ТРИНАДЦАТАЯ ГЛАВА
Они бросили его на утоптанный берег ручья, на какое-то мгновение он не понимал, что происходит, и только тогда, когда Чи скрестив ноги уселся перед ним, все понял: лицо Чи было маской, за которой жил кто-то другой, чужой.
Значит Чи умер, как и Брон. Многие из товарищей этих людей тоже погибли, некоторые ранены, и он один должен заплатить за все. Нормальная логика, которую он понимал. И совершенно непонятно то, что они, судя по всему, ничего не собирались с ним делать, эти кел и эти люди, которые должны были разорвать его на части хотя бы за тех троих, которые остались лежать на склоне холма.
Зато понятно, почему Чи глядит на него так, как сейчас, холодно и отчужденно — потому что это совсем не Чи. Он среди людей, которые скармливают своих врагов волкам.
Моргейн, его мысли опять побежали по знакомой дорожке. Слава Небесам, она цела, сбежала от них. Она ускакала, сохранила все свое оружие, и в безопасности.
Значит она где-то в холмах, может быть неподалеку. Только Небеса знают, но ручеек, который скрыл его следы, мог скрыть и ее — только она уехала в противоположном направлении, решил он: там Дорога, поэтому враги вряд ли даже подумают о том, чтобы искать ее там, будут искать здесь, и, конечно, ничего не найдут.
Она поскачет на север и на восток, туда, куда ведет Дорога, и, быть может, думает найти его, срезав путь; но надежды почти нет. Не исключено, что она сможет перехватить их около самих Ворот… возможно, но лучше об этом не думать: она не сможет бросить его и попадет в засаду.
Если только… О Боже, если только она не ранена и у нее не будет другого выхода.
И вряд ли он сумеет узнать правду у тех, кто будет допрашивать его.
— Почему вы здесь? — спросил Чи, как если бы у него в голове был список вопросов, на которые он собирался получить ответ. — Откуда пришли? Куда идете?
Они даже не связали его. Тем не менее оказалось, что достаточно трудно поднять голову, вырваться из болота, в котором оказался его рассудок, и увидеть Чи через то, что бегало в глазах и затмевало зрение.
— У нее есть право быть здесь, — сказал он: с одной стороны это правда, а с другой может устрашить всех этих кел.
— Ты человек, настоящий?
Вейни кивнул и пошевелился, что-то полилось вниз по щеке. Он неловко подтащил под себя руки, и, под тяжестью кольчуги и кожи, ощутил рядом с сердцем давление маленького ящичка. Они не нашли его. Он взмолился Небесам, прося их не дать им найти его, хотя все остальное оружие у него отняли, от клинка чести до ножа в сапоге. И эрхендимский меч, который лежал на коленях у Чи, он тоже хорошо помнил.
— Она кел?
Его так часто спрашивали об этом, что он, кивнув, солгал прежде, чем осознал это. — Да.
— Ты ее любовник?
Он не поверил своим ушам, услышав вопрос, и в нем поднялась злость. Усилием воли он сдержал ее, вовремя вспомнив, насколько опасно поддаваться ей. И этот фальшивый Чи не имеет доступа в сознание настоящего Чи — иначе не стал бы спрашивать. — Нет, — ответил он. — Я ее слуга.
— Кто дал ей такое оружие?
— Создатели. Давно умерли. В моем родном мире. — Руки дрожали под ним. Холод лился от земли и от ран. Возможно и страх. Слишком много причин. — Очень давно, — начал он, глубоко вздохнув из-за боли в животе, — что-то случилось с воротами. И это не прекращается, до сего дня, говорит она. Меч сделан для борьбы с ним. Для борьбы…
— Поднеси эту штуку к Воротам, Человек, и умрешь, очень быстро.
Он побоялся согласиться. Но они, похоже, и без того все знали — даже расстояние он ворот, на котором слишком рискованно использовать меч. Значит Моргейн грозит настоящая опасность.
— Что она ищет в Манте?
Дрожь уже достигла плеч и охватила все внутри, боль была везде, но гордость не позволяла показать это врагу и его голос не дрогнет.
— Что она ищет в Манте?
— То, что она хотела найти в Морунде, — сказал он, — совет.
Чи? мысленно спросил он, глядя в знакомое лицо. Чи? От тебе что-то осталось? Ты помнишь, парень? В тебе еще есть что-то человеческое?
— Что за совет?
— Вы все ничего не понимаете. Чи знает. — Он попытался усесться поудобнее, подтянув себя немного вверх, чтобы облегчить боль в бедре, по которому они ударили, и в сухожилии, которое они порезали. Он стиснул зубы и уселся, рискуя, что кто-нибудь сзади размозжит ему череп, и обнаружил, что нет такой части тела, по которой они бы не ударили древками копий. По лицу бежала кровь, темная лужица уже собралась под ним, и он вытер грязной рукой порез на лбу. — Миссия миледи здесь — ты очень хорошо знаешь ее.
— Смерть, — сказал Чи, — смерть и только смерть — для всех кел.
— Тебе это не повредит…
— Смерть.
Все. Суть дела. Никакого мира быть не может, как только эти кел-лорды узнали цель Моргейн. Вейни мрачно посмотрел на Чи и не сказал ничего.
— Куда отправилась твоя леди?
— В Мант.
— Нет, — спокойно сказал Чи. — Не сомневаюсь, что нет. Я помню, друг. Я помню ночь в лагере Арундена — ты и она, вместе — а ты помнишь это?
Он помнил. Этот фальшивый Чи знал слишком много; быть может все.
— Я скорее готов себе представить, — издевательски сказал Чи, — что твоя леди где-то неподалеку, в этих холмах. И я думаю, что она пыталась предупредить тебя — но не смогла до тебя тянуться. А теперь она пойдет вслед за нами, куда бы мы не пошли. А если мы будем настолько глупы и убьем тебя, она скорее всего немедленно появится — и будет мстить. Не так ли?
— Не знаю, — ответил Вейни. — Она могла ускакать в Мант.
— Нет, не думаю, — уверенно сказал Чи. — Она здесь и ждет темноты.
Вейни ничего не ответил. Он напряг мышцы, проверяя, сможет ли он вскочить на ноги, если решит сломать Чи горло. Если убить этого человека, то можно сохранить немного знания от попадания в руки кел.
И тогда, по меньшей мере, этой бандой будет командовать какой-нибудь другой кел, не такой опасный.
— Я думаю, — продолжал Чи, — что она придет сюда, хотя бы для того, чтобы узнать, жив ли ты. Скрытно, даже ползком. И, возможно, ради тебя она может решиться на переговоры.
— Освободи меня, — сказал Вейни. — Я найду ее и передам любое послание, какое ты захочешь. И вернусь к тебе с ответом.
