Глава 10
Иржи Шакнахай был убит во вторник. Я смог выйти на работу только в пятницу. Была священная суббота, и по пути я собирался зайти в мечеть. Правда, было в этом что-то ханжеское. Подумав немного, я сообразил, что такой ничтожный человек, как я, никакой набожностью не сможет завоевать милость Аллаха. Конечно, это был самообман — ведь в молитве больше всего нуждаются как раз грешники, а не святые, — но я чувствовал себя человеком, слишком испорченным для посещения храма. К тому же Шакнахай явил мне пример истинной веры, а я подвел его. Сначала я должен был оправдаться перед ним в своих собственных глазах, а уже затем — в глазах Аллаха.
Жизнь моя напоминала океан: штиль и покой сменялись бурными волнениями. Не важно, что сейчас было относительно тихо; я знал, что вскоре попаду в очередную переделку. Всех я старался убедить в том, что предпочитаю одиночество и нести ответственность хочу только перед самим собой. Я хотел бы, чтобы это было похоже на правду.
Нужны были сила и уверенность — для борьбы с враждебными мне силами. Я не ждал помощи ни от лейтенанта Хайяра, ни от Фридлендер Бея, ни от кого на свете. В это утро пятницы никому не было до меня дела. По священным субботам работали в основном христиане, заменявшие религиозных мусульман. Конечно, присутствовал лейтенант Хайяр: в списке его любимых занятий посещение мечети занимало место после дантиста и налоговой инспекции. Я сразу же направился в его квадратную остекленную кабинку.
Вскоре он поднял глаза на субъекта, назойливо маячившего перед его столом.
— Что еще, Одран? — рявкнул он. Хайяр не видел меня трое суток, но сказал это так, словно я надоедал ему все это время с утра до ночи.
— Хотел узнать, какую работу вы мне приготовили на этот раз.
Хайяр оторвался от экрана компьютера. Он довольно долго смотрел на меня, кривя рот, словно разжевал гнилой финик.
— Ты льстишь себе, — тихо произнес он. — Ты вообще не входил в мои планы.
— Я только хотел предложить свою помощь в расследовании убийства Иржи Шакнахая.
Хайяр поднял брови, откинувшись на спинку стула.
— Каком расследовании? — недоверчиво спросил он. — Шакнахай был застрелен Полом Яварски. Большего знать не требуется.
Я с трудом удержался, чтобы не наорать на него.
— Разве Яварски у нас в руках?
— У нас? — переспросил Хайяр. — А кто это «мы»? Ты имеешь в виду — Яварски не обнаружен полицейским управлением? Действительно, это так. Но не волнуйся, Одран, он не ускользнет. Еще немного, и мы его сцапаем.
— Каким же образом? Город большой. Вы думаете, он сидит где-нибудь в комнате, ожидая, когда вы заявитесь с ордером на арест? Наверняка он уже в Америке.
— Добросовестная розыскная работа в том и заключается, что рано или поздно мы найдем его, Одран. А у тебя мало веры в нас. Я уверен, что он в городе. Мы уже стягиваем кольцо вокруг него, дело только за временем.
Мне не нравился его тон.
— Скажите это жене и детям Шакнахая, — сказал я. — Их воодушевит ваша уверенность.
Хайяр встал. Я вывел его из себя.
— Ты, кажется, в чем-то обвиняешь меня, Одран? — спросил он, тыча мне в грудь указательным пальцем. — Намекаешь, что я недостаточно добросовестно занимаюсь этим делом?
— Я не говорил этого, Хайяр. Я просто хотел узнать твои планы.
Он зло усмехнулся:
— Думаешь, у меня нет других занятий, кроме как выдумывать, как использовать твои выдающиеся способности? Мы прекрасно обходились без тебя последние дни, Одран. Но раз уж ты здесь, тебе надо чем-то заниматься.
Он снова сел за стол и пролистал кипу бумаг.
— Ага, вот. Я хочу, чтобы ты продолжил расследование, начатое вместе с Шакнахаем.
