ГЛАВА 15

— Голубая Роза, — обратился Спархок на языке троллей к камню, сиявшему в его руках. — Я — Анакха. Ты знаешь меня?

Сияние Беллиома слабо запульсировало, и Спархок ощутил нежелание камня признавать его власть. Тут его осенило.

— Нам нужно поговорить, — сказал он на сей раз по-эленийски, — и я не хочу, чтобы Кхвай и прочие слышали наш разговор. Понимаешь ли ты меня, когда я говорю на этом языке?

На сей раз в мерцании камня ощущалось легкое любопытство.

— Отлично. Можешь ли ты каким-то образом говорить со мной? Нам с тобой нужно принять решение. Оно слишком важно для меня, чтобы попросту заставлять тебя исполнять мое желание, потому что я могу и ошибаться. Я знаю, что ты не питаешь ко мне теплых чувств — как и к любому обитателю этого мира, — но мне думается, что на сей раз наши интересы совпадают.

— Отпусти меня.

Слова были сказаны томительным шепотом, однако голос показался Спархоку странно знакомым.

Он стремительно обернулся к Келтэну. Лицо друга застыло, одеревенело, с губ неловко слетали слова:

— Отчего ты сотворил это со мною, Анакха? Отчего ты поработил меня?

Архаический эленийский никак не мог исходить от самого Келтэна, но почему Беллиом предпочел говорить именно его устами?

Спархок тщательно перестроил свои мысли, облекая их в тот церемонный и архаичный язык, на котором обратился к нему Беллиом, — и в тот миг, когда он сделал это, к нему пришло понимание. Каким-то образом это знание было вложено в его разум и дремало там, пока не было разбужено архаической речью. Странным образом это понимание было связано с языком, и, когда его сознание переместилось от современного эленийского, с его небрежностями и неточностями, к величественным и соразмерным периодам архаического наречия, часть его сознания, раньше закрытая, открылась под воздействием этого необычного ключа.

— Не я поработил тебя, о Голубая Роза. Твое же собственное невнимание привело тебя в опасную близость от красного железа, кое и заключило тебя в нынешнем твоем состоянии; и не я, но Гвериг извлек тебя из тверди земной и придал тебе облик цветка жестокими своими алмазными орудиями.

Из губ Келтэна вырвался сдавленный стон пережитой боли.

— Я Анакха, о Голубая Роза, — продолжал Спархок, — твое творение. Ты, и не кто иной, вызвал меня к бытию, дабы стал я орудием твоего освобождения, и я не предам веры твоей в меня. Отчасти сотворен я из мысли твоей, а посему я твой раб и слуга. Это ты поработил меня, Голубая Роза. Или не лишил ты меня судьбы, отделив меня от богов и людей сего мира? Однако, хотя я и твой слуга, и раб, все же я принадлежу сему миру и не допущу, чтобы был он разрушен и чтобы люди, в нем живущие, приняли смерть от злой воли врагов моих. Разве я не освободил тебя из рабства у Гверига? Разве это хотя бы в малой мере не есть доказательство моей верности делу, что возложил ты на меня? И разве мы, соединенные общей целью, не уничтожили Азеша, желавшего заключить нас обоих в еще более тяжкие цепи, нежели те, что ныне сковывают нас друг с другом? Ибо не ошибись, о Голубая Роза, — в той же мере, что ты мой раб, и л порабощен тобою, и вновь та цепь, что сковала нас, есть общее наше дело, и ни один из нас не станет свободен, покуда дело сие не будет исполнено. Когда же случится сие и ты, и я вольны будем следовать каждый своему пути, — я останусь, ты же уйдешь, к радости своей, дабы продолжить прерванное и бесконечное странствие твое к наидалекой звезде.

— Истинно уразумел ты сие, Анакха, — ворчливо заметил Беллиом, — однако же никогда разумение твое не проявляло себя в твоих мыслях, когда мог я проникнуть в них. Тяжкое овладевало мной отчаяние, ибо мнилось мне, что труд мой оказался напрасен.

Сефрения ошеломленно взирала то на Спархока, то на впавшего в оцепенение Келтэна, и на ее бледном, безупречно красивом лице читалось чувство, весьма походившее на огорчение. Ксанетия тоже не сводила с них глаз, и ее лицо выражало примерно то же. Спархок при виде этого ощутил мимолетное удовлетворение. Эти двое были настолько похожи в своем, быть может неосознанном высокомерном, чувстве собственного превосходства. Осведомленность Спархока, которая так долго была сокрыта даже от него самого и так неожиданно проявилась, изрядно поколебала это их самодовольство. Впервые в жизни он осознал в полной мере, что он — Анакха, и, что более важно, постиг значение слова «Анакха» так, как недоступно было ни Сефрении, ни Ксанетии. Он обошел их обеих, вступив в общение с Беллиомом, и когда он соединил свои мысли с мыслями Беллиома, то до некой степени разделил и знание, принадлежавшее самому Беллиому, — а им ничего подобного никогда не удалось бы достичь.

— Труд твой был не напрасен, о Голубая Роза, — сказал он камню. — Ошибался же ты в том, что облекал мысль свою в этот строй речи. Мое понимание было также облечено в эту речь и оттого не открывалось мне, покуда я не ответил на слова твои. Теперь же примемся за наше дело. Враги мои также и твои враги, ибо тебя они могут сковать так же верно, как сковали бы меня. Ни один из нас не сможет быть покоен и волен, покуда они не сгинут. Согласен ли ты со мной?

— Рассуждения твои разумны, Анакха.

— Стало быть, цель наша едина?

— Стало быть так.

— Это уже кое-что, — пробормотал Спархок.

На лице Келтэна выразилось холодное неодобрение.

— Прости, — извинился Спархок, — привычка. Здравый смысл гласит, что, поскольку враги наши и цели наши едины и поскольку мысли наши скованы цепью, кою ты же и сотворил, надлежит нам в сем случае объединить свои усилия. Одержав победу, оба мы обретем и свободу. Врагов наших и единой цели более не будет, и цепь, что сковала нас, прекратит свое существование. Клянусь тебе искренне, что по завершении сего дела дам я тебе свободу, дабы мог ты продолжить свой труд. Жизнь моя воистину в твоих руках, и, буде я солгу, ты в силах уничтожить меня.

— Не вижу я лжи в мыслях твоих, Анакха, и укреплю я руку твою, и сердце твое сделаю тверже камня, буде те, кто любим тобою, пожелают отвернуть тебя от твоего замысла и твоей клятвы. Отныне мы союзники.

— Стало быть, решено! — с восторгом воскликнул Спархок.

— Решено! — Речь Беллиома, исходившая из уст Келтэна, была сухой и бесстрастной, но на сей раз и в его голосе прозвучал восторг.

— Теперь же поговорим о том решении, что предстоит нам определить совместно.

— Спархок… — неуверенно начала Сефрения.

— Прости, матушка, — сказал он, — но я сейчас говорю не с тобой. Будь добра не вмешиваться.

Спархок не был уверен, обращать ему свой вопрос к Сапфирной Розе или к Келтэну, которым, похоже, совершенно овладел дух камня. Наконец он решил говорить, глядя в пустоту между ними.

— Дэльфы предложили нам свою помощь в обмен на некую услугу, — начал он. — Хотят они, дабы мы запечатали их долину, так чтобы никто не мог войти в нее и никто не мог ее покинуть, и взамен невеликой сей услуги сулят они нам свою помощь. Предлагают ли они сие прямо и честно? — Спархок услышал, как Ксанетия судорожно втянула ртом воздух.

— Истинно так, — ответил Беллиом. — Я не вижу лжи в их предложении.

— Да я и сам так думал, просто хотел убедиться.

— Анакха! — голос Беллиома прозвучал твердо. — Всякий раз, когда говоришь ты таким образом, разум твой становится сокрыт от меня. Союз наш нов и непривычен нам обоим, и неразумно с твоей стороны пробуждать во мне сомнения, пользуясь сей быстрой и невнятной речью.

Спархок, не выдержав, рассмеялся.

— Прости мне промах мой, Голубая Роза, — сказал он. — Стало быть, мы можем доверять дэльфам?

— Сию минуту — да. Намерения их сейчас не лживы. Что станется с ними завтра — сие неведомо. Род ваш непостоянен, Анакха. — В голосе Келтэна прозвучало легкое колебание. — Говорю я сие не затем, чтобы осудить вас, но затем, чтобы высказать свое наблюдение. Ныне можешь ты довериться их искренности — как они могут довериться тебе. Все, что ни произойдет впоследствии, в воле одного лишь случая.

— Так, значит, случай все же существует? — удивился Спархок. — Нам говорят, что все, что происходит в мире, предопределено богами.

— Кто бы ни говорил тебе сие, он заблуждался. — Бевьер ахнул. — Странствие мое и мое дело были прерваны случаем, — продолжал Беллиом. — Ежели мой путь возможно было изменить, отчего же не может такое произойти с твоим? Истинно скажу тебе, Анакха: должны мы объединиться с дэльфами в деле сем, ибо ежели не сделаем того, то наверняка погибнем. Станет ли кто из вас обманывать другого, нет ли, зависеть будет от обстоятельств. Сейчас сердца дэльфов чисты; сие может перемениться. Сейчас твое сердце чисто; сие также может перемениться. Однако желаем мы того или нет, но должны мы заключить с ними союз, иначе оба падем и вечно будем терзаться в оковах ужаснейшего рабства.

— Ты слышал его, Бевьер, — говорила Сефрения оливково-смуглому арсианцу, когда Спархок бесшумно вошел в комнату и застал их поглощенными разговором, — они обожествляют озеро — источник скверны, которая делает их отверженными.

— Но он говорил о Боге, леди Сефрения, — мягко возражал Бевьер. — Сдается мне, он называл его Эдемусом — или что-то в этом роде.

— Эдемус покинул их — наложил на них проклятие и отвернулся от них.

— Анари сказал, что Эдемус ушел раньше них, чтобы приготовить им обиталище. — Возражения Бевьера становились все неувереннее. — Он сказал, что дэльфы изменяются — превращаются в чистый свет.

— Ложь! — отрезала она. — Свечение, которым они отмечены, вовсе не знак благословения, Бевьер, а мета проклятия. Кедон весьма хитроумно попытался вывернуть все наизнанку и представить дело так, будто дэльфы превращаются в нечто святое, тогда как на деле все происходит наоборот.

— Но они и вправду практикуют магию, Сефрения, и подобной магии я в жизни не видывал. Я бы ни за что не поверил, что кто-то может вернуться в детство, если бы не увидел этого собственными глазами.

— Именно об этом я и толкую, Бевьер. Они практикуют не магию, а колдовство. Скажи, разве ты когда-нибудь видел, чтобы я подражала Богу?

Спархок, незамеченный, попятился в коридор и направился к келье без двери, которую занимал Вэнион.

— У нас проблема, — сказал он магистру пандионцев.

— Что, еще одна?

— Сефрения пытается перетянуть на свою сторону Бевьера. Она внушает ему, что дэльфы занимаются колдовством. Ты же знаешь Бевьера. При одном слове «колдовство» у него глаза лезут на лоб.

— Ну почему она никак не угомонится?! — воскликнул Вэнион, воздевая руки к потолку. — Неужели слова Беллиома ей недостаточно?

— Она просто не хочет верить, Вэнион, — вздохнул Спархок. — Мы сталкивались в точности с тем же, когда убеждали эленийских крестьян, что стирики не рождаются на свет с рогами и хвостами.

— Сефрении, как никому, должны бы быть чужды подобные предрассудки.

— Боюсь, что нет, друг мой. Стирики, похоже, хорошо умеют ненавидеть. Что мы можем предпринять?

— Я поговорю с ней в открытую.

Спархок моргнул.

— Если станешь спорить, она превратит тебя в лягушку.

Вэнион коротко усмехнулся.

— Нет. Если помнишь, я долго жил в Сарсосе. Стирик не может сделать ничего подобного без согласия своего бога, а Афраэль любит меня — во всяком случае, я на это надеюсь.

— Я соберу остальных и уведу их подальше, чтобы ты мог без помех поговорить с ней с глазу на глаз.

— Нет, Спархок, это нужно сделать при всех. Она пытается тайком обойти нас, чтобы заполучить себе сторонников. Мы должны довести до всеобщего сведения, что в этом деле ей нельзя доверять.

— Не лучше ли было бы вначале поговорить с ней наедине — до того, как ты прилюдно унизишь ее? Вэнион упрямо покачал головой.

— Мы должны сделать это открыто, — объявил он.

— Тебе остается только надеяться, что Афраэль тебя любит, — пробормотал Спархок.

— Они целиком и полностью обратились к язычеству, — упрямо говорила Сефрения. — С тем же успехом они могли бы поклоняться деревьям или скалам причудливой формы. У них нет ни вероучения, ни доктрины, ни ограничений, и то, что они практикуют колдовство, — тому доказательство. — Вэнион созвал всех в большую комнату в конце коридора, и сейчас Сефрения настойчиво и даже резко доказывала перед ними свою правоту.

— В чем разница? — пожал плечами Телэн. — Магия, колдовство — все это одно и то же, разве нет?

— Магия исходит от богов, Телэн, — пояснил Бевьер. — Наша Святая Матерь в мудрости своей дозволила рыцарям церкви изучать секреты Стирикума, дабы мы могли лучше служить ей. Однако для нас существуют ограничения — некоторые области, куда путь нам закрыт. Колдовство не знает ограничений, потому что оно — порождение зла.

