Обо всем этом мы узнали только через несколько дней, когда из сочетания слухов и официальных радиосообщений сложилась более или менее цельная картина. Тогда же мы с Джейн просто поздравили себя с успехом. Перепуганный экипаж высадил нас у поворота на ферму, и автоцистерна уехала; а мы пошли, гордясь тем, что предотвратили трагедию, которая могла бы стоить многих жизней.

И пока мы шли, нас постепенно сковала какая-то неловкость. Мы отстранились друг от друга. Взглянув на Джейн, я увидел, что она идет, повесив голову, изучая пыльную дорогу, и как ребенок, шаркает ногами. У каждого из нас в голове рождалось невысказанное предположение, и никто не хотел произносить его вслух. Возможно, миссис Эрншоу решила бы нашу проблему, но она была занята подготовкой к собранию. Во всяком случае, я не хотел сейчас откровенничать с Джейн.

Но я знал ее и знал, что рано или поздно она заговорит о наших отношениях.

— Как на ферме? — непринужденно спросила Джейн. — Я там никогда не была.

— Ферма старая и довольно грязная, — ответил я. — Она нуждается в капитальном ремонте. Знаешь, каким становится дом, когда мужчина живет в нем один?

— Я заметила. — Джейн улыбнулась, и мне захотелось ударить себя. Она подошла ближе и взяла меня под руку. — Ничего, старичок, я помогу тебе прибраться. Не могу же я допустить, чтобы, находясь в бегах, ты жил в грязи.

— А как же собрание миссис Эрншоу? — спросил я в отчаянии. — Ты должна быть там. Ей понадобится поддержка. Я думаю, не пробраться ли туда мне. Тайно, конечно.

Она немного помолчала. Затем спросила сдавленным голосом:

— Ты действительно хочешь, чтобы я вернулась в поселок, Марк?

— Происходит много событий, — ответил я. — Нельзя думать только о себе. Мы должны быть в курсе.

— Но теперь все будет хорошо, — настаивала Джейн. — Миссис Эрншоу только скажет им, что нужно принимать порошок Минти — и все. Это просто. А к утру, возможно, о порошке объявят по радио, тогда все станет законно и согласятся самые упрямые.

— Я не очень в этом уверен, — я покачал головой.

Она вдруг остановилась, все еще держа мою руку, повернула меня лицом к себе, посмотрела в упор, и мне пришлось опустить глаза. Ее лицо порозовело.

— Это второй раз, — тихо сказала она. — Ты ловко ушел от ответа вчера вечером. И опять уходишь от ответа. Гораздо разумнее мне остаться с тобой на ферме. Ты сам знаешь, что мне не нужно возвращаться, но ты просто не хочешь, чтобы я была рядом.

— Неправда, хочу! — невольно вырвалось у меня.

— Из чего это видно? — воскликнула Джейн в отчаянии. Она отступила в сторону. — Я тебя не понимаю, Марк. Вчера вечером мне показалось, что, возможно, ты меня любишь. Я почти призналась, что люблю тебя, и, наверно, вела себя, как последняя дура. Потому что все не так просто, верно? Ты что-то скрываешь, и это стоит между нами. — Она испытующе заглянула мне в лицо, и я почувствовал, как ее разум осторожно касается моего. Я попытался взять под контроль свои мысли, но это было бесполезно. Ее глаза широко раскрылись.

— Это Шейла! — воскликнула она. — Боже мой, это все еще Шейла, хотя прошло уже полгода с тех пор, как она умерла. — Жестокость собственных слов дошла до нее, и голос неожиданно смягчился. — Прости, Марк. Мне не следовало так говорить. Шесть месяцев — очень мало… А ты… Как ты думаешь, ты сможешь когда-нибудь настолько забыть ее, чтобы полюбить меня? — Она говорила тихо, почти сама с собой. — Мы с ней, в самом деле, очень похожи, но у нее волосы были красивее. Миссис Эрншоу не ошиблась. Ты действительно видишь ее каждый раз, когда смотришь на меня, и у тебя от этого образовался какой-то комплекс вины. Посмотри на меня, Марк. Посмотри на меня честно.

Я покорно посмотрел ей в глаза.

Джейн отшатнулась и отвела взгляд.