Меня не обрадовало это задание. Я хотел лично заняться поисками Яварски.
— Но ведь ты велел нам прекратить дело Абу Адиля?
Хайяр прищурился:
— Я ничего не говорил про Абу Адиля. Я велел закрыть дело. Я говорю об этом мерзавце Он Чонге, торговце детьми. Нельзя допустить, чтобы он ушел от ответственности.
Меня пробрал озноб.
— Но ведь Он Чонгом может заняться любой другой, — возразил я. — К тому же у меня есть особые причины интересоваться поимкой Яварски.
— Марид Одран — человек с особой миссией, да? Забудь об этом. Нет смысла шастать по городу в поисках убийцы Шакнахая. Тем более ты еще не доказал, что отдаешь себе отчет в своих действиях. Поэтому я даю тебе нового напарника, очень крутого парня. У нас не женский добровольнический клуб. Выполняй приказ. Или ты считаешь, что Он Чонг не стоит твоего драгоценного времени?
Я скрипнул зубами. Мне не хотелось заниматься Он Чонгом, но Хайяр был прав насчет важности этого дела.
— Слушаюсь, лейтенант.
Хайяр усмехнулся еще раз. Я снова едва удержался, чтобы не дать ему по морде.
— С этого дня ты работаешь в паре с сержантом Катавиной. Он тебя многому научит.
У меня перехватило дыхание. Из всех людей в участке Катавина я бы выбрал в последнюю очередь. Он был отменный брехун и лентяй. Если мы поймаем Он Чонга, то только благодаря мне, а не выдающимся способностям Катавины.
Лейтенант, казалось, прочел мои мысли.
— В чем дело, Одран? — спросил он.
— Если я скажу, в чем дело, ты изменишь свое решение?
— Нет, — ответил Хайяр.
— Так я и думал.
Хайяр вновь уставился в экран компьютера.
— Передай мой приказ Катавине. Жду в скором времени от вас хороших новостей. Вы с Шакнахаем уже здорово вспугнули этого негодяя, большое вам за это спасибо.
— Я сейчас же займусь этим делом, лейтенант, — пообещал я.
Меня поразила изобретательность Хайяра. Он умело отстранил меня от дел Абу Адиля и Яварски, поручив вместо этого непростое, но в то же время необычайно важное расследование. Я должен был выполнить два официальных поручения и наряду с этим вести свое собственное расследование.
Хайяр больше не обращал на меня внимания, и я, покинув его кабинет, направился на поиски Катавины. Я с радостью обошелся бы и без него, но такой ход событий не представлялся возможным.
Катавина также не обрадовался предстоящему сотрудничеству.
— Хайяр уже поставил меня в известность, — бубнил он мне по пути в гараж к патрульной машине. Катавина попытался уместить большой опыт своей работы в одну бессвязную лекцию. — Ты плохой коп, Одран, — сурово произнес он. — Наверно, из тебя никогда не выйдет полицейского. Я не хочу, чтобы ты подставил меня, как Шакнахая.
— Что ты имеешь в виду, Катавина? — спросил я.
Он повернулся и посмотрел на меня круглыми глазами:
— Догадайся сам. Будь ты тогда в ясном рассудке, Шакнахай остался бы жив, а я не шел бы сейчас рядом с тобой. Поэтому не мешай мне и делай только то, о чем тебя просят.
Я рвал и метал, но возразить ничего не мог. Чтобы добиться успеха, я должен был расстаться с Катавиной.
Мы сели в патрульную машину, и он долго хранил молчание. Я тоже особой разговорчивости не проявлял. Я решил, что мы вновь направлялись туда, где недавно орудовал Он Чонг. Может, на этот раз нам удастся вытянуть из тех хмурых типов что-нибудь полезное?
Однако у Катавины были другие планы. Он взял курс на запад, совершенно в противоположном направлении. Мы проехали мили полторы по узким извилистым улочкам и переулкам, пока наконец он не остановился перед ветхим жилым домом, самым высоким в квартале. Окна первого этажа были забиты фанерой, а дверь подъезда снята с петель. На стенах внутри и снаружи краской из пульверизатора были выведены имена и лозунги. В подъезде невыносимо воняло: долгое время им пользовались как уборной. Когда мы шли к лифту, под ногами хрустело битое стекло. Все покрывал толстый слой пыли и песка.