— Дьявола, что ли? Я никогда не верил в существование дьявола. Столько зла собрано в самих людях, что мы вполне можем обойтись и без него. Я знавал нескольких очень злых людей, Бевьер.

— Существование дьявола доказано.

— Только не для меня.

— Мы, кажется, отвлеклись, — вмешался Улаф. — Какое, собственно говоря, имеет значение, кому именно поклоняются дэльфы? Нам и прежде случалось заключать союз бог весть с кем, чтобы достичь той или иной цели. Беллиом говорит, что мы должны объединиться с дэльфами, иначе мы проиграем. Проигрывать мне совсем не хочется, так в чем же проблема?

— Беллиом ничего не знает об этом мире, Улаф, — сказала Сефрения.

— Тем лучше. Он подходит к делу с ясным и ничем не замутненным пониманием. Если мне нужно спрятаться за деревом, чтобы меня не унесла лавина, разве я стану спрашивать у дерева, кому оно поклоняется?

— Беллиом скажет или сделает все что угодно, лишь бы обрести свободу, — настаивала Сефрения. — Вот почему я с самого начала была против того, чтобы использовать его.

— Сефрения, нам придется поверить Беллиому. — Вэнион явно изо всех сил старался сдержать раздражение. — Разве не бессмысленно доверять ему свои жизни и не верить его словам? Ты же знаешь, в прошлом он немало помог нам.

— Только потому, что его принуждали к этому, Вэнион. Беллиом подчинился, потому что его заставили подчиниться. Я верю ему даже меньше, чем дэльфам. Он чужой, совершенно чужой, и мы не в силах предвидеть, на что он способен. Мы в безопасности лишь до тех пор, покуда держим его под замком и вынуждаем силой подчиняться нам. Если мы начнем прислушиваться к его речам, мы окажемся в большой опасности.

— Может быть, ты и о нас того нее мнения, матушка? — с грустью спросил он. — Мы эленийцы, а эленийцы в прошлом не раз доказывали, что им нельзя доверять. Ты хотела бы и нас держать под замком и принуждать силой подчиняться тебе? — Не говори чепухи, Вэнион. Беллиом — не человек.

— Зато дэльфы — люди.

— Нет!

— Ты грешишь против логики, Сефрения. Что бы там ни было, дэльфы были и остаются людьми. Мы не питаем особой приязни к земохцам или рендорцам, однако мы никогда не пытались утверждать, будто они — не люди. Многие эленийцы терпеть не могут вас, стириков, но мы никогда не заходили настолько далеко, чтобы отрицать вашу человеческую природу. — Он помолчал мгновение и глубоко вздохнул. — Полагаю, любовь моя, к этому все и сводится. Если ты отрицаешь, что дэльфы — люди, как я могу быть уверен, что в глубине души ты не думаешь точно так же и обо мне? Я жил в Сарсосе, и многие тамошние стирики давали понять, что считают меня низшим существом. Ты была одного мнения с ними? Я был для тебя домашним зверьком, Сефрения, собакой, скажем, или ручной обезьяной, которую ты держала забавы ради? Черт побери, Сефрения, это уже вопрос нравственности! Отрицая чью бы то ни было человеческую природу, мы открываем путь непостижимому ужасу. Неужели ты этого не понимаешь?

— Дэльфы совсем другие.

— Никто не может быть совсем другим! Мы должны в это верить, в противном случае мы и сами перестаем быть людьми! Ну почему ты этого не понимаешь?

Сефрения побелела.

— Все это весьма возвышенно и благородно, Вэнион, но к дэльфам не имеет ровным счетом никакого отношения. Ты не знаешь, кто они такие и какова их природа, а потому сам не ведаешь, о чем говоришь. В прошлом ты всегда обращался ко мне за советом, когда твое невежество могло бы завести тебя на опасный путь. Верно ли я поняла, что больше этого не случится?

— Не говори глупостей.

— Я и не говорю. Я очень серьезна, Вэнион. Намерен ли ты обойтись на сей раз без моего совета? Собираешься ли ты связаться с этими прокаженными чудовищами, независимо от того, что говорю тебе я?

— У нас нет другого выхода, неужели ты не можешь это понять? Беллиом сказал, что мы проиграем, если не заключим союз с дэльфами, а проигрывать нам нельзя. Я думаю, существование всего мира зависит от того, проиграем мы или нет.

— Стало быть, ты перерос свою потребность во мне. Было бы вежливее сказать мне это до того, как меня притащили в этот проклятый город, однако было бы глупо ожидать вежливости от эленийца. Как только мы вернемся в Материон, я отправлюсь в Сарсос, где мне и надлежит быть.

— Сефрения…

— Нет. Довольно. Я триста лет верой и правдой служила пандионцам и благодарю вас за то, как щедро заплатили вы за годы моего труда. Между нами все кончено, Вэнион. Кончено раз и навсегда. Я надеюсь, что остаток твоей жизни будет счастливым, но, в счастье или же в печали, ты проживешь его без меня. — И Сефрения, развернувшись, стремительно вышла из комнаты.

— Но ведь это же будет весьма опасное дело, анари, — говорил Итайн, — а Ксанетия так много значит для вашего народа. Благоразумно ли рисковать ее жизнью?

— Истинно так, Итайн из Материона, — отвечал старик, — Ксанетия дорога нам, ибо она будущая анара. Однако именно она одарена щедрее прочих, и может статься так, что именно ее дар, в конце концов, перевесит чашу на весах нашего противоборства с общим врагом.

Спархок, Вэнион и Итайн встретились с Кедоном перед тем, как покинуть Дэльфиус. Было ясное осеннее утро. Изморозь, осевшая на лугу, быстро таяла под утренним солнцем, и тени под вечнозеленым кустарником, окаймлявшим луг, обрели оттенок глубокой синевы.

— Я только хотел кое-что прояснить, анари, — сказал Итайн. — Материон — прекрасный город, но в нем живет немало грубых и невежественных людей, которые отнюдь не мирно отнесутся к появлению среди них дэльфа. Ваша нежная Ксанетия — существо неземное, не от мира сего, почти дитя. То, что она — сияющая, защитит ее от проявлений грубой силы, но действительно ли ты готов выставить ее лицом к лицу с проклятиями, поношением, бранью — всем, с чем может она столкнуться в населенном мире? Анари улыбнулся.

— Ты неверно судишь о Ксанетии, Итайн из Материона. Ужели истинно мнится тебе, что она — почти дитя? Станет ли тебе легче, ежели скажу я, что она миновала уже первое столетие своей жизни?

Итайн воззрился на него, затем на Ксанетию, молча сидевшую у окна.

— Анари, — сказал он, — вы, дэльфы, — непостижимый народ. Я готов был поклясться, что ей не больше шестнадцати.

— Невежливо, Итайн из Материона, говорить о возрасте женщины, — улыбнулась дэльфийка.

— Прости меня, анара, — Итайн отвесил ей изысканный поклон.

— Его превосходительство, анари, затронул весьма важный вопрос, — сказал Вэнион. Лицо магистра все еще хранило следы боли, причиненной вчерашним разговором с Сефренией. — Ксанетия не останется незамеченной ни в Материоне, ни по пути в столицу. Не могли бы мы как-то изменить ее внешность, чтобы целые деревни не впадали в панику, когда она проедет мимо? — Он виновато взглянул на бледную женщину. — Я ни за что на свете не хотел бы оскорбить тебя, анара, но твоя внешность волей-неволей бросается в глаза.

— Благодарю тебя за комплимент, добрый сэр, — улыбнулась она.

— Не желаешь продолжить, Спархок? — осведомился Вэнион. — Я что-то запутался.

— Мы воины, Ксанетия, — напрямик сказал Спархок, — и привыкли отвечать на враждебность прямым отпором. Мы могли бы, если придется, мечами прорубить себе дорогу от Дэльфиуса до императорского дворца в Материоне, но, сдается мне, тебя бы огорчило такое зрелище. Может быть, ты не сочтешь оскорбительным предложение каким-то образом скрыть свой истинный вид? Сумеем ли мы вообще замаскировать твою дэльфийскую внешность? Не знаю, замечаешь ли ты это, но ты все время светишься. Один раз твои соплеменники подошли к нам довольно близко и лишь тогда начали светиться. По силам ли тебе ослабить свое сияние?

— Мы властны над светом, Анакха, — заверил его Кедон, — а Ксанетия, самая одаренная среди нас, властна над ним куда более, чем все мы, хотя сие причиняет ей боль, ибо для нас неестестественно сдерживать свое свечение.

— Значит, нам придется придумать что-то другое.

— Боль сия не так уж и важна, Анакха, — сказала Ксанетия.

— Для тебя — может быть, но не для меня. Впрочем, начнем с твоих волос и кожи. Черты лица у тебя вполне тамульские. Как полагаешь, Итайн, если мы покрасим ее кожу и волосы, сможет она сойти за тамулку?

— В сем нет нужды, Анакха, — сказала Ксанетия. Она сосредоточенно сдвинула брови, и на ее лице понемногу, словно легкий румянец, начал проступать золотистый оттенок, а волосы постепенно из бесцветных становились просто светлыми. — Цвет — лишь разновидность света, — объясняла она хладнокровно, а ее кожа между тем бронзовела, и волосы все темнели и темнели, — и, поскольку я властна над внутренним своим сиянием, властна я и над цветом волос и кожи; более того, изменяя, а не подавляя совершенно свое свечение, могу я уменьшить боль. Весьма счастливый выход для меня — и для тебя, полагаю я, также, ибо ты чувствителен к чужой боли. Сие довольно просто. — Теперь ее кожа отливала золотисто-бронзовым цветом, почти таким же, как у Итайна, а волосы были темно-каштановые. — Труднее переменить формы тела, и уж совсем трудно совершить перемену пола.

— Что?! — Итайн поперхнулся.

— Я совершаю сие нечасто и неохотно, — продолжала Ксанетия. — Эдемус не предназначил мне быть мужем, а посему нахожу я пребывание в мужском облике крайне неудобным. Тела мужские столь неуклюжи и неаккуратны. — Она вытянула перед собой руку и внимательно ее осмотрела. — Цвет, сдается мне, верен. И этот тоже, — прибавила она, взглянув на прядь почерневших волос. — Что думаешь ты теперь, Итайн? Останусь ли я незамеченной в Материоне?

— Вряд ли, о божественная Ксанетия, — улыбнулся он. — Появление твое на улицах Огнеглавого Материона заставит забиться сильнее сердца тех, кто узрит тебя, ибо ты прекрасна, и красота твоя сверх всякой меры ослепляет мой взор.

— Неплохо сказано, — пробормотал Спархок.

— Медовые твои речи услаждают мой слух, Итайн, — улыбнулась Ксанетия. — Мнится мне, ты великий мастер улещать женщин.

— Тебе следует знать, анара, что Итайн — дипломат, — предостерег ее Вэнион, — и его речам не всегда можно верить. На сей раз, однако, он сказал тебе истинную правду. Ты необычайно хороша собой.

Ксанетия грустно взглянула на него.

— В сердце твоем поселилась боль, лорд Вэнион, — заметила она. Он вздохнул.

— Это мои личные трудности, анара.

— Сие не совсем так, мой лорд. Ныне все мы друзья, и беды одного из нас суть беды всех. Однако то, что причиняет тебе боль, грозит куда большим, нежели причинить боль всем нам, ибо ссора между тобою и любимой твоей угрожает всему нашему делу, и покуда не будет залечена рана сия, подвергает она опасности и наши общие устремления.

Они ехали на восток по едва заметной тропинке, которая казалась проложенной скорее дикими зверями, чем людьми. Сефрения с замкнутым окаменевшим лицом ехала позади всех в сопровождении Бевьера и молодого Берита.

Спархок и Вэнион возглавляли отряд, следуя указаниям Ксанетии, которая ехала за ними под бдительным присмотром Келтэна.

— Дай ей время, Вэнион, — говорил Спархок. — Женщины зачастую объявляют нам войну лишь для того, чтобы привлечь наше внимание. Всякий раз, когда Элане кажется, что я уделяю ей меньше внимания, чем следовало бы, она устраивает мне нечто подобное — просто затем, чтобы я опомнился.

— Боюсь, на сей раз дело зашло куда дальше, Спархок, — со вздохом отвечал Вэнион. — Сефрения — стирик, но никогда прежде она не вела себя так неразумно. Если б только мы могли узнать, что кроется за этой бессмысленной ненавистью… но от нее мы вряд ли дождемся объяснений. Скорее всего, она ненавидит дэльфов просто потому, что ненавидит дэльфов.

— Афраэль все исправит, — уверенно сказал Спархок. — Как только мы вернемся в Материон, я поговорю с Данаей, и… — Спархок осекся, похолодев, и рывком развернул Фарэна. — Мне нужно поговорить с Ксанетией.

— Что-то случилось? — спросил Келтэн.

— Ничего особенного, — ответил Спархок. — Поезжай вперед и присоединись ненадолго к Вэниону. Я должен кое-что сказать Ксанетии.

Келтэн одарил его любопытным взглядом, однако подчинился.

— Ты обеспокоен, Анакха, — заметила дэльфийка.

— Да, немного. Ты ведь знаешь мои мысли, верно? Она кивнула.

— Тогда ты знаешь и кто на самом деле моя дочь.

— Да, Анакха.

— Это тайна, анара. Афраэль избрала свое нынешнее воплощение, не посоветовавшись с моей женой. Нельзя, чтобы Элана узнала правду. Боюсь, это может свести ее с ума.

