ГЛАВА 18

— Это совершенно невозможно! — воскликнула Даная. — Заласта любит меня и мою сестру! Он не мог предать нас!

— Воистину, Богиня, твою сестру он любит превыше всякой меры, — ответила Ксанетия. — Чувства же его к тебе не столь добры. Истинно говоря, он ненавидит тебя.

— Я не верю тебе!

Спархок был солдатом, а солдат, который не умеет быстро применяться к неожиданностям, не доживет до того времени, когда станет ветераном.

— Ты не была в Дэльфиусе, Афраэль, — напомнил он Богине-Дитя. — Беллиом засвидетельствовал правдивость Ксанетии.

— Она просто хочет вбить клин между нами и Заластой!

— Не думаю. — В сознании Спархока разрозненные прежде мелочи сложились, как кусочки мозаики, в целостную и ясную картину. — Наш союз слишком важен для дэльфов, чтобы Ксанетия стала подставлять его под удар ради мелочной прихоти, а кроме того, ее слова объясняют кое-что, чему я до сих пор не мог найти объяснения. Давай выслушаем ее. Если есть сомнения в преданности Заласты, лучше убедиться в этом сейчас. Так что же ты обнаружила в его мыслях, анара?

— Великое смятение, Анакха, — грустно ответила Ксанетия. — Разум Заласты был некогда благороден, ныне же он на грани безумия, пожираемый единой мыслью и единым желанием. Поистине, Богиня, с детских лет любил он твою сестру, однако любовь эта не есть то братское чувство, коим ты его считала. Сие ведомо мне вернее, нежели что иное, ибо любовь эта пронизала все его мысли. Помышляет он о Сефрении как о нареченной своей невесте.

— Что за чепуха! — фыркнула Даная. — Сефрении такое никогда и в голову не приходило.

— Однако Заласта только так о ней и мыслит. Соприкасание мое с его мыслями было кратким, а посему еще не ведаю я всего. Едва постигла я его предательство, долг повелел мне открыть сие Анакхе. Со временем, быть может, изведаю я более сего.

— Что подтолкнуло тебя заглянуть именно в мысли Заласты, анара? — спросил Спархок. — В комнате было полно народу. Почему ты выбрала именно его — или ты слушаешь все мысли одновременно? По-моему, это не слишком удобно. — Он скорчил гримасу. — Пожалуй, это заставило бы меня взглянуть на твой дар с другой стороны. Хорошо бы узнать, как именно у тебя получается слышать мысли. Это все равно, что иметь вторую пару ушей? Ты слышишь все мысли тех, кто окружает тебя — все разом?

— Нет, Анакха, — Ксанетия слабо улыбнулась. — Сие, как и сам ты понял, было бы не слишком удобно. Наши уши, хотим мы того или нет, внимают всем звукам. Мое же соприкасание с мыслями других нуждается в том, чтобы я направляла его сознательно. Надобно мне сделать усилие, дабы услышать мысль, — если только человек, который рядом со мною, не мыслит столь напряженно, что словно бы беззвучно кричит. Так и было с Заластой. Разум его кричит вновь и вновь имя Сефрении. Более того, столь же непрестанно звучит в нем твое имя, Богиня, и в сих криках отзывается ненависть. Мыслит он тебя воровкою, укравшей его надежду на счастье.

— Воровка?! Я?! Да это он пытался украсть то, что принадлежит мне! Сестра появилась на свет по моей воле! Она моя! Она всегда была моей! Да как он смеет?! — Черные глаза Данаи метали молнии, голос звенел от безудержной ярости.

— Это не самая привлекательная твоя черта, Божественная, — заметил Спархок. — Человек не может владеть другим человеком.

— Я не человек! Я владею всем, чего хочу!

— Чем дальше, тем хуже. Я бы на твоем месте оставил эту тему.

— Но это же правда, отец! Я посвятила Сефрении сотни лет, и все это время Заласта шнырял у меня за спиной, пытаясь отнять ее у меня!

— Афраэль, — сказал он мягко, — в этом воплощении ты — эленийка, а посему перестань думать по-стирикски. Есть вещи, которые приличным эленийцам делать не пристало, а ты сейчас как раз и нарушаешь одно из этих правил. Сефрения принадлежит себе самой — не тебе, не Заласте, ни даже Вэниону. Ее душа — только ее.

— Но я люблю ее! — почти прорыдала девочка.

— Я для этого не гожусь, — пробормотал Спархок себе под нос. — Да и какой человек годится на то, чтобы быть отцом богини?

— Ты больше не любишь меня, отец? — спросила она тоненьким голоском.

— Конечно, люблю.

— Значит, ты тоже мой. О чем же ты тогда споришь?

— Ты примитивна.

— Разумеется. Нам и положено быть примитивными. Все эти годы Заласта притворялся, что любит меня: улыбался мне, целовал меня, держал меня на руках, покуда я спала. Негодяй! Лживый негодяй! За это я поужинаю его сердцем!

— Ни в коем случае. Я не намерен растить людоедку. Ты не ешь свинины, незачем привыкать и к человечине.

— Извини, — сказала она сокрушенно. — Я слишком разозлилась.

— Кроме того, я полагаю, твое право выпотрошить Заласту первым оспорит Вэнион.

— Ох, я совсем забыла о нем. Бедный Вэнион! — В ее глазах набухли крупные слезинки. — Я не я буду, если не сделаю все, лишь бы утешить его.

— Почему бы нам не предоставить это Сефрении? Надо только помирить их — по-моему, это единственное, чего он по-настоящему хочет. — Спархок задумался. — Что-то здесь не сходится, Ксанетия. Даже если Заласта влюблен в Сефрению, это еще не значит, что он переметнулся к Киргону. Когда мы столкнулись с троллями в горах Атана, именно Заласта спас нас от них — и не только от них. Там были твари и пострашнее.

— Тролли, Анакха, не занимают много места в замыслах Киргона. Гибель сотни троллей была для него неважна. Все же прочее было иллюзией — иллюзией, сотворенной самим Заластой, дабы усмирить подозрения в сердцах некоторых твоих спутников. Искал он пути завоевать твое доверие, уничтожая тени, им же и созданные.

— Да, это сходится, — пробормотал озабоченный Спархок. — Вы позволите мне на минуту удалиться, дорогие дамы? Полагаю, что Вэниону тоже следовало бы это услышать. Это касается и его, а я хотел бы получить его совет, прежде чем начну принимать решения. — Он помедлил. — Ничего, что я оставляю вас одних… то есть, вдвоем, я имею в виду? Кто удержит вас от того, чтобы вцепиться друг другу в глотку?

— Все будет хорошо, Анакха, — заверила его Ксанетия. — Мне и Божественной Афраэли надобно кое-что обсудить.

— Ладно, — сказал он, — только без кулаков — и не вздумайте кричать друг на друга. Вы перебудите весь замок.

Собрание в королевских покоях к тому времени уже завершилось, и Спархок нашел своего друга в комнате, значительно удаленной от той, которую прежде он разделял с Сефренией. Вэнион сидел, закрыв лицо руками.

— Мне нужна твоя помощь, друг мой, — сказал ему Спархок. — Ты должен кое о чем узнать, а потом мы вместе решим, как нам быть.

Вэнион поднял искаженное мукой лицо.

— Новые беды? — спросил он глухо.

— Возможно. Ксанетия только что рассказала мне кое-что новое, и теперь нам придется управляться и с этим. Я хочу, чтобы ты сам все от нее услышал. Они с Данаей на крыше донжона. Думаю, нам лучше пока сохранить все это в тайне — во всяком случае, пока не решим, что нам предпринять.

Вэнион кивнул и поднялся. Вдвоем они вышли в коридор и начали подниматься по лестнице.

— А где Заласта? — спросил Спархок.

— С Сефренией. Она нуждается в нем.

Спархок что-то проворчал, но не решился высказывать свои мысли вслух.

Ксанетия и Даная стояли на укреплениях, любуясь простиравшимся внизу городом. Солнце катилось по глубокой синеве неба, направляясь к горным пикам на западе, и ветерок, дувший с Тамульского моря, нес ощутимый привкус соли, смешанный со спелым ароматом осени.

— Ну что ж, Ксанетия, — сказал Спархок, — расскажи ему все с самого начала. А уж потом мы решим, что делать.

К удивлению Спархока, Вэнион не тратил времени на недоверчивые восклицания.

— Ты уверена, анара? — только и спросил он после того, как Ксанетия поведала о двуличии Заласты. Дэльфийка кивнула.

— Я видела его душу, мой лорд. Воистину он предал вас и лгал вам.

— А ты не очень-то удивлен, Вэнион, — заметил Спархок.

— Пожалуй да. Я всегда чувствовал в Заласте что-то неладное. Ему с большим трудом удалось овладеть своим лицом, когда мы с Сефренией появились в Сарсосе и поселились в ее доме. Он старался скрыть это изо всех сил, но я понял, что он не в восторге от нашего образа жизни, и его неодобрение заходило несколько дальше обычного высоконравственного негодования по поводу не освященных браком отношений.

— Ты чересчур деликатно выразился, — заметила Даная. — Мы никогда не могли понять, отчего это вы, люди, поднимаете столько шума из-за таких пустяков. Если двое любят друг друга, они должны довести дело до конца, а жить вместе при этом гораздо удобнее, разве нет?

— Этому должны предшествовать определенные церемонии и обряды, — сухо пояснил Спархок.

— Ты имеешь в виду — как павлин распускает свои перышки перед павлинихой, прежде чем они начнут мастерить гнездо?

— Что-то в этом роде, — пожал плечами Вэнион и вздохнул. — Боюсь только, что Сефрению больше не приводят в восторг мои перышки.

— О нет, лорд Вэнион, — возразила Ксанетия, — она, как и прежде, глубоко любит тебя, и сердце ее опустело оттого, что между вами пролегла трещина.

— А Заласта сейчас прилагает все усилия, чтобы превратить трещину в пропасть, — мрачно добавил Спархок. — Ну, Вэнион, что нам со всем этим делать? Тебя это касается больше других. Ты ведь понимаешь, сколько бы мы ни твердили Сефрении, что Заласта — предатель, ее не убедишь.

Вэнион кивнул.

— Она должна убедиться в этом собственными глазами, — согласился он. — Как глубоко ты можешь проникнуть в разум Заласты, анара?

— Нынешние его мысли открыты мне полностью; в память его заглянуть мне труднее. Буде мне представится возможность и время, я постараюсь достичь большего.

— В том-то и дело, что времени у нас нет, — сказал Вэнион. — Элана и Сарабиан желают немедленно приняться за свержение правительства. Едва это начнется, присутствие Заласты на наших тайных советах станет смертельно опасным. Он узнает все, что мы задумали.

— Пусть его, — фыркнула Даная. — Много ему это поможет, когда я закончу свой ужин.

— Что такое? — удивился Вэнион.

— Наша маленькая дикарка мечтает съесть на ужин сердце Заласты, — пояснил Спархок.

— У него на глазах, — добавила Богиня-Дитя. — В том-то и весь смысл — чтобы он собственными глазами видел, как я это проделаю.

— И она способна это устроить? — спросил Вэнион.

— Возможно, — ответил Спархок, — но я ей этого все равно не позволю.

— А я и не спрашивала твоего дозволения, отец, — заметила Даная.

— Тебе и спрашивать незачем. Я сказал — нет, и покончим с этим.

— Когда Заласта заключил сделку с Киргоном, анара? — спросил Вэнион.

— Сие мне покуда неясно, мой лорд, — ответила она, — однако я постараюсь выяснить. Мнится мне, однако, судя по его мыслям, что нечистый союз сей был заключен несколько лет назад и что каким-то образом касается он Беллиома.

Спархок задумался.

— Заласта не на шутку взволновался, узнав, что мы бросили Беллиом в море, — припомнил он. — На этом основании уже можно бы строить догадки, однако давайте подождем и посмотрим, что еще сумеет выяснить Ксанетия. Сейчас, я думаю, нам лучше сосредоточиться на том, чтобы попридержать Элану и Сарабиана, покуда мы не придумаем, как заставить Заласту выдать себя. Мы должны вырвать Сефрению из-под его влияния, а она ни за что не поверит в его предательство, пока не увидит или не услышит, как он словами либо действиями докажет свое двуличие.

Вэнион согласно кивнул.

— Полагаю, лучше будет, если правду будем знать только мы четверо, — продолжал Спархок. — Заласта хитер и проницателен, а Сефрения знает нас лучше, чем мы сами знаем себя. Если остальным станет известно, что мы задумали, они могут проговориться, и Сефрения тотчас обо всем узнает — а через пять минут будет знать и Заласта.

— Боюсь, что ты прав, — вздохнул Вэнион.

— Измыслил ли ты уже план, Анакха? — спросила Ксанетия.

— Что-то вроде того. Мне только надо обдумать все детали. План выходит довольно сложный… Даная закатила глаза к небу.

— Эленийцы! — вздохнула она.