— Зачем мы здесь? — поинтересовался я.
— Увидишь, — отрезал Катавина. Он нажал кнопку вызова. Когда спустился лифт, я засомневался, стоит ли входить в него. Состояние дома не внушало мне уверенности, что тросы выдержат наш вес. Когда лифт спросил, какой нам нужен этаж, Катавина ответил: — Восьмой.
Мы ехали молча, не глядя друг на друга; слышалось только поскрипывание тросов.
На восьмом этаже мы вышли, и Катавина повел меня по темному коридору к комнате с номером 814. Он вынул из кармана ключ и открыл дверь.
— Что это? — спросил я, входя за ним в довольно грязное помещение.
— Полицейская комната отдыха, — сказал Катавина.
В квартире была большая гостиная, маленькая кухня и ванная комната. Мебели немного: дешевый журнальный столик, шесть стульев и кожаная кушетка в гостиной, небольшой голографический телевизор и четыре складные койки. На двух из них спали двое полицейских в форме. Я знал их в лицо, но не помнил фамилий. Катавина тяжело упал на кушетку и уставился на меня.
— Выпить хочешь? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
— Тогда принеси мне виски — на кухне, там найдешь и лед.
Я отправился на кухню и обнаружил целую коллекцию бутылок. Бросив в стакан несколько кубиков льда, я налил на два пальца японской водки и поспешил в гостиную, где вручил стакан Катавине.
— Итак, чем мы займемся? — спросил я, вспомнив полицейский девиз «защита и служба».
— Ты займешься службой, — сказал он, хмыкнув, — а я защитой.
— Защитой чего? — спросил я. Катавина презрительно усмехнулся:
— Собственной задницы. Я не хочу, чтобы меня пристрелили. Пока я тут, меня не достанут.
Я взглянул на двух спящих колов.
— И как долго ты тут пробудешь?
— До конца смены, — сказал он.
— Не возражаешь, если я возьму машину и поработаю?
Сержант взглянул на меня поверх стакана:
— Зачем, черт возьми, тебе это нужно? Я пожал плечами:
— Шакнахай никогда не давал мне водить машину.
Катавина посмотрел на меня, словно я спятил.
— Бери, но смотри не разбей. — Он порылся в кармане, выудил ключи и бросил их мне; — Приезжай за мной в пять.
— Есть, сержант, — сказал я и оставил его перед выключенным телевизором. Спускаясь на лифте в вонючий подъезд, я спросил себя, что же, собственно, собираюсь делать. Я был обязан разыскать нити, ведущие к Он Чонгу, но все чаще на ум мне приходил Шакнахай.
Вчера состоялись похороны, на которые я сначала не хотел идти. Я не знал, смогу ли выдержать это зрелище. К тому же, чувствуя вину, я понимал, что мне там не место. Предстоящая встреча с Индихар и ребятишками тоже не радовала меня.
Тем не менее в четверг утром я, собравшись с духом, отправился в небольшую мечеть, неподалеку от участка.
На церемонии было разрешено присутствовать только мужчинам. Я снял обувь и совершил ритуальное омовение, затем вошел в мечеть и занял место в задних рядах. Другие полицейские, как мне казалось, смотрели на меня с осуждением. Для них я был по-прежнему чужаком, на котором теперь к тому же лежала вина за смерть Шакнахая.
После совместной молитвы пожилой седобородый имам прочел проповедь и хвалебную речь, полную скучных расхожих фраз о долге, службе и отваге. От этих слов мне легче не стало, и я искренне пожалел, что пошел в мечеть.