— Твоя тайна в безопасности, Анакха. Я даю тебе слово, что буду хранить молчание.

— Ксанетия, что на самом деле произошло между стириками и дэльфами? Я не хочу знать, что об этом думаете ты либо Сефрения. Мне нужна правда.

— Тебе незачем ведать правду, Анакха. Предназначено тебе исполнить дело сие, не познав правду.

— Я элениец, Ксанетия, — страдальчески пояснил он. — Я должен знать что к чему, чтобы принимать решение.

— Так ты намерен судить нас и возложить вину на стириков либо дэльфов?

— Нет. Я намерен выяснить причину такого поведения Сефрении и сделать так, чтобы она изменила свое мнение.

— Неужто она настолько дорога тебе?

— Зачем ты спрашиваешь, если и так уже знаешь ответ?

— Затем, чтобы помочь тебе прояснить твои мысли, Анакха.

— Ксанетия, я рыцарь ордена Пандиона. Сефрения триста лет была матушкой нашего ордена. Все мы с радостью и не колеблясь отдали бы за нее жизнь. Мы любим ее, хоть и не разделяем ее предрассудков. — Он откинулся в седле. — Я не стану долго ждать, Ксанетия. Если мне не удастся узнать всю правду от тебя — или от Сефрении, — я попросту спрошу Беллиом.

— Нет, только не это! — В ее темных глазах полыхнула боль.

— Я солдат, Ксанетия, и мне недостает терпения соблюдать все тонкости. А теперь я оставлю тебя. Мне надо поговорить с Сефренией.

— Диргис, — сказала Ксанетия, когда они въехали на вершину холма и увидели внизу в долине типично атанский город.

— Ну, наконец-то, — пробормотал Вэнион, вынимая карту. — Теперь мы хотя бы знаем, где находимся. — Он взглянул на карту, затем на вечернее небо. — Спархок, не поздновато ли нам совершить очередной прыжок?

— Нет, мой лорд, — ответил Спархок. — Света еще достаточно.

— Ты в этом так уверен? — осведомился Улаф. — Или вы с Беллиомом уже успели это обсудить?

— У нас не было возможности поболтать с глазу на глаз, — ответил Спархок. — Беллиом все еще могут учуять, поэтому я предпочитал не вынимать его из шкатулки — просто так, на всякий случай.

— Материон в трех с лишним сотнях лиг отсюда, — напомнил Вэнион. — Там уже наверняка стемнело.

— Я, наверное, никогда не привыкну к этому, — кисло заметил Келтэн.

— Но это же очень просто, Келтэн, — начал Улаф. — Когда в Материоне солнце уже заходит, здесь еще…

— Ради Бога, Улаф, — прервал его Келтэн, — не пытайся объяснять мне. От этого только хуже. Когда мне начинают что-то объяснять, у меня точно земля уходит из-под ног, а мне это не нравится. Просто скажи мне, что там уже стемнело, и покончим с этим. Мне совсем ни к чему знать, почему там уже стемнело.

— Он идеальный рыцарь, — заметил Халэд своему брату. — Он даже не хочет слышать никаких объяснений.

— У такого взгляда на жизнь есть свои преимущества, — отозвался Телэн. — Подумай, Халэд, после того как мы с тобой пройдем уготованное нам обучение, мы станем такими, как Келтэн. Вообрази, насколько легче и проще станет наша жизнь, если нам совсем ничего не нужно будет понимать.

— Я полагаю, Спархок, что в Материоне сейчас уже совсем темно, — сказал Вэнион. — Может быть, нам подождать до утра?

— Не думаю, — возразил Спархок. — Рано или поздно нам придется совершать прыжок после захода солнца. Сейчас мы никуда не спешим, так что лучше выяснить этот вопрос раз и навсегда.

— Э-э… Спархок, — подал голос Халэд.

— Что?

— Если есть вопрос, почему бы не задать его? Теперь, когда ты научился разговаривать с Беллиомом, не проще ли — и безопасней — будет спросить у него самого, до того, как ты начнешь ставить опыты? Материон, насколько я помню, приморский город, и мне не хотелось бы промахнуться на добрую сотню лиг в море.

Спархок почувствовал себя глупо. Он поспешно вынул золотую шкатулку, открыл крышку и помедлил, облекая свой вопрос в архаический эленийский.

— Мне потребен совет твой в некоем деле, Голубая Роза, — сказал он.

— Задавай вопрос свой, Анакха. — На сей раз голос исходил из уст Халэда.

— Слава Богу, — сказал Келтэн Улафу. — В прошлый раз я едва не откусил себе язык, выговаривая все эти старомодные обороты.

— Можем ли мы безопасно переместиться из одного места в другое, когда тьма покрывает землю? — спросил Спархок.

— Для меня не существует тьмы, Анакха.

— Я не знал этого.

— Тебе стоило лишь спросить.

— Да, теперь я понимаю это. Знание мое растет с каждым часом. На восточном побережье обширной Тамульской империи есть дорога, что ведет на юг, к Огнеглавому Материону.

— Истинно так.

— Я и мои спутники впервые узрели Материон с вершины длинного холма.

— Я разделяю память твою о сем месте.

— Можешь ли ты перенести нас туда под покровом тьмы?

— Могу.

Спархок потянулся было за кольцом Эланы, но передумал.

— Голубая Роза, — сказал он, — ныне нас объединяет общая цель, и потому мы стали товарищами по оружию. Не пристало мне принуждать тебя к повиновению силой Гвериговых колец. Посему я не повелеваю, но прошу тебя — перенесешь ли ты нас в место, что ведомо нам обоим, из одной лишь дружбы и союзничества?

— Да, Анакха.

ГЛАВА 16

Мир всколыхнулся, и на миг их окутали сумерки — тот же сумеречный непроницаемый свет, ничуть не ставший темнее оттого, что Беллиом переносил их ночью, а не при свете дня. День либо ночь и впрямь не имели для него никакого значения. Спархок смутно ощущал, что Беллиом проносит их через некую бесцветную пустоту, которая, словно дверь, открывается в любое место реального мира.

— Ты был прав, мой лорд, — сказал Келтэн Вэниону, взглянув на усыпанное звездами ночное небо. — Здесь и вправду уже стемнело. — Затем он зорко глянул на Ксанетию, которая чуть заметно покачнулась в седле. — Тебе нехорошо, леди?

— Пустяк, сэр рыцарь. Легкое головокружение, не более того.

— Ты еще привыкнешь к этому. Вначале и правда бывает не по себе, но это быстро проходит.

Халэд протянул заранее открытую шкатулку, и Спархок положил в нее Беллиом.

— Не затем я делаю это, чтобы заточить тебя, — сказал он камню. — Враги наши могут учуять твое присутствие, и сия предосторожность лишь скроет тебя от них.

Чуть заметное мерцание Беллиома подтвердило, что он понял и принял слова Спархока.

Спархок закрыл рубин на своем кольце и, взяв у оруженосца шкатулку, сунул ее на обычное место под рубахой.

Материон, отливавший багрянцем в свете факелов, раскинулся у подножия холма, и бледный свет только что взошедшей луны мерцающей дорожкой тянулся от края неба по глади Тамульского моря — еще одна из бесчисленных дорог, что вели к воротам города, который тамульцы именовали центром мира.

— Можно предложить, Спархок? — спросил Телэн.

— Ты говоришь точь-в-точь, как Тиниен.

— Знаю. Я просто в некотором роде пытаюсь заменить его. Мы давно не были в Материоне и не знаем, что там сейчас творится. Что, если мне пробраться в город, присмотреться, порасспрашивать — в общем, разнюхать что к чему?

Спархок кивнул.

— Ладно.

— И это все? «Ладно» — и больше ничего? Ни возражений, ни долгих наставлений как себя вести? Спархок, ты меня разочаровал.

— Ты бы стал меня слушать, если б я стал возражать или пустился в наставления?

— Пожалуй нет.

— Так зачем же зря время терять? Ты сам знаешь, что и как нужно делать. Только не исчезай на всю ночь.

Телэн соскочил с коня и, порывшись в седельных сумках, натянул поверх одежды грязный балахон из грубого холста. Затем он зачерпнул ладонью грязи в придорожной колее и искусно вымазал себе лицо и вдобавок как следует растрепал волосы и запутал в них пригоршню соломы.

— Ну как? — спросил он у Спархока.

— Сойдет, — пожал плечами Спархок.

— Вечно ты все портишь, — пожаловался Телэн, снова забираясь в седло. — Халэд, поехали со мной. Посторожишь моего коня, покуда я буду разнюхивать, что там творится.

Халэд что-то проворчал, и минуту спустя братья уже спускались верхом с холма.

— Неужто дитя и впрямь так одарено? — спросила Ксанетия.

— Он бы оскорбился, леди, если бы услышал, что ты называешь его «дитя», — ответил Келтэн, — и из всех людей, кого я знаю, он лучшее всех умеет становиться невидимкой.

Они отъехали подальше от дороги и стали ждать.

Телэн и его брат вернулись примерно через час.

— Дела в городе обстоят более или менее так же, как и до нашего отъезда, — сообщил мальчик.

— То есть уличных сражений нет? — рассмеялся Улаф.

— Пока еще нет. Только во дворце переполох. Это связано с какими-то документами. Все правительство вне себя. Те, с кем я говорил, не знают никаких подробностей. Впрочем, рыцари церкви и атаны по-прежнему стоят в караулах, так что, пожалуй, мы могли бы прыгнуть отсюда прямо во двор замка Эланы.

Спархок покачал головой.

— Поедем верхом. Уверен, что в замке хватает тамульцев, и наверняка половина из них — шпионы. Не стоит без нужды выдавать наши секреты. А Сарабиан все еще в замке?

Телэн кивнул.

— Твоя жена, верно, обучает его новым трюкам: «лежать», «умри», «служить» и все такое прочее.

— Телэн! — воскликнул Итайн.

— А вы еще не знакомы с нашей королевой, ваше превосходительство? — ухмыльнулся Телэн. — Ну тогда вас ждет много новых впечатлений.

— Все дело в новой системе хранения документов, мой лорд, — пояснил молодой пандионец, стоявший у подъемного моста, в ответ на недоуменный вопрос Вэниона. — Нам нужно было место для перестановки, вот мы и вывалили все правительственные архивы на лужайки.

— А если пойдет дождь?

— У нас будет меньше работы, мой лорд, только и всего.

Они спешились во внутреннем дворе замка и поднялись по широкой лестнице к парадным дверям, изукрашенным затейливой резьбой, задержавшись снаружи ровно настолько, чтобы надеть мягкие туфли ради сохранности хрупкого перламутрового пола.

Королеву Элану известили об их прибытии, и она ожидала их у дверей тронного зала. Сердце Спархока подпрыгнуло к горлу, когда он увидел свою юную красавицу-жену.

— Как мило, сэр Спархок, что вы решили нас навестить, — проговорила она язвительно, прежде чем обвить руками его шею.

— Прости, что мы подзадержались, любовь моя, — виновато сказал он после того, как они обменялись кратким официальным поцелуем. — Нам пришлось изменить кое-какие планы. — Спархок болезненно ощущал присутствие в зале полудюжины тамульцев — они слонялись неподалеку, старательно делая вид, что ничего не слышат. — Почему бы нам не подняться в наши покои, моя королева? Нам нужно кое-что рассказать тебе, а я хотел бы избавиться от кольчуги, покуда она совершенно не приросла к моей коже.

— Нет, Спархок, ты не войдешь в мои покои в этой вонючей штуковине. Насколько я помню, мыльни расположены вон там. Почему бы тебе и твоим благоухающим спутникам ими не воспользоваться? Дамы могут пойти со мной. Я соберу остальных, и через час мы все встретимся в королевских покоях. Уверена, что твои объяснения касательно того, что тебя задержало, окажутся на редкость увлекательными.

Вымывшись и переодевшись в камзол и обтягивающие штаны, Спархок почувствовал себя намного лучше. Вместе со спутниками он поднялся по лестнице в донжон.

— Ты подзадержался, Спархок, — бесцеремонно заметила Миртаи, когда они подошли к дверям.

— Да, моя жена мне уже об этом прямо сказала. Идем с нами. Ты тоже должна услышать наш рассказ.

Элана и прочие, кто оставался в замке, уже собрались в большой, отделанной в синий цвет гостиной. Бросалось в глаза только отсутствие Сефрении и Данаи.

— Ну наконец-то! — воскликнул, едва они вошли, император Сарабиан. Спархок был поражен переменой во внешнем облике императора. Его черные волосы были стянуты ремешком на затылке. Он облачился в черные обтягивающие штаны и белую, из тонкого полотна рубашку с длинными рукавами. Странным образом он выглядел сейчас моложе и носил шпагу с ловкостью, говорившей о привычке. — Наконец-то мы можем заняться свержением правительства!

— Чем это вы здесь занимались, Элана? — осведомился Спархок.

— Расширяли свой кругозор, — пожала она плечами.

— Я так и знал, что нельзя было надолго оставлять тебя одну.

— Как мило, что ты об этом подумал. У меня подобное мнение сложилось уже давно.

— Спархок, — сказал Келтэн, — почему бы тебе не сберечь время, а заодно и уши — от упреков? Просто покажи ей, зачем мы предприняли это небольшое путешествие.

