Глава 16

У порога королевской опочивальни Зеленый Голос на мгновение замешкался, с жалкой, извиняющейся гримасой на лице расстегнул висевший на поясе мешочек и достал оттуда четыре маски, сделанные таким образом, чтобы закрывать нижнюю часть лица,— две зеленые, разных оттенков, голубую — для себя, черную с серебряной отделкой — для своего хозяина.

— Прежде чем войти к его величеству, нам придется воспользоваться вот этим.— Он раздал маски и добавил: — Гниение никакие удается остановить, там,— он указал на дверь,— просто невозможно находиться. Дух стоит такой, что крепкого мужчину может стошнить, а кто послабее — просто падает в обморок. Эти маски изнутри выложены ароматическими травами и смогут примерно на полчаса защитить от зловония. Повелитель, вам хватит времени? — обратился он к Орогастусу.

Маг кивнул. Глаза у него посуровели, и если он и опасался исхода предстоящего разговора, никто из Голосов не уловил колебания или страха в его тоне. Ментальный барьер, который поставил Орогастус, был прочен как никогда.

Результаты применения магической золотой пилюли оказались плачевными. Королевский лекарь — пьяный, рыдающий, трясущийся от страха — с трудом смог вымолвить, что спасения нет. То есть спасение было, но он не только что выговорить — подумать об этом он не смел. Зеленый Голос, не теряя ни минуты, телепатически переслал сообщение Орогастусу, возвращавшемуся из Тревисты. Тот немедленно приказал дать гребцам плетей, и уже через пять часов корабль достиг Цитадели. Допрос лекаря продолжался недолго — тот подтвердил диагноз, опять же ни словом не обмолвившись о единственной возможности. Впрочем, всем и так все было ясно...

— Открой дверь,— приказал Орогастус.

Зеленый Голос с поклоном повиновался.

Опочивальня раньше принадлежала королю Крейну.

Ее поспешно переоборудовали, сменили мебель, стены обили малиновым, любимым лаборнокцами шелком. Здесь царила темнота. В камине, встроенном в торцевую стену, тускло тлели раскаленные уголья; на столе, где стоял медный таз, были разложены перевязочные материалы и какие-то инструменты и снадобья. Тускло светила одна-единственная свеча. Огромная кровать стояла на возвышении, вокруг нес со всех четырех сторон едва угадывались во мраке пустые кресла.

Колдун тихо приказал Зеленому Голосу:

— Принеси два канделябра со стола и зажги свечи. Потом освободи стол и передвинь его поближе к кровати — с той стороны, где находится больная рука его величества. Синий Голос, приготовь магический прибор. Кажется, мы успели в последнюю минуту.

Неясная фигура зашевелилась под простынями, потом раздался громовой голос:

— Кто здесь? Это опять ты, чертов лекаришка? Снова пришел мучить меня? Вон!.. Я хочу спокойно умереть.

— Здесь я, ваше величество,— ответил Орогастус.— И вы не умрете.— Он осторожно приподнял левую руку короля, отчего тот сразу заорал во весь голос:

— Сукин сын! Оставь меня в покое!.. Твоя дурацкая пилюля помогла, но ненадолго. Целый день боли не было, а потом опять началось. Ах, Зото, будь милостив ко мне! Это их работа, этих колдуний! Принцессы! Это их месть... Боже, за что я так страдаю!

— Он бредит,— сказал Орогастус.

Он вынул из складок своего плаща маленькую коробочку из малахита и открыл ее — там лежало шесть золотых шариков. Колдун взял один, бросил его в кубок, закрыл и убрал коробочку. Потом налил в кубок воды, тихо приговаривая что-то. Когда золотая пилюля растворилась, он протянул кубок королю. Волтрик выпил содержимое и с глухим стоном откинулся на подушки.

Узким острым ножом Орогастус разрезал повязки, которыми была обмотана раненая рука, затем поместил ее на придвинутый стол и принялся внимательно изучать. Сильный жар исходил от зараженной плоти, рука покраснела до середины предплечья, а раздувшиеся пальцы были покрыты синюшным налетом. Невзирая на маски, присутствующие ощутили страшное зловоние. Маг отдал кое-какие распоряжения. Голоса сразу засуетились — Синий и Зеленый раскрыли кожаную сумку и, достав что-то, поставили на стол. Орогастус Шагнул поближе к изголовью кровати.

— Что вы делаете? — закричал король, пытаясь приподняться с подушек.— Оставьте в покое мою руку, вы, черви навозные! Изменники! Я все о вас знаю, все! Вы посланы этими рувендийскими сучками, чтобы прикончить меня.

— Смотри мне прямо в глаза,— негромко приказал Орогастус.— Смотри, и тебе станет легче.

Колдун обеими руками сжал голову короля и повернул ее таким образом, чтобы их взгляды встретились. Волтрик застонал, потом без чувств опустился на подушки.

Орогастус вернулся к столу и взял в руки необычный предмет. Он напоминал собой куб, правда, на одной из сторон выпячивалась выпуклость, похожая на звериную морду. На верхней грани располагались в несколько рядов черные и красные шишечки, возле которых были нанесены магические знаки, а чуть повыше находился помещенный в рамку маленький серый прямоугольник, более похожий на затянутое бельмом око. Колдун нажал пальцем на одну из шишечек, потом на другую, и око неожиданно ожило — оно загорелось тусклым голубоватым светом, и тут же на нем возникли странные волнистые иероглифы. Пораженные Голоса отпрянули от прибора. Красным светом вспыхнула одна из шишечек, золотистым — другая...

— Держите руку в неподвижном состоянии,— распорядился Орогастус.— Пойте гимн об исцелении, но на машину не смотрите. Это устройство Исчезнувших может лишить зрения человека, который будет смотреть на ее работу незащищенными глазами.

Колдун придвинул куб к локтю раненой руки, а три Голоса заунывно запели в унисон. Потом Орогастус вытащил какие-то странные темные стеклышки, скрепленные одно с другим серебряной дужкой, и напялил их на нос. Наконец он надавил пальцем на самую большую шишечку. Дрожащий бело-голубой луч не толще шерстяной нитки вырвался из ноздри выдавленной на кубе морды. Маг передвинул устройство так, чтобы луч коснулся руки. Слепящая световая игла уперлась в столешницу, послышался характерный треск горящего дерева, пошел дым, затем луч коснулся больной руки чуть пониже локтя. По коже внезапно побежал дымящийся угольный след, щель начала расширяться... Голоса прекратили пение, замерев от страха...

— Вот и все,— объявил Орогастус и нажал на шишечку.

Луч погас. Колдун снял стеклышки и поднес обрубок руки к глазам. Внимательно изучил... Удовлетворенно хмыкнул.

— Отлично. Гниение еще не захватило всю руку. Плоть под кожей пока здорова.

Он еще раз нажал какую-то шишечку, и прямоугольное око погасло, опять затянулось пленкой.

— Синий Голос, заверни отрезанную конечность и сожги ее. Смотри, не прикасайся голыми руками к ране... Потом упакуй прибор и хорошенько протри рану самым крепким бренди. Вытирай также лоб и виски короля. Необходимо сменить белье и одежду его величества. Зеленый Голос, прокали на огне новую повязку и затем перебинтуй рану королю. Смотри, не прикасайся к зараженным местам! Позже я дам тебе и этому кретину лекарю соответствующие указания, которые необходимо скрупулезно выполнять.

— Повелитель, пиявки следует заменить? — Зеленый Голос был немного удивлен безразличием Орогастуса к самому чудодейственному средству, которое он знал.

— Прежде сменить одежду и белье, дурак! Не спускать с короля глаз.

Пока Голоса занимались Волтриком, Орогастус подошел к окну, раздвинул тяжелые темно-вишневые шторы и распахнул створки. В спальне сразу стало светло, повеяло свежим ветром. Через несколько минут, когда отрезанная конечность сгорела в камине и вонь почти улетучилась, Орогастус снял маску. Он был бледен, губы крепко сжаты. Маг приблизился и в упор посмотрел на короля:

— Волтрик, ты меня слышишь?

Король шепнул:

— Слышу...

— Ты был на пороге смерти, мой господин. Я спас тебя, когда все другие уже отчаялись. Ты будешь жить. Правда, придется еще немного помучиться, но через несколько недель ты станешь таким же сильным, как и прежде. Я, Орогастус, клятвенно заверяю тебя.

— Благодарю,— Волтрик помедлил, потом спросил:

Ты отрезал мне руку?

— Да, государь.

Король долго смотрел на него.

— Значит, так тому и быть. В конце концов, это не та рука, в которой держат меч. Благодарю тебя, Зото неистовый, и тебя, мой первый министр.

Стон вырвался у него, когда Голоса принялись менять на нем длинную ночную рубашку. Потом они надели новые наволочки, постелили свежие простыни и вновь перебинтовали культю. Когда все было закончено, король слабым голосом приказал:

— Отошли своих слуг. Я хочу поговорить с тобой о государственных делах.

Маг обратился к Голосам:

— В течение часа я покину Цитадель и отправлюсь на гору Бром. Проследите, чтобы отряд сопровождения состоял из отборных рыцарей и чтобы им были выданы свежие и самые сильные фрониалы.

— Будет исполнено, повелитель.— Голоса с поклоном попятились к двери.

— Ты уезжаешь? — удивился король.

— Мои слуги проследят за вами. Мне крайне необходимо вернуться в Лаборнок для того, чтобы пообщаться с ледяным зеркалом. Только с его помощью я смогу выведать, что замышляют враги.

Взгляд короля затуманился.

— Как раз на эту тему я и хотел поговорить с тобой. Что там слышно насчет этих трех грязных девок?

— Ничего. Предводительница туземцев в Тревисте отказалась сотрудничать с нами в розыске. Если бы мы попытались угрожать, оддлинги разорвали бы с нами торговые отношения.

Король выругался:

— Нам в любом случае необходимо отыскать принцесс.

— Мои слуги и я прилагаем все силы, используя как армию, так и магию, чтобы обследовать не только город, заселенный оддлингами, но и самые отдаленные части Рувенды. Пока наши попытки не увенчались успехом. Чье-то враждебное вмешательство ослабляет мою проникающую способность. Как известно, принцессы хранят у себя три священных амулета — это обычные медальоны из темного, но прозрачного янтаря, внутри которых запечатаны бутоны Черного Триллиума. Скорее всего, помехи создают именно эти амулеты. Цветок этот имеет прямое отношение к Бине — помните, я вам рассказывал? Эта дама является хранительницей Рувенды и, вероятно, через амулеты снабжает своих подопечных мощным зарядом ментальной энергии.

— Твое зеркало способно разорвать эту связь?

— Вне всякого сомнения. Это устройство было изготовлено Исчезнувшими. В мире пока нет преграды, способной противостоять его проникающей силе. Оно способно пронизать ясновидящим взглядом расстояние в пять тысяч лиг, то есть ему доступна вся западная граница континента, даже те области, где живут покрытые перьями варвары. Не беспокойтесь, мой король, я отыщу принцесс, где бы они ни скрывались.

— Хорошо, ты выследишь этих дьяволиц. Что потом? Они опять растворятся в проклятых джунглях, пока ты вернешься в Рувенду и отдашь необходимые приказания.

Орогастус рассмеялся:

— Эго уже по моей части. Как только я определю их местонахождение, я тут же свяжусь со своими Голосами, которые будут находиться здесь, в Цитадели. Мы сразу направим хорошо вооруженные отряды, и кто-то из Голосов будет сопровождать их. Я буду постоянно передавать сообщения и наводить наших людей, пока мы не захватим их.

