На этот раз самка Пифона не остановилась на подъеме. Убегая по узкому карнизу, Игорь слышал, как она ползет за ним. За поворотом он остановился и крикнул сопровождающим его женщинам, которые помогали занести на склон части катапульты и снаряды к ней, чтобы они быстро убегали через тоннель в долину, а сам стал ждать. Он пожалел, что не взял с собой лук. Через некоторое время из-за поворота показалась огромная голова преследующей его змеи. Игорь никогда не видел ее так близко. Их отделяло всего метров десять. К счастью, змея не могла сделать прыжок, не рискуя сорваться в пропасть. Ее вертикальные продолговатые глаза уставились на человека, и Игорь почувствовал, как цепенеют мышцы, и он не может сделать ни шагу. Глаза змеи притягивали его, как магнит железо. Трехметровая голова между тем зависла над пропастью и, чуть раскачиваясь, обогнув уступ скалы, легла на карниз.

Сзади послышался панический крик. Кричала одна из женщин, пораженная увиденным. Она стояла метрах в двадцати позади Игоря, не успев скрыться за вторым поворотом, и все видела. Ее крик вывел Игоря из оцепенения. Он вздрогнул. Мышцы ожили, и он смог оторвать взгляд от уставившихся на него глаз. Повернувшись к Пифону спиной, он опрометью бросился догонять ушедших вперед женщин. И вовремя, так как, выпустив часть тела за поворот, змея заскользила по карнизу быстрее.

…Враг уходил. Еще мгновение назад казалось, что он, завороженный ее взглядом, сам двинется ей навстречу… Самка Пифона знала, что ни одно живое существо не может выдержать ее взгляда, приводящего в оцепенение и подчиняющего волю и желания. Не раз бывало, она скрыто подползала к стаду пасущихся антилоп и ждала, когда неосторожное животное встретится с ней взглядом. В этих случаях жертва сама медленно приближалась к ней, и самка, продолжая смотреть в расширенные от ужаса глаза жертвы, лениво открывала пасть и глотала ее. Если стадо не замечало гибели своего собрата, ей удавалось так подманить к себе двух, а то и трех животных. Но обычно стадо охватывал ужас, и оно в панике рассеивалось по степи в стремительном беге.

Карниз немного расширился, и змея заскользила быстрее. Затем карниз снова сузился. Самка не думала о том, как она будет возвращаться назад. Главное – проникнуть туда, в долину, она знала о ее существовании, хотя никогда здесь не была, она знала многое, знала и о том, что много лет назад эта долина была густо населена. Но это было так давно, что она не могла вспомнить, когда это было.

Несколько раз она чуть не сорвалась в пропасть, и понадобилась вся ловкость, чтобы удержать длинное громадное тело на узком карнизе. Врага не было видно. «Только кончится этот карниз, – думала она, – и наступит возмездие». Враг, поднявший руку на священного стража Кибелы, должен погибнуть. Она прислушалась, не звучит ли голос Великой Матери, но та молчала. Внезапно самка очутилась перед преградой и поняла, что дороги дальше нет. В глубь скал вел узкий проход, в который не могла влезть ее голова. Самка застыла на месте. Положение создалось критическое. Она не могла уползти назад. Это ловушка. Она поняла. Хитрые двуногие заманили ее сюда. Подняла голову и заглянула вниз, в пропасть. Та была так глубока, что дно скорее угадывалось, чем виделось. Внизу, под ней, парили две пары горных орлов. Она почувствовала жажду. Хотелось пить. Болело обожженное тело. В пылу преследования змея не чувствовала боли, теперь же тело горело огнем и саднило, малейшее напряжение мышц вызывало нестерпимую боль, похожую на ту, которую она испытала раньше в реке, перед тем, как напала на катер. Она все-таки попыталась ползти назад и тут же почувствовала, что часть ее длинного тела соскользнула с карниза и повисла над пропастью. С трудом ей удалось снова втянуть свои кольца и закрепиться на карнизе. Снова посмотрела вниз.

Орлы куда-то исчезли. Внезапно непереносимая боль пронзила ее с головы до хвоста. Она почувствовала, как острые когти впиваются в ее тело и рвут, выдирая куски мяса. Это была пытка. Она дернулась и чуть не свалилась в пропасть. На какое-то мгновение орлы – она знала, что это они, ее извечные враги, – оставили ее и взмыли в воздух, но вскоре снова опустились, уселись на нее и принялись за кровавое дело. Пытка усиливалась с каждой минутой. Откуда-то появились еще и еще стаи мучителей. Ее пожирали живьем. Самка Пифона не могла вынести такого позора. Она резко дернулась всем телом и, потеряв опору, свалилась в пропасть. Вслед за ней с пронзительным криком бросилась туча хищных птиц. Началось пиршество.