— Отличная мысль, — Спархок сунул руку под камзол и достал гладкую золотую шкатулку. — Дела оборачивались не лучшим образом, Элана, и мы решили позаботиться о подкреплениях.

— Я полагала, что этим занят Тиниен.

— Наше положение требовало чего-то большего, чем рыцари церкви. — Спархок коснулся ободком кольца золотой крышки. — Откройся, — велел он, но не стал поднимать крышку слишком высоко, чтобы Элана не заметила в шкатулке свое кольцо.

— Что ты сделал с кольцом, Спархок? — спросила она, с любопытством поглядывая на золотую полусферу, прикрывавшую рубин.

— Сейчас объясню, — ответил он и, вынув из шкатулки Беллиом, высоко поднял его в вытянутой руке. — Вот ради чего мы отправились в путь, любовь моя.

— Спархок! — ахнула Элана, побелев как мел.

— Какой великолепный камень! — восхитился Сарабиан, потянувшись к Сапфирной Розе.

— Не советую, ваше величество, — предостерег Итайн. — Это Беллиом. Он терпимо относится к Спархоку, но для всех прочих опасен.

— Итайн, Беллиом — это сказка.

— В последнее время, ваше величество, я пересмотрел свои взгляды на некоторые сказки. Спархок уничтожил Азеша, всего лишь прикоснувшись к нему Беллиомом. Вы в минувшие месяцы подавали кое-какие надежды, и нам бы не хотелось так скоро вас потерять.

— Итайн! — одернул его Оскайн. — Помни, с кем говоришь.

— Мы здесь для того, чтобы советовать императору, брат мой, а не баловать его. Да, кстати, Оскайн, когда ты посылал меня в Кинестру, ты ведь дал мне неограниченные полномочия, не так ли? Мы, конечно, проверим мои бумаги, но я совершенно уверен, что дело обстояло именно так — как и всегда, впрочем. Надеюсь, старина, ты не станешь возражать против того, что по дороге я заключил парочку новых союзов? Вернее, — помолчав, признался Итайн, — заключал их Спархок, но мое присутствие придало этому некоторый официальный оттенок.

— Итайн, ты не можешь так поступать, не известив прежде Материон! — Оскайн побагровел.

— Да ладно, Оскайн, успокойся. Все, что я сделал, — не упустил кое-какие возможности, которые просто сами просились в руки, и не мог же я, в конце концов, указывать Спархоку, что он должен делать, а что нет? Я более или менее уладил дела в Кинестре, когда там появились Спархок и его друзья. Мы покинули Кинестру и…

— Подробнее, Итайн. Что ты натворил в Кинестре? Итайн вздохнул.

— Ты иногда бываешь так утомителен, братец. Я обнаружил, что посол Таубель спелся с Канзатом, главой местного полицейского участка. И кстати, король Джалуах исправно плясал под их дудку.

— Таубель перекинулся к людям Колаты? — Оскайн помрачнел.

— По-моему, я это только что сказал. Тебе бы стоило поскорее проверить и другие свои посольства. Министр Колата времени зря не терял. Как бы там ни было, я посадил под арест Таубеля и Канзата — вкупе со всем полицейским участком и большей частью посольского штата, — объявил Кинестру на военном положении и передал власть в руки атанского гарнизона.

— Что?!!

— На днях я напишу тебе подробный отчет. Ты же хорошо меня знаешь — я не сделал бы этого без достаточных оснований.

— Итайн, ты превысил свои полномочия.

— Старина, ты ведь их ничем не ограничивал, так что я был волен делать все, что сочту нужным. Вспомни, ты сказал, чтобы я огляделся и сделал все, что нужно. Именно так я и поступил.

— Да как же ты убедил атанов подчиниться тебе без письменного предписания? Итайн пожал плечами.

— Командир атанского гарнизона в Кинестре — молодая женщина, весьма привлекательная, хотя, на мой вкус, и чересчур мускулистая. Я соблазнил ее, и, надо сказать, она весьма восторженно поддалась соблазну. Поверь мне, Оскайн, она готова сделать для меня буквально все. — Итайн помолчал. — Кстати, можешь упомянуть об этом в моей личной папке — что-нибудь о моей готовности приносить жертвы на благо Империи и все такое прочее. Полной воли, однако, я ей не дал. Милое дитя хотело преподнести мне головы Канзата и Таубеля в знак своей нежной страсти, но я решительно воспротивился. Мои комнаты в университетском городке и так захламлены донельзя, так что развешивать по стенам трофеи у меня нет никакой возможности. Я велел ей посадить обоих под замок и крепко держать за шиворот короля Джалуаха, пока не прибудет замена Таубелю. Кстати, братец, спешить с этим вовсе необязательно. Я целиком и полностью доверяю моей девочке.

— Итайн, ты отбросил отношения с Кинезгой на двадцать лет назад!

— Какие еще отношения? — презрительно фыркнул Итайн. — Кинезганцы понимают только грубую силу, оттого-то я к ней и прибегнул.

— Ты что-то говорил о союзах, Итайн, — заметил Сарабиан, покачивая кончиком шпаги. — Кому же, собственно говоря, ты посулил мою вечную верность и дружбу?

— Я как раз собирался перейти к этому, ваше величество. Покинув Кинестру, мы направились в Дэльфиус. Мы встретились с тамошним правителем анари — почтенным старцем по имени Кедон, — и он предложил нам свою помощь. О нашей части уговора позаботится Спархок, так что Империи это даже ничего не будет стоить.

Оскайн покачал головой.

— Это, должно быть, от материнской линии нашего рода, — виновато пояснил он. — У нашей матери был дядя, который вел себя весьма странно.

— О чем ты говоришь, Оскайн?

— О явном безумии моего брата, ваше величество. Мне говорили, что подобные болезни бывают наследственными. По счастью, я больше пошел в отцовский род. Скажи мне, Итайн, слышишь ли ты голоса? А лиловые жирафы тебе случаем не чудились?

— Оскайн, иногда ты меня просто раздражаешь.

— Спархок, — сказал Сарабиан, — может, хоть ты расскажешь нам, что случилось?

— Итайн уже изложил это, ваше величество, и довольно точно. Насколько я понимаю, вы, тамульцы, относитесь к сияющим с некоторым предубеждением?

— Вовсе нет, — сказал Оскайн. — С каким предубеждением можно относиться к тем, кого вообще не существует?

— Этак они могут проспорить всю ночь, — заметил Келтэн. — Ты не против, леди? — обратился он к Ксанетии, которая молча сидела рядом с ним, слегка наклонив голову. — Если ты не покажешь им, кто ты такая, они будут пререкаться до зимы.

— Как пожелаешь, о сэр рыцарь, — ответила дэльфийка.

— Отчего так торжественно, дитя мое? — улыбнулся Сарабиан. — Здесь, в Материоне, мы говорим по-старинке лишь на свадьбах, похоронах, коронациях и прочих печальных событиях.

— Народ наш долго прожил вдали от всего мира, о император Сарабиан, — ответила она, — и не коснулись нас веяния моды и непостоянство устной речи. Заверяю тебя, что мы не находим ни малейшего неудобства в том, что мнится тебе старомодной речью, ибо наши уста произносят сии обороты привычно, и именно таково обыденное наше наречие — в тех редких случаях, когда вообще нуждаемся мы в том, чтобы говорить вслух.

Дверь в дальнем конце комнаты отворилась, и в гостиную тихонько вошла принцесса Даная, волоча за собой Ролло. За ней шла Алиэн.

Глаза Ксанетии расширились, на лице явственно отразился священный трепет.

— Она уснула, — сказала принцесса матери.

— С ней все в порядке? — спросила Элана.

— Леди Сефрения очень устала, ваше величество, — ответила Алиэн. — Она вымылась и сразу отправилась спать. Мне не удалось даже уговорить ее поужинать.

— Что ж, пусть выспится, — решила Элана. — Я увижусь с ней позже.

Император Сарабиан явно воспользовался этой паузой в разговоре, чтобы облечь свою речь в старинные обороты.

— Воистину, — обратился он к Ксанетии, — речь твоя, леди, ласкает мой слух. Печально, что доселе скрывалась ты от нас, ибо ты прекрасна, и складные возвышенные речи твои прибавили бы блеска нашему двору. Более того, один лишь скромный взгляд очей твоих и кротость нрава, в нем сияющая, побудили бы тех, кто окружает меня, счесть тебя наилучшим примером для подражания.

— Речи ваши изысканно сладки, ваше величество, — отвечала Ксанетия, вежливо наклонив голову, — и воистину вижу я, что вы непревзойденный льстец.

— О, не говори так! — воскликнул он. — Поверь, слова мои истинны и исходят из самого сердца! — Император Сарабиан явно развлекался вовсю.

Дэльфийка вздохнула.

— Боязно мне, что речи твои переменятся, едва узришь ты меня в истинном моем облике. Я изменила внешний вид свой, дабы не устрашать им твоих подданных. Ибо, как ни тяжко мне признать сие, узри твои люди меня в истинном моем виде, бежали бы они прочь, крича от ужаса.

— Ужели ты воистину способна вызвать такой страх, нежная дева? — улыбнулся Сарабиан. — Никак не могу я поверить твоим словам. Мнится мне, что, явись ты на улицах Материона, и вправду бежали бы мои подданные — только не прочь от тебя, но за тобою.

— Так судите же сами, вате величество.

— Э-э… — вмешался Итайн, — прежде чем мы начнем, могу ли я поинтересоваться здоровьем вашего величества? — скромно осведомился Итайн.

— Я здоров, Итайн.

— Ни одышки, ни головокружений, ни стеснения в груди, ваше величество?

— Я же сказал, что здоров! — огрызнулся Сарабиан.

— От души смею на это надеяться, ваше величество. Могу я представить вам леди Ксанетию, анару дэльфов?

— Итайн, твой брат, похоже, прав. Ты лишился… Боги милосердные! — Сарабиан с неприкрытым ужасом воззрился на Ксанетию. Цвет стремительно стекал с ее волос и кожи, точно краска с промокшей насквозь дешевой ткани, и ослепительное сияние, которое было присуще ей до того, как она изменила внешность, теперь вновь набирало силу. Она поднялась, и Келтэн встал рядом с ней.

— Вот ужасные сны твои стали явью, Сарабиан Тамульский, — печально проговорила Ксанетия, — и я стою перед тобою такова, какова я есмь. Итайн, служащий тебе, истинно передал тебе все, что произошло в легендарном для вас Дэльфиусе. Я приветствовала бы тебя в манере, приличествующей твоему положению, однако я, подобно всем дэльфам, — изгой и потому не принадлежу к твоим подданным. Я явилась сюда, дабы свершить то, что обещано народом нашим в уговоре с Анакхой, коего зовете вы Спархоком Эленийским. Не страшись же меня, Сарабиан, ибо я здесь для того, чтобы служить, а не убивать.

Смертельно побледневшая Миртаи при первых же словах преобразившейся дэльфийки вскочила и, намеренно шагнув вперед, чтобы заслонить свою хозяйку, обнажила меч.

— Беги, Элана, — мрачно процедила она, — я ее задержу.

— В сем нет нужды, Миртаи из Атана, — сказала Ксанетия. — Как я уже говорила, не причиню я зла никому из здесь присутствующих. Спрячь свой меч.

— Спрячу — в твоем подлом сердце, проклятая! — Миртаи вскинула клинок — и, словно пораженная чудовищным ударом, отшатнулась и, рухнув, покатилась по полу.

Кринг и Энгесса одновременно вскочили, бросаясь вперед и хватаясь за оружие.

— Я не причиню им вреда, Анакха, — предостерегла Ксанетия Спархока, — однако же должна я защищать себя, дабы исполнить уговор твой с моим народом.

— Убрать оружие! — рявкнул Вэнион. — Леди — наш друг!

— Но… — начал было Кринг.

— Я сказал — убрать оружие! — рев Вэниона был так оглушителен, что Кринг и Энгесса застыли на месте.

Спархок, однако, заметил другую опасность. Даная, угрюмо сверкая глазами, с решительным видом двинулась к дэльфийке.

— А вот и ты, Даная! — воскликнул Спархок, двигаясь чуть быстрее, чем предполагал его небрежный тон. — Разве ты не хочешь поцеловать своего старого усталого отца?

Он перехватил на полпути мстительную маленькую принцессу и, стиснув ее в объятиях, поцелуем заглушил ее протестующий вопль.

— Отпусти меня, Спархок! — выдохнула она прямо в его горло.

— И не подумаю, покуда не успокоишься, — прошептал он, не отрывая губ от ее рта.

— Она ударила Миртаи!

— Вовсе нет. Миртаи умеет падать. Не делай глупостей. Ты же знала, что это случится. Все в порядке, так что не злись. И, ради всего святого, не выдай своей маме, кто ты на самом деле!

— Этого не может быть! — воскликнула Элана, прерывая рассказ Спархока о том, что произошло в Дэльфиусе. — Беллиом разговаривает?!

— Не сам по себе, — ответил Спархок. — Он говорил через Келтэна — во всяком случае в первый раз.

— Почему он выбрал именно Келтэна?

— Понятия не имею. Должно быть, он просто завладевает первым, кто окажется под рукой. Говорит он архаично и весьма выспренне — очень похоже на Ксанетию — и требует, чтобы я отвечал ему в том же духе. Видимо, для него очень важен стиль речи. — Спархок потер свежевыбритую щеку. — Странное дело, но едва я начал говорить — и думать — на архаичном эленийском, в моем мозгу словно открылось что-то. Впервые в жизни я осознал, что я — Анакха и что между мной и Беллиомом существует некая очень личная и тесная связь. — Он невесело усмехнулся. — Похоже, любовь моя, ты взяла в супруги двух разных людей. Надеюсь, тебе понравится Анакха. Он славный парень — если только привыкнуть к оборотам его речи.

