Часть 3 МАТЕРИОН - Хроники Тамула - Дэвид Эддингс - RutLib.com

Часть 3
МАТЕРИОН

ГЛАВА 24

– Все это началось в двенадцатом столетии, – говорил посол Оскайн, когда в сопровождении почетного эскорта они направлялись к ослепительно сиявшему городу.

– А это была магия? – спросил Телэн. Глаза юного воришки сияли восторгом.

– Можно и так сказать, – сухо согласился Оскайн, – хотя эту разновидность магии творят не заклинания, а неограниченные средства и власть. Одиннадцатый и двенадцатый века были самым дурацким временем в нашей истории. Правила тогда Миккейская династия, и ни до них, ни после на троне Империи не восседало такое скопище глупцов. Когда первому императору из этой династии исполнилось четырнадцать лет, посланник с острова Тэга подарил ему шкатулочку, инкрустированную «матерью жемчуга» – или, как некоторые называют, перламутром. История повествует, что император часами таращился на шкатулку, зачарованный меняющимися цветами. Он так влюбился в перламутр, что приказал выложить им свой трон.

– Ну и громадная, наверное, была устрица, – заметил Улаф.

Оскайн усмехнулся.

– Нет, сэр Улаф. Инкрустация делается так: раковины рассекают на мелкие черепки, затем плотно соединяют их и примерно месяц шлифуют и полируют поверхность. Весьма утомительное и дорогое занятие. Как бы там ни было, второй Миккейский император сделал следующий шаг и инкрустировал колонны в тронном зале. Третий переключился на стены и так далее, и так далее. Они инкрустировали перламутром весь дворец, затем всю императорскую резиденцию и перешли к общественным зданиям. Черед двести лет перламутром были покрыты все здания в Материоне. В прибрежных кварталах есть дешевые таверны, которые выглядят великолепнее, чем Базилика в Чиреллосе. По счастью, династия угасла, не успев вымостить перламутром все мостовые в городе. Они буквально разорили Империю и сказочно обогатили остров Тэга. Тэганские ныряльщики стали богачами.

– А разве «матерь жемчуга» не такая же хрупкая, как стекло? – спросил Халэд.

– Совершенно верно, молодой человек, и цемент, которым она крепится к зданиям, отнюдь не вечен. После всякого доброго шквала улицы усеяны перламутровыми черепками, а дома выглядят так, словно по ним прошлась оспа. Восстановить инкрустацию – дело чести. Средней силы ураган может вызвать в Империи финансовый кризис, но мы уже ничего не можем поделать. Официальные документы так давно именуют столицу «Огнеглавым Материоном», что название стало традицией. Нравится нам или нет, а мы должны поддерживать эту нелепость.

– Но какое зрелище, – завороженно пробормотала Элана, – дух захватывает!

– Даже и не думай об этом, любовь моя, – твердо сказал Спархок.

– О чем?

– Мы не можем себе этого позволить. Мы с Лэндой и без того каждый год ругаемся насмерть, пытаясь свести концы с концами.

– Да мне это и в голову не приходило, Спархок, – запротестовала она. – Ну, разве что… совсем немножко.

Широкие улицы Материона были запружены народом, однако при приближении кареты ее величества приветственные крики толпы умолкали. Горожанам просто некогда было выкрикивать приветствия – они были чересчур заняты поклонами. Тамульский поклон представлял собой падение ниц и биение лбом о камни мостовой.

– Что это они делают? – воскликнула Элана.

– Исполняют повеление императора, я полагаю, – отозвался Оскайн. – Так принято выражать свое почтение к особе императорского ранга.

– Скажи им, чтобы прекратили! – приказала она.

– Отменить императорский приказ? Нет, ваше величество, только не я. Простите, королева Элана, но моя голова вполне устраивает меня и будучи на плечах. Мне бы не хотелось выставлять ее на кол у городских ворот. К тому же это и впрямь весьма высокая честь. Сарабиан велел подданным принимать вас как равную ему. Ни один император прежде так не поступал.

– А тех, кто не бьется лбом о мостовую, потом накажут? – резко спросил Халэд.

– Разумеется, нет. Они ведь делают это из любви к императорской особе. Таково, конечно, официальное объяснение. На самом деле этот обычай появился примерно тысячу лет назад. Один подвыпивший придворный споткнулся и рухнул ничком как раз в тот момент, когда в зал вошел император. Императору чрезвычайно понравилось такое приветствие, и, что характерно для императоров, он ничего не понял. Он с ходу наградил придворного герцогством. Так вот, молодой человек, люди падают ниц и бьются лбом о булыжник отнюдь не из страха. Они просто надеются, что и их наградят.

– Ты циник, Оскайн, – укоризненно заметил Эмбан.

– Нет, Эмбан, я реалист. Хороший политик всегда ищет в людях самое худшее.

– Когда-нибудь люди еще удивят вас, ваше превосходительство, – предрек Телэн.

– До сих пор этого не случалось.

Императорская резиденция была лишь немногим меньше, чем город Дэмос в восточной Элении. Сверкающий главный дворец, само собой, намного превосходил размерами прочие дворцы резиденции – такие же слепящие глаза образчики самых разных архитектурных стилей. Сэр Бевьер резко втянул в себя воздух.

– Боже милостивый! – воскликнул он. – Этот замок – почти точная копия дворца короля Дрегоса в Лариуме!

– Оказывается, плагиат – это грех, свойственный не только поэтам, – пробормотал Стрейджен.

– Просто дань нашему космополитизму, милорд, – пояснил Оскайн. – Мы ведь, в конце концов, Империя, и под нашей рукой собрано немало разных народов. Эленийцы обожают замки, вот мы и выстроили здесь замок, чтобы эленийские короли из западных земель Империи, гостя в резиденции, чувствовали себя, как дома.

– Замок короля Дрегоса не сверкает на солнце, как этот, – заметил Бевьер.

– Так и было задумано, сэр Бевьер, – усмехнулся Оскайн.

Они спешились в вымощенном плитами, с трех сторон закрытом внутреннем дворе перед главным дворцом, и тотчас их окружила свора подобострастных слуг.

– Что ему от меня нужно? – раздраженно вопросил Келтэн, отгоняя настойчивого тамульца, разряженного в алый шелк.

– Твои сапоги, сэр Келтэн, – пояснил Оскайн.

– А что такого в моих сапогах?

– Они из железа, сэр рыцарь.

– Ну и что из того? Я ношу доспехи. Само собой разумеется, что сапоги у меня из железа.

– Во дворец нельзя входить в железных сапогах. Даже кожаная обувь не дозволяется – пол, понимаете?

– Что, даже пол во дворце вымощен перламутром? – недоверчиво осведомился Келтэн.

– Боюсь, что да. У нас, тамульцев, приятно снимать обувь, входя в дом, а потому строители покрыли перламутром не только стены и потолки, но и полы во всей императорской резиденции. Они попросту не могли предвидеть визита рыцарей в железных доспехах.

– Я не могу снять сапоги, – краснея до корней волос, объявил Келтэн.

– В чем дело, Келтэн? – спросила Элана.

– У меня дыра в носке, – пробормотал он в крайнем смущении. – Не могу же я предстать перед императором с торчащими наружу пальцами. – Келтэн задиристо оглядел своих спутников и поднял кулак в латной рукавице. – Если кто-нибудь засмеется…

– Твоя гордость не будет задета, сэр Келтэн, – заверил его Оскайн. – Слуги принесли для всех вас мягкие туфли.

– Но у меня очень большие ноги, – с беспокойством заметил Келтэн. – Вы уверены, что у них найдется обувь мне по ноге?

– Не тревожься, Келтэн-рыцарь, – сказал Энгесса. – Если у них есть туфли для меня, то и ты не останешься босым.

Когда гости переобулись, их провели во дворец. С потолка на длинных цепях свисали масляные лампы, и в их свете казалось, что дворцовые коридоры охвачены пламенем. Радужное переливчатое сияние стен, полов и потолка зачаровало эленийцев. Ошеломленные, они молча шли за своими провожатыми.

Повсюду, конечно же, были придворные – какой дворец обойдется без придворных? – и, подобно горожанам на улицах, они простирались ниц при приближении королевы Эланы.

– Не слишком увлекайся этой манерой приветствия, любовь моя, – предостерег Спархок жену. – Жители Симмура на нее не согласятся, хоть ты их золотом осыпь.

– Не говори глупостей, Спархок, – огрызнулась она. – Мне это даже и в голову не приходило. По правде говоря, я мечтаю о том, чтобы эти болваны унялись. Эти падения ниц меня смущают.

– Узнаю мою девочку, – улыбнулся Спархок.

Им предложили вино и охлажденную воду с благовониями – дабы освежить лица. Рыцари приняли вино с воодушевлением, дамы, как водится, предпочли освежаться водой.

– Обязательно попробуй вот это, отец, – предложила принцесса Даная, указав на фарфоровую чашу с водой. – Может быть, она заглушит аромат твоих доспехов.

– А ведь она права, Спархок, – согласилась Элана.

– Доспехи должны дурно пахнуть, – ответил он, пожав плечами. – Если во время боя у противника слезятся глаза, это дает тебе некоторые преимущества.

– Я так и знала, что на это есть причина, – пробормотала маленькая принцесса.

Затем их долго вели длинным коридором, где стены были украшены мозаичными портретами, представлявшими, по всей вероятности, идеализированные изображения давно умерших императоров. Широкий алый ковер с золотой каймой прикрывал пол этого казавшегося бесконечным коридора.

– Весьма впечатляюще, – наконец пробормотал Стрейджен, обращаясь к Оскайну. – Сколько еще миль до тронного зала, ваше превосходительство?

– Вы шутник, милорд, – коротко улыбнулся Оскайн.

– Сделано искусно, – заметил вор, – но к чему тратить столько места на пустяки?

– Весьма проницательно, милорд Стрейджен.

– В чем дело? – спросил Тиниен.

– Коридор все время поворачивает налево, – пояснил Стрейджен. – Заметить это трудно, потому что стены отражают свет, но если присмотреться, можно разглядеть. Последние четверть часа мы исправно ходим по кругу.

– По спирали, милорд Стрейджен, – поправил его Оскайн. – Этот коридор был выстроен с целью подчеркнуть величину дворца. Тамульцы низкорослы, и огромные размеры производят на нас изрядное впечатление. Именно поэтому мы так любим атанов. Сейчас мы уже во внутренних витках спирали, и тронный зал недалеко.

Залитый невесомым огнем коридор вдруг наполнился пронзительным звуком фанфар – это искусно укрытые трубачи приветствовали королеву и ее свиту. Фанфары сопровождались жутким визгом, в который размеренно врывалось тоненькое позвякивание. Мурр, уютно устроившаяся на руках своей маленькой хозяйки, прижала уши и зашипела.

– У кошечки отменный музыкальный вкус, – заметил Бевьер, моргнув от особенно дикого пассажа «музыки».

– Я и забыла об этом, – виновато сказала Сефрения Вэниону. – Постарайся не обращать внимания, дорогой.

– Я и стараюсь, – отозвался он со страдальческой гримасой.

– Помнишь огриху, о которой я тебе рассказывал? – спросил Улаф у Спархока. – Ту, что влюбилась в одного бедолагу у нас в Талесии?

– Смутно.

– Когда она пела ему серенады, это звучало примерно так же.

– Он, кажется, ушел в монастырь, чтобы укрыться от ее ухаживаний?

– Точно.

– Мудрое решение.

– Это наша национальная слабость, – пояснил Оскайн. – Тамульский язык и сам по себе очень мелодичен, поэтому приятная музыка кажется слишком обычной, даже обыденной – и наши композиторы стремятся добиться противоположного эффекта.

– Я бы сказала, что они достигли невообразимого успеха, – заметила баронесса Мелидира. – Звук такой, точно в железной клетке разом терзают дюжину свиней.

– Я передам ваши замечания сочинителю, баронесса, – заверил ее Оскайн. – Могу поклясться, что он будет весьма польщен.

– Нет, это я была бы весьма польщена, ваше превосходительство, если бы его сочинение было покороче.

Огромные двери, которыми завершался бесконечный коридор, были покрыты чеканным золотом. Они распахнулись настежь, открывая громадный зал с куполообразным потолком. Поскольку купол был выше окружающих зданий, зал освещался через хрустальные окна в дюйм толщиной, располагавшиеся на потолке. Солнечный свет струился в эти окна, зажигая слепящим пламенем стены и пол тронного зала императора Сарабиана. Размеры зала подавляли воображение, и полосы перламутровой белизны то и дело рассекались алыми и золотыми пятнами. Массивные драпировки из красного бархата висели вдоль сияющих стен, оттеняя выложенные золотом колонны. Широкий алый ковер тянулся от самых дверей к подножию трона, и зал был заполнен придворными тамульцами и эленийцами.

Новый залп фанфар возвестил о прибытии гостей, и рыцари церкви и пелои военным строем окружили королеву Элану и ее свиту. Церемониальным шагом они прошли по широкому ковру к трону его императорского величества, Сарабиана Тамульского.

