Мать Иньянны всю жизнь была хозяйкой магазина в Велатисе, как и мать матери Иньянны, и было похоже, что такая же судьба ждет и Иньянну. Ни ее мать, ни мать ее матери не казались особенно обиженными на такую жизнь, но Иньянна, став в девятнадцать лет единоличной хозяйкой магазина, воспринимала его как тяжкое бремя, как горб, невыносимо давящий на спину. Она часто мечтала о том, чтобы продать его и отправиться на поиски счастья в какой-нибудь другой город, подальше отсюда. Например, в Пилиплок, или Пидруид, или даже далеко на север, в великую столицу Ни-мойю, красоту которой, как говорили, даже представить себе невозможно, если не видел ее воочию.

Но времена были не самыми лучшими, дела шли неважно, и Иньянна не видела на горизонте никаких покупателей на свой магазин. Кроме того, он составлял смысл жизни вот уже нескольких поколений ее семейства, и, несмотря на всю ее ненависть, отказаться от него было совсем непросто. Вот почему она каждое утро поднималась на рассвете, выходила на небольшую выложенную каменными плитками террасу, чтобы окунуться в каменный чан с дождевой водой, которую собирала специально для купания, а затем одевалась, завтракала вяленой рыбой, запивая ее вином, и спускалась вниз, чтобы открыть магазин. Там она торговала всем на свете: и отрезами тканей, и глиняными горшками, доставлявшимися с южного побережья, и специями, и консервированными фруктами, и вином в кувшинах, и острыми нарабальскими ножами, и дорогим деликатесным мясом морских драконов, и сверкающими филигранью фонарями, сделанными в Тил-омоне, и множеством других вещей. В Велатисе имелось множество точно таких же магазинов, и ни один из них не мог похвалиться большими доходами. После смерти матери Иньянна сама вела торговые книги, следила за инвентарем, подметала пол, начищала прилавки, заполняла правительственные декларации, получала разрешения — и донельзя устала от всего этого. Но какие у нее могли быть другие жизненные перспективы? Девчонке-простолюдинке, живущей в городе, прилепившемся к склону горного хребта в дождливом районе второстепенного материка, не имело смысла всерьез надеяться на то, что за следующие шестьдесят или семьдесят лет что-нибудь может измениться.

Среди ее покупателей людей было немного. В течение многих десятилетий в этой части Велатиса селились, главным образом, хьорты и лиимены; тут было также довольно много метаморфов, поскольку Пиурифэйн, территория, на которой обитали метаморфы, располагалась к северу от города, по другую сторону горного хребта, и множество меняющих форму мало-помалу просочились в Велатис. Она доброжелательно встречала всех покупателей, даже метаморфов, с которыми, как правило, общаться было очень нелегко. Единственная вещь, о которой Иньянна сожалела, обслуживая своих клиентов, состояла в том, что ей очень мало приходилось общаться с представителями ее собственной расы, и потому, хотя она выглядела совсем юной, была высокой, стройной и привлекательной, с красиво вьющимися рыжими волосами и прекрасными зелеными глазами, поклонников у нее было мало, а такого мужчину, с которым ей захотелось бы прожить жизнь, она и вовсе пока не встретила. Если бы ей удалось разделить с кем-нибудь заботы о магазине, это значительно облегчило бы ей работу. С другой стороны, это стоило бы ей значительной части ее свободы, в том числе и свободы мечтать о времени, когда она больше не будет содержать магазин в Велатисе.

Однажды после полуденного ливня в магазин вошли двое незнакомых людей, первые клиенты за несколько часов. Один из них, коротенький и толстый, больше походил на чурбак, чем на человека, а второй был, напротив, длинным, бледным и изможденным, с костистым лицом, на котором отовсюду торчали не только кости, но и, казалось бы, несвойственные человеческому лицу шипы и углы; этот напоминал какого-то хищного обитателя гор. Оба были одеты в белые туники из плотной ткани с ярко-оранжевыми поясами — в Велатисе считали, что так одеваются в великих городах севера — и, войдя в магазин, окинули полки быстрыми презрительными взглядами людей, привыкших покупать товары куда более высокого качества.

— Имею ли я удовольствие видеть перед собой Иньянну Форлану? — спросил коротышка.

— Да.

Он посмотрел в лист бумаги, который держал в руке.

— Дочь Форланы Хайорн, которая была дочерью Хайорн Иньянны?

— Да, это именно я и есть. Могу ли я спросить…

— Наконец-то! — в голос воскликнул длинный.— Какое же это было долгое и тоскливое путешествие! Если бы вы только знали, как долго мы искали вас! По реке до Кинтора, а оттуда обходным путем в Дюлорн и через эти омерзительные горы — кстати, здесь когда-нибудь прекращаются дожди? — а потом от дома к дому, от магазина к магазину через весь Велатис, приставая с вопросами то к одному, то к другому…

— И я именно тот человек, которого вы разыскиваете?

— Если вы сможете подтвердить свою родословную, то да.

Иньянна пожала плечами.

— У меня есть документы. Но какие у вас дела ко мне?

— Мы должны представиться,— спохватился коротышка.— Меня зовут Везан Ормус, а моего коллегу Стейг; мы из Ни-мойи, чиновники канцелярии наследственных дел администрации его величества понтифекса Тиевераса.— Везан Ормус раскрыл богато украшенную кожаную папку, извлек из нее пачку бумаг, бегло и целеустремленно пролистал их и продолжил: — У матери вашей матери была старшая сестра, некая Салин Иньянна, которая в двадцать третьем году понтифексата Киннике-на при коронале лорде Оссиере поселилась в городе Ни-мойе, где вышла замуж за Хельмиота Гавоуна, троюродного брата герцога.

Иньянна подняла на него безучастный взгляд.

— Я ничего не знаю об этих людях.

— И неудивительно,— откликнулся Стейг.— С тех пор сменились два поколения. И, несомненно, обе ветви семейства поддерживали между собой не слишком тесный контакт, особенно если вспомнить о разделявших их расстояниях и разнице в материальном и общественном положении.

— Моя бабушка никогда ничего не говорила о каких-либо богатых родственниках в Ни-мойе,— сказала Иньянна.

Везан Ормус снова порылся в бумагах и откашлялся.

— Возможно, у нее были на то какие-то свои причины. Однако вот как обстояло дело. У Хельмиота Гавоуна и Салин Иньянны родились трое детей, и старшая дочь унаследовала семейное состояние. Она умерла молодой, погибла в результате несчастного случая на охоте, и имение отошло к ее единственному сыну Гавоуну Диламейну, который остался бездетным и умер на десятый год понтифексата Тиевераса, то есть девять лет назад. С тех пор собственность считалась выморочной, хотя поиски законных наследников продолжались. Три года назад выяснилось…

— Вы хотите сказать, что я являюсь их наследницей?

— Именно так,— вкрадчивым голосом подтвердил Стейг, сопроводив свои слова широкой улыбкой, от которой, казалось, кости чуть не проткнули кожу на щеках.

Иньянна, которая уже давно поняла, к чему клонится весь этот рассказ, не могла оправиться от изумления. Ее ноги подкосились, губы пересохли; в замешательстве она взмахнула рукой и опрокинула дорогую алханроэльскую вазу, которая упала на пол и разбилась.

— И что же, предполагается, я должна унаследовать? — чрезмерно сухо спросила она, смущенная тем, что утратила контроль над собой.

— Огромный дом, известный как Ниссиморнский окоем, на северном берегу Зимра в Ни-мойе и три поместья в долине Стейч; все сданы в аренду и приносят доход,— ответил Стейг.

— Мы поздравляем вас,— сказал Везан Ормус.

— А я поздравляю вас,— ответила Иньянна.— У вас получилась прекрасная шутка. Спасибо за то, что вы развлекли меня, а теперь, если вы не пожелаете что-либо купить, то прошу вас позволить мне вернуться к моей бухгалтерии, поскольку налоги…

— Вы не доверяете нам,— заметил Везан Ормус,— и, конечно, совершенно правы. Мы явились, рассказали историю, которая может показаться фантастической, и вам, естественно, трудно воспринять наши слова. Но вот, смотрите: мы из Ни-мойи. Неужели мы потащились бы в Велатис, за тысячи миль, ради того, чтобы подшутить над хозяйкой магазина? Вот… посмотрите сюда…— Он взмахнул пачкой бумаг и положил их на прилавок перед Иньянной. Та дрожащими руками принялась перебирать их. Рисунок особняка — потрясающе! — множество документов с титулами, генеалогическими таблицами и бумаги с печатями понтифекса, на которых написано ее имя…

Она подняла глаза; голова кружилась, мысли смешались.

— И что я должна теперь делать? — проговорила она слабым дрожащим голосом.

— Выполнить ряд обычных в таких случаях процедур,— ответил Стейг,— Вы должны предъявить официальное подтверждение того, что вы на самом деле являетесь Иньянной Форланой, а затем подписать документы о том, что согласны уплатить прогрессивные налоги с накопленных за эти годы доходов, как только вступите во владение, уплатить пошлину за передачу титула и кое-что еще. Мы можем сделать все это за вас.

— И какова же пошлина?

— Несколько реалов.

Ее глаза широко раскрылись. Это была изрядная сумма.

— Я смогу ее заплатить, когда вступлю во владение?

— К сожалению, нет,— сказал Везан Ормус,— Вы не сможете получить титул до уплаты пошлины, а доступ к доходам от имения получите только после того, как примете титул, так что…

— Неприятная формальность,— сказал Стейг,— но в общем-то пустяковая в свете открывающихся перспектив.

Оказалось, что пошлина составляет около двадцати реалов. Это была огромная сумма для Иньянны, почти все ее сбережения. Но из документов она узнала, что одни только сельскохозяйственные угодья приносят до девятисот реалов в год, а помимо них имелись еще и другие источники доходов: арендная плата за использование помещений особняка, платежи за причалы на набережной…

Везан Ормус и Стейг оказали ей чрезвычайно полезную помощь. Она закрыла магазин — торговля все равно шла неважно,— и до самого вечера они сидели втроем за небольшим столиком наверху, и она заполняла формы, подписывала какие-то обязательства, а они скрепляли ее подпись внушительного вида печатями администрации понтифекса. А потом она устроила праздник: отвела своих посетителей в таверну, находившуюся и подножия холма, чтобы выпить вина. Стейг настаивал, что должен заплатить первым, отодвинул ее руку, бросил на стойку полкроны и потребовал большую бутылку лучшего пидруидского пальмового вина. У Иньянны захватило дух при виде такой расточительности — обычно она пила что-нибудь попроще,— но сразу же вспомнила, насколько она разбогатела, и, когда бутылка опустела, сама заказала еще одну.

В таверне было много народу; в основном хьорты да несколько гэйрогов. Бюрократы с севера, судя по всему, чувствовали себя неловко среди всех этих так не похожих на людей существ и время от времени глубокомысленно прикрывали пальцами носы, словно хотели загородиться от запаха чуждой плоти. Иньянна, чтобы вернуть их в непринужденное настроение, снова и снова принималась благодарить их за то, что они, несмотря на бесчисленные трудности, все же разыскали ее в такой дыре, как Велатис.

— Но это наша работа! — возразил Везан Ормус.— Все мы, обитатели этого мира, должны служить Божеству, играя свои скромные роли в большой сложной пьесе повседневности. Земля лежала в праздности, большой дом стоял неиспользованный, наследница жила серой скучной жизнью, пребывая в неведении. Справедливость требовала, чтобы этот непорядок был устранен. А честь исправления положения выпала нам.

— Все равно,— не согласилась Иньянна. Она раскраснелась от вина и почти кокетливо склонялась то к одному, то к другому мужчине, словно заигрывала с ними.— Вы претерпели большие трудности ради меня, и я всегда буду в долгу перед вами. Могу я купить вам еще вина?

Когда они наконец покинули таверну, уже совсем стемнело. В небе висело несколько лун, и горы, окружавшие город — оскаленные клыки огромного Гонгарского хребта,— в холодном сиянии казались ледяными столпами. Иньянна увидела, что ее посетители повернули к направлении гостиницы, расположенной на площади Деккерета, и, не слишком хорошо соображая из-за выпитого, предложила им переночевать у нее. Но, по-видимому, предложение не вызвало у чиновников никакого восторга, они, похоже, даже немного насторожились и вежливо и бесстрастно попрощались с нею у дверей гостиницы. Чуть пошатываясь, Иньянна взобралась по круто поднимавшейся вверх длинной улице к своему дому и вышла на террасу, чтобы подышать ночным воздухом. У нее кружилась голова. Слишком много вина, слишком много разговоров, слишком много потрясающих новостей! Она смотрела сверху на свой город, на ряды маленьких обнесенных оштукатуренными стенами домиков с крышами из каменных плит, спускавшихся к чаше водохранилища, на неровные полосы чахлых скверов, на немногочисленные площади и особняки, на обветшавший замок герцога, оседлавший восточный отрог горного хребта, на шоссе, опоясывавшее город; сразу за ним вздымались высокие мрачные горы, на боках которых, как свежие раны, темнели провалы мраморных карьеров — все это она видела из своего гнезда на вершине холма. Прощайте! Она не думала ни о красоте своего города, ни о его уродстве. Это было всего лишь тихое, влажное, унылое, холодное — донельзя обыкновенное — место, известное своим прекрасным мрамором и умелыми каменщиками и, пожалуй, ничем больше; провинциальный город на провинциальном континенте. Она была уверена, что судьбой ей предназначено провести здесь всю жизнь. Но теперь, теперь, когда в эту жизнь внезапно вторглись чудеса, ей казалось невыносимым пробыть здесь хотя бы лишний час, когда ее ждет великолепная, блистательная Ни-мойя. Ни-мойя, Ни-мойя, Ни-мойя!

Она почти не спала этой ночью. Утром она встретилась с Веза-ном Ормусом и Стейгом в конторе нотариуса, прилепившейся к задней стене банка, и передала им небольшой мешок с затертыми монетами; большая часть их была старыми, некоторые очень старыми, с профилями Кинникена, Тимина и Оссиера, а одна монета относилась даже к царствованию великого Конфалюма, трудно было даже сказать, сколько ей сотен лет. Взамен ей она получила единственный лист бумаги: расписку в получении двадцати реалов, которые были предназначены для уплаты пошлины. Другие документы, как ей объяснили, они должны взять с собой, чтобы должным образом подписать и утвердить. Но они пришлют ей все, как только оформление будет завершено, и после этого она сможет отправиться в Ни-мойю, чтобы вступить во владение собственностью.

— Когда я поселюсь в своих владениях,— величественно вымолвила она,— прошу вас в первый же месяц приехать ко мне, поохотиться и отдохнуть.

— О нет,— мягко, но непреклонно возразил Везан Ормус.— Это было бы неприлично с нашей стороны: слишком разное у нас общественное положение с обитателями Ниссиморнского окоема. Но мы понимаем ваши чувства и благодарны вам за приглашение.

Иньянна предложила им пообедать.

— Нет,— ответил Стейг,— нам уже пора отправляться.— Он сказал, что они должны были установить контакт еще с несколькими наследниками, провести действия по утверждению завещаний в Нарабале, Тил-омоне и Пидруиде; что пройдет еще много месяцев, прежде чем они снова увидят свои дома и своих жен в Ни-мойе. Означало ли это, спросила она, внезапно встревожившись, что до окончания их поездки ее документы так и останутся лежать без движения.

