Эти заключительные слова, этот эпилог, который неведомый писец добавил к записи души молодого Валентина, потрясают Хиссуна. Он долго сидит в неподвижности, затем поднимается, как во сне, и медленно идет к выходу из кабины. В его взбудораженном сознании сменяются образы той безумной ночи в лесу: борющиеся между собой братья, ведьма с блестящими глазами, сплетенные нагие тела, пророчество о предстоящей обоим королевской власти. Да, два короля! И Хиссун шпионил за ними в момент наибольшей за все время жизни обоих незащищенности! Он чувствует смущение — эта эмоция почти незнакома ему. Возможно, настало время отдохнуть от посещений Регистра памяти душ, думает он: влияние этих опытов на него порой оказывается подавляющим, и на то, чтобы прийти в себя, потребуется, пожалуй, несколько месяцев. Когда он берется за дверную ручку, то замечает, что его руки дрожат.

Один из постоянных служащих Регистра, с которым он здоровался час назад, одутловатый, со стеклянными глазами, человек по имени Пенагорн все так же сидит за своим столом, но рядом с ним стоит еще один человек, высокий, с отличной выправкой тип, облаченный в зелено-золотую одежду — официальные цвета короналя и униформы, которую носят его слуги и гвардейцы. Он строго смотрит на Хиссуна и вежливо говорит:

— Если вас не затруднит, я хотел бы взглянуть на ваш пропуск.

Так вот, настал момент, которого он боялся. Его застукали на самовольном пользовании архивом и сейчас арестуют. Хиссун протягивает свой документ. Вероятно, о его незаконных вторжениях сюда знали уже давно, но дожидались, пока он совершит наиболее злостное деяние, залезет в запись самого короналя. Вполне возможно, думает Хиссун, что эта запись оборудована каким-нибудь сигналом для вызова охранников короналя, и теперь…

— Именно вас мы и разыскиваем,— говорит человек в зеленом с золотом мундире.— Прошу вас пройти со мной.

Хиссун молча следует за ним — на улицу из Дома Записей, через просторную площадь к входу в нижние уровни Лабиринта и мимо охранника, пропустившего гвардейца короналя, не спросив у него пропуска, к дожидавшейся поблизости летающей лодке, и дальше вниз, вниз, в таинственные пределы, где Хиссун никогда еще не бывал. Он сидит неподвижный, оцепенелый, буквально, физически ощущая, как весь мир наваливается своей тяжестью на это место, а летающая лодка продолжает углубляться в Лабиринт. Куда они прибыли? Может быть, это Зал тронов, откуда верховные министры управляют миром? Хиссун не смеет задавать вопросы, а сопровождающий не говорит ни слова. Они проезжают через несколько залов, несколько ворот, несколько коридоров — это именно коридоры, а не улицы, как на знакомых Хиссуну уровнях,— а затем летающая лодка останавливается. Появляются еще шесть человек в униформе лорда Валентина и ведут его в ярко освещенную комнату. Там он останавливается, а они стоят по бокам.

Открывается дверь — бесшумно откатывается в сторону на невидимых роликах,— и в комнату входит высокий широкоплечий златовласый человек в простой белой одежде. У Хиссуна захватывает дух.

— Ваше высочество…

— Ну, перестань. Перестань. Мы можем прекрасно обойтись без всех этих поклонов, Хиссун. Ведь ты Хиссун, я не ошибаюсь?

— Да, мой властелин. Только старше.

— Да, ведь все это было восемь лет назад… Да, восемь. Ты был тогда вот такой…— Корональ показывает рукой где-то на уровне пояса.— А теперь уже совсем мужчина. Конечно, я понимаю, что удивляться этому глупо, но я все равно ожидал увидеть мальчика. Тебе уже восемнадцать?

— Да, мой властелин.

— И сколько лет тебе было, когда ты начал копаться в Регистре памяти душ?

— Так вы и об этом знаете, мой властелин? — чуть слышно шепчет Хиссун. Его щеки багровеют, он смотрит в пол, как будто видит его в первый раз.

— Наверное, четырнадцать, не так ли? Кажется, именно тогда мне об этом доложили. Ты знаешь, я ведь следил за тобой. А три или четыре года назад мне сообщили, что ты измыслил способ пробраться в Регистр. В четырнадцать лет притвориться ученым! Думаю, что ты видел много такого, о чем подростки не имеют никакого представления.