Вся трагедия не заняла больше часа. Игорь, который не покидал тоннель, был свидетелем гибели Пифона, и как только змея сорвалась в пропасть, выбежал из своего укрытия. Внизу все пространство было заполнено птицами. Казалось, они слетелись чуть ли не со всей планеты. Это был какой-то танец пернатых хищников. Стаи перемещались, словно черные волны, то поднимаясь вверх, уступая свое место другим, то с торжествующим клекотом падая вниз к праздничному столу. В их криках звучало торжество, и весть о нем летела все дальше и дальше, зовя на пир все новых и новых гостей. Оставаться на карнизе было опасно, так как огромные птицы едва не задевали его своими черными, поблескивающими в лучах солнца крыльями. Их светлые, почти прозрачные глаза с черными, как уголь, зрачками тяжело смотрели на прижавшегося к отвесной скале карниза человека. Игорь поспешил укрыться в тоннеле.

Весть о гибели змеи и освобождении долины привела всех жителей поселка в возбуждение. Женщины собирались кучками и горячо обсуждали событие и его предполагаемые последствия. Большинство стало требовать, чтобы Игорь немедленно вел их к своему племени. «Мы сможем догнать твоего друга сегодня же вечером, – говорили они. – Одному ему будет трудно добраться до своих». В этом был свой резон. Кроме того, Игорю явно хотелось предстать перед своими товарищами победителем страшного чудовища. Ведь это он заманил змею на узкий карниз. С другой стороны, Владимир взял с него слово, что тот будет, несмотря ни на что, дожидаться его в долине и не сдвинется с места.

Шум в поселке, между тем, нарастал. Десятка три женщин собрали свои нехитрые пожитки и толпой направились к выходу из долины. Игорь догнал их и стал уговаривать подождать до утра. Он было заикнулся о слове, которое дал Владимиру, но его не поняли. Что такое слово и почему его надо держать, до лапифов не доходило. «Слово – это ветер, – говорили они. – Кто держит слово, тот связан по рукам и ногам. Он дал слово в одних обстоятельствах, но ведь они могут в любой момент измениться. Зачем же давать слово и держать его, если это слово мешает принять правильное решение в изменившейся ситуации? Владимир сам обрадуется, если мы его догоним. Ведь вместе идти легче и веселее».

Еще месяц назад желание Игоря для всех женщин в поселке было законом, но после того как он побывал на жертвенной доске, его авторитет упал. С ним уже разговаривали на равных. Не то, что с его другом, слово которого стало законом для всех. Владимир – вождь. Игорь же – только спасенная им жертва. Оставляя Игоря одного с женщинами, Владимир не учел этого обстоятельства. Его авторитет мог быть восстановлен, если бы он убил одну или двух возражающих ему женщин, или ударил, но Игорь был неспособен к такому поступку. Вполне адаптировавшись к одной стороне жизни этого народа, к его легким нравам и обычаям, он не мог воспринять другую его часть, по которой жизнь и достоинство женщины имели весьма малую цену в глазах окружающих. Женщина являлась только предметом удовлетворения страсти мужчин, и ее жизнь представляла значительно меньшую ценность, чем жизнь воина. Женщин было много, так как даже кентавры, которые безжалостно уничтожали трупы убитых мужчин, стараясь свести на нет племя лапифов, ценили их женщин, а если те не выдерживали грубого обращения своих похитителей и умирали, заботливо предавали тела Великой Матери, чтобы на месте захоронения выросло новое дерево жизни, из которого выйдет молодая прекрасная нимфа.

Игорь этого не понимал и беспомощно метался от одной кучки шумящих, перебивающих друг друга лапифок, к другой, уговаривал, но от него просто отмахивались. Наконец он сдался и возглавил поход. Вышли часа за три до захода солнца и заночевали уже по ту сторону склона, в лесу.

Чуть свет толпа весело переговаривающихся лапифок двинулась в путь. Лес огласился смехом и криками. Подзывали отставших подруг, аукались, кричали, распугивая дичь далеко в округе. По дороге то и дело встречались заросли амброзии, и люди не испытывали голода. Игорь не мешал им шуметь, надеясь, что их крики услышит Владимир, если он не успел далеко уйти.