Все вокруг засмеялись.
— Я из Карша, — сказал Вейни, — а мы никогда не нарушаем своих клятв.
Чи долго удивленно смотрел на него и молчал, изредка мигая, как если бы хотел проникнуть вглубь мыслей того, кто не был кел и кого он не понимал. Смех прекратился сам собой.
— Чи? — спросил Вейни, еще спокойнее, собираясь перед рывком.
— Возможно так оно и есть, — прищурившись сказал Чи. — Я бы не сказал, что нет. Но кто может поручиться, что ты вернешься? Никто. А она обязательно придет за тобой. Для этого ты должен только позвать ее — и ты сделаешь это, хочешь ты того или…
Он прыгнул, поскользнувшись на грязной земле, к горлу Чи, и все задвигалось: люди, стоявшие вокруг, набросились на него, а Чи, закричав и отбив первый удар, отпрыгнул назад. Тогда он схватил Чи за одежду и ударил по шее, намериваясь сломать ее, но в него вцепилось множество рук, удары потеряли силу, на него нахлынула волна из тел и прижала к камню.
Еще больше ударов. Он защищался как мог, часть ударов приняла на себя броня. Он надеялся, что успел сломать шею Чи и спас их от множества неприятностей, которые Чи мог им причинить — но, увы, надежда была слабой, и совсем умерла, когда чья-то рука схватила его за волосы и вздернула вверх и он увидел Чи, смотревшего на него сверху, с камня, и улыбавшегося перекошенной кровавой улыбкой.
— …или не хочешь, — закончил фразу Чи.
— Она не дура.
— и она узнает, что ты у нас. Если она появится, то ей придется подумать об этом. Не так ли?
— Она не дура.
— Дурак может убить заложника. Подумай об этом.
Он еще раз рванулся к Чи, пока они не ждали этого. Но и на этот раз ничего не получилось. Они бросили его на землю, и держали до тех пор, пока не расстегнули все пряжки и ремни, а когда он попытался бороться захлестнули горло ремнем, сжали и он потерял сознание.
Человек с неукротимым характером, подумал Чи, пробуя языком рану на губе: с идиотским характером, который начинает сражаться, как только освободит руку или ногу. И этот человек держал в руках меч-ворота. И уничтожил половину его телохранителей-кел и большую часть людей.
В сознании внезапно всплыло воспоминание — цепь на ноге, и этот дикий человек нападает на волков, наклоняясь с седла белой лошади и орудуя своим мечом, чем-то похожий на ангела мщения, кровавого ангела мщения в сумерках мира.
Тот же самый человек, похожий на первого советника могущественной королевы, стоит, склонив голову перед гневом своей госпожи — и защищает его спокойными словами, спокойный взгляд из-под бровей…
Они продолжали бить его, наконец обнаружив, что единственный способ сладить с ним — заставить потерять сознание. — Не убивать! — крикнул Чи, спрыгнул с камня на грязную землю и подошел к лежащему телу, чтобы поближе осмотреть его.
Они раздели его — мужчина с очень бледной кожей, но загорелым лицом и руками, проживший всю жизнь в броне. Сама броня лежала рядом, на берегу ручья — броня лежала на берегу реки, и тот же самый человек предлагал ему лекарства и поддержку…
— Милорд, — сказал кто-то рядом и задал вопрос. Чи мигнул, голова кружилась, он чувствовал странное отчуждение от того что делал, как если бы был только зрителем, не участником.
— Делай что хочешь, — прошептал он, отвечая на вопрос о пленнике; он не осмелился сосредоточиться на этом. Он помнил его гнев. И Джестрина-Брона, мертвого. И своих людей, исчезавших в хаосе ворот.
Эта женщина, он хотел, чтобы она стала его союзником. Этот меч — в Манте нет ничего, что могло бы встать против него. Меч, женщина со своими талантами — и он, со своим ценным заложником. Это — фантастическая мысль, кружившая голову — власть над Мантом, настоящая возможность для осуществления своих самых сокровенных целей.
Он вернулся к камню и уселся, правой рукой ощутив выветренную поверхность. Его люди что-то громко говорили, он недовольно посмотрел туда. — Оставьте его в покое, — сказал он человеку, который крутился рядом. — Он не успокоится до Манта, если вы будете продолжать так, тогда что за заложник у нас будет против силы ворот? Сумерки. Скоро сумерки.
Такое ощущение, как будто сила ворот, перенесшая его в это тело, начала исчезать. В отдалении зазвучали голоса. Он видел, как они поволокли пленника к одному из двух высоких деревьев, торчавших из кустов рядом с ручьем, увидел, как он ударил ногой одного из его людей и в ответ получил такой же удар.
— Упрямый мужик, — прошептал он с болью, жалея его, и это мог быть Джестрин, и мог быть Брон, и в душе поднялась злость, что человек, которому он доверял, не сделал ничего, чтобы помешать злу, которое упало на него.
Или это просто бессмысленная меланхолия. Иногда новый Измененный начинает беспричинно плакать или злиться, иногда в нем кипит возмущение на самого себя. Рассеянные воспоминания предыдущего владельца пытаются найти место в новом сознании, уничтожившим его.
Он уже сражался в такой битве, хладнокровно и спокойно. Он знал, что происходит с ним, знал, как справиться с воспоминаниями, которые пытались реорганизоваться и захватить власть, потому что сердце билось как сумасшедшее, пот заливал все тело, и он видел волков, которые прыгали на ап Кантори, как демоны из тьмы, и слышал, как кости потрескивают, а волки перекликаются между собой, но, не обращая на это внимания, встал и пошел по утоптанной траве к тому дереву, к которому его люди наконец-то привязали пленника.
— Чи, — сказал Вейни и посмотрел на него через кровь и грязь, залепившие лицо. Опять шевельнулись воспоминания о береге реки и доброте. Больно. Он призвал другие воспоминания об этом человеке: еще доброта, подарки, защита от леди, и — убийство, лицо Брона. — Чи. Садись. Давай поговорим. Я расскажу тебе все, что ты хочешь узнать.
Страх. В сердце заполз страх. Ловушка, конечно ловушка. — Ага, — грубо сказал он и тяжело уселся, скрестив руки на коленях. — Что ты хочешь сказать мне? Что ты можешь сказать мне? Или продать.
— Что ты хочешь узнать?
— Я знаю — ты хочешь предложить мне ненадежное покровительство леди, не так ли? А я перешел на сторону Гаулта, друг. Вот что вы оставили мне. И поступил умно, очень умно. И за это должен поблагодарить вас, обоих.
— Но Чи—
— Я пошел к нему добровольно. И теперь мы действуем вместе, сражаемся вместе. А что я был должен делать, по-твоему: ждать, пока бы ты не поступил со мной как с Броном? И ваши враги меня хорошо приняли.