Голову повелителя половины мира венчала массивная корона из золота, усыпанного алмазами, алая мантия, распахнутая впереди, была украшена широкой каймой из тесно сплетенной золотой нити. Блиставшее белизной одеяние было перехвачено на талии широким золотым поясом. Несмотря на всю пышность тронного зала и одеяний, сам Сарабиан Тамульский был человеком самой заурядной внешности. Кожа у него была намного бледнее, чем у атанов, главным образом, подумал Спархок, потому, что император редко бывал на свежем воздухе. Сарабиан был среднего роста, обычного телосложения, с ничем не примечательным лицом. Глаза у него, однако, оказались куда живей и умнее, чем ожидал увидеть Спархок. Когда Элана вошла в тронный зал, император с некоторым колебанием поднялся с трона.

– Поразительно! – прошептал явно потрясенный Оскайн. – Император никогда не встает навстречу своим гостям.

– Кто эти дамы рядом с ним? – шепотом спросила Элана.

– Его жены, – ответил Оскайн, – тамульские императрицы. Их девять.

– Чудовищно! – задохнулся Бевьер.

– Политическая необходимость, сэр рыцарь, – пояснил Оскайн. – У обычного человека может быть только одна жена, но у императора их должно быть девять – по числу королевств, входящих в Империю. Император не вправе никому отдавать предпочтения.

– Кажется, одна из императриц забыла завершить свой туалет, – критически заметила баронесса Мелидира, разглядывая одну из жен императора, загорелую молодую женщину, которая была обнажена до пояса и ничем не проявляла, что полуодетость вызывает у нее хоть какое-то беспокойство. Юбка, облегавшая ее бедра, была ярко-алого цвета, в волосах краснел живой цветок.

Оскайн хихикнул.

– Это наша Элисун, – пояснил он с улыбкой. – Она с острова Валезия, и эта одежда – или, вернее, ее отсутствие – традиционна для островитян. Элисун очень простая девочка, и мы все ее обожаем. Обычные законы, касающиеся супружеской верности, никогда не применяются к императрицам валезийского происхождения. Верность и неверность – понятия, непостижимые для валезийцев. Они не знают, что такое грех.

Бевьер шепотом ахнул.

– Неужели никто не пытался наставить их на путь истинный? – спросил Эмбан.

– Пытались, ваша светлость, и еще как! – ухмыльнулся Оскайн. – Духовные лица из эленийских королевств с запада Империи десятками прибывают на Валезию, дабы убедить островитян, что их любимое времяпрепровождение – позор и грех. Вначале проповедники полны религиозного пыла, но это, как правило, длится недолго. Валезийские девушки очень красивы и весьма дружелюбны. Почти всегда обращенными оказываются эленийцы. В валезийской религии, судя по всему, существует только одна заповедь: «Будь счастлив».

– Бывают заповеди и похуже, – вздохнул Эмбан.

– Ваша светлость! – воскликнул Бевьер.

– Пора бы тебе повзрослеть, Бевьер, – сказал Эмбан. – Порой я думаю, что наша Святая Матерь чересчур ревностно относится к некоторым сторонам человеческого бытия.

Бевьер покраснел, и его лицо застыло в неодобрительной гримасе.

Придворные в тронном зале, явно по команде императора, дружно простерлись ниц перед проходившей Эланой. Частая практика сделала их такими искусными, что упасть на колени, удариться лбом о пол и снова выпрямиться они ухитрялись без малейшей заминки.

Элана, облаченная в царственно-синее одеяние, остановилась перед троном и исполнила изящный реверанс. Выражение ее лица ясно говорило, что она ни за какие блага в мире не станет простираться ниц.

Император поклонился в ответ, и по толпе придворных пробежали изумленные ахи и шепотки. Императорский поклон был вполне достойным, хотя и немного чопорным. Сарабиан явно упражнялся в этом искусстве, но оно было ему мало знакомо. Затем он откашлялся и заговорил по-тамульски, то и дело замолкая, чтобы придворный переводчик успел перевести его слова на эленийский.

– Не смотри куда не следует, – прошептала Элана Спархоку. Лицо ее при этом оставалось торжественно-бесстрастным, губы едва двигались.

– Я и не смотрел на нее, – запротестовал он.

– В самом деле?

Императрица Элисун притягивала к себе внимание всех, без исключения, рыцарей церкви и пелоев и явно наслаждалась этим. Ее темные глаза блестели, а в улыбке таилась некоторая толика лукавства. Она стояла неподалеку от своего царственного супруга и глубоко дышала – видимо, это было упражнение, принятое среди ее соплеменников. Во взгляде, которым она одаряла своих многочисленных обожателей, были вызов и оценивающее выражение. Именно такое выражение Спархоку доводилось видеть на лице Эланы, когда она выбирала наряды или драгоценности. Спархок заключил, что императрица Элисун, похоже, еще доставит им немало хлопот.

Речь императора Сарабиана изобиловала церемониальными банальностями. Его сердце полнилось. Он таял от счастья. Он был потрясен красотой Эланы. Он был поражен той честью, которую она оказала ему, откликнувшись на его приглашение. Он полагал ее наряд прекрасным.

Элана, искушеннейший в мире оратор, мгновенно отбросив речь, которую готовила со времени отъезда из Чиреллоса, разразилась ответной речью. Она нашла Материон прекрасным. Она известила Сарабиана, что отныне ее жизнь достигла своего венца (жизнь Эланы, судя по всему, достигала своего венца с каждой новой речью). Она восхвалила невыразимую красоту императорских жен (ни словом, впрочем, не обмолвившись о более чем очевидных достоинствах императрицы Элисун). Она также таяла от радости – похоже, здесь это было в обычае. Она многословно поблагодарила императора за его щедрое гостеприимство. Говорить о погоде она не стала.

Император Сарабиан явно вздохнул с облегчением. Видимо, он пуще смерти опасался, что Элана случайно скажет что-нибудь этакое, на что ему придется отвечать, не посоветовавшись с правительством.

Он поблагодарил Элану за выраженную ею благодарность.

Она поблагодарила его за благодарность, выраженную в ответ на ее благодарность.

После чего оба замолчали, глядя друг на друга. Благодарить за благодарность в ответ на выраженную прежде благодарность было бы уже до крайности нелепо.

Тогда чиновник, на лице которого отражалась преувеличенная скука, многозначительно откашлялся. Ростом он был выше среднего тамульца, и лицо его не выражало ни тени того, что он думал на самом деле.

С огромным облегчением император Сарабиан представил гостям своего первого министра – Пондию Субата.

– Странное имечко, – пробормотал Улаф, когда слова императора были переведены на эленийский. – Интересно, как зовут его близкие друзья – может быть, Понди?

– «Пондия» – это его дворянский титул, сэр Улаф, – пояснил Оскайн, – что-то вроде виконта, хотя и не совсем. Будьте осторожны с ним, господа мои. Он вам определенно не друг. К тому же он делает вид, что не понимает эленийского, хотя я сильно подозреваю, что его невежество на сей счет преувеличено. Субат яростно сопротивлялся идее пригласить в Материон принца Спархока. Он считал, что это унизит достоинство императора. Мне также сообщили, что от решения императора обращаться с королевой Эланой как с равной нашего первого министра едва не хватил удар.

– Он опасен? – шепотом спросил Спархок.

– Не уверен, ваше высочество. Он фанатически предан императору, и я понятия не имею, куда эта преданность может его завести.

Пондия Субат между тем произнес несколько фраз.

– Он говорит, что вы, вне сомнения, утомлены тяготами путешествия, – перевел Оскайн. – Он умоляет вас воспользоваться гостеприимством императора, дабы отдохнуть и освежиться. Это чистой воды повод закончить разговор раньше, чем кто-нибудь скажет такое, на что императору придется отвечать без подсказки Субата.

– Идея неплоха, – заметила Элана. – До сих пор дела шли недурно. Может быть, на сегодня с нас хватит?

– Следую по стопам вашего величества, – отозвался Оскайн с напыщенным поклоном.

Элана сделала вид, что не заметила этого.

Последовал новый обмен потоками словесной воды между их величествами, а затем первый министр вывел гостей из тронного зала. Прямо напротив двери в зал они поднялись по лестнице и длинным коридором прошли прямо в дальнюю часть дворца, избавясь таким образом от сомнительного удовольствия вновь одолевать бесконечный спиральный коридор.

Пондия Субат через переводчика обращал внимание гостей на попадавшиеся по пути диковины и достопримечательности. Тон его был нарочито небрежным, словно он говорил о сущих пустяках. Первый министр нисколько не церемонился в своем старании поставить на место этих эленийских варваров. Если он и не фыркал презрительно им в лицо, то был весьма близок к этому. Он провел их по крытой галерее к сияющему эленийскому замку и там оставил на попечение посла Оскайна.

– И что же, такое отношение к нам преобладает в Материоне? – спросил Эмбан у Оскайна.

– Отнюдь нет, – ответил тот. – Субат возглавляет при дворе весьма немногочисленную группу. Это сверхконсерваторы, которые за последние пятьсот лет не произвели на свет ни единой новой идеи.

– Как же он мог стать первым министром, если у него так мало сторонников? – спросил Тиниен.

– Тамульская политика – дело в высшей степени мутное, сэр Тиниен. Мы исполняем приказы императора, а он ни в коей мере не обязан принимать во внимание наши советы и мнения. Отец Субата был очень близким другом отца императора Сарабиана, и назначение Субата на должность первого министра было скорее данью сыновней почтительности, чем признанием выдающихся заслуг. Субат, впрочем, неплохой первый министр – если только не случается чего-то необычного. Тогда он вконец теряет самообладание. Протекция – один из главных недостатков нашей системы правления. У главы нашей церкви в жизни не было ни единой набожной мысли. Он даже не знает имен наших богов.

– Погоди минутку, – ошеломленно проговорил Эмбан. – Ты что же, хочешь сказать, что церковные посты раздаются императором?

– Разумеется. Это же власть, в конце концов, а тамульские императоры предпочитают не выпускать из своих рук никакой власти.

Они вошли в главный зал замка, который, если не считать сверкающего повсюду перламутра, в точности походил на главный зал любого эленийского замка.

– Слуги здесь эленийцы, – сказал Оскайн, – и вы без труда сможете объяснить им, что вам нужно. Полагаю, вы не будете против, если я вас сейчас покину. Мне нужно отчитаться перед его императорским величеством. – Оскайн скорчил гримасу. – По правде говоря, я не предвкушаю это событие с радостью. Субат будет торчать рядом с императором и подвергать сомнению каждое мое слово.

Оскайн отвесил поклон Элане и удалился.

– Похоже, нам здесь придется нелегко, – заметил Тиниен. – Все эти формальности не дадут нам приблизиться к императору, а если мы не сможем рассказать ему о наших открытиях, вряд ли он даст нам свободу передвижений, в которой мы так нуждаемся.

– А враждебность первого министра только ухудшит дело, – добавил Бевьер. – Выходит, что мы проехали полмира, спеша на помощь тамульцам, только ради того, чтобы очутиться в этой роскошной темнице.

– Давайте немного осмотримся, прежде чем начинать беспокоиться, – посоветовал Эмбан. – Оскайн знает, что делает, и к тому же он видел почти все, что видели мы. Полагаю, мы можем рассчитывать, что он втолкует Сарабиану всю важность нынешнего положения.

– Если ваше величество в нас пока не нуждаетесь, – обратился Стрейджен к Элане, – мы с Телэном отправились бы повидаться с местными ворами. Если бессмысленные формальности свяжут нас здесь по рукам и ногам, нам понадобится помощь в сборе информации.

– Как ты думаешь общаться с ними? – осведомился Халэд.

– Материон весьма космополитичный город, Халэд. Кааладор назвал мне имена нескольких эленийцев, которые имеют вес в местных воровских кругах.

– Делай все, что нужно, Стрейджен, – сказала Элана, – только постарайся не устраивать международных конфликтов.

– Положитесь на меня, ваше величество, – ухмыльнулся он.

Королевские покои в замке располагались в верхнем этаже донжона. Замок, конечно, был задуман как чистой воды архитектурная игрушка, но поскольку он был достоверной копией эленийской крепости, строители бессознательно повторили и оборонительные сооружения, значения которых сами не понимали. Бевьер был очень доволен этим обстоятельством.

– Я бы мог защищать этот замок, – объявил он. – Дайте мне пару чанов со смолой и кое-какие машины, и я мог бы несколько лет выдерживать здесь осаду.

– Будем надеяться, Бевьер, что до этого не дойдет, – отозвалась Элана.

Позже вечером, когда Спархок и его домочадцы пожелали остальным доброй ночи и удалилсь в королевские покои, принц-консорт удобно растянулся в кресле у окна, а дамы принялись за все те мелочи, которыми они обычно занимаются перед тем, как отправиться в постель. Одни из этих мелких церемоний имели практическое обоснование, другие были вовсе непостижимы.

– Прости, Спархок, – говорила Элана, – но меня это очень беспокоит. Если императрица Элисун и впрямь так любвеобильна, как намекал Оскайн, она может причинить нам немало хлопот. Взять, к примеру, Келтэна. Можешь ты поверить, что он отвергнет ее щедрые посулы, на которые она, говорят, такая мастерица – особенно при ее-то манере одеваться?

