Глава 11
Фуад Иль-Манхус был не самым умным среди известных мне людей. Более того, достаточно было взглянуть на Фуада, чтобы утвердиться в мысли: этот парень — идиот. Он был похож на сказочного героя, которому джинн обещал исполнить три желания; и вот сперва он пожелал тарелку бобов, затем ложку, а третьим желанием было помыть тарелку с ложкой.
Он был высоким, но таким худым и изможденным, что смахивал на беженца из концентрационных лагерей Бенгази. Один мой приятель мог обхватить предплечье Фуада большим и указательным пальцами. Суставы Фуада были огромными, распухшими, словно от какой-то ужасной болезни костей или авитаминоза. Он был шатен с длинными пыльными волосами, собранними в высокую прическу типа «помпадур», и носил очки с толстыми стеклами в массивной пластмассовой оправе. Наверно, Фуаду никогда не удавалось скопить денег на покупку себе новых глаз, даже дешевых гватемальских, с поддельными линзами фирмы «Никон». Выражение его лица было вечно растерянным и смущенным, точно у музыканта, отстававшего от оркестра на полтора такта.
Иль-Манхус означает что-то вроде «вечно невезучий», но Фуад никогда не возражал даже против такого прозвища. Он был счастлив, когда на него обращали хоть какое-то внимание, и с радостью играл роль дурака. Это у него получалось замечательно. Исключительно талантливо.
Мы с Кмузу сидели за столиком в клубе Чириги, в глубине зала, и вели разговор о моей матери. Фуад Иль-Манхус подошел к нам с картонной коробкой в руках и остановился рядом.
— Индихар разрешает мне приходить сюда днем, Марид, — произнес он своим гнусавым дребезжащим голосом.
— С этим проблем у меня нет, — сказал я, тут же теряя нить разговора. Уловив мой взгляд, он осклабился и потряс картонку. В ней что-то загремело.
— Что у тебя там? — спросил я.
Фуад принял мои слова за приглашение и сел за наш столик. Он потянул свободный стул от соседнего стола, и ножки стула пронзительно заскрипели по полу.
— Индихар сказала, что, если никто не будет жаловаться, я могу здесь посидеть, если все правильно.
— Что это значит — «все правильно»? — нетерпеливо спросил я. Терпеть не могу вытягивать из людей секреты. — Так что у тебя в коробке?
Фуад провел костлявой рукой по волосам и подозрительно покосился на Кмузу. Потом он поставил коробку на стол и открыл крышку. Внутри было около дюжины дешевых позолоченных цепочек. Фуад сунул в коробку длинный указательный палец и поворошил им внутри.
— Видишь? — спросил он.
— Угу, — пробормотал я.
Подняв глаза от коробки, я встретился взглядом с Кмузу. Он допивал свой чай со льдом (мне было стыдно, что я заставил его пить такое количество жидкости в это время дня — я уважал его чувства). Кмузу осторожно опустил стакан на салфетку. Его лицо ничего не выражало, но я чувствовал, что он не одобряет поведение Фуада. Кмузу вообще ничего не одобрял в клубе Чири.
— Где ты взял это, Фуад? — спросил я.
— Смотри, — оскалился он. С зубами ему тоже не повезло.
Я выудил из коробки одну цепочку и попытался рассмотреть ее повнимательнее, но в клубе было слишком темно. Я перевернул ценник, на нем были проставлены цифры — двести пятьдесят киамов.
— Послушай, Фуад, — сказал я с сомнением, — туристы и местные жители жалуются, что приходится платить восемь киамов за стакан. Ты, наверно, сделаешь скидку на свой товар?
— Конечно.
— И сколько же ты за них просишь? Иль-Манхус прикрыл глаза, притворившись, что задумался. Затем он взглянул на меня так, словно просил милостыню.
— Пятьдесят киамов.
Я снова посмотрел в коробку и поворошил пальцем ее содержимое.
— Нет, — покачал я головой.
— Ладно, — сказал Фуад. — Девять киамов, но яа латиф! Я же так ничего не заработаю!
— Может, за десять ты их и продашь, — сказал я. — Ведь ценники из лучших магазинов города.
Фуад выхватил у меня коробку.
— Значит, они стоят больше десяти? Я засмеялся.