Вейни вздрогнул. Но продолжал. — Чи, — сказал он, — Чи…, — как будто говорил с ребенком.
— Я пошлю тебя в Ад, Вейни. Туда, куда ты послал Брона.
Вейни с ужасом поглядел на него.
— Я хочу только этого. Лучше быть волком, чем оленем. Вот чему ты научил меня, друг. Мальчик повзрослел, мальчика больше не обмануть, мальчик знает, что ты лгал ему и презирал его. Не обращай внимание на лицо, друг: я намного старше, чем тот мальчик, которому ты лгал.
— Я никогда не лгал тебе, Чи. Клянусь своей душой.
Ради Бога, сражайся с ним, Чи. Разве ты не хотел именно этого сражения?
Чи вытащил из ножен нож, и, схватив Вейни за косу, запрокинул голову назад и держал так какое-то время, пока тот не начал тяжело дышать и мышцы шеи не ослабели. Глаза человека были закрыты: он больше не сражался, только инстинктивно старался выжить.
— Что, разучился говорить? Давай, советуй еще! Или ты уже подох, Человек?
Нет ответа.
Чи взмахнул ножом, одним ударом отрезал косу и бросил ее на землю.
Человек вздохнул и в ужасе откинул голову назад, с треском ударившись о дерево, и так посмотрел на него, как будто получил смертельную рану.
Там, в холмах, это предмет гордости воинов. Но для этого человека это что-то большее, намного большее. Это была счастливая мысль, и он заметил, с удовлетворением, что на мрачном лице пленника появилось отчаяние: он пробил брешь в этом упрямом и гордом человеке.
Чи спрятал нож в ножны, в душе усмехаясь над человеческим гневом и слабостью, и отошел от него.
Потом глядя на Вейни, Чи видел только одно: тот сидел со склоненной головой, укоротившиеся волосы неряшливо падали на лицо. Возможно в конце концов он почувствовал боль от ран, а от долгого ожидания его суставы задеревенели.
Но что-то исчезло из него, хотя внешне ничего не изменилось.
На закате он будет товаром, товаром в великой сделке — при первом же запахе раскаленного железа он станет совсем другим, и это будет начало платежа… а потом его гордость, честь, любовь и наконец жизнь, все в обмен на оружие леди.
Всегда и в любом деле, подумал Киверин, должно быть несколько целей: и здесь есть здравый смысл, требующий выгоды, и темная стихия Чи, требующая мести; мщение лучше, чем выгода, но выгодное мщение лучше всего.
И еще есть кое-кто в Манте, которые присоединятся к нему, несмотря на…
Внезапно он почувствовал, как воздух наполнился тревогой, как будто открыли ворота. Один из его людей закричал, и уронил на землю ящичек, который он подобрал среди раскиданных на земле вещей пленника — на землю выпало маленькое пятнышко, блеснувшее как звезда.
— Не трогай его! — Чи прыгнул вперед и ринулся к камню одновременно с капитаном из Манта, но успел раньше и схватил камень, за которым его собственный человек не рискнул нагнуться — слишком маленький, чтобы повредить голой руке, тем более здесь, далеко от Теджоса и Манта; тем не менее под волосы на затылке как будто воткнули маленькие иголочки, а кончики пальцев засветились красным.
И испуганный взгляд человека, который нашел его.
— Милорд! — возразил капитан. И этот напуган, тоже. Тревога в глазах. Эта вещь не для такого как ты, сказал бы капитан, если бы осмелился.
Но не в лицо лорду из Манта, пусть даже и ссыльному.
Чи остановился, подобрал маленький ящичек, из которого выпал камень и который его испуганный человек бросил среди всех остальных вещей Вейни, и положил камень обратно. Тревога по-прежнему висела в воздухе, ее тяжесть лежала у него на плечах. — Я сам передам это, — сказал Чи, в упор глядя на капитана. Свой собственный голос издалека донесся до него. Он повесил цепь с ящичком на шею. — Капитан, я все еще выше вас по рангу.
Капитан ничего не сказал, только стоял, глядя на него злым и смущенным взглядом.
Человек нес это. В голове немедленно начался разброд, одновременно возникли мысли от человеческой половины и от другой, презирающей людей. Внутренний шум — цена бессмертия. Чем старше становишься — тем больше тонешь в человеческом: многие сошли с ума.
За исключением тех случаев, когда Сюзерен приговаривал бунтовщиков-кел, восставших против его власти, стать носителем разума какого-нибудь своего любимца, разум которого был очень стар и очень сложен, даже по меркам кел, и способен полностью подчинить себе хозяина и отсеять все его воспоминания.
Его друзья при дворе спасли его, по меньшей мере, от такого приговора, и пересадили в Гаулта, сохранив неприкосновенными кровь, ум и воспоминания Киверина, и, частично, воспоминания самого Гаулта, особенно о том, как он любил Джестрина, когда Джестрин был человеком. И знание местности, и память о союзниках — и жертвах — Гаулта, но постепенно они все развеялись, за ненадобностью.
Однако кое-что из воспоминаний Гаулта он сохранил: знание о залах Морунда, память о восходах солнца и окнах, и о пяти корзинах зерна, которые можно получать с полей Итонда — эти воспоминания пересеклись с его собственным опытом жизни в Морунде, и временами он сам не был уверен, что из них принадлежит Гаулту, а что ему.
Но война Гаулта закончена. Он больше не пытается утвердить себя. На его месте появился Чи, которого он сам когда-то — ирония судьбы! — осудил на смерть: человеческий разум, сильный, похожий на воду, текущую по хорошо сделанным каналам, юный, не до конца уверенный в себе, жадно стремящийся утвердиться, захватить и подчинить себе более старшие воспоминания, наполнивший всю сущность Киверина своими сомнениями, суевериями, идеями и готовый даже уничтожить ее. Не будь дураком, парень, не руби сук, на котором сидишь.
Это сила — и даже капитан вынужден уважать ее; а у него есть Мант, с которым он всегда может посоветоваться. А то, что я могу сделать, если у меня будет оружие, которое несет леди, ты даже представить себе не можешь.
— Приготовь своих солдат, — приказал он капитану.
— Милорд, — ответил тот. Как же его зовут? А, да, Тайпин. Скользкий тип. Личный агент Скаррина.
Чи глубоко вздохнул, выдохнул через нос и посмотрел на небо: солнце еще в зените.
Солнце спустилось за холмы, тени удлинились и они разожгли костер, не обращая внимания на дым. Вейни глядел на их неторопливые движения, чувствуя острую боль в окоченевших суставах и распухших пальцах. Начиная с полудня ему не удавалось потерять сознание. Несмотря на все усилия. Он хотел этого сейчас, или вскоре после того, как они начнут с ним по-настоящему, и не был уверен, что будет хуже: ожоги, или то постоянное напряжение, которое разрывало его суставы.