— Хорошо.— Король помолчал, потом спросил: — Эти девицы на самом деле заговорили мою рану, чтобы погубить меня?

— Такие случаи известны, но на этот раз, полагаю, все развивалось естественным путем. Заражение есть заражение... Но теперь вы быстро поправитесь. Несчастье в другом — то, что причиняет вам столько неудобств, не может быть вылечено с помощью какого-то снадобья. Есть только один выход — дальнейшая решительная интервенция.

Король закрыл глаза. Задумчивая улыбка появилась на его лице.

— Да, ты появился вовремя. Мой дорогой сынок Антар, должно быть, теперь локти кусает от досады, корона-то была совсем близко...

Маг сухо ответил:

— Его высочество принц Антар очень хорошо проявил себя в походе на Тревисту. Он неустанно молил небеса о вашем выздоровлении.

— Хм! Твой Зеленый Голос передал мне изображение его разговора с этой провидицей. Антар уступил ей по всем статьям, растаял, как свадебный торт под дождем.— Король резко вскинул брови,— Как ты считаешь, чародей, мой сын хранит верность короне?

— Скоро мы найдем ответ на этот вопрос. Пусть он возглавит один из поисковых отрядов, которые мы пошлем по следам принцесс.

Глава 17

Харамис проснулась от слепящих солнечных лучей, покалывавших веки, и от дурного предчувствия. Вокруг царила тишина. Это смущало... До сих пор Узун всегда поднимался первым, хлопотал по хозяйству, так что ее всегда будило легкое шарканье, звяканье котелка и кружек, треск горящих поленьев. Теперь, уже ясным днем, до нее доносились только посвист ветра и пение редких птиц, но никаких признаков присутствия Узуна. Если бы он проспал, она бы наверняка услышала его храп.

Принцесса резко перевернулась на другой бок — вот его спальный мешок, музыкант еще в нем. Харамис вскочила, сразу отметив, что температура сегодня куда ниже, чем вчера. Вот что значит чистое ночное небо! Бросила взгляд на занавешенное вдали облаками небо — не дай Бог, грянет буря!

Ползком приблизившись к Узуну, она начала развязывать шнурки его капюшона, чтобы освободить лицо. Оно было умиротворенным и бесчувственным. У Харамис сжалось сердце. Старый музыкант выглядел, как покойник.

— Владыки воздуха! — взмолилась принцесса.— Мне бы следовало еще вчера отослать его! Или даже раньше...— Она затрясла маленького оддлинга за плечи.— Ну, миленький Узун, проснись. Только не умирай! Ну, пожалуйста!

Его тело было мягким, податливым, свободно подчинялось любому движению, и где-то в глубине сознания у Харамис мелькнула мысль, что после смерти члены твердеют и уже не могут сгибаться и разгибаться так, как у Узуна. Возможно, музыкант еще жив?

Она прилегла возле него, приложила ладонь ко рту. Казалось, прошла вечность, прежде чем она кожей почувствовала его дыхание — едва ощутимое дуновение холодного воздуха, потом нестерпимо долгая задержка и, наконец, новый выдох. Он, без сомнения, был жив, но следовало как можно скорее переместить его в более теплое место.

Принцесса укрыла его своим спальным мешком, быстро сунула рюкзак под скалу и воткнула рядом посох с металлическим набалдашником. Потом взглянула на облака. Она могла поклясться, что сегодня снегопада не будет, поэтому, вернувшись сюда вечером, она сможет отыскать свое снаряжение. Кто может поживиться ее припасами? Звери здесь не водятся...

Харамис накинула на плечи лямки рюкзака Узуна, подтащила одшшнга прямо в спальном мешке — благо, ее друг был легкий — к длинному снеговому языку, спускавшемуся по склону, и поволокла спальник вниз. Двигаться таким образом оказалось гораздо удобнее, чем тащиться вверх. К полудню она добралась до места предыдущей ночевки.

О, ту ночь они провели просто замечательно — в глубокой нише, образовавшейся под двумя сцепившимися скалами-останцами. Здесь было сухо, совершенно безветренно, и задняя, сглаженная временем стена на ощупь казалась теплой. Харамис прислонила Узуна к каменной твердыне, а сама занялась костром. Угли и головешки с позавчерашнего вечера так и валялись у входа в этот живописный естественный грот. В тот день подготовкой к ночлегу занимался Узун — он искал дрова, готовил ужин, но все это происходило на глазах у принцессы, так что ей не составило труда отыскать карликовые деревца, стайками прятавшиеся среди угрюмых скал.

Вернувшись с дровами к стоянке, она вновь проверила, как чувствует себя ее товарищ. Узун все еще был без сознания, однако дыхание его участилось, стало вполне ощутимым. Это был добрый знак. Харамис развела костер у входа в грот, набрала в котелок воды из ближайшего голосистого ручейка, вскипятила ее и заварила чай. Почувствовав душистый аромат горячего настоя из трав, Харамис едва справилась с голодными спазмами. Ей ни в коем случае нельзя было поддаваться хвори, и она тут же закусила тем, что было уложено в рюкзаке Узуна. Запила чаем...

«Он отправится вниз, на равнину,— подумала она.— К реке... Еды ему много не потребуется... Скоро он доберется до тех мест, где пищи достаточно».

Тем временем чуть поостыл чай, налитый в кружку Узуна. Принцесса положила его голову повыше и осторожно влила немного жидкости в чуть приоткрытый с помощью ножа рот.

После первых капель Узун по-прежнему оставался неподвижен — даже его нижние длинные клыки выглядели жалко, беспомощно. Потом он чуть заметно вздрогнул и новую порцию чая уже проглотил сам, потом почмокал толстыми губами и внятно прошептал:

— Слишком устал...

— Да, мы очень устали,— согласилась принцесса.

Напоив его чаем, Харамис прислонилась спиной к стене. Неожиданно рядом на шершавом камне заиграли солнечные лучи. От костра веяло согревающим, уютным, чуть припахивающим дымком теплом. Она невольно смежила веки...

— Принцесса! — тихо позвал ее кто-то.

Харамис открыла глаза. Узун осмысленно смотрел на нее, потом перевел взгляд в сторону, оглядел стены; повернув голову, он удивленно взглянул на огонь;

— Что мы здесь делаем? Неужели сюда завело нас семечко? Где мы? Что случилось?

Харамис встряхнула головой, чтобы прийти в себя. Она никогда до этого не спала днем — разве что когда бывала больна — и чувствовала себя какой-то оглушенной.

— Ох, чайку бы сейчас,— прошептала она.— Как чаю хочется...

Она потянулась к своей чашке, выпила чай и только теперь смогла подняться на ноги,

Узун, извиваясь подобно червяку, выполз из спального мешка, легко встал, быстро сбегал за водой и вновь поставил на огонь котелок.

Удивлению Харамис не было предела. Вот это да! Час назад он погибал от переохлаждения, но стоило ему согреться, и он как ни в чем не бывало скачет по горам. Теперь нет никаких сомнений: музыкант сможет в одиночку вернуться назад.

Он угостил ее горячим напитком. Харамис медленно, маленькими глотками выпила его, после чего почувствовала себя намного лучше.

— Узун,— обратилась она к музыканту.— Знаешь, что мне пришло в голову, пока я тащила тебя вниз в спальном мешке? Не слишком ли много времени мы провели в библиотеке и в музыкальной комнате? Мы с тобой вели себя, как два самодовольных, уверенных в своем превосходстве идиота. Этакие избранные, возвышенные натуры... Белая Дама предупреждала меня, что я должна буду расстаться с тобой еще до того, как достигну цели. Но она никак не могла предположить, что мы окажемся такими беспомощными и, скажем прямо, наивными людишками, которые способны сами шагнуть в пасть смерти.

Оддлинг внимательно посмотрел на нее:

— Я, кажется, узнаю это место. Мы здесь ночевали два дня назад.

— Да,— кивнула Харамис.— Этим утром я проснулась и обнаружила, что жизнь в тебе едва теплится. Признаюсь, сначала я подумала, что ты умер. Ты едва дышал, а тело твое было таким же холодным, как и воздух. Тогда я укутала тебя в оба наших мешка и спустилась к месту предыдущей стоянки. Я надеялась, что ты выдержишь. Хвала Триединому, все обошлось. Теперь у тебя все в порядке, правда?

Узун кивнул:

— Я чувствую себя вполне сносно. Только чуть-чуть бьет озноб, а так ничего серьезного. Я вполне готов продолжить путь.

— Вот и хорошо,— сказала Харамис. — Теперь, когда мы выбрались из полосы снегов, тебе будет легче отправиться назад. Я же продолжу восхождение.— Она достала из его рюкзака рыболовную снасть.— Ты пока отдохни, а я отправлюсь на рыбалку, может, удастся поймать что-нибудь на ужин.

— Нет, принцесса,— возразил Узун.— Ты и так потеряла со мной два дня. Пора выпускать семечко — и в дорогу!

— Двух дней, мой друг, все равно не вернешь, даже если я отправлюсь немедленно. Снегопада я сегодня не ожидаю и спокойно вернусь в наш вчерашний лагерь по своим следам — мне даже семечко тратить не придется. Так что обо мне не беспокойся, я немного отдохну и отправлюсь в путь. Слава Триединому, ты остался жив.

— Ты считаешь, мне очень радостно покидать тебя в такую минуту? — Узун выглядел очень расстроенным.

— Конечно, ничего хорошего в этом нет. Но, мой милый Узун, не напоминает ли тебе нынешняя ситуация сюжеты древних героических баллад? Помнишь, как мы волновались, слушая их, как сильно начинало биться сердце, какие возвышенные мысли теснились в голове? Вспомни, разве главным в них была героическая смерть, разве не чувство исполненного долга вызывало наше восхищение? Если мы отнеслись бы к древним стихам более разумно, более вдумчиво, то не наделали бы столько нелепых ошибок. Я бы не гнала тебя бездумно на верную гибель, ты бы вовремя напомнил мне, что сил больше нет. Разве этому учили нас предки, закрепляя свой опыт в звучных строфах? Какая польза Рувенде, замерзни ты в этих безлюдных местах? Какая польза, если бы ты умер у меня на руках и я бы от горя и отчаяния потеряла голову? То, что у нас есть цель, что мы не принадлежим себе, вовсе не значит, что мы непременно должны погибнуть. Победить — да, мы обязаны, но нестись сломя голову, не замечая ничего вокруг, не имеем права. Вот к какому выводу я пришла: потеря двух дней — ничто по сравнению с твоей или моей жизнью. Более того, с этой минуты не семена священного цветка будут командовать нами, а я ими.— Она задумчиво оглядела окрестности, а потом продолжила: — Может... Может, королева и должна в критических случаях жертвовать жизнью своих подданных. То есть имеет на это право... Но, клянусь Владыками воздуха, если мне когда выпадет такая доля, то для подобного решения будут весьма веские причины.

— Выходит,— с болью произнес Узун,— ты лишаешь меня права пожертвовать жизнью ради тебя?

— Не совсем так,— ответила Харамис,— Кто может запретить человеку распорядиться своей жизнью? Но речь идет об исполнении долга, а риск, сопутствующий ему,— дело второстепенное. Вот в каком смысле я говорю о своих правах. В настоящую минуту я не считаю, что наступила необходимость пожертвовать твоей жизнью ради достижения цели. Кроме того, если ты сейчас отдашь Богу душу, где я найду другого музыканта, когда верну себе трон? Кто будет учить моих детей играть на флейте?