К вечеру следующего дня к ним присоединилась толпа диких фавнов. На привале фавны затеяли пляски, а затем, не стесняясь, набросились на женщин, поволокли их в кусты. Те не сопротивлялись. Игорь привык к таким сценам в долине и сам принимал участие в развлечениях своих волосатых веселых друзей. Но это были чужие, не свои, как он мысленно назвал, фавны, и, кроме того, он чувствовал ответственность за доставку женщин в лагерь. Хотел уже вмешаться, но его остановила Пера.

– Не вмешивайся, – тихо сказала она. – Их много, и они убьют тебя.

Пера, как и Ореада, ждала ребенка, и Игорь, с полным на то основанием, считал, что этот ребенок его. Он послушался и снова опустился на землю подле костра. Рядом с ними сидела Ореада, поминутно вздрагивая, когда видела, что кто-то из фавнов направляется к ним.

Игорь на всякий случай натянул тетиву на лук и вытащил из ножен нож.

Ночь прошла тревожно. Фавны бесчинствовали, и поляна то и дело оглашалась их гортанным хохотом. Утром Игорь заметил, что фавнов стало больше. Очевидно, услышав шум, они сбежались со всего леса. Теперь они спали, развалившись в живописных позах возле потухших костров. Участвовавшие в ночном разгуле лапифки спали тут же, даже восход солнца не разбудил их. Остальные были уже на ногах и ждали сигнала. Игорь поднялся, давая знак продолжать путь.

Осторожно, переступая тела спящих, чтобы не разбудить их, Игорь направился к краю поляны, где начиналась тропа, ведущая в покинутый поселок лапифов. За ним тихо, не разговаривая, потянулись женщины.

Когда поляна оказалась позади, Игорь ускорил шаг. До поселка лапифов оставалось два дневных перехода. Деревья здесь росли реже, и идти стало легче. Игорь уже подумал, что он избавился от непрошеных ночных гостей, как сзади послышался треск ломаемых веток и топот бегущих за ними. Женщины испугались и бросились в разные стороны. Рядом с Игорем остались только Пера и Ореада.

Фавны действовали, как опытные загонщики. Они разбились на две группы и стали сгонять женщин к тому месту, где остался Игорь со своими спутницами. На этот раз они были чем-то рассержены. Грубо тащили за руки упирающихся, время от времени отвешивая им оплеухи. На глазах Игоря один из фавнов с размаху ударил кулаком женщину в лицо, и та упала, обливаясь кровью. Не помня себя от охватившего его возмущения и ярости, Игорь натянул тетиву лука, и фавн упал рядом со своей жертвой, со стрелой, торчащей из груди. Поступок Игоря поначалу не был замечен. Фавны увлеклись преследованием и, только согнав большую часть сбежавших женщин, обратили внимание на лежащего неподвижно на траве своего товарища. Увидев в руках Игоря лук, они возбужденно загалдели и обступили его со всех сторон, опасаясь в то же время приближаться, так как заметили, что на тетиву легла вторая стрела.

– Уйдите с дороги! – крикнул им Игорь, поднимая лук. Фавны молча переглянулись и подошли на шаг.

– Уйдите! – снова потребовал Игорь, но те стали медленно приближаться.

Игорь выстрелил, и еще один фавн упал на землю. Второй раз ему не удалось спустить лук. Он бросил его на землю и выхватил нож. Воспользовавшись замешательством фавнов, собранные ими лапифки разбежались.

Игорь сражался до последнего. Уже трое из нападающих лежали на траве, истекая кровью. Однако врагов было слишком много. Игорь отступал к толстому дереву, надеясь прикрыть им спину. Он был уже рядом, как вдруг страшный удар обрушился ему на голову, и он потерял сознание.

Очнувшись, Игорь понял, что привязан к стволу поваленного дерева. Рядом пылал большой костер, вокруг которого стояли фавны. Увидев, что пленник очнулся, они радостно загалдели. Один из них приблизился к нему с заостренным суком. Страшная боль пронзила все тело.

Игорь умирал долго. Он старался сдерживать себя и не кричать. Только один раз из его груди вырвался слабый стон.

Фавны были недовольны. Принесенная ими жертва была неугодна Великой Матери, так как она не кричала. Зато пять избранных в жертву женщин вопили очень громко и долго. Может быть, их крики дойдут до Великой Матери, и она будет добра к своим детям.

Остатки жертвоприношения были оставлены зверям. И эти остатки увидел Владимир, когда подошел к костру. Только тщательно присмотревшись, он узнал в одной из жертв тело своего друга.

Сергей поднялся и выключил экран.