— Взгляни, — сказал я Кмузу. — Металл с позолотой. Наверно, не стоит и пятидесяти. Видимо, Фуад украл в шикарном магазине несколько ценников с трехзначной цифрой, привязал ценники к дешевой бижутерии и загоняет их пьяным туристам, рассчитывая, что они не заметят подделки, особенно в темном помещении бара.
— Потому-то я и спросил, можно ли прийти вечером, — сказал Фуад. — Вечером здесь еще темнее. Будет еще лучше.
— Нет, — отказал я. — Если Индихар разрешает тебе обманывать туристов, это ее дело. Но я не позволю тебе этим заниматься, а вечерами я здесь бываю часто.
— Яа Сиди, зловещим тоном произнес Кмузу, — если его поймают за пределами Будайена, ему отрежут руки.
Фуад переполошился не на шутку:
— Ты же не позволишь им сделать со мной такое, Марид?
Я пожал плечами:
— Что касается вора, то руки ему отрезают независимо от того, мужчина это или женщина. Это итог его деяний — наказание, исходящее от самого Аллаха. Всемогущего и Мудрого. Так написано в Священном Коране. Можешь прочитать сам.
Фуад прижал коробку к своей впалой груди.
— Когда-нибудь ты тоже приедешь ко мне с просьбой, Марид! — проблеял он и заковылял к двери, перевернув стул и по пути врезавшись в Пуалани.
— Ничего, переживет, — сказал я Кмузу. — Завтра он будет здесь снова, забыв обо всем.
— Плохо, — помрачнел Кмузу. — Когда-нибудь он нарвется не на того человека, о чем будет жалеть всю оставшуюся жизнь.
— Это верно. Но Фуад останется Фуадом. В любом случае до конца смены мне надо поговорить с Индихар. Не возражаешь, если я оставлю тебя на пару минут?
— Конечно, яа Сиди. — Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом; меня это всегда раздражало.
— Я скажу, чтобы тебе принесли еще чаю со льдом, — сказал я, направляясь к стойке.
Индихар мыла стаканы. Я намекнул ей, что она может не выходить на работу, пока не почувствует себя лучше, но она сказала, что лучше работать, чем сидеть дома с детьми и киснуть. Ей были нужны деньги, чтобы платить беби-ситтеру, и у нее остались долги от похорон. Девочки ходили вокруг нее на цыпочках, не зная, что ей сказать. Атмосфера в клубе создалась невеселая.
— Что-нибудь нужно, Марид? — спросила она. Ее глаза были заплаканы, под ними чернели круги. Склонившись над раковиной, она не смотрела на меня, не желая встречаться со мной взглядом.
— Еще стаканчик чаю со льдом для Кмузу, больше ничего, — обронил я.
— Хорошо.
Она наклонилась и вытащила из холодильника под стойкой кувшин холодного чая. Наливая в бокал, она так и не взглянула в мою сторону.
Я поискал глазами кого-нибудь из девушек. Сегодня днем работали три новенькие. Я вспомнил имя одной из них.
— Брэнди, — позвал я, — отнеси стакан долговязому парню вот за тем столиком.
— Тому каффру? — переспросила она, коренастая блондинка с толстыми руками, массивными бедрами, большой искусственной грудью и взлохмаченной крашеной шевелюрой. У нее были татуировки на обеих руках, правой груди, левой лопатке, видневшейся в вырезе платья, на щиколотках и даже на попке. Видимо, она стеснялась своих татуировок, потому что в присутствии клиентов накидывала черную шаль, а танцевала в белых гольфах и ярко-красных туфлях на платформе.
— Хочешь, я выбью из него чаевые? Я помотал головой:
— Это мой шофер. Для него бесплатно. Брэнди кивнула и понесла бокал в зал. Я сидел у стойки и от нечего делать вертел на ней круглый пробковый поднос.
— Индихар, — наконец позвал я. Она устало взглянула на меня:
— Я же говорила: не жалей меня. Я поднял руку.
— Я помню. Сейчас я хочу предложить тебе помощь. Прими ее хотя бы ради детей, если не ради себя. Я буду рад оплатить могилу на кладбище, где похоронены твои сват и свекровь. Чири охотно одолжит тебе денег…
Индихар с раздраженным вздохом вытерла руки о полотенце.
— Об этом я тоже не хочу слышать. Мы с Иржи никогда не одалживали денег.
— Разумеется, но сейчас у тебя другая ситуация. Какую пенсию тебе платит полицейское управление?
