ужаса.
Выскочившие из вертолета земляне направились к пленникам и увидели, что те не могли не то что бежать, но даже изменить положение. На шею каждого была надета рогатка, другой конец которой прикреплялся к шее второго, и так далее. Кроме того, руки каждого были вывернуты назад и туго скручены веревкой, второй конец которой в виде скользящей петли был накинут на голову идущего сзади. Таким образом, если бы кому-то взбрело в голову попытаться развязать руки, он тут же затянул бы петлю на шее идущего сзади товарища. В цепочке Владимир насчитал тридцать мужчин и около сотни женщин.
Пока его товарищи освобождали пленных, он прошелся вдоль цепочки лапифок с надеждой встретить среди них Ореаду. Но все женщины были незнакомы ему, среди них не было ни одной, кто спасался с ним от Пифона в долине.
Освобожденные пленники тут же падали на траву, то ли от усталости и изнеможения, то ли от страха.
– Ну, что мы будем с ними делать? – кивнул Владимир на лежащих без движения освобожденных лапифов.
– Да ничего! Сейчас сядем в вертолет и оставим их. Придут в себя – побредут домой.
– А если кентавры вернутся?
– Вряд ли, я их так напугал, что они, наверное, и сейчас чешут по степи не останавливаясь.
– Эти напуганы не меньше.
– Ты бы не смог с ними поговорить? Успокой, скажи, что им от нас не будет никакой обиды.
– Попробую. – Владимир направился к кучке пленников. Некоторые уже отошли от страха и стали подниматься на ноги. Когда он подошел к ним, послышался тихий ропот. Ухо его уловило знакомое слово «Уран».
«Они принимают нас за титанов», – догадался он.
– Подойди ко мне! – выбрал он среди лапифов высокого мужчину, смелого на вид.
Тот подошел и хотел было опуститься на колени, но Владимир жестом удержал его.
– Далеко ли отсюда ваше селение? – спросил он.
Услышав родную речь, лапиф вздрогнул, но ответил:
– Два дневных перехода, господин.
– Вы сможете идти?
– Ты даришь нам свободу?
– Да, вы все свободны, можете идти домой!
Лапиф повернулся к пленникам и быстро прокричал им весть, но так быстро, что Владимир ничего не смог разобрать. Однако по радостным возгласам бывших пленников понял, что лапиф передал им его слова. Пленники стали один за другим подниматься на ноги.
– Как вы переправитесь через реку?
– Там на берегу остались вытащенные на сушу плоты, на которых нас перевезли кентавры.
В это время от толпы пленников отделились человек пять мужчин и быстро побежали на запад, к реке.
– Куда это они? – спросил Владимир, провожая их взглядом.
– Они спешат предать Кибеле тела павших мужчин и женщин, пока их трупы не сожрали дикие звери.
– А, понимаю! Это для того, чтобы они смогли возродиться к новой жизни.
– Ты же знаешь это, господин!
Из дальнейших расспросов выяснилось, что на селение напал большой отряд кентавров. Им не удалось захватить врасплох лапифов, однако силы были неравные. Женщины сражались наравне с мужчинами, и многие кентавры были убиты. Когда селение захватили, от отряда кентавров отделилась большая часть и унесла с собой тела павших товарищей. Остальные погнали пленных. Мужчины предназначались для принесения жертвы Кибеле, которую должны были совершить в селении кентавры.
– Вам придется сменить теперь место для поселения. Кентавры могут вернуться и перебить оставшихся в живых.
– Я это понимаю, господин. Мы уйдем дальше, к горам. Там, прав да, меньше дичи, но туда кентавры не показывают носа. Они помнят старое.
– Старое?
– Да! Когда-то там были такие же люди, как ты. Они перебили множество кентавров. С тех пор кентавры боятся там показываться.
– Ты помнишь это время? – недоверчиво спросил Владимир.
– Помню смутно, так как это было очень и очень давно.
– Сколько же тебе лет? – изумился землянин.
– Кто считает годы, господин? Только женщины, да и то несколько лет после выхода из дерева. Затем они тоже перестают считать. Зачем считать? Разве мы считаем волосы на голове или листья на дереве?
– Кентавры всех перебили?
– Нет, много женщин успели убежать и спрятаться в лесу. Мы сначала найдем их, а потом двинемся на новое место.
– Переселяйтесь немного к югу, – неожиданно для себя дал совет Владимир и пояснил: – Там, на юге, возле двух больших озер, которые соединяются друг с другом, у самых отрогов южных гор живет мое племя. Туда кентавры боятся заходить.
– Ты сказал, господин, что даришь свободу, а сам предлагаешь нам идти в рабство?
– Ты меня не понял. У моего народа нет рабов. Впрочем, поступайте, как знаете. Я не буду вас убеждать.
Лапиф поклонился и хотел было идти, но Владимир остановил его.
– Подожди. Скажи мне, в вашем поселке не было женщины по имени Ореада?
Лапиф задумался, потом спросил:
– Как она выглядит? У нас несколько женщин носили это имя.
– Она черноволосая…
Лапиф отрицательно покачал головой.
– Нет, такой среди нас не было. – Он хотел идти, но медлил. Было видно, что он хотел что-то спросить.
– Можешь спросить, – ободрил его Владимир.
– Ты с Урана? Мы думали, что вы все давно погибли.
– Нет, не с Урана. Я с Геи, – Владимир, сам того не понимая, назвал древнее греческое имя Земли.
– С Геи? – не проявляя ни малейшего удивления, переспросил лапиф. Было видно, что это имя ему знакомо. – Но ты сам титан?
– Нет, я житель Геи. Титаны, как ты сам сказал, давно погибли. А откуда тебе известно имя Геи?
– Гея – страна рабства, – печально ответил лапиф. – Туда титаны увозили лапифов и делали из них рабов. Они окружали наши селения и забирали всех сильных мужчин и красивых женщин. Они не мучили их, как кентавры, но мужчин заставляли служить себе, а женщин – рожать детей. Там, на Гее, не было амброзии, и лапифы быстро теряли силы и умирали.
– Откуда ты это знаешь? Разве ты был на Гее?
– Я не был, но у нас живет одна женщина, которая вернулась с Геи. Вернее, ее привез титан, который не захотел с ней расставаться. Титан умер, как и другие, когда Кибела обрушила на них свой гнев, а она осталась жива и пришла в свое племя.
К ним подошел Николай.
– Ну что?
– Представь, в их племени живет женщина, которая побывала на Земле много тысяч лет назад.
– Ты не путаешь?
– Нет, не думаю. Он знает древнее имя нашей планеты. Интересно было бы встретиться с этой лапифкой.
– Скажи, – обратился он снова к лапифу на его языке, – мы сможем повидать эту женщину?
– Отчего же нет, если она только жива. Мне кажется, она успела убежать вместе с остальными в лес. Если мы ее найдем, то ты сможешь с нею поговорить.
– Как вас найти?
– Мы будем жить на северном берегу большого озера, из которого вытекает небольшая река, впадающая в эту.
– Я знаю это место. Мы сейчас как раз туда направляемся. Я найду вас, – Владимир знаком отпустил лапифа.
Земляне подождали, пока отряд бывших пленников скрылся за горизонтом, и пустились в путь. Николай поднял вертолет повыше, чтобы обозреть степь. Кентавров нигде не было видно. С высоты полета они видели, как от берега реки отчалили плоты. Лапифы начали переправу.
– Ну вот, сделали доброе дело! – Николай вытащил пачку сигарет и, прикурив, с наслаждением затянулся.