— Ни в коей мере,— успокоил ее Стейг,— Мы отправим ваши документы в Ни-мойю с курьером сегодня же вечером. Оформление документов начнется безотлагательно. Вы должны получить известие из нашего департамента через… ну, пожалуй, семь, самое большее, девять недель.

Она проводила их до гостиницы, подождала снаружи, пока они укладывали вещи, смотрела, как они садились в летающую лодку, и махала им вслед, пока машина не свернула на шоссе, ведущее к юго-западному побережью; затем она вернулась в магазин и возобновила торговлю. За всю вторую половину дня у нее было всего два покупателя. Один купил на восемь мерок гвоздей, а второй попросил три ярда фальшивого атласа по шестьдесят мерок за ярд, так что вся выручка от дневной торговли составила меньше двух крон, но это ничего не значило. Скоро, совсем скоро она разбогатеет.

Прошел месяц, а из Ни-мойи не было никаких вестей. Второй месяц — и все такая же тишина.

Терпение, благодаря которому Иньянна продержалась в Велатисе девятнадцать лет, было терпением отчаяния, безнадежного смирения. Но. теперь, когда перед нею замаячили грандиозные перемены, терпение иссякло. Она волновалась, она расхаживала взад-вперед по комнатам, она зачеркивала числа на календаре. Лето с его практически ежедневными дождями подошло к концу, сменившись сухой свежей осенью, окрасившей в пламенно-алый цвет листья деревьев в лесах предгорья. Ни слова. Начались тяжелые зимние ливни, которые принесли с собой массы сырого воздуха, прорывающиеся на юг из долины Зимра через страну метаморфов и сталкивающиеся с резкими горными ветрами. На высотах Гонгара белели снежные шапки, по улицам Велатиса текли мутные ручьи. Ни-мойя все так же молчала, а Иньянна вспоминала о своих двадцати реалах, и к страху, все глубже забиравшемуся в ее душу, начинало примешиваться раздражение.

Она отметила свой двадцатый день рождения в одиночестве, горестно потягивая прокисшее вино и пытаясь представить себе, какое чувство она будет испытывать, распоряжаясь доходами от Ниссиморнского окоема. Почему все так затянулось? Без сомнения, Везан Ормус и Стейг должным образом отправили документы в департамент, офисам понтифекса; но столь же несомненно, сейчас ее бумаги лежали на каком-нибудь пыльном столе, ожидая, пока их переложат на другой стол, в то время как сады ее имения зарастали сорняками.

Накануне Зимнего дня Иньянна решила отправиться в Ни-мойю и лично проследить за ходом дела.

Поездка должна была обойтись очень дорого, а Иньянна уже лишилась всех своих сбережений. Чтобы добыть деньги, она заложила магазин семейству хьортов. Они уплатили ей десять реалов. Погасить ее долг они имели право, распродавая ее запасы, и если бы они успели вернуть свои деньги до ее возвращения, то должны были продолжать вести торговлю, выплачивая ей аренду. Контракт был составлен целиком и полностью в пользу хьортов, но Иньянну это не тревожило: она знала, хотя и не говорила никому, что никогда больше не увидит ни свой магазин, ни этих хьортов, ни Велатис и что единственной вещью, интересовавшей ее, были деньги, с которыми она смогла бы добраться до Ни-мойи.

Это было нешуточное путешествие. Прямой путь из Велатиса в Ни-мойю пролегал через Пиурифэйн, область, принадлежавшую меняющим форму, куда никто не заходил без крайней необходимости. Так что ей надлежало сделать огромный крюк: на запад через перевал Стиамота, затем по длинной широкой долине, именовавшейся ущельем Дюлорн, по правую сторону которой на сотни миль тянулся огромный, в милю высотой, почти отвесный Велатисский уступ. Город Дюлорн лежал почти точно на середине предстоявшего ей пути, и оттуда нужно было одолеть еще половину колоссального материка Зимроэля, сначала по суше, а потом на речном судне до Ни-мойи. Но Иньянна видела в предстоящей поездке только великолепное приключение и не думала о том, как долго она может продлиться. Она никогда еще не выезжала из города; лишь однажды, когда ей было десять лет, мать, на радостях от успешной торговли, отправила ее на месяц в теплые края, на юг от Гонгарских гор. Другие города, которые она видела только на картинках, были для нее столь же далеки и неправдоподобны, как и другие планеты. Ее мать однажды была на побережье, в Тил-омоне, и рассказывала, что это был край вечного мягкого лета, где ласковый солнечный свет походил на золотое вино. А мать ее матери была даже в Нарабале, где тропический воздух был влажным и тяжелым и лип к телу, словно мокрая одежда. Но прочие города — Пидруид, Пилиплок, Дюлорн, Ни-мойя и все остальные — являлись для нее только именами, понятие океана с трудом вмещалось в ее воображение, а поверить в то, что где-то за загадочным океаном имелся другой континент с тысячами миллионов обитателей, где имелся десяток огромных городов против каждого города Зимроэля, где посреди пустыни находилось загадочное подземное логовище, именуемое Лабиринтом, в котором скрывался от мира понтифекс, где вздымалась к небу гора высотой в тридцать миль, на вершине которой обитал корональ и весь его королевский двор, она до сих пор до конца не могла. От мыслей о таких вещах в горе у нее начинало першить, а в ушах звенело. Устрашающий и непостижимый Маджипур был слишком уж большой конфетой для того, чтобы проглотить ее одним большим глотком; но и разгрызать ее постепенно, небольшими кусочками по миле-другой, для человека, который никогда не покидал пределов Велатиса, тоже было немыслимо трудной задачей.

Так, Иньянна с изумлением отметила перемены в климате, когда большая многоместная летающая лодка миновала перевал и спустилась на равнину, раскинувшуюся к западу от гор. Там все еще стояла зима — дни были короткими, солнечный свет бледным и зеленоватым,— но ветер был теплым и плотным, почти весенним, и в воздухе чувствовался приятный острый запах конца зимы. Она с удивлением обнаружила, что почва здесь мягкая, рассыпчатая и упругая, совершенно непохожая на твердую глину, сверкавшую бесчисленными мелкими и крупными камнями, на которой стоял ее дом, и что в этих местах земля имела удивительный ярко-красный оттенок. И растения с мясистыми глянцевыми листьями были незнакомы ей, и птицы здесь носили непривычные оперения, и поселения, попадавшиеся вдоль шоссе, жили открыто и были полны воздуха; эти деревни ничуть не напоминали темный тяжеловесный серый Велатис, их непохожие друг на друга маленькие деревянные домики, украшенные причудливой резьбой, сияли яркими всплесками желтого, синего и алого цветов. Для нее было также до ужаса непривычно не видеть со всех сторон горы, как в Велатисе, угнездившемся на груди Гонгарского хребта, но сейчас она оказалась в широченной впадине, лежавшей между горами и отдаленной прибрежной полосой и, когда взглянула на запад, то увидела перед собой почти пугающую ничем не ограниченную перспективу, полого уходившую вниз, сливавшуюся с бесконечно далеким горизонтом. С другой стороны от дороги, на севере, вздымался казавшийся бесконечным Откос Велатиса, противоположная Велатису сторона горной цепи, но даже и горы здесь были незнакомыми: цельный монолитный мрачный вертикальный барьер, из которого лишь изредка торчали, грозя небесам, острые пики. Но, описывая направленную на север кривую, они в конечном счете выехали из впадины, и почва снова изменилась — они достигли верхнего конца ущелья Дюлорн. Здесь было много гипса, холмистая низменность была от него белой, как будто покрытой изморозью. Камень казался жутковатым: на изломе он показывал рисунок, очень похожий на паутину, и сверкал таинственным холодным блеском. В школе она узнала, что из этого минерала был построен весь город Дюлорн; ей показывали там картинки с изображением изящных шпилей, арок и прозрачных фасадов, сверкавших подобно холодному огню в дневном свете. Она всегда воспринимала это как легенду, наподобие сказок о Старой Земле, с которой, как считалось, некогда сорвались на поиски счастья люди, отдаленные предки ее соплеменников. Но однажды, в конце зимы, Иньянна увидела предместья настоящего города Дюлорна и поняла, что эта легенда вовсе не являлась плодом воображения. Дюлорн оказался гораздо более красив и странен, чем она была способна вообразить. Он, казалось, сиял своим собственным внутренним светом, тогда как свет солнца, преломляемый, расщепляемый и отражаемый бесчисленными углами и изгибами высоких причудливых зданий, сияющими потоками затоплял улицы.

Так вот каков был этот город! Рядом с ним, думала Иньянна, Велатис следовало считать грязным болотом. Она могла бы остаться здесь на месяц, на год, навсегда и ходить из улицы в улицу, рассматривать башни и мосты, глядеть в витрины невероятных магазинов, ослеплявшие изысканными дорогими товарами, так не похожие на ее собственную жалкую лавчонку. Эти орды людей, покрытых чешуей, со змеиными языками — город принадлежал гэйрогам, миллионам квазирептилий, среди которых лишь изредка попадались представители иных рас,— перемещавшихся с такой целеустремленностью, занимаясь какими-то работами, незнакомыми простой горянке… эти светящиеся, мигающие разноцветные рекламы знаменитого Непрерывного цирка Дюлорна… эти элегантные рестораны, гостиницы, парки нее это привело Иньянну в благоговейное оцепенение. Конечно же, на Маджипуре не могло быть ничего, что сравнилось бы с этим местом! И все же она не раз слышала, что Ни-мойя гораздо больше, а Сти, город на Замковой горе, больше их обоих; а ведь были еще и знаменитый Пилиплок, и порт Алаизор, и… множество, множество других городов!

Но она пробыла в Дюлорне всего лишь полдня — пока из летающей лодки высаживались пассажиры, выгружался багаж, освободившиеся места занимали новые пассажиры, а машину проверяли перед выходом на следующий этап маршрута. Она не понимала толком, идет время или стоит. Днем позже, когда машина уже давно двигалась на восток через леса, раскинувшиеся между Дюлорном и Мазадоном, она обнаружила, что совершенно не уверена, видела ли она на самом деле Дюлорн, или он ей только пригрезился.

Ежедневно перед нею открывались новые чудеса — места, где воздух был фиолетовым, деревья величиной с целые холмы, чащи поющих папоротников… Затем на смену лесам пришла длинная череда унылых неразличимых городов — Кинтион, Мазадон, Тагобар и еще какие-то… Пассажиры выходили, доехав куда им нужно, на их места садились новые, водители сменялись через каждые девятьсот миль, и одна только Иньянна продолжала путь, огибая всю огромную страну, разглядывая мир. Глаза и мозги у нее уже затуманились и отказывались воспринимать то и дело появлявшиеся перед нею новые и новые виды. А вскоре ей предстояло увидеть гейзеры, и горячие озера, и прочие чудеса, порожденные подземным жаром; все это находилось подле Кинтора, крупнейшего из городов, расположенных в глубине континента, где Иньянне предстояло пересесть на судно и преодолеть последний отрезок своего пути в Ни-мойю по воде. Здесь с северо-запада тек Зимр, река огромная, как море; не всегда можно было рассмотреть ее противоположный берег. В Велатисе Иньянна видела только быстрые и узкие горные речки и никак не могла предположить, что на свете может существовать такое гигантское плавно извивающееся темноводное чудовище, коим являлся Зимр.

И несколько недель грудь этого чудовища качала Иньянну, которая проплыла мимо Верфа, Стройна, Лагомандино и еще пятидесяти городов, названия которых она не слышала прежде и не стала пытаться запомнить теперь. Судно, на котором она плыла, стало всем ее миром. Климат в долине Зимра был очень мягким, сезоны сменялись почти незаметно; здесь легко можно было утратить ощущение хода времени. Можно было подумать, что стоит весна, хотя она знала, что на самом деле уже близится к концу лето, поскольку ее поездка тянется уже почти полгода. Возможно, путешествию предстояло никогда не закончиться; возможно, теперь ее судьба заключалась в том, чтобы плыть по течению с места на место, не испытывая никаких чувств, нигде не причаливая к земле… Все шло своим чередом. Она начала забывать себя. Где-то существовал принадлежавший когда-то ей магазин, где-то существовало большое состояние, которое будет принадлежать ей, где-то существовала молодая женщина по имени Иньянна Форлана, прибывшая из Велатиса, но, пока она плыла по бесконечному Маджипуру, все это утратило образы и превратилось в простое бесформенное движение.

И вот в один прекрасный день в сотый раз на берегу Зимра — на обоих берегах — появился какой-то новый город, и пассажиры судна внезапно заволновались, кинулись к бортам и принялись вглядываться в туманную даль. Иньянна услышала возгласы: «Ни-мойя! Ни-мойя!» — и поняла, что ее путешествие подошло к концу, что ее странствия закончены, что она прибыла в свой настоящий дом, чтобы обрести свои неотъемлемые права.

Она была достаточно разумна и сознавала, что пытаться понять Ни-мойю в первый же день столь же глупо, как и считать звезды. Это была столица, в двадцать, если не больше, раз превышавшая размерами Велатис, растянувшаяся на сотни миль по обоим берегам огромного Зимра, и — она ощущала это — можно было провести здесь всю жизнь и все равно продолжать путаться в улицах и площадях города-гиганта. Ну и прекрасно. Она не позволила себе ни благоговения, ни потрясения от огромности и чрезмерности всего, что видела вокруг. Ей предстояло одолевать этот город постепенно, шаг за шагом. И в этом спокойном решении было начало преобразования в истинную жительницу Ни-мойи.

Но все же первый шаг ей еще только предстояло сделать. Судно причалило к, как ей показалось, южному берегу Зимра. Вцепившись в свой чемоданчик, Иньянна переводила глаза с одного берега на другой, каждый раз изумляясь колоссальной массе воды — Зимр принимал здесь в себя сразу несколько крупнейших притоков и расширялся до неимоверной величины,— и видела города на каждом берегу. Который из них был Ни-мойей? Где располагаются представительства понтифексата? Как ей найти свои поместья и особняк? Светящиеся надписи указывали, откуда отправляются паромы, но их назначением были места, именовавшиеся Гимбелук и Истмой, Стрелейн и Стрэнд-Виста; Иньянна решила, что все это предместья. Зато о пароме в Ни-мойю нигде не было ни слова, так как все эти места и составляли Ни-мойю.

— Ты заблудилась? — раздался у нее за спиной тонкий резкий голос. Иньянна обернулась и увидела девушку, которая плыла на судне вместе с нею, на два-три года моложе, чем она, с пестрым от косметики лицом и жидковатыми волосами, вызывающе окрашенными в лавандовый цвет. Слишком гордая, а может быть, слишком застенчивая для того, чтобы принимать помощь от нее — она сама не могла решить, какое чувство превалировало,— Иньянна резко мотнула головой и отвернулась, почувствовав при этом, как ее щеки вспыхнули.

— За билетными кассами есть справочная установка,— сказала девушка ей в спину и исчезла в толпе.

Иньянна встала в хвост очереди, скопившейся возле справочной установки, и спустя некоторое время получила возможность засунуть голову в коробку переговорного устройства.

— Слушаю вас,— послышался приятный голос.

— Представительство понтифекса. Бюро утверждения завещаний,— без запинки проговорила Иньянна.

— В списках нет такого бюро.

Иньянна нахмурилась.

— Тогда представительство понтифекса.

— Стрелейн, Родамаунтский бульвар, 853.

Испытывая не совсем понятную тревогу, она купила билет на паром до Стрелейна: одна крона двадцать мерок. У нее теперь оставалось ровно два реала; этого должно было хватить на несколько недель жизни в этом городе, где все, похоже, очень дорого. А что потом? А потом я поселюсь в Ниссиморнском окоеме,— бодро сказала она себе и перешагнула с причала на паром. Но мысль о том, почему адрес Бюро утверждения завещаний мог оказаться не внесенным в список учреждений, не выходила у нее из головы.