— Да ты ее ненавидишь, — пробормотала она в замешательстве. — Ты любил ее, но случилось что-то ужасное, и теперь ты ненавидишь память о ней. Из-за этого ты боишься полюбить меня — из-за того, что невольно путаешь нас. Марк, ты не прав. В чем бы ты ни подозревал Шейлу, ты не прав. Я знаю, что она любила тебя, она мне всегда все рассказывала. Я бы узнала, если бы появился кто-то другой… Ты правда думаешь, что был кто-то другой? — Она смотрела в землю, но ее мысли безжалостно зондировали мой разум. — Ты почему-то думаешь, что в ту роковую ночь она с кем-то встречалась у Якорной Заводи… Ты не понимаешь, как она оказалась там одна ночью. Ты нашел что-то такое, из-за чего думаешь, что она была… что она была близко знакома с кем-то, что они были…

Она выпрямилась и открыто взглянула на меня.

— Наверно, мне следовало возненавидеть тебя за такие мысли о моей сестре, Марк, но я не могу. Мне тебя жаль: я ведь знаю, что ты ошибаешься, и когда-нибудь тебе станет ужасно стыдно. Прощай.

Я смотрел ей вслед, и одна часть моего сознания шептала, что это достойный финал, но другая часть плакала.

В Риверсайде стояла тишина, когда я прокрался вверх по склону к Куполу отдыха; горели немногочисленные уличные фонари, и я перебегал из одной тени в другую, как бездарный актер в триллере. Большинство домиков были погружены в темноту.

Добравшись до Купола, я увидел несколько человек, стоящих в дверном проеме, и за ними, в свете, лившемся через открытую дверь, спины многолюдного собрания, которое должно было скоро начаться.

Я проскользнул в ворота всего ярдах в тридцати от Купола и стал протискиваться через заросли колючек и кустов к дальнему скату здания, где изогнутый ряд освещенных окон давал хороший обзор. Боком, вдоль стенки, я подобрался к окну, ближайшему к трибуне, и осторожно заглянул внутрь.

Снизу окно было приоткрыто, и я хорошо слышал голоса. На трибуне сидели миссис Эрншоу, Том Минти, Билл Йонг, Джим Спарк, Джейн и неизменный его преподобие Е.Л.Борд. Миссис Эрншоу встала — очевидно, приветственное обращение его преподобия закончилось. Я пропустил его и не испытывал ни малейшего сожаления по этому поводу.

Однако я ощущал волны беспокойства и недоверия со стороны аудитории. Миссис Эрншоу еще не начала, а публика шаркала ногами, кашляла и сморкалась в платки. Это можно было отнести на счет речи преподобного, но я сомневался. Другое будоражило аудиторию: они собирались доказать, что с ними нелегко сладить.

Постепенно до меня дошло их общее желание: помчаться куда-нибудь вместе по полям — бездумно, подобно земным леммингам в период миграции, которые слепо движутся в одном направлении, даже если идущие впереди на глазах у них падают в воду или в пропасть.

Подобные волны я уловил, когда преследовали меня, но сейчас мысль об охоте не была направлена на какое-то конкретное лицо. Это меня беспокоило…

— Леди и джентльмены, я скажу кратко, — начала миссис Эрншоу; она тоже правильно уловила настроение аудитории. Все облегченно вздохнули. Сегодня мы стали свидетелями непродуманной попытки отравить нашу воду. К счастью, грузовик повернул назад, увидев силу противника. Мне кажется, мы имеем право сказать, что победа осталась за нами.

Она сделала хороший ход, похвалив их и поставив себя в один ряд со слушателями. Послышался гул самоодобрения. Враг не прошел. Риверсайд не погубили. Я прочитал это в их головах. Затем мне в голову пришла тревожная мысль. Кого конкретно они считают врагом? Неужели они полностью забыли об опасности, исходящей от Разумов? Я надеялся, что миссис Эрншоу не станет слишком уж продолжать свою теперешнюю линию…

Она не стала.

— Но мы не должны забывать об основной угрозе, — тут же добавила она, то есть о Передающем Эффекте, о Разумах в Дельте. Правительство, и это типично для него, не смогло справиться с задачей. Трагично, что в подобной ситуации власти способны думать только о разрушении — и разрушении таких масштабов, что оно угрожало навсегда уничтожить нашу жизнь!

Миссис Эрншоу сделала паузу для аплодисментов, и, к моему облегчению, они последовали.

— Мы, риверсайдцы, могли бы объяснить, что это обречено на неудачу. Мы уже попытались своими скромными силами справиться с Разумами, и трагический опыт убедил нас в ошибочности такого подхода. Мы все еще учимся на своих ошибках. И теперь, я думаю, можно утверждать, что все здесь присутствующие уверены: тактику нужно изменить. Это давно известно. Чтобы выжить в изменившихся условиях, мы должны приспособиться сами.

