Глава 7
Когда Суоми ушел с турнира, Шонберг заметил, что Афина смотрит ему вслед и на лице девушки написано раздражение. Похоже, эти двое изрядно раздражали друг друга буквально в каждой мелочи. У Шонберга начало складываться впечатление, что ничего серьезного между Суоми и Афиной нет. С точки зрения Оскара, это было только к лучшему, поскольку Афина была неоценимым и, безусловно, преданным работником. Шонбергу чертовски не хотелось ее терять.
Интересно, что она вообще могла найти в человеке вроде Суоми? Он выглядел сущей тряпкой, вяло таскался за девушкой следом, ничего не предпринимая, потерпел неудачу на охоте, из принципа попытался держаться подальше от турнира, но и это ему не удалось, а когда все же пришел, его стошнило при виде крови. Конечно, такой жалкий характер мог в некотором смысле казаться женщине привлекательным. Шонберг давно уже отказался от попыток понять женскую логику. Это было одной из причин, по которым он любил окружать себя женщинами — уж с кем, с кем, а с ними не соскучишься, сюрпризы они тебе обеспечат.
Тем временем Челеста придвинулась поближе и легонько, едва заметно прикоснулась к его руке. Вот она уж точно начинала утомлять Шонберга. Ну что такое — ни малейшей претензии на независимость! Такое впечатление, что она просто не может находиться в отдалении от него.
Но тут всякие мысли о женщинах вылетели у Шонберга из головы. Перерыв подошел к концу, и жрец по имени Лерос снова взял список участников, чтобы зачитать имена следующей пары бойцов.
— Рудольф Тэдбари и Томас Хватала!
Тэдбари, мужчина с внешностью военного командира, отсалютовал мечом сперва Леросу, потом своему противнику. Томас неопределенно взмахнул копьем — этот жест с равным успехом мог являться ответом на приветствие, а мог и не являться, — потом опустил его и двинулся вперед. Шонберг пристально наблюдал за событиями. Он полагал, что уже начал — только начал, конечно же, — разбираться в том, как должен проходить поединок между противниками, один из которых вооружен колющим, а другой — рубящим оружием.
Поскольку радиус действия копья был больше, чем у меча, Рудольф скользнул в сторону и с одновременным глубоким выпадом сделал зарубку на копейном древке. Он явно пытался обрубить наконечник копья либо прорваться в ближний бой, где преимущество было бы за мечником. Все это не очень отличалось от того, что ожидал Шонберг. Он читал теоретические труды историков о применении оружия в индивидуальных схватках и наблюдал за анахронистами с Земли, развлекающимися боями на затупленном оружии. Впрочем, сам Шонберг никогда не брал в руки их деревянные мечи — игры его не интересовали.
Тэдбари не удалось перерубить древко — вдоль всей длины копья вились полосы металла, и мечу оказалось не под силу справиться с ними. Впрочем, у него изначально было не много шансов исполнить этот трюк; стало совершенно очевидно, что Хватала мастерски владеет выбранным для боя оружием. Рудольфу никак не удавалось прорваться на ту дистанцию, на которой он предпочел бы вести бой. Длинное копейное древко в руках Томаса металось легко, словно язык змеи, успевая парировать каждый удар, когда казалось, что меч вот-вот прорвется к лицу Хваталы или его массивному торсу. А потом как-то совершенно внезапно оказалось, что Томас уже перестал использовать максимальные преимущества, которые давала длина его оружия. Вместо этого он в очередной раз отбил меч древком копья и схватился с противником врукопашную.
У зрителей вырвался единодушный возглас удивления. Тэдбари тоже был захвачен врасплох. Меч и копье упали на утоптанную землю, а двое мужчин закружились в гротескном танце, пытаясь ухватить и повалить друг друга. Но и тут Томас превосходил противника как в силе, так и в искусности. Когда бойцы упали, Томас ухитрился извернуться и оказался сверху, прижав Рудольфа к земле. Правое предплечье Томаса принялось давить на жилистую шею противника, словно рычаг. Лежащий ничком
Рудольф пинался и извивался со всей силой отчаяния. Но, похоже, все его усилия были напрасны. Лицо Тэдбари сделалось красным, потом приобрело синюшный оттенок.