– Я поговорю с ним, – пообещал Спархок.

– Хорошей оплеухой, – посоветовала Миртаи. – Если Келтэн чем-то отвлечен, привлечь его внимание бывает порой трудновато.

– Она просто вульгарна! – фыркнула баронесса Мелидира.

– Но она очень красива, баронесса, – вставила Алиэн, – и вовсе не выставляет напоказ свое тело. Конечно, она знает, каково оно, только мне кажется, ей просто нравится делиться им с другими. Она скорее щедра, чем вульгарна.

– Не могли бы мы поговорить о чем-нибудь еще? – с мукой в голосе осведомился Спархок.

В дверь едва слышно постучали, и Миртаи пошла взглянуть, кто пришел. Как всегда, атана, открывая дверь, держала руку на рукояти кинжала.

Это был Оскайн, закутанный в плащ с капюшоном. Его сопровождал человек, одетый точно так же. Оба торопливо шагнули в комнату.

– Закрой дверь, атана! – требовательно прошипел посол. Его лицо, обычно бесстрастное, выражало потрясение, в глазах был непонятный испуг.

– Что с тобой стряслось, Оскайн? – напрямик спросила она.

– Пожалуйста, атана Миртаи, закрой дверь. Если кто-нибудь узнает, что мы с моим другом здесь, весь дворец обрушится на наши головы.

Миртаи закрыла дверь и заперла ее на засов.

Спархока вдруг осенило, и он поднялся.

– Добро пожаловать, ваше императорское величество! – приветствовал он закутанного в плащ спутника Оскайна.

Император Сарабиан откинул капюшон.

– Как, черт побери, ты мог узнать меня, Спархок? – спросил он на хорошем эленийском языке с легким акцентом. – Я же знаю, что ты не мог увидеть моего лица.

– Нет, ваше величество, – ответил Спархок, – но я видел лицо посла Оскайна. Он был похож на человека, который держит в руках живую змею.

– Как только меня не называли, – рассмеялся Сарабиан, – но вот змеей – ни разу!

– Ваше величество весьма искусны, – похвалила его Элана, сделав легкий реверанс. – Я не разглядела на вашем лице ни единого намека на то, что вы понимаете эленийский. По лицу королевы Бетуаны я это поняла, но вот вы ни единой мелочью не выдали себя.

– Бетуана говорит по-эленийски? – удивился Сарабиан. – Поразительно. – Он сбросил с плеч свой плащ. – По правде говоря, ваше величество, я говорю на всех языках Империи – тамульском, эленийском, стирикском, тэганском, арджунском и даже жутком наречии жителей Кинезги. Это один из самых главных государственных секретов. Я храню это в тайне даже от собственного правительства – просто так, на всякий случай. – Император явно веселился. – Полагаю, все вы пришли к выводу, что я не слишком умен?

– Вы совершенно нас одурачили, ваше величество, – заверила его Мелидира.

Сарабиан просиял.

– Славная девочка, – сказал он. – Я обожаю дурачить людей. Для такой скрытности есть множество причин, друзья мои, но они по большей части политические и не слишком приятные. Может быть, перейдем к делу? Мое отсутствие очень скоро будет замечено.

– Мы, как говорится, полностью к услугам вашего величества, – сказала Элана.

– Я никогда не понимал этого выражения, Элана, – признался он. – Ты, кстати, не возражаешь, если мы будем называть друг друга по имени? Все эти «величества» чересчур неудобны. О чем бишь я? Ах, да – «полностью к услугам». Звучит так, словно кто-то сейчас опрометью помчится выносить мусор. – Слова слетали с губ Сарабиана, словно язык был не в силах удержать рвущиеся наружу мысли. – Причина этого визита, друзья мои, в том, что я здесь, в Материоне, – пленник традиций и обычаев. Моя роль строго определена, и если я выйду за некие границы, это вызовет землетрясения отсюда и до Даконийского пролива. Мне-то наплевать на эти землетрясения, но наш враг тоже может их почуять, а мы ведь не хотим встревожить его раньше времени.

– Это верно, – согласился Спархок.

– И нечего на меня так таращиться, Оскайн, – сказал император своему послу. – Я не говорил тебе, что бодрствую, покуда все вы были свято уверены в моей сладкой дреме, потому что раньше тебе не обязательно было это знать. Теперь ты знаешь, так и плюнь на это, дружище. Министр иностранных дел должен уметь справляться с мелкими неожиданностями.

– Мне просто понадобится время, чтобы переменить кое-какие мои взгляды, ваше величество.

– Ты считал меня идиотом, верно?

– Ну…

– Вы и должны были так думать – ты, Субат, другие министры. Это было главной моей защитой – и главным развлечением. По правде говоря, старина, я некоторым образом гений, – Сарабиан улыбнулся Элане. – Что, звучит нескромно? И тем не менее это так. Я выучил ваш язык за три недели, а стирикский за четыре. Я могу отыскать логические промахи в самых глубоких исследованиях по эленийской теологии, и я прочел – и понял – почти все, что когда-либо было написано. Однако самым моим блестящим достижением было то, что я сохранил все это в тайне. Люди, которые называют себя моим правительством, – только без обид, Оскайн, – похоже, составили некий гигантский заговор с целью держать меня в неведении. Они говорят мне только то, что, по их мнению, я хотел бы услышать. Мне приходится выглядывать из окна, чтобы точно узнать, какая же сейчас погода. Конечно, мотивы у них наиблагороднейшие. Они оберегают меня от волнений, но я считаю, что если корабль, на котором я плыву, начинает тонуть, кто-то же должен сказать мне об этом, верно?

Сарабиан говорил очень быстро, мгновенно облекая в слова все, что приходило ему на ум. Глаза его блестели, и казалось, что он вот-вот расхохочется. Он был явно сильно возбужден.

– Так вот, – продолжал он, – нам нужно изобрести средство сноситься друг с другом, не посвящая в наши дела весь дворец, включая кухонную прислугу. Мне отчаянно нужно знать, что же происходит на самом деле – чтобы я мог направить на поиски решения всю силу своего выдающегося ума. – Последние слова он произнес с самоуничижительной иронией. – Есть идеи?

– Как ваше величество относится к магии? – спросил Спархок.

– Я еще не выработал своего мнения, Спархок.

– Тогда ничего не выйдет, – сказал Спархок. – Чтобы заклинание сработало, необходимо верить в магию.

– Но я могу заставить себя поверить, – с некоторым сомнением проговорил Сарабиан.

– Этого вряд ли будет достаточно, ваше величество, – терпеливо пояснил Спархок. – Заклинание сработает либо не сработает в зависимости от вашего настроения. Нам нужно придумать что-то понадежнее. То, что мы захотим вам сообщить, возможно, окажется столь важно, что нам никак нельзя полагаться на удачу.

– И я того же мнения, Спархок. Это определяет нашу задачу. Нам нужен совершенно надежный способ передавать информацию, которого никто не сможет распознать. Мой опыт подсказывает мне, что это должно быть настолько обыкновенное действие, чтобы никто не обратил на него внимания.

– Обмениваться подарками, – небрежно предложила баронесса Мелидира.

– Я бы с удовольствием посылал вам подарки, дорогая баронесса, – улыбнулся Сарабиан. – От вашего взгляда у меня замирает сердце, но…

Баронесса подняла руку.

– Прошу прощения, ваше величество, – сказала она, – но нет действия более обыкновенного, чем обмен подарками между правящими особами. Я могу носить небольшие сувениры от королевы к вам, а ваш посол будет доставлять ваши подарки ей. После того как мы несколько раз пробежимся туда и сюда, никто уже на нас лишний раз и не взглянет. Послания можно будет прятать в подарках – ведь никто не посмеет обыскивать их.

– Где ты добыла эту чудную девушку, Элана? – вопросил Сарабиан. – Я бы женился на ней, не будь у меня уже девяти жен… да, кстати, Спархок, мне нужно будет поговорить с тобой об этом, возможно, с глазу на глаз. – Он оглядел присутствующих. – Кто-нибудь видит недостатки в замысле баронессы?

– Только один, – сказала Миртаи, – но это я беру на себя.

– Что же, атана? – взволнованно спросил император.

– Кто-нибудь может все-таки заподозрить неладное в этом обмене подарками – особенно если обмен будет продолжаться непрерывно. Тогда он попытается перехватить Мелидиру, но я буду сопровождать ее туда и обратно. Ручаюсь, что никто не посмеет ей помешать.

– Превосходно, атана! Великолепно! Нам пора возвращаться, Оскайн. Субат ужасно скучает по мне, если не находит меня там, где всегда. Да, Спархок, будь так добр, назначь нескольких своих рыцарей развлекать мою жену Элисун.

– Прошу прощения?..

– Ну да, молодых, предпочтительно красивых и весьма выносливых – ну, ты сам понимаешь.

– Мы говорим об одном и том же, ваш величество?

– Разумеется. Элисун тоже обожает обмениваться подарками и милостями, и она будет очень огорчена, если никто не захочет с ней поиграть. Когда она несчастна, то становится на редкость крикливой. Пожалей мои уши, старина, позаботься об этой мелочи.

– Э-э… и сколько же нужно рыцарей, ваше величество?

– Дюжины, я полагаю, хватит. Идем, Оскайн? И глава Тамульской империи стремительно зашагал к двери.

ГЛАВА 25

– Такая манера говорить, ваше величество, бывает свойственна людям с развитым умом, – пояснил Заласта Элане. – Они говорят слишком быстро, потому что их мысли выплескиваются наружу. Император Сарабиан, возможно, и не так гениален, как думает он сам, но он обладает умом, с которым нельзя не считаться. Поразительнее всего то, что он ухитрился сохранить все в тайне от всего своего правительства. Подобные люди обычно столь рассеянны и легко возбудимы, что сами выдают себя.

Они собрались в королевских покоях, чтобы обсудить поразительное открытие минувшей ночи. Посол Оскайн явился с утра пораньше и принес с собой схему потайных ходов и укрытых постов для подслушивания внутри эленийского замка, который теперь стал их временным домом. С полдюжины шпионов аккуратно извлекли наружу и вежливо, но твердо попросили удалиться.

– В этом нет ничего личного, ваше величество, – извинился Оскайн перед Эланой. – Просто политическая рутина.

– Я это очень хорошо понимаю, ваше превосходительство, – отвечала она. Элана этим утром облачилась в изумрудно-зеленое платье и была в нем особенно хороша.

– А что, ваше превосходительство, – спросил Стрейджен, – ваша разведка достаточно развита?

– Нет, милорд, не слишком. У каждого министерства имеются свои шпионы, но они по большей части шпионят друг за другом. Своих коллег мы побаиваемся куда сильнее, чем иностранных гостей.

– Стало быть, единой разведки у вас нет?

– Боюсь, что нет, милорд.

– Вы уверены, что мы выставили всех шпионов? – спросил Эмбан, с некоторым беспокойством посматривая на сверкающие стены.

– Положитесь на меня, ваша светлость, – улыбнулась Сефрения.

– Боюсь, я что-то не понял.

– Она как следует пошевелила пальцами, патриарх Эмбан, – сухо пояснил Телэн, – и теперь все шпионы, которых мы не сумели обнаружить, квакают по-лягушачьи.

– Не совсем так, – поправила Сефрения, – но если за стенами и впрямь остались шпионы, они не услышат ни единого слова.

– Тебя весьма полезно иметь под рукой, Сефрения, – заметил толстяк церковник.

– Я и сам того же мнения, – согласился Вэнион.

– Тогда перейдем к делу, – предложила Элана. – Мы не хотели бы слишком часто использовать нашу выдумку, но все же необходимо обменяться с Сарабианом несколькими подарками – просто для того, чтобы убедиться, что никто не попытается перехватить наши послания, и чтобы придворные привыкли к виду Мелидиры, снующей туда и сюда со всякими безделушками.

– Я не собираюсь всего лишь сновать, ваше величество, – возразила Мелидира. – Я намерена соблазнительно вилять бедрами. Я уже давно заметила, что мужчина, который загляделся на бедра женщины, не слишком обращает внимание на то, чем занято все остальное.

– В самом деле? – отозвалась принцесса Даная. – Мне надо будет это запомнить. Баронесса, вы научите меня вилять бедрами?

– Принцесса, – сказал Телэн, – для этого тебе вначале нужно отрастить бедра.

В глазах Данаи появилось опасное выражение.

– Даже и не думай, – предостерег ее Спархок. Она пропустила его слова мимо ушей.

– Я с тобой еще за это поквитаюсь, Телэн! – пригрозила она.

– Сомневаюсь, ваше высочество, – дерзко отозвался мальчик. – Я пока еще бегаю быстрее тебя.

– У нас имеется и другая проблема, – сказал Стрейджен. – Тот великолепнейший план, который я составил пару месяцев назад, нынче ночью развалился на куски. Боюсь, что серьезной помощи нам от местных воров не дождаться. Они даже хуже, чем предупреждал нас Кааладор. Тамульское общество настолько закоснело, что мои местные собратья по ремеслу разучились самостоятельно мыслить. В этих местах имеются определенные шаблоны поведения воров, и те, с кем мы встречались прошлой ночью, настолько косны и узколобы, что не в состоянии обойти эти шаблоны. Эленийцы в местном воровском сообществе еще могут блеснуть самостоятельной мыслью, но вот тамульцы все, как один, непроходимо тупы.