Вальтер, который сидел сразу же за ним, недовольно поморщился и пересел на боковое сиденье.
– Доброе ли? – с сомнением произнес он.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что мы сделали доброе дело с точки зрения человеческого разума и человеческой морали, но…
– Что, «но»?
– Можем ли мы на свой манер судить о разуме и морали самой Кибелы? Сергей ясно сказал, что мы не должны вмешиваться. Может быть, наше вмешательство нарушает равновесие в этой системе?
– Ну, знаешь! Это уже слишком. По-твоему, мы должны были спокойно смотреть, как эти уроды гонят людей, как скот, чтобы живьем содрать с них кожу?
– Разве я осуждаю тебя? На твоем месте я сделал бы так же, но…
– Опять это «но»! Как вы, немцы, любите все взвешивать, все заранее рассчитать.
– Разве это плохо?
– Это хорошо, но иногда становится противно!
Вальтер обиделся.
– Мне, может быть, противна ваша славянская безалаберность, но я стараюсь не замечать ее. Во всяком случае, не говорю о ней вслух!
– Друзья, вы что? – вмешался Владимир. – Стыдно! Прекратите!
– Ладно, прости меня, Вальтер. Я погорячился.
– И ты меня…
– Все-таки какой странный, жестокий и, я бы сказал, безнравственный мир, – подал голос из своего угла в кабине вертолета Саша. Он полулежал, прислонившись к тюку с палаткой, и, казалось, задремал, но, услышав разгоревшийся спор, проснулся.
– Непонятное всегда кажется странным, – ответил ему Вальтер. – И все, что не совпадает с нашими представлениями о морали, кажется аморальным. А между тем я бы не сказал, что этот мир так уж аморален, если принимать в расчет конечный результат.
– Что ты считаешь конечным результатом? – повернулся к нему Николай.
– Ты лучше смотри вперед, а то опять отклонишься от курса! Под конечным результатом я понимаю счастье.
– Ты считаешь, что этот народ счастлив?
– Несомненно!
– Счастье ребенка, который никогда не станет взрослым, – возразил Владимир. – Если согласиться с тобой, то любой дебил, который не сознает своей дебильности, тоже счастлив?
– Ты имеешь в виду отсутствие социального развития? Да, действительно, для цивилизации в целом это вроде дебильности для индивидуума, но ты слишком категоричен. Социальное развитие имеет причины – это своего рода вечный поиск выхода из нищеты. То есть для начала социального развития нужна нищета, голод, недостаток необходимых для жизни средств. Здесь же эти условия полностью отсутствуют. Ради чего должно идти социальное развитие? Оно здесь не нужно!
– Да, если система изолирована. Но если этот народ вступает в контакт с технически развитой цивилизацией, он беззащитен.
– Не так уж они беззащитны! Кибела, которая лишила их развития, достаточно хорошо их защищает. Где теперь титаны? Они исчезли вместе с их могучей техникой, а лапифы продолжают жить. Кибела дала им то, чего еще не достигла наша машинная цивилизация, – вечную юность и вечную жизнь. Что еще надо для счастья? Разве человек, который живет на почти голой, лишенной лесов и чистых рек планете, вынужденный ютиться в тесных комнатушках и есть синтезированную пищу, счастлив от того, что в его распоряжении триллионы киловатт энергии, ракеты со смертоносным грузом, способные уничтожить всю планету?
– Подожди, подожди! Ты сразу о бомбах. Но разве в этом суть человечества? А его культура, искусство, литература, музыка – это что же по-твоему?
– Все это только отражение социального развития, Николай, и если его нет, то излишним становится и отражение. Я бы сказал, что литература – основа всей культуры – это отражение конфликтов социального развития. И не только отражение, но и поиск их разрешения. Здесь же все атрибуты, сопутствующие социальному развитию, становятся излишними. Остается только то, что соответствует их уровню, их конфликтам. А их конфликты, помимо стычек с кентаврами, замыкаются на сексуальной сфере. Отсюда и чувственный культ Великой Матери Кибелы, с которым Владимир имел возможность близко познакомиться. Их оргии так же естественны здесь, как, скажем, посещение видеотек, театров, картинных галерей на Земле. Мы же не считаем зазорным просиживать часы в библиотеках или бродить по залам музеев. Почему же им, лапифам, считать зазорными их «игры» в честь своей Кибелы? Рытье же котлованов, с чего мы здесь начали, в представлении лапифов – верх аморальности и безнравственности. Сергей, если помните, говорил, что нам надо достичь взаимопонимания.
– С растительным разумом, а не с этими голыми донжуанами и мессалинами! – возразил Николай. – Не путай «божий дар с яичницей»!
Вальтер растерянно посмотрел на Николая, потом вдруг рассмеялся.
– Никак не могу привыкнуть к образным выражениям русского языка. Ты хочешь сказать, что я сравниваю слишком разные величины?
– Вот именно! Ты хочешь понять мораль высокоорганизованного сверхмозга на основе сравнения с моралью этих дикарей.
– Не такие уж они дикари. Но дело вот в чем. Ты согласен, что Кибела держит весь этот мир, в том числе и лапифов, под наблюдением и контролем?
– Конечно. Не сомневаюсь, что и наш разговор уже записан в ее памяти.
– Да, я совсем об этом забыл. Тем не менее скажу. Вряд ли Кибела терпела бы этот народ, если бы мораль его вызывала у нее отвращение.
– А у тебя вызывает отвращение мораль муравьев, например?
– Вот как ты ставишь вопрос?
– А почему бы нет? С одной стороны, люди на нулевом уровне развития, а с другой – мощный сверхразум.
– Да, но уровень развития нулевой – социальный, а не биологический. По биологическим характеристикам они не отличаются от нас. Муравья ты при всем желании не обучишь высшей математике, а лапифа, думаю, особого труда не составит. Мне кажется, я могу назвать ключ к взаимопониманию.
– Интересно!
– Это терпимость. Высшим проявлением разума является терпимость. Терпимость к иным обычаям, морали, терпимость к инакомыслию. И сдается, именно такого характера испытание нам предстоит. Насколько мы, люди, способны к терпимости.
– Ты совершенно прав, Вальтер! – поддержал его Владимир. – Я сам думаю так же. Отец мне всегда говорил, что высшим качеством разума является терпимость к инакомыслию, уважение к другому, непохожему на наш путь развитию. Мы вышли в большой космос, и он спрашивает нас: будем ли мы уважать и понимать системы с иными направлениями эволюции или же примемся кромсать их и переделывать на свой лад. Это экзамен на зрелость цивилизации. Мы должны понять других, не мешать им идти своим путем и в то же время помогать друг другу, объединив наши разумы.
ВСТРЕЧА С ОРЕАДОЙ
– Нас, кажется, встречают! – Николай посадил вертолет в километре от поселка. Время было позднее, и они решили отложить посещение пещеры титанов до утра.
Владимир выпрыгнул на землю и остановился, пораженный увиденным. К ним, крича и размахивая руками, бежали от поселка его старые знакомые по заточению в долине. Он всмотрелся и увидел среди них Ореаду. Волна радости с примесью пока еще неосознанного беспокойства охватила его. Он бросился к ней навстречу. Еще несколько секунд, и вот она – такая дорогая, близкая, родная. Ореада, в свою очередь, не могла произнести ни слова, только глядела на него снизу вверх огромными, как сливы, глазами.