Узун улыбнулся:

— Ну и мечтательница же ты, принцесса. Хитрая мечтательница... Итак, я возвращаюсь на родину и жду твоего вызова — подвиги ли совершать, учить ли детей музыке, мне все равно.

— Вот и прекрасно. А я скоро отправлюсь в путь. Ты пока поспи, мои друг.

Музыкант охотно кивнул в ответ и полез в спальный мешок.

— Я тоже немного отдохну,— добавила Харамис.

— Принцесса, просыпайся! — Узун решительно тряс ее за плечо.— Надвигается снегопад, надо немедленно отправляться в дорогу.

Харамис открыла глаза. Небо совсем затянули низкие лохматые тучи. Снегопада можно было ждать с минуты на минуту.

— Принцесса, где твой мешок? — Узун по-прежнему тряс ее за плечо.

— Я оставила его на нашей вчерашней стоянке. Надеялась вернуться и отыскать его... Значит, надо спешить. Ты тоже не медли. По снегу ты далеко не уйдешь.

— Верно,— согласился музыкант и сунул в руки принцессе ломоть хлеба и чашку горячего чая,— Подкрепись на дорожку. Пусть помогут тебе Владыки воздуха.

— Тебе тоже, друг...— Она крепко обняла его на прощание, затем начала взбираться по тропинке.

«Только бы не пошел снег»,— подумала она.

Вверх Харамис теперь поднималась довольно быстро — дорога была ей известна. Помогла и погода. Снег, мелкий, редкий, пошел, когда она одолела половину пути, так что, добравшись к вечеру до места прежней стоянки, девушка легко отыскала свой рюкзак — его всего на пять дюймов покрыл снег. Принцесса откопала его, немного поела и легла спать.

Снег повалил гуще — перед глазами замелькала серая пелена. Уже устроившись в мешке, она почувствовала, как сильно устала. Никогда до этого дня она не оставалась одна. Совсем одна... До вторжения рядом всегда были родители, сестры, Узун, слуги и другие обитатели Цитадели. Последнее время этот круг ограничивался музыкантом, исключая те несколько часов, что она провела в обществе Великой Волшебницы. И что интересно: все эти годы она мечтала об уединении, о тихом, укромном уголке... Тишина, уютный домик, и пусть большими хлопьями падает снег, это вызывает в душе светлую грусть...

Она невольно рассмеялась — с домиком придется повременить, а снега и тишины здесь сколько угодно. Однако ничего, кроме тревоги, страха и — в. глубине души призналась она сама себе — отчаяния, эти приметы романтического одиночества не вызывали. Ей теперь досталось созерцание. Можешь задумываться о смысле жизни, философствовать сколько душе угодно, решать важные проблемы — что это изменит? Куда больше вопросов оставалось без ответа. Почему Узун не признался, что больше не в силах продолжать путь? Почему Бина столь легкомысленно отнеслась к его физическому состоянию, посылая его в такое трудное и опасное путешествие? Почему не предупредила ее, Харамис, о необходимости отправить музыканта назад?

Конечно, ей, Харамис, тоже пришлось нелегко, но она все-таки помоложе.

«Я — королева Рувенды,— с горечью подумала она.— На мне лежит огромная ответственность, поэтому мне нужен мудрый совет. Нужен рядом человек, который способен разбираться в людях. Он должен подсказывать, кому я могу доверять, кому нет. Вот, например, Узун. Оказывается, он способен промолчать, даже когда речь идет о жизни и смерти. Кому нужна его смерть? Впрочем, Кадия тоже такая — всегда берет на себя больше, чем следует, а если и понимает, что хватила лишку, никогда не уступит без спора. Что касается Белой Дамы, то с нею совсем непонятно — неужели гибель Узуна входила в ее планы? Или она просто не обращает внимания на подобные мелочи?»

Даже любимые родители —в конце концов Харамис пришла к подобному неутешительному выводу — едва ли были мудрыми правителями, людьми, сведущими в мировой дипломатии. Все, что творилось в Лаборноке,— подготовка к вторжению, невиданный шовинистический угар, козни колдуна на горе Бром,— было хорошо известно при рувендийском дворе, но никаких мер не было принято. Даже если Харамис не хотела выходить замуж за Волтрика, ее отец мог бы начать переговоры по этому вопросу, хотя бы высказать озабоченность по поводу огромной разницы в возрасте. Можно было предложить кандидатуру сына Волтрика... Как его, кстати, зовут? Антар. Если же они хотели породниться с Варом — славная, между прочим, идея,— то рядом была Кадия... Хотя, конечно, ее сестру трудно представить чьей-либо женой. Такому мужчине не позавидуешь. Вот Анигель — невеста лучше не придумаешь. Ее за кого угодно можно отдать.

«Если я легко пришла к таким выводам, почему же родители не сообразили? — подумала Харамис,— Почему всецело доверились Белой Даме?.. Очевидно,— вздохнула она,— очень важно верно оценивать способности того или иного человека. Впрочем, и намерения тоже... Иначе помощь, принятая бездумно, может столько бед натворить...»

Но кто ей поможет сейчас? С этой мыслью принцесса погрузилась в сон.

Глава 18

Услышав о том, какого рода талисман ей предстоит отыскать, Анигель едва не лишилась чувств. Трехглавое Чудовище! Подумать только! Подобная перспектива могла бы устрашить кого угодно, даже отважную Кадию или разумную, уверенную в себе Харамис. Разве не смешно, что именно ей назначено найти и покорить этого монстра? Это невозможно!

Она так и заявила Имму — вся в слезах, сотрясаясь от рыданий (Великая Волшебница между тем сладко похрапывала в кресле), однако ее спутница трезво рассудила:

— Ну что ты заладила? Подумаешь, чудовище! Не всякое же страшилише похоже на скритеков. Не у всех же такие кровожадные глаза, огромные клыки и когти! Это название еще ни о чем не говорит. Пока ты его своими глазами не увидишь, и печалиться не о чем. Вот встретишь, тогда другое дело.

Эта речь немного успокоила Анигель. Пора было приниматься за дело. Пока хозяйка мирно почивала, они привели в порядок дом, потом, заглянув в набитую припасами кладовую, набрали продуктов и приготовили замечательный обед. Насытившись, устроились у горящего камина отдохнуть и сами не заметили, как заснули.

Утром Великая Волшебница исчезла.

Все вокруг оставалось прежним. Анигель и Имму проснулись почти одновременно и в первые мгновения, спросонья, удивленно таращили глаза на окружающее. Все тот же ухоженный дворик, ровно подстриженная трава, Черный Триллиум в окружении низкорослых фруктовых деревьев... Та же лестница с тщательно выметенными плитами, широкими ступенями, а внизу маленький причал, где они вчера ступили на землю.

Они обнаружили, что лежат не у камина, а в своих походных спальных мешках, прикрытые огромными листьями брудока — дерева, которое оддлинги называют «другом путешествующих». В дороге оно может укрыть человека своими широкими мясистыми листьями, накормить сладкими плодами. Если бы не развалины Нота, проглядывающие в прогалах, можно было подумать, что какая-то неведомая сила перенесла их в самую чащу.

Анигель невольно вскрикнула, на мгновение ей показалось, что вчерашняя встреча с Белой Дамой — только сон, но затем, откинув со спальника зеленое покрывало, она обнаружила у изголовья лист волшебного цветка, на котором был изображен маршрут ее будущего путешествия. Имму тоже его заметила.

— Смотри, смотри! Белая Дама оставила нам подарок.

Анигель проворно выползла из мешка и добралась до берега лагуны. Там, среди зарослей тростника и чашечек золотых лилий, покачивалась на мелкой ряби небольшая устойчивая лодка. Она совсем не походила ни на суденышки уйзгу из пучков камыша, ни на объемистые посудины ниссомов, выдолбленные из стволов гигантского дерева коло, каких немало крутилось возле Цитадели.

Еще одна необычная деталь привлекла внимание женщин: кроме обычных весел, которые были уложены на дне лодки, на носу возвышалось какое-то странное приспособление, через которое были пропущены постромки. Кожаные вожжи с одной стороны были привязаны к передней банке, с другой — через два кольца, укрепленные на самом форштевне, убегали в мутную воду.

— Тебе не кажется...— начала Анигель, разглядывая лодку, и тут же отчаянно вскрикнула.

Совсем рядом с берегом из воды высунулись две усатые, большеглазые, с огромными клыками морды. Они враждебно зашипели.

— Риморики! — воскликнула Имму.— О, Господи!

— Но... где же уйзгу? — Принцесса с недоумением взглянула на воспитательницу.

— Кажется, Белая Дама решила, что мы вполне годимся для роли кормчих.

Анигель прикрыла ладонью рот:

— Ты считаешь, справимся?

— Нет, принцесса Анигель,— торжественно объявила Имму,— Эти звери работают не за страх, а за совесть, и только с теми, с кем подружились. А подружиться они могут лишь с теми, кто отведает священный напиток митон.

Анигель вздрогнула, потом, спустившись к самой кромке воды, обратилась к риморикам:

— Белая Дама прислала вас, чтобы помочь нам?

В ответ оба зверя злобно зашипели, потом принялись нетерпеливо нырять и бить когтистыми лапами по воде.

Анигель закрыла глаза:

— Имму, а можно не пить этот митон?

— Нет, дитя мое,— мягко ответила женщина.— Тебе его подарили уйзгу... Теперь ты знаешь, с какой целью.

Имму оставила девушку наедине со своими думами, а сама поднялась в домик, собрала вещи, запас продуктов. Вернувшись, она уложила все в лодку, потом, вздохнув, достала тыквенный сосуд и протянула его принцессе.

Анигель взяла его, руки у нее дрожали. Страшно побледнев, она откупорила бутылочку и подняла так, что риморики могли видеть ее.

— Мне надо выпить, правда? — спросила она зверей.

Те замерли, прекратили шипеть — только их носы и большущие черные глаза виднелись на поверхности.

Одной рукой Анигель сжала свой амулет, другой поднесла бутылочку к губам. Глотнула...

Взгляни-ка, брат, как человеческая женщина боится нас.

Еще больше она боится митона и все-таки выпила. Человек! Ты нас слышишь? Хочешь быть нашим другом?

— Да,— прошептала Анигель.

Тогда смочи два пальца в напитке, приблизь их к воде и соверши с нами священный обряд.

Принцесса подоткнула подол платья, ступила в воду, прошла несколько шагов, пока вода не покрыла ее колени, потом обмакнула два пальца в митон и протянула руку над самой поверхностью.

Два огромных пятнистых, темно-зеленых зверя подплыли к ней, открыли пасТи и высунули длинные языки, концы которых представляли острые твердые наконечники, с легкостью, должно быть, пронзавшие рыб. Казалось, Анигель наблюдала за собой со стороны, хотя и являлась главным действующим лицом в этом удивительном спектакле. Стоило ей смазать языки этих водяных существ волшебным зельем, как, к ее удивлению, их морды уже не показались ей такими враждебными. Да, ничего страшного в них не было!..

Принцесса медленно закрыла бутылку и подвесила ее к поясу, где уже был прикреплен лист чудесного цветка. Когда она выпрямилась, у нее закружилась голова. Все вокруг как бы ожило, пришло в движение, затрепетало. Краски окружающего стали ярче, открыли внутреннюю сущность предметов — она проникла взором в самую гущу зарослей тростника. Казалось, все преграды сняты: глядя на воду, она могла наблюдать, что творится на дне; всматриваясь в деревья, видела тайное движение соков в стволах. Сознание наполнилось запахами, о которых она прежде и не слыхивала, звуками, о существовании которых и не подозревала. От прихлынувших ощущений страшно разболелась голова. Тут же она почувствовала, что стала прозрачной для окружающих, а мысли ее как бы обрели плоть...