День уже клонился к вечеру. Паром, испуская хриплый свист, плавно отошел от причала. Иньянна вцепилась в поручни и с удивлением вглядывалась в город, раскинувшийся на далеком берегу. Сверкающие белые башни с плоскими крышами, постепенно, ярусами, взбирались на нежно-зеленые холмы, ограничивавшие горизонт на севере. Возле широкого трапа, ведущего на нижние палубы, располагался стенд с картой. Стрелейн оказался центральным районом города и располагался прямо напротив пристани, от которой отошел паром,— это и был Нис-симорн. Чиновники понтифексата сказали ей, что ее особняк находился на северном берегу и назывался Ниссиморнским окоемом потому, что из него открывался вид именно на Нисси-морн; значит, он должен быть именно в Стрелейне, возможно где-то в районе леса, покрывавшего берег на северо-востоке. Гимбелук, западный пригород, отделялся от Стрелейна безымянным притоком, через который было перекинуто множество мостов; Истмой лежал на востоке; с юга впадала река Стейч, почти такая же большая, как Зимр, и города по его берегам назывались…

— Ты здесь первый раз? — Это вновь оказалась девушка с бледно-сиреневыми волосами.

Иньянна нервно улыбнулась.

— Да. Я из Велатиса. Деревенщина, можно сказать.

— Похоже, что ты боишься меня.

— Я? Неужели?

— Я тебя не укушу. И даже не стану тебя обманывать. Меня зовут Лилойв. Я воровка с Большого базара.

— Ты сказала, воровка?

— Это почтенная профессия в Ни-мойе. Хотя муниципалитет и не выдает нам лицензий, но все же не слишком вмешивается в наши дела. Ну а у нас есть свои собственные порядки, как в любой утвержденной гильдии. Я была в Лагомандино, продавала краденое моему дяде. А ты что, считаешь себя слишком хорошей для того, чтобы разговаривать со мной, или просто очень застенчивая?

— Ни то и ни другое,— ответила Иньянна.— Но я очень долго путешествовала одна и отвыкла от разговоров с людьми. Я задумалась,— Она заставила себя улыбнуться,— А ты на самом деле воровка?

— Да. Но не карманница. Очень уж у тебя встревоженный вид! И все же как тебя зовут?

— Иньянна Форлана.

— Красивое имя. Я никогда еще не встречала ни одной Иньянны. И ты проехала аж от Велатиса до самой Ни-мойи? Зачем?

— Чтобы получить наследство,— прямо ответила Иньянна.— Собственность внука сестры моей бабушки. Поместье на северном берегу, известное как Ниссиморнский окоем…

Лилойв захихикала, попыталась сдержать смех, отчего ее щеки раздулись, закашлялась и хлопнула себя ладонью по губам в приступе неудержимого смеха. Но она все же смогла почти сразу же пересилить себя, и насмешка на ее лице сменилась жалостью.

— Если это так, то, значит, ты принадлежишь к семейству герцога, и я должна просить у тебя прощения за то, что так нахально разговаривала с тобой.

— Семейству герцога? Нет, конечно нет. С чего ты это взяла?

— Ниссиморнский окоем принадлежит Калейну, младшему брату герцога.

Иньянна покачала головой.

— Нет. Сестре моей бабушки…

— Бедняжка, да шарить по твоим карманам нет никакого смысла. Кто-то уже успел их обчистить!

Иньянна прижала к груди чемоданчик.

— Нет,— заметив ее смятение, поправилась Лилойв.— Вероятнее, что ты тронутая, раз считаешь, что унаследовала Ниссиморнский окоем.

— Я видела бумаги с печатью администрации понтифекса. Два человека из Ни-мойи лично доставили их в Велатис. Я, возможно, не слишком прыткая деревенская девчонка, но все же не дура, чтобы решиться на такую поездку, не имея серьезных доказательств. Да, у меня были подозрения, но я видела документы. Я уплатила пошлину за право наследования титула! Это стоило двадцать реалов, но бумаги были в полном порядке!

— И куда ты собираешься идти, когда попадешь в Стрелейн?

— Я не думала об этом… Наверное, в гостиницу…

— Побереги свои кроны. Они тебе еще потребуются. Устроишься у нас, на базаре. А утром поговори с имперскими прокторами. А вдруг они смогут помочь тебе вернуть хотя бы часть потерянного?

Мысль о том, что она оказалась жертвой мошенников, с самого начала жила в сознании Иньянны, словно басовитый гул, чуть слышно пробивающийся сквозь звуки прекрасной музыки, но она не желала слышать этот гул, и даже теперь, когда он сменился оглушительным ревом, она заставила себя верить в свое счастье. Эта невзрачная маленькая базарная девчонка, по ее собственному признанию, профессиональная воровка, несомненно обладала чрезмерно развитой недоверчивостью, как это и должно быть свойственно тому, кто живет, противопоставляя свой ум враждебной вселенной, и потому видела мошенничество и недоброжелательность повсюду, возможно даже там, где их и близко не было. Иньянна знала, легковерие могло вовлечь ее в ужасную ошибку, но было бессмысленно начинать жаловаться, когда еще ничего не началось. Ведь могло же в конце концов оказаться, что она все-таки имела какое-то отношение к фамилии герцога, а может быть, Лилойв напутала насчет владельцев Ниссиморнского окоема. Ну а если она и в самом деле прибыла в Ни-мойю, поддавшись на обман и все ее последние кроны истрачены без толку, то, по крайней мере, она находилась теперь в Ни-мойе, а не в Велатисе, и это само по себе было причиной для радости.

Когда паром приблизился к причалу Стрелейна, Иньянна смогла получить первое представление о центре Ни-мойи вблизи. Ослепительно белые башни стояли почти у самого края воды, поднимаясь к небу так резко и круто, что казались неустойчивыми, и было трудно понять, почему они не сваливались в реку. Начало темнеть. Повсюду зажигались огни. Иньянна взирала на великолепие города со спокойствием лунатика. Я пришла домой, раз за разом повторяла она себе. Я дома, этот город — мой дом, я чувствую, что попала домой. И все равно она следила за тем, чтобы не отстать от Лилойв, когда они через толпу местных жителей пробирались с пристани на улицу.

У ворот речного вокзала стояли три огромных металлических птицы со сверкавшими — наверное, из драгоценных камней — глазами: гихорн с распахнутыми широкими крыльями, большой глупый длинноногий хазенмарл и еще одна (Иньянна такой не знала) с огромным, изогнутым наподобие серпа клювом, под которым свисала кожистая сумка. Механические фигуры медленно двигались, покачивая головами, взмахивая крыльями.

— Эмблемы города,— не дожидаясь вопроса, объяснила Лилойв.— Ты будешь встречать этих дурацких истуканов повсюду! И у всех вместо глаз будут драгоценные камни.

— И никто их не украдет?

— Хотела бы я набраться смелости на это. Я могла бы легко забраться туда и выковырять их. Но говорят, что за этим последует тысяча лет непрерывных бедствий. Метаморфы снова восстанут и прогонят нас, башни обрушатся, ну и тому подобная чепуха.

— Но раз ты не веришь в эти легенды, то почему бы не украсть камни?

Лилойв фыркнула.

— А кто их купит? Любой барыга сразу же поймет, откуда они, и, раз уж всем известно, что на них наложено проклятие, то вора будет ждать бездна неприятностей, а Король Снов примется терзать твою голову до тех пор, пока ты не взвоешь. Пусть лучше у меня будет полный карман осколков цветного стакана, чем глаза птиц Ни-мойи. Ну вот, садись! — Она открыла дверь маленькой летающей лодки-такси, стоявшей неподалеку от вокзала, подтолкнула Иньянну на сиденье, сама шлепнулась рядом, бойко отстучала код на клавиатуре, и машина тронулась с места.— Мы можем поблагодарить твоего благородного родственника за эту поездку,— заявила она.

— Что-что?

— Калейна, брата герцога. Я указала его платежный код. Его номер выкрали месяц назад, и многие из нас теперь ездят бесплатно, то есть за его счет. Конечно, когда придут счета, канцлер изменит код, но до тех пор… понимаешь?

— Я, наверное, очень наивна,— сказала Иньянна.— Я все еще верю в то, что Повелительница и Король видят наши грехи, когда мы спим, и посылают сновидения помешать таким вещам.

— На такую веру все и рассчитано,— ответила Лилойв.— Вот убей кого-нибудь, и наверняка получишь послание от Короля Снов; в этом не может быть сомнений. Но сколько народу живет на Маджипуре? Восемнадцать миллиардов? Тридцать? Пятьдесят? И что, у Короля найдется время, чтобы насылать карающие сны на каждого, кто обманом бесплатно проедется в летающей лодке? Думаешь, это возможно?

— Ну…

— Или даже на тех, кто выманивает деньги, взимая пошлину за не принадлежащие людям дворцы?

Щеки Иньянны вспыхнули, и она отвернулась.

— Куда мы едем? — глухим голосом спросила она.

— Уже приехали. Остановка Большой базар. Прошу на выход!

Иньянна следом за Лилойв вышла на широкую площадь, ограниченную с трех сторон высокими башнями, а с четвертой — приземистым зданием, к которому вело множество длинных низеньких ступеней. Сотни, а может быть, и тысячи людей в изящных белых нимойских туниках поспешно проходили туда и сюда через широкую пасть здания, арку которого украшал резной горельеф — те же самые три символические птицы с драгоценными камнями в глазах.

— Это Пидруидские врата,— сказала Лилойв,— один из тринадцати входов. Сам базар занимает пятнадцать квадратных миль. Знаешь, он немного похож на Лабиринт, хотя, конечно, не уходит так глубоко под землю, разве что ниже уровня улиц. Он пронизывает весь город, его части соединяются через разные дома, через проходы под улицами; можно сказать, что это город в городе. Мои предки жили здесь сотни лет. Мы потомственные воры. Без нас у владельцев лавок было бы много неприятностей.

— Я была в Велатисе хозяйкой лавки. У нас там нет воров, и, по-моему, никто и никогда не желал, чтобы они появились,— сухо заметила Иньянна, когда они влились в толпу, продвигавшуюся по широким низким ступеням к воротам Великого базара.

— Здесь все по-другому,— возразила Лилойв.

Базар простирался во все стороны — сложнейший лабиринт ярко освещенных узких галерей, проходов, туннелей и галерей, разделявшихся и подразделявшихся на бесчисленное множество крошечных кабинок. Над головами тянулось цельное полотнище желтой ткани, испускавшей яркое сияние, благодаря собственному люминесцентному свечению. Это зрелище изумляло Иньянну больше, чем все остальное, что она успела увидеть в Ни-мойе, так как она в своем магазине иногда торговала такой тканью — по три реала за рулон, а одного рулона хватало для того, чтобы украсить разве что небольшую комнату; ее душа пришла в смятение от мысли о пятнадцати квадратных милях светящейся ткани, и Иньянна, несмотря на свои навыки, никак не могла вычислить в уме ее стоимость. Ай да Ни-мойя! Такие крайности можно было выдержать, только имея хорошее чувство юмора.

Они все дальше углублялись в базар. Каждый закоулок казался Иньянне неотличимым от другого; везде было одинаково шумно, независимо от того, чем там торговали. По сторонам теснились одна к другой лавки с фарфором, тканями, столовыми приборами, одеждой, фруктами, мясом, овощами, деликатесами; где-то сконцентрировались винные лавки, в другом месте остро пахло пряностями, потом по сторонам заблестели в многочисленных витринах драгоценные камни, и повсюду стояли торговцы с жареными сосисками, и торговцы с жареной рыбой, и торговцы иной едой и лакомствами. Ну а Лилойв, похоже, всегда точно знала, куда идти от той или иной развилки и в который из неисчислимых совершенно одинаковых переулков нужно сворачивать, чтобы попасть к известной ей одной цели. Она двигалась стремительно и уверенно, и лишь несколько раз приостановилась, чтобы раздобыть себе обед, ловко прихватив балыковое полено с одного прилавка да бутылку вина с другого. Несколько продавцов заметили ее действия, но лишь улыбнулись и промолчали.

— Неужели это не волнует их? — изумилась Иньянна.

— Они знают меня. Но я уже сказала тебе, что нас, воров, здесь высоко ценят. Мы нужны.

— Очень жаль, но я этого не понимаю.

— Видишь ли, мы поддерживаем порядок на базаре. Здесь не ворует никто, кроме нас, а мы берем только, что нам нужно, зато разгоняем любителей. Ну, что могло бы здесь твориться, если бы каждый десятый набивал себе карманы тем, что лежит в кошельках у остальных девяти? Но мы ходим среди них, заполняя наши собственные кошельки, а также останавливая лишних. Нас знают. Понимаешь? Наша добыча это своего рода налог на торговцев или жалованье, которое они уплачивают нам за то, что мы контролируем толпы, которые непрерывно толкутся здесь. Эй, ты! А ну, прекрати! — Последние слова были обращены не к Иньянне, а к мальчишке лет двенадцати, темноволосому, щуплому и гибкому, как угорь, который перебирал охотничьи ножи, выставленные в большом ведре. Молниеносным движением Лилойв поймала мальчишку за руку и одновременно совершенно непостижимым образом ухватила за извивавшееся щупальце какого-то врууна, ростом не больше мальчика, стоявшего в тени в нескольких футах. Иньянна слышала, как Лилойв что-то негромко говорила им, улавливала жесткий тон, но не могла понять ни единого слова. Спустя несколько секунд все закончилось, и вруун с мальчишкой поспешно бросились прочь и канули в толпе.

— И что это было? — спросила Иньянна.

— Они воровали ножи; мальчишка передавал их врууну. Я велела им немедленно убраться с базара и пригрозила, что если они не послушаются, то мои братья запекут врууна в его собственном панцире и заставят мальчишку съесть.

— Неужели они сделали бы это?

— Конечно нет. Это значило бы обречь себя всю жизнь смотреть не самые приятные сны. Но они поняли свою ошибку. Здесь крадут только те воры, которые имеют на это право. Можно сказать, что мы заменяем здесь прокторов. Мы необходимы. А вот тут я живу. Милости прошу в гости.

Лилойв обитала под землей в комнате со стенами из покрытого грязно-белой штукатуркой камня, входившей в анфиладу из семи или восьми таких же комнат, расположенную под тем рядом Великого базара, который занимали торговцы сырами и маслом. В подземные жилища нужно было спускаться через люк по веревочной лестнице. В тот самый миг, когда голова Иньянны опустилась ниже уровня пола, весь шум и безумие базара остались позади, и единственным напоминанием о том, что находится наверху, был несильный, но неистребимый запах красного стойензарского сыра, проникавший даже через каменные стены.

— Вот наша берлога,— объявила Лилойв. Она запела быструю ритмичную мелодию, и тут же из дальних помещений появились люди — потасканного вида люди с ловкими движениями, в большинстве низкорослые и тощие; каждый из них, как и Лилойв, казался сделанным из второсортного человеческого материала.— Мои братья Сидоун и Ханоун,— представила их Лилойв,— Моя сестра Медилл Фаруйн. Мои двоюродные братья Авейн, Амейн и Атейн. А это мой дядя Агурмоль, глава нашего клана. Дядя, это Иньянна Форлана, из Велатиса; двое странствующих жуликов впарили ей за двадцать реалов Ниссиморнский окоем. Я встретила ее на речном судне. Она будет жить с нами и станет воровкой.