Женщины обступили их кругом, смеялись, забрасывали вопросами, но он ничего не слышал и не понимал. Немного придя в себя, он вдруг обратил внимание на то, что стан Ореады снова стал стройным и гибким и вопросительно взглянул на нее. Она поняла его и покраснела от счастья.
– Где? – спросил он ее.
– В нашем доме. Спит. Мы, как услышали шум, решили, что это ты вернулся, выскочили из домов и побежали встречать. Я знала, что ты вернешься!
– Сын?
– Сын! Я же говорила тебе, что будет сын.
– Как назвала?
– Я еще не дала ему имени. Ждала тебя.
– Нет, вы только посмотрите. Какие красавицы! – услышал он рядом голос Вальтера, – Честное слово, каждая из них могла бы у нас на Земле претендовать на главную роль в Голливуде. У меня голова кружится. Я еще никогда одновременно не видел столько сразу… Это кто? Твои знакомые?
– Ничего себе! – подойдя к ним, удивленно присвистнул Николай. – Теперь я понимаю, почему ты не особенно спешил вернуться в лагерь. Может быть, ты представишь нас своим знакомым?
– Сейчас, сейчас, дайте мне прийти в себя. Для меня эта встреча так же неожиданна, как и для вас. Я ведь думал, что они или погибли, или ушли с фавнами. Впрочем, здесь не принято представлять мужчину женщине. Так что представляйтесь сами, – засмеялся он.
Тем временем лапифки оттеснили его спутников и окружили их плотным кольцом.
– Все! Я погиб! – услышал он возглас Николая.
– Надо бы покормить моих друзей, – Владимир вспомнил, что они с утра еще ничего не ели.
– Не беспокойся. Их покормят и без нас. Пойдем скорее в дом. Ты еще не видел нашего сына, – потянула его за руку Ореада.
По дороге домой она рассказала ему, как они очутились снова в долине. Воспользовавшись тем, что внимание фавнов было отвлечено, они бежали. Сначала все хотели идти домой в свой старый поселок, но потом, подумав, что если Владимир вернется, то будет искать их в долине, вернулись сюда. Они жили здесь одни четыре месяца. Ореада, а за ней вскоре и Перо родили мальчиков. Сына Перо тут же назвали Игорем. Ореада, как уже говорилось, ждала возвращения мужа.
Неизвестно, чем кончилась бы вся эта история, не обрати тогда Николай внимания на гладкую, отшлифованную поверхность скалы, что и послужило причиной их вторичного посещения долины.
– Я знала, что ты вернешься за мной, – сказала Ореада, входя в дом. Подойдя к кровати, она взяла на руки спящего младенца и торжественно протянула мужу.
– Твой сын…
Владимир взял крохотное тельце. Сердце сжалось от не испытанного никогда ранее чувства. Это была сложная смесь нежности, счастья, гордости и одновременно удивления и какой-то боязни. То было зарождение отцовского чувства, которое всегда приходит неожиданно, застает врасплох. Он вдруг понял, что это существо, которое только что проснулось и удивленно таращило глаза, для него самое дорогое на свете. Это было неожиданно. Женщина привыкает к своему будущему ребенку постепенно, она ощущает в себе зарождающуюся жизнь и уже до рождения привыкает к нему. Встреча с ним предопределена, и когда она слышит первый крик младенца, радость матери наполовину поглощается усталостью роженицы, и только когда ребенок прикасается ртом к ее груди, только тогда ее всю захлестывает новый прилив счастья и нежности.
Младенец заплакал, и Ореада, высвободив из-под тонкой туники грудь, стала кормить его. Малыш сразу же успокоился и аппетитно зачмокал. Насытившись, откинул головку и, хлопая ручкой по груди матери, довольно загудел.
Лишь сейчас Владимир понял, какое значение для него имеет рождение ребенка, его ребенка, его сына. Где-то в подсознании никогда не замолкало тягостное чувство своей собственной неестественности. Он загонял это чувство глубоко внутрь, усилием воли заставлял его молчать, но иногда оно прорывало поставленные барьеры, и Владимира охватывала тоска… Он знал весь механизм своего происхождения. Знал, что был моделью, затем эта модель была помещена в сформировавшийся, но лишенный психологической индивидуальности клонинг. Знал и старался забыть об этом. Иногда, наедине с собой – такое случалось редко, но все же случалось – начинал думать о своей истинной сущности и спрашивал себя: человек я или не человек? Это было мучительно. Особенно вечером, перед сном. Он старался заснуть, зная, что во сне мысли покинут его, но не мог, ворочался в постели до утра и только под самый рассвет забывался.
Рождение ребенка заставило его, наконец, поверить, что он – человек. Он понял теперь и переживания отца, который так радовался, ожидая рождения сына, настоящего сына, и его растерянность и горе при расставании с Эльгой. Ему стало ясно, что его отец переживал все время те же самые чувства, и теперь рождение его ребенка должно рассеять сомнения не только его самого, но и сомнения отца, сомнения, которые, он знал, тот испытывал.
«Надо сообщить завтра во время очередной радиосвязи отцу», – подумал он и тут же замер от вспыхнувшей, как искра, в сознании мысли: «Ирина! Как она воспримет? Что я ей скажу? Не говорить пока? Она сама узнает… лучше сказать… Ну, а что потом?»
Ореада тем временем уложила спать малыша, достала домотканое полотенце, которое они обычно брали во время купания на озере, перекинула его через плечо и вопросительно посмотрела на мужа. Во время их плена в долине они всегда перед сном шли на озеро. Эту привычку Владимир выработал у себя еще при жизни на острове. Каждый вечер, перед закатом солнца, они с отцом отправлялись на озеро и купались там полчаса. Потом отец исчез и долго не появлялся. Это случилось после посещения острова Бэксоном. Он отсутствовал несколько месяцев. Теперь Владимир знал причину его длительной отлучки, но тогда страшно тосковал и постоянно спрашивал о нем мать. Она не пускала его одного на озеро, а сестра не любила по вечерам купаться в темной, уже не пронизываемой лучами солнца воде. Она боялась. Когда вернулся отец, вечерние купания возобновились. После прохладной воды сон был крепким и нес особенную бодрость утром.
Ореада же воспринимала вечерние купания совсем по-другому. Для нее это было своего рода ритуалом, за которым должно следовать продолжение, и сейчас, видя, что он медлит, колеблется, удивленно смотрела на него.
Вода в озере была теплой, нагретой за день лучами щедрого солнца. Владимир отплыл немного от берега и лег на спину. Солнце уже зашло за вершины гор, на долину легла тень, небо же еще освещалось последними лучами и сохраняло прозрачную голубизну. Высоко над ним парили две пары больших черных птиц, высматривая добычу. Владимир любил эту пору суток. Мягкий, лишенный дневной требовательности свет. Спокойствие, ненарушаемое ни плеском волн, ни шорохом листвы. Так тихо, что слышно, как на противоположном берегу озера пришедшие на вечерний водопой олени пьют воду.
Со стороны поселка донесся приглушенный разговор, взрыв смеха, топот бегущих ног, затем все стихло.
Владимир лег на грудь и поплыл к берегу. Ореада уже вышла из воды и ожидала его, держа наготове полотенце. Пока он вытирался и одевался, стало совсем темно. На небе засветились звезды. Он уже привык к рисунку этих созвездий, тем не менее они казались ему, как прежде, странными. Над самыми вершинами гор, на востоке, занималась голубая, чуть-чуть мерцающая звезда. Она появлялась первой и горела ярко даже при полной луне, в свете которой другие звезды меркли и были едва различимы. Владимир еще раз, уже который, почувствовал, что этот мир, куда занесла его неожиданно судьба, – его мир, более близкий, чем Земля, более понятный, несмотря на свою странность и необычность. Все вдруг стало ясно. Все проблемы отступили, стали несущественными.