Он сжимал и расслаблял плечи, насколько мог, пытался шевелить ногами и пару раз медленно выгнул спину, насколько хватило силы в мышцах, которые еще слушались.
Осталась только одна надежда, надежда на госпожу, на то, что она придет, мудрая и сильная, и совершит чудо: разгромит лагерь, не убив его и не забывая при этом — он молил Небеса — что камень-ворота потерян и находится в руках врага.
Но если чудо совершится, если он выживет, то должен быть способен стоять на ногах. Тогда он сможет уйти вместе с нею и не задерживать ее, потому что, нет сомнения, из Манта уже вышли войска, и он не должен, ну никак не должен, задерживать ее или, еще хуже, заставить искать убежище в этих слишком голых холмах, да еще ухаживать за раненым товарищем.
Товарищем, оказавшимся настолько глупым, что довел себя до этого.
Эта боль грызла его больше, чем любая другая — как так получилось, что его схватили, что он сделал все, что враг хотел от него, а ведь госпожа доверяла ему, считала здравомыслящим человеком. Или он должен отказаться от мысли, что она придет, и потом, искалеченным, стать бременем для нее, если она все-таки вытащит его отсюда.
Потом в голову пришла другая мысль, холодно-рассудочная, что любви для нее недостаточно, главное в ее жизни то, чему она служит. У нее уже был кто-то, перед ним. И она легко рассталась с этим человеком, и всегда поступает только разумно — нет даже тени сомнения, что она никогда не сделает ничего глупого.
Наконец Вейни сказал себе: он может делать все, что захочет, кричать или молчать, дать этим кел разорвать себя на куски, и он этого не будет ничего ни плохого, ни хорошего. Он сам по себе, с того времени, когда ускакал от нее, и так оно и будет, пока кел не притащат его в Мант, где либо убьют, либо, скорее всего, залечат его раны и будут обходиться с ним очень вежливо, пока один из них не захочет использовать его тело для себя.
Или — случайная мысль, которую он яростно попытался прогнать — она могла отправиться прямо навстречу войскам из Манта, ее связали, и она не может вернуться обратно — или еще хуже, намного хуже. В мозгу промелькнули кошмарные видения, одно другого хуже, наложились на запах дыма и неприятный, нервный смех людей, глядящих на медленную смерть другого человека.
Стемнело, сумерки. Кел закончили ужинать и о чем-то неторопливо переговаривались.
К нему подошел Чи, встал над ним и спросил, нет ли у него желания сделать то, что от него хотят.
— Позвать ее? Да, могу, — ответил Вейни, не уточняя, что он мог бы позвать ее только для того, чтобы увидеть. — Но я очень сомневаюсь, что она услышит. Она, скорее всего, ушла вниз по дороге, в Мант.
— А я очень сомневаюсь в этом. — Чи опустился на корточки и взял ящичек, который висел на цепочке вокруг шеи. — Твое?
Западня. Он ничего не ответил.
— Так что ты можешь позвать ее, — сказал Чи. — Сделай это. Сейчас. Попроси ее придти на край лагеря — я хочу только поговорить с ней.
Вейни посмотрел на Чи. Внезапно в груди все сжалось и ему показалось, что холмы стали слишком тихими.
— Давай же, — жестко сказал Чи.
Он искривил рот, как только смог, и свистнул, резко и пронзительно. — Лио!
И уже не внезапная, но постоянная мысль, которая билась внутри него весь долгий полдень «Моргейн, Моргейн! Ради бога услышь меня. Они хотят поговорить с тобой!»
— Нет, мало, — сказал Чи и открыл ящичек: свет из камня-ворот осветил его лицо. Свет стал ярче; плоть поползла. Все, что попало в свет, казалось слишком ярким и искаженным.
— При помощи этой вещи ты можешь почувствовать только то, — сказал Вейни, — что с воротами в Манте что-то случилось. И больше ничего, парень. Я могу почувствовать намного больше. Я могу точно узнать, что случилось.
— Ты — узнать?
— Ты не знаешь, с чем сравнивать. Что правильно, что неправильно. Сила течет наружу—. — Он потерял мысль, когда Чи вынул камень из ящичка, подержал, потом опять положил обратно и поставил открытую шкатулку на землю перед ним.
— Так она узнает, где ты. Позови ее опять.
— Если она здесь, она уже услышала меня. — Он надеялся на этот маленький ящик и на камень. В наступивших сумерках из него лился яркий свет, делавший Чи отчетливо виденной целью. Эх, если бы Моргейн была здесь, если бы она точно знала, что тот, кто стоит на коленях перед Вейни, именно тот, кого надо убить. Она умела быть очень точной, в отличии от лучника. Несколько людей могли упасть на землю раньше, чем поняли бы, что на них напали.
Но, вместо этого, она могла быть по дороге в Мант.
— Нет, мало, — сказал Чи и позвал людей, сидевших у огня. — Ты должен, — сказал он, посмотрев на землю, — быть более убедительным.
На этот раз Вейни не мог избавиться от них. Он мог позвать, хотя это было совершенно бесполезно; но он не стал унижаться и вместо этого несколько раз быстро и глубоко вздохнул, когда они подошли к нему.
И когда железо коснулось его груди, он даже не попытался отстраниться.
Еще раз, и еще. Смех. Люди плевали ему в лицо, и, наверно, это их развлекало. Другие, элегантные кел, просто смотрели.
Зато она в безопасности, думал он не переставая, заставлял себя так думать, заставлял себя повторять это как молитву, представлял себе серого жеребца с серебряноволосой всадницей, скачущей где-то далеко в холмах. Она слишком умна, чтобы попасться.
И это хорошо. Это очень хорошо.
— О Бог…
— Милорд, — резко сказал кто-то из них, чья-то рука схватила его волосы, в горло уткнулся кончик ножа.
Все, конец, подумал он.
Появилась какая-то бледная тень и серым облаком перелетела через ручей. Он мигнул, на мгновение зрение прояснилось и в сгустившейся темноте он увидел блеск серебряных волос, черную фигуру, освещенную только светом звезд, и меч-дракон, в ножнах, концом вниз.
— Лио, — крикнул он, преодолевая боль в горле. — Стрелки.
Нож пронзил ему кожу — это Чи уколол его в бок.
— У нас ваш человек, — крикнул Чи.
— Лио, они знают…
Удар обрушился на его череп, выбросил в темноту, все исчезло, он не понял, успел ли он предупредить ее или только собирался.
— Вы хотели видеть меня или поговорить со мной? — спокойный голос Моргейн пронзил темноту.