– Это уж точно, – согласился Телэн. – Они даже не пытаются удрать, когда их застигнут на воровстве, – просто стоят себе и ждут, когда их отволокут в кутузку. В жизни не встречал ничего безнравственнее.

– Возможно, нам и удастся вывернуться, – продолжал Стрейджен. – Я послал за Кааладором – может быть, ему удастся втолковать им что-нибудь, согласуемое со здравым смыслом. Куда больше меня беспокоит то, что у местных воров нет и подобия единства. Воры не разговаривают с убийцами, шлюхи не разговаривают с нищими, а с мошенниками и вовсе не разговаривает никто. Убей меня Бог, не могу понять, как они вообще ухитряются существовать.

– Невеселые новости, – заметил Улаф. – Мы ведь рассчитывали, что воры послужат нам шпионской сетью.

– Будем надеяться, что Кааладор сумеет все уладить, – сказал Стрейджен. – То, что у здешнего правительства нет единой разведывательной службы, делает воровское сообщество жизненно важным для наших планов.

– Кааладор наставит их на путь истинный, – уверенно заявила Элана. – Я в него верю.

– Это потому, что тебе нравится, как он говорит, – пояснил Спархок.

– Кстати, о говоре, – сказала Сефрения. – Боюсь, как бы всем нашим усилиям не помешало то, что большинство из вас не говорит по-тамульски. Мы намерены кое-что предпринять по этому поводу. – Келтэн застонал. – На сей раз это будет не так мучительно, дорогой, – улыбнулась она. – Времени у нас слишком мало, чтобы обучать вас языку по всем правилам, поэтому мы с Заластой намерены немножко смошенничать.

– Не могла бы ты выразиться пояснее, Сефрения? – с озадаченным видом осведомился Эмбан.

– Мы попросту поколдуем, – пожала она плечами.

– Уж не хочешь ли ты сказать, что можешь обучить кого угодно чужому языку с помощью магии?

– И еще как, – заверил его Спархок. – В пещере Гверига она в пять секунд научила меня языку троллей, а уж этот язык, я полагаю, учить куда труднее, чем тамульский. Тамульцы, по крайней мере, люди.

– Нам, однако, придется быть осторожными, – предостерегла маленькая стирикская женщина. – Если все вы вдруг проявите выдающиеся способности к языкам, это будет выглядеть более чем странно. Мы станем действовать понемногу: вначале основной набор слов и начатки грамматики, а уж потом можно будет двигаться дальше.

– Я бы мог прислать вам учителей, леди Сефрения, – предложил Оскайн.

– Благодарю, ваше превосходительство, но это ни к чему. Ваши учителя проникнутся удивлением – и подозрениями, – если вдруг обнаружат перед собой целую роту редкостно даровитых учеников. Мы займемся изучением языка самостоятельно, чтобы не выдать своих истинных намерений. Вначале я сделаю нашим ученикам чудовищный акцент, а потом мы его постепенно сгладим.

– Сефрения! – слегка обиженным голосом воззвал Келтэн.

– Что, дорогой?

– Так ты можешь обучать языку с помощью магии?

– Разумеется.

– Зачем же ты тогда столько лет пыталась учить меня стирикскому языку? Когда стало ясно, что из этого ничего не выйдет, тебе нужно было просто пошевелить пальцами – и все.

– Келтэн, дорогой, – мягко сказала Сефрения, – почему я пыталась научить тебя стирикскому языку?

– Наверное, чтобы я мог колдовать, – пожал он плечами. – Если только тебе просто не нравится мучить людей.

– Нет, дорогой. Для меня это было так же мучительно, как для тебя. – Сефрения содрогнулась. – Быть может, даже гораздо мучительнее. Ты действительно учил язык стириков для того, чтобы овладеть заклинаниями, но чтобы добиться этого, тебе нужно было научиться думать по-стирикски. Нельзя просто сказать вслух нужные слова и ждать, что они произведут желаемое воздействие.

– Подожди минутку! – затряс головой Келтэн. – Ты что же, хочешь сказать, что люди, которые говорят на чужих языках, и думают иначе, чем мы?

– Думать они могут и так же, только другими словами.

– Ты имеешь в виду, что мы все думаем словами?

– Разумеется, Келтэн. Что же еще, по-твоему, мысли?

– Понятия не имею. Но ведь, в конце концов, все мы люди, так почему бы нам всем не думать на одном языке?

Сефрения растерянно моргнула.

– И какой же это должен быть язык, дорогой?

– Эленийский, какой же еще? Вот почему иностранцы не такие умные, как мы! Им приходится переводить свои мысли с эленийского на ту варварскую тарабарщину, которую они зовут языком. Из чистого упрямства, само собой.

Сефрения недоверчиво воззрилась на него:

– Ты ведь это не всерьез, дорогой?

– Конечно же всерьез! Я думал, всем известно, почему эленийцы самые умные. – Лицо Келтэна сияло убийственным простодушием.

– О, дорогой! – вздохнула Сефрения почти с отчаянием.

Мелидира надела лиловое платье и, виляя бедрами, отправилась к личным покоям императора, перекинув через руку эленийский камзол из синего атласа. Миртаи следовала за ней. Миртаи не виляла бедрами. Глаза Мелидиры были невинно распахнуты. Лицо светилось непобедимой тупостью. Нижняя губка была мило прикушена, как если бы ее хозяйка задыхалась от волнения. Придворные императора Сарабиана с громадным интересом наблюдали за бедрами Мелидиры. Никто не обратил внимания на то, что у нее в руках.

Она вручила императору подарок, присовокупив маленькую сбивчивую речь, которую переводила Миртаи. Ответ императора был вполне официальным. Мелидира сделала реверанс и, виляя бедрами, поспешила назад, в эленийский замок. Вновь придворные были целиком и полностью поглощены ее бедрами – хотя уже имели возможность любоваться процессом виляния.

– Прошло без сучка без задоринки! – самодовольно сообщила баронесса.

– Как им понравилась ваша походка? – осведомился Стрейджен.

– Я превратила весь двор в камень, милорд Стрейджен! – рассмеялась она.

– Это правда? – спросил Стрейджен у Миртаи.

– Не совсем, – ответила атана. – Кое-кто последовал за ней, чтобы наглядеться вдоволь. Мелидира очень ловко управляется со своими бедрами. То, что творилось у нее под платьем, больше всего походило на драку двух кошек в холщовом мешке.

– Мы должны использовать дары, которые дает нам Господь, не так ли, ваша светлость? – с притворно набожным видом обратилась баронесса к Эмбану.

– Безусловно, дитя мое, – согласился тот, безуспешно пытаясь сдержать улыбку.

Четвертью часа позже прибыл посол Оскайн с алебастровой шкатулочкой на подушке из синего бархата. Элана вынула из шкатулочки послание императора и прочла вслух:

«Элана!

Твое послание прибыло благополучно. У меня сложилось впечатление, что мои придворные не только воздержатся от того, чтобы препятствовать свободному перемещению баронессы по дворцу, но и станут горячо защищать ее право на таковое перемещение. Как только этой девушке удается одновременно шевелить всем, что может шевелиться?

Сарабиан».

– Ну, и как же? – обратился Стрейджен к золотоволосой баронессе.

– Врожденный дар, милорд Стрейджен.

В последующие недели эленийские гости старательно делали вид, что изучают тамульский язык, а Оскайн помогал им, время от времени как бы невзначай говоря министрам, что обучал гостей языку во время долгого путешествия в Материон. На одном из банкетов, который устроил в их честь первый министр, Элана выступила с небольшой речью на тамульском языке, дабы довести до всеобщего сведения, что она и ее свита уже достигли определенных успехов.

Не обошлось, само собой, и без курьезов. Келтэн как-то ухитрился смертельно оскорбить одного придворного, с улыбкой высказав ему то, что он сам счел изысканным комплиментом.

– Что это с ним? – удивился светловолосый пандионец, озадаченно глядя, как придворный поспешно удаляется прочь.

– Что ты хотел ему сказать? – осведомилась Миртаи, с трудом подавляя смех.

– Что мне приятно видеть его улыбку, – пожал плечами Келтэн.

– У тебя получилось совсем не то.

– И что же у меня получилось?

– Ты сказал: «Чтоб у тебя выпали все зубы».

– Кажется, я употребил не то слово?

– Да, можно и так сказать.

Притворное изучение языка дало королеве и ее окружению множество свободного времени. Официальные церемонии и развлечения, которые они обязаны были посещать, обыкновенно имели место по вечерам, а дни оставались в полном их распоряжении. Они проводили это время в долгих разговорах – большей частью по-тамульски. Заклинание, которое использовали Заласта и Сефрения, помогло им полностью овладеть словарным запасом и грамматикой, но сглаживание акцента заняло гораздо больше времени.

Как и предсказывал Оскайн, первый министр неутомимо воздвигал на пути гостей самые разнообразные препятствия. Насколько ему удавалось, он заполнял их время утомительной и бессмысленной деятельностью. Они посещали открытия выставок домашнего скота. Они получали почетные звания в университете. Они осматривали образцовые крестьянские хозяйства. Всякий раз, когда они покидали императорскую резиденцию, первый министр снабжал их громадным эскортом – эскортом, который собирался по нескольку часов, и агенты Пондии Субата тратили это время с пользой, расчищая улицы от горожан – именно тех, кого и хотели бы увидеть гости. Гораздо хуже было то, что он всячески ограничивал им доступ к императору Сарабиану. Субат мешал им, как мог, но куда ему было сравниться с эленийской изобретательностью, тем более что кое-кто из свиты Эланы был совсем не тем, кем казался. Телэн в особенности озадачивал агентов первого министра. Спархок давно уже понял, что в любом городе мира проследить за Телэном было практически невозможно. Мальчик развлекался вовсю и доставлял в замок немало ценных сведений.

Как-то жарким дремотным днем Элана и другие дамы сидели в королевских покоях, и когда Спархок и Келтэн незаметно вошли туда, они услышали голос Алиэн, камеристки Эланы.

– Такое случается часто, – негромко говорила кареглазая девушка. – Это одно из неудобств жизни служанки. – Как обычно, Алиэн была в строгом платье приглушенно-серого цвета.

– Кто это был? – глаза Эланы метали искры.

– Это неважно, ваше величество, – отозвалась Алиэн с легким замешательством.

– Нет, Алиэн, – отрезала Элана, – важно.

– Граф Озрил, ваше величество.

– Я слыхала о нем, – ледяным тоном сказала Элана.

– Я тоже, – голос Мелидиры прозвучал ничуть не теплее.

– Как я понимаю, граф пользуется непривлекательной репутацией? – спросила Сефрения.

– Таких людей называют распутниками, леди Сефрения, – пояснила Мелидира. – Он барахтается в разврате самого грязного пошиба. Он похваляется, что избавляет Господа от труда проклясть его, поскольку был рожден для преисподней.

– Мои родители были люди сельские, – продолжала Алиэн, – и не знали о репутации графа. Поэтому они полагали, что служба у него для меня редкостная удача. Крестьянской девушке трудно отыскать другой способ выбраться из своего положения. Мне было тогда четырнадцать, и я совсем не знала жизни. Поначалу граф был со мной очень добр, и мне казалось, что мне неслыханно повезло. Потом однажды ночью он явился домой пьяным, и тогда я узнала, отчего он был так добр ко мне. Я не получила того воспитания, что Миртаи, и ничего не смогла поделать. Потом я, конечно, плакала, но он только смеялся над моими слезами. По счастью, обошлось без последствий. Граф Озрил имел обыкновение вышвыривать забеременевших служанок на улицу в одном платье. Очень скоро это развлечение ему надоело. Он уплатил мне жалованье и дал хорошую рекомендацию. Мне посчастливилось получить службу во дворце. – Алиэн едва заметно болезненно усмехнулась. – Поскольку никаких последствий не было, теперь, мне думается, все это не имеет особого значения.

– Для меня – имеет, – мрачно сказала Миртаи. – Клянусь тебе, что когда мы вернемся в Симмур, граф и недели не проживет на свете.

– Если ты намерена ждать так долго, Миртаи, то можешь и опоздать, – как бы между прочим заметил Келтэн. – Могу обещать тебе, что граф Озрил не увидит заката того дня, когда я вернусь в Симмур.

– Он не станет драться с тобой, Келтэн, – сказал Спархок своему другу.

– У него не останется другого выбора, – ответил Келтэн. – Я знаю немало оскорблений, проглотить которые не сможет ни один мужчина, – а уж если они не сработают, я просто начну резать его на кусочки. Когда отрежешь человеку нос и уши, он поневоле схватится за меч – возможно, потому, что не будет знать, за что ты примешься потом.

– Тебя арестуют.

– Не страшно, Спархок, – мрачно сказала Элана. – Я его помилую.

– Вы не должны делать этого, сэр Келтэн, – пробормотала Алиэн, опуская глаза.