Ореада, как бы понимая его мысли, прильнула к нему. Он поднял ее на руки и понес.
ТИТАНЫ
Больше недели Сергей и его двадцать помощников находятся в долине. Они прибыли сюда, как только ему сообщили о случившемся. С собой они привезли мощный радиопередатчик, по которому вся полученная информация передавалась в центр связи с СС, а оттуда в мозг ее вычислительной системы. СС не отвечала пока, то есть не давала никаких указаний. Она требовала все новой и новой информации. Два раза космический катер совершал полет на «Гею», привозя оттуда необходимую аппаратуру.
В пещеру, открытую Николаем и Владимиром, входили с большими предосторожностями, одетые в космические скафандры, минуя срочно изготовленный стальной бункер, где при выходе скафандры облучались мощным бактерицидным излучением. Во втором бункере, соединенном с первым, снимали скафандры.
Пещера представляла собой длинную анфиладу залов. Все стены, полы и потолки были покрыты тем же сверхпрочным материалом, что и двери, которые с большим трудом удалось пробить магнитноимпульсной пушкой.
Залы пещеры фактически представляли собой склады вооружения. Здесь в образцовом порядке стояли различные установки. Некоторые из них были знакомы: это магнитно-лазерные пушки, ракеты ручного наведения; другие были непонятны, хотя одна из установок напоминала Сергею платформы, которые применяли свистуны на Элии. В одном из залов, по-видимому, библиотеке, хранились кристаллы с видеозаписью. Но не это было главное. В самом конце, почти в центре горы, в обширном зале в анабиозных камерах лежали люди. Не меньше ста человек. Они были живы. К камерам тянулись толстые шланги, по которым подавался какой-то жидкий состав. Энергообеспечение было запрятано где-то в глубине. Можно предположить, что это атомная электростанция. Несмотря на тысячи лет непрерывной работы, она еще не исчерпала свои энергетические ресурсы.
Лежащие в анабиозных камерах ничем не отличались от людей, разве только были несколько выше их ростом. Когда к ним присмотрелись, то обнаружили, что тело каждого покрыто мелкими бугорками. Владимир, первым обнаруживший это, вспомнил рассказ отца о вирусной эпидемии, которая унесла с собой посетивших планету титанов и олимпийцев, – такова была кара разгневанной Кибелы.
Судя по событиям того времени, вирус поражал пришельцев с Урана, но не трогал лапифов. Сразу же возник вопрос: как он обойдется с землянами? Будет ли так же смертелен для них, как для титанов? О самом вирусе пока ведь ничего не известно. Не исключено, что он сохранился на предметах, хранящихся в пещерах, на стенах, в воздухе…
Николая и Владимира в тот же день поместили в передвижной изолятор, доставленный в долину по частям вертолетами. К ним никого не допускали. Пищу подавали через люк, который нельзя было открыть с одной стороны, пока он не закрывался с другой.
Между тем в лагере шла напряженная работа. В корневую систему Кибелы стали подавать кодовые сигналы с надеждой получить информацию об эпидемии. Необходимо было точно знать продолжительность скрытого периода болезни, иначе Николаю и Владимиру грозила длительная изоляция. Просмотр видеозаписей все больше и больше настораживал Сергея. Это была странная цивилизация. Достигнув технического развития, о котором они, земляне, только мечтали, буквально утопая в роскоши и изобилии, она перешла все воображаемые границы развращенности и жестокости по отношению к другим цивилизациям, с которыми титанам удалось войти в контакт. А их было много. Может быть, если эти цивилизации еще сохранились, в их мифах и преданиях живет воспоминание о нашествии на их планеты титанов, как живет это воспоминание в легендах и мифах его родной планеты. Многое из того, что он почерпнул из видеотеки, соответствовало рассказу Урании.
Но Урания о многом умолчала, видимо, «стыдясь» за своих создателей. Даже свистуны теперь не представлялись Сергею столь ужасными. Те хотя бы имели какую-то высшую идею: покорение космоса разумом. Здесь же был сплошной цинизм. И вместе с этим высочайшее развитие науки, техники, искусства. Как может сочетаться все это? Просматривая видеозаписи, он видел танцы прекраснейших титанид, перед которыми любая земная знаменитость балета показалась бы неуклюжей хромоножкой. Он не мог сдержать возглас восхищения, когда перед ним возникли голограммы произведений искусства.
До сих пор Сергей был убежден, что развитие морали и нравственности идет параллельно с развитием разума и цивилизации, теперь же вынужден был признать, что глубоко заблуждался в этом вопросе. Он долго не мог понять, зачем народу, достигшему столь высокого уровня техники, понадобились рабы. Открытие каждой новой планеты и высадка на нее уранидов сопровождались обращением в рабство населения планеты, сценами жестокого подавления всякой попытки к сопротивлению. Только спустя некоторое время ему стало ясно, что для этого извращенного в своем развитии разума высшее наслаждение доставляло насилие над себе подобными – власть над телом и жизнью. Это была та же самая элита, модель которой описала Ольга в романе «Тупик», но только в космическом масштабе и без научно-технической деградации.
– И такая цивилизация, – рассуждал он, – создает условия для самоуничтожения. Разве появление Урании и полное непонимание развращенным мозгом значения этого события не привело цивилизацию уранидов к катастрофе? Что же управляет миром? Почему в конце концов торжествует целесообразность и, если так можно говорить. Правда? Коль скоро не принимать во внимание гипотезу Всеобщего Создателя, то тогда что? Что является в таком случае носителем этой Правды и не только носителем, но хранителем ее и высшим Судьей, в воле которого вершение судеб цивилизаций? Кто этот грозный судья, который выносит смертный приговор целым цивилизациям с такой же легкостью, с какой земной судья выносит приговор насильнику и убийце?
Он не мог тогда ответить на свой вопрос, но чувствовал, что ответ лежит где-то рядом, на самой поверхности, и как всякий великий закон природы – прост и, может быть, именно в силу своей простоты остается непонятым, а вернее, незамеченным.
В наушниках прозвучал сигнал вызова. Сергей выключил аппаратуру и пошел к выходу из пещеры. Снаружи его ждал Вальтер.
– Получена информация о скрытом периоде болезни.
– Ну?
– Всего четыре дня. Начало проявления – сыпь по всему телу, затем высокая температура и смерть в течение одной недели.
– Тогда надо освободить Николая и Владимира.
– Уже сделано.
– Где они?
– Владимир отправился домой.
– Я – к нему.
– Еще не все. Получена расшифровка некоторых записей, переданных СС. Телетайп еще продолжает их печатать. Ты можешь скоро просмотреть подробно все. Но вот что интересно (это я уже по своей специальности): вирус заразен только для людей с третьей группой крови и абсолютно незаразен для носителей нулевой и группы А. У Владимира, насколько я знаю, нулевая группа, у Николая – А. Так что они могут быть абсолютно спокойны за свое здоровье. И еще: я провел анализ групп крови местных жителей и был буквально поражен. Все они имеют нулевую группу и резус отрицательный.