Она с отвращением отбросила полотенце.
— Треть жалованья Иржи, всего-навсего. И еще с поклонами толкуют мне что-то об отсрочке. Скорее всего, я смогу получать пенсию не раньше чем через полгода. Последнее время мы еле держались на плаву. А теперь я вообще не представляю, как свести концы с концами. Придется подыскивать жилье подешевле.
Я знал, что более дешевого места растить детей, чем Хаф-аль-Хала, быть не может.
— Хм… — пробормотал я. — Послушай, Индихар, ты ведь уже заслужила оплачиваемый отпуск. Давай я заплачу тебе за две-три недели вперед, и ты сможешь посидеть дома с Захрой, Хакимом и малышом Иржи. Или используешь это время, чтобы подработать где-то на стороне…
Брэнди вернулась к стойке и негодующе плюхнулась рядом со мной.
— Сукин сын, не дал мне чаевых.
Я посмотрел на нее. Видимо, по уму она могла бы составить прекрасную пару Фуаду.
— Я тебе говорил, для Кмузу — бесплатно. Я не хочу его надувать.
— Он что, твой любимчик? — язвительно поинтересовалась Брэнди.
Я посмотрел на Индихар.
— Тебе очень нужна здесь эта сучка? — спросил я.
Брэнди соскочила со стула и направилась в гримерную со словами:
— Ладно, замяли.
— Марид, — с восхитительным самообладанием отвечала Индихар, — оставь меня в покое. Не надо денег, отпусков, подарков. Хорошо? Дай мне только делать то, что я считаю нужным.
Спорить с ней я больше не мог.
— Как хочешь, — сказал я и вернулся к столику, за которым сидел Кмузу.
Я искренне хотел помочь Индихар, все более проникаясь к ней уважением. Пропустив пару стаканчиков, чтобы убить время, я просидел в клубе до восьми вечера. Пришла Чири с ночной сменой, и Индихар сняла кассу, заплатила девочкам и ушла, никому не сказав ни слова. Я подошел к стойке поприветствовать Чири.
— Индихар держится молодцом, — заметил я ей.
Она сидела за стойкой и наблюдала за посетителями, которых было общим числом семь-восемь.
— Вчера Индихар исполнилось двадцать, — проговорила Чири каким-то чужим голосом. — Индихар знала Иржи всю свою жизнь. Они вместе выросли в одной небольшой деревеньке. Иржи ей всегда нравился, и, когда родители сказали, что выдадут ее за Шакнахая, она очень обрадовалась.
Чири нагнулась и вытащила свою бутылочку тенде, плеснула с полстакана и отхлебнула.
— Детство Индихар было ничем не примечательным, — продолжала юна. — Ее родители были людьми старомодными, со свойственными возрасту предрассудками. Она выросла в Египте, где согласно словам старцев девушки, пьющие воду из Нила, вырастают чересчур страстными. Они утомляют своих бедных мужей. Поэтому там девушки перед свадьбой подвергаются ритуальному обрезанию.
— Так же, как и во многих мусульманских провинциях?
Чири кивнула.
— Деревенская повитуха совершила обрезание Индихар и приложила к ране луковицу и соль. После этого Индихар неделю лежала в постели, и мать кормила ее цыплятами и плодами граната. Когда она встала, мать дала ей новое, только что сшитое платье. В подкладку его был зашит клитор Индихар. Они пошли на берег Нила и бросили платье в реку. Меня передернуло:
— Зачем ты мне все это рассказываешь? Чири отхлебнула еще глоточек тенде.
— Чтобы ты понял, как много значил Иржи для Индихар. Она говорила, как болезненно обрезание, но она радовалась, что прошла через него. Это значило, что она наконец стала взрослой женщиной и могла выйти замуж за Иржи с благоволения родителей и друзей.
— Кажется, меня это не касается, — сказал я.
— Тебя действительно не касается ее финансовое положение. Оставь ее в покое, Марид. У тебя добрые намерения, и после смерти Иржи благородный поступок — предложить помощь вдове, но Индихар не нужны наши деньги, и не стоит донимать ее предложениями о помощи.
Я поник.
— Кажется, теперь я понял, — пробормотал я. — Спасибо, что вразумила.
— С ней все будет в порядке. Если ей случится попасть в беду, обратится к нам. А сейчас познакомь меня с Кмузу. Мне нравится этот парень.