— Ни в коем случае! — категорически отрезала Элана. — Мы не можем рисковать Колатой. Он слишком ценен.

Она сидела у окна, и ее светлые волосы сияли, пронизанные потоками утреннего солнца.

— Мы ничем не рискуем, любовь моя, — заверил ее Спархок. — Ни облака, ни тени больше нет. Мы с Беллиомом позаботились об этом раз и навсегда. — Как раз в этом Спархок отнюдь не был уверен.

— Он прав, моя королева, — поддержал его Келтэн. — Он разорвал облако в клочья, а тень растаяла, точно соль в кипятке.

— Элана, — сказал Сарабиан, — мне бы тоже очень хотелось задать Колате несколько вопросов. Какой смысл содержать его здесь, если мы никак не собираемся его использовать? В конце концов, именно этого мы и ждали, дорогая, — уверенности в том, что его не разорвут в клочья, едва он откроет рот.

— Ты совершенно уверен, Спархок? — спросила Элана.

— Доверься мне. — Спархок запустил руку под камзол и извлек золотую шкатулку. — Мой синий дружок позаботится о том, чтобы Колата остался невредим — какие бы вопросы мы ему ни задавали. — Он взглянул на Заласту. — Я прошу тебя оказать мне услугу, мудрый, — сказал он как бы между прочим. — Я считаю, что Сефрения должна присутствовать при допросе. Конечно, я понимаю, что ей совсем не хочется встречаться с нами, но, может быть, признания Колаты пробудят в ней интерес к нашим делам. Возможно именно этого ей и недостает, чтобы выйти из нынешнего состояния.

На лице Заласты отразилось беспокойство, хотя он явно изо всех сил старался держать себя в руках.

— Не думаю, принц Спархок, что ты ясно представляешь, каковы ее чувства. Я от всей души советую тебе не вынуждать ее присутствовать при допросе Колаты. Это может лишь углубить брешь между нею и ее бывшими друзьями.

— С этим я не соглашусь, Заласта, — твердо сказала Элана. — Сефрения состоит в королевском совете Элении. Я назначила ее на эту должность, едва взошла на трон. Ее личные трудности касаются ее одной, а мне нужно, чтобы она исполняла свои обязанности. Если понадобится, я велю ей явиться и пошлю Келтэна и Улафа позаботиться о том, чтобы она подчинилась моему приказу.

Спархоку стало почти жаль Заласту. Их решения и требования полностью соответствовали здравому смыслу, и, сколько бы Заласта ни изворачивался, он принужден был соглашаться с ними. Допрос Колаты почти наверняка станет катастрофой для первого гражданина Стирикума, однако он никак не мог предотвратить этой катастрофы, не выдав так или иначе своего предательства.

Заласта поднялся.

— Я постараюсь убедить ее, ваше величество, — сказал он, кланяясь Элане, после чего бесшумно покинул синюю гостиную.

— Не понимаю, Спархок, почему ты не разрешил нам сказать ему об этом, — заметил Келтэн. — В конце концов, он же наш друг.

— Но он еще и стирик, Келтэн, — ловко вмешался Вэнион, — и мы не знаем, каковы его истинные чувства к дэльфам. Быть может, он взовьется до небес, узнав, что Ксанетия может шарить в его мыслях так же запросто, как Телэн в чужих карманах.

— Но, лорд Вэнион, — возразил Бевьер, — Сефрения наверняка уже рассказала ему об этом.

Спархок быстро взглянул на Ксанетию, сопроводив этот взгляд мысленным вопросом.

Ксанетия покачала головой. По какой-то причине Сефрения не сказала Заласте об удивительном умении дэльфийки читать чужие мысли.

— Не думаю, Бевьер, — говорил между тем Вэнион. — Он никак не проявил нежелания находиться в одной комнате с анарой, а это ясно говорит о том, что ему ничего не известно. Итак, кто же будет допрашивать Колату? Лучше сразу возложить эту обязанность на одного из нас. Если все мы разом примемся забрасывать его вопросами, его мысли спутаются, и Ксанетия не сумеет разобраться в них.

— Итайн весьма искушен в дебатах и диспутах, — заметил Оскайн. — Академики способны часами наслаждаться казуистикой.

— Мы называем это дотошным вниманием к деталям, старина, — поправил брата Итайн. — Колата все-таки министр.

— Теперь уже нет, — сказал Сарабиан.

— Во всяком случае, он был министром. Я бы предложил, чтобы допрос вел Оскайн. Он одного ранга с Колатой, а потому сможет говорить с ним как равный.

— Могу я кое-что предложить? — спросил Стрейджен.

— Разумеется, милорд Стрейджен, — сказал император.

— Теовин лезет вон из кожи, чтобы склонить на свою сторону остальных министров вашего величества. Что если нам вместо закрытого заседания учинить открытое, формальное следствие? Если все министры и их секретари будут присутствовать при допросе Колаты, Теовин лишится возможности укреплять свои позиции.

— Интересная мысль, не правда ли, Элана? — задумчиво протянул Сарабиан.

— Весьма интересная, — согласилась она. — Но в таком случае нам придется немного отложить допрос.

— Вот как?

— Нам нужно будет вначале выпустить атанов. — Она сурово взглянула на Сарабиана. — Так-то, Сарабиан. До сих пор это были лишь рассуждения, но, едва Колата заговорит, да еще перед всем правительством, — ты будешь обречен. Готов ли ты зайти настолько далеко?

Император сделал глубокий вдох.

— Да, Элана, думаю, что готов. — Голос его прозвучал твердо, но очень тихо.

— Тогда отдай приказ. Объяви военное положение. Выпусти атанов.

Сарабиан с усилием сглотнул.

— Атан Энгесса, ты уверен, что твоя идея сработает? — обратился он к огромному воину.

— Она всегда срабатывает, Сарабиан-император, — ответил Энгесса. — Сигнальные костры уже готовы. В одну ночь известие разнесется по всей Империи, и наутро все атаны выйдут из своих гарнизонов.

Сарабиан долго молчал, упершись взглядом в пол. Наконец он поднял глаза.

— Действуй, — коротко сказал он.

Труднее всего оказалось убедить Сарабиана и Элану не посвящать Заласту в суть происходящего.

— Ему незачем об этом знать, — терпеливо объяснял Спархок.

— Разве ты ему не доверяешь? — возразила Элана. — Он уже не раз доказал свою преданность.

— Разумеется, но он, в конце концов, стирик, а этот ваш ход перевернет с ног на голову всю Империю. В провинциях воцарится хаос. Быть может, Заласта захочет предостеречь стирикские общины. Его можно понять, но мы-то не можем рисковать тем, что о наших планах станет известно раньше срока. Единственное, что обеспечит нам успех, — полная внезапность. Стирики, знаете ли, стирикам рознь.

— Выражайся яснее, Спархок, — раздраженно бросил Сарабиан.

— Ваше величество, выражение «стирик-отступник» здесь, в Дарезии, означает то же самое, что и в Эозии. Хочешь не хочешь, а нам придется признать: то, что мы скажем Заласте, станет известно всему Стирикуму. Мы знаем Заласту, но не знаем и не можем знать каждого стирика в Дарезии. В Сарсосе довольно таких, что подпишут договор с преисподней, лишь бы это дало им случай насолить эленийцам.

— Ты заденешь его чувства, — заметила Элана.

— Переживет. У нас только один шанс, так что не будем рисковать, как бы мал ни казался этот риск.

В дверь вежливо постучали, и в комнату, где они беседовали втроем, вошла Миртаи.

— Вернулись Оскайн и тот, другой, — сообщила она.

— Будь добра, атана, проведи их сюда, — сказал Сарабиан.

Лицо вошедшего в комнату министра иностранных дел выражало с трудом подавляемое ликование. На лице Итайна, который следовал за братом, было то же выражение, и Спархок мимолетно поразился тому, насколько они стали похожи.

— Вы точно пара котов, дорвавшихся до сливок, — заметил Сарабиан.

— Мы готовим переворот десятилетия, ваше величество, — отозвался Итайн.

— Столетия, — поправил его Оскайн. — Все улажено, мой император. Мы не уточняли никаких деталей — «общее собрание императорского совета», и ничего более. Итайн подбросил несколько намеков — якобы ваше величество намерены объявить свой день рождения национальным праздником. Именно такими глупостями и знаменит род вашего величества.

— Не вредничай, — пробормотал Сарабиан. Он перенял это типично эленийское выражение за время пребывания в замке Эланы.

— Прошу прощения, ваше величество, — извинился Оскайн. — Мы изобразили все мероприятие как обычное и бессмысленное заседание совета — сплошные формальности и никакой сути.

— Могу я воспользоваться твоим тронным залом, Элана? — спросил Сарабиан.

— Конечно, — улыбнулась она. — Парадные одежды, я полагаю?

— Разумеется. Короны, мантии и все такое прочее. Ты наденешь свое лучшее платье, а я — свое.

— Ваше величество! — воскликнул Оскайн. — Вряд ли можно называть платьем традиционную тамульскую мантию.

— Длинная юбка, Оскайн, есть длинная юбка, как ты ее ни зови. Я бы предпочел камзол и штаны — да еще, принимая во внимание обстоятельства, мою шпагу. Стрейджен совершенно прав. Стоит лишь привыкнуть носить шпагу, и без нее чувствуешь себя неодетым.

— Если уж речь зашла о парадных одеждах, Спархок, — сказала Элана, — вы все можете облачиться в доспехи.

— Отличная мысль, Элана, — одобрил Сарабиан. — Тогда они будут готовы к любой переделке.

Остаток дня они провели, наблюдая за перестановками мебели в тронном зале. Королева Элении, как это с ней случалось часто, ударилась в крайности.

— Флаги, Элана? — не веря своим ушам, переспросил Спархок. — Флаги?

— Нам ведь нужен праздничный вид, Спархок, — ответила она, тряхнув головой. — Да, я знаю, это легкомысленно и даже глуповато, но флаги на стенах и фанфары, которые будут приветствовать прибытие каждого министра, придадут нашему сборищу парадный оттенок. Настолько парадный, чтобы правительственные чиновники не заподозрили, что здесь может произойти что-то серьезное. Мы готовим западню, любимый, а флаги — часть приманки. Детали, Спархок, детали. Хороший заговор состоит сплошь из деталей.

— Ты всем этим наслаждаешься, верно?

— Разумеется. Что, мост поднят? Он кивнул.

— Отлично. Пусть так и остается. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь выскользнул из замка. Завтра мы проведем сюда министров, а потом снова поднимем мост. Мы должны целиком и полностью держать ситуацию в своих руках.

— Слушаюсь, любовь моя.

— Не вздумай смеяться надо мной, Спархок, — предостерегла она.

— Я бы скорее умер.

Уже почти смеркалось, когда Заласта вошел в тронный зал и отвел Спархока в сторону.

— Я должен уехать, принц Спархок, — моляще, почти испуганно говорил он. — Это дело весьма важное и не терпит отлагательств.

— У меня связаны руки, Заласта, — отвечал Спархок. — Ты же знаешь мою жену: когда она переходит на королевское «мы», урезонить ее невозможно.

— Но, ваше высочество, я должен дать ход некоторым событиям, жизненно важным для планов императора.

— Я поговорю с ней, но вряд ли тебе стоит надеяться на многое. В конце концов, мы держим все в своих руках. Атаны отлично знают, что им делать за стенами замка, а мои рыцари церкви отлично управятся здесь, внутри. Ты же знаешь, есть министры и высокопоставленные чиновники, в чьей преданности можно усомниться. Нам пока еще неизвестно, что принесет допрос министра внутренних дел. Эти люди должны быть в наших руках — нельзя же позволить им бежать и устраивать новые заговоры!

— Ты не понимаешь, Спархок! — в голосе стирика звучало неподдельное отчаяние.

— Заласта, — сказал Спархок, — я сделаю все, что в моих силах… однако многого обещать не могу.

ГЛАВА 19

Тамульский архитектор, строивший замок Эланы, посвятил всю свою жизнь изучению эленийской архитектуры и, как это часто бывает с посредственностями, рабски скопировал детали, не уловив общей идеи. Тронный зал был ярким тому примером. Эленийские замки строились с двумя целями — стоять века и защищать от незваных гостей. Обеим этим целям как нельзя лучше соответствовала массивная конструкция, напоминавшая гору. В течение столетия эленийцы стремились смягчить угрюмое однообразие своих жилищ различными архитектурными излишествами. Внутренние распорки, призванные поддерживать стены — даже когда на них обрушивается град валунов, — превратились в контрфорсы. Массивные каменные столбы, подпиравшие потолок, стали колоннами, чьи основания и капители украшала резьба. Той же прочности можно достичь, сделав потолок куполообразным, и тронный зал выстроенного тамульцами замка Эланы в этом смысле был образцом чрезмерности. Мало того, что ее потолок был куполообразным, — его подпирали длинные ряды рифленых колонн и контрфорсы, столь изящные, что не только были совершенно бесполезны, но и представляли серьезную опасность для тех, кто стоял под ними. В довершение всего, как было принято в Огнеглавом Материоне, весь зал целиком был инкрустирован опалово мерцающим перламутром.