— Я, наверное, сойду с ума, — призналась она. — Это будет проще, чем пытаться понять, что происходит. Скольких еще незнакомцев ты намерен привести сегодня ночью в мою спальню?

Спархок взглянул на Вэниона.

— Рассказать им о Сефрении?

— Рассказывай, — вздохнул Вэнион. — Все равно они рано или поздно сами все узнают.

Спархок взял руки жены в свои и заглянул в ее серые глаза.

— Тебе придется быть поосторожнее, любовь моя, когда будешь разговаривать с Сефренией, — сказал он. — Между дэльфами и стириками существует древняя вражда, и всякий раз, когда речь заходит о дэльфах, Сефрения выходит из себя. У Ксанетии, сдается мне, те же проблемы, но она справляется с ними лучше, чем Сефрения.

— Так ты полагаешь, Анакха? — осведомилась Ксанетия. Она вернула краски своему лицу и волосам — главным образом, для спокойствия остальных, чем необходимости ради. Миртаи сидела неподалеку от дэльфийки, не сводя с нее настороженных глаз, и ладонь ее покоилась на рукояти меча.

— Я никого не хотел оскорбить, анара, — извинился он. — Я только пытаюсь объяснить всем суть дела, чтобы они не слишком удивились, когда вы с Сефренией решите выцарапать друг другу глаза.

Элана улыбнулась.

— Уверена, анара, что от тебя не ускользнуло поразительное обаяние моего мужа. Порой он нас просто с ног им валит, как дубиной.

Ксанетия искренне рассмеялась.

— Сложный народ эти эленийцы, не так ли? — проговорила она, взглянув на Итайна. — За внешней их прямолинейностью и грубостью видятся мне стремительность мысли и тонкость чувств, коих трудно ожидать от людей, облачающихся в сталь.

Спархок откинулся на спинку кресла.

— Я рассказал не все, что с нам происходило, но и этого достаточно, чтобы вы получили общее представление о наших приключениях. Подробности могут подождать до завтрашнего утра. Что творится здесь?

— Политика, что же еще? — пожала плечами Элана.

— Ты хоть когда-нибудь устаешь от политики?

— Не говори глупости, любовь моя. Милорд Стрейджен, отчего бы тебе не рассказать обо всем? Моего мужа почему-то очень огорчает, когда я углубляюсь в разного рода неприглядные детали.

Стрейджен сегодня вновь облачился в свой любимый камзол из белого атласа. Светловолосый вор полулежал в кресле, водрузив ноги на стол.

— Этот неудавшийся мятеж, как его ни называй, был серьезным промахом наших противников, — сказал он. — Именно он навел нас на мысль, что в этом деле замешаны не только сверхъестественные пугала и воскрешенные мумии, но и нечто более приземленное. Мы знали, что с мятежом были связаны Крегер и министр Колата — а это уже намекало на самые обыкновенные политические дела. Где искать Крегера, мы не знали, а потому решили разобраться, насколько глубоко увязло в измене министерство внутренних дел. Поскольку полицейские во всем мире отличаются пристрастием к бумажной работе, мы не сомневались, что где-то в недрах кроличьей норы, именуемой зданием министерства, хранятся документы с именами людей, с которыми нам хотелось бы побеседовать. Беда в том, что мы не могли так прямо явиться в министерство и потребовать эти бумаги — так мы выдали бы, что знаем о заговоре и что Колата сидит у нас под замком, а не гостит добровольно. Баронесса Мелидира первой заговорила о новой системе хранения документов, и это дало нам доступ к архивам всех министерств.

— Это было ужасно, — содрогнулся Оскайн. — Нам пришлось перевернуть с ног на голову работу всего правительства, лишь бы скрыть то, что нас интересуют исключительно архивы министерства внутренних дел. Милорд Стрейджен и баронесса объединили усилия и состряпали нечто вроде новой системы. Она совершенно бессмысленна и чудовищно непоследовательна, но отчего-то оказалась на редкость действенной. Теперь я могу получить любой документ из любого архива самое большее за час.

— Как бы то ни было, — продолжал Стрейджен, — мы неделю рылись в архивах министерства внутренних дел, но тамошние работнички по ночам запирались в здании и перетаскивали папки с места на место, так что поутру нам приходилось начинать все сначала. Тогда-то мы и решили перенести нашу деятельность на лужайки. Мы вынесли из зданий все архивы до последней бумажки и рассыпали их по травке. Это весьма затруднило кипучую деятельность правительства, но министерство внутренних дел продолжало водить нас за нос, и его тайные архивы все еще оставались нам недоступны. Тогда мы с Кааладором тряхнули стариной и занялись кражами со взломом — в компании Миртаи. Королева, должно быть, отправила ее с нами, чтобы мы не очень-то увлекались и помнили, что ищем бумаги, а не чужое добро. У нас ушла на это не одна ночь, но, в конце концов, мы отыскали потайную комнату, где хранились эти драгоценные архивы.

— И никто не хватился их на следующее утро? — недоверчиво спросил Бевьер.

— Мы их и не уносили оттуда, сэр рыцарь, — пояснил Кааладор. — Королева послала с нами молодого пандионца, который с помощью стирикского заклинания унес все содержимое архивов в замок, не тронув при этом ни единого листочка. — Каммориец ухмыльнулся. — Теперь мы знаем о них все, а они понятия не имеют, что нам это известно. Мы украли у них архивы, а они даже не сумеют это обнаружить.

— Нам известны имена всех шпионов, всех наушников, всех тайных агентов и заговорщиков любого ранга по всей Империи, — посмеиваясь, добавил Сарабиан. — Мы только ждали вашего возвращения, чтобы приниматься за дело. Я намерен разогнать министерство внутренних дел, арестовать всю эту теплую компанию и ввести военное положение. Мы с Бетуаной поддерживаем тесную связь и весьма тщательно обговорили наши планы. По одному моему слову атаны возьмут власть по всей Империи — и тогда я буду настоящим императором, а не куклой на троне!

— Вы здесь времени даром не теряли, — заметил Вэнион.

— Так его проще убивать, мой лорд, — пожал плечами Кааладор. — Впрочем, мы пошли немного дальше. Крегер явно знал, что мы используем Материонских преступников как шпионскую сеть, но мы не были уверены, известно ли ему о Тайном правительстве. Если он считает, что мы ограничились Материоном, — не беда, однако ежели ему известно, что я могу отдать приказ в Материоне, а в Чиреллосе кто-то помрет, — энто ж, ясное дело, другой коленкор.

— Я соскучился по этому говору, — сообщил Телэн и после недолгого раздумья прибавил: — Но не так, чтобы очень.

— Критик, — проворчал Кааладор.

— И много вам удалось узнать? — спросил Улаф.

Кааладор с сомнением помахал рукой.

— Дак ведь пес его ведает, — сознался он. — Кой-где наши ребятишки прям-таки кишмя кишат, ровно жабы в болоте, а кой-где ни единого не сыщешь, хошь заплачь. — Он состроил кислую гримасу. — Видимо, все зависит от природных дарований. У одних этих дарований хоть отбавляй, у других — днем с огнем не сыщешь. Впрочем, нам удалось обнаружить настоящие имена кое-каких записных патриотов в разных частях Империи — во всяком случае, мы считаем, что удалось. Если Крегеру и впрямь известно, чем мы занимаемся, он вполне мог подбросить нам толику вранья. Мы решили подождать вашего возвращения, а уж потом проверить, что за сведения нам повезло добыть.

— Как же это можно проверить? — удивился Бевьер.

— Пошлем приказ перерезать кому-нибудь горло и посмотрим, попытаются ли его спасти, — отозвался Стрейджен. — Скажем, какому-нибудь местному полицейскому начальству или главарю патриотов — Элрону, может быть. Разве это не удивительно, Спархок? Помимо всего прочего, мы обнаружили, что таинственный Сабр — не кто иной, как Элрон!

— Потрясающе! — согласился Спархок, старательно изображая удивление.

— Кааладор хочет убить некоего Скарпу, — продолжал Стрейджен, — но лично я предпочитаю Элрона — хотя можете считать это проявлением моего литературного вкуса. Элрон заслужил смерть не столько за свои политические воззрения, сколько за отвратное стихоплетство.

— Стрейджен, — сказал Кааладор, — мир уж как-нибудь не рухнет из-за избытка паршивых стихов. А вот Скарпа по-настоящему опасен. Жаль еще, что нам не удалось присовокупить к этому списку настоящее имя Ребала — пока что нам не удалось его отыскать.

— Его настоящее имя — Амадор, — сказал Телэн. — Он торгует лентами в Джорсане, городе на западном побережье Эдома.

— Как вы это узнали? — осведомился потрясенный Кааладор.

— Честно говоря, по чистой случайности. Мы видели Ребала в лесу, когда он держал речь перед крестьянами. Позднее, когда мы были в Джорсане, порыв ветра занес меня прямиком в его лавку. На самом деле он не слишком опасен. Это шарлатан. Он использует ярмарочные фокусы, чтобы убедить крестьян, что он воскрешает из мертвых Инсетеса. По мнению Сефрении, это значит, что у наших противников нехватка настоящих магов, а потому им приходится прибегать к дешевым трюкам.

— Что вы делали в Эдоме, Спархок? — спросила Элана.

— Заехали по пути за Беллиомом.

— Как же вам удалось обернуться так быстро?

— Нам помогла Афраэль. Она очень много помогала нам… хотя и не всегда, — прибавил Спархок, стараясь не смотреть на дочь. Он встал. — Все мы сегодня изрядно устали, — продолжал он, — а если сейчас углубляться в детали нашего путешествия, мы, пожалуй, засидимся до утра. Может быть, отправимся спать? Завтра мы обсудим все на свежую голову.

— Отличная мысль, — согласилась Элана, тоже вставая. — Кроме того, меня мучает любопытство.

— Вот как?

— Раз уж мне придется спать с Анакхой, должна же я познакомиться с ним поближе, как ты полагаешь? Делить постель с незнакомцем — это так губительно для женской репутации…

— Она еще спит, — сказала Даная, бесшумно прикрывая дверь в комнату Сефрении.

— С ней все в порядке? — спросил Спархок.

— Разумеется, нет. А чего же еще ты ждал, Спархок? Ее сердце разбито.

— Идем со мной. Нам нужно поговорить.

— Я не уверена, отец, что мне сейчас хочется с тобой говорить. Я тобой недовольна.

— Пожалуй, я это переживу.

— Не будь в этом так уверен.

— Пойдем. — Спархок взял ее за руку и повел вверх по длинной лестнице — на вершину донжона и оттуда на парапет.

— Ты ошиблась, Афраэль, — сказал он. Она вздернула подбородок и одарила его прямым ледяным взглядом.

— Не изображай надменность, юная леди. Ты ошиблась. Тебе не следовало пускать Сефрению в Дэльфиус.

— Она должна была попасть туда. Ей придется пройти через это.

— Она не может. Это выше ее сил.

— Она сильнее, чем кажется.

— У тебя совсем нет сердца? Неужели ты не видишь, как она страдает? — Конечно вижу, отец, и меня это мучает куда больше, чем тебя. — Вэнион тоже страдает.

— Он тоже сильнее, чем кажется. Почему вы все отвернулись от Сефрении в Дэльфиусе? Два-три ласковых слова Ксанетии — и вы забыли о трех веках любви и преданности. Так у вас, эленийцев, принято поступать с друзьями?

— Сефрения сама подтолкнула нас к этому, Афраэль. Она начала выдвигать ультиматумы. Сдается мне, ты не представляешь, насколько глубока ее ненависть к дэльфам. Она вела себя абсолютно нелогично. Что за всем этим кроется?

— Это не твое дело.

— Думаю, что все же мое. Что на самом деле произошло во время войны с киргаями?

— Не скажу!

— Ужели ты страшишься говорить об этом, Богиня?

Спархок резко обернулся, проглотив просившееся на язык ругательство. Ксанетия, облеченная сиянием, стояла неподалеку от них.

— Тебя это не касается, Ксанетия, — холодно ответила ей Афраэль.

— Мне бы следовало знать твое сердце, Богиня. Вражда сестры твоей к дэльфам не столь важна, как может быть твоя. Ты также ненавидишь меня?

— Почему бы тебе не пошарить в моих мыслях и не выяснить это самой?

— Ведомо тебе, Афраэль, что сего я сделать не в силах. Разум твой закрыт для меня.

— Я так счастлива, что ты это заметила.

— Веди себя прилично, — твердо сказал Спархок Дочери.

— Не вмешивайся, Спархок.

— Не могу, Даная. Так значит, это ты стоишь за тем, как Сефрения вела себя в Дэльфиусе?

— Не мели чепухи. Я послала ее в Дэльфиус, чтобы излечить ее от этой глупости.

— Ты уверена, Афраэль? Ты ведь и сама ведешь себя сейчас не лучшим образом.

— Мне не по душе Эдемус и его почитатели. Я хотела вылечить Сефрению из любви к ней, а не потому, что мне нравятся дэльфы.

— Однако вначале ты, Богиня, заступилась за нас перед родичами своими, — заметила Ксанетия.