Потом мы все встали и гуськом вышли из мечети. В природе была необычайная тишина, нарушаемая лишь щебетом редких птиц и лаем собаки. На высоком ясном небе сияло жаркое солнце. Легкий ветерок шевелил листву деревьев, но воздух все равно был горячим. Над мощеными переулками, неотвязный как туман, витал запах прокисшего молока. День был слишком тяжелым для всякого рода дел. У Шакнахая было много друзей, но сейчас, казалось, все хотели одного — поскорее попасть на кладбище и предать мертвеца земле.
Индихар возглавляла процессию, потянувшуюся из мечети к кладбищу. Она была одета в черное, лицо закрывала темная вуаль, на голове — такой же платок. Вероятно, и она задыхалась от жары. С испуганными и растерянными лицами шли рядом ее трое детей. Чири сказала мне, что у Индихар недоставало денег, чтобы уплатить за место на кладбище Хаф-аль-Хала, где были похоронены родители Шакнахая, и что Индихар не захотела занять ни у меня, ни у нее. Поэтому Шакнахай должен был покоиться на кладбище для бедняков, на западной окраине Будайена. Я шел довольно далеко от нее; Индихар уже перешла бульвар Иль-Жамель и выходила из западных ворот. Жители квартала и случайные иностранные туристы стояли на тротуарах, глядя на процессию. Многие плакали и бормотали молитвы. Скорее всего, они даже не знали, кого хоронят, им это было безразлично.
Нести тело вызвались все бывшие товарищи Шакнахая, поэтому вместо шести человек под гробом копошилась толкающаяся толпа в полицейской форме. Те, кто не мог дотянуться до гроба, маршировали позади и по сторонам, ударяя себя кулаками в грудь и выкрикивая цитаты из Священного Писания, люди пели их, перебирая четки. Я тоже шевелил губами, бормоча древние молитвы, с детства запечатлевшиеся в моей памяти. Через некоторое время меня, как и остальных, охватило странное чувство: смесь отчаяния и праздничного веселья. К своему удивлению, я искренне благодарил Аллаха за то, что он обрушил столько несправедливости и ужаса на наши беззащитные души.
На кладбище я издалека наблюдал, как опускают в землю простой, неказистый гроб. Несколько полицейских, самых близких друзей Шакнахая, по очереди бросили лопатой в могилу землю. Плакальщики произнесли еще несколько молитв, хотя имам отказался сопровождать шествие до самого кладбища. Индихар стояла рядом, мужественно сжимая руки Хакима и Захры, а восьмилетний малыш Иржи крепко вцепился в другую руку Хакима. Представитель городских властей подошел к Индихар и что-то тихо сказал ей. Она степенно кивнула. После этого перед вдовой продефилировали все офицеры полиции, и каждый произнес слова соболезнования. И только тогда я увидел, как вздрогнули плечи Индихар, и понял, что она плачет. А малыш Иржи безмятежно смотрел на осыпающиеся надгробья и заросшие травой таблички.
Когда церемония похорон закончилась и все разошлись, я решил остаться. Полицейское управление выделило сумму на скромные поминки, устраиваемые в здании участка, у Индихар не было денег даже на это. Индихар скорбела о муже, но еще больше страдала от того, что ее бедность стала известна всем друзьям и знакомым. Для многих мусульман недостойные похороны близких — беда не меньшая, чем сама смерть.
Я не пошел на поминки в участке, и в смятенных чувствах остался рядом со свежей могилой Иржи. Я помолился и процитировал несколько мест из Корана.
— Я обещаю тебе, Иржи, — прошептал я, — что Яварски от меня не уйдет.
Я не питал иллюзий насчет того, что расплата с Яварски успокоит душу Шакнахая или облегчит горе и лишения Индихар с детьми: малышом Иржи, Хакимом и Захрой. Просто я не знал, что еще сказать. Я обвинял себя за тогдашнюю свою медлительность и молился, чтобы никогда больше мне не пришлось стать причиной чужих страданий.
По дороге в участок я продолжал размышлять о похоронах Шакнахая, когда услышал отдаленные раскаты грома. Это удивило меня — грозы редко собираются над нашим городом. Я посмотрел на небо сквозь лобовое стекло, но не увидел ни тучки. По спине у меня поползли мурашки: я подумал, что гром — небесное знамение. Впервые после гибели Шакнахая я ощутил горе в полную силу.