Элана подбирала флаги для украшения зала с особой тщательностью, и сейчас сияющие стены отражали сущее буйство красок. Сорокафутовые занавеси синего бархата, ниспадавшие вдоль узких окон, были подчеркнуты белым атласом, стены изукрашены перекрещенными вымпелами и парадными подделками под боевые стяги, а колонны и контрфорсы щедро увиты алым шелком. На пристрастный взгляд Спархока зал сильно смахивал на сельскую ярмарку, владелец которой страдает дальтонизмом.

— Довольно кричаще, — заметил Улаф, усердно полируя рога огра на своем шлеме лоскутом ткани.

— Да уж, иначе не скажешь, — согласился Спархок. Он надел сегодня парадные черные доспехи и поверх них серебристый плащ. Кузнец-тамулец, который выправил вмятины и заново покрыл эмалью доспехи, ухитрился смазать изнутри и латы, и кожаные ремни маслом из розовых лепестков, изящно тем намекнув на природный аромат доспехов. Эффект от смеси запахов был поразительный.

— Как мы объясним, почему Элану и Сарабиана окружает так много стражи? — спросил Улаф.

— Нам ничего не нужно объяснять, Улаф, — пожал плечами Спархок. — Мы эленийцы, и весь прочий мир убежденно считает нас варварами со множеством странных обычаев и ритуалов, которых никто больше не в силах понять. Я не хочу, чтобы моя жена сидела там без защиты, когда она и Сарабиан хладнокровно сообщат тамульскому правительству, что оно распущено.

— Неплохая мысль. — Улаф невесело взглянул на друга. — Знаешь, Сефрении придется нелегко.

— Чего-то подобного мы и ожидали.

— Может быть, ей станет легче, если она сядет рядом с Заластой.

Спархок покачал головой.

— Заласта — советник правительства и должен будет сидеть в зале, с министрами. Усадим Сефрению немного в стороне, и пусть с ней будет Даная.

— Да, это может быть кстати. Присутствие твоей дочери действует на Сефрению успокаивающе. Только я не стал бы усаживать рядом с ними Ксанетию.

— Мне это и в голову не приходило.

— Да я так, на всякий случай. А что, Энгесса получил хоть какое-нибудь подтверждение, что его сигналы дошли по назначению? Можем мы быть уверены, что всем атанам известен его приказ?

— Во всяком случае, Энгесса в этом уверен. Полагаю, атаны веками использовали сигнальные костры для того, чтобы передавать приказы по всей стране.

— Я все же сомневаюсь, Спархок, что костры на холмах — это наилучший способ доставлять важные сообщения.

— Это уж забота Энгессы. Даже если к сегодняшнему рассвету приказ не дошел до нескольких захолустных гарнизонов, это уже ничего не изменит.

— Пожалуй, ты прав. Что ж, думаю, мы сделали все, что могли. Остается только надеяться, что не случится ничего непредвиденного.

— А что еще может случиться?

— Спархок, вот из-за таких рассуждений кладбища вечно переполнены. Пойду-ка я, скажу, чтобы опускали мост. Пора начинать.

Стрейджен досконально натаскал дюжину тамульских трубачей и прочий оркестр, заключив урок зловещими угрозами и показательным визитом в бережно восстановленную пыточную камеру в подземелье замка. Музыканты все как один набожно поклялись играть только по нотам и забыть об импровизациях. Фанфары, которые должны были приветствовать прибытие каждого имперского министра, были идеей Эланы. Фанфары льстят, поднимают самомнение и заманивают ничего не подозревающего гостя в западню. Элана хорошо разбиралась в таких вещах. Глубина ее политического чутья порой изумляла Спархока.

В соответствии с парадным духом события вдоль стен зала на равных интервалах были расставлены рыцари церкви в доспехах. Стороннему наблюдателю эти рыцари показались бы не более, чем частью торжественной обстановки, однако сторонний наблюдатель был бы введен в глубокое заблуждение. Неподвижные воины, облаченные в сталь, должны были позаботиться о том, чтобы члены имперского правительства, войдя в зал, уже не могли бы покинуть его без разрешения; а мост, который должны были поднять, как только прибудет последний гость, был еще одним ручательством, что никому не вздумается, соскучась, незаметно уйти из замка. Сарабиан предостерег их, что за минувшие столетия Императорский совет изрядно разросся. Вначале он состоял из одних только министров. Затем министры включили в него своих секретарей, а позже и помощников секретарей. К нынешнему дню в Совет входили и временно исполняющие обязанности младшие помощники младших секретарей. Титул «член Императорского совета» потерял большую часть своего смысла, зато при этаком многолюдье можно было ручаться за то, что в стенах замка Эланы соберутся все предатели, сколько их ни засело в резиденции. Королева Элении была достаточно хитроумна, чтобы обратить против врагов их собственное самомнение.

— Ну что? — нервно спросила Элана, когда ее муж вошел в королевские покои. Королева Элении облачилась в кремового цвета платье, отделанное парчой, и синий бархатный плащ, подбитый мехом горностая. Ее корона, подобие кружевной шапочки из золота, усаженного драгоценными камнями, могла бы показаться несведущему легкой и изящной, но Спархок, которому несколько раз доводилось держать ее в руках, знал, что по весу она почти не уступает государственной короне, хранящейся в подвалах королевской казны в Симмуре.

— Гости уже на мосту, — сообщил он. — Итайн встречает их. Он знает в лицо всех важных шишек в правительстве и даст нам знать, когда прибудут все, кто нам нужен. Как только это случится, рыцари поднимут мост. — Он взглянул на Сарабиана, который стоял у окна, нервно обгрызая ноготь. — Скоро начнется, ваше величество. Не пора ли вам переодеться?

— Тамульская мантия призвана скрывать множество недостатков фигуры, принц Спархок, так что она скроет и мой эленийский наряд, и шпагу. Я не намерен выходить в залу безоружным.

— Мы защитим тебя, Сарабиан, — заверила его Элана.

— Я и сам способен защитить себя, матушка. — Император вдруг нервно хохотнул. — Шутка так себе, но в ней изрядная доля истины. Ты, Элана, вывела меня из политического младенчества. В этом смысле ты и вправду моя матушка.

— Если ты хоть раз назовешь меня «мамулей» — я перестану с вами разговаривать, ваше величество.

— Я скорее откушу себе язык, ваше величество.

— Какова обычная процедура, ваше величество? — спросил Спархок у Сарабиана, когда они стояли у задернутого занавесями проема, поглядывая в щель на быстро заполнявшийся зал.

— Как только все соберутся, Субат призовет собрание к порядку, — ответил Сарабиан. — Потом мой выход — обычно под звуки того, что у нас в Материоне именуется музыкой.

— Стрейджен позаботился о том, чтобы твой большой выход стал поистине грандиозным, — успокоила его Элана. — Он сам сочинил партию фанфар.

— Неужели все эленийские воры обладают художественными талантами? — спросил Сарабиан. — Телэн рисует, Стрейджен сочиняет музыку, а Кааладор так просто прирожденный актер.

— Мы просто притягиваем таланты, верно? — скромно улыбнулась Элана.

— Надо ли мне объяснять, почему нас будет так много? — спросил Сарабиан, косясь на Миртаи и Энгессу.

Элана покачала головой.

— Никогда не пускайся в объяснения. Это признак слабости. Мы войдем рука об руку, и все повалятся ничком.

— Это называется коленопреклонение, Элана.

— Неважно, — пожала она плечами. — Когда они встанут, мы уже будем сидеть на троне, и вокруг нас будет стоять стража. Вот тогда-то и наступит твоя очередь. Даже не позволяй Субату открыть рот. У нас сегодня свои планы, и нам некогда слушать, как он будет лепетать о видах на урожай в Эдоме. Как настроение?

— Нервное. Я никогда прежде не свергал правительства.

— По правде говоря, я тоже — если не считать того случая в Базилике, когда я сделала Долманта архипрелатом.

— Спархок, неужели она и вправду это проделала?

— О да, ваше величество, причем безо всякой посторонней помощи. Она была великолепна.

— Не прерывай свою речь, Сарабиан, — продолжала Элана, — а если кто-то попытается тебя перебить, заткни ему рот. Даже не притворяйся вежливым. Это, в конце концов, наша вечеринка. Не уговаривай, не взывай ко здравому смыслу. Излучай холодное бешенство. Ты хороший оратор?

— Пожалуй нет. Мне нечасто дозволяли говорить на публике — разве что на выпускных церемониях в университете.

— Говори помедленнее. У тебя привычка говорить слишком быстро. Половина ораторского успеха — в ритме речи. Используй паузы. Переходи с крика на шепот. Играй, Сарабиан. Устрой им представление.

Он рассмеялся:

— Элана, ты шарлатанка.

— Разумеется. В этом-то и состоит политика — в обмане, плутовстве, шарлатанстве.

— Но это же чудовищно!

— Конечно. И потому так весело.

Едва очередной министр входил в зал, его приветствовало трубное пение фанфар, эхом перекатывавшееся под сводами потолка, — и это производило желанный эффект. Министры, облаченные в шелковые мантии, явно проникались трепетом собственного величия, о котором многие из них, как видно, давно уже позабыли. Они расходились по местам неспешным, почти царственным шагом, с возвышенно-серьезными лицами. Первый министр Пондия Субат был, судя по всему, более других впечатлен своим величием. В гордом одиночестве он восседал в обитом алым бархатом кресле, которое стояло у возвышения с тронами, и царственно посматривал на чиновников, которые рассаживались в креслах, расставленных рядами по обе стороны от широкого центрального прохода.

Министр финансов Гашон сидел вместе с Теовином, главой тайной полиции, и еще несколькими министрами. Вся эта компания непрерывно шушукалась.

— Это, судя по всему, оппозиция, — заметила Элана. — Теовин, вне всякого сомнения, замешан в заговоре, и остальные наверняка тоже — в большей или меньшей степени. — Она обернулась к Телэну, который стоял за ее спиной, обряженный в пажеские штаны до колен. — Не своди глаз с этих людей, Телэн. Я хочу знать, как они будут реагировать на происходящее. По выражению их лиц мы сможем определить, насколько глубоко они увязли в заговоре.

— Слушаюсь, моя королева.

В массивных двустворчатых дверях тронного зала появился Итайн и махнул рукой Улафу — это означало, что все нужные им чиновники прибыли.

Улаф, стоявший сбоку от возвышения, кивнул и поднес к губам свой рог.

Зала онемел, потрясенный до глубины души варварским рыком рога, скрежещущим и низким, — эхо его так и заметалось среди перламутровых стен. Огромные двери со стуком захлопнулись, и у входа встали двое рыцарей в полном боевом облачении — сириникиец в белом и пандионец в черном.

Первый министр поднялся.

Улаф трижды грохнул рукоятью топора по полу, призывая высокое собрание к тишине.

Император моргнул.

— В чем дело, Сарабиан? — спросила Миртаи.

— Сэр Улаф только что разбил несколько плиток.

— Их можно заменить костью, — пожала она плечами. — Сегодня вечером костей здесь будет хоть отбавляй.

— Я призываю Совет к порядку! — провозгласил Пондия Субат.

Улаф снова грохнул по полу.

Спархок оглядел тронный зал. Все были на своих местах. Сефрения, в белом стирикском одеянии, сидела с Данаей и Кааладором у дальней стены залы. Ксанетия, также в белом, сидела у стены напротив, в обществе Келтэна и Берита. Мелидира устроилась на балконе, где расположились девять жен императора. Умница баронесса сумела подружиться с первой женой Сарабиана Сиронной, матерью наследного принца, происходившей из знатнейшего тамульского рода. Дружба эта так окрепла, что Мелидиру на официальных церемониях частенько приглашали в общество императриц. На сей раз, однако, она оказалась в этом обществе не случайно. У Сарабиана было девять жен, по одной из каждого королевства, и вполне вероятно, что какая-то из них оказалась в числе заговорщиков. Спархок был совершенно точно уверен, что полунагая валезийка Элисун ничуть не замешана в политических интригах. Она для этого попросту была слишком занята. К тэганке Гахенас, высоконравственной даме, стойкой республиканке, одержимой собственной добродетелью, заговорщики вряд ли осмелились бы даже подступиться. Зато арджунка Тореллия и кинезганка Шакола вызывали весьма сильные подозрения. Обе они завели у себя личный двор, где так и кишели дворяне из Арджуны и Кинезги. Мелидире было приказано присматривать за этими двумя, особенно за выражением их лиц, когда откроется истинное лицо Заласты.

Спархок вздохнул. Все это было так сложно. Друзья, враги — все на одно лицо. Со временем, может статься, удивительный дар Ксанетии окажется для них ценнее, чем помощь целой армии.

Вэнион, который, не привлекая лишнего внимания, встал среди рыцарей, расположившихся вдоль стен, опустил и тут же поднял забрало. Это был знак, что все их люди расставлены по местам. Стрейджен, который вместе с музыкантами стоял за возвышением, кивнул, давая знать, что все понял.