Щеки Хиссуна еще сильнее наливаются кровью. В его мозгу крутится одна-единственная фраза: «Час назад, мой властелин, я видел, как вы и ваш брат забавлялись с длинноволосой ведьмой из Гизельдорна». Но он скорее согласится спрыгнуть в жерло вулкана, только бы не говорить этих слов вслух. Но он уверен, что лорду Валентину это все равно известно, и эта уверенность невыносима. Он не смеет посмотреть ему в лицо. Этот златовласый человек не тот Валентин, который присутствовал в записи, поскольку Валентин был, как теперь известно всему миру, позднее магическим образом перенесен из своего темноволосого тела в другое, и теперь корональ облечен другой плотью, в которой тем не менее находится тот же самый человек. Хиссун шпионил за ним, скрыть это нет ни малейшей возможности.

Хиссун молчит, а лорд Валентин продолжает говорить:

— Хотя, пожалуй, в последнем предположении я не прав. Ты всегда был развитым ребенком, и Регистр вряд ли мог показать тебе много такого, что ты не видел бы воочию.

— Он показывал мне Ни-мойю, мой властелин,— говорит Хиссун. Язык не повинуется ему, и чуть слышный голос похож на хриплое карканье.— Он показывал мне Сувраэль, и города Замковой горы, и джунгли вокруг Нарабаля…

— Да, разные места. География… Ее тоже полезно знать. Но география души — ты изучал ее по своему собственному методу, так ведь? Посмотри на меня. Я на тебя не сержусь.

— Не сердитесь?

— Ведь это по моему приказу тебе предоставили свободный доступ в Регистр. Но не для того, чтобы ты таращил глаза на красоты Ни-мойи и, уж конечно, не для того, чтобы ты мог подглядывать за любовниками в постели. А для того, чтобы ты смог получить истинное представление о том, что такое на самом деле Маджипур, познать сущности миллионной части миллионной доли того бесчисленного множества, которое составляет население этого мира. В этом заключалось твое образование, Хиссун. Или я не прав?

— Именно так я к этому и относился, мой властелин. Да… Я так много всего хотел увидеть…

— И тебе все это удалось?

— Нисколько. Ни на миллионно-миллиардную долю.

— Это плохо. Потому что у тебя больше не будет доступа к Регистру.

— Мой властелин? Вы решили все же наказать меня?

На губах лорда Валентина мелькает странноватая улыбка.

— Наказать? Нет, это слою здесь, пожалуй, не подходит. Но тебе придется покинуть Лабиринт, и возможности вновь попасть сюда у тебя не будет очень долго, даже после того, как я стану понтифексом, а этот день может наступить не так уж и скоро. Я включил тебя в свою свиту, Хиссун. Твое обучение окончено, и я хочу, чтобы ты занялся работой. Полагаю, ты уже достаточно взрослый для этого, твоя семья все еще живет здесь?

— Мать и две сестры…

— О них позаботятся. У них будет абсолютно все, чего они только смогут пожелать. Попрощайся с ними и собери вещи. Ты успеешь подготовиться за три дня, чтобы уехать со мной?

— Три… дня…— все мысли в голове Хиссуна мешаются.

— Мы отправимся в Алаизор. Я снова совершаю великое паломничество. Оттуда поплывем на Остров. Зимроэль на сей раз пропустим и, надеюсь, вернемся на Гору через семь или восемь месяцев. У тебя будет квартира в Замке. Некоторые протокольные обязанности, которые, полагаю, не окажутся для тебя совсем уж невыносимыми. Хорошая одежда. Ты ведь ожидал всего этого, не так ли? Догадывался, что я наметил тебя для больших дел, когда ты был всего лишь маленьким оборвышем и так удачно заговаривал зубы пришельцам? — Корональ непринужденно смеется.— Но уже поздно. Я пошлю за тобой завтра утром. Нам нужно многое обсудить.

Он машет рукой — нет, одними пальцами — Хиссуну; изысканный любезный жест. Хиссун кланяется в ответ, а когда осмеливается поднять глаза, лорда Валентина уже нет в комнате. Ну вот! Вот! Они в конце концов сбылись, его мечты, его фантазии. Но Хиссун не позволяет эмоциям проявиться на лице. С мрачным насупленным лицом он поворачивается к своему эскорту и следует вслед за зелено-золотыми гвардейцами к выходу и дальше по коридорам. Они провожают его до первого общественного уровня Лабиринта и возвращаются назад.