Шонберг подумал, что недостаток кислорода в крови и легких скоро должен начать сказываться. Он искренне надеялся, что несчастный быстро потеряет сознание от боли, но все же слегка оттолкнул Челесту и отступил в сторону, чтобы не пропустить момент прихода смерти. Шонберг знал, что большинство землян, увидев, как он стоит и внимательно наблюдает за агонией, посчитали бы его садистом. Но на самом деле он не желал страданий ни одному живому существу.
Шонбергу очень хотелось самому принять участие в турнире. Конечно же, он вполне осознавал, что имеет не больше шансов с мечом в руках справиться с любым из этих людей, чем они — выстоять против его энергетического ружья. Но в прежнем сезоне, когда он охотился вместе с Микенасом, тот показал Оскару, как пользоваться охотничьим копьем, и Шонберг успешно проткнул нескольких весьма опасных тварей позаимствованным у Микенаса оружием. Это было одно из самых памятных ощущений Шонберга, и он никогда никому об этом не рассказывал.
Конечно же, турнир подобного класса — это совсем другое дело. У Шонберга не было никаких разумных причин ожидать, что ему и вправду разрешат в нем поучаствовать. Возможно, у него хватит мастерства для участия в одном из отборочных туров, когда будет проводиться следующий всепланетный турнир. Ведь наверняка же должен быть еще один турнир — наверное, во время следующего охотничьего сезона. Тогда, если он найдет на Земле возможность тренироваться и вернется через пятнадцать лет… возможно, сын кого-то из нынешних участников убьет его.
Если посмотреть непредвзято, вряд ли ему когда-либо будет по силам выиграть главный турнир на Охотнике, вне зависимости от того, сколько он будет тренироваться и сколь прекрасно готовиться. Шонберг не стремился к смерти и знал, что, увидев приближение насильственной кончины, будет бояться ее, как боялся и в прошлом. И все же игра стоила свеч, ей-богу, стоила! Есть смысл перед концом испытать жизнь во всей ее полноте. Один лишь момент исчерпывающей полноты бытия, когда монетка, где роли орла и решки играют Жизнь и Смерть, крутится на алтаре капризной богини Удачи, — такой момент куда более ценен, чем многие годы отчаянной скуки, которую большинство людей называют цивилизацией.
У Рудольфа уже не хватало сил ни на попытки сбросить своего убийцу, ни даже на хриплые звуки, прежде вырывавшиеся изо рта и горла. Лицо Тэдбари стало ужасным и почти потеряло сходство с человеческим обликом. Теперь не слышно было ни звука, кроме тяжелого дыхания Томаса Хваталы. Вскоре Томас ощутил, что искра жизни покинула тело противника. Он выпустил из рук голову Рудольфа и встал на ноги, продемонстрировав поразительные для человека его комплекции легкость и проворство.
Шонберг взглянул на Челесту. Девушка со скучающим видом изучала свои ногти. Произошедшее ее ничуть не ужаснуло — ну, максимум вызвало легкое отвращение. Заметив взгляд Шонберга, Челеста тут же ответила вопросительной улыбкой. Оскар повернулся к Афине. Она наблюдала за бойцами, которые готовились к следующей схватке, и была глубоко погружена в собственные мысли. Ни Шонберг, ни весь прочий мир сейчас для нее не существовали.
Со стороны корабля показался де ла Торре.
— Как там последний бой? — поинтересовался он у Шонберга, слегка вытянув шею, чтобы получше разглядеть уже оттащенные в сторону тела.
— Отлично. Оба дрались хорошо.
— Ванн Кочевник и Вулл Нарваэц!
Эта схватка должна была стать последней на сегодняшний день.
Афина повернулась к Шонбергу — не отрывая, впрочем, взгляда от ринга — и шепотом спросила:
— Что это болтается у него на поясе?
Действительно, с пояса Ванна свисало на веревочке два-три странных предмета.
— Смахивает на человеческие уши.
Де ла Торре тихонечно заржал. Шонберг на мгновение задержал на нем недовольный и удивленный взгляд.