У Иньянны перехватило горло.

— Я…

Агурмоль с величественным видом Хозяйки Острова, раздающей благословения, сделал изысканный и подчеркнуто официальный жест.

— Теперь ты одна из нас. Ты сможешь носить мужскую одежду?

— Думаю, что смогу,— оторопела Иньянна,— но я не пони…

— У меня есть младший брат, приписанный к нашей гильдии. Он живет в Авендройне среди меняющих форму; его не видели в Ни-мойе уже несколько лет. Ты назовешься его именем, и это будет куда проще, чем устраивать тебе вступление в гильдию. Дай мне руку.

Она безропотно позволила ему взять свою ладонь своими влажными мягкими пальцами. Он посмотрел ей в глаза и сказал низким выразительным голосом:

— Твоя настоящая жизнь только начинается. Все, что было прежде, это всего лишь сны. Теперь ты воровка, вернее, вор в Ни-мойе, и твое имя Кулибгай,— И добавил, подмигнув: — Двадцать реалов — не слишком высокая цена за Ниссиморнский окоем.

— Это была только пошлина за регистрацию,— сказала Иньянна.— Они заявили мне, что я унаследовала этот дом после сестры матери моей матери.

— Если это верно, то ты должна будешь устроить для нас грандиозный пир, как только вступишь во владение, чтобы отблагодарить за гостеприимство. Согласна? — Агурмоль беспечно рассмеялся.— Авейн! Вина для твоего дяди Кулибгая! Сидоун, Ханоун, подберите ему подходящую одежду! Эй, кто-нибудь, музыку! Кто хочет потанцевать? Ну-ка, дадим жизни! Медилл, приготовь кровать для гостя!

Маленький человечек беззаботно крутился, весело выкрикивая приказания. Иньянна, заразившись его неистовой энергией, выпила бокал вина, позволила примерить на себя тунику одного из братьев Лилойв. При этом она старалась не задумываться о посторонних вещах, чтобы запомнить поток имен, которые ей поминутно называли. В комнату стал набиваться народ — в основном люди, три хьорта с серыми пухлыми лицами и, к изумлению Иньянны, пара стройных молчаливых метаморфов. Хотя она, пока вела торговлю, привыкла иметь дело с меняющими форму, но все же никак не ожидала, что Лилойв и ее семейство фактически разделяют кров с этими таинственными аборигенами. Хотя возможно, что воры, как и метаморфы, считались на Маджипуре отверженными и потому с готовностью тянулись друг к другу.

Импровизированный праздник в ее честь продолжался несколько часов. Воры, казалось, были рады оказать ей покровительство, все по очереди подходили к ней, предлагая какие-то пустяковые услуги, забавляя ее байками и сплетнями из местной жизни. Для Иньянны, предки которой на протяжении длинной череды поколений были лавочниками, воры являлись естественными врагами. Но все же эти люди, хотя и были, по ее мнению, жалкими изгоями, казались ей приветливыми, дружелюбными и открытыми; к тому же они были единственными союзниками в той борьбе, которую ей предстояло вести против огромного и безразличного города. Иньянна не испытывала никакого желания осваивать их профессию, но она прекрасно понимала, что судьба могла поступить с ней и хуже, чем заставить прибиться к родственникам Лилойв.

Она спала беспокойно, видела во сне нечто отрывочное и беспредметное и несколько раз просыпалась, не в состоянии понять, где же она находилась. Но в конце концов усталость сломила ее, и она погрузилась в глубокий сон. Обычно она пробуждалась на рассвете, но в этой пещерной обители рассвет был чужаком, так что, проснувшись, она не могла даже представить, какое сейчас время суток.

— Ты, похоже, ужасно устала? — улыбнулась ей Лилойв.

— Я спала слишком долго?

— Ты спала до тех пор, пока не проснулась. Я думаю, что ты проспала не больше и не меньше, чем было нужно. А тебе как кажется?

Иньянна посмотрела вокруг и увидела следы вечерники — пустые бутылки, грязную посуду, забытые кем-то предметы одежды — но никого, кроме них, в комнате не было. Они на утреннем обходе, объяснила Лилойв. Она показала Иньянне, где можно умыться и одеться, а затем они поднялись на поверхность и очутились в кипучем водовороте базара. Днем жизнь здесь бурлила так же, как и накануне вечером, но в обычном свете все здесь казалось не столь волшебным, не столь переполненным и бурлящим, атмосфера была не столь заряженной энергией, как при электрическом освещении: то, что вчера вечером казалось Иньянне загадочной самостоятельной вселенной, сегодня было всего-навсего переполненным народом обширным торговым центром. Они приостановились лишь у трех-четырех прилавков, чтобы тайком прихватить чего-нибудь себе на завтрак. Лилойв нахально принималась закусывать, отойдя всего на несколько шагов от обворованной лавчонки, и призывала смущенную и колеблющуюся Иньянну следовать ее примеру. А затем, пробравшись через невероятно запутанный лабиринт, в котором, Иньянна была полностью уверена, она никогда не сможет почувствовать себя хозяйкой, они неожиданно оказались на свежем чистом воздухе надземного мира.

— Мы вышли из Пилиплокских врат,— сказал Лилойв.— Отсюда до понтифексата рукой подать.

Прогулка действительно оказалась короткой, но Иньянна все равно была ошеломлена, ибо за каждым углом ей открывались все новые и новые чудеса. Один уходивший вдаль прекрасный бульвар был весь залит ослепительным светом, словно под тротуаром пряталось второе солнце. Этот бульвар, сказала Лилойв, так и назывался — Хрустальный бульвар, поскольку он днем и ночью сверкал ослепительными огнями, испускаемыми специальными отражателями, которые автоматически поворачивались, чтобы иметь наилучшую ориентацию. В конце другой улицы, уходившей вниз по склону холма на восток, туда, где Зимр делал крутой изгиб, она разглядела здание, которое могло быть только дворцом герцога Ни-мойи. Ее изумила также стройная стела из отполированного камня, возвышавшаяся на широком постаменте,— даже издалека было ясно, насколько грандиозно это сооружение, окруженное парком, подобным зеленому ковру. Еще один поворот, и Иньянна увидела нечто, похожее на аккуратнейшим образом вытканный гигантский — в милю длиной — кокон какого-то невероятного насекомого, висящий над широченным проспектом.

— Паутинная галерея,— объяснила Лилойв,— здесь богачи покупают свои цацки. Может, и ты когда-нибудь выкинешь здесь ведро-другое реалов. Но это будет не сегодня. Мы уже пришли. Вот Родамаунтский бульвар, и вскоре мы точно выясним все, что касается твоего наследства.

Улица изгибалась плавной дугой; вдоль одной ее стороны бок о бок высились совершенно одинаковые башни с плоскими фасадами, а по другой чередовались высокие и приземистые дома. Судя по всему, это были правительственные учреждения. Строгость архитектурного ансамбля привела Иньянну в замешательство; одна она могла бы бродить по улице хоть целый день, не смея открыть хоть одну дверь, но Лилойв, задав несколько решительных вопросов, быстро разобралась, что где находится, и потащила Иньянну в глубину клубка извилистых коридоров, едва ли менее запутанных, чем Большой базар. Вскоре они уже сидели на деревянной скамье в большом и ярко освещенном зале для дожидающихся приема и смотрели на табло под потолком, на котором высвечивались имена посетителей, которых приглашали войти. Через какие-нибудь полчаса там появилось имя Иньянны.

— Это бюро утверждения завещаний? — спросила она свою спутницу, пока они шли к двери.

— Скорее всего, такого просто нет,— ответила Лилойв,— Здесь сидят прокторы. Они, пожалуй, единственные, кто, возможно, в силах тебе помочь.

Хьорт со строгим пухлым лицом и выпученными, как у всех своих сородичей, глазами спросил, какая у них проблема, и Иньянна, поначалу запинаясь, постепенно разговорилась и рассказала всю свою историю: незнакомцы из Ни-мойи, поразительный рассказ о грандиозном наследстве, документы, печати администрации понтифекса, двадцать реалов, уплаченных в качестве пошлины. Она рассказывала, а хьорт все сильнее и сильнее горбился за своим столом, стискивал челюсти и немыслимым образом вращал своими огромными вытаращенными глазами в разные стороны. Когда она умолкла, он взял у нее из рук квитанцию об уплате пошлины, глубокомысленно пощупал толстыми пальцами имперскую печать, стоявшую на ней, и уныло сообщил:

— Вы уже девятнадцатая. В этом году в Ни-мойе побывало уже восемнадцать претендентов на Ниссиморнский окоем. Но, боюсь, их будет больше. Намного больше.

— Девятнадцатая?

— Насколько мне известно. Возможно, были и другие, но они не стали извещать прокторов о мошенничестве.

— О мошенничестве…— бездумно повторила Иньянна.— Но возможно ли такое? Они показали мне документы, генеалогическое древо, бумаги с моим именем… Неужели они совершили путешествие от Ни-мойи до Велатиса лишь затем, чтобы выманить у меня двадцать реалов?

— Нет, конечно, они ехали не только ради вас,— ответил хьорт.— Вероятно, три или четыре наследника Ниссиморнско-го окоема нашлись в Велатисе, пятеро в Нарабале, семь в Тил-омоне, дюжина в Пидруиде… Видите ли, генеалогию нескольких десятков людей узнать совсем не трудно. И подделать документы, и заполнить бланки. Получить двадцать реалов от одного, тридцать от другого — вам не кажется, что на эти деньги можно неплохо жить, если только не слишком задерживаться на одном месте?

— Но ведь этого же не может быть! Это противозаконно!

— Да,— устало согласился хьорт.

— И Король Снов…

— Строго накажет их, можете не сомневаться в этом. И мы, конечно, не замедлим строго наказать их, как только обнаружим. Вы могли бы оказать нам большую помощь, подробно описав их внешность и манеры.

— А мои двадцать реалов?

Хьорт пожал плечами.

— Есть какая-нибудь надежда на то, что смогу получить их обратно? — требовательно спросила Иньянна.

— Никакой.

— Это значит, что я лишилась всего, что у меня было!

— От имени его величества я выражаю вам мое искреннее и глубокое сочувствие,— сказал хьорт, и на этом аудиенция закончилась.

— Отведи меня к Ниссиморнскому окоему! — потребовала Иньянна у своей спутницы, когда они с Лилойв вышли наружу.

— Но ты, конечно же, не веришь…

— Что этот дом принадлежит мне? Нет, конечно нет. Но я хочу его увидеть! Я хочу знать, как выглядит дом, который мне продали за мои двадцать реалов!

— Ну зачем терзать себя?

— Прошу тебя,— настаивала Иньянна.

— Ну что ж,— сдалась Лилойв.

Она взмахом руки подозвала летающую лодку и набрала на пульте адрес. Широко раскрыв глаза, Иньянна изумленно смотрела по сторонам, пока машина несла их по благородным проспектам Ни-мойи. Под теплыми лучами полуденного солнца все, казалось, купалось в свете, и город сиял, но не морозным блеском прозрачного Дюлорна, а переливающимся, пульсирующим, прямо-таки чувственным блеском, отражавшимся от каждой гладко оштукатуренной стены, заливавшим улицы. Лилойв рассказывала о наиболее интересных местах, мимо которых они проезжали.

— Это Музей миров,— сказала она, указывая на огромную архитектурную композицию, увенчанную диадемой из угловатых стеклянных куполов.— Здесь хранятся сокровища с тысячи планет; есть даже несколько вещей со Старой Земли. А это Палата колдовства, тоже своего рода музей, посвященный волшебству и сновидениям. Я никогда там не бывала. А там — смотри, видишь, спереди три птицы? Городской дворец, где живет мэр.— Машина начала снижаться по склону к реке.— Там находятся плавучие рестораны,— сказала она, обведя рукой полгоризонта.— Их девять, и каждый как небольшой остров. Говорят, что там можно попробовать блюда из каждой области Маджипура. Когда-нибудь мы в них побываем, во всех девяти, правда?

— Блажен, кто верует,— печально улыбнулась Иньянна.

— Выше нос! У нас с тобой вся жизнь впереди, а воровская жизнь совсем не плоха,— тараторила Лилойв,— Я собираюсь со временем пройтись по всем улицам Ни-мойи, и ты сможешь пойти со мной. Знаешь, в Гимбелуке — это за городом, в холмах — есть Парк Сказочных Зверей, которых уже совсем не осталось в природе: всякие там сигимойны, галвары, димилайоны, ну и еще всякая всячина. А еще есть Дом Оперы, там играет муниципальный оркестр — ты слышала о нашем оркестре? Тысяча инструментов, ничего подобного нет нигде во вселенной. А еще есть… Ну вот, мы приехали!

Они вышли из летающей лодки. Иньянна увидела, что они находились на набережной. Перед нею лежал Зимр, великая река, столь широкая в этом месте, что она могла разглядеть лишь смутную зеленую полоску — это был Ниссиморн — на горизонте. А совсем рядом от нее, слева, высилась ограда из металлических пик в два человеческих роста высотой, расставленных на восемь-десять футов одна от другой и соединенных между собой тонкой, почти невидимой сетью, издававшей басовитое зловещее жужжание. А за оградой находился сад поразительной красоты с изящными низенькими кустами, усыпанными золотыми, бирюзовыми, алыми цветами и газонами, так низко и ровно подстриженными, что казалось, будто на земле раскатан изумрудный ковер. Дальше начинался пригорок, на вершине которого, на выступавшей из земли скале, возвышался огромный особняк с белыми, как было принято в Ни-мойе, стенами, казавшийся воплощением воздушной легкости, характерной для нимойского архитектурного стиля, с портиками, которые, казалось, плыли в воздухе, и балконами, немыслимо далеко выступавшими из стен. Не считая дворца самого герцога, который был виден неподалеку, лишь немного ниже по реке, Ниссиморнский окоем показался Иньянне самым красивым отдельно стоявшим зданием, которое она увидела во всей Ни-мойе за то недолгое время, что пробыла здесь. И вот об этом она думала, как о наследстве от своей двоюродной бабушки?! Ею овладел безудержный смех. Она вдруг пустилась бежать вдоль ограды, время от времени приостанавливаясь, чтобы рассмотреть домину с разных точек, и продолжала хохотать, как будто кто-то сообщил ей величайшую истину во вселенной, ту истину, в которой содержался ключ к тайнам всех остальных истин, а такая всеобъемлющая истина должна, несомненно, вызвать смех. Лилойв поспешила за ней; она окликала свою новую подругу, просила ее подождать, но та неслась вперед, будто в нее вселились бесы. Наконец она оказалась перед главными воротами, по сторонам которых возвышались, внушительно сложив все свои руки на груди, два одетых в безупречно белые ливреи стражника-скандара, самых огромных из всех, каких ей доводилось видеть. Иньянна продолжала хохотать. Скандары нахмурились. Лилойв, догнав наконец Иньянну, дернула ее за руку и шепнула, что им лучше уйти и не нарываться на неприятности.

— Подожди,— ответила Иньянна, которой в конце концов удалось смирить свой смех. Она подошла к скандарам.— Вы служите у Калейна Нимойского?

Гигантские существа взглянули на нее, как на пустое место, и ничего не ответили.

— Передайте вашему господину,— продолжала она, ничуть не задетая этим,— что Иньянна Велатисская была здесь, видела дом и передает свои сожаления, что не сможет прийти к обеду. Заранее благодарю вас.

— Пойдем! — яростно прошипела ей в ухо Лилойв.