Я почувствовал, что беспокойство публики снова возрастает. Внезапно послышался громкий взрыв смеха юного Пола Блейка…

— Приспособиться, — торопливо продолжила миссис Эрншоу, — нужно лишь на короткий период, пока не минует угроза. Вы можете спросить: как? — (В этот момент кто-то, в самом деле, спросил: «Как?» — Громко и насмешливо.) — Я скажу вам. — Она со стуком положила перед собой мешок, поднялось маленькое коричневое облачко. — Ответ заключен здесь!

Среди нарастающего ропота и шарканья ног она кратко рассказала об открытии порошка и его влиянии на мыслительные процессы. Она старалась изо всех сил, она кричала, она умоляла… И все напрасно. Что-то пошло не так, миссис Эрншоу потеряла аудиторию.

Мне стало страшно. Я стоял под окном и потел, не в силах понять, что случилось. Исходившие от толпы волны не были враждебными; не было ни малейшей агрессивности. Просто они были настолько циничны и безразличны, что становилось ясно: присутствующие не собираются даже пробовать порошок. Это был роковой случай непоколебимой апатии. Тупого отказа от всякой попытки подумать о последствиях…

Разумы! Наверно, это устроили Разумы! Они влияли на восприятие аудитории, принимая на входе логичные рассуждения миссис Эрншоу и передавая их на выходе в искаженном и перемешанном с недоверием виде. Я и сам это чувствовал. Разумы не хотели, чтобы кто-то употреблял порошок. У Разумов имелись свои планы. Разумы не хотели терять контроль…

Миссис Эрншоу села. Она обменялась тревожными взглядами с Джейн, Минти и его друзьями. Во внезапно наступившей тишине встал и откашлялся его преподобие.

— Ну что ж, — начал он. — Я думаю, мы все согласимся, что у миссис Эрншоу появилась интересная идея. Я думаю, мы также согласимся, что неразумно увлечься ею — этой панацеей, которую миссис Эрншоу извлекла столь оперативно. Ибо что мы знаем об этом порошке, друзья мои? Изучен ли он? Кто знает хоть что-нибудь? Только то, что нам сказали. А что нам сказали? Что Тому Минти от него становится весело. Ну, что ж. — Он снисходительно рассмеялся. — Этого недостаточно, миссис Эрншоу. Все мы знаем юного Тома, и кое-кто знает на собственном опыте, что иногда ему становится весело. Я помню, как он и двое его друзей веселились два месяца назад и от избытка юношеского веселья разбили витраж в нашей церкви. В поселке мы видели и другие примеры вандализма. Заметьте, я никого не обвиняю, но могу сказать, не покривив душой, что у всех есть свои представления о виновниках. Хотя это и не их вина. Скажу откровенно, вина лежит на нас, на всех здесь присутствующих, ибо мы все — взрослые, которые позволили этим детям пристраститься к наркотику, отравившему их умы, подобно тому как правительство стремилось отравить наши воды.

Последовал взрыв бурных аплодисментов, усиленный топотом ног. На волне небывалого для него успеха его преподобие произносил главную речь своей жизни. Он был одержим…

— Ваши ли это идеи, Борд? — воскликнула миссис Эрншоу, вскакивая с места. — Или они пришли из другого источника — из Дельты? Чей же ум отравлен, Господи Боже?

В общем замешательстве я увидел, как его преподобие печально покачал головой и поднял руку.

— Миссис Эрншоу, — сказал он, когда аудитория стихла, — я прощаю вас за это, ибо вижу, что вы не в себе. Вас обвел вокруг пальца молодой человек, который сидит с нами на трибуне — и не вас первую. Все мы знаем, как умеет он убеждать, когда захочет. Вспомните; мы выбрали его в Комитет поселка. Но, к великому моему сожалению, я должен объявить об окончании этого собрания. Мы выслушали, что вы сказали, выслушали терпеливо. А теперь нам пора разойтись по домам. Я предлагаю каждому помолиться сегодня… За себя самих и за наш народ на всем побережье, за этих заблуждающихся людей, которых вы видите на трибуне… — Он смотрел прямо на меня, и я с опозданием понял, что попал в полосу света. Я отшатнулся обратно в тень, но его глаза уже злобно сверкнули… — и более всего за профессора Марка Суиндона, преступления которого мне нет нужды перечислять и который присутствовал на этом собрании тайно, как вор, не имея мужества, чтобы…

Окончания этой речи я не слышал, ибо уже бежал, спотыкаясь о кусты, прыгая через препятствия, мчась вниз по улице в свете фонарей…

За спиной я слышал звериное рычание преследователей.