Ванн Кочевник размахивал своим длинным мечом с неуклюжестью любителя, но ни один человек из тех, кто наблюдал за ним сейчас, не купился бы на этот обман. Поединок начал выглядеть почти комично, поскольку Нарваэц тоже старательно напускал на себя невинный вид. Он выглядел как безвредный крестьянин — должно быть, этот облик тщательно им культивировался. Вулл вышел на бой с вилами и уже предпринял несколько попыток ткнуть ими во врага. Одет Нарваэц был в простой наряд из домотканой ткани. Вулл как-то на редкость нелепо поджимал губы и смотрел на мир, словно какой-нибудь сердитый чумазый фермер, старающийся взбодрить себя перед непривычной дракой.
Семь воинов, уже переживших сегодняшние поединки, теперь позволили себе расслабиться, пребывали в хорошем настроении и сыпали шуточками. Они радостно свистели и завывали над неуклюжего вида маневрами и выкрикивали грубые советы. Лерос обвел их негодующим вглядом, но, к удивлению Шонберга, ничего не сказал.
Тут Шонберга озарило: видимо, участники турнира такого уровня должны стоять куда ближе к богам, чем даже жрецы ранга Лероса.
Ванн несколько раз попытался обрубить черенок вил, который не был укреплен металлом, но Нарваэц каждый раз успевал так повернуть вилы, чтобы максимально ослабить силу удара, а черенок казался весьма прочным и упругим. Несколько раз потерпев неудачу, Ванн сменил тактику и попробовал ухватиться за черенок свободной рукой. Он был столь проворен, что ухитрился проделать это с первого же раза, крепко вцепившись в вилы у самых зубьев. Резкий рывок заставил удивленного Нарва-эца потерять равновесие, и тут меч Ванна наконец-то добрался до противника.
Победитель отсек уши Нарваэцу прежде, чем тот умер, хриплым рыком отгоняя раба с молотком, пока не заполучил свой жуткий трофей в целости и сохранности.
Афина, моргая, снова вернулась к восприятию окружающей действительности. Девушка взглянула на Шонберга, но тот смотрел в другую сторону, явно желая поговорить с верховным жрецом Андреасом. Андреас как раз показался на дороге, спускавшейся с вершины горы, и теперь шествовал в окружении небольшого эскорта солдат.
Де ла Торре, придвинувшись поближе к Афине, негромко спросил:
— Вы записали этот последний номер?
— Что? — Афина не сообразила, о чем идет речь, и вопросительно посмотрела на де ла Торре.
— Я имею в виду этот эпизод с отрезанием ушей — вы записали его на кристалл? Я успел сделать несколько кадров.
Вопросительное выражение медленно исчезло с лица Афины, сменившись осознанием действительности. Кристалл, предназначавшийся для антропологических записей, так и остался висеть у нее на поясе. Она ни разу им не воспользовалась.
После краткой поздравительной речи, обращенной к выжившим воинам, Андреас быстро повернулся к Шонбергу и поинтересовался:
— Как вам понравились сегодняшние состязания?
— Тем, кто находится здесь, очень понравились. Я вынужден извиниться перед вами за Суоми, молодого человека, которому стало плохо, как вы, возможно, уже слышали. Я полагаю, он больше не придет на турнир.
Андреас слегка поджал губы, но воздержался от дальнейших комментариев. В том не было нужды. Подобный человек был достоин лишь презрения и не заслуживал того, чтобы о нем говорить. Вместо этого жрец спросил:
— Не желаете ли вы принять участие в пире, который будет проходить в Храме Торуна сегодня вечером? Я имею в виду тех, кто сейчас находится здесь. Мы могли бы прямо сейчас подняться в город, если вам это удобно.
Шонберг слегка заколебался.
— Но я не сообразил взять с собой дар для Торуна, когда мы уходили с корабля.
Андреас улыбнулся. Ему вспомнилась наивная старая примета: если улыбка человека не красит, значит, он плохой. Верховный жрец сказал:
— Я уверен, что вы поднесете Торуну достойный дар. Но с этим можно и не спешить.
— Ну что ж. — Шонберг оглядел своих спутников. Все смотрели на него выжидающе и, похоже, ничего не имели против того, чтобы стать гостями Торуна. — Позвольте мне только ска-затьпару слов моим людям, которые ждут нас на корабле. Это займет не больше минуты.
— Да-да, конечно. — Андреас, как истинный благородный дикарь, вежливо отвернулся.
Шонберг снял с пояса свой коммуникатор и включил его. Посмотрев в сторону корабля, он подумал, что может просто увидеть голову Суоми, который должен сейчас нести вахту на верхушке скалы.