Митон изменил тебя? Митон может сначала напугать тебя, обременить множеством незнакомых, тягостных впечатлений, но это пройдет. Скоро ты почувствуешь себя храброй и сильной. Как мы...

— Да... Мне уже лучше.

Вот и хорошо. Это значит, что мы можем и с людьми подружиться. Ты дашь нам капельку своего разума, а мы поделимся с тобой отвагой и силой.

— Вы назвали меня разумной. Я никогда прежде не думала так о себе. Но я постараюсь быть такой, если вы поделитесь со мной храбростью. Без нее мне никогда не овладеть предназначенным для меня талисманом.

Белая Дама приказала нам помогать тебе. Мы исполним все, что в наших силах.

— У вас есть имена?

Ты их не сможешь выговорить. Называй нас друзьями.

— Что... Что нам теперь следует делать?

— Делать, делать, делать!..

Анигель изумленно глянула на римориков — те, казалось, лукаво усмехались,— потом сообразила, что это голос Имму, которая продолжала ворчать:

— И они называют тебя разумным существом... Шутят, наверное... Тассалейский лес в трех сотнях лиг отсюда, когда-то мы доберемся туда. Пора в дорогу, глупая девчонка! Садись в лодку, бери вожжи — и вперед.

Казалось, риморики прекрасно знают маршрут — после того как они вместе с Анигелью изучили волшебную карту, им не надо было указывать направление или подгонять. Со всей возможной скоростью они мчали лодку вниз по Нотару — не таясь, по самой стремнине. В этих краях пока о лаборнокцах не слыхали. На всем протяжении реки нигде не было ни следа, ни слуха о пребывании Кадии, риморики тоже ничего не знали о ней. Когда суденышко добралось до места, где Нотар впадал в куда более широкий Верхний Мутар, Анигель предупредила зверей, чтобы теперь они держались поближе к берегу и соблюдали осторожность. Предостережение было кстати — на пути до Тревисты им встретилось шесть лаборнокских патрульных лодок, обшаривающих окрестности. Враги их не заметили, хотя один из баркасов прошел всего в двух десятках элсов от них.

На ночевку они останавливались в самом безопасном месте — здесь риморикам не надо было подсказывать. На мелководье Анигель выпрягала животных, и до берега добирались на веслах. Риморики тем временем ловили рыбу и прочую речную живность. Имму, когда случалась возможность, разводила огонь и готовила горячую пищу. Утром, прежде чем запрячь зверей, Анигель глотала митон и давала лизать его риморикам.

На четвертое утро принцесса неожиданно проснулась в глубокой безмолвной тьме перед рассветом. Был тот редкий час, когда ночные животные уже затихли, а дневные еще не проснулись. Плотный туман прикрыл их островок в окрестностях Тревисты, где они разбили лагерь. В тишине звучно падали капли воды с перевернутой лодки, служившей им убежищем.

Последние ночи ей ничего не снилось. Анигель лежала и вслушивалась в капель и мягкое посапывание Имму. В руке девушка сжимала амулет. Удивительно, страшная засуха и испепеляющий все живое огонь больше не досаждали ей по ночам. С того самого дня, когда они уснули на полу в домишке, где жила Великая Волшебница, а утром обнаружили себя на берегу лагуны, в джунглях. Странно, что Анигель не заметила этого прежде.

«Неужели я насовсем излечилась от трусости?» — подумала она.

Нет, этого не может быть. Себя-то не обманешь, она до сих пор живет со страхом в душе — боится, что может попасть в руки лаборнокцев, а это неизбежная гибель; боится пропасть в Тассалейском лесу; боится туземцев, обитающих там... Но больше всего ее страшило это неведомое Трехглавое Чудовище.

Но если ночные кошмары больше не мучают ее, это что-нибудь да значит. Что же именно? Она подумывала спросить об этом Имму, но та так сладко спала, что было жалко будить ее.

И Анигель незаметно вновь погрузилась в сон.

На Нижнем Мутаре движение судов было очень оживленным. Вверх и вниз направлялись корабли с войсками и припасами. Казалось, лаборнокцы привели в движение весь попавший в их руки рувендийский флот, но ради чего, Анигель и Имму так и не могли догадаться. Однажды им едва удалось избежать столкновения с вражеской ладьей. Анигель тогда судорожно вцепилась в амулет и взмолилась, чтобы сила, заключенная в Триллиуме, сделала их невидимыми, однако на этот раз ничего не получилось. Женщины едва не ударились в панику, но риморики резко изменили курс и успели укрыть лодку в ветвях плывущего вниз по течению вырванного с корнем дерева. Ла-борнокские солдаты так ничего и не смогли разглядеть против солнца.

У Тревисты, где сливались оба Мутара, они повернули и двинулись в сторону Цитадели. Здесь, посоветовавшись с римориками, они выбирали самые глухие протоки, чтобы держаться как можно дальше от основного фарватера. Им, если честно сказать, поразительно везло, и было в подобной удаче что-то неестественное. Может, сверхъестественное? К тому времени риморики заметно подустали — ведь их же ни разу не сменили, как это делали уйзгу. И все равно животные еще были способны поддерживать высокую скорость. Защитниками они тоже оказались неплохими, даже огромные хищные рыбы, живущие в омутах, в Черных Топях, не посмели напасть на утлую лодчонку.

Первая серьезная беда случилась в нескольких лигах от Цитадели, днем, когда они остановились на отдых. Это опасное место было решено преодолеть ночью, под покровом тумана, который обычно сгущался на реке ближе к рассвету. К своему ужасу, Анигель обнаружила, что ми-тона в тыквенной бутылке осталось на самом донышке.

Каким-то образом выскочила пробка, и драгоценный напиток почти весь вылился.

— Какой ужас! — воскликнула принцесса.— Надо же такому случиться! И где? Вблизи Цитадели... Где лаборнокцы рыщут по всем закоулкам. Без митона риморики вмиг потеряют силы. Вспомни, что случилось, когда я забыла дать им волшебный напиток. Помнишь, как они оскалили зубы и зашипели? Что же делать? Без римориков мы никогда не доберемся до Тассалейского леса.

— Что теперь горевать! Придется самим изготовить митон.

— Но как? — раздраженно спросила Анигель, и, когда до нее дошло, что имела в виду Имму, глаза принцессы расширились.— Но это невозможно! — простонала она,— Ни я, ни тем более они не способны сотворить его.

— Я могу взять у вас кровь,— невозмутимо заявила Имму,— Это, в общем-то, даже не больно — так, легкий укол. Но ты должна посоветоваться со своими дружками. Видала, какие у них клыки — они одним махом разорвут меня на части, подступись я к ним с ножом.

После некоторого колебания принцесса решилась поговорить с римориками. Имму тем временем отправилась побродить по острову и скоро вернулась с охапкой каких-то листьев. Она выдавила из них сок, затем осторожно вскрыла вену у запястья Анигели. Принцесса не издала ни звука. Потом Имму начала капать лиственный сок на рану, где тот смешивался с кровью, на глазах разжижался и стекал в свернутый особым образом листок, сорванный с дерева дрого.

Когда тыквенная бутылочка оказалась наполненной, Имму промыла рану чистой водой и, намазав порез жеваными лепестками каких-то голубеньких цветов, забинтовала запястье.

— Готово! Теперь нужна кровь римориков, но как ты их уговоришь, я себе представить не могу.

— Я спрошу,— робко ответила Анигель.

Животные ответили:

Подготовь лист дрого.

Принцесса исполнила их указание, потом перебралась на корму лодки, нос которой был вытащен на берег. Один из римориков подплыл к самому борту и, чуть завалившись на бок, выставил передний плавник. Из него капала кровь — густая, темно-вишневого цвета — видно, звери цапнули по очереди друг друга. Анигель подставила лист и набрала столько крови, сколько, по мнению Имму, было нужно. Затем к корме подплыл второй риморик, а первый принялся рыскать по протоке. Скоро он вернулся — в зубах у него был вырванный с корнем стебель с красными мелкими цветами.

Выдави из клубеньков сок и смешай с нашей кровью. Когда жидкость немного постоит, смешай все вместе. Болотный народец обычно процеживает сок, но можно обойтись и без этого.

— Спасибо, друзья,— поблагодарила Анигель.

Когда все было готово, у нее будто гора упала с плеч.

Принцесса первой попробовала сладко-соленый дурманящий напиток, но теперь она уже не испытывала никаких болезненных ощущений, и то обострение чувств, которое случалось с ней всякий раз, когда она пригубливала священное зелье, уже казалось не только вполне обычным делом, но даже в чем-то и приятным. Без этой процедуры она уже чувствовала сонливость, какую-то досаду.

Много позже, когда путешественницы оставили далеко позади скалу, на которой возвышалась Цитадель, на самой границе Зеленых Топей, Анигель решила добиться, наконец, от Имму ответа на давно мучивший ее вопрос. Воспитательница утверждала, что тот, кто отведает этого приворотного зелья, становится не тем, кем был раньше. Как бы меняет душу... Имму успокоила принцессу:

— Успокойся, ты все та же самая, какая родилась и какую я люблю. Что в тебе может измениться? Разве что повзрослела, поумнела и теперь не такая сладкоежка и неженка. Привыкла спать на чем угодно. Ага, вот еще что — ты теперь матерый речной волк и запросто обращаешься с тягловыми животными. Посчитают ли твои соплеменники, что ты уже не прежняя Анигель, этого я не знаю.

Принцесса сказала:

— С тех пор как мы оставили Нот, меня больше не преследуют ночные кошмары. Как ты считаешь, Имму, это говорит о том, что я стала совсем храбрая?

— Кто тебя знает...— проворчала Имму.

Впервые за долгое путешествие той ночью на землю и воду не лег туман. В тот момент.они проплывали мимо густо поросшего лесом островка, расположенного к северу от Великого тракта. В небе ласково сияли Три Луны.

— Взглянула бы на себя со стороны, принцесса, как лихо ты управляешься с этими клыкастыми зверями. Просто заправский шкипер... Или опытный наездник, усмиряющий волумниала. Да, сколько минуло с тех пор, когда ты танцевала на балах!.. Вечность!

— И все равно, Имму, я до сих пор испытываю чувство страха.

— Конечно, а кто его не испытывает? Я сама трясусь, как листок в сезон дождей. Если ты не будешь придерживать своих дружков, мы, того и гляди, врежемся в какой-нибудь топляк. Потом только птички будут распевать над нашими белыми косточками.

Анигель чуть натянула ослабшие вожжи, потом извиняющимся тоном сказала:

— Они же отлично видят в темноте. Впереди пока все спокойно. Я... я чувствую это.

— Дай-то Бог!

— Как ты считаешь, мои сестры уже отыскали свои талисманы?

— Кто может знать...

— Все-таки Белая Дама — странная женщина. Зачем надо было разлучать нас? Мы всю жизнь были рядом. Нам было бы куда легче, если бы мы втроем отправились на поиски этих таинственных предметов. Трехглавое Чудовище! Что бы это такое могло быть?

— Зачем тебе кто-то еще, когда у тебя есть верные слуги? — Имму положила голову на банку, ее острые ушки повисли, в голосе послышалась усталость.