– Теперь вы знаете все. – Он обвел взглядом собравшихся в комнате друзей. – Вы убедились воочию, что каждый наш шаг, каждый поступок находится под наблюдением этого гигантского растительного сверхмозга. Мы не можем от него ничего скрыть. Даже самые интимные подробности нашей жизни, как и всего живущего на этой планете, фиксируются в его памяти.

Владимир невольно покраснел. Хотя Сергей, увидев на экране сына в объятиях молодой лапифки, нажал кнопку ускоренного считывания, и кадры замелькали так, что нельзя стало понять, что там происходит, догадаться было нетрудно, и он поймал на себе сочувственно-насмешливые взгляды. Впрочем, краснеть во время демонстрации записей пришлось не ему одному.

– Если и были сомнения, – продолжал Сергей, – что мы имеем дело с разумной растительной системой, то они окончательно развеялись. Хорошо, что нам с Вальтером пришла в голову счастливая мысль снять потенциалы с третьего слоя корневой системы и послать их в СС. Через некоторое время мы получили от нее программы частотно-импульсных команд, стимуляция которыми этого слоя давала сигналы для считывания информации с памяти растительного мозга. Мы знаем в настоящее время если не все, то очень многое. Знаем и его происхождение. Это пришелец из космоса. Пришелец в том смысле, что на планете биосфера и соответствующие ей формы жизни идентичны формам жизни на Земле. Носителями разума здесь были люди. Они находились в ранней стадии дикости. Занесенные из космоса споры попали в идеальные для них условия. Постепенно новые растения завоевывали сушу и океаны. Пришелец имеет несколько иную структуру ДНК. Она, в отличие от известной нам двойной спирали, – тройная. Это мы установили еще раньше. Меня удивило несоответствие между ДНК животного и растительного мира планеты. Это и послужило подозрением внешнего происхождения растительного мира. Откуда явился пришелец в нашу Галактику – не ясно, и, может быть, мы никогда об этом не узнаем. У меня есть сведения, что форма самоорганизации растительного мира уникальна, ее больше нигде нет в обозримом Космосе.

Как произошла ее самоорганизация и как она стала разумной – можно только предполагать. Вот одна из гипотез: в программе трехмерной ДНК было заложено образование обширных корневых сетей, дающих возможность быстрого обмена и анализа информации. Став разумной, данная система выяснила, что она – не единственный разум на этой планете. Перед ней встала дилемма, как поступить? По-видимому, она поняла, что дальнейшее социальное развитие лапифов неизбежно приведет к машинной цивилизации и повреждению биосферы. Это было бы равносильно созданию условий гибели растительного разума. И система лишила человека возможности социального развития.

– Какая жестокость! – послышался голос. – Нельзя ли нам исправить положение?

– Подождите. Да, этот разум придумал очень действенный способ остановить развитие, но при этом дать разумным существам компенсацию: освободить их от необходимости трудиться, то есть, выражаясь языком Библии, добывать хлеб насущный в поте лица своего. Он дал человеку обилие пищи. Вкусной, полезной, которую он может брать сколько хочет, стоит только нагнуться.

– Это не компенсирует прекращения развития, – возразил тот же голос.

– Не спешите. Компенсацией послужило другое – бессмертие! Согласитесь, что это существенная компенсация. Разум создал амброзию. Кстати, мы подвергли ее состав тщательному анализу. И знаете, что мы там обнаружили? Среди массы алкалоидов этого растения есть гормон, стойкий к пищеварительному соку и всасывающийся в кровь без изменения, который почти – я подчеркиваю, почти, потому что он значительно более эффективен – идентичен гормону вилочковой железы. Так как у нас здесь не все имеют биологическое образование, то вкратце поясню. Старение организма является результатом, главным образом, накопления ошибок в синтезируемой ДНК во время деления клеток. Это соматические мутации, то есть мутации клеток тела. Имеются специальные клетки, носящие название тимус, которые очищают организм от таких мутаций. Известное в прошлом заболевание СПИД протекало с ускоренным старением из-за того, что эти клетки поражались вирусом. Они в течение жизни не восстанавливаются, так как вилочковая железа атрофируется в раннем возрасте, а для своей дифференциации клетки Т-лимфоцитов должны пройти через нее. Таким образом, по мере истощения Т-лимфоцитарной системы организм теряет контроль за своей внутренней генетической чистотой, стареет и погибает. Амброзия же способствует восстановлению Т-лимфоцитарной системы и тем самым предохраняет от старения. По-видимому, так действует весь комплекс алкалоидов амброзии, и мы со временем его изучим и попытаемся создать искусственно, если удастся…

– И получим бессмертие?