Я удивился:
— Ты хочешь разбудить мою ревность? Кмузу — не компанейский парень, ты проглотишь его с потрохами.
— Я только попробую, — сказала она, сверкнув своей великолепной каннибальской улыбкой. Еще один выстрел в темноте.
— Чири, — сказал я, — как ты думаешь, что значат буквы «А.Л. М.»?
Она на минуту задумалась.
— Ассоциация лесбиянок-матерей. Эта девочка Ханина, что танцевала у Френчи, выписывала их газету. А почему ты спрашиваешь?
Я прикусил губу.
— Нет, не то. Если придет на память что-нибудь другое, дай мне знать.
— О'кей, дорогуша. Это загадка?
— Загадка.
— Подумаю. — Она отхлебнула тенде и оценила свое отражение в зеркальной стенке над моей головой. — А я слышала, ты выбросил все свои лекарства? Вот уж не ожидала, что ты решишься. Хочешь найти средство поэффективнее?
— Да. Я выкинул таблетки после гибели Иржи. Лицо Чири стало серьезным.
— А-а-а…
Несколько минут прошло в неловком молчании. Наконец я заговорил:
— Временами сильно тянет, но пока я смог удержаться.
— Снизить дозу — одно, но бросить совсем — это уж слишком. Может, это и к лучшему, но я всегда придерживалась умеренности во всем. Кроме того, существует такая гадость, как «абстинентный синдром». Я улыбнулся:
— Ценю твое участие. Но я знаю, что делаю. Чири печально покачала головой:
— Надеюсь, ты не шутишь. Ты даже не представляешь, что это такое — жизнь в трезвом состоянии. Будет очень непривычно.
— Мне будет чудесно, Чири.
— Может, завтра ты будешь проходить мимо Лайлы. У нее есть модди, которые дают ощущение, словно ты принял пригоршню таблеток. У нее полный комплект: соннеинки, «красотки», трифетки, РПМ, — все, что пожелаешь. Включаешь модди и, если потом хочешь иметь ясную голову, выключаешь его и — пожалуйста.
— Хм, что-то не хочется. Чири пожала плечами:
— Как знаешь.
— Сделаешь мне джин с бингарой?
Не хотелось продолжать этот разговор о наркотиках, чтобы не тревожить старых ран.
Чири наполняла мне очередной стаканчик, а я тем временем смотрел на танцующую Ясмин. Ясмин была самой лучшей из коллекции в пятнадцать хромосом, какую я когда-нибудь встречал. Когда мы с ней помирились, она сказала, что жалеет о своих длинных черных волосах, и решила отпустить их снова. Исполняя чувственный танец, она время от времени стреляла в меня глазами и всякий раз при этом улыбалась. Я тоже улыбался в ответ.
— Пожалуйста, босс. — Чири поставила бокал передо мной на поднос.
— Спасибо. — Метнув напоследок в Ясмин пламенный взгляд, я направился с бокалом за столик Кмузу.
— Знаешь, — сказал я своему рабу, — у тебя, оказывается, появилась тайная поклонница. Сказать, кто она?
Кмузу растерялся:
— Что вы имеете в виду, яа Сиди?
Я усмехнулся:
— Кажется, Чирига надеется воспламенить твое сердце.
— Но это невозможно, — ответил он. Вид у него был встревоженный.
— Она тебе не по вкусу? Чири чудесная женщина. Пусть тебя не пугают ее манеры.
— Они меня не пугают, яа Сиди. Просто я не хочу жениться, пока не получу свободы.
Я засмеялся:
— Это совпадает с планами Чири. Не думаю, чтобы она собиралась выходить замуж.
— Я же говорил вам, что я христианин. Чири подошла к столику, прежде чем я успел ответить.
— Как дела, Кмузу? — обратилась она к моему рабу.
— Прекрасно, мисс Чирига, — отвечал Кмузу ледяным тоном.
— Послушай, ты занимался любовью с девушкой, которая носит последний модди Хани Пилар — Медленный, Медленный Ожог? Самый отлетный модди. Так меня изматывает, что еле выползаю из постели.
— Я бы хотел, мисс Чирига…
— Можешь называть меня Чири, дорогуша.
— Я бы хотел, чтобы впредь вы не делали мне подобных предложений.