Но Хиссун не в состоянии заставить себя сразу же вернуться в свое жилище. Его мысли лихорадочно путаются, он не в состоянии прийти в себя от изумления. Из глубины его сознания возникают все те давно почившие люди, которых он, по воле случая, так близко узнал: Нисмайл и Синнабор Лавон, Тесме, Деккерет, Калинтэйн, несчастный измученный Халигом, Эремойль, Иньянна Форлана, Висмаан, Сэрайс. Они теперь стали частью его «я», навсегда поселились в его душе. Он чувствует себя переполненным, словно смог проглотить целую планету. Что же будет с ним теперь? Он станет адъютантом короналя? Будет вести блестящую новую жизнь в Горном замке? В обществе сильных мира сего ездить развлекаться в Горный Морпин и Сти? Да ведь он может в один прекрасный день стать короналем! Лорд Хиссун! Он смеется над своим невероятным, чудовищным предположением. И все же, все же, все же… Почему бы и нет? Разве рассчитывал Калинтэйн стать короналем? Или Деккерет? Или сам Валентин? Но нельзя думать о таких вещах, одергивает себя Хиссун. Нужно работать, учиться, жить, и из всего этого сложится судьба.

Он понимает, что каким-то образом умудрился заблудиться — он, который еще в десять лет считался самым знающим гидом из всех, кто водил туристов по Лабиринту. Он полночи прошлялся, ошеломленный, с уровня на уровень, и теперь понятия не имеет, где находится. А затем он обнаруживает, что оказался на верхнем уровне Лабиринта, около выходящих в пустыню ворот, именуемых врата Лезвий. Через какие-нибудь пятнадцать минут он может выйти из Лабиринта на поверхность. Он не часто мечтал о таких прогулках, но эта ночь особенная, и потому, когда ноги сами несут его к воротам подземного города, он не сопротивляется. Он входит во врата Лезвий и долго рассматривает заржавленные мечи какой-то древней эпохи, установленные поперек входа — они отмечают границу Лабиринта,— и наконец пересекает их черту и оказывается в жаркой сухой пустыне, начинающейся сразу же за воротами. Как и Деккерет, бродивший в незапамятные времена по другой, куда более ужасной пустыне, он, волоча ноги, тащится неведомо куда, пока не оказывается в изрядном отдалении от густонаселенного улья, именуемого Лабиринтом. Он стоит один под холодными блестящими звездами. Как их много! И одна из них — Старая Земля, с которой так давно вышли все те миллиарды и миллиарды, составляющие человечество. Хиссун стоит, будто зачарованный. Он испытывает непостижимое ощущение, словно сквозь него протекает, подобно необоримой реке, вся бесконечно длинная история космоса. Регистр памяти душ содержит записи стольких жизней, чтобы ему не хватило бы и половины вечности, чтобы изучить их, думает он, и все же то, что находится там,— лишь ничтожно малая часть всего того, что существует на всех мирах этих звезд. Он хочет охватить и поглотить все это и сделать это частью своего «я», как он вобрал в себя те чужие жизни, но, конечно, это желание невыполнимо, и даже от одной только мысли об этом начинает кружиться голова. Но теперь он должен распрощаться с такими фантазиями и отказаться от искушений, которыми манит его Регистр. Он заставляет себя успокоиться, и вскоре мельтешение в мыслях останавливается. Я буду теперь очень спокойным, говорит он себе. Я буду твердо держать свои чувства в узде. Он позволяет себе еще один, последний, взгляд на звезды и тщетно пытается найти среди них солнце Старой Земли. Затем пожимает плечами, резко поворачивается и медленно идет назад к Устам клинков. Утром лорд Валентин снова пошлет за ним. Очень важно успеть перед этим немного поспать. Для него начинается новая жизнь. Я буду жить в Горном замке, думает он, буду помогать короналю, и кто знает, что случится со мной потом? Но, что бы ни случилось, это будет то, что должно быть, как это было с Деккеретом, с Тесме, с Синнабором Лавоном, даже с Халигомом, ибо все они являются теперь частью моей души.

Хиссун на мгновение, всего лишь на мгновение останавливается перед вратами Лезвий, и в это самое мгновение звезды начинают одна за другой исчезать, вытесняемые первыми отблесками рассвета, а потом могущественный восход солнца овладевает небом и вся земля оказывается залитой светом. Он не двигается. Теплые лучи солнца Маджипура касаются его лица — о, насколько редко такое случалось за всю его минувшую жизнь! Солнце-Солнце… Великолепное сверкающее пламенное солнце… Мать миров… Он протягивает к нему руки. Он обнимает его. Он улыбается и впитывает в себя его благословение. Затем он поворачивается и в последний раз спускается в Лабиринт.