На вызов ответила Барбара:
— Алло?
Ее голос звучал как-то неуверенно.
— Послушай, Барби, нас приглашают в гости в Храм. У них тут по расписанию пир. Я точно не знаю, когда мы вернемся на корабль. Передай Суоми, чтобы он, как стемнеет, убрал трап и как следует запер корабль. Если возникнут какие-нибудь проблемы, сразу вызывайте меня. Я свяжусь с вами, перед тем как мы будем возвращаться обратно. О'кей?
Последовала короткая пауза, и лишь после этого Барбара произнесла:
— О'кей.
— У вас все в порядке?
— Да. Все в порядке, Оскар.
Должно быть, Барбара наслушалась рассказов о турнире и расстроилась, решил Шонберг. Наверное, держала Суоми за руку, пока тот изливал душу и рассказывал о всяких зверствах. Ну что ж, компанию для следующего путешествия он будет подбирать гораздо тщательнее. Из этой группы никто не оправдал возлагавшихся на него надежд.
А возможно, в следующий раз он прибудет сюда один, не рассчитывая возвратиться на Землю. Интересно, сможет ли он на Земле действительно научиться хорошо владеть боевым оружием? И что лучше выбрать: меч, топор или копье? Сегодня вечером, если все пойдет хорошо, он, возможно, сможет обсудить свой план с Андреасом.
Небольшая группа — пришельцы из внешнего мира и солдаты почетного эскорта — принялись подниматься в гору по прекрасной мощеной дороге. Возглавляли группу Андреас и Шонберг.
— До вершины всего несколько километров, — сообщил Андреас. — В мерках нашего времени — около часа ходьбы. У вас на Земле час равен нашему, не так ли?
Когда они одолели около полукилометра по выписывающей петли дороге, Андреас указал в сторону. Там готовили ринг для завтрашних состязаний. Здесь горный склон был уже более крутым, и найти подходящую площадку было куда труднее, потому ринг одной стороной упирался в обрыв. Еще через километр петляющая дорога провела их мимо двух каменных сторожевых башен. Часовые отдали салют четкими взмахами копий. Андреас в ответ махнул рукой.
Теперь они должны были находиться недалеко от вершины. Склон горы снова стал более пологим, а дорога теперь шла через лес, ухоженный, словно парк. Многие деревья были усеяны плодами. Земля под деревьями была укрыта ковром ползучих растений с узкими листьями наподобие травы.
Потом деревья поредели, земля выровнялась, и взорам путников предстал город-цитадель, венчающий вершину горы. Дорога провела их мимо белоснежных стен прямо к широко распахнутым воротам. Перед тем как войти в ворота, Шонберг оглянулся и поискал взглядом корабль. Его преследовало неясное беспокойство, и отделаться от этого ощущения никак не удавалось. Шонбергу удалось разглядеть лишь верхнюю часть металлической сферы — все прочее скрывали деревья.
Войдя в город, они сперва мало что увидели — разве что еще большее количество стен из ослепительно белого камня. Гости прошли по улицам, которые Шонберг счел узкими и чересчур людными. Рабы в серых плащах и телеги, запряженные много-рогими тягловыми животными, убирались с пути аристократов, облаченных в белое. То здесь, то там из крытых носилок или из зарешеченных окон выглядывали элегантные женщины. Окна чаще всего были маленькими, двери держались запертыми, а стены повсеместно были белыми. В городской архитектуре господствовало удручающее однообразие. Перехватив взгляд Андреаса, Шонберг спросил:
— Можно нам будет сделать несколько фотографий?
— Да, конечно. Непременно сделайте потом одну и для меня. Я буду высоко ее ценить.
Одетые в белое хозяева планеты теперь выстроились вдоль пути гостей. Они слегка кланялись, выказывая больше любопытства, чем Шонберг когда-либо видел со стороны любого из местных жителей. Афина улыбалась и махала рукой женщинам и детям в белом, которые выглядывали из окон или из-за углов. Люди в серой одежде, как мужчины, так и женщины, казалось, слишком спешили, чтобы хотя бы посмотреть на чужаков. Шонберг про себя отметил, что ему не встретилось ни одного ребенка, одетого в серое.