Я начал осознавать, что месть ничего не даст мне. Поимка Яварски и торжество закона не поднимет Шакнахая из гроба и не разрешит для меня загадку, в которой каким-то образом связаны имена Яварски, Реда Абу Адиля, Фридлендер Бея и лейтенанта Хайяра. На меня внезапно снизошло озарение: я понял, что пора мне перестать думать об этой загадке как об одной проблеме с одним простым решением. Наверняка никто из действующих лиц этого спектакля не знает замысла целиком. Я должен преследовать их по отдельности, а затем свести все нити воедино, надеясь в итоге выйти на что-нибудь противозаконное. Если подозрения Шакнахая не оправдаются и окажется, что я занимался ерундой, мне грозит кое-что похуже, чем позор. Мне грозит гибель.
Я поставил машину в гараж и поднялся в свой бокс на третьем этаже полицейского участка. Хайяр редко выходил из своего стеклянного кабинета, и я не думал, что ему удастся меня поймать. Поймать! Черт возьми, я ведь собирался работать!
С тех пор как я последний раз серьезно работал за компьютером, прошло недели две. Я сел за стол и вставил в дисковод кобальтовую дискету.
— Новый файл, — сказал я.
— Название файла, — подсказал механический голос компьютера.
— «Дело Феникса», — четко произнес я. Информации у меня было немного. Сначала выписал имена из тетради Шакнахая и посмотрел на экран. Не пришло ли время вплотную заняться делом Шакнахая?
Все компьютеры в здании были связаны с центральной базой данных полиции. Проблема заключалась в том, что Хайяр не доверял мне, и я имел доступ к информации самого низкого уровня секретности. Используя свой шифр, я мог получить лишь те данные, какие выдавались любому штатскому, обратившемуся в бюро информации. Правда, за несколько месяцев работы в участке я понемногу разузнал все кодовые слова от вышестоящих сотрудников. Остальные, не имеющие доступа к секретной информации, так или иначе получали ее нелегальным способом. Выбора у них не было — иначе они просто не смогли бы работать.
— Поиск! — сказал я.
— Вхожу в информационный массив, — пробормотал аннамезский компьютер с забавным американским акцентом.
— Бухатта, — Исхак Абдул-Хади Бухатта был записан первым в тетради Шакнахая, — жертва, убийца которой еще не обнаружен.
— Шифр, — потребовал компьютер.
В справочнике у меня был спрятан листок бумаги с кодовыми словами. К тому же шифр самого высокого уровня секретности я держал в памяти. Он представлял собой смесь алфавитно-цифрового и стандартного арабского шифра для информационных символов. Я нажал нужные клавиши.
— Принято, — ответил компьютер. — Поиск задан.
Через тридцать секунд на моем мониторе появилось все дело Бухатты. Я пробежал его биографию и обстоятельства смерти: он был убит выстрелом в упор из статического ружья точно так же, как и Бланка. Я поинтересовался, куда отвезли тело, и в конце файла нашел необходимую информацию в рубрике «Заключение медэкспертизы». Вскрытия не было, тело Бухатты отправили в больницу Абу Эмир на площади Аль-Ислам.
— Новый поиск? — спросила машина.
— Нет, — ответил я. — Ввод информации.
— База данных?
— Больница Абу Эмир. Компьютер на мгновение замешкался.
— Настоящий шифр действителен, — решил он наконец. После долгой паузы появились данные.
Когда я увидел оглавление больничного файла, я заказал поиск файла Бухатты. Скоро я нашел то, что искал. Точное совпадение с записями Шакнахая. Сердце Бухатты и его легкие были удалены почти немедленно после смерти и пересажены с последующим вживлением в тело Элво Чами. Я полагал, что информация Шакнахая так же точна и в отношении прочих жертв неразгаданных убийств. Через несколько секунд я увидел список из пяти имен, начиная с Чами, Али Масуд и кончая Чами, Зайд.