Верные слуги, усмехнулась девушка. Конечно, местные жители здорово помогли ей, но что бы она делала без Имму? Шагу бы не смогла ступить... А ведь Анигель ни разу не подумала о том, как трудно приходится Имму, ведь та далеко не молода. Вон задремала, ушки болтаются, как лопухи... Все заботы, всю черновую работу ее старая нянька берет на себя. Анигели давно следовало бы подумать об этом и не докучать Имму своими жалобами... Что это риморики расшалились — ну-ка, пригните головы, смирите норов. Интересно, что там в потемках блеснуло? Может, подплыть поближе? Нет, ничего опасного — просто рыба выпрыгнула из воды. Анигель обратилась к животным:

Ну-ка, подыщите место, где можно отдохнуть в безопасности.

Риморики ответили в один голос:

Хорошо, друг.

Лодка замедлила ход, пошла зигзагом ближе к берегу. Они пристали в маленькой бухточке. Анигель развернула спальные мешки, взяла Имму на руки и перенесла на берег. Уложила спать. Та что-то недовольно забормотала во сне.

— Спи,— приказала ей принцесса.— Сейчас самое время вздремнуть.

Глава 19

Их принимали как почетных гостей, но это было все, и Кадия с горечью сознавала: это все, чего она могла добиться. На второй день после их появления в деревне ниссомов принцесса сделала еще одну попытку — последнюю! — договориться с оддлингами о помощи в борьбе с захватчиками. Прежде всего подобный союз нужен им самим, уверяла она, того и гляди лаборнокцы войдут в глубь Гиблых Топей.

Они беседовали в парадном зале, там, где был совершен обряд омовения. Сначала речь шла о всяких пустяках — о видах на сезон дождей, о количестве дичи и рыбы, удачливости охотников, о способах хранения пищевых продуктов. Потом Кадия решила, что наступил подходящий момент, и, сдерживая нетерпение, обратилась к Первой в Доме. .

— Госпожа,— она старалась говорить спокойно, неторопливо,— позвольте обратить ваше внимание, что все эти хозяйственные заботы, как бы важны они ни были, могут оказаться бесполезными, если враги организуют военные экспедиции по Верхнему и Нижнему Мутару, а также проникнут другими речными путями в самое сердце нашей страны. У них нет ничего общего с рувендианами. Я бы хотела поведать, как они поступили с пленными.

Принцесса, не в силах справиться с нахлынувшей яростью, сцепила руки и обстоятельно поведала старейшинам, как поступили лаборнокцы с ее родителями и цветом рувендийского рыцарства.

— Они никого не пощадили,— глухо сказала она,— а ведь мы одной крови, одного племени. Мы честно сражались... На что может рассчитывать Народ, если они вас за людей не считают? Не надо тешить себя понапрасну — если враги доберутся до вашей деревни, они здесь камня на камне не оставят. Пока болота надежно прикрывают все подходы к селениям ниссомов в Золотых Топях, но ведь это только вопрос времени. Всякие природные трудности, в конце концов, преодолимы, тем более что у захватчиков имеются такие средства разрушения, придуманные их колдуном, против которых не сможет устоять и сама Белая Дама. Марш лаборнокцев по Рувенде вполне подтверждает мою мысль. Так что нам нет смысла возлагать какие-то особые надежды на магию и сверхъестественные силы. Только меч против меча, копье против копья — вот единственный способ сохранить вашу независимость и жизни. Но об этом следует позаботиться задолго до того, как прозвучит рог, возвещающий о начале сражения. На нашей стороне прекрасное знание местности. Это — наша земля, и в этом наше преимущество! Но оно может растаять, как дым, если мы проявим нерешительность, потеряем время. Враги вошли в союз со скритеками — по-видимому, они одного поля ягоды. Этот союз — смертельная угроза для всего Народа. Я бы не хотела сейчас развивать эту тему, но, надеюсь, всем ясно, к чему может привести такой союз... Вот что я хочу сказать напоследок: если ваши обычаи запрещают вам вмешиваться в чужие дела, то подумайте хотя бы о собственном выживании. Закрывать глаза на существующую опасность — плохая политика.

Первая в Доме долго хранила молчание, и в эти минуты в сердце Кадии вспыхнула надежда. Возможно, ей удалось в чем-то убедить собеседницу. Действительно, оставленный в Тревисте гарнизон, явное оживление скритеков таили смертельную угрозу для всех одцлингов, и если сейчас не подняться, не взять в руки оружие, потом может оказаться поздно. В первые месяцы после вторжения у всех народов, населявших Рувенду, еще был шанс одержать победу...

Наконец Первая ответила, и голос ее, звучащий сухо, бесстрастно, убил всякую надежду.

— Королевская дочь, это верно, что ваши люди и наш народ проживали бок о бок в течение многих лет. Проживали мирно, я бы сказала, дружно... Между нами никогда не случались подобные ужасные сцены, о которых ты нам поведала. Понятно и похвально, что ты ищешь поддержку везде, где только можно, чтобы отомстить своим врагам. Действительно, мы были друзьями, но ты ошибаешься, если считаешь, что мы являлись вассалами королей Рувенды. Куда более древние узы связывают нас с Белой Дамой, что обитает в Ноте. Мы служим ей уже которое столетие. Вполне возможно, что у нее есть план действий... Хочу заверить, что мы разделяем твои опасения и принимаем кое-какие меры предосторожности. Еще до того, как ваше племя рувендиан пришло в Гиблые Топи, здесь разразилась такая война...

Она замолчала, взгляд ее словно остекленел — Первая в Доме долго смотрела куда-то за спину Кадии. Что она там увидела? Принцессу даже чуть передернуло — ей стало стыдно за свою горячность, глупость. Она по существу ничего не знала. Оказывается, здесь когда-то тоже шла война. Кто и с кем сражался? Может, в этом сокрыта тайна Исчезнувших?

— Какая тогда замечательная жизнь была здесь! Стоит только послушать наши легенды... Как ты считаешь, каким образом наша страна докатилась до того состояния, в котором пребывает ныне? Мы разобщены, распались на отдельные племена, путешествовать по нашим дорогам — все равно что играть со смертью, а во многие области Гиблых Топей вообще хода нет. Та война была не нами развязана, мы ее дети, и когда те, кто сражался, сгинули, мы обнаружили, что находимся в странном мире. Нам пришлось потратить много усилий, чтобы сделать его пригодным для жизни. Потом ниссомы дали клятву, что больше никогда не будут участвовать в истреблении народов. Пусть это свершается без нас. Мы обязаны жизнями Белой Даме из Нота, с ее помощью нам удалось восстановить мир. Если на нас нападут, мы будем защищаться, но первыми никогда не поднимем оружие. Отправляйся в Нот, королевская дочь, там ты найдешь ответы на свои вопросы.

С этим Кадия волей-неволей вынуждена была согласиться.

Отдохнув, принцесса и охотник вновь отправились в путь, и чем дальше они забирались в болота, тем удивительней и опаснее становилась окружающая местность. Скоро на глазах изменились растения, позеленела и начала покрываться странными пузырями вода. Повсюду еще виднелись заросли тростника, чьи метелки по-преж-нему ослепительно блистали на солнце. Уже на другой день в топях начали попадаться небольшие острова — холмы, поросшие лесом, которые выступали из гнилой, обильно рождающей пену воды.

Проплывая мимо островов, Кадия не могла скрыть своего удивления — подобных деревьев она никогда не видывала. Да и ползучие растения, которых здесь было видимо-невидимо, поражали своим необычным видом. Стебли у них были по большей части золотисто-белые, по всей длине располагались отвратительные ярко-алые узкие щели, напоминающие незаживающие раны. Из них постоянно что-то капало. Зловоние вокруг стояло невыносимое...

Короткий посвист Джегана насторожил девушку. Она едва успела вцепиться в оба борта, как охотник могучим гребком резко бросил лодку в сторону. Потом в другую... После он быстро погнал плоскодонку подальше от встававшего по правую руку островка. Там творилось что-то невероятное... С ближайших к воде деревьев начала густо осыпаться листва. Джеган бросил весло, схватил короткое копье, которым обзавелся в деревне, и принялся вращать его над головой. Опадающие листья плавно снижались, но благодаря предусмотрительности Джегана, отогнавшего лодку, только один широкий, с бахромой по краям, листок спикировал на Кадию, но и его охотник ловко отбил копьем.

Принцесса во все глаза следила за упавшим в воду существом. Бахромчатая шерстка оказалась подобием ножек, быстро-быстро задвигавшихся в воде и погнавших эту мерзкую тварь к ближайшей суше, где она начала ловко взбираться по стволу, потом по ветке, где и замерла, изображая из себя невинный листок.

— Снафы,— объяснил Джеган.— Здесь их много. Лапки у них вроде коготков — если вцепятся, не отдерешь, да еще и яд впрыснут.

Кадия невольно порадовалась, что, добравшись до родной деревни, Джеган решил теперь плыть в светлое время суток. Объяснил он свое решение тем, что они настолько удалились от проторенных путей и тропок, связывавших различные части Гиблых Топей, что можно не опасаться засады. А вот к подобным нападениям, какое только что совершили снафы, следовало быть готовым каждую минуту.

По-прежнему дорогу им указывал амулет — тусклая искорка, горевшая на одном из лепестков. Кроме того, Джеган ориентировался по солнцу, по растениям, так что лодку они гнали вперед изо всех сил — Джеган в основном на веслах, а принцесса помогала ему шестом.

Теперь она постоянно вспоминала сестер. Неужели они стали жертвами этого негодяя Волтрика? Но что-то внутри подсказывало, что Харамис и Анигель живы. Меньше тревоги вызывали воспоминания о Харамис. То, что она спаслась, в общем-то, не вызывало сомнения. Ее старшая сестра не из тех, кто не может постоять за себя. Но если Харамис жива, если добралась до Великой Волшебницы, значит, она уже вступила на путь борьбы. Именно эта неизвестность, незнание планов Харамис удручали Кадию больше всего. Вот с Анигелью дело обстояло похуже. Схватили ее тогда у колодца или нет? Сжимая амулет со священным цветком, Кадия не раз задавала этот вопрос — обращалась к Триллиуму, к небу, к хлюпающей под ударами весел воде, к джунглям, к птицам и рыбам, даже к звездам. Ожидая ответа, она ощущала томительную сладость в душе — это был верный знак, что Анигель жива. В противном случае ей было бы дано знамение. Обязательно... Она так и объясняла на привалах Джегану. Тот обычно помалкивал, случалось, кивал или пожимал плечами, вздымая реденькие брови, отчего его мордочка с приплюснутым носом и остренькими ушами принимала такое комическое выражение, что Кадия с трудом удерживалась от смеха. В разуме, в опыте, в мудрости, наконец, ему не откажешь, но вид у него в минуты размышлений был очень потешный. С Кадией он соглашался в главном — случись что с Анигелью или Харамис, это стало бы известно. О происшедшем долго бы судачили и ниссомы, и уйзгу, и вайвило... Кое-что бы долетело и до Кадии с Джеганом... Лаборнокцы не упустили бы возможности объявить, что наследницы трона преданы смерти. Это бы значило для всех племен Народа, что возврата к прошлому не будет...

О-о, это была очень тонкая политика! У Кадии руки чесались от желания вступить в борьбу. Только безо всяких магических ухищрений... Но чем дальше, тем яснее она начинала осознавать, что присутствие во вражеском стане Орогастуса неодолимо переводило будущий театр военных действий в какие-то заоблачные, таинственные дали, и, не разобравшись что к чему в тех оккультных пространствах, смешно было начинать войну.