– Именно, должен, – ответил Келтэн твердым, как кремень, голосом. – Когда я покончу с ним, то принесу тебе его ухо – как доказательство, что я сдержал свое слово.

Спархок искренне ожидал, что нежная девушка будет с отвращением протестовать против такого чудовищного подарка. Он ошибся. Алиэн одарила его друга горячей улыбкой.

– Это будет так мило, сэр Келтэн, – сказала она.

– Что же ты, Сефрения? – обратился Спархок к своей наставнице. – Заведи глаза к потолку и вздохни. На этот раз я даже соглашусь с тобой.

– С какой стати мне это делать, Спархок? – осведомилась она. – Я всем сердцем одобряю решение сэра Келтэна.

– Ты дикарка, матушка, – укорил Спархок.

– Вот как?

Тем же днем позднее Спархок и Келтэн присоединились к рыцарям, собравшимся в нестерпимо сверкающем главном зале псевдоэленийского замка. Рыцари сменили свои парадные доспехи на камзолы и обтягивающие штаны.

– Это не займет много времени, – говорил сэр Бевьер. – Стены весьма прочные, да к тому же есть и крепостной ров. Подъемный мост действует – вот только лебедки механизма нуждаются в смазке. Все, что нам на самом деле нужно для обороны замка, – заостренные колья во рву.

– И пара бочонков смолы? – предположил Улаф. – Я же знаю, как вы, арсианцы, обожаете лить на головы людям кипящую смолу.

– Господа, – с неодобрением заметил Вэнион, – если вы начнете укреплять замок, наши хозяева могут неправильно это понять. – Он немного подумал. – Не повредит, однако, потихоньку обзавестись изрядным запасом острых кольев и, пожалуй, некоторым количеством бочек с ламповым маслом. Оно не так хорошо, как смола, зато привлечет меньше нежелательного внимания. Полагаю также, что нам следует потихоньку и незаметно запасаться провизией. Нас много, так что нетрудно будет скрыть тот факт, что мы наполняем кладовые. И все это следует проделывать без лишнего шума.

– Что ты задумал, Вэнион? – спросил Эмбан.

– Кое-какие предосторожности, ваша светлость. В Империи неспокойно, и мы не знаем, что может произойти. Поскольку нам достался надежный замок, нам следует сделать его еще надежнее – просто так, на всякий случай.

– Это только мое воображение или лето и впрямь выдалось таким длинным? – спросил вдруг Тиниен.

Спархок мгновенно насторожился. Кто-то рано или поздно должен был прийти к такому выводу, и если его друзья насторожатся и начнут считать дни, они непременно обнаружат, что некто сжимал время их путешествия.

– Это же другая часть мира, Тиниен, – небрежным тоном заметил он. – Климат здесь совсем иной.

– Лето есть лето, Спархок, и оно не может длиться бесконечно.

– С климатом бывает по-всякому, – возразил Улаф, – особенно на морском побережье. Вдоль западного берега Талесии есть теплое течение. На восточном побережье в Йосуте обычно уже зима, а в Хорсуте еще середина осени.

Славный старина Улаф, с облегчением подумал Спархок.

– И все-таки мне это кажется странным, – с сомнением проговорил Тиниен.

– Тебе многое кажется странным, друг мой, – усмехнулся Улаф. – Сколько раз ты отклонял мое приглашение вместе поохотиться на огра?

– Зачем убивать огра, если его нельзя съесть? – пожал плечами Тиниен.

– Ты же убивал земохцев, но не ел их.

– У меня не было подходящего рецепта.

Все дружно расхохотались, оставив тему чересчур долгого лета, и Спархок вздохнул с облегчением.

В эту минуту в зал вошел Телэн. Этим утром он, как всегда, привычно избавился от слежки агентов первого министра и отправился в город.

– Сюрприз! – сухо провозгласил он. – Крегер наконец добрался до Материона. Я уж начинал беспокоиться за него.

– С меня довольно! – взорвался Спархок, изо всей силы грохнув кулаком по подлокотнику своего кресла. – Этот человек мне слишком надоел!

– Но прежде у нас не было времени гоняться за ним, мой лорд, – напомнил Халэд.

– Значит, нам следовало найти время. Я был уверен в этом, еще когда его видели в Сарсосе. Ну да теперь мы добрались до места, так что посвятим толику сил и времени тому, чтобы изловить его. Нарисуй несколько его портретов, Телэн. Раздай их и пообещай награду.

– Спархок, я знаю, как это делается.

– Ну так сделай! Я ни о чем так не мечтаю, как заполучить в свои руки этого вечно пьяного хорька. В этом винном бурдюке хранится слишком много ценной информации, и я намерен выдавить ее всю – до последней капли!

– Что-то он сегодня раздражителен, – мягко заметил Тиниен, обращаясь к Келтэну.

– У него был тяжелый день, – пожал плечами Келтэн. – Он обнаружил в наших дамах некоторую жестокость, и это его весьма расстроило.

– Вот как?

– В Симмуре живет один дворянин, которого необходимо стереть с лица земли. Когда мы вернемся, я намерен первым делом отрезать ему кое-что, а уж потом изрубить на мелкие кусочки. Дамы единодушно решили, что эта идея великолепна, и их дружное одобрение лишило Спархока некоторых иллюзий.

– Что же натворил этот парень?

– Это личное дело.

– Вот оно что! Ну, Сефрения-то, во всяком случае, с ним согласилась.

– Как бы не так! Правду говоря, она оказалась еще кровожадней прочих. Позднее она высказала такие предложения, от которых побледнела даже Миртаи.

– Да, видно, этот человек и впрямь сотворил нечто ужасное.

– Именно так, друг мой, и я намерен сделать так, чтобы он очень, очень долго сожалел о своем поступке. – Голубые глаза Келтэна заледенели, побелевшие ноздри сжались от ярости.

– Я этого не делал, Келтэн, – сказал Тиниен, – и незачем на меня так смотреть.

– Извини, – пробормотал Келтэн, – при одной мысли об этом у меня вскипает кровь в жилах.

– Ну так думай о чем-нибудь другом, что ли.

Их акцент все еще оставлял желать лучшего – об этом позаботилась Сефрения, – но зато понимали они тамульский уже почти в совершенстве.

– Ну как, мы готовы? – как-то вечером спросил Спархок свою наставницу.

– Если только, принц Спархок, ты не намерен произносить речи, – заметил император Сарабиан, который как раз осчастливил их одним из своих головокружительных визитов. – Акцент у тебя, знаешь ли, просто чудовищный.

– Я намерен слушать, ваше величество, – отозвался Спархок, – а не говорить. Сефрения с Заластой маскируют акцентом наши успехи в тамульском.

– Жаль, Заласта, ты мне прежде не сказал, что способен на такое, – с некоторой грустью пробормотал Сарабиан. – Ты бы мог сберечь мне не один месяц времени, когда я зубрил языки.

– Ваше величество предпочли держать свои занятия в секрете, – напомнил ему Заласта. – Я и понятия не имел, что вы желаете изучать иностранные языки.

– Стало быть, моя же хитрость меня и подвела, – пожал плечами Сарабиан. – Ну да ладно. Что мы, собственно, намерены делать?

– Мы, ваше величество, намерены просеять через частое сито ваш двор, – сказал Вэнион. – Все ваши министерства существуют сами по себе, а министры прячут тайны друг от друга. Это означает, что ни у кого нет полной и всесторонней картины событий. Мы собираемся хорошенько прочесать все министерства и собрать все, что удастся найти. Когда мы сложим наши находки вместе, возможно, нам удастся проследить некоторые закономерности.

Сарабиан скорчил кислую гримасу.

– Это все моя вина, – покаянно вздохнул он.

– Будь добр, Сарабиан, не говори загадками, – сказала ему Элана. Два монарха были теперь хорошими друзьями, главным образом благодаря тому, что император решительно отбросил все формальности и твердо настоял на том, чтобы Элана последовала его примеру.

– Я ошибся, Элана, – с горечью сказал он. – Тамульская империя никогда прежде не сталкивалась с настоящим кризисом. Наши чиновники куда умнее простых подданных, и к тому же за их спиной стоят атаны. Императоры всегда больше опасались собственных министров, чем какого-то врага извне, поэтому сотрудничество между министерствами никогда не поощрялось. Похоже, сейчас я пожинаю плоды этой недальновидной политики. Когда все закончится, я кое-что переменю.

– Мое правительство не держит секретов от меня, – самодовольно сказала ему Элана.

– Не береди душу, – вздохнул Сарабиан. – Лорд Вэнион, что, собственно говоря, вы будете искать?

– По дороге в Материон мы стали свидетелями весьма любопытных явлений. Мы полагаем, что имеем сейчас дело с неким союзом. Мы знаем – или, во всяком случае, догадываемся, – кто такой один из союзников. Теперь нам нужно сосредоточиться на втором. Пока мы не сумеем распознать его, мы остаемся в откровенно невыгодном положении. Если вы не будете против, ваше величество, королева Элана и принц Спархок будут проводить много времени в вашем обществе. Боюсь, это означает, что вам придется долго беседовать со своим первым министром. Пондия Субат становится нам изрядной помехой.

Сарабиан вопросительно поднял бровь.

– Он всячески старается не допускать нас к тебе, Сарабиан, – пояснила Элана.

– Ему было сказано этого не делать, – мрачно проговорил Сарабиан.

– Должно быть, ваше величество, он плохо слушал, – сказал Спархок. – Всякий раз, когда мы подходим к главному дворцу, мы должны продираться через толпы его агентов, а стоит одному из нас хоть высунуть голову из окна, за нами тотчас же тянется целая армия шпионов. Похоже, вашему первому министру мы не по душе.

– Скорее похоже на то, что мне придется кое-что разъяснить почтенному Пондии Субату, – процедил Сарабиан. – Полагаю, он забыл, что его должность не наследственная… и что его голова не настолько крепко сидит на плечах, чтобы я не смог, когда сочту нужным, найти ей другое место.

– А какое обвинение ты выдвинул бы против него, Сарабиан? – с любопытством спросила Элана.

– Обвинения? Да о чем это ты говоришь, Элана? Здесь Тамульская империя. Обвинения мне совершенно ни к чему. Я бы мог снести голову Пондии Субату, если бы решил, что мне не нравится его прическа, вот и все. Я позабочусь о Пондии Субате, друзья мои. Отныне я обещаю вам полную поддержку первого министра – Субата либо его преемника. Пожалуйста, лорд Вэнион, продолжайте.

– Итак, – сказал Вэнион, – патриарх Эмбан сосредоточит свое внимание на первом министре – кто бы это ни был. Сэр Бевьер будет проводить время с профессорами университета. Ученые, как правило, собирают обширную информацию, а правительства обычно игнорируют их находки – пока не становится слишком поздно. Улаф, Кринг и Тиниен займутся верховным командованием имперской армии – не атанами, а тамульцами, потому что своими соотечественниками займется атан Энгесса. Милорд Стрейджен и Телэн будут служить связью с ворами Материона, а Халэд и Алиэн поразведают среди дворцовой прислуги. Сефрения и Заласта поговорят с местной стирикской общиной, ну а Мелидира и сэр Берит очаруют всех придворных.

– Разве сэр Берит не чуточку молод для такой задачи? – спросил Сарабиан. – Мои придворные – весьма искушенные люди.

– У сэра Берита, ваше величество, есть кое-какие особые качества, – улыбнулась Мелидира. – Молодые – и не слишком молодые – дамы вашего двора сделают для него почти все. Возможно, пару раз ему придется принести в жертву свою добродетель, но он весьма добросовестный молодой человек, так что мы можем положиться на него.

Берит отчаянно покраснел.

– И зачем только вы всегда говорите такие вещи, баронесса? – жалобно пробормотал он.

– Я ведь только шучу, Берит, – ласково отозвалась она.

– Мужчинам этого не постичь, ваше величество, – объяснил Келтэн императору, – но Берит отчего-то оказывает на юных дам весьма странное воздействие.

– Келтэн и Миртаи будут находиться при Спархоке и королеве, – продолжал Вэнион. – Мы не знаем точно, насколько далеко могут зайти наши противники, так что лишняя охрана вам не помешает.

– А вы, лорд Вэнион? – спросил император.

– Вэнион и Оскайн займутся составлением общей картины, Сарабиан, – ответила Элана. – Мы будем доставлять им все, что узнаем, а они будут разбирать эти сведения и указывать нам на пропуски, чтобы мы знали, куда направлять дальнейшие усилия.

– Вы, эленийцы, весьма методичный народ, – заметил Сарабиан.

– Это плод их зависимости от логики, ваше величество, – пояснила Сефрения. – Пристрастие эленийцев к точности кого хочешь сведет с ума, однако оно приносит свои плоды. Хороший элениец будет наблюдать полдня, прежде чем позволит себе заметить, что идет дождь.

– Да, – сказал Эмбан, – но зато уж если элениец скажет, что идет дождь, можно быть уверенным, что он говорит правду.

– Ну, а вы, ваше высочество? – Сарабиан улыбнулся девочке, сидевшей у него на коленях. – Какова ваша роль в этом гигантском заговоре?