И тогда Спархок перевел взгляд на Заласту, который, сам того не ведая, был почетным гостем на этой вечеринке. Стирик, настороженно поглядывая по сторонам, сидел среди министров, и его простое белое одеяние резко бросалось в глаза рядом с разноцветными шелковыми мантиями тамульцев. Он явно чувствовал, что что-то затевается, — и так же явно не мог понять, что именно. Это было уже кое-что. По крайней мере, никто из посвященных во все подробности не был предателем… Спархок раздраженно отбросил эту мысль. При нынешних обстоятельствах подозрительность неизбежна и естественна, однако, если давать ей волю, она превратится в болезнь. Спархок скорчил гримасу. Еще день-два — и он начнет подозревать самого себя.

— Призываю совет к порядку! — повторил между тем Пондия Субат.

Улаф разбил еще несколько плиток.

— Именем его императорского величества императора Сарабиана, требую немедленной тишины!

— Боже милостивый, Субат, — вполголоса простонал Сарабиан, — ты что же, решил уничтожить весь пол?

— Господа, его императорское величество, Сарабиан Тамульский!

Одинокая труба запела чисто и звонко, поднимая все выше величественную мелодию. Затем к ней присоединилась другая труба, ведя ту же тему на треть октавы выше, потом вступила третья труба — еще на треть октавы выше. И миг спустя, могучим крещендо и на целую октаву выше, мелодию подхватил весь оркестр, и звенящее эхо расплескалось между стен тронного зала.

— Впечатляюще, — пробормотал Сарабиан. — Нам идти сейчас?

— Нет еще, — ответила Элана. — Мы тронемся, когда переменится тема. Я возьму тебя под руку и буду задавать шаг. Не подпрыгни, когда подойдем к тронам. Стрейджен запрятал в зале целый духовой оркестр. Финал будет оглушительный. Выпрямься, расправь плечи и прими царственный вид, а еще лучше — божественный.

— Развлекаешься, Элана?

Она лукаво усмехнулась и подмигнула ему.

— Вот, — сказала она, — флейты подхватили мелодию. Теперь наш черед. Удачи, друг мой. — Элана легонько чмокнула его в щеку и взяла его под руку.

— Раз, — пробормотала она, внимательно вслушиваясь в мелодию. — Два. — Она сделала глубокий вдох. — Пошли.

Тамульский император и королева Элении выступили из арочного проема и царственным шагом направились к своим тронам под заунывное пение флейт, которые в минорном ключе вели тему сочиненной Стрейдженом мелодии. За ними шли Спархок, Миртаи, Энгесса и Бевьер. Замыкали шествие Телэн, Алиэн и Итайн, все еще не отдышавшийся от беготни по коридорам.

Когда монархи и их свита приблизились к тронам, Стрейджен, дирижировавший оркестром при помощи шпаги, знаком приказал укрытым в зале музыкантам переходить к ошеломляющему фортиссимо, которое завершало тему. Звук был поистине сокрушительный. Так и осталось неясным, что заставило членов Императорского совета так дружно пасть ниц — привычка или волна оглушительного грохота. Стрейджен резко рассек воздух шпагой, и музыка оборвалась, лишь эхо ее все еще металось в зале, трепеща, точно призрак мелодии.

Пондия Субат поднялся.

— Желает ли ваше величество обратиться с речью к присутствующим прежде, чем мы начнем заседание? — осведомился он высокомерным, почти оскорбительным тоном. Вопрос был простой формальностью, почти ритуалом. Император на подобных собраниях, как правило, вообще не подавал голоса.

— Пожалуй, что да, Пондия Субат, — ответил Сарабиан вставая. — Как любезно, что ты спросил меня об этом, старина.

Субат уставился на него, не веря собственным ушам.

— Но…

— В чем дело, Субат?

— Это же против правил, ваше величество.

— Да, я знаю. Зато как ново и свежо, а? У нас сегодня много дел, Субат, так что не будем мешкать.

— Ваше величество не посоветовались со мной. Я должен знать, по какой теме ваше величество желают…

— Сидеть, Субат! — повелительно рявкнул Сарабиан. — Стоять! И молчать, пока я не разрешу тебе говорить.

— Но вы не мо…

— Я сказал — сидеть!

Субат, обмякнув от страха, рухнул в кресло.

— Твоя голова сейчас не слишком-то прочно держится на плечах, господин мой первый министр, — зловеще проговорил Сарабиан, — и, если ты скажешь еще хоть слово поперек, она и вовсе отвалится. Ты только что был на грани государственной измены, Пондия Субат, и я сыт тобой по горло.

Первый министр побледнел как покойник.

Сарабиан принялся расхаживать по возвышению. Выражение его лица не предвещало собравшимся ничего хорошего.

— Господи, сделай так, чтобы он остановился, — едва слышно прошептала Элана. — Он не сможет произнести хорошую речь, если будет метаться по сцене, как загнанный олень.

Наконец император остановился на самом краю невысокого возвышения.

— Я не намерен тратить время на чепуху, господа, — бесцеремонно объявил он своим министрам. — У нас начался кризис, и я рассчитывал, что вы с ним справитесь. Вы подвели меня — видимо потому, что были чересчур поглощены своими всегдашними политическими играми. Империи нужны гиганты, а у меня на службе оказались только карлики. Это вынудило меня заняться кризисом лично, что я и делал, господа, на протяжении последних нескольких месяцев. Вы больше не правительство, мои лорды. Правительство — это я.

Министры и их подчиненные разразились негодующими криками.

— Он слишком торопится! — воскликнула Элана. — К этому еще нужно было подойти!

— Не критикуй, — сказал Спархок, — это же его речь, а не твоя. Пусть и произносит ее по-своему.

— Я требую тишины! — провозгласил Сарабиан.

Совет возбужденно шумел, пропустив его слова мимо ушей.

Тогда император распахнул мантию, под которой скрывался его эленийский наряд, и выхватил из ножен шпагу.

— Я сказал — ТИХО! — гаркнул он.

И воцарилась тишина.

— Следующего, кто прервет меня, я пригвозжу к стене, как бабочку, — сказал Сарабиан, и его шпага резко хлестнула воздух. Свист клинка леденил, как дыхание самой смерти. Император обвел взглядом присмиревших чиновников.

— Так-то лучше, — сказал он. — Что ж, продолжим в том же духе. — Сарабиан поставил шпагу на пол и небрежно оперся ладонями об эфес. — Мой род веками доверял министерствам исполнение повседневных государственных дел. И напрасно, как я вижу. Вы — и то с трудом — справлялись с делами в мирные времена, но едва разразился кризис, вы засуетились, как муравьи, заботясь скорее о своем богатстве, своих привилегиях, успехе своих мелочных интриг, чем о благе моей Империи, — и вот именно об этом вы и забыли, господа. Это моя Империя. Мои предки как-то упускали это из вида, но теперь, я думаю, настала пора напомнить вам об этом обстоятельстве. Вы служите мне, и не по своему желанию, а с моего соизволения.

Чиновники в немом ужасе таращились на человека, которого до сих пор считали лишь безобидным чудаком. Спархок краем глаза уловил в центре зала какое-то движение. Он взглянул туда — и обнаружил, что кресло Теовина зияет пустотой. Глава тайной полиции был куда умнее и сообразительней своих коллег, а потому, послав к чертям достоинство, уже деловито полз на четвереньках к ближайшему выходу. Министр финансов Гашон, сидевший рядом с опустевшим креслом Теовина, — тощий, бескровный, с редкими пучками волос на лысине, — взирал на Сарабиана с неприкрытым ужасом.

Спархок бросил быстрый взгляд на Вэниона, и магистр кивнул — он тоже заметил ползущего на четвереньках полицейского.

— Когда я понял, что выбрал управлять моей Империей ничтожных людишек с ничтожными мозгами, — говорил между тем Сарабиан, — я обратился за советом к Заласте Стирику. И в самом деле, кто лучше стириков разбирается во всем сверхъестественном? Именно Заласта посоветовал мне обратиться за помощью к Долманту, архипрелату церкви Чиреллоса, и оказать эту помощь должен был Спархок, принц Элении. Мы, тамульцы, гордимся своей тонкостью и искушенностью, но уверяю вас, господа, что в сравнении с эленийцами мы лишь малые дети. Официальный визит моей дорогой сестры Эланы был лишь прикрытием того факта, что главная наша цель — доставить в Материон ее супруга, сэра Спархока. Мы с королевой Эланой развлекались, обводя вас вокруг пальца, — вас, господа мои, очень просто обвести вокруг пальца — а принц Спархок и его друзья между тем искали корни беспорядков, происходящих в Империи. Как мы и предвидели, ответные действия наших врагов не заставили себя ждать.

У одной из боковых дверей произошло краткое замешательство. Вэнион и Халэд решительно преградили путь пожелавшему удалиться главе тайной полиции.

— Ты вспомнил о какой-то важной встрече, Теовин? — сладким голосом осведомился Сарабиан.

Теовин смотрел на императора с исступленной, неприкрытой ненавистью.

— Если ты недоволен мной, Теовин, я с радостью дам тебе удовлетворение, — продолжал Сарабиан, многозначительно покачав шпагой. — Будь добр, вернись на место. Мои секунданты найдут тебя после заседания.

Вэнион одной рукой крепко взял за шиворот главу тайной полиции, развернул его и указал на пустое кресло. Затем он бесцеремонным пинком придал Теовину начальное ускорение.

— Это предисловие начинает утомлять меня, господа, — объявил Сарабиан, — а посему перейдем к делу. Неудавшийся мятеж в Материоне был прямым ответом на прибытие сэра Спархока. У различных беспорядков, которые вынуждали атанов метаться по всей Империи, один и только один источник. У нас есть враг, и он составил заговор с целью свергнуть правительство и лишить меня трона, и, как я и должен был предвидеть, зная тех, кто притворяется, будто служит мне, он нашел немало добровольных помощников в самом правительстве.

Одни чиновники изумленно ахнули, другие побледнели, сознавая свою вину.

— А теперь, господа, будьте очень внимательны, — продолжал Сарабиан. — Сейчас начнется самое интересное. Многие из вас удивлялись долгому отсутствию министра Колаты. Уверен, вы рады будете узнать, что Колата сейчас присоединится к нам.

Он обернулся к Улафу.

— Не будешь ли ты так добр, сэр рыцарь, пригласить сюда министра внутренних дел Колату?

Улаф поклонился, и Келтэн, поднявшись, вышел вслед за ним.

— Министр Колата как глава всех полицейских сил Империи отменно разбирается в преступной деятельности, — сказал Сарабиан. — Бьюсь об заклад, что мы услышим от него немало интересного касательно нынешних дел в Империи.

Келтэн и Улаф вернулись в зал. Между ними, смертельно бледный, шел министр внутренних дел. Однако отнюдь не его бедственный вид вызвал шум и крики среди чиновников — а то, что главный полицейский Империи был закован в кандалы.

Император Сарабиан бесстрастно слушал протестующие вопли своих чиновников.

— Как я справляюсь, Элана? — краем рта чуть слышно спросил он.

— Я бы сделала все иначе, — ответила она, — но это, в конце концов, вопрос стиля. Когда все закончится, я выскажу тебе свои замечания. — Элана взглянула на чиновников, которые, повскакав с мест, что-то возбужденно кричали. — Не позволяй им увлечься, Сарабиан. Напомни им, кто здесь главный. Будь с ними очень тверд.

— Слушаюсь, матушка, — улыбнулся он. Затем обвел взглядом свое правительство, набрал в грудь воздуха и оглушительно рявкнул:

— ТИХО!

Ошеломленные чиновники смолкли.

— Больше я не потерплю никаких перерывов в процедуре, — сказал Сарабиан. — Правила изменились, господа. Мы не станем больше притворяться цивилизованными людьми. Я буду отдавать вам приказы, вы — исполнять их. Позвольте вам напомнить, что вы не только служите, но и живете на свете с моего соизволения. Министр внутренних дел виновен в государственной измене. Заметьте, что никакого суда не было. Колата виновен, потому что я говорю, что он виновен. — Сарабиан помолчал, осваиваясь с новой мыслью. — Моя власть в Империи безгранична. Я — и правительство, и закон. Мы намерены подробно допросить Колату. Внимательно слушайте его ответы, господа. От того, что он скажет, зависят не только ваши посты в правительстве, но и ваша жизнь. Министр иностранных дел Оскайн допросит Колату — не о его вине, которая уже установлена, но о его сообщниках. Мы намерены выяснить все раз и навсегда. Можешь начинать, Оскайн.

— Слушаюсь, ваше величество.

Оскайн поднялся и молча ждал, пока Сарабиан вновь усядется на трон. Министр иностранных дел облачился в мантию из черного шелка, и этот выбор был не случаен. Черные мантии в Тамуле встречались редко, однако встречались. Судьи и имперские прокуроры, например, всегда одевались в черное. Черный шелк прекрасно оттенял бледность министра иностранных дел, подчеркивая суровое выражение его лица.