Чири удивленно посмотрела на меня:
— Разве я делаю ему какое-то предложение? Я просто спросила, занимался ли он любовью…
— Я слышала — Хани Пилар снова разводится? — приблизившись к нашему столику, спросила Рани, одна из ночных дебютанток.
Сегодня никто из посетителей не давал чаевых и не угощал девочек коктейлями. Это был скучный вечер, так что мы с Кмузу оказались самыми интересными посетителями клуба.
Чири загрустила.
— Эй, кто-нибудь, черт возьми, быстро на сцену! — крикнула она, направляясь к стойке.
Лилм, хорошенькая транссексуалка бельгийского происхождения, сняла блузку и отправилась танцевать.
— Кажется, с меня развлечений хватит, — зевая, обронил я Кмузу. — Пойдем домой.
Подошла Ясмин и взяла меня за руку.
— Ты придешь завтра? — спросила она. — Мне надо поговорить с тобой на очень личную тему.
— Может, поговорим сейчас? Она, смутившись, отвела взгляд.
— Нет, — сказала Ясмин. — Не сейчас… Хочу сделать тебе подарок. — Она вынула свой карманный компьютер Ай Чинг. Ясмин свято верила в него и считала, что он точно предсказал все ужасные события последних месяцев. — Может, он тебе снова понадобится.
— Не думаю, — отозвался я. — Не лучше ли тебе оставить его у себя?
Вложив компьютер в мою ладонь, она поцеловала меня в губы долгим и нежным поцелуем. Странно — этот поцелуй взволновал меня.
Пожелав спокойной ночи Чири и девочкам, мы с Кмузу вышли на улицу в теплую, полную шорохов ночь и направились к воротам, где стоял наш автомобиль. Всю дорогу домой Кмузу доказывал мне, что Чири чрезвычайно наглая и бесстыжая особа.
— Но ты же не станешь отрицать, что она сексапильная?
— Уж этого у нее хватает, яа Сиди, — ответил он и сосредоточился на управлении автомобилем.
Как только мы добрались до поместья Фридлендер Бея, я немедленно поднялся в свою комнату, где попытался расслабиться. Взяв тетрадь Шакнахая, я вытянулся на постели, стараясь привести в порядок свои мысли. Я посмотрел на электронный оракул Ай Чинг — подарок Ясмин и тихо рассмеялся. Непонятно зачем я нажал белую кнопку с буквой «Эйч». Миниатюрное устройство зазвенело, точно колокольчик, и механический женский голос проговорил:
«Гексаграмма Шестая. Ожог. Конфликт. Изменения в первой, второй и шестой строках».
Я выслушал приговор вместе с комментарием, а затем нажал клавишу «Эль», обозначавшую строки. Предостережение сводилось к тому, что у меня сейчас трудный жизненный период, и, если я буду прелагать свой путь к цели силой, то рано или поздно вступлю в конфликт. Все это я знал и без карманного компьютера.
Мне посоветовали не удаляться от дома. Но совет несколько запоздал.
«Если вы решите преодолевать трудности, — предостерегала механическая женщина, — вы добьетесь немногого, но вскоре потеряете и это, оказавшись в положении еще более худшем. Лишь возделывая свой сад и игнорируя могущественных противников, можно избежать беды».
Черт подери, как же мне хотелось возделывать свой сад! Я бы напрочь позабыл про Абу Адиля, Яварски, счел бы смерть Шакнахая нелепой случайностью и позволил бы Папочке свернуть повинную голову Умм Саад руками Говорящих Камней! Я бы оставил своей матери толстый конверт с наличностью, распрощался бы с клубом Чириги и умчался бы из города на автобусе со скоростью ветра.
Но, к несчастью, все это было несбыточно. Я печально посмотрел на игрушку Ай Чинг и вспомнил о других строках, дающих Вторую гексаграмму: она указывала на благоприятные события. Я нажал клавишу «Си-Эйч»:
«Гексаграмма Семнадцатая. Погоня. Гроза на озере».
Что бы это значило? Меня предупреждали о позитивных переменах в жизни. Все, что нужно было делать, — это Создавать гармоничные отношения с окружающими. Итак, придется приспосабливаться к веяниям времени.
— Предсказание будущего — богохульство, — заявил Кмузу, напомнив о своем существовании. — Любая ортодоксальная религия запрещает гадание.