– Не знаю. Но думаю, что нет. Мы сможем продлить биологическую жизнь и молодость, но не до бесконечности, как здесь. Мне кажется, для этого необходимы еще какие-то важные условия. Далее – большой интерес представляет так называемое возрождение человека из дерева. Труп погибшего зарывают в почву, то есть в мозг системы. Она, естественно, имеет доступ к индивидуальной информации, и, при ее мощностях и возможностях, нет ничего удивительного, что она может своими методами воссоздать индивидуальность, а может быть, даже исправить при этом некоторые генетические ошибки. О возможности последнего говорит физическое совершенство жителей планеты.

– Особенно их женщин! – послышалась реплика.

– Согласен. Хотя, – пошутил Сергей, – еще не имел возможности убедиться. Конечно, – продолжал он, – мы не можем пойти на такой эксперимент, который предусматривает вскрытие кокона. Это было бы бесчеловечно, и мы не имеем права это делать. Впрочем, для нас он и не имеет существенного значения. Как вы знаете, ни одно растение отсюда не сможет прижиться на Земле.

Как развивались события дальше? Дав человеку бессмертие, Разум, будем его так называть для краткости, должен был учесть и последствия, которые выразились бы в безудержном росте населения и привели бы к тому же результату, что и машинная цивилизация. Поэтому он резко ограничивает рождаемость, делая мужчин этой планеты бесплодными. Бесплодие, безусловно, связано с мужчинами – это вытекает из того, что титаны да и земляне способны оплодотворить местных женщин. У потомков мужского пола таких браков способность эта сохраняется на два-три поколения, а потом тоже исчезает.

– Ну, а откуда появились кентавры?

– Эту загадку СС тоже разгадала. Кентавры были созданы Разумом этой планеты.

– Какой смысл?

– Был смысл, если считаться с интересами растительного разума. Судя по всему, центр агрессивности у лапифов развит не меньше, чем у землян. Рано или поздно это привело бы к соперничеству между племенами, войнам, а если к войнам, то и к государству. А государство неизбежно привело бы к развитию оружия и, следовательно, к машинной цивилизации. Кентавры послужили средством выполнения двух задач: первая – регуляция численности лапифов, а вторая – наличие постоянной угрозы со стороны разумного, но биологически совершенно чуждого вида. Эта угроза мешала развитию соперничества между племенами лапифов. Повторяю, цель системы заключалась в том, чтобы во что бы то ни стало избежать машинной цивилизации, чего она и добилась. Должен сказать, добилась сравнительно гуманным способом.

– Почему «гуманным»? – возразил Николай. Он поднялся со своего места и возмущенно заговорил: – Мы только что были свидетелями сцен, которые не могут восприниматься иначе как ужасающая жестокость и, я бы сказал, распущенность и безнравственность.

Сергей усмехнулся.

– Скажи, Николай, разве человек не проявил жестокость к остальному миру, уничтожив большую часть животных и растительных видов во имя своих экономических интересов? Не превратил ли он часть суши в пустыню и не довел ли он биосферу Земли в конце XX века до катастрофы? Здесь же Разум не тронул ни одного животного вида. Потом, мы имеем дело с совершенно другим Разумом, и его понятия о морали, так же, как и понятия о жестокости, отличаются от наших. Следует ли нам подходить к оценке этой системы с нашими мерками? Нравственность растет с уровнем социального развития. Здесь же он почти нулевой. Хотя уже при объединении лапифов в племена уровень нравственности значительно повышается. Если сравнить поведение оседлых лапифов и диких фавнов, то эта разница представляется ощутимой.

– Мне кажется, у них слишком гипертрофирован половой инстинкт. Здесь нет логики. Если Кибела хотела ограничить рождаемость, не проще было бы ей подавить этот инстинкт?

– Но тогда подавлен был бы и сам разум. Он не может развиваться без внешних побуждений, а половой инстинкт – одно из самых сильных. Вот подавление его, по конечному результату, было бы большей жестокостью по отношению к виду.

– И все же, – настаивал Николай, – такие воздействия на разумные существа бесчеловечны.

– Правильно, бесчеловечны. Мы имеем дело не с человеком, а с Разумом другой биологической природы. Мораль зависит в первую очередь от нее, затем уже от уровня социального развития. Скажи, кто же поступает более бесчеловечно: человек, который откармливает бычка с целью получения мяса, или Кибела, дающая лапифам бессмертие и вечную юность, но лишившая их возможности создания машинной цивилизации? Понимаю, нам, биологически не отличающимся от лапифов, становится обидно за наших собратьев, но так ли уж несчастливы они? Отец жены моего сына был современником Рамзеса Великого и погиб лишь сравнительно недавно.