– Я должна отвлекать тебя, Сарабиан, чтобы задавал поменьше вопросов, – хладнокровно ответила Даная. – Твои новые друзья собираются делать кое-что не очень хорошее, и я намерена мешать тебе это заметить.

– Даная! – воскликнула Элана.

– А разве это не так, мама? Вы будете лгать людям, шпионить за ними и, вероятно, убивать тех, кто встанет у вас на пути. Разве это не то, что вы зовете «политикой»?

Сарабиан расхохотался.

– Она права, Элана, ей-богу, права, – все еще смеясь, проговорил он. – Ее определение политики слегка прямолинейно, зато очень точно. Из нее выйдет отличная королева.

– Спасибо, Сарабиан, – нежно сказала Даная, чмокнув его в щеку.

И тут Спархок ощутил уже знакомое леденящее дуновение, и, хотя он знал, что это бесполезно, рука его сама собой метнулась к рукояти меча. Он выругался – наполовину по-эленийски, наполовину по-тамульски, – осознав, что все их замыслы теперь открыты загадочной тени, которая все эти месяцы преследовала их по пятам.

ГЛАВА 26

– Поверьте моему слову, ваше величество, – говорил Заласта недоверчивому Сарабиану, – это явление никак нельзя было назвать природным.

– Тебе лучше знать, Заласта, – с сомнением отозвался Сарабиан. – Однако все мои чувства требуют искать прежде всего естественное объяснение – к примеру, облако набежало на солнце.

– Уже вечер, Сарабиан, – напомнила Элана, – солнце давно зашло.

– Да, этот довод некоторым образом ослабляет мое объяснение. Значит, вы все и раньше видели эту тень?

– Почти все, ваше величество, – заверил его Оскайн. – Однажды – на корабле – ее видел даже я, и тогда никакое облако не заслоняло солнце. Думаю, что нам следует довериться суждению наших эленийских друзей. Они и прежде сталкивались с этим необычным явлением.

– Тупица, – пробормотал Спархок.

– Прошу прощения? – мягко отозвался Сарабиан.

– Простите, ваше величество, – извинился Спархок. – Разумеется, я имел в виду не вас. Это наш загадочный гость не слишком умен. Если уж берешься за кем-то шпионить, не стоит возвещать о своем присутствии фанфарами и барабанным боем.

– Он делал это и прежде, Спархок, – напомнил ему Эмбан. – Он являлся нам в Дарсасе, в кабинете архимандрита Монсела.

– Быть может, он просто не подозревает о том, что мы его видим, – предположил Келтэн. – Когда Адус только начал работать на Мартэла, он пытался заниматься соглядатайством – но потом Мартэлу пришлось нанять Крегера.

– Кто такой Адус? – спросил Сарабиан.

– Наш давний знакомый, ваше величество, – ответил Келтэн. – Шпиона из него не вышло, потому что всякий на сто ярдов в округе мог догадаться о его присутствии. Адус не признавал мытья, а потому обладал весьма неповторимым ароматом.

– Неужели это возможно? – обратился Вэнион к Сефрении. – Неужели именно Келтэн мог случайно наткнуться на правильный ответ?

– Вэнион! – возмущенно воскликнул Келтэн.

– Извини, Келтэн. Я совсем не то хотел сказать. Серьезно, Сефрения, может наш гость понятия не иметь о том, что он отбрасывает тень?

– Я полагаю, дорогой, что все возможно.

– Зрительная вонь? – недоверчиво предположил Келтэн.

– Не знаю, можно ли использовать именно это выражение, но… – Сефрения взглянула на Заласту. – Такое возможно?

– Во всяком случае, это многое объясняет, – после минутного размышления ответил он. – Боги – существа примечательные не только глубиной своего понимания, но и своими недостатками. Вполне вероятно, что наш гость и не подозревает о том, как легко мы можем унюхать его присутствие – если мне будет дозволено воспользоваться выражением сэра Келтэна. Он вполне может полагать, что остается незримым для нас и что мы не замечаем его соглядатайства.

Бевьер с сомнением покачал головой.

– Мы ведь говорим об этой тени всякий раз, когда она появляется, – сказал он. – Он слышит нас, так что должен знать, что он себя выдал.

– Совсем не обязательно, Бевьер, – возразил Келтэн. – Адус понятия не имел, что от него несет, как от выгребной ямы, да и не всякий признает за собой подобное качество. Возможно, с этой тенью тот же случай – этакая непримиримая враждебность, что-то вроде дурного запаха изо рта или непристойного поведения за столом.

– Что за чудесная идея! – рассмеялся патриарх Эмбан. – Из одного этого случая мы могли бы вывести целую книгу о божественном этикете.

– Для какой цели, ваша светлость? – осведомился Оскайн.

– Для благороднейшей, ваше превосходительство, – большего постижения Бога. Разве мы не для этого живем на свете?

– Не думаю, Эмбан, чтобы ученый труд о поведении богов за столом внес значительный вклад в познания человечества, – заметил Вэнион. – Можем мы надеяться, что ваше величество облегчит нам доступ во внутренние круги вашего правительства? – обратился он к Сарабиану.

– Облегчу, лорд Вэнион, – ухмыльнулся Сарабиан, – независимо от того, понравится им это или нет. Я помогу вам проникнуть в министерства. После того как я поставлю на место Пондию Субата, я займусь другими министрами – всеми по очереди. Думаю, им пора наконец уяснить, кто здесь главный. – Сарабиан вдруг расхохотался, явно довольный собой. – До чего же хорошо, Элана, что ты решила меня навестить! Ты и твои друзья помогли мне осознать, что все эти годы я сидел на абсолютной власти, и мне никогда не приходило в голову ею воспользоваться. Пожалуй, настало время вытащить ее на свет божий, стряхнуть пыль и немножко ею помахать.

– О боги, – пробормотал Оскайн, и на лице его отразилась смесь огорчения и досады. – Что же это я натворил?

– У нас тут одна закавыка, Стрейджен, – промурлыкал Кааладор по-эленийски. – Наши желтые братцы не больно-то визжат от восторга, что надо, стало быть, плюнуть на всякие там условности.

– Пожалуйста, Кааладор, – сказал Стрейджен, – избавь нас от своих простонародных предисловий. Переходи прямо к делу.

– Так сразу? Это ж супротив естества, Стрейджен.

– Ты так думаешь?

Стрейджен, Телэн и Кааладор встретились в погребе в одном из прибрежных кварталов. Было позднее утро, и местные воры только-только начали свою деятельность.

– Как тебе уже известно, воровское братство в Материоне отягощено кастовыми предрассудками, – продолжал Кааладор. – Воры не разговаривают с мошенниками, нищие со шлюхами – разве что, само собой, по делу, – а гильдия убийц и вовсе отверженные.

– Вот это уж точно супротив естества, – заметил Телэн.

– Сжалься, Телэн, – страдальчески попросил Стрейджен. – Одного из вас с меня вполне достаточно. Двое – это уже чересчур. Почему это убийц так презирают?

– Потому что они нарушают один из основных принципов тамульской культуры, – пояснил Кааладор. – Это ведь наемные убийцы, и они не раскланиваются и не расшаркиваются перед своими жертвами, прежде чем перерезать им горло. Тамульцы просто помешаны на вежливости. Они вовсе не против того, чтобы кто-нибудь резал благородных господ за плату. Им не по душе грубость. – Кааладор покачал головой. – Вот почему тамульских воров так часто ловят и обезглавливают. Им кажется невежливым удирать, когда их застукали.

– Невероятно, – пробормотал Телэн. – Стрейджен, это еще хуже, чем мы думали. Если эти люди не разговаривают друг с другом, мы никогда не узнаем от них ничего полезного.

– Я ведь предупреждал вас, друзья мои, чтобы вы в Материоне не надеялись на слишком многое, – напомнил Кааладор.

– А что, прочие гильдии боятся убийц? – спросил Стрейджен.

– Еще как! – ответил Кааладор.

– Тогда с них и начнем. Как местные воры относятся к императору?

– С трепетом, само собой, и обожанием, которое граничит с откровенным обожествлением.

– Отлично. Свяжись с гильдией убийц. Когда Телэн передаст тебе от меня весточку, пусть головорезы схватят тех, кто возглавляет другие гильдии, и доставят во дворец.

– Чегой-то ты там замышляешь, дружочек?

– Я поговорю с императором и попробую убедить его произнести речь перед нашими Материонскими братьями, – пожал плечами Стрейджен.

– Ты, случаем, не спятил?

– Конечно нет. Тамульцы беспрекословно подчиняются традициям, и одна из традиций состоит в том, что император может на время отменить любую традицию.

– Ты понимаешь, к чему он клонит? – обратился Кааладор к Телэну.

– Я отстал от его мысли на последнем крутом повороте.

– Дай-ка я попробую пересказать твою идею своими словами, – сказал Кааладор светловолосому талесийцу. – Ты намерен нарушить все известные обычаи преступного мира в Материоне, приказав убийцам похитить главарей других гильдий.

– Верно, – кивнул Стрейджен.

– Далее, ты собираешься доставить их всех в императорскую резиденцию, куда вход им категорически запрещен.

– Верно.

– Затем ты хочешь упросить императора произнести речь перед людьми, о существовании которых он даже не должен подозревать.

– Примерно это и было у меня на уме.

– И император должен приказать им презреть освященную веками традицию и начать работать вместе?

– По-твоему, с этим будут какие-то трудности?

– Ну что ты, что ты. Я только хотел убедиться, что правильно понял тебя, вот и все.

– Так значит, все в порядке, старина? – осведомился Стрейджен. – Тогда я пойду поговорю с императором.

***

Сефрения вздохнула.

– Ты несносен, как ребенок, – сказала она. У Саллы глаза полезли на лоб.

– Как ты смеешь? – почти взвизгнул он. Лицо стирикского старейшины побелело.

– Ты забываешься, старейшина Салла, – заметил разъяренному стирику Заласта. – Советник Сефрения говорит от имени Тысячи. Или ты откажешься подчиниться решению Тысячи? И богов, которых она представляет?

– Тысяча заблуждается! – вспыхнул Салла. – Не может быть никаких соглашений между стириками и свиноедами!

– Это решать Тысяче, – твердым, как кремень, голосом сказал Заласта.

– Вспомните, что творят с нами эти эленийские варвары! – воскликнул Салла, задыхаясь от бешенства.

– Ты всю жизнь прожил в стирикском квартале Материона, старейшина Салла, – сказал Заласта. – Ты, наверное, ни разу в жизни и не видел эленийца.

– Я умею читать, Заласта.

– Счастлив это слышать. Впрочем, мы явились сюда не для того, чтобы обсуждать решение Тысячи. Верховная жрица Афраэли известила тебя об этом решении. Нравится оно тебе или нет, а тебе придется его исполнять.

Глаза Саллы наполнились слезами.

– Они убивают нас! – всхлипнул он.

– Для убитого, Салла, ты выглядишь просто великолепно, – заметила Сефрения. – Скажи, это было очень больно?

– Ты знаешь, что я имею в виду, жрица.

– Ах, да, – сказала она, – вечное и утомительное стирикское стремление присвоить себе чужую боль. Кто-то на другом конце земли протыкает ножом стирика, а у тебя идет кровь. Ты сидишь здесь, в Материоне, в роскоши и безопасности, жалеешь себя и втайне мучаешься от зависти, что тебе отказали в праве стать невинной жертвой. Что же, Салла, если тебе так хочется пожертвовать собой, я могу это устроить. – Лепет этого болвана вверг Сефрению в состояние холодной ярости. – Тысяча приняла решение, – жестко сказала она. – Я не обязана объяснять тебе почему, но все же объясню – чтобы ты мог передать это объяснение своей общине. И тебе придется сделать это, Салла. И быть при этом весьма убедительным, иначе мне придется тебя сместить.

– Моя должность пожизненная! – заносчиво заявил он.

– Именно об этом я и говорю, – зловещим тоном пояснила Сефрения.

Салла уставился на нее.

– Ты не посмеешь! – выдохнул он.

– А ты проверь. – Сефрения давно уже мечтала сказать кому-нибудь эту фразу, и теперь обнаружила, что это весьма приятно. – Суть дела вот в чем, Салла, – можешь прервать меня, если я буду говорить слишком быстро для тебя. Эленийцы – варвары, которые ищут повода прикончить всякого стирика, попавшегося им на глаза. Если мы не поможем им в этом кризисе, мы поднесем им искомый повод на бархатной подушечке. Мы поможем им, потому что если мы этого не сделаем, они перебьют всех стириков в Эозии. А ведь мы не хотим, чтобы это случилось, не так ли?

– Но…

– Салла, если я услышу от тебя еще одно «но», я тебя уничтожу. – Сефрения с некоторым изумлением обнаружила, что вести себя по-эленийски очень даже приятно. – Я передала тебе решение Тысячи, а Тысяча говорит от имени богов. Предмет не подлежит обсуждению, так что прекрати ныть и изворачиваться. Ты подчинишься или умрешь. Таков твой выбор, и выбирай побыстрее, потому что я спешу.

Эти слова потрясли даже Заласту. – Твоя богиня жестока, советник Сефрения! – выпалил Салла.