Халэд поставил перед возвышением грубо сколоченный деревянный стул. Келтэн и Улаф подвели Колату к стулу и без особых церемоний усадили.

— Ты осознаешь свое положение, Колата? — осведомился Оскайн у узника.

— Ты не имеешь права меня допрашивать! — тотчас огрызнулся Колата.

— Ломай ему пальцы, Халэд, — приказал Спархок, стоявший за троном Эланы.

— Слушаюсь, мой лорд, — отозвался Халэд. — Сколько?

— Для начала — один или два. Как только он опять заговорит о правах Оскайна или своих собственных — ломай ему пальцы.

— Слушаюсь, мой лорд. — Халэд крепко взял министра за запястье.

— Остановите его! — в ужасе завизжал Колата. — Кто-нибудь, остановите его!

— Келтэн, Улаф, — сказал Спархок, — убейте первого, кто сдвинется с места.

Келтэн обнажил меч, а Улаф поднял топор.

— Вот видишь, старина, — сказал Оскайн человеку, обмякшему на стуле. — Ты и так не пользуешься всеобщей любовью, а приказ принца Спархока только что уничтожил остатки малейшего сочувствия к тебе. Ты заговоришь, Колата. Рано или поздно ты заговоришь. Мы можем облегчить твою участь или же наоборот, но ты станешь отвечать на мои вопросы. — Лицо Оскайна было безжалостно.

— Они убьют меня, Оскайн! — взмолился Колата. — Меня убьют, если я скажу хоть слово!

— Тогда ты в безвыходном положении, Колата, потому что, если ты будешь молчать, тебя убьем мы. Ты действовал по приказу Киргона, не так ли?

— Киргон? Чепуха! — вспыхнул Колата. — Киргон — это миф!

— Вот как? — Оскайн взглянул на него с нескрываемым презрением. — Не притворяйся глупцом, Колата. У меня не хватит терпения выслушивать все твои глупости. Ты получал приказы из кинезганского посольства, а доставлял их чаще всего человек по имени Крегер. — Колата ошеломленно уставился на него. — Закрой рот, Колата. Отвисшая челюсть придает тебе дурацкий вид. Нам уже многое известно о твоем предательстве. Все, что нам нужно от тебя, — кое-какие подробности. Впервые к тебе обратился некто, кому ты доверял и кого, по всей видимости, уважал. Это сразу же исключает кинезганца. Тамулец не может испытывать к кинезганцам ничего, кроме презрения. Принимая во внимание свойственную нам гордыню и чувство собственного превосходства, я бы исключил также арджуна или эленийца из западных королевств. Остается только другой тамулец, атан либо… — Глаза Оскайна вдруг расширились, на лице выразилось безмерное изумление. — Стирик!

— Чушь! — слабо просипел Колата, но глаза его исступленно заметались, словно он искал укрытия.

Спархок оценивающе взглянул на Заласту. Маг смертельно побледнел, однако, судя по выражению глаз, пока еще держал себя в руках. Нужно было нечто большее, чтобы выбить его из колеи. Пандионец с нарочитой небрежностью положил руку на рукоять меча, давая Оскайну условленный знак.

— Этак мы далеко не уйдем, старина, — протянул Оскайн, опомнясь от изумления. — Полагаю, тебя надобно подтолкнуть. — Он оглянулся на Ксанетию. — Не поможешь ли ты нам, анара? Наш почтенный министр внутренних дел, похоже, не желает делиться с нами своими тайнами. Не могла бы ты убедить его передумать?

— Я попытаюсь, Оскайн из Материона, — ответила Ксанетия вставая. Она пересекла зал, почему-то предпочтя подойти к узнику с той стороны, где сидела Сефрения. — Ты устрашен, Колата из Материона, — сурово обратилась она к нему, — и страх твой придает тебе отваги, ибо мнится тебе, что, как ни велика будет боль, причиненная теми, кто властен над плотью твоей, куда страшнее муки, на кои обречет тебя владеющий твоею душою. Узри же пред собою еще больший страх, Колата из Материона. Взгляни на меня — и трепещи, ибо я несу тебе ужас, коему нет сравнения. Будешь ли ты говорить, и говорить по доброй воле?

— Не могу! — проскулил Колата.

— Тогда ты погиб. Узри меня в истинном моем облике и помысли о своей участи, ибо я есмь смерть, Колата из Материона, смерть, превосходящая ужаснейшие твои кошмары.

Ее кожа и волосы стали медленно блекнуть, выцветать, и вначале слабо, затем все яснее стало различимо исходившее от нее сияние. Вскинув голову, она сурово и печально смотрела на Колату, а ее свечение становилось все ярче.

Колата завизжал.

Чиновники повскакали на ноги, лица их исказились ужасом, невнятное бормотание перешло в пронзительные крики.

— СИДЕТЬ! — гаркнул на них Сарабиан. — МОЛЧАТЬ!

Ему повиновались, но не все. Большинство чиновников обезумело от страха. Пронзительно крича, они продолжали пятиться от Ксанетии.

— Лорд Вэнион, — окликнул Сарабиан, перекрывая всеобщий гам, — не будешь ли ты так добр навести порядок?

— Сию минуту, ваше величество! — Вэнион с лязгом опустил забрало, выхватил меч из ножен и поднял щит.

— Мечи наголо! — рявкнул он, и тотчас залязгали извлеченные из ножен мечи рыцарей церкви. — Вперед!

Рыцари, расставленные вдоль стен, грохоча доспехами, с мечами наголо двинулись на перепуганных до полусмерти чиновников. Сам Вэнион, вытянув закованную в сталь руку, острием меча коснулся горла первого министра.

— По-моему, Пондия Субат, император приказал тебе сесть, — процедил он. — Повинуйся! СЕЙЧАС ЖЕ!

И первый министр без сил упал в кресло, вдруг испугавшись Вэниона даже больше, чем Ксанетии.

Нескольких членов Совета пришлось догнать и силой вернуть на места, а один проворный чиновник — как показалось Спархоку, министр общественных работ — вскарабкался по занавесям, и уговорить его спуститься удалось только под прицелом арбалета Халэда. Порядок был восстановлен. Когда Совет вернулся — а вернее, был загнан — на места, обнаружили, что министр финансов Гашон валяется на полу с остекленевшими глазами и пеной у рта. Вэнион довольно поверхностно осмотрел мертвеца.

— Яд, — сказал он кратко. — Похоже, он принял его сам.

Элана содрогнулась.

— Прошу тебя, анара, — обратился Сарабиан к Ксанетии, — продолжай.

— Как пожелает ваше величество, — ответила она своим странным гулким голосом и снова устремила свой взгляд на Колату. — Станешь ли ты говорить по доброй воле, Колата из Материона?

Бывший министр в ужасе отпрянул от нее.

— Быть по сему. — Дэльфийка подняла руку и шагнула к нему. — Проклятие Эдемуса лежит на мне, и ношу я его печать. Я разделю сие проклятие с тобою. Быть может, горько пожалеешь ты о своем молчании, когда плоть твоя начнет гнить и стекать с костей, точно расплавленный воск. Настал час выбора, Колата из Материона. Говори — либо умри. Кто он, похитивший верность твою владыке и повелителю? — Рука Ксанетии, более смертоносная, чем меч Вэниона, была уже в нескольких дюймах от пепельно-бледного лица Колаты.

— Нет! — пронзительно вскрикнул он. — Я скажу! Я все скажу!

Облако возникло внезапно, ниоткуда, над головой насмерть перепуганного министра, но Спархок был наготове. Укрывшись за троном Эланы, он давно уже снял перчатку и незаметно извлек Беллиом из шкатулки.

— Голубая Роза! — резко произнес он. — Уничтожь облако!

Беллиом дрогнул в его руке, и густой, почти осязаемый клочок темноты затрепетал, словно знамя на флагштоке под ураганным ветром, заструился — и сгинул.

Заласту отшвырнуло на спинку кресла. Он приподнялся было, но тут же рухнул, корчась и стеная от боли разорванного заклятья. Кресло перевернулось, и стирик извивался на полу, точно в припадке.

— Это он! — завизжал Колата, дрожащей рукой указывая на него. — Это Заласта! Он во всем виноват!

Сефрения громко ахнула, и Спархок быстро взглянул на нее. Она откинулась в кресле, потрясенная почти так же сильно, как сам Заласта. В глазах ее были неверие и ужас. Даная что-то быстро говорила ей, сжимая ее лицо в своих маленьких ладонях.

— Проклятие тебе, Спархок! — Заласта не произнес, а прокаркал эти слова, опираясь на посох и с немалым трудом поднимаясь на ноги. Лицо его исказилось от ярости и разочарования. — Ты моя, Сефрения, моя! — выкрикнул он. — Целую вечность я желал тебя и смотрел бессильно, как твоя вороватая Богиня отнимает тебя у меня! Но больше этому не бывать! Сим изгоняю я навеки Богиню-Дитя и лишаю ее власти над тобой! — Смертоносный посох Заласты взвился и нацелился. — Умри, Афраэль! — провизжал стирик.

Сефрения, не задумываясь, крепко обхватила дочь Спархока и стремительно повернулась в кресле, собственным телом прикрывая девочку от убийственной ярости Заласты.

Сердце Спархока застыло, когда с кончика посоха сорвался огненный шар.

— Нет! — страшно крикнул Вэнион, бросаясь вперед.

Однако Ксанетия опередила его. Ее решение подойти к Колате с той стороны, где сидела Сефрения, явно было навеяно замыслами, которые она прочла в разуме Заласты. Сознательно встала она между ним и той, которая ее ненавидела, и, не дрогнув, преградила путь обезумевшему от ярости стирику. Брызжущий огнем шар летел через зал, неся с собой всю застарелую ненависть Заласты.

Ксанетия протянула руку — и пылающий шар, точно ручная птица, возвращающаяся к руке, которая ее кормит, опустился на ее ладонь. Слабая, едва видная улыбка тронула губы дэльфийки, и она сомкнула пальцы, сжимая в кулаке овеществленную ненависть стирика. Миг раскаленное пламя пробивалось сквозь бледные пальцы — а затем исчезло, поглощенное и растворенное бесследно внутренним светом дэльфийки.

— Что же теперь, Заласта Стирик? — обратилась Ксанетия к обезумевшему магу. — Что сделаешь ты ныне? Сойдешься ли со мной в поединке, рискуя собственной жизнью? Или, словно побитый пес, коим ты и являешься в душе своей, побежишь, скуля и корчась, от моего гнева? Ибо ведомо мне твое сердце, Заласта. Это твой отравленный язык напитал душу сестры моей ненавистью ко мне. Беги же, мастер лжи! Не терзай более слух Сефрении мерзостной своей клеветой. Уходи. Ныне я изгоняю тебя. Уходи.

Заласта взвыл, и в этом вое была вся его жизнь с ее неутоленным желанием и чернейшим отчаянием.

А потом он исчез.

ГЛАВА 20

Император Сарабиан со странной отрешенностью взирал на жалкое зрелище, которое представляло собой его правительство. Одни чиновники были так потрясены, что не могли сдвинуться с места; другие, возбужденно лопоча, бесцельно метались по залу, третьи толпились у главного выхода, умоляя рыцарей выпустить их отсюда.

Оскайн с невозмутимым лицом истинного дипломата подошел к возвышению.

— Поразительный поворот событий, — заметил он таким тоном, словно речь шла о неожиданном летнем ливне, и прилежно оправил свою черную мантию, все больше и больше становясь похожим на судью.

— О да, — согласился Сарабиан, все еще погруженный в задумчивость. — Однако, я полагаю, мы сможем обернуть его себе на пользу. Спархок, темница в подземелье замка пригодна для своего назначения?

— Да, ваше величество. Архитектор, строивший замок, был весьма дотошен.

— Отлично.

— Что у тебя на уме, Сарабиан? — спросила Элана. Император ухмыльнулся ей, и его лицо стало почти мальчишеским.

— А вот и не скажу, дорогуша, — ответил он, чудовищно подражая простонародному говору Кааладора. — Неохота портить сурпрыз, ясно?

— Ради Бога, Сарабиан, — устало вздохнула она.

— Все путем, ваш-ш-величество. Состряпаю махонький такой переворотик — и вся недолга.

— Сарабиан, я рассержусь.

— Разве ты больше не любишь меня, матушка? — весело осведомился он.

— Мужчины! — вздохнула Элана, закатив глаза.

— Я начну, господа, а вы подхватывайте, — сказал император. — Посмотрим, как хорошо я выучил ваши уроки. — Он поднялся. — Лорд Вэнион! Не будешь ли ты так любезен вернуть наших гостей по местам?

— Сию минуту, ваше величество, — отозвался Вэнион. Поскольку он заранее знал о предательстве Заласты, то теперь владел собой лучше других. Он бросил несколько отрывистых повелительных слов, и рыцари церкви без особых церемоний сопроводили смятенных чиновников к креслам.