– Ну что же, это соответствует тому, что мы знаем об эпидемии. Она не затронула никого из лапифов, а вот тем, кто имеет группу крови В, вирус реально опасен. Распорядись, чтобы все, кто имеет эту группу, немедленно покинули долину. На их место пусть прибудут люди с нулевой группой. Это уже легче. Что еще?
– В ряде кристаллов, тех, что нашли в стальном шкафу анабиозного зала, была зашифрована информация о генотипах титанов. В целом они идентичны нам, за исключением некоторого однообразия опять-таки по группам крови. Все они принадлежат к линии с третьей группой и отрицательным резусом. В одном из кристаллов была запись о самом вирусе. Вернее, часть той информации, которую успели добыть титаны. Вирус чрезвычайно термостойкий. Переносит замораживание, близкое к абсолютному нулю, и повышение температуры до 200 градусов. Все антибиотики, которые имели титаны, оказались бессильными. И вот еще что, – Вальтер заколебался, видно было, что он не решается сообщить Сергею что-то особенно важное.
– Говори! Я же вижу, что ты не все сказал.
– СС предупреждает, что существует вероятность занесения вируса на Землю.
– Что?!!
– Да! Вирус может принять на длительное время латентную форму и не проявлять себя. Дальше его поведение непредсказуемо. Неизвестно, на чем мы его можем занести на Землю. В своем организме, на одежде, с предметами… Это все, Сергей. Мы уже никогда не увидим Землю. Побывав в этой пещере, мы отрезали себе путь домой…
– Дело в том, – продолжал он после длительной и мучительной паузы, – что вернуться на Землю не смогут и те, кто даже не бывал в этой долине. Наши вертолеты совершали после вскрытия пещеры регулярные рейсы, свозя сюда необходимую аппаратуру. Мы даже не можем гарантировать стерильность «Геи», так как не раз посылали туда космический катер.
– Ведь я же знал об эпидемии, – проговорил Сергей с болью в голосе, которую он пытался безуспешно скрыть от Вальтера. – Зачем я разрешил Николаю вскрыть пещеру? Мне нет прощения…
– Перестань, Сергей. Ты ни в чем не виноват. Кто мог знать? Ведь прошли тысячелетия. Кто мог предположить такую стойкость этого вируса? СС не дает категорического ответа по поводу проникновения вируса в нашу среду, но и не может дать гарантии, что такого не случилось.
– То есть полная неопределенность…
– К сожалению…
– Ясно одно: мы не можем рисковать Землей. Но это еще не все. Мы не знаем, как долго будет нас терпеть у себя Кибела. Примирится ли она с нашим присутствием или же поступит так же, как поступила с титанами?
– Пока она нас терпела.
– Пока! Может быть, и терпела, так как знала, что мы ее покинем. Теперь же остается одно – вести себя так, чтобы наше присутствие не вызывало у нее недовольства. Но как? Ты можешь на это ответить? Мы и так вызвали ее недовольство тем, что рыли котлованы. Не случится ли, что наши действия, вполне естественные, будут восприняты ею совсем иначе? Вот что! – Сергей на секунду задумался и решительно продолжал: – Пещеру немедленно замуровать. Делать нам там больше нечего. Всю информацию, которая содержалась в кристаллах, мы успели передать в СС. Теперь она будет ее обрабатывать. А что за газ был в пещере, когда мы ее вскрыли?
– Наши газоанализаторы не сработали. Газ был слишком сложен по своей природе. Но ты обратил внимание на то, что растительность вокруг пещеры почти полностью погибла. Причем гибель произошла буквально у нас на глазах. Мы, к счастью, были в кислородных масках и на достаточном расстоянии от выхода. Через два дня в пещере не осталось и следов этого газа. У меня подозрение, что сработала какая-то скрытая автоматика, включившаяся при вскрытии пещеры. Ее как бы продуло кислородом.
– Это наводит на мысль, не содержит ли автоматика еще каких-то сюрпризов? К сожалению, мы не нашли искусственный мозг, который, я теперь уверен в этом, существует в пещере и, возможно, вел за нами наблюдение. Не даст ли он теперь команду пробуждения титанов? Что за этим последует – одному богу известно. Пещера наполнена оружием, большинство из которого нам совершенно непонятно. – Сергей явно колебался.
Продолжая разговаривать, они подошли к временному палаточному лагерю, разбитому в километре от входа в пещеру. Тут же стояли вертолеты, только что разгруженные от новых комплектов аппаратуры. Двое бойцов вынимали из пластикового контейнера «сторожа». Это был сверхчуткий прибор, способный улавливать любые изменения окружающего мира: температуру, содержание газов в воздухе, малейшие шорохи и т. д. Попадая в новую среду, он записывал в свою память ее характеристики и реагировал только на их изменения. Одновременно он анализировал причины, определял направление, откуда идет изменение, и передавал информацию своим хозяевам.
– Рональд! – узнал одного из них Сергей. – Будь добр, проследи, чтобы после помещения «сторожа» в пещеру бункеры были тщательно закрыты. Все посещения пещеры до особого распоряжения отменяются.
– Но там еще остались три контейнера с кристаллами видеозаписей. СС требует новой информации.
Сергей задумался на минуту, потом решительно приказал:
– Пока ничего не трогать!
– А нам что делать?
– Оставьте троих дежурных следить за «сторожем», остальные могут отправиться в поселок лапифов. Считайте это краткосрочным отпуском. Подожди! – остановил он парня, который бросился бежать, чтобы сообщить остальным приятную новость. – Подбрось нас с Вальтером в поселок, а потом вернешься за остальными. Я очень спешу.
Сергею не терпелось встретиться с сыном. Рождение внука он воспринял так, как и предполагал Владимир. Первым чувством было облегчение, как будто с души сняли постоянно давившую тяжесть. Впервые с того самого часа, когда он «проснулся» в незнакомой комнате института Сверхсложных Систем, он окончательно почувствовал себя человеком, а не «Оборотнем», как его прозвали неогуманисты.
Поглощенный мыслями о внуке, поспешно собирая в большой узел вещи, которые, по его мнению, могли понадобиться молодой матери, – его уже ждали у вертолетов участники экспедиции в долину, – он забыл про Ирину, которая стояла тут же, рядом с ним, и как-то жалобно наблюдала за его сборами.
– А… как же… я? – запинаясь, спросила она, уловив его взгляд.
Вопрос Ирины застал Сергея врасплох. Он беспомощно взглянул на нее и невольно развел руками. Это было жестоко. Сергей спохватился, но поздно. Ирина залилась слезами. Сергей тщетно искал подходящие слова. Ему стало до боли жалко эту молодую женщину, которую он привык называть дочкой.
– Успокойся, доченька, – как можно ласковее он стал утешать ее. – Что-нибудь придумаем, вот увидишь… – он сам не понимал своих слов. «Что она должна увидеть?» – спросил он себя и покраснел от собственной глупости.
Сквозь всхлипывания и бессвязные слова он уловил имя Приходько и сразу же насторожился. Дело в том, что Приходько пропал без вести. Его искали, но не нашли.
– Что Приходько? Что ты о нем знаешь? – настороженно спросил он.
Ирина, продолжая всхлипывать, сказала, что за два дня до отлета Владимира в долину Приходько приставал к ней и предлагал быть ее мужем на время отсутствия Владимира. Она решила, что предложение Приходько оскорбило мужа, и он решил поэтому ее бросить и специально отправился разыскивать Ореаду.
Зная вспыльчивый характер сына и его решительность, Сергей заподозрил неладное. Он вытащил чистый носовой платок и отер слезы с лица Ирины.