— Ваш выбор, — спросил компьютер.
— Чами Элва.
Когда файл развернулся на экране, я внимательно изучил его. Чами был средний, абсолютно незапоминающийся человек, не богач и не бедняк. Женат. Семеро детей: пять сыновей и две дочери. Проживал в довольно зажиточном районе на северо-востоке Будайена. Медицинские записи ничего не могли поведать о его разногласиях с законом, но в многочисленных анкетах и справках содержался весьма важный факт: Элво Чами владел небольшим магазинчиком в Будайене, на Одиннадцатой улице, что находится севернее Улицы. Я хорошо знал этот магазинчик. Чами продавал дешевые восточные ковры в одной части магазина, а другую сдавал пожилой чете пакистанцев, торговавших медными украшениями для туристов. Самым интересным было то, что здание магазинчика принадлежало Фридлендер Бею. Чами, скорее всего, служил у него привратником: на втором этаже находился игорный дом, в котором делались крупные ставки.
Следующим номером я разыскал Бланку Матаро, транссексуалку, чей труп обнаружили мы с Шакнахаем. Ее тело было увезено в другую больницу, где произвели трансплантацию почек и печени для тяжело больной женщины, с которой Бланка никогда не встречалась. В этом тоже на первый взгляд не было ничего необычного — многие завещали свои органы в случае внезапной смерчи, — если не одно обстоятельство: реципиентка, видимо, по странному совпадению оказалась племянницей Умара Абдул-Кави.
Полтора часа я читал досье других лиц из списка Шакнахая. Кроме Чами, двое убитых — Бланка и Андреа Свобик — были так или иначе связаны с Папочкой. Зато я смог доказать, к своему удовольствию, что остальные четверо явно имели отношение к Реда Абу Адилю. Я готов был биться об заклад на крупную сумму, что все упомянутые в списке также имели к нему отношение, но больше это меня не интересовало. Ни Абу Адиль, ни Фридлендер Бей никогда не предстанут перед судом.
Итак, что же я выяснил? Первое: в городе за последние несколько недель произошло по крайней мере четыре нераскрытых убийства. Второе: все жертвы были убиты одинаково — выстрелом из статического ружья с близкого расстояния. Третье: у всех жертв были изъяты здоровые органы и все они значились в списке добровольных доноров после своей смерти. Четвертое: четыре жертвы и четыре реципиента имели прямое отношение либо к Абу Адилю, либо к Папочке.
Я убедился, что предположения Шакнахая подтвердились, хотя Хайяр все равно будет отрицать взаимосвязь этих убийств. Я могу обратить его внимание на тот факт, что все жертвы были застрелены из статического ружья, не повреждавшего внутренние органы, но Хайяр, конечно же, отмахнется от этого. Кроме того, я был уверен, что Хайяр давно знал об этом, именно поэтому он и поручил мне расследовать дело Он Чонга вместо обстоятельств гибели Шакнахая. Моими противниками были люди влиятельные. Но Бог всегда на стороне правого дела, и следовательно, сейчас он был на моей стороне.
— Снова поиск? — спросила машина.
Я заколебался. Мне следовало проверить еще одно имя, но вникать в подробности я уже не хотел. Шакнахай просил меня выяснить, куда его органы отправят после смерти. Кажется, я уже догадывался куда. Частица тела Иржи Шакнахая жила в каком-нибудь служащем, друге или родственнике Абу Адиля или Фридлендер Бея. Мне была неприятна сама мысль об этом, и поэтому я ответил компьютеру:
— Работа закончена. — Уставясь в погасший экран монитора, я задумался, что делать дальше. Я уже боролся с искушением купить у кого-нибудь в участке пару сонниенок, когда у меня на полке зазвонил телефон. Сняв трубку, я откинулся на спинку стула. — Алло.
— Мархаба, — услышал я хриплый голос Моргана.
Это было единственное знакомое ему арабское слово. Я выхватил из коробки англоязычный дэдди и быстренько вставил его.