— Опять-таки не из приязни к твоим соплеменникам. Мои родичи были неправы, и я возражала им из принципа. Тебе, впрочем, этого не понять. Тут замешана любовь, а вы, дэльфы, давно уже переросли это понятие.

— Как же мало ты знаешь нас, Богиня, — с грустью проговорила Ксанетия.

— Раз уж мы заговорили откровенно, и я в кое-каких твоих словах, анара, примечал нелюбовь к стирикам, — колко заметил Спархок.

— У меня есть тому причина, Анакха, и не одна.

— Уверен, что есть и что у Сефрении их не меньше. Однако не в том дело, испытываем мы друг к другу приязнь или наоборот. Я намерен исправлять все это. Мне надо заниматься делом — и я отнюдь не намерен терпеть при этом женские свары. Я вас всех примирю — даже если для этого мне придется прибегнуть к помощи Беллиома.

— Спархок! — воскликнула потрясенная Даная.

— Никто не хочет рассказать мне, что же на самом деле произошло во время войны с киргаями, ну да, может, это и к лучшему. Вначале мне было любопытно, теперь — нет. Суть в том, милые дамы, что мне наплевать на то, что случилось тогда. Судя по вашему поведению, все там были хороши. Я намерен прекратить эту нелепую возню вокруг былых обид. Вы ведете себя как дети, и меня это уже начинает раздражать.

ГЛАВА 17

На следующее утро под глазами у Сефрении были темные круги, лицо потускнело, лишенное обычного оживления. Поверх белого стирикского одеяния она набросила накидку без рукавов густо-черного цвета. Спархок никогда прежде не видел, чтобы она так одевалась, и ее выбор — и одежды, и цвета — показался ему не предвещающим ничего хорошего. Она явилась к завтраку неохотно, лишь по недвусмысленному приказу Эланы, и сидела чуть поодаль от всех, окружив себя, точно крепостной стеной, своей обидой. На Вэниона она не смотрела, а от завтрака отказалась, сколько ни уговаривала ее Алиэн.

Вэнион страдал не меньше. Его отрешенное лицо заливала бледность, почти такая же, как в те времена, когда он взял на свои плечи тяжесть мечей, в глазах стояла боль.

При таких обстоятельствах завтрак прошел напряженно, и все встали из-за стола с неподдельным облегчением. Они направились прямиком в голубую гостиную и там приступили к делам.

— Остальные не столь уж важные птицы, — говорил Кааладор. — Ребал, Сабр и барон Парок — определенно деятели второго сорта. На самом деле они только используют уже имеющиеся противоречия между местным населением и тамульцами. Скарпа — это совсем другое дело. Начать с того, что Арджуна вообще край неспокойный и Скарпа использует это на полную катушку. Другим заговорщикам приходится быть поосмотрительнее, потому что эленийские королевства запада густо заселены. Там нелегко найти безлюдное местечко, а потому мятежникам приходится скрываться. А вот Юго-восточная Арджуна — почти что сплошные джунгли, так что у Скарпы там в достатке укрытий, да еще таких, которые он может оборонять. Он выдвигает, как и другие главари, кое-какие патриотические лозунги, но не в этом, похоже, его главная цель. Арджуны куда более хитроумный народ, нежели эленийские крестьяне или крепостные.

— Тебе известно что-нибудь о его прошлом? — спросил Улаф. — Откуда он родом, чем занимался до того, как заварил всю эту кашу, и тому подобное?

Кааладор кивнул:

— Это как раз узнать было нетрудно. Скарпа был хорошо известен в определенных кругах еще до того, как примкнул к заговорщикам. — Каммориец скорчил гримасу. — Жаль, что не придумаешь другого слова. «Заговорщики» звучит так мелодраматично. — Он пожал плечами. — Как бы то ни было, Скарпа — ублюдок.

— Кааладор! — одернул его Бевьер. — Здесь дамы!

— Это не непристойность, сэр Бевьер, скорее констатация факта. Скарпа — плод романа воинственно неразборчивой арджунской шлюхи и стирика-отступника. Это была странная парочка, и произвела она на свет весьма странное дитятко.

— Не слишком увлекайся этой темой, Кааладор, — зловеще проговорил Стрейджен.

— Остынь, Стрейджен. Не ты один в этом мире родился вне брачного союза. Если уж на то пошло, я и сам не уверен в том, кто был мой папаша. Незаконное происхождение не такой уж большой грех для человека с головой и талантом.

— Милорд Стрейджен чересчур чувствителен к своему происхождению, — небрежно пояснила баронесса Мелидира. — Я не раз говорила с ним об этом, но он по-прежнему ощущает некую неполноценность. Это, впрочем, не так уж плохо. Он настолько самоуверен во всем остальном, что некоторая толика неуверенности в себе не дает ему сделаться совершенно невыносимым.

Стрейджен встал и отвесил ей подчеркнуто пылкий поклон.

— Ах, да сядь же ты, Стрейджен, — сказала она.

— На чем это я остановился? — пробормотал Кааладор. — Ах да, вспомнил. Энтот, стал-быть, Скарпа народился в Арджуне, в зачуханной придорожной забегаловке, ну и, само собою, с нежных годков душеньку свою тешил всеми пакостями, какие только может измыслить ублюдок, ежели его драть некому.

— Кааладор, ради Бога!.. — выразительно вздохнул Стрейджен.

— Я просто развлекаю королеву, старина, — пожал плечами Кааладор. — Она зачахнет, если время от времени не потчевать ее этой простонародной стряпней.

— Кааладор, — прервала его Элана, — что означает «зачуханная забегаловка»?

— Дак ить, ваш-ш-величество, чего есть, того и означает. Забегаловка — энто, стал-быть, лачуга с дешевой жратвой и дрянной выпивкой, а «зачуханная» — энто, значитца, грязнущая ну до тошноты. Знавал я в детстве одного парня, дак его все так и кликали — Зачуханный. Конура его грязью заросла, что вам так и не снилось, а и сам он не больно-то за чистотой гонялся.

— Думаю, на сегодня с меня довольно этого говора, мастер Кааладор, — улыбнулась Элана. — Тем не менее, спасибо за заботу.

— Всегда рад услужить вашему величеству, — ухмыльнулся он. — Словом, Скарпа вырос в такой обстановке, что сама по себе толкает к преступлениям. Он был тем, что можно назвать одаренный любитель. Так и не примкнул ни к одному определенному ремеслу. — Кааладор скорчил гримасу. — Дилетант, что с него возьмешь? Терпеть не могу дилетантов! Как положено хорошему мальчику, он сводничал для своей достойной маменьки, а также для многочисленных сестер, которые, если верить слухам, с колыбели приобщились к этому ремеслу. Кроме того, он с умеренным успехом шарил по карманам и резал кошельки, а также был довольно ловким мошенником. В отличие от других маменькиных воздыхателей на час, стирик — папаша Скарпы — время от времени навещал сыночка, а потому Скарпа получил поверхностное стирикское образование. Однако, в конце концов, он совершил ту ошибку, какую всегда можно ожидать от любителя. Он попытался срезать кошелек у хозяина таверны, который оказался не настолько пьян, как думалось. Он схватил Скарпу за руку, и тут-то и проявилась арджунская кровь нашего ублюдка. Скарпа выхватил маленький, но очень острый ножичек и выпустил бедолаге кишки прямо на пол таверны. Какой-то зануда озаботился известить полицию, и Скарпе пришлось спешно покинуть родной дом.

— Мудрое решение, — пробормотал Телэн. — Он в молодости учился хоть какому-нибудь ремеслу?

— Нет. Похоже, он до всего дошел сам.

— Способный юноша. Кааладор согласно кивнул.

— Попади он в руки хорошим учителям, из него бы вышел отменный вор. Удрав из дома, он, похоже, бежал без передышки еще года два. Ему было двенадцать, когда он убил этого человека, а годам к четырнадцати он объявился в бродячем цирке. Он выступал там в качестве мага — обычное ярмарочное мошенничество, хотя время от времени он применял кое-какие стирикские заклинания и творил настоящую магию. Он отрастил бороду — что редкость среди тамульцев, поскольку у тамульских мужчин усы и борода растут плохо. У стириков, если задуматься, тоже. Скарпа — полукровка, и смесь южнотамульской и стирикской крови породила на свет довольно необычный плод. По внешности Скарпу трудно отнести к той или к другой расе. — Кааладор сунул руку под камзол и извлек на свет сложенный и измятый листок бумаги. — Вот, — сказал он, разворачивая бумагу, — судите сами.

Рисунок был довольно примитивный — скорее карикатура, чем портрет. Он изображал человека со странно отталкивающим лицом — глубоко посаженные глаза под густыми бровями, высокие скулы, орлиный нос и чувственный пухлый рот. Густая черная борода была тщательно подстрижена и ухожена.

— Он явно уделяет своей бороде немало внимания, — заметил Келтэн. — Похоже, он по одному подбривает отросшие волоски. — Он нахмурился. — В нем есть что-то знакомое — особенно глаза…

— Удивлен, что ты вообще можешь признать в этом изображение человеческого существа, — презрительно заметил Телэн. — Техника рисунка просто чудовищна.

— Девочка нигде не училась, Телэн, — вступился Кааладор за неведомую художницу. — Впрочем, в основном своем ремесле она весьма одарена.

— И какое же у нее ремесло, мастер Кааладор? — спросила Элана.

— Она шлюха, ваше величество, — пожал он плечами. — Рисование — ее побочное занятие. Ей нравится рисовать портреты своих клиентов. Она изучает их лица во время… гм… деловых отношений, так что у некоторых портретов встречается весьма занятное выражение лица.

— Можно мне взглянуть? — спросила вдруг Сефрения.

— Разумеется, леди Сефрения, — с некоторым удивлением ответил Кааладор, отдавая ей рисунок. Затем он вернулся на свое место. — Спархок, тебе доводилось встречаться с Джуктой?

— Да, один раз.

— Вот это борода, так борода! Джукта смахивает на ходячий куст. У него даже на веках растут волосы. Итак, Скарпа несколько сезонов ездил с бродячим цирком, а потом, примерно лет пять назад, он где-то на год пропал из виду. Появившись вновь, он занялся политикой — если это можно так назвать. Он отдает дань патриотизму, подобно Сабру, Ребалу и Пароку, но это лишь видимость, предназначенная для тех, кто ничего не знает об Арджуне. Тамошний национальный герой — некий Шегуан, человек, который изобрел работорговлю. Это занятие пользуется в мире небольшим уважением, а потому арджуны, как правило, не слишком гордятся им.

— Однако до сих пор от него не отказались, — мрачно заметила Миртаи.

— Что верно, то верно, дорогуша, — согласился Кааладор.

— Друг Кааладор, — сказал Кринг, — мы ведь, кажется, договорились, что ты больше не будешь так называть Миртаи.

— Да чего там, Кринг, энто ж пустяковина. Я человек простой, а энтим словцом дружков величаю, только и всего. — Он помолчал. — На чем я остановился?

— Ты как раз начал переходить к делу, — язвительно уточнил Стрейджен.

— Что это ты нынче такой обидчивый, старина? — мягко осведомился Кааладор. — Судя по тому, что сумели разузнать наши люди, Скарпа намного опаснее нашей троицы патриотов из западных королевств. Арджунские воры намного умнее и изобретательней типичного тамульского ворья, и кое-кто из них примкнул к сторонникам Скарпы ради собственной выгоды. Арджуны народ ненадежный, и имперские власти волей-неволей вынуждены обходиться с ними круто. Ненависть арджунов к тамульцам неподдельна, и Скарпе не пришлось подогревать ее искусственно. — Кааладор задумчиво подергал кончик носа. — Я не уверен, до какой степени мы можем доверять этим сведениям — арджуны есть арджуны, — но один грабитель с большой дороги утверждает, что одно время пребывал среди ближайших сподвижников Скарпы. По его словам, наш приятель слегка съехал с катушек. Скарпа расположился в руинах Натайоса, где-то в южных джунглях. Этот город был разрушен атанами в семнадцатом веке, и Скарпа не столько прячется там, сколько укрепляется, — в военном смысле этого слова. Он укрепил полуобвалившиеся стены, превратив город в подобие крепости. Наш разбойничек сообщает, что Скарпа время от времени становится совершенно чокнутым. Если верить нашему осведомителю, он то и дело заговаривает о киргаях и Киргоне. Скарпа твердит своим дружкам, что Киргон де замыслил сделать свой народ властителями мира, но киргаи с их законченной и общепринятой тупостью неспособны, мол, править столь обширной империей. Скарпу не то чтобы не устраивала сама идея империи — ему просто не по душе нынешнее ее устройство. Он был бы рад произвести в нем несколько изменений — в основном на самой верхушке. Он верит, что киргаи завоюют мир, а затем вернутся в свое уединенное королевство. Кто-то же должен будет управлять миром от их имени, и Скарпа полагает, что знает подходящего кандидата.

— Но это же безумие! — воскликнул Бевьер.

— По-моему, сэр рыцарь, я на это уже намекал. Скарпа, судя по всему, считает, что из него выйдет отменный император.

— Это место уже занято, — сухо заметил Сарабиан.

— Скарпа надеется, что Киргон освободит его, ваше величество. Он говорит своим сподвижникам, что у киргаев нет никаких способностей к управлению, а стало быть, им понадобятся наместники на завоеванных землях. Он готов добровольно принять на себя эти обязанности. Время от времени он будет отвешивать поклоны Киргону, а в основном вести дела по собственному усмотрению. Надо признать, мечтает он с размахом.