– И все же это приношение в жертву человека… Вспомни, Сергей, Игоря! Наш долг цивилизованных людей…

– Остановись! – резко оборвал его Сергей. Последние слова Николая привели его в сильное замешательство. Владимиру показалось даже, что отец испугался.

– Я не меньше тебя переживаю и скорблю о судьбе Игоря и Синченко, но, – голос его зазвучал гневно, – ты же историк, Николай, и прекрасно знаешь, что наша цивилизация самая грязная из всех возможных цивилизаций в космосе. Нашел чем хвастаться! Цивилизованные люди! Да ты вспомни, что позволяли себе эти цивилизованные люди в течение своей многовековой истории, и жертвоприношения лапифов покажутся тебе детской забавой. Ты помнишь… в кремлевской Оружейной палате висит картина «Тризна Святослава». На ней русский воин держит за ноги грудного младенца и собирается его рассечь мечом, а у его ног, протягивая с мольбой руки, лежит мать этого ребенка. А ведь русские во времена княжества Святослава были более цивилизованы, чем лапифы. Лапифы не кормят врага жарким, приготовленным из его детей. Лапифы не гадают на рассеченном чреве беременной женщины, не пьют, как эликсир здоровья, кровь невинных младенцев, подобно Константину Великому, не принимают ванны из крови девственниц, не пожирают трупы своих жертв, подобно жрецам ацтеков или каннибалам Соломоновых островов… я уже не говорю о газовых камерах, о концлагерях – это продукты высших этапов цивилизации… Так что не надо лучше о цивилизации. – Он минуту помолчал, чтобы успокоиться, и жестко закончил: – Что бы там ни было, мы никогда не будем вмешиваться в уклад здешней жизни, нравится он нам или нет. Мы никогда не пойдем на колонизацию этой планеты, тем более, что уже имеется опыт, который закончился трагично для самих колонизаторов.

– Ты имеешь в виду титанов? – понял его Владимир.

– Да, именно их. Пока они прилетали сюда за амброзией, пока ловили лапифок в свои гаремы и увозили их на нашу Землю, Кибела терпела, но как только титаны стали здесь строить свои базы и города – она их уничтожила.

– Как она могла это сделать, ведь титаны обладали такой техникой, которая нам пока и не снится? – недоверчиво спросил Николай, справившись со своим смущением.

– Вирус! – коротко бросил Сергеи. – Вирус, против которого все средства медицины бессильны.

– Ты сказал, что они привозили лапифок на Землю, выходит…

– Да, так и выходит, – понял его невысказанный вопрос Сергей. – Мы сами являемся частично потомками титанов и лапифов. Отсюда странное совпадение имен и названий, а также разъяснение загадок многих мифов. Один из самых распространенных – это миф о длительной борьбе лапифов с кентаврами. Как видите, ничто не забывается бесследно.

– Итак, что мы решим? Покинем эту планету?

– Нет, мы останемся и будем пытаться найти взаимопонимание с ее Разумом. Мы живем в одном доме, имя которому – Космос. Каждая форма разума является величайшей ценностью. Общение между различными по форме разумными системами обогащает каждую. Мы как раз вступаем в ту пору развития, когда общение становится необходимым. Будем искать пути взаимопонимания. И в этом я вижу нашу основную задачу!

На этом экстренное совещание, собранное Сергеем, чтобы поставить своих друзей в известность о создавшемся положении, закончилось.

Владимир с отцом, когда все разошлись по домам, немного задержались в здании приемо-передающей станции. Сергей закрыл в шкаф кристаллы с записью видеоинформации, и они вышли вслед за остальными. Было уже поздно. Желтый свет луны освещал заснувший поселок. Кое-где в окнах еще горел свет.

– Ты напрасно так резко говорил с Николаем, – осторожно начал разговор Владимир. – Мне кажется, он немного обиделся.

– Ничего ты не понимаешь. – Сергей остановился, чиркнул зажигалкой и закурил сигарету. Сделал затяжку и, закашлявшись, тут же ее выбросил. – Фу, какая гадость! Как это Николай их курит? Дело вот в чем: пора понять, – повторил он, – что мы, все наши действия и слова, произнесенные нами, фиксируются и подвергаются анализу Кибелой, растительным разумом планеты. Нам надо дать ей понять, что мы не собираемся вмешиваться, не повторим ошибок титанов и ищем с ней только взаимопонимания. Надо, чтобы она нас поняла. Ее дело, захочет ли она иметь с нами отношения или нет. Если нет, то она даст нам сигнал в скором будущем. Но она должна знать, что мы не питаем к ней никаких враждебных чувств и подчинимся ее решению. Но ей самой в то же время должно стать ясно, что контакты и взаимопонимание возможны и необходимы.