— Что это нашло на Заласту? — напряженным шепотом спросила Элана у своего мужа. — Почему он хотел убить Данаю?

— Вовсе нет, любовь моя, — ответил Спархок, на ходу соображая, как лучше ответить. — Заласта метил в Афраэль. Разве ты не видела ее? Она стояла рядом с Сефренией.

— В самом деле?

— Конечно. Я-то думал, что ее видят все, а оказывается, только я — и само собой, Заласта. Почему, ты думаешь, он так проворно спасся бегством? Афраэль уже готова была вырвать из его груди сердце и съесть прямо у него на глазах.

Элана содрогнулась.

Император Сарабиан вновь подошел к краю возвышения.

— Придите в себя, господа, — сухо велел он. — Мы еще не покончили с делами. Полагаю, вас потрясло открытие истинного облика Заласты — во всяком случае, некоторых из вас. Я разочарован в вас, господа мои: большинству из вас недостает самой обыкновенной проницательности, а остальным даже в голову не пришло, что и Заласту, и вас я вижу насквозь. Одни из вас — предатели, другие просто тупы, как пробки. В тех и других я совершенно не нуждаюсь. С нескрываемым удовольствием я объявляю вам, что сегодня на рассвете по всей Империи атанские гарнизоны покинули свои казармы и заменили всех имперских чиновников своими офицерами соответствующего ранга. Сейчас вся Империя, за исключением Материона, находится на военном положении.

Чиновники таращились на него, не в силах выдавить ни слова.

— Атан Энгесса, — позвал император.

— Слушаю, Сарабиан-император.

— Не будешь ли так добр устранить это исключение? Введи своих атанов в город и возьми в свои руки власть в столице.

— Сию минуту, Сарабиан-император, — широко ухмыльнулся Энгесса.

— Будь тверд, Энгесса. Покажи моим подданным, что я не шучу.

— Как прикажешь, Сарабиан-император.

— Славный парень, — довольно громко пробормотал Сарабиан, когда огромный атан направился к дверям.

— Но, ваше величество… — приподымаясь в кресле, слабо запротестовал Пондия Субат.

Император одарил своего первого министра поистине ледяным взглядом.

— Я сейчас занят, Субат, — процедил он. — Нам с тобой еще предстоит очень долгий разговор. Уверен, что ты сумеешь весьма увлекательно объяснить, каким образом все это могло происходить у тебя под носом и даже не потревожить твоего сладкого сна. А сейчас сядь и заткнись.

Первый министр опять обмяк в кресле, вытаращив глаза.

— Итак, — снова обратился император к своим чиновникам, — Империя отныне на военном положении. Поскольку вы столь позорно продемонстрировали свою полную несостоятельность, мне пришлось самому взяться за дело. В вас я больше не нуждаюсь, так что все вы уволены.

Чиновники так и ахнули, а те из них, кто дольше других занимал свой пост и прочно уверился в своей почти божественной власти, разразились протестующими воплями.

— Более того, — оборвал Сарабиан их протесты на полуслове, — предательство Заласты ставит под сомнение преданность каждого из вас. Если я не могу доверять всем, мне приходится подозревать всех. Я хочу, господа, чтобы нынче ночью все вы побеседовали со своей совестью, потому что завтра мы будем допрашивать вас и потребуем правды, исключительно полной правды. Нам некогда выслушивать ложь, оправдания, попытки увернуться от вины или от ответственности. Я от всего сердца советую вам пойти нам навстречу. Последствия лжи либо уверток будут весьма плачевны.

Улаф вынул оселок и принялся неспешно водить им по лезвию топора. Раздался режущий ухо скрежет.

— В доказательство своего благоволения, — продолжал Сарабиан, — я велел приготовить всем вам место для ночлега в стенах замка и обеспечить вам полное уединение, дабы в тишине и покое вы вспомнили всю свою жизнь и приготовились правдиво отвечать на наши вопросы. Лорд Вэнион, не могли бы твои рыцари сопроводить наших гостей в отведенные им покои? — Сарабиан импровизировал вовсю.

— Сию минуту, ваше величество, — ответил Вэнион, гулко стукнув себя по стальному нагруднику кулаком в кольчужной рукавице.

— Одну минуту, лорд Вэнион, — вмешалась Элана.

— Слушаю, моя королева.

— Недурно было бы обыскать наших гостей, прежде чем развести их по спальням. Мы ведь не хотим, чтобы кто-нибудь из них последовал печальному примеру министра финансов?

— Отличная мысль, ваше величество, — согласился Сарабиан. — Лорд Вэнион, отбери у наших гостей все игрушки. Пусть ничто не отвлекает их от мыслей о завтрашнем покаянии. — Он на миг задумался. — Мне тут пришло в голову, лорд Вэнион, что нашим гостям было бы куда проще сосредоточиться, если бы их нынешнее положение подчеркивалось чем-то осязаемым. Я, помнится, читал, что в эленийских тюрьмах заключенные носят некое подобие формы.

— Совершенно верно, ваше величество, — глазом не моргнув, согласился Вэнион. — Это рубаха без рукавов из серой дерюги, с красной полосой на спине, чтобы узнать по ней узника, если ему удастся бежать.

— Как по-твоему, сумеешь ты найти нечто подобное для наших гостей?

— Если и нет, ваше величество, мы сами что-нибудь придумаем.

— Отлично, лорд Вэнион, — и, кстати, заберите у них драгоценности. С драгоценностями человек чувствует себя важной персоной, а я хочу, чтобы мои гости осознали полную свою ничтожность. Лучше покормите их. Что обычно едят в тюрьме?

— Хлеб и воду, ваше величество. Иногда немного похлебки.

— Превосходный рацион. А теперь, Вэнион, убери их отсюда. Меня мутит от одного их вида.

Вэнион рявкнул приказ, и рыцари направились к низложенному правительству.

Каждому чиновнику достался почетный караул из воинов в доспехах, которые увели — а порой и уволокли — его в темницу.

— Э-э… одну минутку, Теовин, — любезно окликнул император главу тайной полиции. — Ты, кажется, что-то хотел мне сказать?

— Нет, ваше величество, — угрюмо ответил Теовин.

— Ну же, старина, не стесняйся. Мы здесь все старые друзья. Если тебя как-то задело то, что я сегодня здесь устроил, валяй, высказывайся. Милорд Стрейджен будет счастлив одолжить тебе свою шпагу, и тогда мы с тобой сможем все обсудить. Уверен, что ты найдешь мои объяснения весьма доходчивыми. — Мантия соскользнула с плеч Сарабиана на пол. Холодно улыбнувшись, он обнажил шпагу. — Так как же?

— Угрожать оружием вашему величеству — это государственная измена, — промямлил Теовин.

— Бог ты мой, Теовин, да с какой стати тебя это должно волновать? Так или иначе ты уже несколько лет занимаешься тем, что именуют государственной изменой, так неужели тебе помешают какие-то мелкие формальности? Бери шпагу, приятель. Хотя бы раз — в первый и последний раз в жизни — выступи против меня открыто. Я дам тебе урок фехтования, который ты запомнишь до конца своих дней — не так уж и надолго.

— Я не подниму руки на своего императора! — объявил Теовин.

— Какой позор! Ты меня сильно разочаровал, старина. Можешь идти.

Вэнион крепко взял главу тайной полиции за плечо и почти выволок его из тронного зала.

Император восторженно вскинул над головой шпагу, поднялся на цыпочки и исполнил небольшой, но пылкий пируэт. Затем он вытянул вперед одну ногу и отвесил Элане экстравагантный поклон, изящно отведя вбок шпагу.

— Вот так, матушка, — сказал он, — и свергают правительство.

— Нет, леди Сефрения, — категорически ответила королева, когда полчаса спустя все опять собрались в королевских покоях, — мы не даем тебе дозволения уехать. Ты состоишь в королевском совете Элении, и мы нуждаемся в тебе.

Бледное, искаженное горем лицо Сефрении окаменело.

— Как прикажет ваше величество.

— Брось, Сефрения. Наши дела не терпят отлагательств, и нам не до личных огорчений. Заласта предал нас всех, не только тебя, и теперь нам предстоит подумать, как возместить причиненный им вред.

— Ты несправедлива, мама, — упрекнула Даная.

— Я и не старалась быть справедливой. Когда-нибудь ты будешь королевой, Даная. А сейчас — сиди, молчи и учись.

Даная опешила, но тут же овладела собой и, вздернув подбородок, присела в реверансе:

— Слушаюсь, ваше величество.

— Так-то лучше. Я еще сделаю из тебя королеву. Сэр Бевьер!

— Да, ваше величество?

— Поставь своих сириникийцев к катапультам. Вэнион, расставь остальных рыцарей на стенах и прикажи им, чтобы грели смолу. Заласта на свободе. Он потерял всякую власть над собой, и мы не знаем, какие силы ему подвластны. В нынешнем своем состоянии он способен прибегнуть к чему угодно, а посему будем наготове — на всякий случай.

— Ты говоришь как фельдмаршал, Элана, — заметил Сарабиан.

— Я и есть фельдмаршал, — рассеянно ответила она. — Это один из моих титулов. Спархок, сможет ли Беллиом отразить нападение, если Заласта прибегнет к магии?

— Запросто, моя королева. Однако Заласта, скорее всего, этого не сделает. Ты сама видела, что случилось, когда Беллиом рассеял облако. Когда разрушают заклинание, тому, кто его сотворил, это причиняет немалые муки. Сефрения знает Заласту лучше, чем я. Она могла бы сказать, рискнет ли он так скоро вновь прибегнуть к магии.

— Так как же, Сефрения? — спросила Элана.

— Не знаю, ваше величество, — помолчав, ответила маленькая стирикская женщина. — Таким я прежде никогда его не видела. Мне кажется, что он сошел с ума. Он способен почти на все.

— Тогда нам лучше быть готовыми ко всему. Миртаи, скажи Келтэну и Улафу, чтобы привели сюда Колату. Узнаем, как далеко зашел этот заговор.

Спархок отвел Сефрению в сторонку.

— Как Заласта узнал, кто такая на самом деле Даная? — шепотом спросил он. — Ему явно все известно. Это ты сказала ему?

— Нет. Афраэль велела мне молчать.

— Занятно. Я потом поговорю с ней и выясню почему. Может быть, она уже тогда что-то заподозрила — или это один из ее знаменитых намеков. — Спархок задумался. — Или, может быть, он хотел убить Внешне казалось, что он бросил этот огненный шар в Данаю, но, возможно, на самом деле метил в тебя.

— В это я никогда не поверю, Спархок.

— Сейчас я почти готов поверить во что угодно. — Спархок на мгновение замялся. — Понимаешь, Ксанетия знала, что Заласта предатель. Она сказала нам об этом еще раньше.

— Почему ты не предупредил меня? — Сефрения была потрясена до глубины души.

— Потому что ты бы ей не поверила. Ты не склонна доверять ее словам, Сефрения. Тебе нужно было собственными глазами убедиться в предательстве Заласты. Да, кстати, Ксанетия ведь спасла тебе жизнь. Может быть, тебе захочется поразмыслить над этим.

— Не распекай меня, Спархок, — вяло усмехнувшись, попросила она. — Мне и так нелегко.

— Знаю, матушка, и боюсь, что в этом тебе никто не в силах помочь.

Колата проявил небывалую готовность к откровенности. Недели заключения сломили его дух, а явное стремление Заласты убить его уничтожило всякое подобие преданности бывшему сообщнику.

— Этого я не знаю, — отвечал он на вопрос Оскайна. — Спросите у Теовина. Именно он обратился ко мне с предложением от имени Заласты.

— Разве ты не ввязался в это дело еще тогда, когда занял пост министра?

— Не думаю, чтобы «это дело», как ты его называешь, началось так давно. Не могу сказать наверняка, но мне сдается, что начало ему было положено всего пять-шесть лет тому назад.

— Однако ты и до того подбирал себе союзников.

— Ну, Оскайн, это же обычная тамульская политика. Я понял, что первый министр болван, как только возглавил министерство. Единственным по-настоящему опасным моим противником был ты. Я подбирал себе союзников, чтобы противодействовать тебе — и твоей бессмысленной идее, что королевства, входящие в Империю, — иностранные государства, а не часть метрополии.

— Юридические проблемы мы можем обсудить и позже, Колата. Стало быть, это Теовин свел тебя с нашим врагом?

— Теовин и некий пьяница с сомнительной репутацией по имени Крегер. Крегер эозиец и, насколько я понимаю, и прежде имел дело с принцем Спархоком. Он знаком со всеми, кто входил в наше многочисленное сообщество, а потому из него вышел идеальный посланец — конечно, когда он бывает трезв.

— Да уж, это очень похоже на Крегера, — заметил Келтэн.

— Что именно Заласта посулил тебе, Колата? — спросил Оскайн.

— Власть, богатство — как обычно. Ты и сам министр, Оскайн. Ты знаешь правила игры и ставки, по которым мы играем. Мы все считали, что император только символическая фигура, что он легкомыслен и плохо осведомлен о том, что происходит на самом деле, — извините, ваше величество, но у нас сложилось именно такое мнение.