— Знакомо звучит, а, Спархок? — с натянутой усмешкой осведомился Келтэн. — Сдается мне, такие же намерения были у Мартэла и Энниаса.

— О Господи, да, — вздохнула Элана. — У меня такое чувство, что со мной все это уже было.

— Какое место во всем этом занимает Крегер? — спросил Спархок.

— Крегер, судя по всему, играет роль посредника, — ответил Кааладор. — Он служит для связи между заговорщиками. Он много путешествует, перевозит послания и приказы. Это лишь наша догадка, но мы полагаем, что Киргон не отдает, приказы непосредственно Скарпе, Пароку, Ребалу и Сабру. Зато все они знают Крегера, и потому его послания обретают определенный вес. Похоже, он отыскал свое место в жизни. Королева Элана рассказывала нам, что ту же роль Крегер исполнял при Мартэле и Энниасе и тем же примерно занимался, передавая послания графа Герриха бандитам в горах близ Кардоса.

— Нам решительно стоит приложить все силы, чтобы сгрести Крегера за шиворот, — проворчал Улаф. — Он начинает болтать, как заведенный, стоит лишь разок на него сурово глянуть, и ему известно много такого, что вызывает у меня умеренное любопытство.

— Потому-то он и ухитряется оставаться в живых, — ворчливо заметил Келтэн. — Он всегда запасается таким количеством ценных сведений, что мы не осмеливаемся его прикончить.

— Так прикончи его после того, как он заговорит, сэр Келтэн, — предложил Халэд.

— Он всегда берет с нас клятву, что мы этого не сделаем.

— Ну и что?

— Мы рыцари, Халэд, — пояснил Келтэн. — Раз уж мы даем кому-то слово, мы обязаны его сдержать.

— Лорд Вэнион, ты не собираешься в ближайшее время посвящать меня в рыцари? — осведомился Халэд.

— Это было бы несколько преждевременно, Халэд.

— Стало быть, я все еще крестьянин, верно?

— Ну… юридически — пожалуй да.

— Вот вам и решение проблемы, — заключил Халэд с ледяной усмешечкой. — Поймайте Крегера, сэр Келтэн. Посулите ему все что угодно, лишь бы он заговорил. А потом передайте его мне. Крестьянину не нужно держать свое слово.

— Спархок, — широко ухмыльнулся Келтэн, — мне нравится этот юноша.

— Скоро приедет Заласта, Спархок, — сказала Сефрения. — Он проводит меня в Сарсос. — Она покачала головой, отказываясь войти в комнату, куда все они возвращались после обеда.

— Ты ведешь себя как ребенок, Сефрения, ты знаешь об этом?

— Я пережила свою нужность, Спархок, а я слишком долго жила среди эленийцев, чтобы не знать, что в таких случаях надлежит делать благоразумному стирику. Покуда стирик нужен и полезен, ему почти нечего опасаться, едва он становится ненужным — он превращается в помеху, а вы, эленийцы не слишком церемонитесь с теми, кто вам мешает. Мне бы не хотелось дожидаться, покуда один из вас воткнет мне нож между ребер.

— Ты закончила? До чего же я устал от таких разговоров! Мы любим тебя, Сефрения, и эта любовь не имеет ничего общего с тем, полезна ты нам или нет. Ты знаешь, что разбиваешь сердце Вэниона? — Ну и что же? Он разбил мое. Обращайтесь со своими трудностями к Ксанетии, раз уж все вы так очарованы ею.

— Это недостойно тебя, матушка. Она вздернула подбородок.

— Думаю, Спархок, тебе не стоит больше так меня называть. В нынешних обстоятельствах такое обращение звучит попросту нелепо. Я буду в своей комнате — если она по-прежнему моя. Если нет, я поселюсь в местной стирикской общине. Ежели тебя это не слишком затруднит, будь добр сообщить мне, когда прибудет Заласта. — С этими словами она развернулась и стремительно зашагала по коридору, неся за собой обиду, точно шлейф.

Спархок шепотом выругался. Затем он увидел, что по отделанному перламутром коридору идут Келтэн и Алиэн. Во всяком случае, эта проблема разрешилась благополучно. Камеристка Эланы попросту рассмеялась в лицо Келтэну, когда светловолосый рыцарь неуклюже предположил, что ему лучше уйти и не быть помехой ее с Беритом любви. Затем, как предполагал Спархок, она убедила Келтэна, что ее чувства по-прежнему принадлежат отнюдь не Бериту.

— Но ты все время рядом с ней, сэр Келтэн, — с упреком говорила кареглазая девушка. — Ты всегда хлопочешь над ней и заботишься о том, чтобы выполнялись все ее пожелания.

— Это моя обязанность, Алиэн, — объяснял Келтэн. — Я делаю так вовсе не потому, что в нее влюблен.

— Однако ты, сэр рыцарь, исполняешь эту обязанность куда старательнее, чем мне хотелось бы. — Голос Алиэн, этот чудесный инструмент, выражал сейчас целый набор чувств. Эта девушка ухитрялась высказать все что угодно одним лишь изменением интонации.

— О Господи! — простонал Спархок. И почему это он вечно оказывается замешанным в их личные дела? Ну да на сей раз он твердо решил не пускать дела на самотек. Он решительно вышел в коридор и оказался лицом к лицу с парочкой.

— Почему бы не выяснить это прямо сейчас? — напрямик предложил он.

— Что выяснить? — осведомился Келтэн. — Спархок, тебя это совершенно не касается.

— Захочу — коснется, и еще как! Ты убедился, что Алиэн не питает серьезных чувств к Бериту?

Келтэн и девушка обменялись быстрым виноватым взглядом.

— Отлично, — сказал Спархок. — Мои поздравления вам обоим. Теперь внесем ясность в вопрос с Ксанетией. Келтэн сказал тебе правду, Алиэн, — хотя и не всю. Долг обязывает его не отходить от Ксанетии, потому что именно он заботится о том, чтобы с ней не случилось ничего дурного. Мы заключили соглашение с ее соплеменниками, а Ксанетия — наш залог того, что они не отступят от своего слова. Мы все знаем, что если дэльфы так или иначе предадут нас, Келтэн должен будет убить Ксанетию. Именно поэтому он от нее не отходит.

— Убить?! — И без того большие глаза девушки распахнулись еще шире.

— Таковы правила, Алиэн, — пожал плечами Келтэн. — Мне они не по вкусу, но я должен их выполнять.

— Ты этого не сделаешь!

— Сделаю, только если не будет другого выхода, — и безо всякого желания. В конце концов, именно это и предполагает сама идея заложника. Почему-то мне всегда достается самая грязная работа.

— Как ты мог? — обратилась Алиэн к Спархоку. — Как ты мог поступить так со старейшим своим другом?!

— Военные решения порой бывают нелегкими, — пояснил Спархок. — Ну теперь ты убедилась, что у Келтэна и в мыслях не было изменять тебе? Ты ведь наверняка знаешь, что когда Келтэн решил, будто ты влюблена в Берита, он не нашел иного способа расчистить вам дорогу, кроме как искать собственной смерти?

— Вот этого не нужно было говорить, Спархок! — возмутился Келтэн.

— Болван! — голос Алиэн без малейших усилий взмыл к самым верхам. Несколько минут она выговаривала другу Спархока, который покорно опустил голову и переминался с ноги на ногу, словно напроказивший школьник.

— Кхм… — не выдержал наконец Спархок. — Почему бы вам не продолжить этот разговор в более уединенном месте и с глазу на глаз?

— С вашего разрешения, принц Спархок, — согласилась Алиэн, сопроводив свои слова коротким небрежным реверансом. И бросила Келтэну: — Пошли!

— Хорошо, любовь моя, — покорно пробормотал Келтэн, и парочка удалилась по коридору.

— Это, кажется, был голос Алиэн? — осведомилась баронесса Мелидира, выглядывая из комнаты.

— Да, — ответил Спархок.

— Куда это они с Келтэном направились? — Мелидира посмотрела вслед удалявшейся парочке.

— Им нужно обсудить кое-какие важные дела.

— Более важные, чем то, что мы будем обсуждать сейчас?

— Они считают, что да, баронесса. Впрочем, я полагаю, что сегодня днем мы сможем обойтись и без них, а это дело требует немедленного прояснения.

— А, — сказала она, — одно из этих.

— Боюсь, что да.

— Алиэн с ним справится, — уверенно сказала Мелидира.

— Я в этом не сомневаюсь. Как подвигается ваша кампания, баронесса? Не то чтобы я хотел совать нос в чужое дело, но все эти проблемы отвлекают мое внимание, и я предпочел бы знать, что они не вынырнут на поверхность именно тогда, когда от них этого меньше всего ожидаешь.

— Все идет по плану, принц Спархок.

— Отлично. Вы уже сказали ему?

— Конечно нет. Ему пока и незачем знать. Когда придет время, я сама мягко и деликатно ему об этом сообщу. Так будет милосерднее. Если он слишком рано сообразит, к чему идет дело, он начнет беспокоиться, а это уж вовсе ни к чему. Доверьтесь мне, ваше высочество. Я совершенно точно знаю, что делаю.

— Прежде чем мы продолжим, анара, я хотел бы кое-что прояснить, — сказал Стрейджен. — Тамульцы считают, что киргаи вымерли, однако Крегер и Скарпа утверждают иначе.

— Киргаи желают, дабы весь мир поверил, будто они вымерли, — ответила она. — После похода на Сарсос, завершившегося для них столь сокрушительным поражением, они вернулись домой и все свои силы устремили на то, чтобы пополнять число подвластных им кинезганцев, ибо те были почти целиком уничтожены стириками.

— Мы тоже слышали об этом, — сказал Кааладор. — Нам говорили, что киргаи настолько усердно принялись за дело, что их собственные женщины вышли из детородного возраста прежде, чем они осознали свою ошибку.

— Сие сказали вам верно, мастер Кааладор, и оттого-то в Тамульской империи полагают, будто киргаи исчезли с лица земли еще десять тысячелетий назад. Однако сие предположение глубоко ошибочно, ибо упускает оно из виду, что Киргон — бог. Конечно же, поначалу не принял он в расчет слепого повиновения своих подданных, когда повелел им уделять все свое внимание кинезганским женщинам. Однако же когда увидел он, что избранная его раса вымирает, то изменил естественный ход вещей, и престарелые женщины киргаев вновь стали плодными — хотя и по большей части умирали во время родов. Тем не менее, так народ киргаев продолжился и существует поныне.

— Экая жалость, — пробормотал Оскайн.

— Ведая, однако, что число его почитателей сократилось и что стирикское проклятие заключило их в пределах бесплодной их родины, стремился Киргон оберечь свой народ. Кинезганцам велено было всячески крепить и распространять среди прочих народов Империи убеждение, будто бы киргаев не существует более, и сам зловещий город Кирга был сокрыт от глаз людских.

— Так же, как сокрыт Дэльфиус? — спросил Вэнион.

— О нет, мой лорд. Мы действуем более тонко, нежели Киргон. Мы скрываем Дэльфиус, сбивая случайных путников с пути. Киргон же скрывает Киргу в нагорьях, в самом сердце Кинезги, с помощью чар. Можно проехать сии нагорья из конца в конец и многократно миновать Киргу, но так и не узреть ее воочию.

— Город-невидимка? — недоверчиво спросил Телэн.

— Киргаи видят его, — отвечала дэльфийка, — и, когда сие им желаемо, кинезганцы, верные их клевреты, видят его также. Для всех прочих Кирга остается незримой.

— Такая невидимость имеет огромные тактические преимущества, — профессиональным тоном заметил Бевьер. — У киргаев есть абсолютно безопасная крепость, где они всегда могут укрыться в случае поражения.

— Преимущество сие, однако, весьма сомнительно, — указала Ксанетия. — Киргаям вольно грабить и разорять Кинезгу, что и без того принадлежит им, да к тому же суха и бесплодна; однако не в силах они пересечь границы своих родных мест. Заверяю вас, проклятие стириков действенно до сих пор. Порою короли киргаев желают проверить, так ли это. Тогда престарелых воинов приводят к границе и велят им идти вперед. Они испускают дух на ходу, покорно шагая через незримую черту.

Сарабиан взглянул на нее, хитро прищурясь.

— Молю, анара, просвети меня в сем деле. Говорила ты, что кинезганцы якобы поныне верные клевреты киргаев.

— Так оно и есть, ваше величество.

— Все кинезганцы?

— Все, кто ни обладает властью в Кинезге, император Сарабиан.

— Король? Правительство? Армия? Она кивнула.

— И их послы? — добавил Оскайн.

— Неплохо, Оскайн, — пробормотал Итайн, — очень даже неплохо.

— Что-то я их не понимаю, — признался Улаф.

— Зато я понимаю, — отозвался Стрейджен. — Кааладор, недурно бы нам над этим подумать.

— Я обо всем позабочусь, Стрейджен.

— Друг Энгесса, ты понимаешь, о чем они говорят? — озадаченно осведомился Кринг.

— Все не так уж сложно, Кринг, — пояснила Элана. — Кинезганское посольство в Материоне битком набито людьми, которые получают приказы от киргаев. Если копнуть поглубже, то мы обнаружим, что штаб-квартира недавнего неудавшегося мятежа была расположена именно в этом посольстве.

— И если Крегер еще не покинул город, он, вполне вероятно, может ошиваться именно там, — задумчиво вставил Халэд. — Телэн, сколько времени понадобится, чтобы обучить меня ремеслу взломщика?