Безразличие на волосатых лицах огромных стражников начало уступать место гневу. Иньянна сделала им изящный прощальный жест, снова расхохоталась, махнула рукой Лилойв; они вместе отбежали к летающей лодке, и Лилойв тоже присоединилась к истерическому веселью подруги.

Прошло много времени, прежде чем Иньянна снова увидела солнце Ни-мойи, ибо она начала в подземельях Большого базара новую жизнь, жизнь воровки. Сначала она нисколько не хотела браться за ту «работу», которой занимались Лилойв и ее родственники. Но практические соображения вскоре вынудили ее отказаться от тонкостей этики. Она не имела никакой возможности вернуться в Велатис; к тому же теперь, после того как она получила первое, пусть даже очень ограниченное, представление о Ни-мойе, у нее не было и такого желания. Там ее ничего не ждало, кроме давно уже опостылевшей жизни мелкой торговки клеем и гвоздями, фальшивым атласом и фонарями из Тил-омо-на. Но для того, чтобы остаться в Ни-мойе, тем не менее требовались деньги. Она не владела никакой профессией, кроме торговли, а о том, чтобы без капитала открыть здесь хоть самую захудалую лавчонку, нечего было и думать. Со дня на день ее скудные средства должны были закончиться. Она не могла отвергнуть доброжелательного предложения своих новых друзей, у нее просто не было иного выхода — они предлагали ей присоединиться к своему обществу; а ведь прибиться к какому-либо другому было очень нелегко, ну а в одиночку выжить было просто почти невозможно. Ко всему прочему, теперь, убедившись, что все ее сбережения оказались отнятыми у нее говорливыми пройдохами, она уже не так неприемлемо относилась к тому, чтобы включиться в воровскую жизнь, невзирая даже на то что она была совершенно чужда ее натуре. Так что девушка надела на себя мужскую тунику (рост позволял ей это) и, держась немного неуклюже — чего, впрочем, вполне хватило для того, чтобы сделать обман, который никто не собирался раскрывать, достаточно правдоподобным,— под именем Кулибгая, брата мастера-вора Агурмоля, вступила в гильдию воров.

Лилойв сделалась ее наставницей. Иньянна три дня ходила следом за нею по базару, пристально наблюдая, как девушка с лиловыми волосами тут и там прихватывала что-нибудь. Порой она воровала грубо, почти не таясь, как, например, в том случае, когда она схватила висевший неподалеку от входа в лавку плащ и скрылась с ним в толпе. Порой она демонстрировала известную ловкость рук, когда нужно было стащить что-нибудь из ведра с товаром или прямо с прилавка. Ну а иногда использовался и довольно сложный обман: например, заговорить с мальчишкой-рассыльным, отвлечь его внимание обещанием поцелуев или даже чего-то побольше, пока сообщник убегает с его тележкой, полной товаров. В то же время в ее обязанности входило отваживать посторонних воров. Иньянне приходилось видеть, как Лилойв делает это, дважды или трижды за день — хватает нарушителя конвенции за руку, прожигает его яростным взглядом, произносит свистящим резким шепотом несколько слов,— и каждый раз инциденты заканчивались одинаково: испуг на лице, торопливые извинения и немедленное отступление. Иньянна спрашивала себя: сможет ли она когда-нибудь набраться храбрости, чтобы сделать то же самое? Это казалось ей более трудным делом, чем воровство, хотя она не была уверена и в том, что сможет заставить себя украсть.

На четвертый день Лилойв дала ей первое задание:

— Принеси мне бутылку драконьего молока и две бутылки золотого пилиплокского вина.

— Но они же стоят, наверное, по реалу за штуку! — ошарашенно воскликнула Иньянна.

— Совершенно верно.

— Позволь мне начать с сосисок.

— Дорогие вина тырить ничуть не труднее,— наставительно заметила Лилойв,— но куда выгоднее.

— Я не готова.

— Тебе только так кажется. Ты видела, как это делается, и сможешь сделать то же самое. Твои страхи совершенно пустые. У тебя душа вора, Иньянна!

— Как ты можешь так говорить…— возмутилась Иньянна.

— Спокойно, спокойно! Я же сделала тебе комплимент.

Иньянна кивнула.

— И все равно я думаю, что ты ошибаешься.

— А я думаю, что ты недооцениваешь себя,— сказал Лилойв.— В твоем характере есть качества, которые лучше видны со стороны. В тот день, когда мы посетили Ниссиморнский окоем, я кое-что увидела. А теперь иди, притарань мне бутылку пилиплокского золотого и бутылку драконьего молока, и не надо больше болтовни. Если тебе суждено когда-нибудь стать настоящей воровкой в нашей гильдии, то начинай сегодня.

Деваться было некуда. Но не было никакой причины рисковать, отправляясь на первое дело в одиночку. Иньянна попросила Атейна, кузена Лилойв, проводить ее, и они вместе отправились в винные ряды, расположенные в переулке Оссиера,— два молодых ничем не примечательных нимойских парня, пришедших купить чего-нибудь для веселья. Иньянной овладело странное спокойствие. Она запретила себе думать о каких бы то ни было посторонних вещах, таких как мораль, право собственности или страх перед наказанием; имело значение только задание, которое нужно было выполнить, обычная воровская работа. Некогда она содержала магазин, а теперь обворовывала магазины, и было совершенно бесполезно усложнить ситуацию философствованием и колебаниями!

За винным прилавком стоял гэйрог: ледяные никогда не мигающие глаза, глянцевая чешуйчатая кожа, извивающиеся мясистые волосы. Иньянна, сделав голос погрубее, принялась расспрашивать, сколько стоит фляжка драконьего молока, бутылка и двойная бутыль. Атейн тем временем копался в дешевых красных винах из глубинных провинций материка. Гэйрог назвал цены. Иньянна сделала вид, что шокирована. Гэйрог пожал плечами. Иньянна подняла бутылку, разглядела бледно-голубую жидкость на просвет и нахмурилась.

— Оно гораздо темнее, чем обычно,— заявила она.

— Год на год не приходится. И дракон на дракона.

— Вообще-то считается, что такие вещи должны быть одинаковыми.

— Зато действие у них всегда одно и то же,— ответил гэйрог и изобразил что-то наподобие ухмылки; это выражение плохо вязалось с холодными застывшими чертами лица, похожего на морду пресмыкающегося.— Всего лишь несколько глотков, дружище, и вам всю ночь удержу не будет!

— Дайте-ка мне немного подумать,— заявила Иньянна.— Реал — это приличные деньги, независимо от того, насколько у меня усилится потенция. Хотя, впрочем, я и так не жалуюсь.

Эти слова были сигналом для Атейна.

— Вот это мазадонское пойло,— удивленно спросил он у продавца,— оно что, на самом деле стоит по три кроны за двойную? Я уверен, что еще на прошлой неделе его продавали за две.

— Покупайте за две, если найдете,— равнодушно ответил гэйрог.

Атейн нахмурился, потянулся, чтобы поставить бутылку назад на полку, споткнулся, взмахнул руками и повалил полряда фляжек. Гэйрог зашипел от гнева. Атейн начал хрипло, заплетающимся языком просить извинения, неуклюже попытался поставить бутылки на место и сбил еще несколько штук. Гэйрог с возмущенными воплями кинулся к витрине. Они с Атейном, мешая друг другу, принялись в четыре руки наводить порядок, и в тот же миг Иньянна засунула бутылку драконьего молока под тунику, отправила туда же бутылку пилиплокского золотого и, громко объявив: «Пойду приценюсь у других»,— вышла из лавки. Вот и все. Она заставила себя удержаться и не броситься бежать, хотя ее щеки пылали и она была уверена, что все прохожие знают, что она воровка, и что другие лавочники этого ряда вот-вот кинутся за ней, и что обворованный гэйрог уже обнаружил пропажу и пустился в погоню. Но, несмотря на все опасения, она спокойно дошла до угла, повернула налево, попала в ряд с косметикой и духами, прошла его насквозь и наконец добралась до ряда масла и сыра, где ее ожидала Лилойв.

— Забери их! — потребовала Иньянна.— Они прожгли дыры в моих сиськах.

— Хорошо сделано,— похвалила Лилойв,— Сегодня вечером мы выпьем золотого за тебя.

— А драконье молоко?

— Оставь его себе,— сказала Лилойв.— Выпьешь его с Калей-ном в ту ночь, когда он пригласит тебя поужинать в Ниссиморнском окоеме.

Половину той ночи Иньянна лежала с открытыми глазами, боясь уснуть, ибо со сном должны были прийти сновидения, а они наверняка принесут с собой наказание. Вино было выпито, но бутылка драконьего молока лежала у нее под подушкой, и она испытывала сильное, почти непреодолимое желание выскользнуть ночью и возвратить ее гэйрогу. В ее душе беспокойно шевелилась длиннющая — в столетия длиной — череда предков-лавочников. Воровка, думала она, воровка, воровка, я стала воровкой в Ни-мойе. Какое право было у меня брать все это? То же самое право, ответила она себе, по которому те двое украли мои двадцать реалов? Но какое отношение к этому имел гэйрог? Они обворовали меня, а я воспользуюсь их поступком для обоснования своего права украсть у него, а он украдет у кого-нибудь еще, то к чему же это приведет? Да разве может общество выдержать такое состояние? Прости меня, Повелительница, молча молила она. Король Снов истерзает мою душу. Но в конце концов она все же уснула — не могла же она бодрствовать вечно,— и сновидения, посетившие ее, говорили о красоте и величии; во сне ее душа, покинув тело, скользила низко над землей по прекрасным проспектам Ни-мойи, мимо Хрустального бульвара, Музея миров, Паутинной галереи к Ниссиморнскому окоему, а там брат герцога взял ее под руку. Сновидение изумило ее, так как никоим образом не походило на сон-наказание. Где же мораль? Где нормы поведения? Это противоречило всему, во что она верила. Так, может быть, таково было ее жизненное предназначение — стать воровкой. Все, что происходило в течение минувшего года, постепенно подводило ее к этому. Стало быть, не исключено, что в том, чтобы она стала тем, кем стала, проявилась воля Божества. Иньянна улыбнулась в темноте. Какой цинизм! Но чему быть, того не миновать. Она не станет бороться с судьбой.

Она воровала часто, она воровала ловко. За первым, заставившим ее пережить столько страхов упражнением в воровстве без всякого перерыва последовали новые и новые опыты. Она свободно бродила по Большому базару, иногда с сообщниками, иногда в одиночку, и хватала все, что подворачивалось под руку. Все получалось настолько легко, что, казалось, почти не походило на преступление. Базар всегда был переполнен; говорили, что число жителей Ни-мойи приближалось к тридцати миллионам, и казалось, что все они одновременно находились на базаре. По нему постоянно протекал мощный людской поток. Торговцы, измученные вопросами, спорами, посредниками, инспекторами, были невнимательны. Так что плавать по реке состоявшей из существ множества различных рас, и хватать все, что плохо лежит, было совсем нетрудно.

Добыча в основном шла на продажу. Профессиональный вор имел право сохранять небольшую часть присвоенного для себя, так что почти все продукты употреблялись в пищу, но чуть ли не все остальное изначально предполагалось для немедленной перепродажи. Этим занимались, главным образом, хьорты, обитавшие вместе с семейством Агурмоля. Их было трое — Бийорк, Ханк и Мозинхунт,— и они являлись важной частью всеохватывающей системы сбыта краденого. Хьорты служили началом цепочки, по которой воровская добыча быстро уходила с базара в оптовую торговлю, где товары зачастую покупали те же самые торговцы, у которых они были украдены. Иньянна быстро усвоила, что пользуется спросом в торговле, а также ради чего не стоит утруждаться.

Поскольку Иньянна была новенькой в Ни-мойе, у нее поначалу все получалось довольно легко. Не все торговцы Великого базара были готовы спокойно мириться с существованием гильдии воров, и некоторые из них, знавшие в лицо Лилойв, Атейна, Сидоуна и других членов семейства, выставляли их из лавок, как только они появлялись там. Но молодой человек, называвшийся Кулибгаем, был еще неизвестен на базаре, так что Иньянна имела возможность обчистить почти бесконечное количество лавок в разных концах гигантского торжища, прежде чем жертвы запомнят ее облик.

Опасность при ее работе исходила не столько от торговцев, сколько от воров, принадлежавших к другим семействам. Они тоже не знали ее, а их наметанные взгляды выявляли новую воровку быстрее, чем она успевала заметить, что за ней наблюдают. Поэтому за первые десять дней Иньянну трижды останавливали воры из иных кланов. В первый раз она ужасно испугалась, почувствовав жесткую хватку чужой руки на своем запястье, но ей удалось сохранить спокойствие.

— Вы нарушаете конвенцию,— совершенно ровным голосом сказала она, твердо глядя в незнакомое лицо.— Я Кулибгай, брат Агурмоля.

Известие о появлении на базаре нового представителя уважаемого клана разнеслось молниеносно, и после третьего объяснения Иньянну никто больше не беспокоил. Зато отлавливать чужаков самостоятельно оказалось очень трудно. Сначала она не имела никакого представления о том, как отличить зарегистрированных воров от самодеятельных, и опасалась схватить за руку представителя одного из тех родов, которые промышляли на базаре еще со времен лорда Кинникена. Прошло всего несколько дней, и она научилась безошибочно замечать действия воров, но если рядом с нею не было никого из ветеранов клана Агурмоля, с которым она могла бы посоветоваться, то она не предпринимала никаких действий. Мало-помалу она запомнила многих представителей гильдии, относившихся к другим семействам, но все же почти каждый день замечала какую-нибудь незнакомую фигуру, подозрительно перебиравшую товары на прилавках, и наконец, прожив на базаре несколько недель, почувствовала, что пора действовать. Если она наткнется на законного вора, то всегда сможет попросить прощения; но сущность системы заключалась в том, что местные воры были не только ворами, но и полицейскими, и она четко понимала, что не справляется со второй частью своих обязанностей. Первой ее жертвой оказалась какая-то грязная девчонка, пытавшаяся украсть овощи; Иньянна едва успела произнести несколько слов, как девчонка бросила свою жалкую добычу и в страхе пустилась бежать. Следующий оказался ветераном гильдии, к тому же отдаленно связанным с Агурмолем, который дружелюбно объяснил Иньянне ее ошибку. А третий пойманный, промышлявший незаконно, но не испугавшийся, осыпал Иньянну градом проклятий и угрозы. В ответ на это Иньянна совершенно спокойно соврала, что за ними сейчас наблюдают еще семеро воров из гильдии, которые немедленно вмешаются в случае малейшего осложнения. После этого она уже не чувствовала никакой растерянности и действовала свободно и уверенно всякий раз, когда считала это необходимым.

И, за исключением ночи после первой попытки, она не испытывала никаких угрызений совести. Она с детства усвоила, что грех неизбежно повлечет за собой месть Короля Снов — мучительные кошмары, душевная лихорадка всякий раз, когда она закроет глаза,— но Король или не считал это мелкое воровство грехом, или он и его приближенные были настолько заняты более серьезными преступниками, что не имели времени для того, чтобы взяться за нее. Но, так или иначе, Король не присылал ей никаких посланий. Иногда она видела его во сне — старого жестокого людоеда, рассылающего кошмары из выжженных зноем пустынь Сувраэля,— но в этом не было ничего необычного: Король время от времени являлся каждому, и это почти ничего не значило. Иногда Иньянна видела в снах благословенную Хозяйку Острова, добрую мать короналя лорда Малибора, и ей казалось, что милая немолодая женщина печально качает головой, словно хочет сказать, что она горестно разочарована своим ребенком Иньянной. Но ведь именно Повелительница должна была настоятельно предостерегать тех, кто сошел с верного жизненного пути, а она, казалось, не намеревалась говорить ничего определенного. И, не имея должного морального наставления, Иньянна быстро нашла удобную точку зрения на свою новую профессию: это не преступление, а просто перераспределение имущества. В конце концов, никто, казалось, от этого сильно не страдал.