– Собирайся, полетишь со мной, – неожиданно для самого себя он принял решение, забывая, что не хотел ее брать, несмотря на все просьбы. И тут же пожалел снова, так как Ирина опрометью бросилась к себе наверх собирать вещи. Слова Ирины не на шутку встревожили и испугали Сергея. Если его сын виноват… то… – Сергей побоялся даже мысленно произнести чуть было не вырвавшиеся у него слова… ему показалось на мгновение, что он заглянул в черную пропасть, на дне которой лежало тело его сына. Видение промелькнуло и исчезло.
Все время полета до долины Сергей хмурился и молчал, не отвечая на вопросы спутников. Ирина, видя его состояние, притихла в углу на заднем сиденье.
Сергей с нетерпением ждал разговора с сыном и одновременно боялся его. Он знал, что на его вопрос сын скажет правду, какой бы она ни была и какие бы ни влекла за собой последствия для него лично. Знал также и о том, как ему придется поступить, если его сын действительно окажется виновным. И это угнетало. Сергею не хотелось признаться себе, но сейчас Ирина вызывала у него ненависть. «Проклятая баба! – мысленно обозвал он ту, которую еще недавно нежно называл „доченькой“. – Кто тебя, стерва, тянул за язык? Молчала бы! Неужели суждено во имя справедливости и правды отправить на заклание единственного сына? И когда? В тот самый момент, когда тот подарил внука!»
Сергей почувствовал страшную усталость. Усталость от жизни. Вдруг все, что с ним происходило в его долгом существовании: катастрофа на Перуне, концлагерь, трагическая гибель Эолы, страшный путь на гору, когда он шел, связанный вместе со своими детьми, чтобы быть сброшенным со скалы, приближение к нему, привязанному к стволу дерева, Джонни с горящей паяльной лампой в руках, мучительное пробуждение в реальном мире, наконец, ожидание смертного приговора в здании суда – все это навалилось сразу на плечи, и он впервые ясно почувствовал, что он устал. Он выполнит свои долг… но это будет его последнее действие. «Ольга, – мысленно позвал он свою жену, – поймешь ли ты меня и простишь ли?»
Под впечатлением нахлынувших событий и напряженной работы Сергей забыл, что Вальтер был в тот день с Николаем и Владимиром, и вспомнил об этом только сейчас, когда вертолет уже приземлялся.
– Где Приходько? – глядя в упор в глаза старого друга, спросил он, спрыгнув на землю.
По его тону Вальтер мигом сообразил, что надо говорить правду, и все рассказал, ничего не скрывая. Закончив рассказ, он с изумлением заметил, что вместо гнева Сергеи не может скрыть охватившей его радости. Хмурое лицо впервые за все дни посветлело.
– Мы не хотели тебя расстраивать… Потом нам было ясно, что ожидает Приходько, и поэтому, помня совместную борьбу, решили сохранить ему жизнь. Потом… – он заколебался.
– Ну, говори, что «потом»? – спросил Сергей, окончательно успокаиваясь и чувствуя, что покинувшие его было силы постепенно восстанавливаются.
– Все, несомненно, проголосовали бы за расстрел Приходько, но это бы произвело слишком тягостное впечатление. Прошло ведь столько времени. Конечно, он предатель, я не спорю…
– Как он воспринял наказание?
– С достоинством и, я бы сказал, с пониманием.
– Да, это похоже на Приходько. Он была храбрым бойцом, но не удержался… Совершил самое тяжелое преступление. – Сергей замолчал и долго думал, затем тихо сказал: – Может быть, это и к лучшему. Вы нарушили дисциплину, клятву… но в данной ситуации поступили правильно, сохранив ему жизнь. У него будет время подумать о своем поступке…
– Более чем достаточно, учитывая продолжительность жизни на этой планете.
Не в силах себя сдерживать, Сергей вдруг шагнул к Вальтеру и обнял его. Вальтер так и не понял причину проявленной нежности. Сергей потом часто ловил на себе его удивленные взгляды.
Только теперь, окончательно успокоившись, Сергей с новой силой ощутил тягу к внуку. Раньше, когда его сыну грозил суд и смертный приговор, он понимал, что не сможет выдержать взгляда еще бессмысленных глаз младенца, и эти глаза будут его преследовать всю жизнь, если, конечно, он сможет пережить смерть сына. Теперь все было позади, и он, махнув рукой Рональду, чтобы тот немедля отправлялся назад за остальными, быстро зашагал к поселку, держа в руках узел с подарками молодой матери.
Найдя дом Ореады по описаниям, данным Вальтером, Сергей поднялся на невысокое крыльцо и открыл дверь. Дом был пуст. Сергей оставил на грубо сколоченном столе узел с подарками и вышел. Постоял немного у дома, не зная, где искать его хозяев. Мимо проходила стройная лапифка. Увидев Сергея, она остановилась и широко открыла глаза от удивления. Действительно, по сравнению с другими землянами Сергей выглядел богатырем. Владимир был приблизительно такого же роста, может быть, чуть-чуть ниже, но по сравнению с отцом казался щуплым мальчиком. Из-за жаркого дня он, выйдя из дома, стащил с себя прилипшую от пота к спине рубашку и теперь, заметив, что женщина с нескрываемым восхищением рассматривает его, застеснялся и быстро надел рубашку снова. Женщина тем временем подошла почти вплотную и так же бесцеремонно продолжала изучать его с ног до головы. Это было слишком, и он рассердился.
– Чего смотришь? – строго спросил он.
– Пойдем ко мне? – просто предложила она, как будто речь шла о чем-то обыденном.
Из рассказов сына о жизни в долине Сергей знал о простоте нравов лапифов, но впервые так вот воочию убедился в их справедливости.
– В другой раз! – отмахнулся он от нее. – Мне надо повидать Владимира. Ты не знаешь, где он?
– А-а! – догадалась женщина. – Ты, наверное, его отец?
Сергей утвердительно кивнул головой и повторил свой вопрос.
– Иди по этой тропке, – она указала на едва заметную среди кустов тропу. – Он на берегу озера. Я только что оттуда. – И добавила: – Я живу в доме напротив. – Она указала рукой на небольшую хижину, крытую, как и все остальные, широкими листьями, похожими на пальмовые, положенными прямо на настил из тонких жердей.
Сергей не ответил и поспешил избавиться от незнакомки. Вскоре он очутился на песчаном пляже, сплошь усеянном обнаженными женскими телами. Сергей остановился в растерянности.
Повседневная одежда лапифок состояла из короткой туники, под которой они ничего не носили. Во время купания эти туники, естественно, снимались. Немного поодаль он увидел худощавую фигуру Николая. Он только что вышел из воды, и его сразу же окружила группа женщин.
Сергей пошел параллельно берегу. Поодаль на песке лежали двое. Вот один из них поднялся на ноги, и Сергей узнал в нем сына. Подойдя поближе, он с облегчением убедился, что на лежащей на песке женщине имеется узкая набедренная повязка. Заслышав шаги, Владимир обернулся и радостно вскрикнул, узнав отца. Они обнялись.
– Все обошлось, отец!
– Я знаю. Вальтер успел мне рассказать. А это, – он вопросительно взглянул на поднявшуюся с песка женщину, – насколько я понимаю, Ореада?
– Ну, здравствуй! – он протянул руку. – Поздравляю! А где мой внук?
– Спит в тени. Да вон он, – она показала на прибрежные кусты. Только сейчас Сергей заметил, что там на четырех жердях натянут тент из простыни, под которым на подстилке сладко спал младенец.