— Что ты задумал? — спросил Спархок у своего оруженосца.

— Полагаю, мой лорд, что я мог бы пробраться в посольство и украсть Крегера. Поскольку анара Ксанетия способна прочесть его мысли, нам даже не придется ломать ему пальцы, чтобы развязать язык, — и уж тем более не потребуется давать ему разного рода клятвы, которых мы и так не собираемся исполнять.

— Я ощущаю твое недовольство, Анакха, — сказала Ксанетия, когда она, Спархок и Даная вернулись на укрепленную крышу донжона замка Эланы.

— Меня надули, анара, — мрачно ответил он.

— Я не понимаю этого выражения.

— Он хочет сказать, что его провели, — перевела Даная, — и у него хватает наглости намекать, что заодно провели и меня. — Она одарила отца самодовольной улыбочкой. — Я же тебе говорила, Спархок.

— Может, обойдемся без этого?

— О нет, отец. Такого случая позлорадствовать я не упущу. Этого удовольствия ты у меня не отнимешь. Насколько я помню — а на память я не жалуюсь, — я с самого начала была против того, чтобы возвращать Беллиом. Я знала, что этого нельзя делать, но ты силой вырвал у меня согласие.

Спархок пропустил эту реплику мимо ушей.

— Но ведь что-то же было настоящим — Тролли-Боги, Дрегнат, чудовища? Или все это было лишь грандиозное и искусное мошенничество с единственной целью — вынудить меня доставить Беллиом в Дарезию?

— Кое-что было настоящим, Спархок, — ответила она, — но истинную причину всех этих событий ты сам только назвал.

— Полагаешь ли ты, Анакха, что Киргон обманом склонил тебя к тому, чтобы доставить Беллиом в пределы его досягаемости? — спросила Ксанетия.

— Зачем ты спрашиваешь, анара? Тебе ведь и так известно, что я думаю. Киргон считает, что с помощью Беллиома сможет уничтожить проклятье, которое мешает его подданным вновь приняться за грабежи и войны.

— А ведь я тебе говорила, — снова напомнила ему Даная.

— Ради Бога!… — Он помолчал, глядя на сияющий внизу город. — Послушай, мне необходимо мнение божества. До недавних пор мы все полагали, что Беллиом всего лишь вещь — могущественная, но вещь. Теперь мы знаем, что это не так. Беллиом обладает личностью и волей. Он больше союзник, чем просто оружие. Более того — только не обижайся, Афраэль, — кое в чем он даже могущественней богов этого мира.

— Я все равно обиделась, Спархок, — ядовито сообщила она. — Кроме того, я еще не закончила напоминать тебе, что я об этом уже говорила.

Спархок рассмеялся, сгреб ее в объятия и от души поцеловал.

— Я люблю тебя, — сказал он, все еще смеясь.

— Разве он не милый мальчик? — обратилась Даная к Ксанетии.

Дэльфийка улыбнулась.

— Если мы не знали о том, что Беллиом обладает сознанием — и собственной волей, — известно ли это Киргону? Азеш, полагаю я, об этом не знал. Вот ты, Богиня, хотела бы обладать тем, что может само принимать решения да еще в состоянии решить, что ты ему совсем не по душе?

— Ни за что, — ответила она. — Киргон, однако, может быть другого мнения. Он так самонадеян, что вполне может решить, будто способен повелевать Беллиомом против его воли.

— Но ведь на самом деле ему это не под силу, верно? Азеш считал, что сумеет подчинить себе Беллиом грубой силой. Ему даже не нужны были кольца, а ведь кольца могут принудить Беллиом, потому что они часть его. Возможно ли, чтобы Киргон был таким же тупицей, как Азеш?

— Спархок, ты говоришь о моем дальнем родственнике. Будь добр выражаться почтительнее. — Даная глубокомысленно наморщила лоб и рассеянно поцеловала отца.

— Не надо, — сказал он. — Мы говорим о серьезных делах.

— Знаю, знаю. Мне так легче думается. Беллиом никогда прежде не проявлял открыто своей воли. Пожалуй, ты прав, Спархок. Азеш никогда не блистал сообразительностью. Киргон в этом очень похож на него, и в прошлом ему уже доводилось совершить несколько серьезных промахов. Таков уж один из недостатков божества. Нам не нужно быть сообразительными. Всем нам хорошо известно могущество Беллиома, но до сих пор никому из нас не приходила в голову мысль, что он может обладать волей. Ксанетия, он действительно разговаривал со Спархоком? Я имею в виду — как равный с равным?

— По меньшей мере как равный, Божественная, — отвечала Ксанетия. — Беллиом и Анакха — союзники, и ни один из них не повелевает другим.

— И куда же нас это заведет, Спархок? — осведомилась Даная.

— Понятия не имею. Впрочем, вполне вероятно, что Киргон снова допустил промашку. Он обманом вынудил меня вернуть в мир единственное, что может погубить его. Думаю, здесь у нас есть преимущество, и нам надо только как следует обдумать, как лучше его использовать.

— Спархок, ты отвратителен, — вздохнула Даная.

— Прошу прощения?

— Ты только что лишил меня удовольствия вновь и вновь повторять: «Я же тебе говорила».

Заласта прибыл в Материон через два дня. Наскоро поздоровавшись с остальными, он тотчас же отправился в комнату Сефрении.

— Он все исправит, Вэнион, — заверил Спархок магистра. — Он ее старинный друг и слишком мудр, чтобы поддаваться предрассудкам.

— Я в этом не уверен, Спархок, — угрюмо ответил Вэнион. — Я ведь и Сефрению считал слишком мудрой для этого, а что получилось — сам видишь. Возможно, этой слепой ненавистью одержимы все стирики без исключений. Если Заласта испытывает к дэльфам те же чувства, что и Сефрения, он только укрепит ее ненависть.

Спархок покачал головой.

— Нет, мой друг. Заласта выше этого. У него нет причин доверять и эленийцам, однако он ведь сам вызвался нам помогать, помнишь? Он реалист и, даже если разделяет чувства Сефрении, сумеет справиться с ними во имя политической необходимости. И, если я прав, убедит Сефрению сделать то же самое. Ей ведь необязательно любить Ксанетию — достаточно признать, что мы не можем без нее обойтись. Если Заласта сумеет убедить ее в этом, вам с Сефренией удастся помириться.

— Возможно.

Несколькими часами спустя Заласта вышел из комнаты Сефрении — один. Его простоватое, типично стирикское лицо выражало глубокую озабоченность.

— Все не так-то просто, принц Спархок, — сказал он пандионцу, с которым встретился в коридоре. — Сефрения глубоко уязвлена и страдает. Не понимаю, о чем только думала Афраэль.

— Кто может понять Афраэль, мудрый? — Спархок коротко, невесело усмехнулся. — Она бывает капризной и непредсказуемой, как никто другой. Насколько я понимаю, ей не нравится ненависть Сефрении к дэльфам, и она решила исцелить ее — на свой лад. Боюсь, выражение «действовать во благо кого-то», как правило, подразумевает некоторую жестокость по отношению к этому «кому-то». Сумел ли ты внушить Сефрении хоть какое-то благоразумие?

— Мне пришлось действовать обходными путями, ваше высочество, — ответил Заласта. — Сефрении уже нанесена тяжкая рана. Сейчас не время впрямую нажимать на нее. По крайней мере, мне удалось уговорить ее отложить возвращение в Сарсос.

— Это уже кое-что. А теперь пойдем поговорим с остальными. За время твоего отсутствия случилось очень многое.

— Эти сведения исходят из достоверных источников, анара, — холодно сказал Заласта.

— И тем не менее, Заласта Стирик, я клятвенно заверяю тебя, что они ложны. Вот уже сто лет ни один дэльф не покидал нашей долины — кроме как для того, чтобы передать наше приглашение Анакхе.

— Такое случалось и прежде, Заласта, — сказал Келтэн облаченному в белое стирику. — Мы своими глазами видели, как Ребал, держа речь перед эдомскими крестьянами, использовал самые обыкновенные фокусы.

— Вот как?

— Это были трюки, какие можно встретить на второсортных ярмарках, мудрый, — пояснил Телэн. — Один из его пособников бросил что-то в костер, пламя вспыхнуло, пошел густой дым, а потом человек, одетый в древние доспехи, вылез из укрытия и принялся ораторствовать на старинном наречии. Крестьяне, все как один, были твердо убеждены, что видели Инсетеса, восставшего из могилы.

— Те, кто видел сияющих, мастер Телэн, были не так легковерны, — возразил Заласта.

— Значит, тот, кто обвел их вокруг пальца, не был так неуклюж, — пожал плечами мальчик. — Искусный фокусник может кого угодно убедить в чем угодно — если только тот не окажется слишком близко и не разглядит потайные проволочки. По словам Сефрении, это означает, что у наших противников не хватает настоящих магов и они вынуждены пробавляться мошенничеством.

Заласта нахмурился.

— Возможно и такое, — нехотя признал он. — Сияющих видели мельком и издалека. — Он взглянул на Ксанетию. — Ты уверена, анара? Не может быть так, что кто-то из твоих соплеменников живет сам по себе, не в Дэльфиусе, и стакнулся с нашими врагами?

— В подобном случае, Заласта Стирик, сии дэльфы уже не были бы дэльфами. Мы прикованы к нашему озеру. Одно лишь озеро делает нас таковыми, каковы мы есть, и я истинно уверяю тебя, что свет, источаемый нами, есть лишь меньшее наше отличие от иных людей. — Она сурово и печально взглянула на него. — Ты стирик, Заласта из Илары, и кому, как не тебе, ведать, что значит разительно отличаться от тех, кто обитает рядом с тобой.

— О да, — согласился он, — на свою беду мы хорошо это знаем.

— Решение народа твоего обитать среди иных рас, быть может, и годно для стириков, — продолжала Ксанетия, — для нас же сие немыслимо. Вам доводится часто встречать презрение и вражду иных рас, однако различия ваши не столь бросаются в глаза среди тамульцев либо эленийцев. Мы же, дэльфы, пробуждаем страх в сердцах людей. Со временем, мнится мне, народ твой будет принят и понят иными народами. Ветер перемен уже подул, вдохновленный в немалой мере прочным и плодотворным союзом вашим с Церковью Чиреллоса. Рыцари сей церкви с добротою относятся к стирикам, и могущество их, быть может, в один прекрасный день переменит враждебные чувства эленийцев. Дэльфам, однако, немыслимо примениться к подобному существованию. Один лишь вид наш становится непреодолимой пропастью меж нами и иными народами, оттого-то и стремились мы к ныне заключенному союзу. Мы отыскали Анакху и предложили ему помощь нашу в борьбе с Киргоном. Взамен мы просим лишь одного — дабы он силой и властью Беллиома навеки отделил нас от всего мира. Тогда никто не сможет обратиться против нас, и мы, буде и пожелали бы, не сможем обратиться ни против кого. Сие будет наилучшим выходом для всех.

— Мудрое решение, анара, — признал он. — Много веков назад и мы размышляли о подобном выходе. Однако число дэльфов невелико, и ваша потаенная долина с легкостью вместит всех. Мы, стирики, более многочисленны и расселились по всему миру. Наши соседи вряд ли взглянули бы благосклонно на стирикское государство, примыкающее к их границам. Мы не можем следовать вашему примеру, но должны жить в мире, среди людей.

Ксанетия поднялась и положила руку на плечо Келтэна.

— Останься, добрый рыцарь, — промолвила она. — Должна я побеседовать с Анакхой о будущем нашего союза. Буде он заметит во мне фальшь, он сам лишит меня жизни.

Спархок встал, подошел к двери и открыл ее, пропуская вперед Ксанетию. Даная, волоча за заднюю лапу Ролло, вышла следом за ними.

— В чем дело, анара? — спросил Спархок.

— Удалимся в то место наверху, где возможно будет нам говорить без помех, — ответила она. — То, что я скажу тебе, не предназначено для чужого слуха.

Даная одарила ее недружелюбным взглядом.

— Ты также можешь услышать слова мои, принцесса, — заверила девочку Ксанетия.

— Как это мило с твоей стороны.

— Мы не смогли бы укрыться от нее, Ксанетия, — сказал Спархок, — заберись мы хоть на самую высокую башню в Материоне: она прилетела бы и туда, чтобы нас подслушать.

— Ужели ты воистину можешь летать, принцесса? — изумлено спросила Ксанетия.

— А ты разве не можешь?

— Не вредничай, — сказал Спархок дочери. Они вновь поднялись по лестнице на вершину донжона и вышли на крышу.

— Анакха, — серьезно проговорила Ксанетия, — долг принуждает меня открыть тебе истину, хоть и предвижу, что она помыслится тебе невероятной.

— Начало многообещающее, — заметила Даная.

— Я принуждена сделать это, Анакха, — так же серьезно продолжала Ксанетия, — и не только во имя заключенного меж нами союза, но и по той причине, что истина сия весьма важна для будущего всего нашего дела.

— Похоже, мне не мешало бы ухватиться за что-то прочное, — мрачно пробормотал Спархок.

— Как пожелаешь, Анакха. Должна я, однако, предостеречь тебя, что, доверяя Заласте Стирику, ты обманываешься — и прежестоко.

— Что?!

— Заласта обманул тебя, Анакха. Душой и сердцем своим он принадлежит Киргону.

Назад: Часть 2 ДЭЛЬФИУС

Дальше: ГЛАВА 18