Я не слышал, как он вошел в комнату.
— Идея синхронизации имеет свою логику, — пожал я плечами. На самом деле мое отношение К Ай Чингу почти не отличалось от отношения к нему Кмузу, но я чувствовал, что моя задача — хоть немного остудить его религиозный пыл.
— Вы имеете дело с опасными людьми, яа Сиди, — сказал он. — Вашими действиями должен руководить здравый смысл, а не эта игрушка.
Я бросил ему маленький электронный оракул Ясмин.
— Ты прав, Кмузу. В руках доверчивого простака она может стать опасной.
— Завтра я верну ее мисс Ясмин.
— Чудесно, Кмузу, — сказал я.
— Вам сегодня еще что-нибудь понадобится?
— Нет, Кмузу, сейчас я запишу для себя кое-что и лягу.
— Тогда спокойной ночи, яа Сиди.
— Спокойной ночи, Кмузу.
Раб вышел из спальни и закрыл за собой дверь.
Я разделся, разобрал постель, снова лег и стал перечитывать имена в тетради: Фридлендер Бей, Реда Абу Адиль, Умар Абдул-Кави, Пол Яварски, Умм Саад, лейтенант Хайяр. Плохие ребята. Затем я составил список хороших ребят: я.
И вспомнил пословицу времен своего алжирского детства: лучше дать деру зазря, чем зазря не дать деру. Спешное отбытие в Шанхай или Венецию было бы в данной ситуации самым разумным выходом.
Кажется, я уснул, размышляя, не стоит ли заблаговременно набить чемоданы деньгами и одеждой и не бежать ли в те края, где ноги благоухают жимолостью. А потом я увидел странный сон про клуб Чириги. Мне снилось, что теперь клубом заправляет лейтенант Хайяр, а я пришел к нему в поисках Ясмин или Файзы, — словом, какой-то своей юношеской любви. Затем я спорил со своей матерью по поводу того, приносил ли я домой бутылку шербета или нет. А потом я оказался в школе совершенно голым и к тому же совершенно не подготовленным к очень важному экзамену.
А проснулся я от того, что кто-то тряс меня за плечи с криком:
— Проснитесь, яа Сиди!
— В чем дело, Кмузу? — не понял я спросонок. — Что случилось?
— В доме пожар, — сказал он и стал тянуть меня за руку, пока не вытащил из постели.
— Но я не вижу огня. — Зато я почувствовал запах дыма.
— Подвал в огне. У нас мало времени. Надо выбираться из дома.
Я уже совершенно проснулся. Сквозь зарешеченные окна в ярком лунном свете был виден густой столб дыма.
— Со мной все в порядке, Кмузу, — сказал я. — Я разбужу Фридлендер Бея. Весь дом горит или только наше крыло?
— Не знаю, яа Сиди.
— Тогда беги в восточное крыло и разбуди мою мать. Проверь, благополучно ли она выбралась.
— Надо бы еще предупредить Умм Саад.
— Да, верно.
И он выбежал из комнаты. Перед тем как выйти в коридор, я ощупью добрался до телефона на столе и набрал номер городской аварийной службы. Линия оказалась занята, я чертыхнулся и набрал номер еще раз. Снова занято. Я звонил и звонил. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне ответил женский голос.
— Пожар! — закричал я в трубку. К этому времени я уже пребывал в полном отчаянии. — Горит поместье Фридлендер Бея, то что неподалеку от христианского квартала.
— Спасибо, сэр, — отозвалась женщина. — Пожарная бригада выезжает.
Стало не хватать воздуха. Кислый смрад обжигал ноздри и горло, и я пригнулся, чтобы перевести дыхание. Языков пламени я пока не видел, так что реальной опасности не ощущал. И оказался не прав: когда я надевал джинсы, меня уже обжигала горячая зола, носившаяся в воздухе. В тот момент я еще не почувствовал, что получил ожоги второй степени в области головы, шеи и плеч, которые не были защищены. Волосы на голове сгорели, но борода уберегла лицо от ожогов. С тех пор я поклялся никогда не бриться.
В коридоре я увидел языки пламени. Жар был нестерпимый. Я ринулся, обхватив руками голову, пряча лицо и глаза. Я поджарил себе пятки, не пробежав и десяти футов. Я забарабанил в Папочкину дверь, рискуя погибнуть на пороге его комнаты, что было поступком смелым, но глупым: спасать старика, наверняка уже мертвого.