– Ей-то какой смысл?

– Прямой. Хотя я больше не разговаривал с Уранией с тех пор, как мы высадились на Счастливой, я чувствую, что сейчас настало время создания в нашей Вселенной единого объединения Разумов. Помнишь, я рассказывал тебе о нашем разговоре с Уранией? Ей эта идея понравилась. Если учесть разницу в скорости течения времени, то она уже принялась за осуществление этого проекта.

Теперь представь себе, что мощнейшая разумная система, которую представляет собой Кибела, не входит в это объединение. Что тогда? Создается неравновесное состояние, которое может привести к несовместимости, отчего в равной степени пострадают и сама система объединенного Разума, и Кибела. Я не могу предсказать, во что выльются негативные последствия такой изоляции Кибелы, но что они будут, я точно знаю. Иначе быть не может! Интеграция должна быть всеобъемлющей.

– Но захочет ли Кибела подчиниться интегрированной системе Разума?

– Речь идет не о подчинении. Интеграция больших систем основана только на взаимопонимании, на целесообразности объединения, но не на подчинении. Это лишь малые системы на самых ранних этапах своего развития могут объединяться на основе подчинения и создания какой-то иерархии. Здесь это исключается полностью. Понимаешь, объединение на взаимопонимании возникает тогда, когда каждая система, входящая в объединение, достигает такой мощи, что может уничтожить все остальные. Это знаменует новый этап развития, когда рушится власть, в том числе и власть большинства. Мы ошибочно считали, что власть большинства – основа демократии. Это не так. Власть большинства может быть не менее отвратительной, чем власть элиты или авторитарного правления. Следовательно, при объединении на основе взаимопонимания каждая система, входящая в это объединение, сохраняет свою индивидуальную свободу. И иначе быть не может, потому что неизбежно развитие несовместимости и катастрофа.

Они подошли к дому. Сергей тут же направился в свой кабинет, где обычно спал на надувном диване, а Владимир поднялся наверх, в свою комнату. Ирина ждала мужа и еще не спала.

– Что ты так долго? – были ее первые слова. Она недовольно надула губы, но тут же рассмеялась и повисла у него на шее.

– Совещание! – Он подхватил ее на руки и понес к постели.

– Ой-ой-ой! Вы совсем не такие, как лапифы.

– Какие?

– Ну, совсем другие. Вечно вы спорите, говорите о непонятных вещах и мало уделяете времени и внимания своим женам. Лапифы другие, они не занимаются разговорами.

– Чем же они занимаются?

– В основном двумя вещами: танцуют и любят.

– И иногда дерутся.

– Ну, это редко бывает. Когда они из фавнов превращаются в культурных лапифов, то дерутся редко. Иногда, правда, поколачивают своих жен, но не сильно. А вы своих жен совсем не бьете, – поделилась она своими наблюдениями.

– За что же их бить?

– Ну, всегда есть за что. Такого не бывает, чтобы не было за что.

– Вот как? Интересно.

– Ты будешь ужинать? – Ирина сделала попытку подняться с постели, но Владимир остановил ее.

– Не беспокойся, я сам. – Он подошел к столу и поднял салфетки с тарелок.

Ирина все-таки вскочила с постели и села напротив, подперев кулаками подбородок. Так она сидела, не сводя с него глаз, пока он не покончил с ужином, затем убрала тарелки со стола и, открыв термос, налила ему чая. Чай был местного происхождения: сушеные листья развесистых деревьев, которые росли на южных склонах гор. По аромату и вкусу он почти не отличался от лучших сортов цейлонского чая на Земле. К нему Владимир пристрастился еще во время своего вынужденного плена в долине. Его особенно хорошо умела заваривать Ореада. Вспомнив о ней, он болезненно скривился и помрачнел. Ирина тотчас угадала его мысли и вздрогнула. Некоторое время они сидели молча.

– Забудь про нее. Она сейчас развлекается с каким-нибудь фавном…

– Зачем ты так?

– А ты как думаешь? Так оно и есть. Даже если она не хочет, как может слабая женщина противиться желаниям мужчины? Тебе надо ее забыть и больше не мучить себя воспоминаниями. Когда будет готов наш дом, ты приведешь к себе еще жену, а то и двух. Если хочешь, я помогу тебе. Я знаю здесь одну рощу…

– Перестань! Никого мне больше не нужно. У нас мужчина может иметь лишь одну-единственную жену.