— А вот и Храм Торуна. — Андреас остановился и указал на высокие двустворчатые ворота из тяжелой металлической решетки. За воротами виднелся внутренний двор, с трех сторон окаймленный зданиями все того же вездесущего белого цвета. Правда, эти здания были несколько выше, чем те, которые попадались гостям за время пути по городу.
— Здесь мы и будем пировать сегодня вечером.
Как только небольшая группа проследовала в ворота, Андреас тут же попрощался с гостями и устремился к зданию, которое, по всей видимости, и являлось этим самым Храмом, самой высокой постройкой, двенадцати-пятнадцати метров в высоту, с широкой белой лестницей и дверью весьма неприятного вида.
Что же касается гостей из внешнего мира, их тут же с поклонами окружили молодые жрецы, проводили в соседнее здание и показали каждому его комнаты — все они выходили не на улицу, а в нечто вроде английского парка во внутреннем дворе.
Шонберга проводил приставленный к нему подобострастный слуга. Оскар осмотрел комнату и обнаружил, что это небольшое, но довольно приятное помещение. Маленькое окошко было забрано узорной решеткой, пол устилали мягкие ковры, а кровать казалась весьма удобной на вид. Похоже, в планы хозяев входило пригласить их остаться на ночь. Слуга разложил белую одежду из непонятной ткани. Через открытую дверь видны были еще несколько слуг: они старательно волокли ванну.
Чуть позже, предоставив слугам тереть его спину — в том не было особой необходимости, ну да пускай уж все идет, как у них заведено, — Шонберг обнаружил, что неожиданно теплый прием со стороны хозяев слегка ослабил беспокойство, которое уже начало его изводить. Но зато теперь Оскар заподозрил, что после пира Андреас попросит его о какой-то крупной услуге. Интересно, что бы это могло быть? Возможно, жрец захочет контрабандой заполучить какое-нибудь оружие внешнего мира, необходимое, чтобы ослабить причиняющего ему чересчур много хлопот противника.
К тому времени, когда Шонберг закончил мыться и одеваться, уже опустилась тропическая ночь — стремительно, почти без сумерек, как принято в этих широтах. Тут же откуда-то вынырнул молодой жрец, чтобы провести гостя на пир; похоже, у них тут все было расписано, как по нотам.
Попросив сопровождающего задержаться, Шонберг остановился у соседней комнаты, отведенной Афине, и обнаружил, что девушка уже готова присоединиться к нему. Афина оставалась такой же расторопной, как и во время любой деловой поездки. Ее сопровождающий сообщил, что де ла Торре и Челеста — их комнаты располагались чуть дальше по застеленному коврами коридору — уже впереди.
Перебрасываясь шутками насчет товаров, которые они могут надеяться продать новому клиенту, Андреасу, Шонберг и Афина прошли следом за проводниками через один внутренний двор, потом, не выходя на улицу, сквозь крытую аркаду попали в другой. Видимо, храмовый комплекс был достаточно замкнутым.
Наконец они вошли в небольшую боковую дверь высокого здания, в котором Шонберг узнал сам Храм, и их провели в большой зал, расположенный чуть ниже уровня земли. В зале царила прохлада, казавшаяся после дневной жары приятной и освежающей.
Де ла Торре и Челеста, также переодевшиеся в белое, уже сидели за столом. Де ла Торре, увенчанный венком из листьев, напоминал древнего римлянина. Рядом с ними сидели верховный жрец и полдесятка других высокопоставленных лиц. Некоторые из них сопровождали Андреаса во время его первого визита к кораблю пришельцев из внешнего мира.
Вокруг бесшумно и проворно сновали слуги. Зал для пиршеств был украшен драпировками и освещен мягким светом удачно расположенных свечей. Все было в наилучшем виде.
— Наш хозяин рассказывает мне о великих чертогах Торуна, — сказал де ла Торре после того, как они обменялись приветствиями.
— И что? — Шонберг повел рукой, словно желая охватить весь зал. — Описание совпадает?
Один из жрецов Внутреннего Круга усмехнулся, широко и цинично:
— Ну что вы! На самом деле Торун пребывает вовсе не в нашем мире. И не в вашем.