Вейни разлепил глаза и увидел открытый ящичек с камнем-воротами. Она не могла напасть, опасаясь, что и его, незащищенного, утянет внутрь, как Брона. Он дернулся в руках тех, кто держал его, но добился только нескольких ударов ногами, слезы боли потекли по его покрытому потом лицу.
— Вы хотите вашего любовника обратно, — подколол ее Чи. — Подходите и мы заключим сделку.
Вейни внезапно приподнялся, выбросил левую ногу и дотянулся до крышки. Свет погас. Он ослеп.
А потом сверкнул Подменыш, опаловый брусок начал разгораться, замерцал белым светом, тем самым, который ничей глаз не хотел бы видеть. Кел, стоявшие лицом нему, засуетились и приготовились бежать.
Но Чи схватил ящичек и прижал его к спине Вейни.
— У меня в руке ящик с камнем, — крикнул Чи. — Только подойдите к моим людям и я открою его!
— Вейни? — раздался голос Моргейн. Он видел ее и кусты, и холм над ней, освещенные Подменышем. Он видел как она колеблется, не осмеливаясь ехать дальше. Но ветер дул и выл, пригибая траву. Никакая стрела не могла в нее попасть.
— Лио, он говорит правду. Делай то, что ты должна. Они в любом случае не оставят меня в покое.
— В совершенном покое, — прокричал Чи, — если вы будете разумной.
— Что вы хотите?
— Лио, это Чи!
Глубокое молчание, и он опять оперся спиной о дерево, удовлетворенный. Все, он сказал ей все, что был должен сказать и она знает все, что должна была знать.
Возможно случится чудо. Но он не надеялся на него. Он наделялся только не то, что она не будет пытаться дальше понимая, что никакая сделка невозможна — только не с Чи, который знает слишком много о ее настоящих намерениях.
— Будь ты проклят, — сказал Чи его плечу, и, поразив Вейни, болезненно засмеялся. Именно так вел себя настоящий Чи: жалуясь и возмущаясь.
— Освободи меня, — сказал он Чи. — Только так ты сможешь заключить сделку. Или, по меньшей мере, дай мне свободно вздохнуть.
— Он у нас, — крикнул Чи в темноту. — Только подойдите ближе, и всю дорогу в Мант он будет платить за это — я сам повешу этот камень ему на шею, если вы решите иначе.
— Дайте мне сказать вам, милорд, что я буду убивать одного вашего человека за другим, но вы не осмелитесь убить его, иначе ваши люди умрут быстрее — и вы увидите насколько быстро. И вы не убьете его хотя бы ради спасения собственной жизни, потому что вы живы только потому, что он жив. А если вы сомневаетесь в моих словах…
Человек рядом с Вейни вскрикнул и упал, Чи повернулся и вцепился в плечо Вейни.
— Ну, что ты будешь делать? — подколол его Вейни.
— Проклятая тварь!
Вейни усмехнулся, сквозь боль.
Огонь Подменыша погас, оставив их слепыми, в почти полной темноте.
Вокруг шептались люди Чи, яростно и боязливо.
На рассвете они накормили его — не слишком сытно, но дали кусок лепешки и кашу, которую его желудок с радостью приветствовал. Они даже развязали ему руки и разрешили попить из ручья и умыться, хотя две дюжины людей глядели на это, и большинство из них было настолько близко, что готово было в любой момент наброситься на него. Юмор ситуации был настоящим бальзамом от боли, которая набрасывалась на него при любом движении и малейшем вздохе. Он надеялся, что чем больше будет двигаться, тем легче ему будет, и отказывался показывать им малейшие признаки боли, которую испытывал или просить у них лекарства, которые они, скорее всего, ему бы все равно не дали. Особенно плохо было с ожогами на груди и животе, тем более, что они собрались опять надеть на него броню — по меньшей мере Чи громко спорил об этом с капитаном, который возражал и громко кричал, что в дороге может быть все.
Но Чи победил, ругаясь и крича еще громче, и сорок придурков мрачно глядели, как он надевает бриджи, рубашку, войлочную куртку и на нее кольчугу, которая стала в десять раз тяжелее, чем раньше; зато его сломанные ребра и обожженный живот будут защищены от случайных ударов. Он запутался в кожаных застежках, и Чи обругал его за то, что он не слишком спешит: судя по всему сам Чи не собирался испытывать судьбу и раздражать своих людей еще до наступления дня.
А потом Чи приказал его связать. Он знал, как они собираются сделать еще до того, как они начали: они хотели отомстить ему за все, что он сделал им; и решил разочаровать их: стоял спокойно, вытянув руки перед собой, и напряг мышцы только тогда, когда они специально надавили на руки, что причинить ему боль.
А камень, который лежал открыто всю ночь и излучал в воздух зло, Чи принес к нему и, как и предупреждал, надел на шею, издевательски глядя прямо в глаза.
— Есть способы, — сказал он.
— Чи, ты еще можешь спасти своих людей. Отдай мне мою лошадь и дай мне уйти. Это все, что ты должен сделать. И у тебя будет еще по меньшей мере пятьдесят лет жизни, победим мы Скаррина или нет. А иначе умрешь через несколько дней — или часов. Неужели ты думаешь, что выживешь, когда от всего отряда останутся только двое: ты и я?
В глазах Чи появился страх. И ненависть. Он отвел руку и, прежде чем Вейни успел уклониться, изо всей силы ударил его по лицу.
Вени тряхнул головой и, отбросив волосы назад, посмотрел мимо Чи, на его людей. Страх, ненависть и открытое негодование.
— Угрозы, — усмехнулся Чи подошел к своему коня. Посмотрел на остальных и махнул рукой. — Быстрее, шевелитесь! На коней! Сегодня нам много скакать.
Слабый глухой звук. Человек, державший гнедого жеребца, с криком упал, в воздух взлетел клуб дыма. Лагерь мгновенно превратился в хаос, лошади заржали и шарахнулись в стороны. Упал еще один, немного подальше.
Чи крутанулся на месте, бросился к Вейни, обхватил его за пояс и с ударом, который выбил весь воздух из легких, повалил на землю. Вейни сильно ударился головой, почти потерял сознание, и пришел в себя от боли: Чи обхватил его руками и волок по земле, и, одновременно, кричал своим людям, приказывая найти и убить Моргейн.
Очень маловероятно, подумал Вейни. Он не сопротивлялся, пускай его используют как щит. Он сидел, закрыв глаза и дышал короткими быстрыми вздохами, пытаясь немного утихомирить боль. — Если она захочет тебя, — прошептал он Чи, — то обязательно достанет.
Прошлой ночью их было сорок и два. Он подсчитал. Один погиб ночью, двое этим утром, осталось тридцать девять.