Спустя некоторое время она взяла себе в любовники Сидоуна, старшего брат Лилойв. Он был мал ростом — заметно меньше Иньянны — и настолько костляв, что обниматься с ним было не совсем обычным занятием, но оказался ласковым и задумчивым человеком, прекрасно играл на карманной арфе и пел чистым легким тенором старинные баллады. Иньянна все чаще выходила с ним на промысел и радовалась тому, что обрела его общество. В подземелье клана Агурмоля была сделана перестановка, и теперь они могли проводить ночи вместе. Лилойв и другие воры, казалось, радовались такому развитию событий.

В компании Сидоуна она все дальше и дальше углублялась в огромный город. Они столь удачно действовали вместе, что частенько успевали выполнить план — глава клана каждый день составлял планы для всех своих родственников — к часу или двум дня, так что большая часть дня оставалась у них свободной, ибо превышать квоту не разрешалось: негласный общественный договор Большого базара разрешал ворам безнаказанно брать достаточно ограниченное количество товаров. И у Иньянны появилась возможность совершать экскурсии в изумительные предместья Ни-мойи. Одним из ее любимых мест стал Парк Сказочных Зверей, расположенный в холмистом пригороде Гимбелук, где она могла бродить среди животных других эпох, вытесненных из исконных мест обитания развитием цивилизации. Здесь она видела таких диковинных зверей, как с трудом ковылявшие шаткой походкой димильоны, хрупкие длинноногие листоеды вдвое выше самого крупного скандара, легко, словно танцуя, бегавшие сигимойны, имевшие с обоих концов туловища обросшие густым мехом хвосты, и неуклюжие птицы зампидуны с огромными клювами; их огромные стаи некогда затмевали небо над Ни-мойей, а теперь эти птицы существовали только в парке, да еще в качестве одной из официальных эмблем города. Всякий раз, когда одно из этих существ проходило поблизости, отку-да-то из земли доносились голоса, сообщавшие зрителям его название и рассказывавшие о месте его первоначального обитания; это было неведомое волшебство, секреты которого, вероятно, были утрачены еще в незапамятные времена. В парке были также прекрасные уединенные поляны, где Иньянна и Сидоун могли гулять, взявшись за руки. Они почти не разговаривали, ибо Сидоун был очень молчаливым человеком. А порой они садились на лодку и отравлялись плавать по Зимру, переправлялись на ниссиморнский берег или же поднимались по течению Стейча, по которому, если плыть достаточно долго, можно было попасть на запретную территорию меняющих форму. Но для этого требовалось несколько недель, а они добирались лишь до небольшой рыбацкой деревушки, населенной лиименами, где покупали свежепойманную рыбу и устраивали пикники на берегу, плавали и загорали. Иногда, безлунными ночами, они ходили на Хрустальный бульвар, где автоматически поворачивавшиеся отражатели кидали в разные стороны пучки ослепительного света, и благоговейно взирали на витрины магазинов крупнейших торговых компаний Маджипура; протянувшиеся вдоль тротуаров выставки дорогих товаров, столь величественные и пышно оформленные, что даже у самого смелого вора не хватало духу совершить попытку украсть что-нибудь оттуда. А еще они довольно часто обедали в одном из плавучих ресторанов, и обычно брали с собой Лилойв, так как эти места нравились ей больше всего в городе. Каждый остров был миниатюрной копией какой-нибудь отдаленной части планеты; здесь высаживались произраставшие в тех местах растения, среди которых прогуливались обитавшие там животные, и подавались особые блюда и вина. В ресторане, представлявшем ветреный Пилиплок, те, у кого было достаточно денег, ели мясо морского дракона, на острове сырого Нарабаля подавали прекрасные фрукты и сочные папоротники; а еще был ресторан великого города Сти, что на Замковой горе, и ресторан Стойена, и ресторан Пидруида, и ресторан Тил-омона — но не было ресторана Велатиса (Иньянна ничуть не удивилась этому), не было ресторана Илиривойна, столицы меняющих форму, хотя этот город вполне заслуживал своего острова, не было ресторана выжженного яростным южным солнцем Толагая, что на Сувраэле, ибо Толагай и Илиривойн были такими местами, о которых большая часть населения Маджипура не любила думать, а Велатис просто не заслуживал внимания.

Однако из всех мест, которые Иньянна посещала вместе с Сидоуном во время своего досуга, самым любимым была Паутинная галерея. В этой огромной, в милю длиной, галерее, висевшей высоко над широким проспектом, находились самые прекрасные магазины Ни-мойи, что означало: лучшие на всем Зимроэле, лучшие на всей планете, не считая, пожалуй, только великих городов Замковой горы. Направляясь туда, Иньянна и Сидоун надевали лучшие свои одежды, добытые в самых дорогих лавках Великого базара; конечно, они не шли ни в какое сравнение с тем, что носили аристократы, но сильно отличались в лучшую сторону от их повседневных одеяний. Иньянна любила снимать мужские костюмы, которые ей приходилось носить в ее роли вора Кулибгая, одеваться в облегающие пурпурные и зеленые платья и распускать свои длинные рыжие волосы. Еле заметно опираясь кончиками пальцев на руку Сидоуна, она шествовала по галерее и, развлекаясь про себя милыми фантазиями, разглядывала монокли из драгоценных камней, маски из перьев, сверкающие амулеты и металлические безделушки, купить которые могли, вероятно, лишь два-три десятка представителей родов высшей аристократии, по-настоящему богатые люди. Она знала, что у нее никогда не будет ни одной из этих вещиц, ибо существование вора, который воровал настолько успешно, чтобы позволить себе такую роскошь, представляло бы опасность для стабильности Великого базара, но ей было просто приятно разглядывать сокровища Паутинной галереи и притворяться покупательницей.

Именно во время одной из таких прогулок по Паутинной галерее орбита жизни Иньянны пересеклась с орбитой жизни Калейна, брата герцога.

Конечно, она не имела никакого понятия о том, к чему все это приведет. Ей казалось, что она ведет лишь легкий невинный флирт, являвшийся частью тех приятных вымыслов, благодаря которым посещения галереи доставляли ей такое удовольствие. Был очень теплый вечер последних дней лета, и она надела одно из самых легких своих платьев, из почти прозрачной ткани, даже тоньше, чем та паутина, из которой была соткана галерея. Они с Сидоуном находились в магазине, торговавшем резными изделиями из кости дракона, любуясь изумительными шедеврами — каждый из них мог поместиться на ногте большого пальца,— созданными неким скандаром, капитаном речного судна, капитана лодки, огромные руки которого соединяли между собой тончайшие костяные пластинки так, что не было заметно ни единого шва, когда туда вошли четверо мужчин, в которых по одежде можно было угадать очень знатных людей. Сидоун сразу же скрылся в самом темном углу, так как прекрасно знал, что его одежда, стрижка его волос и его манеры сразу покажут, что он не ровня вновь прибывшим. Но Иньянна, сознавая, что формы тела и холодный взгляд ее зеленых глаз отлично возмещают все изъяны в умении держаться, смело осталась возле прилавка.

— Если вы купите это, то считайте, что вам повезло,— заметил один из вновь пришедших, взглянув на вещицу, которую она держала в руке.

— Я еще не решила,— безмятежно откликнулась Иньянна.

— Можно мне тоже посмотреть?

Она осторожно положила безделушку на ладонь мужчине, одновременно позволив себе вызывающе глянуть ему в глаза. Он улыбнулся, но тем не менее сосредоточился на костяной игрушке, представлявшей собой глобус Маджипура, сложенный из множества отполированных до шелковистой гладкости кусочков кости.

— Сколько? — посмотрев несколько секунд на вещицу, обратился он к хозяину.

— Это подарок,— ответил стройный строгого вида гэйрог, стоявший за прилавком.

— Ну что ж. А я передарю эту штучку вам,— сказал дворянин, вновь вложив безделушку в руку изумленной Иньянны. Его улыбка стала теплее.

— Вы из этого города? — спокойно спросил он.

— Я живу на Стрелке,— ответила Иньянна.

— Вы часто обедаете на Нарабальском острове?

— Когда бывает настроение.

— Прекрасно. Не собираетесь ли вы туда завтра вечером, к закату? Там будет один человек, который будет рад познакомиться с вами.

Скрывая замешательство, Иньянна поклонилась. Дворянин поклонился в ответ и отвернулся; он купил три резных безделушки, небрежно бросил на прилавок кошелек, туго набитый монетами, а затем все четверо ушли. Иньянна, пребывая в изумлении, рассматривала драгоценную игрушку.

— Эта штука стоит дюжину реалов! Продай ее обратно хозяину! — прошептал неслышно возникший из тени Сидоун.

— Нет,— тоже шепотом ответила она.— Кто был этот человек? — обратилась она к хозяину.

— Вы не знакомы с ним?

— Я не стала бы спрашивать у вас его имя, если бы знала его.

— Ну, конечно, конечно…— Гэйрог издал несколько негромких шипящих звуков.— Это Дюранд Ливолк, гофмейстер герцога.

— А остальные?

— Двое — это приближенные слуги герцога, а третий — друг Калейна, брата герцога.

— А-а,— почти равнодушным тоном протянула Иньянна,— Вы можете подвесить это на цепочку? — спросила она, протянув хозяину глобус.

— Подождите несколько секунд.

— А цепь будет стоить столько же, сколько и само изделие?

Гэйрог смерил ее долгим оценивающим взглядом.

— Цепочка служит только приложением к изделию,— сказал он наконец,— а так как изделие было подарено, то и цепочка тоже будет подарком.— Он ловко прицепил к костяному глобусу тонкую золотую цепочку, упаковал безделушку в блестящую коробочку и заклеил кусочком липкой ленты.

— С цепью по меньшей мере двадцать реалов! — ошарашен-но пробормотал Сидоун, когда они вышли.— Иньянна, смело заходи в любой другой магазин и требуй эту цену.

— Это был подарок,— холодно ответила она,— Я надену его завтра вечером, когда поеду обедать на Нарабальский остров.

Она не могла пойти на обед в том же платье, которое было на ней накануне, а поиски другого, столь же дорогого и простого на вид в лавках Великого базара потребовали от нее на следующий день двух часов прилежной работы. Но в конце ей все же удалось найти такое, которое, почти не скрывая наготы, тем не менее придавало телу загадочность, и именно в нем она отправилась на Нарабальский остров, а на груди у нее висел костяной глобус.

В ресторане ей не потребовалось называть свое имя. Как только она сошла с парома, ее встретил мрачный и напыщенный вруун в герцогской ливрее, который проводил ее через пышные заросли похожих на виноград вьющихся растений и папоротников к укрытой ветвями ароматных растений уединенной беседке, отгороженной от предназначенной для рядовой публики части ресторана плотной живой изгородью. Там, сидя за столом из сияющего полированного дерева ночной красавицы, над которым низко нависала лиана, толстый волосатый стебель которой был густо усыпан огромными шаровидными синими цветами, ее ждали трое — Дюранд Ливолк, тот самый, который подарил ей драгоценный костяной глобус, изящная женщина с темными волосами, такими же гладкими и блестящими, как столешница, и еще один мужчина, примерно вдвое старше Иньянны, хрупкого сложения, изящно построенного, с тонкими напряженно сжатыми губами и мягкими чертами лица. Все трое были одеты с таким великолепием, что Иньянна мысленно съежилась, представив себе, как же убого она должна выглядеть со стороны. Дюранд Ливолк не спеша, но быстро поднялся с места и сделал несколько шагов навстречу Иньянне.

— Вы сегодня кажетесь еще прекраснее, чем вчера. Прошу, знакомьтесь. Мою спутницу зовут леди Тисиорна. А это…

Худощавый поднялся на ноги.

— Я Калейн Нимойский,— просто сказал он мягким чуть хриплым голосом.

Иньянна почувствовала смущение, но лишь на несколько секунд. Она-то думала, что понравилась гофмейстеру герцога и он пригласил ее для себя, а теперь поняла, что Дюранд Ливолк просто-напросто хотел предложить ее брату герцога. От этой мысли в ней на мгновение вспыхнуло негодование, впрочем оно тут же угасло. Стоит ли возмущаться? Разве у многих молодых женщин Ни-мойи была возможность пообедать на Нарабальском острове в обществе брата герцога? Если кто-то подумает, что ею воспользовались,— ну и что из того?

А лично она постарается в ответ тоже воспользоваться выпавшим на ее долю шансом.

Для нее было приготовлено место рядом с Калейном. Она села, и тот же самый вруун немедленно притащил поднос с бокалами, в которые были налиты какие-то незнакомые ей напитки, блестевшие разными цветами, переливавшимися и, казалось, светившимися. Она взяла бокал наугад; его содержимое имело аромат горного тумана, а сделав глоток, она сразу же почувствовала, что ее щеки и уши начали покалывать микроскопические иголочки. Послышался негромкий шум дождя, поливавшего широкие глянцевые листья деревьев и лиан, но не на обедающих. Богатая тропическая растительность этого острова,— Иньянна уже знала это — поддерживалась частыми искусственными ливнями, имитировавшими климат Нарабаля.

— У вас есть здесь любимые блюда? — спросил Калейн.

— Я предпочла бы, чтобы вы заказали для меня что-нибудь на ваш вкус.

— Как вам будет угодно. Судя по вашему акценту, вы не из Ни-мойи.

— Из Велатиса,— ответила она.— Я приехала сюда только в прошлом году.

— Мудрый поступок,— заметил Дуранд Ливолк.— И что же подвигло вас на это?

Иньянна рассмеялась.

— Думаю, что лучше расскажу эту историю в другой раз, если выдастся такая возможность.

— Ваш акцент очарователен,— сказал Калейн.— Мы нечасто видим здесь обитателей Велатиса. Это на самом деле красивый город?

— Я бы так не сказала, мой господин.

— Он разместился в самом сердце Гонгарских гор… Наверное, эти огромные вершины, возвышающиеся со всех сторон, очень красивы.

— Вполне возможно. Но одни приезжают куда-то издалека, чтобы восхищаться пейзажами, а другие проводят среди них всю свою жизнь. Возможно, даже Ни-мойя рано или поздно начинает скучной тому, кто вырос здесь.

— И где вы живете? — спросила Тисиорна.

— В Стрелейне,— ответила Иньянна. А затем, почувствовав неудержимое желание созорничать — видимо, потому, что выпитое спиртное уже начало действовать на нее,— добавила: — На Большом базаре.

— На Большом базаре? — удивленно откликнулся Дюранд Ливолк.

— Да. Под рядом торговцев сыром.

— И по какой же причине вы решили поселиться именно там? — продолжала допытываться Тисиорна.

— О,— беззаботно ответила Иньянна,— конечно для того, чтобы быть поближе к рабочему месту.

— В ряду торговцев сыром? — сказала Тисиорна; в ее голосе явственно прозвучал ужас.

— Вы не поняли меня. Я работаю на базаре, но не торгую. Я воровка.