Сефрения ударила его прежде, чем успела подумать, что делает, – ее рука, казалось, двигалась сама по себе. Она воспитывала много поколений пандионцев и знала, как нужно блокировать плечо для удара. У нее вышло гораздо большее, чем обычная оплеуха. Костяшки ее кулака с силой впечатались в подбородок Саллы, и стирик с остекленевшими глазами отлетел назад.

Сефрения начала выговаривать слова смертоносного заклинания, выплетая пальцами соответствующие жесты.

«Я не сделаю этого, Сефрения!» – резко прозвенел в ее мыслях голос Афраэли.

«Знаю, – мысленно ответила Сефрения. – Я просто хочу привлечь его внимание, вот и все».

Осознав, что она делает, Салла задохнулся. Затем он пронзительно завопил и рухнул на колени, бессвязно лопоча и моля о милосердии.

– Ты исполнишь то, что я тебе повелела? – грозно спросила она.

– Да, высокая жрица! Да! Умоляю, не убивай меня!

– Я оборвала заклинание, но не отменила его. В любую минуту я могу его завершить. Твое сердце в моем кулаке, Салла. Помни об этом всякий раз, когда тебе вновь захочется оскорбить мою богиню. А теперь вставай и выполняй то, что тебе приказано. Пойдем, Заласта. Меня уже тошнит от этого нытья.

– Ты стала жестокой, Сефрения, – укоризненно сказал Заласта, когда они вышли на узкие улочки стирикского квартала.

– Я только припугнула его, мой старый друг, – ответила Сефрения. – Афраэль ни за что не стала бы отзываться на это заклинание. – Она осторожно пощупала руку. – Ты случайно не знаешь, Заласта, где бы я могла найти хорошего лекаря? Кажется, я вывихнула запястье.

– Они не слишком впечатляющи, верно? – заметил Улаф, когда он, Тиниен и Кринг шагали по ухоженным лужайкам императорской резиденции, направляясь к эленийскому замку.

– Воистину, – согласился Кринг. – Похоже, они все время думают только о парадах. – Все трое возвращались со встречи с высшим командованием имперской армии. – Да они только для парадов и годятся, – заключил доми. – На них нельзя положиться.

– Придворные в мундирах! – взмахом руки Улаф отмел разом весь генеральный штаб Тамульской империи.

– Согласен, – подхватил Тиниен. – Настоящая военная сила в Тамуле и во всей Империи – это атаны. Правительство решает, а генеральный штаб попросту передает его решения командирам атанов. Я начал сомневаться в надежности имперской армии, еще когда они сказали, что должности в ней наследственные. Не хотел бы я полагаться на них в случае нужды!

– Истинная правда, друг Тиниен, – согласился Кринг. – Их кавалерийский генерал отвел меня в конюшни и показал то, что здесь именуется лошадьми. – Кринга передернуло.

– Что, так плохо? – спросил Улаф.

– Ужасно, друг Улаф! Их лошади не годятся даже для пахоты! Никогда бы не поверил, что коня можно так раскормить. Все, что быстрее шага, попросту прикончит бедную скотинку.

– Стало быть, в этом мы сходимся? – спросил Тиниен. – Имперская армия абсолютно бесполезна для нас?

– По-моему, Тиниен, ты им льстишь, – отозвался Улаф.

– Нам нужно составлять доклад с большой осторожностью, – пояснил альсионский рыцарь. – Мы ведь не хотим оскорбить императора. Как насчет «недостаточной подготовки»?

– Уж это точно, – согласился Кринг.

– «Незнание современной тактики и стратегии»?

– Не спорю, – проворчал Улаф.

– «Плохое снаряжение»?

– Это не совсем так, друг Тиниен, – покачал головой Кринг. – У них очень хорошее снаряжение. Это лучшее оружие двенадцатого века, которое я когда-либо видел.

– Ладно, – рассмеялся Тиниен, – тогда – «устаревшее вооружение»?

– С этим я могу согласиться, – уступил доми.

– Ты, конечно, не станешь употреблять слов «разжиревшие, ленивые, никуда не годные болваны»? – осведомился Улаф.

– Это было бы слегка недипломатично, Улаф?

– Зато верно, – мрачно заметил генидианец.

Пондия Субат источал неодобрение. Эмбан и Вэнион отчетливо ощущали это, хотя лицо и манеры первого министра оставались дипломатично бесстрастными. Император Сарабиан, как и обещал, поговорил по душам со своим первым министром, и теперь Пондия Субат готов был лезть из кожи, только бы показать свою готовность к совместным действиям и скрыть свои истинные чувства.

– Подробности весьма обыкновенны, лорды, – неодобрительным тоном говорил он, – но, впрочем, подробности ежедневной деятельности правительства неизбежно будут таковы, не так ли?

– Разумеется, Пондия, – пожал плечами Эмбан, – тем не менее, согласись, эти обыденные подробности, сведенные вместе, выражают совокупную картину образа правления. Из того, что я видел сегодня утром, я уже могу сделать некоторые выводы.

– Вот как? – голос Субата прозвучал совершенно бесстрастно.

– Судя по всему, главенствующий принцип здешнего правительства – защита императора, – продолжал Эмбан. – Мне знаком такой принцип, поскольку он совпадает с тем, который управляет нашим мышлением в Чиреллосе. Церковное правительство существует почти исключительно для того, чтобы защищать архипрелата.

– Возможно, и так, ваша светлость, но вы должны признать, что существуют определенные различия.

– О да, конечно, но то, что император Сарабиан не так могуществен, как архипрелат Долмант, не так уж существенно изменяет основную картину. – Глаза Субата слегка расширились, но он тотчас овладел собой. – Я понимаю, что подобная идея чужда тебе, Пондия, – вкрадчиво продолжал Эмбан, – однако архипрелат говорит от имени Бога, и это делает его могущественнейшим человеком на земле. Конечно, это чисто эленийский взгляд на вещи, и вполне вероятно, что он имеет очень мало общего с реальностью. Тем не менее, пока мы все верим в это – это правда. Именно этим и занято наше церковное правительство. Мы прилагаем изрядную долю усилий к обеспечению того, чтобы все эленийцы продолжали искренне считать Долманта голосом Бога. Покуда эленийцы верят в это, архипрелатству ничто не грозит. – Толстяк священник ненадолго задумался. – Если ты не против выслушать одно мое наблюдение, Пондия Субат, я сказал бы, что ваша главная проблема в Материоне коренится в том факте, что у вас, тамульцев, светский склад ума. Ваша церковь имеет весьма незначительное влияние, быть может, потому, что вы не можете приучить себя к мысли, что какая-то власть может быть равной императорской или даже выше ее. Вы изъяли элемент веры из своего национального характера. Сам по себе скептицизм не так уж плох, но он склонен выходить из повиновения. Стоит вам скептически отнестись к своему богу – или богам – как скептицизм перехлестывает через край, и люди начинают подвергать сомнению другие вещи – как, например, правоту правительства, мудрость императора, справедливость налоговой системы и тому подобное. Иными словами, император должен быть обожествлен, и тогда церковь и государство станут единым целым. – Эмбан хохотнул с некоторым самоуничижением. – Прости, Пондия Субат. Я вовсе не хотел читать проповеди. Боюсь, это издержки моего ремесла. Суть в том, что и тамульцы, и эленийцы совершили одну ошибку. Вы не сделали своего императора богом, а мы не сделали нашего архипрелата императором. И мы, и вы обманули людей, поставив над ними неполную власть. Они все-таки заслужили лучшего. Однако я вижу, что у тебя много дел, а желудок настойчиво напоминает мне, что уже время обеда. Мы еще поговорим с тобой – и очень скоро. Пойдем, лорд Вэнион?

– Эмбан, ты что же, и вправду считаешь так, как только что наговорил? – шепотом спросил Вэнион, когда два эленийца покинули министерство.

– Пожалуй, что нет, – пожал плечами Эмбан, – но надо же нам как-то расширить трещину в каменной скорлупе, которая окружает мозг Субата. Я уверен, что предложение императора снести его голову с плеч слегка открыло глаза Субату, но покуда он не начнет думать, вместо того чтобы трусить по протоптанным дорожкам своих предвзятых мнений, нам не будет от него никакого прока. Несмотря на его неприязнь к нам, он все же остается самым важным человеком в правительстве, и я предпочел бы, чтобы он был на нашей стороне. А теперь, Вэнион, не могли бы мы отвлечься от этой темы? Я решительно проголодался.

– Все-таки он должен быть синий, – говорила Даная. Держа на руках Мурр, она сидела на коленях у императора Сарабиана и смотрела ему в глаза.

– Для эленийца – несомненно, но… – В голосе императора звучало сомнение.

– Верно, – согласилась она. – К цвету кожи тамульца больше подойдет…

– Только не красный. Скорее уж алый, быть может даже…

– Нет. Коричневый слишком темный. Это же бал, а не…

– Мы не одеваемся в темное на похоронах. Мы носим…

– В самом деле? Как интересно. Почему вы…

– Это считается оскорбительным для…

– Мертвым все равно, Сарабиан. Они уже принадлежат другому миру.

– Можешь ты понять, о чем они говорят? – спросила Элана у Спархока.

– Более или менее. Они думают об одном и том же, так что им нет нужды договаривать фразы. Император Сарабиан радостно рассмеялся.

– Ваше королевское высочество, – сказал он девочке, сидевшей у него на коленях, – вы самый лучший собеседник из всех, кого я знаю.

– Благодарю, ваше императорское величество, – ответила она. – Вы тоже, знаете ли, неплохи.

– Даная! – резко сказала Элана.

– Да ладно, мама. Мы с Сарабианом уже привыкли друг к другу.

– Могу ли я надеяться… – задумчиво начал Сарабиан.

– Боюсь, что нет, ваше величество, – ответила Даная. – Не хочу показаться непочтительной, но наследный принц для меня слишком молод. Когда жена старше мужа, люди неизбежно начинают сплетничать. Он, конечно, очень славный малыш, но я уже решила, за кого я…

– Уже? В таком-то нежном возрасте?

– Это помогает избежать недоразумений в будущем. Когда девушки достигают брачного возраста, они обычно глупеют. Лучше уж решить все заранее, когда еще можешь соображать, – верно, мама? – Элана покраснела до кончиков ушей. – Моя мама начала готовить западню для отца, когда была примерно моих лет, – пояснила Даная тамульскому императору.

– Это правда, Элана? – спросил Сарабиан.

– В общем, да, но не стоит говорить об этом вслух.

– Он же был совсем не против попасть в западню, мама, – сказала Даная. – Во всяком случае, после того, как привык к этой мысли. В конце концов, они оказались замечательными родителями – если не считать того, что мама время от времени вспоминает о своем титуле.

– Довольно, принцесса Даная, – официальным тоном предостерегла Элана.

– Теперь понимаешь, о чем я говорю? – усмехнулась Даная императору.

– Ваша дочь будет замечательно одаренной королевой, – поздравил Сарабиан Спархока и Элану. – Элении повезло, что на ее троне подряд будут править две такие женщины. Проблемой наследственной власти всегда были и остаются плачевные проявления бездарности. Сильного короля или императора почти неизбежно сменяет бессильное ничтожество.

– Какова процедура наследования здесь, в Империи? – спросила Элана. – Насколько я помню, у тебя девять жен. Наследным принцем становится первенец независимо от того, к какой расе принадлежит его мать?

– Разумеется, нет. Трон переходит старшему сыну старшей жены, а она всегда тамулка, потому что первый брак наследный принц заключает с тамульской принцессой. Меня самого женили в возрасте двух лет. С остальными женами я сочетался браком сразу после коронации. У нас была общая свадьба – восемь невест и один жених. Это помогает избежать ревности и споров о рангах. На следующее утро я был совершенно без сил.

– Ты хочешь сказать, что…

– Ну да. Таков закон. Это еще один способ избежать упомянутых мной недоразумений. И со всем этим нужно было управиться до восхода солнца.

– Как же они решили, кто будет первой? – с неподдельным интересом спросила Элана.

– Понятия не имею. Может быть, бросали кости. По обе стороны длинного коридора было по четыре спальни. Я должен был пройти по этому бесконечному коридору и нанести визит каждой своей невесте. Именно эта процедура прикончила моего деда. Он вступил на трон не в самом юном возрасте и попросту не выдержал такого напряжения.

– Не могли бы мы переменить тему? – осведомился Спархок.

– Ханжа, – поддела его Элана.

– Интересно, – задумчиво сказала Даная, – Долмант разрешит мне иметь нескольких мужей?

– Даже и не думай, – очень твердо сказал ей Спархок.

Пришли остальные, и все расселись вокруг большого стола, на котором был накрыт обед из блюд, по большей части экзотических.

– Как вы нашли Субата, ваша светлость? – спросил Сарабиан у патриарха Укеры.

– Мы пошли прямиком в его кабинет, ваше величество, и он оказался там.

– Эмбан! – укорила Сефрения толстяка церковника, который с подозрением рассматривал непонятное мясное блюдо.

– Прошу прощения, ваше величество, – извинился Эмбан. – Ваш первый министр, похоже, до сих пор не избавился от своей предвзятости.