Это была грустная мысль, но отбросить ее было невозможно...

К вечеру небо затянуло тучами, и в ранних сумерках Джеган повернул лодку к зарослям тростника. Золотистый свет, рождаемый местной растительностью, угасал на глазах.

В нише, образованной двумя стенами тростника, Джеган бросил якорь. Они всухомятку поели, потом охотник коротко распорядился:

— Спи!

Легко сказать — спи! Но как уснуть в этой проклятой, полной опасностей темноте? Мрак сгустился до такой степени, что в нем расплывалась фигура Джегана, сидевшего на корме. Принцесса долго ворочалась, бормотала, поминала болота недобрым словом, потом неожиданно легко, свернувшись клубочком, провалилась в дрему. Ее посетил сон — даже скорее видение...

Все было, как наяву: она подходит к какому-то городу (не Тревисте), прекрасно сохранившемуся, без примет одряхления или развалин. Тем не менее он казался вымершим. На стенах — никаких следов караула, часовых; никто не входит и не выходит из распахнутых ворот. Они появились внезапно — мостик, опущенный через ров, две металлические огромные створки; в глубине такие же ворота, тоже открытые. Ее как бы приглашали войти... Манили... Или заманивали?..

Это все, что она могла вспомнить поутру. Недосказанность отозвалась сильной головной болью — безусловно, ей еще что-то явилось. Она никак не могла вспомнить, вошла ли она в мертвый город или нет.

Как к этому видению следовало относиться? Это был Нот?.. К ее разочарованию, древний город, куда они прибыли к вечеру следующего дня, ничем не напоминал явившийся во сне. Во-первых, здесь кругом лежали развалины, заросшие буйной вьющейся растительностью, а над ними возвышалась полностью сохранившаяся, словно высеченная из скального монолита — никаких следов кладки,— башня.

Джеган подогнал лодку к облицованному камнем берегу.

— Вот мы и добрались,— глухо, торжественно объявил он.— Это — Нот. Дальше мне хода нет, ты пойдешь одна. Я подожду здесь.

Выложенная плитами дорожка была не шире корпуса их лодки. Кадия вздохнула, решительно шагнула на плиты, махнула рукой Джегану и зашагала в сторону башни. Чем ближе она подходила, тем большее удивление охватывало ее — башня при приближении, казалось, росла, и, когда принцесса приблизилась к распахнутой двери, сооружение вершиной своей коснулось облаков.

За порогом в светлых сумерках вырисовывалась маленькая уютная прихожая, так не соответствовавшая монументальной, вызывающей трепет башне. Девушка почувствовала себя, как в детстве, когда, робея и стараясь не выказать своих чувств, заходила в чужой дом. Но теперь-то она не девочка, одернула себя принцесса, и нечего робеть и удивляться, что в такой огромной башне такая маленькая уютная прихожая. Еще не хватало, чтобы она выдала свои мысли...

— Добро пожаловать, Кадия.

Принцесса вздрогнула. Она ясно услышала приветствие, но откуда оно исходило? Ясно, что не из прихожей. Может, из открывавшейся за ней комнаты? Кадия взялась за рукоять кинжала, другой рукой вцепилась в амулет, который вдруг заметно потеплел и запульсировал в зажатой ладони в такт с биением сердца. Принцесса отважилась пройти дальше.

Посреди комнаты стояло массивное деревянное кресло с высокой спинкой — такими обычно пользовались ее родители во время официальных церемоний. В нем сидела Белая Дама, а может, какая-то другая женщина. Кто мог сказать? Ее длинные пальцы разглаживали на коленях подол черного, как смоль, платья. Вглядевшись, Кадия обнаружила, что по самому краю наряда, по широким обшлагам бегут какие-то странные, похожие на руны, серебряные значки. Форму их уловить было невозможно — они как бы подернулись зыбью, какая появляется на поверхности водоема, если бросать туда камни.

Судя по росту, эта женщина была не из оддлингов — стоит ей встать, и она окажется куда выше принцессы. По лицу ее нельзя было сказать, молода она или стара. Вот глаза у нее удивительные — в них как бы одновременно читалась непреклонная воля и бесконечная усталость.

— Кадия! — подала голос женщина. Звучал он бесстрастно, в нем не было ни тепла, ни отчуждения.

Гнев, охвативший принцессу в прихожей, теперь буквально душил ее. Ох, как много ей хотелось выговорить этой хранительнице родной земли! Почему ее магическая сила оказалась бесполезной? Почему она не сумела отразить нападение на горные крепости, охранявшие проход в Рувенду? Где ее ужасные снежные бури? Зачем она не укрыла Цитадель плотным слоем тумана, почему не ослепила врагов? Как же случилось, что гордая, всемогущая, таинственная Белая Дама оказалась не в состоянии пресечь козни Орогастуса? Когда пришел решающий час, она спасовала. Сколько боли, ярости, отчаяния Кадия готова была выплеснуть в лицо седовласой, поджавшей губы женщине, но вместо этого она изящно присела, склонила головку:

— Госпожа...

Да, подумала Кадия, с такой ментальной хваткой не поборешься. К чему упреки, обвинения? Жаль тратить на них драгоценное время... Она взглянула в лицо Белой Даме — та величаво кивнула.

— Правильно, все в конце концов вернется на круги своя. Стоит ли, крестница, теперь заниматься сведением счетов, когда впереди нас ждут другие дела?

Она произнесла эти фразы тем же бесцветным голосом. Руки ее по-прежнему разглаживали материю на коленях.

— Пришло время действовать и тем самым изменить поступь истории. Что значит человеческий год в судьбе гор? Миг! Что значит день в судьбе навозной мухи? Жизнь! Все мы: растения, птицы, насекомые, камни, мужчины и женщины — бредем к своему концу. Что значит — конец? Одни доказывают — все течет, все изменяется; другие — ничто не меняется в подлунном мире. Кто прав? Те из нас, кому приоткрыта завеса над будущим, спокойны. Они знают ответ. Да, эта земля находится под моей опекой.

В первый раз она отвела глаза от Кадии и посмотрела куда-то в сторону. Что она там увидела, девушка не разобрала, только внезапно легкий румянец окрасил щеки Белой Дамы.

— Да,— продолжала она,— я несу ответственность за все, что принадлежит Свету. Когда-то здесь обильно разливались воды, а острова, брошенные на озерную гладь, казались прекрасным ожерельем. Тогда здесь жили те, другие... Исчезнувшие...— Она сцепила руки — видно, ей тоже было трудно справиться с волнением.— Они вызвали меня, их мольбами мне на плечи взвалили эту неподъемную ношу. Я трудилась, не покладая рук. Всему приходит конец, моим трудам тоже. Все течет, и ничего не меняется... Те времена горя и печали миновали. Пришла новая пора, явились те, бороться с которыми ты призывала оддлингов. Но как? Задумайся, пока я хранительница земли. Ты — последний добравшийся до меня лепесток. Я изучила ваши мысли и сердца. Я направила твоих сестер по пути к Свету. Мой час еще не пробил...

— Путь к Свету — это хорошо,— не выдержала Кадия.— Но как насчет Волтрика? Из всех разновидностей скритеков этот — наихудший. Вот к чему следовало приложить вашу мощь.

— Существует куда более опасное порождение надвигающегося Мрака,— ответила волшебница.— Вот о чем надо помнить, вот откуда исходит смертельная опасность. Оглядись, задумайся!.. Среди захватчиков есть некто, изучивший древнейшее искусство, и теперь пришел его час. Прозрев будущее, я сделала все, что смогла. Это немного, но в этом надежда. Ты и твои сестры — дар бесценный, таинственный. Только вы способны заставить его истечь до конца и измениться. Но только в том случае, если принесете жертву времени.

— Какую жертву? — спросила Кадия.— Чью жизнь?

— Не жизнь, а время. Единственная приемлемая жертва, которую должно принести времени,— это время. Два лепестка в пути — они идут к Свету, ищут свои символы. Теперь твой черед. Обладайте ими и в нужный момент примените...

— Символы? Это что-то магическое? Волшебный талисман? Но у нас уже есть, и если история не лжет, то вы и подарили их.— Кадия вытащила янтарную капельку с впечатанным внутрь Триллиумом и показала Бине.

— Нет, этот медальон должен был привести тебя сюда. И он привел. Теперь ты должна проявить себя, найти в себе силы и мудрость овладеть тем, что неизмеримо увеличит твою мощь. Ты всегда предпочитала булат — это быстро и надежно. Но кратчайший путь к победе редко бывает успешным. Есть и другие возможности выиграть битву.

Волшебница поднялась — высокая, прямая. Прошла по комнате — в ее движениях не было и намека на дряхлость. Она выступала величаво, как бы подчеркивая принадлежность к сонму легендарных героев, коим вменили в обязанность хранить землю и воду и кто при любых обстоятельствах исполнит долг.

К своему удивлению, Кадия обнаружила, что следует за Белой Дамой и ступает так же прямо, так же высоко подняв голову.

Они миновали прихожую и вышли из башни. Здесь Белая Дама, чуть нагнувшись, расправила платье, серебряные значки замелькали перед глазами девушки; когда же волшебница выпрямилась, в руке у нее оказалось невиданное растение. Как оно очутилось у Бины, Кадия не могла сказать. Высотой в несколько элсов, усыпанное листьями и черными цветками, оно буквально приворожило Кадию.

— Вот что теперь будет указывать тебе дорогу. Отправляйся в путь и разыщи Трехвекий Горящий Глаз.

Белая Дама, тремя пальцами державшая священный цветок за стебель почти у самого корня, неожиданно метнула его, словно дротик. Кадия неотрывно следила за полетом цветка и невольно вздрогнула, когда стебель, подобно стреле, пронзил воду возле самой лодки, где лежал Джеган. Казалось, тот сладко спит и не видит, что творится вокруг.

Только теперь до принцессы дошло, что, вероятно, и она тоже спит — пребывает в этакой сладкой философской дреме. Как иначе объяснить то, что с ней случилось? И это замысловатое задание... Что бы мог значить Трехвекий Горящий Глаз?

Кадия оглянулась — рядом никого не было. Точно, сплю, решила она, однако что-то подсказало ей, что не следует спешить с выводами. Девушка усмехнулась— как раз то, что сейчас случилось с ней, и есть самая очевидная реальность. Правда, особого рода...

Да, в этой реальности все было не так, как в той обыденной, растительной жизни, которой она жила столько лет. В этом мире, где борьба требует иного умения, другого опыта, волшебницы появляются и исчезают, руководствуясь своими никому не ведомыми побуждениями. Здесь изменчивыми оказываются размеры башни, здесь за уютной прихожей скрывается логово колдуньи. И сама она теперь обретается неизвестно где — хоть всю башню обыщи, никаких следов не найдешь!

Нехотя, досадуя на себя, принцесса села в лодку. Джеган уже потягивался, однако Кадия не обратила на него никакого внимания. Она смотрела в воду, туда, куда погрузился стебель священного цветка. Там в глубине изумрудно светилось что-то бесформенное. Приглядевшись, Кадия поняла, что сияние исходит от тонкого волоса или прутика. Когда она тронула его шестом, светящийся жезл двинулся, как бы указывая, куда следует плыть.