— Благодарю за комплимент, — ответил Сарабиан. — Именно этого я от вас и добивался. Что меня удивляет до сих пор — как вы могли не придать значения тому, что атаны верны мне лично. Неужели ни одному из вас это не пришло в голову?

— Мы недооценили вас, ваше величество. Нам казалось, что вы не в состоянии постигнуть все значение этого факта. Если б мы хоть на миг могли подумать, что вы понимаете, как много у вас на самом деле власти, — мы бы давно уже расправились с вами.

— Так я и думал. Именно поэтому я и притворялся простаком.

— Заласта говорил тебе, кто истинный вдохновитель этого заговора? — спросил Оскайн.

— Он утверждал, будто говорит от имени Киргона, — ответил Колата. — Мы, конечно, не принимали этого всерьез. Стирики странный народ. Они вечно стремятся уверить окружающих, будто представляют какую-то высшую силу, точно им не хочется самим нести ответственность за свои дела. Насколько мне известно, и идея, и воплощение заговора были делом рук Заласты.

— Думаю, пора нам выслушать и самого Заласту, — сказал Вэнион.

— Ты спрятал его в рукаве, Вэнион? — осведомилась Элана.

— В переносном смысле — да, ваше величество. Келтэн, почему бы тебе не отвести министра внутренних дел в его комнату? По-моему, он слегка утомился.

— У меня еще остались вопросы, лорд Вэнион, — возразил Оскайн.

— Мы добудем тебе все ответы на них, старина, — заверил его Итайн, — куда скорее и намного подробнее. Ты, Оскайн, слишком дотошен и неповоротлив. Это один из твоих недостатков. Мы просто слегка ускорим ход событий.

Вэнион подождал, пока Келтэн и Улаф не выведут Колату из комнаты.

— Мы уже в общих чертах говорили вам, что Ксанетия может узнать, что думают другие. Это не значит, что она способна уловить какие-то неясные чувства или настроения. Если она пожелает, то может повторить чужие мысли слово в слово. Большинство из вас, вероятно, усомнится в этом, так почему бы ей просто не показать нам, как это делается, чтобы не переливать из пустого в порожнее? Скажи нам, анара, что думает сейчас королева Элана.

— Как пожелаешь, лорд Вэнион, — отозвалась дэльфийка. — Ее величество сейчас весьма довольна происходящим, однако досадует на тебя за то, что ты помешал допросу. Далее, она рада тому, что император Сарабиан оказался способным учеником, полагая, что ныне вправе ожидать от него поступков здравых и действенных. Лелеет она также некие замыслы интимного свойства касательно своего супруга, ибо дела политические обыкновенно возбуждают и эту сторону ее натуры.

Элана вспыхнула до корней волос.

— Прекрати немедленно! — закричала она.

— Прошу прощения, ваше величество, — извинился Вэнион. — Последнего пассажа я не мог предвидеть. Ксанетия верно прочла твои мысли?

— Ты отлично знаешь, Вэнион, что на этот вопрос я не отвечу! — Лицо королевы все еще пылало.

— Но ты признаешь хотя бы, что она может проникнуть в чужие мысли?

— Я слыхал об этом даре, — задумчиво проговорил Сарабиан, — но полагал, что это тоже бредни из числа тех, которые рассказывают о дэльфах.

— Беллиом подтвердил, что это правда, ваше величество, — заверил его Спархок. — Ксанетия читает чужие мысли с той же легкостью, с какой вы — открытую книгу. Полагаю, что Заласту она прочла от корки до корки, и сможет рассказать нам все, что мы хотели бы о нем узнать. — Он взглянул на Ксанетию. — Не расскажешь ли ты нам вкратце о жизни Заласты, анара? Сефрения особенно опечалена тем, что вышло наружу в тронном зале. Если она узнает, что побудило Заласту стать предателем, быть может, ей будет легче принять то, что произошло.

— Я и сама могу говорить за себя, Спархок, — язвительно заметила Сефрения.

— Конечно, матушка. Я просто решил послужить вам посредником. Вам с Ксанетией трудно общаться напрямую.

— А в чем дело? — быстро спросил Сарабиан.

— Древняя вражда, ваше величество, — пояснила Ксанетия, — столь древняя, что никто из живущих ныне уже не помнит истинной ее причины.

— Я помню, — сквозь зубы процедила Сефрения, — и эта причина отнюдь не из древних.

— Возможно, однако внемли рассказу о Заласте, прочитанному в мыслях его, а затем уж суди сама, Сефрения из Илары.

Вернулись Келтэн и Улаф и тихонько заняли свои места.

— Заласта родился несколько столетий назад в стирикском селении Илара, что находилось в лесу близ города Каная, в Северном Астеле, — начала Ксанетия. — На седьмой год его жизни появилась на свет в том же селении та, которая ныне известна нам как Сефрения, одна из Тысячи Стирикума, наставница рыцарей Пандиона в тайнах Стирикума, член Королевского совета Элении и возлюбленная магистра Вэниона.

— Уже нет, — резко бросила Сефрения.

— Я говорю о чувствах, кои лорд Вэнион испытывает к тебе, Сефрения, — не о твоих. Семья Заласты дружила с родителями Сефрении, и согласились они меж собою, что когда Сефрения и Заласта достигнут надлежащего возраста, заключат они меж собою брак.

— Я совсем забыла об этом, — вырвалось у Сефрении. — Заласта всегда был мне другом — не более того.

— Поверь, однако, что для него сие стало средоточием всей его жизни. Когда пошел тебе девятый год, мать твоя понесла, и дитя, кое она произвела на свет, оказалось не кем иным, как Афраэлью, Богиней-Дитя, и в миг рождения ее все мечты и надежды Заласты обратились в прах, ибо жизнь твоя всецело принадлежала теперь твоей малой сестре. Гнев Заласты был беспределен, и скрылся он один в лесной чащобе, ибо самое лицо его выдавало его затаенные мысли. Много он странствовал, выискивая могущественнейших магов Стирикума, даже подвергая опасности душу свою, отверженных и проклятых. Искал он лишь одного — средства, коим человек смертный мог бы уничтожить бога; ибо отчаяние породило в нем непостижимую ненависть к Богине-Дитя, и неустанно искал он ее гибели.

Принцесса Даная громко ахнула.

— Молчи и слушай, — строго сказала ей мать.

— Я просто удивилась, мама.

— Никогда не показывай этого. Всегда старайся сдерживать свои чувства.

— Хорошо, мама.

— Шел шестой год жизни Богини-Дитя в сем новом воплощении, — продолжала Ксанетия, — когда Заласта, обезумевший от безнадежности, ибо все, с кем ни говорил он, твердили ему, что цель его недостижима для смертного, обратился к более простым средствам. Надеясь, быть может, что Богиню-Дитя можно застичь врасплох или же что в нежных своих летах не обрела она еще полного могущества, замыслил он безрассудный план одолеть ее простою силой. Хотя сама Богиня бессмертна, мыслил он, быть может, смертно ее воплощение, и, буде удастся убить его, принуждена будет Богиня искать иной сосуд для духа своего.

— И это сработало бы? — спросил Келтэн у Спархока.

— Почем мне знать? — Спархок осторожно взглянул на дочь.

Даная медленно, как бы между прочим, покачала головой.

— Во исполнение своего отвратительного замысла принял Заласта облик эленийского священника и пришел в нищие хижины тамошних крестьян, и всяко чернил перед ними стириков родного своего селения, выставляя их идолопоклонниками и почитателями демонов, коих черные обряды требуют крови эленийских девственниц. Так сильно воспламенил он их лживыми своими наветами, что в некий день собрались невежественные крестьяне и обрушились на мирное стирикское селение, убивая всех, кто попадался им на пути, и предавая огню все жилища.

— Но ведь там же был и дом Сефрении! — воскликнула Элана. — Как он мог быть уверен, что и ее не убьют?

— Сие было ему безразлично, королева Элении. Воистину мнилось ему, что лучше бы Сефрения умерла, нежели досталась Афраэли, — лучше горе, что когда-нибудь минет, чем бесплодное стремление к невозможному. Вышло, однако, так, что утром того самого дня Богиня-Дитя уговорила сестру свою пойти в лес за цветами, а потому, когда эленийские крестьяне разоряли селение, ни Сефрении, ни Афраэли там не было.

— Заласта рассказывал мне эту историю, — перебил ее Спархок. — Он сказал, что был в лесу вместе с Сефренией и Афраэлью.

— Сие неправда, Анакха. Был он тогда в селении, разыскивая их обеих.

— С какой же стати он солгал?

— Быть может, лгал он даже и перед самим собою. Деяния его в тот день были чудовищны, а природе людской свойственно таить сотворенные мерзости даже от самих себя.

— Может быть и так, — согласился он.

— Постигнешь ты глубже всю силу ненависти и отчаяния, владевших Заластой, узнав, что и родные его погибли в тот же день, — продолжала Ксанетия. — Истинно так, и отец, и мать, и сестры его пали под дубинками и косами беснующихся дикарей, коих сам же Заласта и привел в селение, пали на его же глазах.

— Я не верю тебе! — с отчаянием воскликнула Сефрения.

— Беллиом свидетель того, что я говорю правду, Сефрения, — спокойно отвечала Ксанетия, — и, ежели я нарушила клятву свою ложью, сэр Келтэн лишит меня жизни. Подвергни меня испытанию, сестра.

— Заласта говорил, что крестьян подбили напасть на наше селение твои соплеменники — дэльфы!

— Он лгал тебе, Сефрения. Велико было его разочарование, когда узнал он, что Афраэль — и ты также — уцелели. Схватившись за первую мысль, пришедшую ему на ум, переложил он собственную вину на моих сородичей, рассудив, что ты тем более охотно поверишь худшему о тех, кого уже привыкла ненавидеть. Он обманывал тебя с детских твоих лет, Сефрения из Илары, и обманывал бы поныне, если бы Анакха не вынудил его сбросить личину.

— Так ты поэтому так ненавидишь дэльфов, Сефрения? — догадалась Элана. — Ты считала, что они виноваты в гибели твоих родителей.

— И Заласта, силясь сокрыть собственную вину, не терял ни единой возможности напомнить ей об этой лжи, — сказала Ксанетия. — Столетиями отравлял он мысли ее ненавистью к дэльфам, наполняя враждой ее сердце, только бы не усомнилась она в его к сему непричастности.

Лицо Сефрении исказилось, она уткнулась лицом в ладони и разрыдалась.

Ксанетия вздохнула.

— Открывшаяся ныне истина разбередила в ней давнее горе. Она оплакивает родных своих, коих нет на свете уже много веков. — Она взглянула на Алиэн. — Уведи ее отсюда, милое дитя, и утешь. Сефрения более всего нуждается сейчас в женском сочувствии и утешении. Скоро выльются все ее слезы, и горе тогда Заласте, буде он когда-нибудь попадется в ее руки.

— Или в мои, — угрюмо вставил Вэнион.

— Кипящее масло, мой лорд, — деловито предложил Келтэн. — Свари его в масле живьем.

— Хороши также крючья, — прибавил Улаф. — Длинные крючья со славными острыми зубьями.

— Это обязательно? — содрогнувшись, осведомился Сарабиан.

— Ваше величество, — сказал Келтэн, — Заласта причинил боль Сефрении. Двадцать пять тысяч пандионцев — не считая рыцарей из других орденов — сочтут, что это касается их лично. Заласта может водрузить над своим логовом целый горный хребет, но мы все равно до него доберемся. Рыцарей церкви нельзя назвать особо цивилизованными людьми, и, когда кто-то причиняет боль тем, кого мы любим, это будит в нас худшие инстинкты.

— Отменно сказано, — пробормотал Спархок.

— Мы отвлеклись, господа, — напомнила им Элана. — Казнь Заласты мы успеем обсудить, когда поймаем его. Ксанетия, когда и как он оказался замешанным в нынешних событиях? Он действительно заключил союз с Киргоном?

— Союз сей истинно был заключен, королева Элении, причем по воле Заласты. Поражение, что потерпел он в астелийских лесах, и тягость легшей на него вины ввергли его в чернейшее и глубочайшее отчаяние. Скитался он по свету, то погружаясь в дичайший разврат, то десятилетиями живя одиноким отшельником в пустынных землях. Выискивал он всех стирикских магов, кои славились своими умениями, — будь то даже гнуснейшие отступники — и выведывал у них тайны их мастерства. Воистину, из всех стириков, что жили на земле в минувшие сорок тысячелетий, Заласта — искуснейший маг. Однако лишь одних познаний было ему недостаточно. Афраэль по-прежнему существовала, и Сефрения все так же крепко была связана с нею.

Однако неограниченные познания Заласты и подсказали ему, где искать средство, коим мог бы он разорвать сию связь. На заре времен, в далекой Талесии тролль по имени Гвериг облек в форму Беллиом, и ведомо стало Заласте, что с помощью Беллиома сумеет он исполнить давнишнее свое желание.