Усевшись за стол, Шонберг обнаружил, что он, как и на турнире, находится между Афиной и Челестой. Но здесь, несмотря на приятное окружение, не только Челеста, но и Афина старалась придвинуться к нему поближе — похоже, бессознательно. Этим вечером среди гостей не было видно ни одной женщины, кроме них. У Шонберга появилось смутное ощущение, что их здесь никогда и не бывало за всю историю Храма. Ни Андреас, ни другие местные высокопоставленные лица ни разу не заговаривали с Афиной, если только она не задавала им прямой вопрос — а она, конечно же, время от времени это проделывала, чтобы позлить их. Челеста же, как истинная представительница светского общества, отлично понимала, когда от нее ожидают, чтобы она вела себя тихо. Шонберг подумал, что если бы местные жители узнали об ее истинном статусе, они посчитали бы это оскорблением.
Но, невзирая на это, гостей принимали с необычайной роскошью. Шонберг подумал, что придется по крайней мере сделать вид, будто он согласен исполнить их просьбу, какой бы она ни была.
Пир был подготовлен очень тщательно. Но Шонберг, извинившись перед Андреасом, посоветовал своим спутникам не пробовать некоторые блюда и ферментированное молоко, разлитое по глубоким чашам.
— Для наших земных желудков будет лучше, если мы будем пить здесь только чистую воду, — если, конечно, Торун не возражает.
Андреас небрежно махнул рукой:
— Торуну это глубоко безразлично. Чистая вода всегда была достойным напитком для воинов.
Шонберг глотнул воды из золотой чаши.
— Мне не терпится увидеть следующий круг турнира.
— Мне тоже. Я очень рад, что наши интересы совпадают. К сожалению, дела не позволили мне наблюдать за предыдущими турами.
— Я вас понимаю. Я знаю, что такое груз дел.
Челеста притопывала ногой по полу. На сцену вышли танцоры, и она следила за ними с профессиональным интересом. Девушки и юноши танцевали вместе. Они были хороши. По земным стандартам, представление было грубоватым, а эротика местами чересчур откровенной, но танец был прекрасно отработан и полон энергии. Сидящие за столом местные жители наблюдали за представлением с каким-то мрачным видом или не смотрели вообще. Шонбергу стало любопытно — положено ли жрецам придерживаться целибата? Надо будет как-нибудь поинтересоваться, если выпадет удобный момент. На любой планете секс был даже более скользкой для обсуждения темой, чем религия, а здесь религиозные деятели к тому же и не относились к своей вере с особой серьезностью.
Вечер пролетел незаметно: все вокруг было новым и интересным для гостей. Наступила глубокая ночь, пламя свечей померкло, а танцоры начали буквально падать от изнеможения. Шонберг наконец заявил, что ему и его спутникам пора возвращаться на корабль.
Андреас взмахнул руками, выражая вежливое неодобрение.
— Для вас уже приготовлены постели. Если хотите, ее разделит с вами одна из этих танцовщиц.
— Изумительное предложение. Но я беспокоюсь о своем корабле.
— Оставайтесь. Проведите ночь под кровом Торуна. Нам с вами нужно о многом поговорить. И кроме того, только представьте, каково будет ночью карабкаться на скалу.
Шонбергу не понадобилось много времени, чтобы обдумать эти доводы.
— Мы с радостью принимаем ваше предложение. Но я прошу прощения, мне нужно наскоро переговорить с людьми, которые остались на корабле.
Шонберг снял с пояса коммуникатор, включил и подождал ответа. Никто не отозвался. Шонберг поднес приборчик поближе к лицу и позвал:
— Суоми!
— Оставайтесь, — повторил Андреас, старательно пытаясь улыбнуться, хотя улыбка придавала его лицу на редкость отвратительное выражение. — Утром я постараюсь устроить вам встречу с этим человеком.
— Вы постараетесь… простите, я не совсем вас понял.
— Видите ли, человек, которого вы оставили охранять ваш корабль, находится уже не там. Мне очень стыдно, но я должен сообщить, что во время последнего поединка этого тура ваш человек вдруг чего-то испугался и убежал прочь. Мне не хотелось беспокоить вас без крайней необходимости, но пока что нам не удалось его отыскать.
Шонберг резко выпрямился и одарил Андреаса самым качественным из своих взглядов финансового магната.
— А что с моим кораблем?
— Мои люди охраняют его для вас. С ним все будет в полном порядке. К кораблю никто не сможет приблизиться иначе как по моему приказу. Так что я вынужден настаивать, чтобы вы остались здесь на ночь.