– Хорошо, не буду. Хотя… – она замолчала, не решаясь продолжать.

– Что ты хотела сказать?

– Я хотела спросить, разрешается ли одной женщине у вас иметь несколько мужей?

– Еще чего? Конечно, нет.

– Я тоже так думаю. А один тут, когда тебя не было, предложил мне стать моим вторым мужем на то время, когда тебя не будет дома.

– И что ты ему ответила? – Владимир насторожился.

– Сказала, что спрошу у тебя разрешения.

– А он?

– Стал уговаривать меня, чтобы я тебе ничего не говорила. Потом сказал, что пошутил и быстро ушел. Но я видела, что он не шутил. Он говорил серьезно.

– Вот подонок! – Владимир не на шутку рассердился. – Ты его узнаешь при встрече?

– Конечно, он такой толстый, с маленькими глазками и рыжими усами.

«Неужели Приходько? Вот старый козел». Сообщение Ирины ошарашило его и расстроило. Уж от кого-кого, но от Приходько он этого не ожидал.

Он взял Ирину за руку и притянул к себе, посадил на колени и мягко, но внушительно стал объяснять ей, что подобные вещи строго-настрого запрещены и если еще от кого-нибудь поступят такие предложения, то она должна сразу сказать, что пожалуется мужу.

– Хорошо, так и сделаю. Но ты говоришь, что запрещены, а между тем…

– Что?

– Жена Вальтера имеет еще одного мужа, который приходит к ней, когда Вальтер уезжает, а сам Вальтер женат еще на Оксане, которая замужем за Сашей. Они еще тогда, когда встретились в лесу и целый месяц шли в лагерь… И не они одни. Многие ваши мужчины напоминают мне диких фавнов. Те никогда не разбирают, кто чья жена, и живут со всеми подряд. Неужели ваше племя тоже такое? У нас хоть не рождаются дети. А что будет у вас? Как ребенок узнает, кто его отец? Вот жена Вальтера беременна, но сама не знает, от кого…

Владимир покраснел от стыда. Ему, как представителю «высшей цивилизации», было досадно слышать такое от «дикарки», еще недавно «слезшей» с дерева. Но что он мог возразить?

– Все зависит от женщины, – наконец наставительно стал объяснять он. – Если женщина порядочная, она никогда не позволит такого…

– Ты очень много хочешь от женщины, – перебила его Ирина. – Женщина слабое и любопытное создание. Ее легко соблазнить. Потом, почему бы не доставить удовольствие мужчине да и себе тоже. У вас здесь все такие высокие и храбрые…

– Ты это серьезно? – не на шутку рассердился Владимир. Он отпустил Ирину и заходил по комнате.

– Не сердись, я ведь говорю не о себе.

– Надеюсь, – сердито буркнул Владимир, бросив строгий взгляд на жену. Та скорчила серьезную физиономию и внезапно звонко расхохоталась.

– Ты чего?

– Да так просто. Ты иногда, когда сердишься, бываешь очень смешной. Не всегда, конечно. Когда ты сражался с фавнами, то был сердитый и прекрасный. Я тебя очень люблю, – она подошла к нему и, обняв, стала целовать в губы и щеки.

– Давай спать, – предложила она.

Уже юркнув к нему под одеяло и прижавшись, она прошептала:

– Мне так хорошо с тобой. Но мне кажется, что все это, о чем я тебе рассказала, происходит потому, что у вас слишком мало женщин.

– Ты права, именно поэтому.

– Так за чем же задержка? Почему вы не приведете к себе их больше?

– Мы скоро улетим отсюда, и поэтому многие не хотят обзаводиться детьми.

– Никуда вы отсюда не улетите, – уверенно заявила Ирина. – Во всяком случае, ты останешься здесь, со мной. Я тебя не отпущу. Да ты и сам не захочешь улетать.

– Почему ты так в этом уверена?

– Я это знаю, – просто ответила она ему.

«А она права, – подумал Владимир, – мне совсем не хочется возвращаться на Землю. На свои остров я уже не попаду, а Земля мне совершенно чужая. Здесь же у меня есть Ирина. Отец прав, я не решусь увезти ее отсюда и лишить вечной молодости и бессмертия. Здесь же я сам, если верить тому, что я видел, буду жить долго, не старея. Решено! Я скажу об этом отцу. Не знаю, как он воспримет, но в конце концов должен меня понять».