— Как жизнь, парень? — спросил Морган.
— Нормально, хвала Аллаху. Какие новости?
— Помнишь, я обещал тебе, что в среду узнаю, где прячется Яварски?
— Да, а я еще тогда подивился твоей расторопности.
— Похоже, я действительно переоценил свои силы. — Голос его упал.
— Я был уверен, что Яварски хорошо заметет свои следы.
— Думаю, ему помогли. Я подскочил на стуле.
— Что ты имеешь в виду?
Последовала пауза, прежде чем Морган заговорил снова:
— На улицах идут разговоры о смерти Шакнахая. Многим было бы наплевать, что убили какого-то копа, но нет ни одного человека, который имел бы зуб на Шакнахая. А Яварски кровожаден, как клоп, и никто из тех, кого я знаю, не шевельнул бы пальцем, чтобы помочь ему.
Я зажмурился и потер лоб.
— Тогда почему же мы его до сих пор не поймали?
— Я уже близок к тому. Сдается мне, что полицейские сами прячут эту сволочь.
— Где? И зачем? — Чири ручалась за Моргана, но тут я просто не мог ему поверить.
— Спроси лейтенанта Хайяра. Он пил с Яварски в «Серебряной пальме» пару недель назад.
Говоря словами великого юмориста христианского времени Марка Твена, это было выше моих умственных способностей.
— Как же мог Хайяр, высокий полицейский чин, променять своего коллегу на маньяка и беглого каторжника?
Я почувствовал, как Морган пожал плечами.
— А ты не допускаешь, что Хайяр тоже замешан в этом деле?
Я грустно усмехнулся и услышал в ответ невеселый смех Моргана.
— Не смешно, — заметил я. — Я все время подозревал, что Хайяр темнит, но никогда не видел его вместе с Яварски. Эта новость проливает свет на кое-какие вопросы.
— На какие же?
— На «Дело Феникса». Я сам еще не все выяснил. Постарайся достать Яварски, ладно? Ты узнал о нем хоть что-нибудь?
— Есть кое-что, — откликнулся Морган. — Он ждал приведения смертного приговора к исполнению в камере хартумской тюрьмы. Кто-то тайком принес ему револьвер. И вот однажды Яварски запросто вышел в коридор и наткнулся на двух невооруженных охранников. Застрелив их, он ворвался в тюремную канцелярию и стал палить во все стороны как ненормальный, пока кто-то не передал ему ключи. Так он преспокойно вышел на улицу через парадные двери, где уже собралась толпа людей, слышавших выстрелы. Он протолкался сквозь толпу и прошел полквартала до ждавшей его машины. Так Яварски слинял, и о нем не было слышно, пока он снова не появился в городе.
— И когда это случилось?
— Он гулял по городу месяц с небольшим. Ну, может, полтора. За это время он совершил два налета и два убийства. Его кто-то узнал в кабаке Мелула и вызвал полицию. Хайяр послал тебя с Шакнахаем. Остальное тебе известно.
— Интересно, — сказал я, — в самом деле его кто-то узнал или Хайяр просто подставил нас?
— Все может быть, парень. Когда мы поймаем Яварски, мы спросим его об этом.
— Верно, — мрачно согласился я. — Спасибо, Морган. Продолжай в том же духе.
— Я достану его, парень. Мне охота заработать остальные деньжата. Позаботься о своей безопасности.
— Заметано. — И я снова повесил телефон на пояс.
Мне помогало то, что я знал больше моих противников. Мои глаза были открыты, и хотя я еще не видел, в каком направлении продвигаюсь, но уже понимал, к каким секретным делам получил доступ. Не надо только быть идиотом, доверяющим всякому встречному-поперечному. Остается надеяться только на самого себя.
Смена закончилась. Я пригнал машину к «комнате отдыха полиции» и забрал сержанта Каталину, который к тому времени был пьян в стельку. Я высадил его у дверей участка, передал автомобиль ночной смене и стал ждать Кмузу. Рабочий день был окончен, но у меня на сегодня оставалось еще немало дел.