– Принимает воздушные ванны, – улыбнулся Владимир.
Сергей подошел ближе и опустился на колени возле спящего малыша. Тот ровно дышал, на лице время от времени мелькала еле заметная улыбка. Всмотревшись в черты его лица, Сергей вспомнил свой остров. Вот так же через несколько месяцев после рождения Володьки они с Ольгой лежали на морском пляже и так же под тентом из белой простыни, обдуваемый легким морским ветерком, лежал их сын.
– Он не простудится? – обеспокоенно спросил он подошедшего Владимира.
– Что ты! Здесь не знают, что такое простуда. Мне кажется, что ее вообще нет на этой планете. Во всяком случае, я о ней ничего не слышал. Как тебе понравилась Ореада?
– Что я скажу, Владимир… Красивая женщина… главное, чтобы тебе нравилась. Я вам привез кое-что для малыша и твоей жены… Оставил в доме.
– Спасибо.
– Как назвали?
– Сергеем.
Сергей опустил глаза. Ему было приятно. Он поднялся с колен и ласково потрепал сына по плечу. Ни слова об Ирине. Сразу же после прилета в долину Ирина исчезла. Сергея беспокоила их предстоящая встреча. Правда, сейчас ему не хотелось первому начинать разговор об этом, и он ожидал, что Владимир сам начнет его, но тот молчал.
Они отошли немного от тента и легли на песок чуть поодаль от Ореады.
– Я давно хотел с тобой поговорить, но не решался, – начал Владимир.
– Это твое личное дело. Как ты решишь, так и поступай, – ответил Сергей, думая, что тот хочет поговорить об Ирине.
– Ты так считаешь? – в голосе Владимира прозвучало облегчение с едва уловимой нотой обиды.
Сергей уловил эту интонацию и удивленно посмотрел на него. «Почему он думает, что я должен вмешиваться в его семейные отношения?»
– Ну тогда я скажу тебе, отец. Я давно решил остаться здесь и не возвращаться на Землю. Погоди, дай мне все сказать, – остановил он удивленный возглас Сергея. – Ты же сам говорил, что, забрав жену на Землю, я лишу ее молодости и бессмертия. Но не только в этом дело. Что я знаю о Земле? Я не смогу приспособиться к жизни на ней. Всю свою жизнь я провел с тобой и матерью на острове. Мне непонятна и чужда земная цивилизация. Здесь я чувствую себя как дома. Эта планета напоминает наш остров, к которому я привык… Я буду здесь не один. Со мною останется Вальтер. А может быть, еще кто-то из наших товарищей…
– Ты уверен в этом? – сказанное Владимиром было для Сергея неожиданностью. В другой ситуации он, возможно, возражал бы и даже возмутился, но теперь… теперь ситуация изменилась, и Сергей с интересом и облегчением воспринял сказанное сыном.
– Насчет Вальтера? Он сам это говорил.
– А другие?
– Другие? Честно? Не уверен, что многие, но те, которые взяли себе жен, останутся.
– Это хорошо! – отвечая своим собственным мыслям сказал Сергей.
На этот раз в голосе сына прозвучала явная обида:
– Ты рад, что мы расстанемся?
– Нет, сынок! Нет! Мы не расстанемся.
– Так ты, – обрадовался Владимир, – решил тоже остаться?!
– Остаться теперь придется всем нам. – Сергей рассказал Владимиру то, что он узнал часом раньше от Вальтера.
– Мы не только не вернемся, но и будем лишены связи с Землей. Мощность передатчика на «Гее» недостаточна, чтобы послать туда сообщение. И создать здесь мощный энергетический узел мы не можем. Так что Земля для нас навсегда теперь потеряна. Там даже не узнают, что с нами приключилось. Я вот думал, как сообщить эту новость товарищам, но ты меня немного успокоил. Может быть, действительно, они не воспримут мое сообщение как нечто трагическое.
– Вот и я, отец! – услышал он у себя над головой знакомый голос. Рядом стояла Ирина. Она подошла так тихо, что они не услышали ее приближения.
– Вот и хорошо, – он покосился на сына. Тот немного покраснел и опустил глаза, – доченька! – добавил Сергей, как обычно.
Ирина хотела что-то сказать еще, но ее прервал взрыв смеха и шум приближающейся к ним толпы. Весть о прибытии Сергея – отца Владимира, облетела весь поселок, и женщины, сгорая от любопытства, поспешили увидеть его.
– Здесь нам не дадут поговорить, – поднялся на ноги Сергей. – Может быть, пойдем к тебе в дом?
– Там сейчас слишком жарко. Потом, они и там нас не оставят в покое. Ты не представляешь, до чего они надоедливые!
– Мой прадед говаривал, – усмехнулся Сергей, – что если руки женщины не заняты работой, то ей в голову всегда лезут всякие такие мысли.
– Можешь себе представить, что здесь, на этой планете, они у них в голове постоянно. Знаешь что? Давай махнем на тот берег.
Не дожидаясь приближения любопытных дам, они вошли в воду и поплыли. Толпа на берегу издала разочарованный крик, остановилась. Посовещавшись, лапифки растянулись на песке и стали ждать.
– Нас взяли в осаду?
– По-видимому.
– Ничего. Сейчас должен прилететь Рональд с остальными ребятами. Думаю, это их отвлечет.
Противоположный берег озера, в отличие от южного, весь порос травой. Деревья подходили к самой воде. Испуганная приближением пловцов косуля шмыгнула в чащу леса. Из-под самых ног, шипя и извиваясь, выползла двухметровая змея в коричнево-зеленых разводах.
– Это не ядовитая, – успокоил отца Владимир. – Здесь их нет, только в горах.
– Я знаю, но не могу к ним привыкнуть. Змеи всегда вызывали у меня отвращение, – ответил Сергей, садясь на траву.
Владимир направился к растущему возле самого берега дереву и вернулся, неся в руках два больших, размером с дыню, золотистых плода.
– Попробуй, отец. Такие растут только здесь.
– Что это?
– Лапифы называют их рапами и очень хвалят. Мне и самому нравятся, только очень уж сладкие.
– Так как же у тебя с Ириной? – Сергей надломил плод. Он был сочным, но, как и предупреждал Владимир, чересчур сладким. – Пить не захочется?
– Вода рядом. Ты можешь ее спокойно пить. Мы все ею пользуемся. Когда вернемся на тот берег, скорее всего застанем их вдвоем. Они будут мирно разговаривать.
– И это все?
– Считай, что все. Здесь на эти вещи смотрят иначе, чем на Земле. Знаешь, если нам заказано вернуться, то ничего не остается, как самим стать лапифами… до некоторой степени… конечно, – поспешно добавил он. – Насколько мне известно, в твоей жизни уже был период, когда ты вынужден был принять нравы и обычаи приютившей тебя планеты.
– Ты об этом знаешь? – не смог скрыть удивления Сергей. – Мать?
Владимир кивнул, подтверждая его догадку.
– Там все-таки было иначе. Во всяком случае, уровень культуры и развития был значительно выше. – Сергей вдруг вскочил на ноги и стал яростно отряхивать ноги, по которым ползли рыжие муравьи.
– Ну и выбрал ты место. Рядом с муравейником, – упрекнул он сына, показывая на высившуюся в трех метрах от них двухметровую кучу муравейника. – Смотри, совсем как наши, земные, и такие же кусачие, – пожаловался он, почесывая ноги.