Они гнались за мной по пятам до самого Мыса, однако в преследованиях не чувствовалось прежней оголтелости. Они все еще излучали жажду крови, но как-то вяло, как будто им самим это уже надоело. Я спустился по тросу подъемника, упал на покрытый галькой берег, столкнул весельную лодку, прыгнул в нее и погреб к «Карусели».

Вскоре над утесом показались их силуэты — немного, человек двадцать. Они покричали мне вслед и скрылись. Я взобрался на борт «Карусели», включил фонарик и начал обдумывать происшедшее. Во время прошлой погони я не сомневался, что их азарт усиливался моим страхом, который они прекрасно чувствовали.

Теперь, когда я был под действием порошка Минти, этого стимула уже не было. Тем не менее я чувствовал, что действует какой-то другой фактор. Получалось, что Передающий Эффект ослабевал. Получалось, что он уступал место прямому контролю.

В крошечном камбузе, размышляя над этой проблемой, я приготовил себе яичницу с ветчиной, потом вернулся на крышу кубрика и выключил свет. На случай, если мои преследователи, зная, что у Мыса лишь одна шлюпка, вернулись в поселок и теперь шли вниз по Дельте на моторке, чтобы возобновить погоню.

Я старательно прислушался, но не услышал ничего, кроме шума волн да всплесков выпрыгивающих из воды толстиков. Когда мои глаза привыкли к темноте, я смог различить промежуток между скалами у устья Дельты. Подняв глаза, я увидел редкостное, невероятное зрелище: облака разошлись, и в ночном небе тесной группой сияли все шесть лун Аркадии.

Они образовали нечто вроде полусапога — Бет, Далет и Вав в голенище; ступня, идущая под углом, состояла из Алефа, Гимеля и Ге. Море засверкало серебром, а зазубренные утесы залило сочетание черного и белого. Парящие над водой мяучки казались разбросанными по морю звездами, а в темной дали огромной серебряной тенью, лениво помахивая крыльями, летела с востока птица-бульдозер. Вид был неописуемо прекрасен, и я пожалел, что со мной нет Джейн…

Почти привычным уже усилием я сосредоточил свой разум, чтобы уловить чужие излучения. Их не было. Неразборчивый шепот мыслей поселка исчез. Единственное ощущение, которое я воспринял — какая-то непонятная благодарность, как будто я или еще кто-то оказал всем огромную услугу.

На минуту я подумал, что Разумы умерли, что они выполнили свою функцию. Молодь уплыла в океан, и теперь они распались, а их могущество исчезло.

Потом я вспомнил, как Разумы сорвали предложение миссис Эрншоу на собрании. Значит, они еще действуют; они могущественны, как никогда. Они еще не покончили с нами…

Птица-бульдозер повернула к берегу; одним взмахом крыльев она сманеврировала и, пролетев низко над лодкой, направилась к Дельте. У самого устья она плюхнулась в воду, взметнув серебряный каскад брызг. Я с интересом посмотрел на то место, где она исчезла; я никогда раньше не видел, чтобы птица-бульдозер ныряла. Но она так и не вынырнула…

Я слез с крыши кубрика и прошел вперед, чтобы закрепить якорную цепь надежно, но таким узлом, который при необходимости позволял быстро уйти. Удовлетворенный, я направился назад, и тут мой взгляд привлек еще один серебряный всплеск. Я перегнулся через борт, вглядываясь в воду. Ее усеяли белые перья, их несло течением мимо «Карусели». В глубине виднелось что-то еще…

Морс кишело толстиками, их темные тени двигались к Дельте. Тут были тысячи — видимо, все население моих загонов. Вначале я подумал, что их ведет голод. Вероятно, из-за последних событий Перс оказался не в состоянии кормить их, и во время прилива они сбежали, проплыв над сеткой. Это была катастрофа; не месяц и даже не год уйдет теперь, чтобы восполнить поголовье и возобновить различные эксперименты.

Между толстиками с пронзительными криками ныряли юнкеры, выхватывая рыб поменьше.

Потом до меня дошло. В Дельте толстиков ждала смерть. На моих глазах около устья заискрились воронки и замелькали треугольные плавники, и я снова уловил волны благодарности…

И опять вспомнил о леммингах.