— Заткнись, — прошипел Чи.
Они остановились, уже хорошо.
Когда люди Чи, парами или тройками вернулись из холмов, их было только тридцать семь, и Чи, стоя, яростно кричал, приказывая сесть на лошадей.
— Скоро придет подкрепление из Манта, — запротестовал капитан, не смущаясь тем, что остальные все слышат. — Давайте построим укрепление и останемся здесь. Вы теряете людей, Киверин, и только из-за вашего проклятого желания идти вперед, оставив позади…
— Делайте, как я сказал! — закричал Чи. — Все на лошадей. Мы уезжаем отсюда. Немедленно!
Капитан-кел, высокий и элегантный, с преувеличенной грацией наклонил голову и, не сказав ничего, пошел к своей лошади.
Вейни предпочитал молчать, ощущая сломанные ребра и раны на животе. Он не проронил ни слова и тогда, когда Чи схватил его за волосы и поставил на ноги, а солдаты грубо толкнули его к Эрхин. Но потом один из них ударил ее, она шарахнулась в сторону, и он невольно напрягся, сопротивляясь, но быстро сообразил, что люди такого сорта способны убить ее несмотря ни на что. Так что он не сопротивлялся, когда его ногу вставили в стремя и дал им запихнуть себя на спину лошади. Поводья Эрхин привязали к седлу гнедого жеребца. Ей это не понравилась, она дергалась и шла боком, пока он не коснулся ее пятками и не заговорил на языке Карша, ласково, убеждая ее, единственного оставшегося друга, подчиниться.
Отряд выехал из лагеря и поскакал через степь к дороге.
Он не удивился. Они надеялись лишить Моргейн укрытия, из-под которого она нападала на них. Весь день они думали только о том, как спастись и отомстить им обоим.
Он сам отдался ходу Эрхин и спал, насколько мог, несмотря на приступы боли от ожогов, оцепеневшие мышцы, боль в плечах и спине, и странное неудобство от незащищенного камня, который болтался там, где Чи привязал его, совсем близко к горлу: сила ворот лилась в сознание, замораживая его, оставалась там и никуда не уходила.
Когда Моргейн понадобится, чтобы он что-то сделал, она сообщит ему. Он не сомневался, что она найдет способ передать сообщение — возможно при помощи самого камня, главное сделать так, чтобы их враг ни о чем не узнал.
Он старался больше ни о чем не думать, если только эти кел не делали что-нибудь, что его изумляло. Думать о том, чем это все может кончиться, или о том, как он умудрился во все это вляпаться, было слишком тяжело, он мог свести себя с ума. Он научился этому от Моргейн: думать только от том, что происходит, отбросив все лишнее. Чем-то это походило на изощренное искусство боя на мечах, в котором не было место сожалениям и воспоминаниям, но только ударам и защите.
Он ждал, вот и все.
И после полудня еще один человек упал с седла.
Крики ужаса, еще выстрелы — несколько человек сломали строй и понеслись во весь опор, за ними остальные, беспорядочной толпой.
Два всадника отделились от остальных и устремились на северо-запад, пока не исчезли из виду.
— Трусы! — заорал Чи остальным. — Они уже трупы. Оставайтесь в колонне.
— Дайте ему уйти! — в ответ прокричал один из кел. — Пускай убирается к своей ведьме, а мы вернемся в Морунд.
— Молчать! — приказал ему Чи. — Неужели ты думаешь, что после этого мы проживем хотя бы час?
— Никто не будет мешать вам, — вмешался Вейни. — Идите домой. Воротами пользуются только высшие лорды, а вы только потеряете ваши жизни ни…
Он успел наклонить голову и подставить плечо под удар ножен с мечом, который Чи со свистом обрушился на него, опять пригнулся при втором ударе, и, когда Эрхин шарахнулась в сторону, ударил по ней пятками.
Кобыла прыгнула и понесла, ударившись о поводья всем своим весом, другая лошадь зашаталась, потеряв равновесие. Какое-то время он смог заставить Эрхин кружить и прыгать, ударяя пятками в бока.
Но потом другие всадники окружили его, схватили поводья и остановили кобылу.
Одним из них был Чи. Когда все кончилось, Чи сунул ножны с мечом ему под подбородок и забросил голову вверх.
— Сегодня ночью, — сказал ему Чи. — Сегодня.
Больше никто не сказал ни слова, кроме Чи, который приказал привязать к Эрхин еще одну веревку, помимо повода.
Они не дали ему ни воды, ни еды, и вообще никак не позаботились о нем, так что дальше он скакал, страдая от жажды, голода и жары — и не отдыхал даже тогда, когда они останавливались, чтобы дать отдохнуть лошадям.
Месть, они были одержимы местью.
Ближе к концу дня из хвоста колонны послышались крики, Чи яростно выкрикнул приказ, и несколько человек помчались к одинокому всаднику, появившемуся как призрак и опять исчезнувшему среди холмов.
Вейни вздохнул и какое-то время не мог выдохнуть, волнуясь за нее.
Но всадник исчез задолго до того, как они примчались туда, где он был.
А через час еще один человек свалился с седла, мертвый.
— Проклятье на твою голову, — крикнул Чи холмам. — Будь ты проклята.
Ему ответило эхо. Больше никто.
Вейни не стал глядеть ему в глаза. Он наклонил голову и ждал, а люди вокруг него тревожно шептались.
Их осталось тридцать три.
Недалеко от него спорили Чи и капитан, негромко и яростно. Судя по всему речь шла о месте для лагеря и о том, как ехать — по дороге или по холмам.
— Она хочет только его, — в конце концов с тихим бешенством сказал капитан. — Воткни в него меч, забери камень и оставь на дороге. Она будет вынуждена остановиться. Без лошади и с раненым на руках — только тогда мы будем хозяевами положения. Только тогда мы опять станем охотниками. Остальное безумие.
Очень разумное предложение. Вейни слушал с упавшим сердцем, и приготовился к еще большей боли.
— Нет! — твердо сказал Чи.
— Это все твое тщеславие, — сказал капитан. — Твое проклятое тщеславие, Киверин! Ты не хочешь ждать Манта — не можешь допустить даже мысли, что кто-то справится с этим лучше тебя. Ты послушаешься меня, или я отправлю сообщение Сюзерену и тебе…
— Нет, это ты послушаешься меня, капитан, или я отправлю сообщение Сюзерену: ты нарушаешь субординацию и не выполняешь мои приказы. Здесь командую я, Киверина больше нет, капитан, Гаулт мертв, и ты не знаешь меня, капитан, ты совершенно не знаешь меня и не знаешь врага, с которым мы столкнулись, и не знаешь оружия, с которым мы столкнулись. Мы живы только потому, что я повесил камень на шею ему. Как бы я не хотел надеть его на шею тебе, но это только поощрило бы ее — зато теперь она не может использовать свое оружие, ты понял меня? Тот, у кого камень на шее, улетит как лист на ветру, если она использует свой проклятый меч против нашего мира, против нас — вот что мешает ей, и больше ничего.