Глава 20

После полудня небо над вершинами Охоганских гор начало затягиваться тучами. Надвинули сверкающие белые шапки Бром и Джидрис, размазанной курчавой полосой облака достигли горы Ротоло. Орогастус готов был поклясться, что к ночи с юга натянет хмарь и разразится снежная буря, одна из многих в череде зимних муссонов, сезон которых должен был начаться через две недели.

Великий маг утомился до такой степени, что уже сил не было понукать двух уставших, обремененных поклажей фрониалов. Восемь дней он находился в пути — с того момента, как караван вышел из стен рувендийской Цитадели, колдун не слезал со скакуна. Уже в Лаборноке он оставил вооруженную охрану и в одиночку отправился в свой замок на одном из отрогов горы Бром.

Заметно похолодало, пронизывающий ледяной ветер, ревевший в узком ущелье, горстями швырял в лицо режущую ледяную крупу. Орогастус кутался в подбитый мехом шерстяной, наглухо застегнутый плащ, однако это не спасало. В седле он держался усилием воли — подгоняя шпорами своего рогатого самца, колдун мысленно подбадривал несущих груз фрониалов.

Вперед! Вперед! Туда, где вас ждет теплое стойло и вкусное сено. Смотрите, смотрите — вот они, перед вашими глазами... Ясли, лохань с пойлом, ключевая вода... Смелее вперед! Скоро, за тем поворотом, откроется вид на родной дом. Поспешайте!

Все три фрониала подняли головы и, словно завороженные, уставившись в пространство, принялись веселее перебирать копытами. Позолоченные кончики их кривых, как сабли, рогов блеснули в лучах скупого горного солнца. Тропа начала круто забирать вправо, ветер усилился. Скорей за поворот — может, там удастся укрыться от начинающейся бури.

Сверкающая громадная башня из белого камня с черными карнизом и наличниками на редких стрельчатых окнах показалась вдали сразу, как только колдун и вьючные животные обогнули острый скальный выступ. Тут ветер стих. Пологая, подпертая грузными отрогами вершина горы Бром была покрыта тучами. Башня невдалеке казалась длинным перстом, указывающим на приближающуюся бурю. Теперь животных не надо было подгонять, они сразу перешли на мелкую семенящую рысь, потом на легкий галоп. Маг вздохнул с облегчением и едва успел остановить своего рогатого скакуна на самом краю узкой расщелины, отрезающей дорогу от расположенной на другом краю пропасти башни. Сзади похрапывали и глубоко вздыхали вьючные фронйалы.

Орогастус не спеша слез на землю, подошел поближе к краю расщелины, невольно глянул под ноги — отвесные стены обрывались вниз примерно на лигу. Ширина пропасти не превышала пятидесяти элсов. На дне ревел бурливый поток. Глубина провала была такова, что грохот скатывающейся внизу воды долетал наверх едва слышимым гулом. Место для убежища выбрано удачно, невольно отметил про себя маг, башня совершенно неприступна.

Между тем небо совсем затянуло тучами.

Великий маг вытащил из прикрепленного к поясу кожаного кошелька серебряную трубочку и подул в нее. Высокий пронзительный переливчатый свист смешался с завываниями ветра. Тут же зажегся свет в нижнем окне, золотистой расширяющейся полосой обозначились ворота. Створки их разошлись, и оттуда, скрипя, сам по себе начал выдвигаться узкий мост.

Орогастус надвинул на глаза уставшим животным кожаные накладки и, когда мост достиг противоположного края ущелья, укрепил его в специальном гнезде и по очереди начал переводить фрониалов во внутреннюю часть башни.

Поднялся ветер, порывы его стали нестерпимы. Фрониал под седлом дрожал так, что Орогастусу пришлось несколько минут успокаивать его, прежде чем он рискнул провести скакуна по мосту. Перила на нем были низкие, так что стоило оступиться, и тут же животное или человек полетели бы в пропасть. Закончив переправу, он расседлал фрониалов, снял с их глаз накладки и повел по коридору в конюшню. Животные радостно повизгивали и пританцовывали на ходу.

Помещение для фрониалов было высечено прямо в скале, однако здесь было на удивление сухо и тепло. Стойла были удобны и снабжены всем необходимым. Единственный светильник, подвешенный к потолку, освещал помещение. Сиял он ровно, мягко, безо всяких следов открытого огня.

Орогастус добродушно покрикивал на фрониалов, что-то ворчал про себя. На душе полегчало — он, по правде говоря, не верил, что доберется сюда до начала бури. Метель в горах — страшное испытание. Он отходил медленно, понуждал себя не расслабляться, пока не закончит со всеми хозяйственными заботами, не расседлает и не развьючит спасших его от беды фрониалов — они заслужили и полные бадьи теплого вкусного пойла, и сена, и чистой ключевой воды. Вообще-то все работы в замке выполняли его слуги, но они остались в Рувенде, в Цитадели, где ухаживали за королем Волтриком и ждали приказа мага. Самому Орогастусу хлопоты по хозяйству были не в новинку — слуги у него появились только десять лет назад, а до того он так и жил в полном одиночестве в этой берлоге, построенной по приказу короля Волтрика лучшими каменщиками Лаборнока.

Закончив с фрониалами, колдун по винтовой каменной лестнице поднялся в средние этажи башни, где располагались его личные апартаменты. Здесь, в своей спальне, он, не раздеваясь, сел на кровать и перевел дух.

Наконец-то он дома!

Неужели завершились эти самые жуткие, самые хлопотные в его жизни десять недель?! Неужели та цель, к которой он стремился долгие годы — их количество намного превышало самый фантастический, доступный человеческому разуму срок,— осуществилась! Теперь можно отдышаться, осмыслить сделанное. Победа досталась на удивление легко, он бы никогда не поверил, что марш по Рувенде окажется легкой прогулкой. Волшебник еще раз перебрал в памяти события последних двух с лишним месяцев. Смерть старого короля, коронация Волтрика, усиленная подготовка, сам поход, штурм Цитадели — и Рувенда у его ног. Да-да, у его ног! Что бы ни болтали льстивые языки насчет великого полководца Волтрика, это была его, Орогастуса, победа. Правда, захват Гиблых Топей — это только первый шаг, начало осуществления его великого предназначения. И этот шаг сделан! Причем в полном соответствии с его тщательно разработанным планом. Только две вещи не укладывались в ясную и стройную схему: ранение Волтрика и бегство принцесс. Что поделать — всего не предусмотришь! И если здоровье короля резко пошло на поправку — колдун постоянно во время возвращения в Лаборнок держал связь с Голосами,— то неудача с поимкой принцесс могла привести к самым непредсказуемым последствиям. С этим нельзя было медлить — прочь слабость, желание поспать, поесть! Теперь каждая минута дорога. Чем дольше длилась эпопея поисков злосчастных девиц, тем яснее становилось Орогастусу, что древнее предсказание, намекавшее на роковую роль, которую в судьбе династии королей из дома Лаборнока сыграет Черный Триллиум, чьим воплощением служили эти три — будь они неладны! — сестры, имело под собой почву. Слишком везло этим принцессам, слишком могучие силы оказались вовлеченными в их спасение, чтобы продолжать обманывать себя неясностью старинной записи о гибели и возрождении лаборнокской династии. Его лично касалась та часть пророчества, которая относилась к падению королевского дома. Рухнуть династия может только с Орогастусом — это ясно, и дальнейшее возрождение состоится уже без него.

Нет, с принцессами надо кончать как можно быстрее.

Он вернулся в гостиную, сбросил на пол плащ, задержался на мгновение, чтобы с помощью заклинания развести огонь в камине, где уже были приготовлены дрова, потом снова прошел в спальню. Скинул дорожный костюм, облачился в черное, с вышитыми серебряной нитью узорами, одеяние, надел краги из раскрашенной серебристой краской кожи. Мелькнула мысль — к чему такая спешка, может, стоит принять ванну? Но он тут же отбросил ее. Протер влажной губкой грязные щеки и лоб, обратившись к духам Тьмы, попросил у них милости, извинился за такую скорую подготовку... Потом накинул на свою одежду, напоминавшую монашескую рясу с капюшоном, сплетенную из тончайшей серебряной проволоки сеть — она была настолько холодна, что, прикоснувшись к ней открытыми участками кожи, Орогастус вздрогнул.

По телу пробежал озноб, и, может, поэтому он забыл произнести сопутствующие подобному случаю молитвы. Завершил наряд странного вида шлем, на котором то и дело вспыхивали огоньки. Эти блуждающие по угольно-черной поверхности металла звездочки производили удивительное, завораживающее действие на окружающих. Орогастус надевал этот шлем во время самых торжественных церемоний.

Волшебник взглянул на ритуальные сандалии, потом махнул рукой и прямо в дорожных сапогах, надвинув на лицо полумаску-забрало, направился по туннелю в глубь горы, в Пещеру Черного Льда.

Здесь было очень холодно — дыхание паром отделялось от губ. Такие же тусклые лампы, что и у входа в башню, освещали проход. Орогастус шагал и взывал к духам Тьмы о помощи. Только бы ледяное зеркало ответило ему, откликнулось на его просьбу. Уж кто-кто, а он хорошо знал, как капризны бывают магические предметы, принадлежавшие Исчезнувшим. Даже при соблюдении ритуала, при мощном и вдохновенном призыве они вполне могли отказаться отвечать на вопросы. Только не сегодня! Пожалуйста, не сегодня!.. У него осталось так мало сил. Он ослаб, замерз, он голоден... Его не хватит на вторую попытку!

Орогастус приблизился к массивной заиндевевшей двери, собрался с духом и произнес первое заклинание. Следом послышались слова молитвы, обращенной к духам Тьмы, потом к Исчезнувшим, чей покой он собирался потревожить. Пусть Силы Тьмы смирят их, заставят открыть тайну. Наконец он распахнул дверь.

В Пещере Черного Льда все было по-прежнему. В точно таком же виде он нашел ее, когда прибыл в Лаборнок с принцем Волтриком и первый раз ступил под эти мрачные каменные своды (значительно позже он распорядился возвести на поверхности скалы башню и оградить это удивительное чудо). Обширная пещера была вырублена в граните, испещренном прожилками кварца. На стенах тут и там тускло отсвечивали наплывы черного льда. Пол покрывали плиты, напоминающие застывшую воду,— скорее всего, это был какой-то неизвестный вид обсидиана; из того же самого материала были изготовлены двери, прикрывавшие входы в боковые клети. Именно там Орогастус обнаружил удивительные творения Исчезнувших. Эта находка перевернула всю его жизнь, вознесла к вершинам искусства магии, первые уроки которого он получил у волшебника Бондануса. С той поры, как Орогастус ступил под своды этой пещеры и начался его взлет, он совершенно овладел душой и помыслами наследника лаборнокского престола принца Волтрика. К сожалению, только малая часть дверей, снабженных колдовскими запорами, поддалась ему — многие камеры надежно хранили свои секреты.

Орогастус вышел на середину пещеры, поднял руки и громко провозгласил:

— О, духи Тьмы! Опять я обращаюсь к вам с мольбой. Доверьте мне тайны настоящего и грядущего и не причините вреда!

Он шагнул к каменной двери, с трудом открыл ее и вошел в помещение, где хранилось волшебное зеркало. Тесная клетушка, вырубленная в толще скалы, имела всего несколько шагов в длину, но куда больше в ширину. Про-тйвоположная входу стена была неровна, покрыта каменными наплывами, занавешена густым слоем инея. Дрожа от холода и нетерпения — Орогастус знал: если зеркало откажется говорить, заставить его невозможно, и все предприятие, скорее всего, будет обречено на провал, волшебник сделал шаг вперед и, вновь вздев руки в серебристых крагах к смутно угадываемому потолку, воскликнул:

— О могучее зеркало, рожденное чудесным льдом! Всевидящее Око Исчезнувших! Пробудись и ответь!