– А, так вы это заметили, – сухо сказал Сарабиан.

– Еще как заметили, ваше величество, – отозвался Вэнион. – Впрочем, его светлость слегка перевернул мысли Субата с ног на голову. Он объявил, что мир нуждается в императоре-боге либо архипрелате-монархе. В нынешнем виде обе эти должности выглядят слегка незавершенно.

– Сделать меня богом? Меня? Что за чушь, Эмбан! Мне довольно проблем с одним правительством. Не хватало только связаться со жречеством.

– Я говорил это не всерьез, ваше величество, – пояснил Эмбан. – Мне просто хотелось немного его встряхнуть. Ваш разговор открыл ему глаза, не мешало бы сделать то же самое и с его мозгами.

– Что у тебя с рукой? – спросил Вэнион у своей возлюбленной. Сефрения как раз завернула рукав, обнажив перебинтованное запястье.

– Я слегка повредила ее, – ответила она.

– О тупую стирикскую голову, – хихикнул Заласта.

– Сефрения! – Вэнион потрясенно воззрился на нее.

– Я применила свое пандионское обучение, дорогой, – улыбнулась она. – Жаль, никто не сказал мне, что при ударе нужно блокировать запястье.

– Ты и вправду ударила кого-то? – Келтэн явно не верил собственным ушам.

– Именно так, сэр Келтэн, – ухмыляясь, заверил Заласта. – От ее удара он пролетел половину комнаты. Она также угрожала убить его и зашла так далеко, что начала произносить смертоносное заклинание. После этого он стал на редкость сговорчив.

Все, как один, недоверчиво уставились на маленькую стирикскую женщину.

– О, прекратите, – сказала она и негромко рассмеялась. – Впрочем, это было очень весело. Мне никогда прежде не приходилось никого запугивать. Весьма приятное занятие, не правда ли?

– Нам нравится, – ухмыльнулся Улаф.

– Стирики всемерно помогут нам, – заключила Сефрения.

– Что скажете об армии? – обратился Эмбан к Тиниену.

– Не думаю, ваша светлость, что нам следует много от них ожидать, – осторожно ответил Тиниен, косясь на императора. – Это главным образом церемониальные войска.

– Они происходят из лучших семей, сэр рыцарь, – вступился Сарабиан за своих офицеров.

– В этом-то и трудность, ваше величество, – в этом и в том, что им никогда не приходилось участвовать в настоящих сражениях. Так или иначе мы будем зависеть от атанов, так что имперская армия нам и не понадобится. – Он взглянул на Энгессу. – Каково состояние местного гарнизона, атан Энгесса?

– Они слегка размякли, Тиниен-рыцарь. Сегодня утром я взял их на пробежку, и через двадцать миль они начали проявлять признаки слабости. Я отдал кое-какие приказы. К концу недели они будут в форме.

– Это кстати, – одобрил Вэнион.

– Дворцовой прислуге, лорд Вэнион, присущи все обычные для слуг пороки, – сказал Халэд. – Они обожают посплетничать. У Алиэн, однако, дела идут лучше, чем у меня, – наверное, потому, что она красивее.

– Спасибо, – пробормотала девушка, опуская длинные ресницы.

– Это не слишком лестное сравнение, Алиэн, – сказал ей Телэн. – Мой брат отнюдь не красавец, да и все наше семейство красотой не блещет. Наши лица сотворены для повседневного использования, а не для того, чтобы ими выхваляться.

– Полагаю, что к концу недели мы достаточно войдем к ним в доверие, чтобы начать выведывание секретов, – задумчиво добавил Халэд.

– Вы, эленийцы, потрясающий народ, – восхищенно проговорил Сарабиан. – У вас просто врожденный талант к интригам.

– Просто перед вами, ваше величество, весьма избранная компания, – пояснила Элана. – Мы еще в Чиреллосе знали, что главным нашим делом здесь будет сбор ценных сведений, а потому подобрали людей, которые искушены в этом занятии.

– В университете, на факультете современной истории, я наткнулся на одного ученого, – перешел к своему докладу Бевьер. – Большинство тех, кто трудится на факультете, уже создали себе прочные репутации на изучении того или иного события из недавнего прошлого. Привычка почивать на лаврах – один из главных недостатков ученой братии. Они способны целыми десятилетиями держаться на плаву за счет одной-единственной монографии. Как бы то ни было, ученый, о котором я упомянул, из молодых и голодных. Он создал теорию и теперь вовсю погоняет этого своего любимого конька. Он абсолютно убежден, что все нынешние беспорядки арджунского происхождения – быть может, потому, что больше никто на факультете не разрабатывал еще эту тему. Он убежден также, что за всем этим заговором стоит Скарпа.

– Кто такой Скарпа? – спросил Келтэн.

– Заласта рассказывал нам о нем, – напомнил ему Улаф. – В Арджуне он то же самое, что Сабр в Астеле и Геррих в Ламорканде.

– Ах да, теперь вспомнил.

– Как бы то ни было, – продолжал Бевьер, – наш ученый собрал множество подтверждений своей теории, правда, среди них есть и весьма шаткие. Он готов говорить об этом часами со всяким, кто пожелает его слушать.

– Еще кто-нибудь в университете занимается этой темой? – спросил Эмбан.

– Не слишком охотно, ваша светлость. Никто не хочет рисковать своей репутацией, пойдя по неверному пути. Ученая братия скромно предпочитает занять выжидательную позицию. Мой молодой приятель еще не успел заработать себе весомую репутацию, а потому всегда готов рискнуть.

– Займись им, Бевьер, – решил Вэнион. – Даже неверные заключения помогут нам сузить пределы поиска.

– И я того же мнения, лорд Вэнион.

– Могу ли я положиться на ваше величество? – обратился Стрейджен к императору.

– Для чего же еще существует хозяин дома? – ухмыльнулся Сарабиан. – Полагайся, сколько твоей душе угодно.

– Надеюсь, вам известно, что в Материоне есть преступники?

– Ты имеешь в виду – еще кто-то, кроме моих министров?

Стрейджен расхохотался.

– Очко в вашу пользу, ваше величество, – сказал он. – В каждом большом городе мира существует еще один, потайной город. Это – сообщество воров, карманников, взломщиков, нищих, шлюх, мошенников и убийц. Они добывают свой ненадежный заработок из карманов и кошельков почтенного общества.

– Разумеется, мы знаем, что такие люди существуют, – сказал Сарабиан. – Для чего же еще у нас есть полиция и тюрьмы?

– Да, ваше величество, в жизни преступников встречаются свои мелкие неудобства. Однако не всем известно, что преступники во всем мире до определенной степени связаны друг с другом и действуют сообща.

– Продолжай.

– У меня в прошлом были кое-какие встречи с такими людьми, ваше величество, – продолжал Стрейджен, тщательно выбирая слова. – Они могут быть весьма полезными. Почти ни одно происшествие в городе не ускользнет от глаз преступников. Если дать им понять, что вас не интересует их обычная деятельность, они охотно продадут вам все сведения, которые им удалось собрать.

– Стало быть, деловое соглашение? – Совершенно верно. Что-то вроде скупки краденого. Это, конечно, не слишком честное занятие, но ведь многие зарабатывают им на жизнь.

– Разумеется.

– Пойдем дальше. Этот дух сотрудничества, о котором я уже говорил, здесь, в Материоне, отсутствует. Отчего-то у тамульцев не выходит действовать сообща. Преступники одной профессии цепко держатся друг за друга. Они даже создали гильдии, и одна гильдия относится к другим с презрением и недоверием. Если мы хотим использовать этих людей, нам придется сломать эти стены.

– Весьма здраво, милорд. Стрейджен вздохнул полегче.

– Я сделал кое-какие приготовления, ваше величество, – сказал он. – Главари различных преступных гильдий скоро появятся здесь. Они в высшей степени почтительно относятся к вашему величеству и подчинятся каждому вашему слову. – Стрейджен помолчал. – Если, конечно, вы не велите им начать честную жизнь.

– Само собой. Нельзя же требовать от человека, чтобы он отказался от своего ремесла.

– Именно. Однако, ваше величество, вы можете приказать им забыть о кастовых предрассудках и начать разговаривать друг с другом. Если мы будем их использовать, они должны по собственной воле передавать все сведения одному человеку. Если бы нам пришлось получать ее у каждого главаря по отдельности, самые свежие новости давно бы выдохлись, не дойдя до наших рук.

– Понимаю. Теперь, милорд Стрейджен, поправь меня, если я ошибусь. Ты хочешь, чтобы я организовал преступников Материона, дабы им легче было обчищать кошельки и карманы честных граждан, – в обмен на некие важные сведения, которые они могут услышать на улицах, а могут и не услышать. Я тебя правильно понял?

Стрейджен моргнул.

– Я боялся, что ваше величество именно так посмотрит на мое предложение, – сказал он.

– Тебе не стоило бояться, милорд Стрейджен. Я буду счастлив поболтать по душам с этими верноподданными головорезами. Тяжесть нынешнего кризиса превышает мое естественное отвращение к общению с жуликами и мошенниками. А что, милорд, ты – хороший вор?

– Думаю, что я недооценил ваше величество, – вздохнул Стрейджен. – Да, я действительно хороший вор. Мне не хотелось бы показаться нескромным, но я, наверное, лучший вор в мире.

– И как идут твои дела?

– В последнее время не слишком хорошо, император Сарабиан. Неспокойные времена не способствуют успеху в делах. Честные люди становятся нервными и слишком беспокоятся о своих драгоценностях. Да, кстати, ваше величество. Преступники, перед которыми вам предстоит держать речь, будут в масках. Они весьма уважают вас, но все же предпочитают, чтобы вы не знали их в лицо.

– Думаю, это я могу понять. Я уже предвкушаю беседу с твоими друзьями, Стрейджен. Мы усядемся рядком и мирно потолкуем о том, как лучше обвести вокруг пальца власти.

– Это не самая лучшая идея, ваше величество, – сказал Телэн. – Никогда не позволяйте вору подходить к вам ближе чем на десять футов. – Он поднял руку и показал Сарабиану усыпанный драгоценными камнями браслет.

Ошеломленный император глянул на свое запястье, где только что красовался этот самый браслет.

– Это только для примера, ваше величество, – ухмыльнулся Телэн. – Я и не собирался оставлять его себе.

– Отдай и все остальное, Телэн, – велел Стрейджен мальчику. Телэн вздохнул.

– Ты слишком зоркий, Стрейджен. – Он запустил руку под камзол и извлек оттуда пригоршню драгоценных безделушек. – Когда собираешься говорить с ворами, ваше величество, лучше вообще не иметь при себе никаких драгоценностей.

– Ты настоящий мастер, Телэн, – похвалил мальчика Сарабиан.

– Ловкость рук, и ничего более, – пожал плечами Телэн.

– Обожаю эленийцев, – сказал Сарабиан. – Тамульцы народ скучный и однообразный, а вот с вами не соскучишься. – Он лукаво улыбнулся Мелидире. – Какие поразительные открытия приготовили для меня вы, баронесса?

– Увы, ваше величество, ничего поразительного, – улыбнулась она. – Виляние бедрами в дворцовых коридорах принесло мне несколько вполне ожидаемых предложений – и множество щипков. Тамульцы, кажется, обожают щипаться еще больше, чем эленийцы. Впрочем, я стараюсь держаться спиной к стене. Один-два шутливых щипка – не страшно, но вот синяки сходят очень долго.

Затем все взглянули на Берита. Молодой пандионец залился краской.

– Мне совсем не о чем сообщить, мои лорды и леди, – пробормотал он.

– Берит, – мягко сказала Элана, – ты же знаешь, что врать нехорошо.

– Но мне и в самом деле не о чем сообщать, ваше величество, – слабо возразил он. – Я уверен, что это было недоразумение – быть может, из-за того, что я неважно говорю по-тамульски.

– Что же случилось, мой юный друг? – спросил Сарабиан.

– Ну… это была ваша супруга, ваше величество, императрица Элисун – та самая, в… м-м… необычном наряде.

– Да, я знаком с ней.

– Ну вот, ваше величество, она подошла ко мне в коридоре и сказала, что у меня усталый вид, – наверное, потому, что я закрыл глаза.

– Зачем же ты закрывал глаза?

– Э-э… ее наряд, понимаете, ваше величество. Я подумал, что невежливо было бы глазеть на нее.

– В случае с Элисун куда невежливее не смотреть на нее. Она очень гордится своими статями и любит, чтобы и другие любовались ими. Берит покраснел еще гуще.

– Одним словом, – продолжал он с запинкой, – она сказала, что у меня усталый вид, а в ее покоях есть очень удобная кровать, и я мог бы там отдохнуть.

Келтэн уставился на молодого рыцаря с откровенной завистью.

– Что же ты ответил? – спросил он, затаив дыхание.

– Ну, я, конечно, поблагодарил ее и сказал, что мне не хочется спать.

Келтэн уронил лицо в ладони и застонал от отчаяния.

– Ну-ну, – добродушно сказал Улаф, утешающе похлопывая его по спине.

Назад: ГЛАВА 20

Дальше: ГЛАВА 27