В голову пришла шальная мысль: вспомнилось, как Фридлендер Бей спрашивал меня, готов ли я вновь наполнить легкие огнем.
Ответа не было, и я заколотил еще сильнее. Огонь лизал мне руки и спину, и я начал задыхаться. Я отступил назад и правой ногой что есть силы ударил в дверь. Ничего не произошло. Она была заперта изнутри, и щеколда, вероятно, расплавилась. Я повторил удар, и дерево затрещало. Стукнул еще раз — дверь упала, ударившись о противоположную стену Папочкиной прихожей.
— О шейх! — закричал я.
Здесь дым был еще плотнее. В воздухе стоял острый запах горелого пластика, и я понял, что Папочку надо выводить как можно быстрее, пока мы не задохнулись в ядовитом дыму. Однако было у меня опасение, что я не застану Фридлендер Бея в живых. Его спальня находилась левее в глубине, и дверь ее тоже была на замке. Я и ее лягнул, ощутив резь в лодыжке и голени. Придется залечивать свои раны потом, если останусь жив.
Папочка не спал, раскинувшись навзничь в своей постели и вцепившись в покрывало. Он следил глазами за каждым моим движением, рот его был открыт, но он не смог издать ни звука. У меня не было времени слушать, что он хочет сказать мне. Я откинул одеяло и взял Фридлендер Бея на руки, как ребенка. Роста он был небольшого, однако значительно потолстел со времен былой спортивной молодости. Несмотря на это, я вынес его из спальни, ощущая невероятную силу, которая, как я понимал, скоро покинет меня.
— Пожар! — кричал я, пересекая прихожую. — Пожар! Пожар!
Говорящие Камни должны были спать в соседних комнатах. Однако разбудить их действием я не мог: для этого мне пришлось бы выпустить Папочку из рук. Оставалось одно: пробиваться сквозь пламя к спасению.
Когда я уже дошел до конца коридора, оба великана подоспели мне на помощь. Оба были в чем мать родила, что ничуть не смущало их. Один из Камней молча принял из моих рук Фридлендер Бея, так же молча взял на руки меня и понес вниз по лестнице на свежий воздух.
Вероятно, один из Говорящих Камней понял, до чего я измучен огнем и усталостью. Находясь в состоянии, близком к обмороку, я был необычайно признателен ему, но в тот момент у меня не нашлось сил даже поблагодарить его. Я пообещал себе, что как только у меня появится возможность, я обязательно отблагодарю Говорящих Камней — может, подарю им парочку неверных на съедение. А как еще можно отблагодарить Гога и Магога, у которых есть все?
Пожарные уже устанавливали свои приспособления, когда ко мне подскочил Кмузу.
— Ваша мать в безопасности, — залопотал он. — В восточном крыле не было пожара.
— Спасибо тебе, Кмузу, — искренне произнес я, еле ворочая языком. Горло по-прежнему жгло едким дымом.
Один из пожарных окатил меня струей чистой воды, завернул в какую-то простыню и снова облил. Затем протянул мне стакан воды:
— Возьми, будет легче дышать. Сейчас поедешь в больницу.
— Зачем? — спросил я, еще не сознавая ущерба, который нанес мне огонь.
— Я поеду с вами, яа Сиди, — подал голос Кмузу.
— А Папочка? — простонал я.
— Ему тоже понадобится медицинская помощь.
— Тогда мы поедем вместе.
Пожарные отвели меня к машине «Скорой помощи». Фридлендер Бей уже лежал там на носилках. Кмузу помог мне влезть в машину. Он наклонился ко мне, а я к нему.
— Пока вы поправитесь, — тихо произнес он, — я постараюсь узнать, кто устроил поджог.
Некоторое время я глядел на него, соображая. Я моргнул и понял, что ресницы у меня сгорели.
— Так ты думаешь — это поджог? — спросил я. Водитель уже захлопнул одну створку задних дверей.
— У меня есть доказательства, — сказал Кмузу, и водитель закрыл вторую створку.
Минуту спустя мы с Палочкой под вой сирены помчались по узким улочкам города. Папочка на носилках не шевелился. Он выглядел беззащитным и жалким. Мне тоже было муторно. Наверно, в наказание за то, что смеялся над Шестой гексаграммой.