— Ее любовник, харкающий кровью в грязи, помешает больше. — Капитан грязно выругался и вырвал меч из ножен. — И я возьму камень, милорд, и принесу его в Мант, милорд!
Вейни ударил левой пяткой в бок Эрхин, она повернулась и на мгновение он оказался вне досягаемости, но тут Чи выхватил свой меч, солнце блеснуло на клинках и со всех сторон зашипела сталь, вылетая из ножен.
Гром подков, и на него налетел второй всадник; Вейни ударил кобылу пятками и нагнулся, полностью припав к седлу, удар отлетел от его брони, а человек, державший Эрхин махнул мечом, стальная полоса пролетела над его головой и ударилась о меч бунтовщика, рядом с ухом. Лошади били копытами и шарахались из стороны в сторону, Эрхин билась в сутолоке, а он не мог ничего сделать и только лежал на седле, на мгновение зад лошади его защитника подпрыгнул в воздухе, над ним зазвенели клинки, хлынула кровь и один из них упал—
Он сжал пятками бока посильнее и напрягая отчаянно болящие мышцы живота старался удержать равновесие, а сталь по-прежнему звенела над его головой, и он покатился на землю, в пространство между лошадями, спотыкаясь поднялся, помогая себе связанными руками, и побежал.
Крик, грохот копыт за спиной — всадники по обе стороны от него, лошадь толкнула его в плечо, он упал и покатился по земле, опять вскочил и бросился к камням, которые успел заметить…
Если бы Моргейн была рядом, если бы смогла прикрыть его…
Копыта лошади грохотали за его спиной. Он не мог сделать ничего, только бежать, и в последний момент резко бросился в сторону, так что лошадь пронеслась мимо.
Но от второй лошади уклониться не удалось, он упал, шлем слетел с головы, и покатился, ударяясь связанными руками о землю и отчаянно пытаясь остановиться. Наконец встал.
Над ним навис всадник. Длинное копье хлестнуло его по броне и толкнуло обратно, наконечник затрепетал у самого горла.
Он не знал, какая сторона победила, пока голос Чи не приказал всаднику привести его назад, человек спустился на землю, подобрал шлем и посадил его на свою лошадь.
На дороге валялись мертвые тела. Одним из них был капитан, с расколотым черепом. И еще двое кел, быть может солдаты капитана, а быть может и Чи. Трупы, как всегда, оставили стервятникам, а его опять посадили на спину Эрхин.
Он скорчился в седле, чтобы хоть немного отдохнуть и не привлекать к себе внимания Чи.
Больше споров не было. Они проехали еще немного, почти не разговаривая между собой, пока не разбили лагерь на каменистой площадке между двумя холмами, частично срезанными Дорогой, за одним из которых бежал глубокий ручей.
Место было отлично защищено. Расселина между нависавших каменных склонов, защищавших от любой атаки, естественная крепость, и когда они, уже в сумерках, въехали внутрь, сердце Вейни упало, вместе с надеждой, которая весь этот ужасный час и так трепетала на последнем издыхании.
Он опять пересчитал их — двадцать шесть, три трупа на дороге и четверо исчезли, сбежали, подумал он, когда на них напали. Эти кел, конечно, спасли свою жизнь, но шум от схватки должен был долететь до Моргейн даже через холмы. Была, была возможность, что она могла быть поблизости, когда он бежал, или потом — шум должен был привлечь ее, и она могла бы перебить еще несколько человек: занять хорошую позицию среди камней и отстреливать их один за другим, дав ему шанс для побега, под прикрытием ее огня.
Но, увы, ее там не было. Никакого ее следа после полудня, и Чи послал своих людей на поиски.
Она ранена, подумал Вейни. С ней что-то случилось, иначе она бы пришла — она должна придти, должна придти, должна…
А теперь они притащили его в это место, затененное преждевременными сумерками, среди камней, куда она никак не могла попасть: тень легла на него, враги опять схватили его, отняли лошадь и избили так, что он едва чувствовал свое тело. Первый раз с последней ночи Вейни почувствовал холодное отчаяние.
На время ужина они связали ему ноги и дали спокойно полежать. Для него у них нашлась только чашка воды, и когда в отчаянии он перекатился на берег ручья, они только посмеялись над ним. Вот и все, что они сделали для него, но потом к нему подошли несколько слуг-людей и развязали его, и его распухшие руки были холодны и безжизненны, и он почти ничего не мог сделать сам. Они дали ему облегчиться — единственное одолжение, а потом опять связали потащили туда, где кел-лорды, бледные и похожие на людей, сидели под навесом около маленького костра; и Чи сидел среди них, на их лица и глазах отражалось белое сияние камня, висевшего у него на шее.
Вейни опустился на колени, его голова кружилась от голода и истощения, а сила ворот жужжала в его костях. Сейчас он услышит, что они собирается с ним делать, но услышал только шевеление за спиной, где собрались люди, не больше дюжины.
— Ну, я сделал все, что обещал? — спросил его Чи.
— Да, — прошептал он, чтобы сдержать сумасшествие Чи. На все надо отвечать «да».
С ней что-то случилось, наконец решил он. Она не мертва, они бы с радостью сказали. Но ранена, что-то ее держит, быть может нарвалась на засаду, а может быть, О мой Бог, наоборот, она впереди них, устроила засаду и ждет.
И они хотят вытащить ее сюда, чтобы я вытащил ее сюда.
Я не должен делать этого, чтобы они не сделали, на этот раз я не закричу.
Ни звука, опять и опять повторял он себе, пока Чи отдавал приказы и они снимали с него броню.
— Милорд, — сказал один из кел. Не надо. Он — наша защита. Единственная защита, другой нет. Милорд, мы просим вас…
Долгое время Чи молчал. — Вы тоже собираетесь уехать? — наконец спросил он.
Молчание.
— Тогда провалитесь вы все пропадом, бегите в темноту и пытайтесь прорваться! Или делайте то, что я вам говорю. Взять его!
Слуги заколебались. Внезапно один из них резко повернулся и побежал, за ним второй, третий, один за другим, позабыв о лошадях, к дороге. Один из кел попытался преследовать их.
И упал.
Чи прыгнул, и Вейни покатился по земле, сопротивляясь из последних сил и пытаясь ударить его связанными ногами, но Чи схватил его и прижал к себя, одной рукой обхватив шею и чуть не задушив, а вокруг носились кел, тревожно крича.