Слово, сорвавшееся с ее языка, произвело эффект молнии, ударившей в горную вершину. Иньянна заметила, как Калейн изумленно взглянул на Дюранда Ливолка, а тот ответил ему таким же обескураженным взглядом и немного изменился в лице. Но она сидела за столом с аристократами, которые воистину по-аристократически умели владеть собой. Калейн первым оправился от удивления.

— Я всегда был уверен, что для этой профессии требуется дарование, ловкость и сообразительность.— Он прикоснулся своим бокалом к бокалу Иньянны,— Я приветствую вас, воровка, которая прямо говорит о том, чем она занимается. В этом видна честность, которой очень недостает многим другим.

Вновь появился вруун; на сей раз он принес большую фарфоровую чашу с бледно-голубыми с белыми пятнами ягодами, казавшимися восковыми. Иньянна знала, что это токка, очень любимая нарабальцами. Говорили, что она заставляет кровь бежать быстрее и разжигает страсть. Она взяла из чаши несколько ягод; Тисиорна кончиками пальцев выудила одну, Дюранд Ливолк взял почти полную горсть, а Калейн еще больше. Иньянна заметила, что брат герцога ел ягоды вместе с семечками; она слышала, что это усиливает их действие. Тисиорна семечки выплюнула — Дюранд Ливолк криво усмехнулся, заметив это. Иньянна решила не следовать примеру Тисиорны.

Затем последовали разные вина, и приготовленная с пряностями рыба, и устрицы, плавающие в собственном соку, и блюдо с какими-то неведомыми ей мелкими разноцветными грибами мягких пастельных оттенков, и увенчал все целиком зажаренный ароматный окорок огромного билантуна — такие водятся лишь в лесах к востоку от Нарабаля, сказал Калейн. Иньянна ела понемногу, пробуя понемногу от каждого блюда. Ей казалось, что так будет разумнее. Через некоторое время появились несколько скандаров-жонглеров; они принялись выделывать непередаваемые чудеса с факелами, ножами и топорами, а все четверо обедающих от души аплодировали им. Калейн бросил нескладным с виду четвероруким артистам сверкающую монету — пять реалов, с изумлением сообразила Иньянна. Потом снова пошел дождь, и на них точно так же не попало ни капли, потом принесли другие напитки, после чего Дюранд Ливолк и Тисиорна с изысканной учтивостью попрощались и ушли, оставив Калейна и Иньянну наедине в туманном полумраке.

— И вы на самом деле воровка? — спросил Калейн.

— На самом деле. Но этим я занимаюсь недавно. В Велатисе у меня был магазин.

— А затем?

— Я лишилась его, попавшись на обман,— ответила она.— Оказалась без гроша в Ни-мойе, мне нужно было чем-то заняться, и я присоединилась к ворам, которые показались мне разумными и доброжелательными людьми.

— А сейчас вы попали к куда более крупным ворам,— сказал Калейн.— Это не тревожит вас?

— Значит, вы считаете себя вором?

— Я занимаю высокое положение только благодаря случайности рождения. Я не работаю, разве что изредка помогаю брату, когда ему что-то нужно. Я живу в великолепии, недоступном человеческому воображению. Ничего этого я не заслужил. Вы видели мой дом?

— Я очень хорошо его знаю. Конечно, снаружи.

— А не согласились бы вы этой ночью осмотреть его изнутри?

В голове Иньянны промелькнула мысль о Сидоуне, ожидавшем ее в комнате с белеными стенами под рядом торговцев сыром.

— Охотно,— сказала она.— А когда я увижу его, то расскажу вам небольшую историю обо мне самой, о Ниссиморнском окоеме и о том, почему я оказалась в Ни-мойе.

— Уверен, что это будет чрезвычайно интересно. Ну что, пойдемте?

— Да,— согласилась Иньянна.— Но, надеюсь, вам не составит труда сначала ненадолго завезти меня на Большой базар?

— У нас впереди целая ночь,— сказал Калейн,— Нам некуда торопиться.

Появился одетый в ливрею вруун и, светя под ноги фонарем, проводил их через похожий на джунгли сад к причалу, возле которого ожидал частный паром. На нем они переправились в город, где их встретила летающая лодка, и вскоре Иньянна оказалась на площади перед Пидруидскими вратами.

— Я вернусь через несколько минут,— шепнула она и, похожая на привидение в своем тончайшем облегающем платье, стремительно углубилась в толпу, которая даже в этот час все еще заполняла базар. Спустилась в подземное логово. Воры, собравшись вокруг стола, играли в какую-то игру со стеклянными фишками и костями из черного дерева. Они сразу же заметили ее и приветствовали ее великолепное появление, но она ответила только быстрой напряженной улыбкой и отвела Сидоуна в сторону.

— Я снова ухожу и не вернусь сегодня ночью,— чуть слышно сказала она.— Ты простишь меня?

— Не каждой женщине удается поразить воображение гофмейстера герцога.

— Не гофмейстера герцога,— ответила она,— а брата герцога,— Она легко прикоснулась губами к губам Сидоуна, а тот стоял, выпучив остекленевшие от неожиданности глаза.— Давай поедем завтра в Парк Сказочных Зверей, а, Сидоун?

Она еще раз поцеловала его снова, пробежала в свою спальню и вынула из-под подушки бутылку драконьего молока, которая лежала там уже несколько месяцев. В центральной комнате она остановилась возле игорного стола, склонилась к Лилойв и показала ей бутылку. Глаза Лилойв широко раскрылись.

— Помнишь, для чего я его храню? — подмигнув, спросила Иньянна.— Ты сказала, чтобы я выпила его с Калейном, когда отправлюсь в Ниссиморнский кругозор. Ну вот…

Лилойв раскрыла и закрыла рот, не в силах вымолвить ни слова. Иньянна еще раз подмигнула, поцеловала ее и вышла.

Той же ночью, много позже, достав бутылку с драконьим молоком и подав ее брату герцога, она внезапно почувствовала почти панический страх: а не могла ли она совершить грубейшее нарушение этикета, предложив ему афродизак и таким образом намекнув на то, что он может потребоваться партнеру. Но, судя по виду Калейна, его это нисколько не задело. Наоборот, он, казалось, был тронут ее подарком (хотя, возможно, искусно притворился) и устроил целое представление, торжественно наливая голубое молоко в специальные чашечки из тончайшего, почти прозрачного фарфора, и, как будто выполняя какой-то высочайший обряд, вложил одну чашечку ей в руку, а вторую высоко в приветственном жесте. Иньянна впервые попробовала драконье молоко; оно имело резкий и странный вкус, она не сразу решилась проглотить его, но все же справилась с собой, протолкнула его в глотку и почти сразу же почувствовала, как ее бедра налились теплом. Калейн улыбнулся. Они находились в Зале окон Ниссиморнского окоема, где вместо стен было множество огромных листов стекла, вставленных в золотые рамы, сквозь которые открывался круговой обзор на пристани Ни-мойи и отдаленный южный берег реки. Калейн коснулся выключателя. Огромное окно мгновенно стало непрозрачным, а из пола бесшумно поднялась большая круглая кровать. Он взял Иньянну за руку и подвел к ложу.

Надеяться занять положение постоянной любовницы брата герцога было чрезмерно высокой амбицией для воровки с Великого базара. Иньянна не питала никаких иллюзий по поводу своих отношений с Калейном. Несомненно, Дюранд Ливолк выбрал ее за одну только внешность, за красивые глаза, густые яркие волосы, возможно, за манеру держаться. Калейн, хотя, конечно, ожидал, что она окажется несколько ближе к его классу, очевидно нашел кое-что заманчивое в том, чтобы сблизиться с женщиной из самых низов общества, и в результате она получила прекрасный вечер на Нарабальском острове и ночь в Ниссиморнском окоеме. Это была прекрасная интерлюдия в ее мечтах, а утром ей предстояло возвратиться на Большой базар с воспоминаниями, которые она будет хранить всю жизнь, и с этим ничего нельзя было поделать.

Но все вышло не так.

Они совсем не спали той ночью — интересно, это было результатом действия драконьего молока, думала она, или таким он был всегда? — и на рассвете они нагишом отправились гулять по огромному дому, и хозяин показывал ей свои сокровища, а когда они завтракали на веранде, выходившей в сад, он предложил ей устроить днем пикник в его собственном парке в Истмой. Значит, приключение не должно было ограничиться одной ночью? Она задумалась было, не стоит ли ей послать Сидоуну на базар сообщение о том, что она не вернется и днем, но сразу же поняла, что Сидоуну не нужно ничего говорить. Он сделает из ее молчания верный вывод. Она не хотела причинять ему боли, но, с другой стороны, их связывали друг с другом лишь обоюдные удовольствия. Теперь она оказалась вовлечена в одно из крупнейших событий своей жизни и когда вернется на Большой базар, то вернется не ради Сидоуна, а просто потому, что приключение закончится.

Она провела с Калейном следующие шесть дней. Днем они плавали по реке в его роскошной яхте, или гуляли, взявшись за руки, по парку герцога, где обитало много таких же зверей, которыми она любовалась в Парке Сказочных Зверей, или просто лежали на веранде Ниссиморнского окоема, следя за тем, как солнце проплывает над материком от Пилиплока к Пидруиду. А по ночам они кутили; пировали то на одном, то на другом из плавучих островов, то в доме какого-то знатного семейства, а однажды даже во дворце самого герцога. Герцог очень мало походил на Калейна: он был намного крупнее и намного старше, с грубоватыми манерами и держался так, словно смертельно устал. Все же он сумел быть чрезвычайно любезным с Иньянной, обращался к ней с величайшим почтением и серьезностью и ни разу не заставил ее почувствовать себя уличной девкой, которую знатный вельможа подцепил на базаре. Иньянна проплывала сквозь все эти события с ощущением почти равнодушного приятия их, какое, бывало, испытывала в снах. Она знала, что демонстрировать вельможам преклонение перед ними глупо, что такое поведение может произвести лишь отталкивающее впечатление. Притворяться, что она одного с ними ранга и равна по образованности и светскости было бы еще хуже. Но она сумела держаться скромно без униженности, достойно без хвастовства, и это, казалось, было то, что нужно. Спустя всего лишь несколько дней ей уже казалось естественным сидеть за одним столом с сановниками, которые недавно возвратились с Замковой горы со свежими сплетнями насчет короналя лорда Малибора и его придворных, или же вспоминали, как охотились в северных марках вместе с понтифексом Тиеверасом, когда тот был короналем при Оссиере, или делились впечатлениями от бесед во Внутреннем храме с Хозяйкой Острова Сна. Находясь в обществе сильных мира сего, она почувствовала такую уверенность в себе, что если бы кто-либо из них обратился к ней с вопросом: «А вы, госпожа, чем занимались в последние месяцы?», то она, нисколько не колеблясь, ответила бы: «Воровала на Большом базаре», как она сделала в первый вечер на Нарабальском острове. Но вопрос не возникал: на этом уровне общества, поняла она, никто никогда не проявлял праздного любопытства к другим, а предоставлял всем возможность обнародовать свои биографии в той степени и с той точки зрения, какую они предпочитали.

И потому, когда на седьмой день Калейн велел ей приготовиться к возвращению на базар, она не стала спрашивать его, перестало ли ему нравиться ее общество, или она просто надоела ему. Он выбрал ее себе в спутницы на время; теперь это время закончилось, и так тому и быть. А она никогда не забудет эту неделю.

Хотя, конечно, возвращение в логово воров было для нее ударом. Роскошная летающая лодка довезла ее от Ниссиморнского окоема до Пилиплокских врат Большого базара, и слуга Калейна вложил ей в руки коробочку с теми драгоценностями, которые Калейн дарил ей в течение этой недели, их недели. Потом машина ушла, а Иньянна спустилась в потный хаос базара, и это было подобно пробуждению от редкого волшебного сновидения. Когда она проходила по переполненным, как всегда, торговым рядам, ее не окликнул ни единый человек, так как на базаре ее знали в облике хилого и нескладного мужчины Кулибгая, а сейчас на ней была женская одежда. Она молча скользила сквозь бурлящие толпы, продолжая все еще ощущать вокруг себя ауру аристократизма, которая, однако, с каждой секундой таяла, уступая место набиравшим силу чувствам подавленности и утраты, ибо теперь ей стало окончательно ясно, что сон закончился и она заново вступила в действительность.

Сегодня вечером Калейн должен был обедать с прибывшим с визитом герцогом Мазадонским, а завтра вместе с гостями отправится на рыбалку — вернее будет сказать, в рыбацкую экспедицию — по реке Стейч, а послезавтра… Нет, этого она не знала, зато знала точно, что она послезавтра будет воровать кружева, склянки духов и отрезы ткани. В ее глазах вскипели было слезы, но она сдержала их, строго сказав себе, что это все глупость, что она должна не оплакивать свое возвращение из Ниссиморнского окоема, а скорее радоваться тому, что была вознаграждена неделей пребывания там.

В обиталище клана оказались только хьорт Бийорк и один из метаморфов. Когда Иньянна вошла, они просто кивнули, как будто не видели ее всего лишь несколько часов. Она прошла в свою комнату и сразу же переоделась в костюм Кулибгая. Но она не смогла заставить себя так же в один миг вернуться к воровству. Она аккуратно поставила коробочку с драгоценностями и дорогими сувенирами, подарками Калейна, под кровать. Продав их, она смогла бы выручить такие деньги, с которыми можно было бы года два, а то и больше, не воровать, но она не собиралась расставаться даже с самой никчемной из этих безделушек. Выйду на базар завтра, решила она. Ну а сейчас она легла ничком на кровать, которую ей предстояло снова разделить с Сидоуном, а когда вновь подступили слезы, она позволила им свободно течь и через некоторое время поднялась, чувствуя себя почти успокоившейся, умылась и стала ждать появления остальных.

Сидоун приветствовал ее с достоинством дворянина. Он не стал задавать никаких вопросов по поводу ее приключения, не выказал ни намека на недовольство, никаких хитрых инсинуаций, а просто улыбнулся, взял ее под руку, сказал, что рад ее возвращению, предложил ей алханроэльского вина, которое только что украл, и рассказал пару историй о событиях, произошедших на базаре за время ее отсутствия. Она подумала, не помешает ли ему знание о том, что последним человеком, касавшимся ее тела, был брат герцога, заниматься с нею любовью, но нет, когда они оказались в постели, он нежно, но решительно взял ее, и его нескладное костлявое тело так же тепло и ласково, как и прежде, качалось на ней. На следующий день, совершив положенный обход базара, они вместе поехали в Парк Сказочных Зверей и впервые увидели там госсимоля из долины Глэйдж — тело этого зверя был таким тонким, что его было почти невозможно разглядеть в лесу,— они следили за ним, пока он не исчез, слившись с окружающим пейзажем, и смеялись, как будто не разлучались вовсе.

Другие воры в течение нескольких дней поглядывали на Иньянну с некоторым страхом, поскольку они знали, где она была и что она могла там делать, и это пребывание в высших сферах наложило на нее отпечаток чуждости. Но одна только Лилойв однажды осмелилась прямо заговорить с ней об этом, бросив как бы мимоходом:

— И что же он увидел в тебе?

— Откуда я знаю? Это все было как во сне.

— Я думаю, что это было справедливо.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что тебя обманули, пообещав Ниссиморнский окоем, и то, что произошло, явилось возмещением для тебя. Ну что, видишь, что Божество уравновешивает добро и зло? — Лилойв рассмеялась.— Ты ведь получила обратно те двадцать реалов, на которые тебя нагрели те двое кидал?