Затем появился на свет Анакха, и было сие знаком, что скоро и сам Беллиом покинет свое тайное укрытие, и по различным знамениям и предсказаниям узнали стирики-отступники о рождении Анакхи, и дали совет Заласте отправляться в Эозию и не спускать глаз с Анакхи во все его детство и юность, дабы узнать его лучше, — ибо надеялся Заласта, что в день, когда Анакха вернет в мир Беллиом, сумеет он отнять у него Сапфирную Розу и тем победит наконец Богиню-Дитя. Однако в день, когда Анакха унаследовал известное вам кольцо, осознал Заласта свою ошибку. Весьма мудро поступили Тролли-Боги, велев Гверигу придать Беллиому облик Сапфирной Розы. Человек по природе своей изменчив и непостоянен, и алчность извечно таится в его душе, а тролли суть скопище худших человеческих черт. Потому и сделали Тролли-Боги кольца ключом к могуществу Беллиома, иначе же всякий, кто обладал бы силой, мог бы повелевать им. Оттого Афраэль похитила кольца у Гверига и тем лишила его власти над Беллиомом, и сделала так, что ни один смертный не мог им повелевать. Тролли-Боги же, полагая свою власть непревзойденной, мало интересовались Камнем-Цветком и, не доверяя друг другу, наложили на него чары, дабы ни один из них не мог, помимо прочих, наложить руку на Беллиом. Лишь совместно могли они повелевать им, и устроили они так, чтобы они, боги, действуя вместе, могли управлять силой Беллиома без колец. — Она замолчала, размышляя, быть может, над странностями Троллей-Богов.

— Воистину, — продолжала она, — Тролли-Боги суть стихии, а потому, взятые отдельно, ограничены так, что разум одного из них нельзя счесть целым и завершенным. Лишь объединившись, что случается весьма редко, способны они достичь той завершенности и целостности, что доступна и уму обычного человеческого дитяти. С другими богами, однако, дело обстоит иначе. Разум Азеша, как бы ни был он уродлив и мерзок, был однако целостен, и в целостности своей мог бы он повелевать Беллиомом без колец. Вот какова была опасность, грозившая тебе, Анакха, когда предпринял ты путешествие в Земох, дабы сойтись в поединке с Азешем. Случись Азешу отнять у тебя Беллиом, он силой принудил бы камень подчиниться ему и слить его силу со своею.

— Это было бы не слишком приятно, — пробормотал Келтэн.

— Что-то я не понимаю, — сказал Телэн. — В последнее время Спархок несколько раз заставлял Беллиом исполнять его приказы без помощи колец. Это значит, что Спархок — бог?

— Нет, юный господин, — улыбнулась Ксанетия. — Анакха — создание Беллиома, а посему в некоей мере является частью его — равно как и кольца. Потому Анакха не нуждается в кольцах. Заласта понял сие. Когда Анакха убил Гверига и взял в руки свои Беллиом, Заласта усилил надзор за ним, следуя за кольцами. Так надзирал он за продвижением Анакхи, таким же образом следил и за его подругой.

— Отлично, Спархок, — зловещим тоном проговорила Элана. — Как ты добыл мое кольцо? И что такое вот это? — Она вытянула руку, на пальце которой красовалось кольцо с рубином. — Дешевая стекляшка?

Спархок вздохнул.

— Твое кольцо похитила для меня Афраэль, — сознался он. — Она же и принесла замену. Сомневаюсь, чтобы она стала использовать стекло.

Элана сорвала с пальца подмененное кольцо и швырнула его через всю комнату.

— Верни мне мое кольцо! Немедленно верни мне мое кольцо, вор!

— Я его не крал, Элана, — возразил он. — Это сделала Афраэль.

— Но ты взял у нее кольцо, верно? Значит, ты — соучастник кражи. Верни мне мое кольцо!

— Хорошо, любовь моя, — покорно ответил он. — Я и сам собирался это сделать, да как-то вылетело из головы. — Он вынул шкатулку и велел: — Откройся!

Он не стал при этом прикасаться к крышке кольцом, решив проверить, подчинится ли шкатулка его приказу.

Она подчинилась. Спархок вынул кольцо своей жены и протянул его ей.

— Надень его туда, где ему надлежит быть, — потребовала она.

— Хорошо. Подержи вот это. — Спархок передал Элане шкатулку и сам надел кольцо на ее палец. Затем он протянул руку за шкатулкой.

— Нет, подожди. — Элана отдернула шкатулку и взглянула на Сапфирную Розу. — Он знает, кто я такая?

— Думаю да. Почему бы тебе самой не спросить у него об этом? Назови его «Голубая Роза». Так звал его Гвериг, и он привык к этому имени.

— Голубая Роза, — сказала Элана, — ты знаешь меня?

Лазурное сияние Беллиома на миг померкло и вновь усилилось.

— Анакха, — прозвучал неестественно-ровный голос Телэна, — желаешь ли ты, чтобы я отвечал на вопросы твоей подруги?

— Я был бы доволен, если бы ты ответил ей, — сказал Спархок. — Наши с нею жизни сплетены так тесно, что мы разделяем с нею одни на двоих мысли. Желаем мы того или нет, но нас трое, и вам с ней следует узнать друг друга ближе.

— Сего не было в моих замыслах, Анакха, — в голосе Телэна прозвучала легкая нотка упрека.

— Мир изменчив, Голубая Роза, — сказала Элана, — и нет замысла столь совершенного, чтобы его нельзя было исправить. — Ее речь, как и речь Спархока, стала торжественно-архаичной. — Говорили мне, будто бы подвергну я свою жизнь опасности, буде пожелаю коснуться тебя. Истинно ли это?

На оцепеневшем лице Телэна появилось выражение мрачной решимости.

— Воистину так, подруга Анакхи. — Голос Телэна был тверд и холоден как сталь. — Однажды и лишь однажды, истомившись несчетными веками заточения в теле земли, дозволил я Гверигу взять меня в руки; тогда-то и обрел я облик, что так приятен тебе. Жестокими алмазными резцами и проклятым жгучим железом истерзал мою живую плоть Гвериг, придав ей сию нелепую форму. Должен я подчиниться касанию бога; охотно подчиняюсь я касанию Анакхи в надежде, что некогда он освободит меня от облика, ставшего моею темницей. Для всех прочих прикосновение ко мне суть гибель.

— И ты не можешь… — она не закончила фразу.

— Нет. — Ответ был холоден и непреклонен. — Не вижу я причины доверять существам сего мира. Гибель, что несет касание ко мне, останется неизменной, и так же неизменен останется соблазн коснуться меня у тех, кто меня узрит. Едва узрев меня, возжаждет любой меня коснуться — и найдет свою смерть. Мертвый не возжелает поработить меня; живым я не доверяю.

Элана вздохнула.

— Ты суров, Голубая Роза.

— Не без причины, подруга Анакхи.

— Быть может, когда-нибудь научимся мы доверять друг другу.

— В сем нет нужды. Достижение цели нашей от сего не зависит.

Элана вновь вздохнула и вернула шкатулку мужу.

— Продолжай, Ксанетия. Так значит, тенью, которая преследовала меня и Спархока, был Заласта? Мыто думали вначале, что это Азеш, а потом грешили на Троллей-Богов.

— Тенью сей был разум Заласты, королева Элении, — пояснила Ксанетия. — Стирикское заклятье, ведомое лишь немногим, позволяло ему незримым слышать и узнавать многое.

— Я бы не сказала, что незримым. Я всякий раз видела эту тень. Видно, это не слишком прочное заклятье.

— Сие было деяние Беллиома. Искал он предостеречь Анакху о присутствии Заласты, делая его отчасти зримым. Поскольку одно из колец было на твоей руке, ты также могла видеть тень разума Заласты. — Ксанетия помолчала. — Заласта терзался страхом, — продолжала она. — Приспешники Азеша замыслили заманить Анакху — вместе с Беллиомом — в Земох, где Азеш сумел бы отнять у него камень. Случись сие, и надежда Заласты уничтожить Афраэль и завладеть Сефренией навеки обратилась бы в ничто. Воистину, Анакха, все помехи, воздвигаемые на твоем пути в Земох, были делом рук Заласты.

— Я и прежде ломал над этим голову, — задумчиво проговорил Спархок. — Мартэл был человек непоследовательный, и на него это было не слишком-то похоже. Мой бывший братец был прямолинеен, как лавина. Мы, однако, полагали, что это Тролли-Боги. У них тоже была причина не хотеть, чтобы Беллиом попал в руки Азеша.

— Заласта желал, чтобы ты именно так и полагал, Анакха. Сие было еще одно средство, коим мог он скрыть от Сефрении свое двуличие, а ее доброе мнение о нем было для него весьма важно. Однако вопреки всему ты преодолел дорогу в Земох, сразился с Азешем и уничтожил его — вкупе с многими другими.

— Это верно, — проворчал Улаф, — «других» там было даже слишком много.

— Тогда Заласта сильно встревожился, — продолжала Ксанетия, — ибо Анакха осознал свою силу и власть над Беллиомом, а сие делало его столь же грозным, как бога. Заласта не более мог бросить открытый вызов Анакхе, нежели Афраэли. Тогда удалился он от людей, дабы обдумать, что ему делать дальше, и держал совет с другими отступниками. Гибель Азеша укрепила их в мысли, что Беллиом в силах одолеть и уничтожить бога. Средство, коим можно бы убить Афраэль, существовало, сумей Заласта лишь завладеть им. Предмет сей, однако, находился в руках опаснейшего человека в мире. Истинно, ежели хотел Заласта достичь своей цели, принужден он был заключить союз с богом.

— С Киргоном? — предположил Келтэн.

— Истинно так, мой охранитель. Старшие боги Стирикума, как всем вам ведомо, бессильны, ибо нет более их почитателей. Тролли-Боги заключены в Беллиоме, эленийский Бог и Эдемус недоступны. Тамульские боги чересчур легкомысленны, а бог атанов недружелюбен ко всем, кроме собственных своих детей. Оставался лишь Киргон, и Заласта и его приспешники тотчас угадали, каким средством могут они склонить бога киргаев на сей союз. Владея Беллиомом, сумел бы Киргон уничтожить стирикское заклятие, что преградило путь в мир его подданным, и выпустить их на волю — грабить и убивать. Взамен, как полагал Заласта, Киргон позволил бы ему с помощью Беллиома убить Афраэль или нее сам убил бы ее своею божественной рукой.

— Разумная основа для начала торга, — признал Оскайн. — Я бы, во всяком случае, согласился с таким условием сесть за стол переговоров.

— Возможно, — с сомнением отозвался Итайн, — но прежде нужно бы добраться до этого стола живым и невредимым. Не думаю, что появление стирика в Кирге вызвало бы у местного населения бурный восторг.

— Истинно так, Итайн из Материона, то было опаснейшее предприятие. Различными средствами ухитрился Заласта проникнуть в храм Киргона, и там предстал он перед пылающим духом самого бога и остановил его мстительную длань предложением освободить киргаев от стирикского заклятия. В один миг враги сделались друзьями, обнаружив общность своих устремлений, и согласились они, что Анакху следует заманить в Дарезию, ибо не рискнули бы они открыто столкнуться с Богом эленийцев, чья власть, имея в виду его бесчисленных почитателей, весьма велика. Составили они тогда хитроумный план, как устроить в Тамульской империи беспорядки и бедствия, дабы имперскому правительству пришлось искать помощи, и тогда Заласта, коему в Империи безгранично доверяли, сумел бы направить внимание правительства к Анакхе и предложить соглашение с Церковью Чиреллоса. Нетрудно было Заласте и его приспешникам сотворить сверхъестественные явления, ввергнувшие в страх всю Империю, нетрудно было и Киргону обмануть троллей, убедив их, что их боги велят им перейти полярные льды и явиться на северное побережье Дарезии. Более важны для их замысла были, однако, гражданские волнения, что так жестоко нарушили мир в Империи за недавние годы. Дабы волнения сии увенчались успехом, следовало их строго направлять, ибо случайные мятежи обычно легко подавляются. Изучение истории убедило Заласту, что ключом к их успеху должен стать человек, способный объединить различные народы империи и воспламенить своей силой и ревностностью. Залаете не понадобилось долго искать подобного человека. Покинув Киргу, отправился он в Арджуну и там изложил свой замысел некоему мужу по имени Скарпа.

— Погоди-ка! — вмешался Стрейджен. — План Заласты с самого начала предполагал государственную измену, не говоря уже о преступлениях, которых мы еще не упоминали, — «сговор с силами Тьмы» и тому подобное. Откуда он знал, что может доверять Скарпе?

— У него были на то причины, Стрейджен из Эмсата, — ответила дэльфийка. — Ведал Заласта, что именно Скарпе может он довериться, как никому иному. Скарпа не кто иной, как сын Заласты.

Назад: ГЛАВА 15

Дальше: Часть 3 КСАНЕТИЯ