Жива, подумал Вейни. — Будь осторожна, — крикнул он, прежде чем пальцы сжали его горло и он начал терять сознание. — Лио.
Кел падали один за другим, и оставались лежать недалеко от укрытия.
Когда ночь успокоилась и сознание вернулось, Вейни пересчитал оставшихся. Пять, и шестой, Чи, все еще держит его, железной хваткой. Большинство тел лежали у входа, и один из кел выкрикнул имя, завыл и пополз наружу, чтобы найти друга, несмотря на совет лорда.
— Беги отсюда, — сказал ему Вейни, потому что тот, кто может рискнуть ради дружбы, показался ему лучше, чем остальные. — Садись на лошадь и уезжай. Она не будет преследовать тебя.
Но когда этот кел вернулся обратно, то вырвал его из рук Чи, вцепился в горло и почти задушил, прежде, чем остальные, с трудом, оторвали его.
После этого Вейни лежал тихо, в полубессознательном состоянии, время от времени теряя сознание. Но эти кел проснулись очень рано, в темноте оседлали лошадей и подвели к камню на краю убежища: у каждого из них было по заводной лошади, но Эрхин среди них не было.
Тогда они подняли его и усадили в седло, а потом сломя голову поскакали по узкому проходу, по которому приехали сюда.
Когда пришел день, он пересчитал их. Все шесть, они гнали коней и постоянно пересаживались с одного на другого.
Но вот один из умер, когда менял лошадь. Это тот самый, подумал Вейни, тот самый, который бил меня. Он оцепенело глядел на кел-лорда, который еще шевелился почти под копытами лошади, с черной дырой во лбу и удивленным выражением на лице. Он даже не обрадовался этому, только поднял глаза на низкие холмы и почувствовал, что госпожа, невидимая, в это мгновение смотрит на него.
— Проклятый камень, — громко сказал один из кел под шушуканье остальных. — Она может видеть его.
— Тогда заверни эту штуку во что-нибудь, — сказал Чи, и один из них подошел ближе, стащил Вейни с лошади, остальные перевязали камень лентами и повесили ему под броню, прямо на голую шею.
Сила ворот полилась прямо в тело, и он почувствовал себя намного хуже.
Но стало еще хуже, когда, после долгого подъема, они поднялись на гребень и перед ними открылась широкая скругленная равнина: в слабом утреннем свете казалось, что вдали, высоко над ней, в воздухе висят мрачные скалы.
Мир закружился вокруг него, в одном безумном хороводе слились голубое небо, золотая даль и желтые скалы. Лошадь двинулась опять, зрение прояснилось, но все равно он был еще далеко от остановившегося мира — стало меньше боли, но больше тревоги, чувство ворот ползло по нему, забираясь в нервы и заставляя подняться каждый волосок на теле.
Там, подумал он, поднимая голову к высоким скалам. Врата Манта, они там, наверху.
Без всяких вопросов он знал, что недалеко находится огромная сила и чувствовал себя маленьким прудом рядом с океаном: когда в океане бушует шторм, он поглощает все жизни, находящиеся рядом с ним.
Камень, висевший у него на шее, хотел выпить жизнь, его жизнь, жизнь любого создания, и ничто не могло наполнить его до конца.
Мой Бог, подумал Вейни, если они поднесут эту вещь еще ближе к его телу, если они поднесут ее к сердцу—
Он скакал, сам не зная как. И время от времени слышал из голоса, спорящие между собой. — Ты можешь чувствовать эту вещь, — сказал один из них, и Вейни точно знал, что они имеют в виду: кел чувствовали ее, она била по их нервам и заставляла лошадей дрожать и боязливо дергаться.
Но это было ничто по сравнению с тем, что испытывал он, прикасаясь к ней голой кожей.
Больше никто не умер — быть может из-за скорости движения Моргейн не успевала устроить засаду — они постоянно меняли лошадей, и даже серый Сиптах не мог скакать с ними наравне, без посторонней помощи, тем более в этом месте, где дорога кел превратилась в выветренные каменистые тропы, и всадники ехали не прямо вниз, но, кружа, спускались в долину.
Она отстала, решил он. Эти утесы и неровная, ухабистая землю заставили ее вернуться обратно на дорогу, и она безнадежно отстала. Они победили. Кое-что я должен был сделать лучше. Кое-что я мог сделать лучше.
В первый раз он разрешил себе подумать о том, что мог и должен был сделать иначе, в первый раз с того момента, когда попал им в руки. Да, подумал он, дурак, дважды, трижды дурак — и перебрал в уме все, что он сделал, начиная с того памятного склона холма: он пропустил каждый знак, каждую возможность, которую имел, и он не мог перестать ругать себя, пока боль не прекратила внутренние страдания.
Переждав приступ, он опять сказал себе: дурак. Теперь у нее почти нет надежды на успех.
За все надо платить, подумал он. На этот раз цена слишком велика. И никаких надежд на побег.
Днем кел остановились пообедать. — Давайте накормим и его, — сказал один из них, — иначе он потеряет сознание от слабости. — Чи согласился, и один из них накормил его кусками вяленого мяса и дал попить, уже на скаку; вода капала на подбородок и на седло, мгновенно высыхая на солнце. Его затошнило, желудок резала острая боль, при каждом скачке лошади во рту появлялся привкус крови. Как он хотел бы просто упасть, сломать себе шею и закончить с этим всем, но он родился в Карше, и тело сохраняло ритм, который знало с детства, и не имело значение, как его качало; тот самый дурак, который попал в их ловушку, еще надеялся, что сможет сбежать от них, если найдет как.
На следующей остановке он сумел собраться мыслями, и, когда они меняли лошадей, а он стоял на земле, ударил коленом в бок лошади и отпрыгнул в сторону, когда она заметалась и налетела на лошадь, к которой была привязана. Через несколько мгновений уже все лошади метались в панике.
Кел побежали за ними, а он бросился к одному из них, застывшему на месте от удивления, испугал его диким криком и толкнул плечом раньше, чем кто-то обрушился на него сзади.
Он упал, солдат на него, и одна из лошадей, оставшись без присмотра, дико заржала и понеслась по дороге, один из всадников прыгнул на запасную лошадь и поскакал за ней вслед.
Победа, маленькая победа. Мужчина, сбивший Вейни с ног, перевернул его на спину и посмотрел так, как если бы убийство было бы слишком мягким мщением.
Вейни вытянул ногу и изо всех сил ударил его коленом.
Еще двое бросились на него и прижали к земле, и один из них решил рассчитаться за все. Он потерял представление о том, где находится, пока не почувствовал, что его перестали бить и отпустили, потом услышал звук выстрела, и увидел меч Чи у горла и мертвое тело рядом.
И стук копыт мчащейся во весь опор лошади.