– Да, планета почти полная копия Земли. Тот же животный мир, что и у нас, только богаче. Кстати, я, кажется, смогу представить доказательство, что у нас в жилах есть капли крови и лапифов, которых титаны завозили на Землю. Здесь неподалеку в одном племени живет женщина, которая, как утверждают, побывала на нашей планете и вернулась сюда снова перед самой эпидемией. Она должна быть свидетельницей Троянской войны. Ты представляешь?
– Кстати, о титанах. Я хотел с тобой посоветоваться, что делать дальше. Отойдем только от этого муравейника…
– Я просмотрел часть видеозаписей…
– Ну и…
– Гнусное впечатление.
– Что-то вроде свистунов?
– Нет… хотя, да… Гнусность в богатейшем разнообразии. Это не оголтелый фанатизм, как у свистунов, с примесью расизма, а крайне развитая элитарность с безграничным цинизмом. Пожалуй, цинизм – это главная черта этой цивилизации, в общем-то достигшей, как ты знаешь, высочайшего уровня научно-технического развития. Цинизм здесь даже не прикрывается, как обычно в таких случаях бывает, высокой идеей. Отсюда можно сделать вывод, что элита достигла абсолютного могущества, при котором идея становится ненужной. Они были настолько уверены в своей сила, что не считали нужным морочить массам головы высокими принципами и сказками о прекрасном будущем. Они достигли этого будущего и создали элитарное общество, необратимое в своем развитии.
– Нечто вроде того, что было описано в «Тупике»?
– Не совсем. Там была создана элита политическая. То общество неизбежно деградировало в научно-техническом отношении. А здесь элита научно-техническая. Понимаешь, не интеллектуалов, а технической интеллигенции, хотя слово «интеллигенция» сюда явно не подходит. Скорее, это инженерная элита, элита повелителей техники, с явным пренебрежением к гуманитариям. В перспективе такая тирания опаснее, чем тирания политическая. Последняя захватывает власть обычно «воровским методом», путем обмана, и постоянно вынуждена скрывать свой обман, прикрываясь громкими лозунгами, обещаниями, потому что политическая тирания не имеет реальной силы, и как только обман раскрывается, эта тирания уничтожается возмущенным населением. Здесь же власть захватывается не обманом, а реальной силой, и эта сила постоянно увеличивается, поэтому тирания не нуждается в обмане населения и цинично заявляет ему: «Власть моя держится на силе, и если я поступаю так, а не иначе, то руководствуюсь при этом исключительно своим желанием и не намерена давать отчет в своих поступках кому бы то ни было». Вседозволенность становится нормой поведения. Сплошная роботизация делает человеческий труд ненужным. Огромная армия безработных, существующая за счет подачек со стола элиты, толпы слуг, жизнь и достоинство каждого из которых зависит от каприза и настроения господина, – вот и все социальное устройство этого общества.
– При первом посещении пещеры меня насторожило обилие оружия, причем оружия, явно превосходящего то, которым мы располагаем. Надо снова замуровать пещеру.
– Боюсь, что закрытие пещеры несет такую же опасность, как и оставление ее открытой. Мы не знаем, как отреагировал электронный мозг пещеры на наше посещение. То, что он зарегистрировал наше присутствие в ней, не вызывает сомнения. Я думаю, – высказал предположение Владимир, – что и попытка вывести электронный мозг из строя ничего не даст. Он скорее всего надежно защищен. Кроме того, если бы это даже удалось, то приведет к выходу из строя термоядерной электростанции. Кто знает, какой заряд она в себе содержит? Может быть, такой, что при взрыве разнесет планету на куски.
И вот еще что. Вряд ли мозг даст команду разбудить спящих. Это было бы равносильно их убийству. Но на таком уровне развития существует автономно действующее оружие с искусственным интеллектом. Не пустит ли его в ход мозг, если придет к выводу, что наши действия враждебны или хотя бы недружественны?
– Это вполне возможно. Ты прав. Надо исключить малейшую возможность такого исхода.
Сергей нажал браслет радиопередатчика, с которым он никогда не расставался, и вызвал дежурного.
– «Сторожа» уже собрали?
– Только что закончили введение программы и запускаем в пещеру.
– Отставить! Повторяю, бункера закрыть и никому больше туда не входить!
– Есть! Будет исполнено! – послышался ответ.
– Я тебя понял, – одобрил действия отца Владимир. – Мозг несомненно разгадает назначение «сторожа» и воспримет это как шпионаж, а следовательно, недружеское действие.
Их разговор прервал плеск воды, к ним кто-то плыл классическим кролем, опустив голову в воду и равномерно взмахивая полусогнутыми руками.
– Это наш пятиборец, – определил Сергей.
Действительно, скоро на берег вылез Николай.
– Что? Не выдержал? – с легкой насмешкой в голосе приветствовал его Владимир.
– Такого, как говорил мой знакомый из Одессы, ни один грузчик не выдержит.
– А как там Рональд с ребятами? – спросил, сдерживая улыбку, Сергей.
– Пока держатся! Там вас Ореада зовет обедать.
– Сейчас. Мы еще не закончили важный разговор.
– А О чем речь?
Владимир вкратце пересказал ему.
Николай только присвистнул.
– Вот то-то и оно!
– И что же мы будем делать?
– Вот сейчас думаем об этом. Если бы знать, что вложили титаны в программу мозга. Я имею в виду основные моменты, учитывающие создавшуюся тогда ситуацию.
– Судя по тому, – предположил Николай, – что мы уже знаем, эпидемия среди титанов на Кибеле произошла незадолго до катастрофы на Уране. Следовательно, титаны, лежащие сейчас в анабиозных ваннах, ничего о ней не знали и надеялись, что к ним придет помощь.
– Логично, – одобрил его Сергей.
– Как должны развиваться события дальше? – подхватил мысль Николая Владимир. – На Кибелу должен высадиться десант с Урана. Так как более чем вероятно, что на Уран пошло сообщение об эпидемии, они высадились бы только тогда, когда имели бы в своем распоряжении средство против вируса. Оставшиеся в живых на Кибеле сообщили своим соплеменникам, что ложатся в анабиозные ванны и ждут помощи. Отсюда можно сделать заключение, что электронный мозг пещеры может разбудить спящих только после получения условного сигнала-пароля. Сам же он самостоятельно сделать этого не может. Теперь проследим наши действия и возможную реакцию мозга. То, что просматривались видеозаписи, мозг может принять как вполне естественное действие спасательного отряда, который ищет информацию об эпидемии, необходимую для создания средств против вируса. К остальному мы не прикасались. Уверен, что в случае агрессивных действий со стороны посетителей пещеры, предположительно – олимпийцев, с которыми титаны находились в непримиримой вражде, электронный мозг получил приказ взорвать термоядерную электростанцию. То, что нам теперь известно о нравах этой цивилизации, не исключает такого варианта. Из этого следует, что нам пока ничего не угрожает.
– За исключением того, что мы будем жить на термоядерной бомбе, не зная, когда ей вздумается взорваться, – мрачно возразил Николай.
– Я смотрю, ты так спокойно отнесся к перспективе остаться вечно на этой планете? – удивился Сергей.
– А что же делать? Рвать на себе волосы? Кроме того, если копнуть глубже, то во всем виноват я. Я ведь затеял вскрытие этой пещеры…
– Но я разрешил, поэтому основная вина падает на меня.
– Давайте не выяснять, кто больше виноват, – предложил Владимир. – Поплыли назад. Вон, – указал он на противоположный берег, – Ореада зовет обедать.