Действительно, получила, согласилась Иньянна. Но она скоро обнаружила, что долг был выплачен еще не полностью. Утром в Звездный день, пробираясь между ларьками менял и подхватывая то тут, то там по монете-другой, она почувствовала, как кто-то схватил ее за запястье. Какой еще дурак-вор нашелся, подумала она, не узнали меня, что ли, и хотят выпроводить с базара? Но это оказалась Лилойв; девушка была совсем не похожа на себя; ее щеки ярко пылали от волнения, а глаза, казалось, готовы были выскочить из орбит.

— Быстро бросай все и беги домой! — крикнула она.

— Что случилось?

— За тобой приехали два врууна. Тебя вызывает Калейн, и они говорят, что ты должна упаковать все свои вещи, потому что никогда больше не вернешься на Большой базар.

Вот так Иньянна Форлана Велатисская, бывшая воровка, поселилась в Ниссиморнском окоеме как постоянная любовница Калейна Нимойского. Калейн не дал ей никаких объяснений, а она не стала требовать их. Он хотел, чтобы она была рядом, и этого было вполне достаточно. В течение первых нескольких недель она все еще каждое утро ожидала приказа приготовиться к возвращению на базар, но этого не происходило, и через некоторое время она почти забыла об этих опасениях. Куда бы Калейн ни ездил, он брал ее с собой: охотиться на гихорнов в болотах Зимра, в сверкающий Дюлорн, где они целую неделю смотрели представления в Непрерывном цирке, в Кинтор на Фестиваль гейзеров, даже в таинственный дождливый Пиурифэйн, чтобы ознакомиться с бытием сокрытой от большинства обитателей Маджипура родины меняющих форму. Эта женщина, проведшая первые двадцать лет своей жизни в захудалом Велатисе, начала принимать как должное то, что она путешествует почти как корональ, совершающий великое паломничество, сидя бок о бок с братом правящего герцога. Но она никогда не утрачивала перспективного видения, позволявшего ей сознавать всю иронию и даже несообразность тех странных перемен, которые произошли в ее жизни.

И при этом она не испытала чрезмерного удивления, даже когда оказалась за столом рядом с самим короналем. Лорд Малибор прибыл в Ни-мойю с официальным визитом. Обычай и здравый смысл требовал от правящего монарха совершать такие поездки по западному континенту каждые восемь или десять лет, чтобы тем самым показать жителям Зимроэля, что они значат для него ничуть не меньше, чем обитатели его родного Алханроэля. Герцог устроил положенный такому высокому гостю банкет, и Иньянна была посажена за верхний стол. По правую руку от нее сидел корональ, по левую Калейн, с другой стороны от лорда Малибора расположились герцог и герцогиня. Конечно, в школе Иньянна заучивала имена великих короналей прошлого, Стиамота, Конфалюма, Престимиона, Деккерета и многих других, а ее мать часто вспоминала о том, что именно в самый день ее рождения в Велатис пришло известие о кончине понтифекса Оссиера и о том, что лорд Тиеверас, унаследовавший верховный престол, выбрал новым короналем некоего Малибора, жителя Бомбифэйла. А вскоре появились новые монеты, изображавшие этого самого лорда Малибора, человека с тяжелым лицом, широко расставленными глазами и большими бровями. Но все равно все эти годы она в глубине души продолжала испытывать некоторые сомнения по поводу реальности существования таких людей, как коронали и понтифекси, а сейчас ее локоть находился всего в нескольких дюймах от локтя лорда Малибора, и она изумлялась только тому, насколько этот высокий и массивный человек в одеянии имперских — зеленого и золотого — цветов походил на изображение на монетах. Она не думала, что эти чеканные портреты окажутся настолько точными.

Она ожидала, что корональ будет говорить только о государственных делах. На самом деле лорд Малибор говорил, главным образом, об охоте, о том, как он ездил в некое отдаленное место, чтобы убить какое-то редкое животное, а в другое почти недоступное гиблое место за головой еще одного опасного и умело скрывающегося зверя, и так далее, и так далее; о том, что он пристроил к Замку новое крыло, где будет хранить все свои трофеи.

— Я уверен,— говорил ей корональ,— что через год или два вы с Калейном посетите меня в Замке. Зал Трофеев к тому времени будет полностью готов. Вы наверняка с удовольствием посмотрите на его экспонаты; там будет множество чучел, изготовленных искуснейшими таксидермистами из всех городов Горы.

Иньянна действительно мечтала побывать в Замке лорда Малибора. Огромный дом, традиционная обитель короналей, был легендарным местом, порой являвшимся в снах всем жителям Маджипура, и она не могла вообразить ничего более замечательного, чем подняться на самую вершину Замковой горы и побродить по бесчисленным комнатам этого древнего — тысячи и тысячи лет — здания. Но одержимость лорда Малибора убийством живых существ ей претила. Когда он рассказывал о том, как убивал аморфиботов и гхалваров, сигимойнов и ститмоев, о том, сколько сил ему пришлось затратить для того, чтобы прикончить того или иного зверя, Иньянна вспоминала о нимойском Парке Сказочных Зверей, где по приказу гораздо менее кровожадного короналя те же самые животные издавна находились под защитой и бережной опекой, а это приводило ей на память тихого тощего Сидоуна, который так часто бывал с нею в этом парке и негромко и нежно играл там на своей карманной арфе. Она не хотела думать о Сидоуне, к которому испытывала какую-то смешанную с виной привязанность, хотя и не была ничем ему обязана, и она также не хотела слушать похвальбу о том, как убивают редких животных ради того, чтобы головы смогли украсить зал трофеев лорда Малибора. Тем не менее она смогла с должной вежливостью выслушать кровавые рассказы короналя и даже сделала два-три любезных замечания.

Когда перед рассветом они вернулись в Ниссиморнский окоем и собирались отправиться в постель, Калейн сказал ей:

— Корональ намеревается теперь отправиться на охоту за морскими драконами. Он ищет зверя, известного как дракон лорда Кинникена. Его удалось однажды наблюдать достаточно долго, чтобы прикинуть размер, и тогда его длину оценили в более чем триста футов.

Иньянна, усталая и невеселая, пожала плечами. Морские драконы, по крайней мере, еще не стали редкими, и, если короналю удастся загарпунить нескольких, причины для печали все же не будет.

— А в его Зале Трофеев хватит места для дракона такой величины?

— Думаю, что голова и крылья поместятся. Но у него не много шансов получить этот трофей. Дракона Кинникена видели всего четыре раза, начиная со времен самого лорда Кинникена; он не показывался уже семьдесят лет. Но если он не найдет этого, то подцепит какого-нибудь другого. Или утонет, пытаясь подцепить.

— А что, такая опасность действительно есть?

Калейн кивнул.

— Охота на драконов очень опасное занятие. Он поступил бы куда умнее, если бы не брался за нее. Но он уже охотился почти на все, что движется на суше. К тому же еще ни один корональ не выходил в море на судне охотников за драконами, так что его не удастся отговорить от этого. Мы уезжаем в Пилиплок в конце недели.

— Мы?

— Лорд Малибор попросил меня составить ему компанию на охоте,— с кривой улыбкой сказал он.— По правде говоря, он хотел взять с собой герцога, но брат отговорился множеством государственных обязанностей. Так что он пригласил меня. А от такого приглашения так просто не откажешься.

— Ты возьмешь меня? — спросила Иньянна.

— Общество женщин не предусматривалось.

— А-а…— чуть слышно выдохнула она. И спустя секунду-другую спросила спокойным голосом: — Как долго ты собираешься отсутствовать?

— Охота обычно продолжается три месяца, весь сезон южных ветров. А еще нужно добраться до Пилиплока, обеспечить ремонт судна и вернуться домой… на это потребуется шесть или семь месяцев. Я вернусь домой к весне.

— Понятно…

Калейн подошел к ней и прижал ее к себе.

— Это будет самая долгая разлука из всех, которые когда-либо будут в нашей жизни. Я клянусь тебе.

Она хотела сказать: не можешь ли ты найти какой-нибудь предлог, чтобы отказаться? Или же: нельзя ли мне как-то поехать с тобой? Но она знала, что это будет бесполезно и противно тому этикету, который управлял жизнью Калейна. Поэтому Иньянна не стала ни сетовать, ни протестовать, ни упрашивать. Она крепко обняла Калейна, и они целовались до самого восхода солнца.

Накануне отъезда в порт Пилиплок, служивший главной гаванью кораблей охотников за драконами, Калейн попросил ее прийти к нему в кабинет, расположенный на верхнем этаже Ниссиморнского окоема, где предложил ей подписать документ, состоявший из толстой пачки листов.

— Что это такое? — спросила Иньянна, не прикасаясь к бумагам.

— Наш брачный контракт.

— Это жестокая шутка, мой господин.

— Это не шутка, Иньянна. Совсем не шутка.

— Но…

— Я собирался поговорить с тобой о женитьбе этой зимой, но тут невесть откуда взялись эти проклятые драконы и совсем не оставили мне времени. Так что я решил немного поторопить события. Ты для меня не случайная любовница, и этот документ узаконит нашу любовь.

— А разве нашей любви требуются какие-нибудь законы?

Калейн, прищурившись, глянул ей в лицо.

— Я оказался втянут в опасное и безрассудное приключение. Надеюсь, что оно закончится благополучно, но, находясь в море, я не буду властен над своей судьбой. Как моя любовница ты не имеешь никаких законных прав на наследование. Как моя жена…

Иньянна на некоторое время лишилась дара речи.

— Если опасность настолько велика, то откажись от этого плавания, мой господин! — наконец с трудом выговорила она.

— Ты же знаешь, что это невозможно. Я вынужден пойти на этот риск. И поэтому обязан подумать о тебе. Подпиши это, Иньянна.

Она долго смотрела на документ, вернее, на стопку листов, лежавшую на столе. Перед ее глазами все расплывалось, и она не могла прочесть ни слова в том тексте, который, вероятно, являлся шедевром каллиграфии. Жена Калейна? Это словосочетание казалось ей чуть ли не чудовищным, оно нарушало все правила приличия, выходило за любые мыслимые границы. И все же… все же…

Он ждал, глядя на нее. И она не смогла отказаться.

Утром он со свитой короналя отбыл в Пилиплок, и весь этот день Иньянна растерянно, бездумно бродила по комнатам и коридорам Ниссиморнского окоема. Тем же вечером герцог заботливо пригласил ее на обед; на следующий день Дюранд Ливолк и его дама составили ей компанию в поездке в ресторан Пидруидского острова, куда только что доставили партию вина из плодов огненной пальмы. Приглашения следовали одно за другим, она постоянно находилась в вихре светской жизни. Так минуло несколько месяцев. Зима перевалила за половину. И тогда пришло известие о том, что огромный морской дракон напал на судно лорда Малибора и отправил его на дно Внутреннего моря. Лорд Малибор погиб, и все, кто был с ним, тоже, а короналем был назван некий Вориакс. И в соответствии с волей Калейна его вдова Иньянна Форлана стала единоличной хозяйкой большого имения, известного под названием Ниссиморнсого окоема.

Когда срок траура закончился и Иньянна получила возможность общения с внешним миром, она вызвала одного из своих управляющих и распорядилась передать довольно крупные суммы денег на Большой базар для вора Агурмоля и всех членов его семейства. Только так Иньянна могла показать этим людям, что она их не забыла.

— Постарайтесь точно запомнить, что они скажут, когда вы вручите им деньги,— приказала она слуге, втайне надеясь услышать несколько теплых слов о том времени, когда она была одной из них. Но, вернувшись, слуга сообщил, что никто не сказал ничего достойного запоминания — они просто удивлялись и благодарили госпожу Иньянну —за исключением одного человека по имени Сидоун, который отказался от подарка и его так и не удалось уговорить принять его. Иньянна печально улыбнулась и велела раздать причитавшиеся Сидоуну двадцать реалов детям на улицах. Она ни разу больше не вспоминала вслух о ворах с Большлго базара, не имела с ними никаких контактов и даже никогда не появлялась в тех местах.

Спустя несколько лет, во время одного из посещений магазинов Паутинной галереи, госпожа Иньянна заметила в одном из своих любимых магазинчиков, торговавшем резными изделиями из кости морского дракона, двоих мужчин подозрительного вида. По их поведению и взглядам, которым они обменивались, Иньянна безошибочно определила, что это воры, намеревавшиеся устроить суматоху, чтобы под шумок ограбить магазин. Присмотревшись пристальнее, она поняла, что ей уже приходилось сталкиваться с ними. Один из них был толстым коротышкой с квадратной физиономией, а другой, напротив, был высок ростом, тощ, и лицо у него было вытянутое, костлявое и очень бледное. Иньянна подала знак своим телохранителям, и те бесшумно придвинулись к этой парочке.

— Один из вас Стейг, а другой назывался Везаном Ормусом,— ледяным голосом сказала Иньянна,— но я забыла, кто есть кто. С другой стороны, я очень хорошо помню другие детали нашего знакомства.

Воры испуганно переглянулись.

— Госпожа изволит ошибаться,— угодливым тоном ответил высокий.— Меня зовут Элакон Мири, а имя моего друга — Тса-нуз.

— Возможно, сегодня ваши имена звучат так. Но несколько лет назад вы посетили Велатис именно под этими именами. Я вижу, что вы перешли от мошенничества к воровству. Скажите-ка мне вот что: сколько наследников Ниссиморнского окоема вам удалось найти до того, как эта игра вам наскучила?

В глазах воров появилась откровенная паника. Они, казалось, решали, не стоит ли им попытаться прорваться мимо телохранителей Иньянны к двери, но, видимо, поняли, что делать этого не стоит: быстро разобравшиеся в ситуации охранники Паутинной галереи уже собрались перед входом в магазин.

— Уверяю вас, госпожа, мы всего лишь честные торговцы,— дрожа всем телом, проговорил коротышка.

— Вы всего лишь неисправимые негодяи,— отрезала Иньянна.— Попробуйте-ка только отрицать это, и я позабочусь о том, чтобы вас отправили на каторгу в Сувраэль!

— Госпожа…

— Говорите правду! — потребовала Иньянна.

— Мы признаем свою вину,— стуча зубами, ответил длинный.— Но это было давно. Если мы причинили вам ущерб, то мы готовы все полностью возместить.

— Причинили мне ущерб? — Иньянна громко рассмеялась.— Наоборот, вы оказали мне самую большую из всех возможных услуг. Лично я испытываю к вам только благодарность. Знайте, что я была Иньянной Форланой, мелкой лавочницей из Велатиса, у которой вы обманом выманили двадцать реалов, а теперь я госпожа Иньянна Нимойская, владелица Ниссиморнского окоема. И так получилось потому, что Божество защищает слабых и обращает зло в добро,— Она подозвала стражников галереи,— Передайте этих двоих имперским прокторам и скажите, что я смогу позднее предъявить доказательства их виновности, но сейчас прошу для них милосердного наказания: трехмесячных исправительных работ на строительстве дорог или чего-нибудь в этом роде. А потом, думаю, мне следует взять вас обоих к себе на службу. Вы никчемные жулики, но не дураки, так что лучше держать вас под рукой и следить за вами, чем отпустить вас на свободу и позволить снова обирать неосторожных простаков.— Она махнула рукой, и мошенников увели.

Иньянна повернулась к хозяину магазина.

— Сожалею, что пришлось отвлечься,— сказала она, как будто ничего не произошло.— Вернемся к нашим делам. Вы говорите, что эти резные медальоны с эмблемами города стоят по двенадцать реалов за штуку… А что вы скажете о тридцати реалах за все три и, пожалуй, еще и этого маленького резного билантуна в придачу…