Он замер...

Сначала сероватая, свободная от инея поверхность стены в центре, отражавшая его фигуру, оставалась неподвижной. Орогастус терпеливо вглядывался в отражение человека в серебристо-черном одеянии, шлеме, по которому сполохами пробегали мерцающие жемчужно-палевые огоньки; верхняя часть лица была прикрыта черной полумаской, и в прорезях возбужденно поблескивали глаза.

Наступил решающий миг.

Если он выговорил что-то не так, если само зеркало не пожелает отвечать, обращаться к нему в ближайшие два дня бесполезно. Мысленно Орогастус вновь воззвал к духам Тьмы, потом, собравшись с силами, равнодушно сказал:

— Три объекта. Определить их положение на карте на сегодняшний день.

Неожиданно в центре стены заплясали желтоватые огоньки, свились в спирали, потом вращающееся свечение затянуло в окружность диаметром в несколько элсов, расположенную посередине стены. Через несколько мгновений на этом месте возникла ровная светящаяся поверхность, на которой прорезались какие-то знаки. Послышался сухой, похожий на старческий, голос:

— Запрос принят. Назовите имена объектов.

— Принцесса Анигель из королевского дома Рувенды. Принцесса Кадия из королевского дома Рувенды. Принцесса Харамис из королевского дома Рувенды,— Выговорив имена, Орогастус дал мысленные портреты каждой принцессы.

— В розыске,— откликнулось зеркало.— Сканирование началось.

Орогастус с облегчением перевел дух. Заработало! Спустя несколько минут зеркало прежним дребезжащим голосом доложило:

— Объект первый: принцесса Анигель. Местоположение: Са, четырнадцать, два; Ло, семьдесят один, десять по сетке координат Ома.

Тут же на экране вспыхнула карта Рувенды, где мигающим огоньком было отмечено среднее течение Мутара, немного ниже Цитадели, всего в нескольких лигах от озера Вум.

Орогастус едва сдержал возглас удивления — принцесса в двух шагах! Однако следует потерпеть — нельзя небрежным словом, неуместным криком нарушить работу зеркала, для которого каждое слово — команда! Если запрос будет неясным, оно может отключиться. Такое с ним уже бывало. Маг весь обратился в зрение. Карта немного помигала, и на экране возник портрет принцессы — цветной, объемный. Она вроде бы живьем оказалась заключенной в толщу льда. И не она одна! Маленькая лодка мчалась по широкому речному рукаву, Анигель стояла на носу и держала в руках какие-то поводья. Ремни убегали в воду... Позади принцессы сидела пожилая туземка. Вот она взглянула через плечо на закатное солнце и отчетливо произнесла: «Пора подумать о ночлеге. Посмотри, вон там вполне подходящая бухта. Хорошо укрытая, и рыбы здесь для римориков вдосталь».

Затем картинка исчезла.

— Объект второй: принцесса Кадия из королевского дома Рувенды,— На этот раз голос прозвучал куда мягче, в нем словно прорезались теплые нотки.— Местоположение: Мо, двадцать девять, четыре; Ви, девяносто пять, пять по сетке координат Ома.

Следом на экране проступила яркая цветная карта с ожившими текущими реками, буйным зеленым разливом джунглей. Орогастус едва рот не открыл от изумления. Принцесса находилась на границе так называемого Тернистого Ада — области, где кишмя кишело скритеками. Чудеса, да и только, что ей там могло понадобиться? Как она вообще туда попала?

На изображении, сменившем карту, принцесса стояла на коленях и изо всех сил дула на горку сухой травы и коры. Оттуда шел дымок, но языков пламени не было видно. В глубине картины был виден абориген, склонившийся над лодкой.

Принцесса подняла голову и обратилась к нему:

— Ничего не получается. Теперь ты, Джеган, попробуй.

Свет на мгновение погас, вновь раздался прежний, чуть надтреснутый голос:

— Объект третий: принцесса Харамис из королевского дома Рувенды. Местоположение: Ра, сорок два, три; Но, шестнадцать, восемь по сетке координат Ома.

Теперь на экране высветилось что-то, по мнению Орогастуса, совсем несуразное: дикая горная страна, гигантский обрывистый склон Ротоло, второй по высоте вершины Охоганских гор, со скатов которой берет начало река Виспар. Где-то в нескольких лигах от селения таинственных, нелюдимых виспи появилась мерцающая точка, указывающая местоположение принцессы.

Маг затаил дыхание — перед ним возникло изображение чего-то темного, жуткого, подкрашенного переливчатым пурпуром. Приглядевшись, Орогастус понял, что это внутренность пещеры, образовавшейся в толще ледника. В глубине обнаружилось смутное пятно, подобное тени, постепенно обретающей черты человеческой фигуры. Существо приблизилось, теперь Орогастус смог различить лицо молоденькой девушки, печальное и отрешенное. Она разговаривала сама с собой, и эта речь была похожа на бред.

— Последнюю ночь мне не пережить. Они приходят отсюда, они ждут меня — Глаза Урагана. Вот и семян больше не осталось — последнее привело меня сюда. Это конец. У меня нет больше пищи, а снег так глубок, что мне никогда не выбраться отсюда. Может, виспи сжалятся надо мной и придут на помощь? Интересно, где здесь мог быть спрятан Трехкрылый Диск?

Изображение растаяло.

Затем раздались обычные, завершающие сеанс ясновидения слова. Голос звучал отчетливо, надтреснуто, спотыкаясь почти на каждом слоге.

— Силы Бахкапа истощились. Необходима подзарядка.

Тут же зеркало окончательно погасло, и покрытая изморозью стена возродилась в первозданном виде.

— Хвала вам, Силы Тьмы — Айзи Лайн, Интернул Батари и Бахкап! — провозгласил Орогастус и отвесил стене поясной поклон.— И всей Темной Троице, соизволившей помочь мне! Пусть она всегда здравствует... Навсегда, навсегда, навсегда!.. Так тому и быть!..

Затем он, отступая назад, покинул помещение и осторожно прикрыл за собой дверь из вымерзшего обсидиана. Потом поднялся в башню...

Много позже, после ванны и сытного обеда, Орогастус отправился в свой кабинет, устроился возле камина, налил бокал изготовленного из ароматных дынь бренди и раскрыл древнюю «Книгу предсказаний Полуострова». За стенами, в зубцах верхней площадки башни, завывал ветер.

Трехкрылый Диск!.. Что бы это могло значить?

Что-то смутно шевелилось в его памяти.

Там были еще Трехглавое Чудовище и... да-да, Трехвекий Горящий Глаз.

Так, вот они, слова древних. Правда, что-либо понять в них почти невозможно, однако общий смысл свидетельства исчезнувших мудрецов гласил, что этим трем магическим предметам предопределено слиться воедино. В тот момент должно произойти какое-то необычное природное явление.

Остается предположить, что и другие принцессы тоже ищут свои талисманы, размышлял Орогастус, грея ноги у огня и потягивая сладкое бренди. Что же случится, когда они овладеют этими предметами? Неужели их силы возрастут настолько, что они будут в состоянии победить лаборнокцев?

Он оцепенело глядел на пляшущие в очаге язычки пламени. Само собой, от Кадии и Анигели надо избавиться в любом случае, но что касается Харамис... Здесь следует крепко поразмыслить...

Маг выпрямился в кресле, закрыл глаза, прижал пальцы к вискам.

— Голоса! — мысленно вызвал он,— Слушайте меня!

— Хозяин,— раздалось в сознании,— все в порядке?

— Да. Приготовьтесь к приему. Вот настоящее местоположение принцессы Анигели... Приняли координаты? Отлично... Теперь принцесса Кадия... Есть?

— Да, хозяин. Теперь принцесса Харамис.

— Я сам разыщу ее. Теперь слушайте приказ. Генералу Хэмилу немедленно выступить в поход, направление — территория, называемая Тернистым Адом. Красному Голосу сопровождать армию и каждый день связываться со мной, пока Кадия не будет схвачена.

— Повинуюсь,— откликнулся Красный Голос.

— Розыски Анигели поручить принцу Антару и его гвардейской когорте рыцарей. С ними отправится Синий Голос.

— Принц и часть его отряда четыре дня назад вернулись из Тревисты,— доложил Синий Голос.— Кто бы мог подумать, что принцесса прячется совсем близко? Схватить ее не составит труда.

— Нет и не может быть ничего легкого в деле, которым занимается сама Великая Волшебница Бина,— резко оборвал его Орогастус.— Постоянно берите в расчет, что этих девиц защищает невидимая сила, чары этой колдуньи. И учтите, если им удастся отыскать магические талисманы, называемые Трехвеким Горящим Глазом и Трехглавым Чудовищем, их силы неизмеримо возрастут. Приказ выполнить любой ценой — принцессы должны быть схвачены и убиты, а магические талисманы вы доставите мне.

— Понятно,— единодушно отозвались Голоса.

— Теперь я должен поговорить с Синим Голосом,— заявил маг,— это касается принца Антара.

— Хозяин, я, кажется, догадываюсь, о чем пойдет речь.— Синий Голос позволил себе мысленно хихикнуть.— Будет печально, если принц Антар после исполнения приказа вдруг погибнет...

— Все должно быть проделано чисто,— предостерег Орогастус,— Никакого намека на твою причастность.

В разговор вступил Зеленый Голос:

— Хозяин, мне предстоит заняться принцессой Харамис?

— Нет, ты останешься при Волтрике — следи, чтобы с ним ничего не случилось. Связывайся со мной постоянно.

— Но как же Харамис?..

— Я сам займусь ею...

Глава 21

Этим утром Харамис подбросила вверх последнее семя Черного Триллиума...

Когда принцесса проснулась, солнце уже взошло, и розовато-жемчужный туман клубился по склонам Ротоло. Открыв глаза, девушка обнаружила, что плащ на меху, которым она сверху укрыла спальный мешок, покрыт плотной коркой свежевыпавшего, уже начавшего подтаивать снега. Плащ насквозь промок и потяжелел так, что его нельзя было надевать. Принцесса вырезала из водонепроницаемого мешка подобие накидки с капюшоном, попила холодной воды и выпустила последнее семечко.

Оно вяло взлетело в воздух, робко тронулось с места, поджидая Харамис, которая, с трудом переставляя ноги, пошла вслед за ним. Через несколько шагов принцесса погрузилась в туман, и теперь семя мелькало перед самыми ее глазами. Идти было трудно, ощущалась нехватка воздуха, но девушка не обращала на это внимания. Сегодняшний день был решающим — еды не осталось, и вернуться отсюда уже не удастся.

Она медленно брела, спотыкаясь и падая. Туман проникал под одежду, ботинки хлюпали в жидкой кашице снега. Скоро вырезанная из спального мешка накидка так намокла, что принцесса, направляемая волшебным семечком, после очередного падения сбросила ее.

Только одно семечко, последнее, маячило перед глазами. Ее надежда на спасение... Вперед, только вперед, повторяла про себя принцесса. Велик тот замысел, ради которого приходится жертвовать жизнью... Все будет искуплено! И безбедное детство, и питающаяся отвлеченными идеями юность... Эта дорога не наказание, она — искупление. Лети, семечко, лети...

Харамис взбиралась все выше и выше. К ее удивлению, воздух становился теплее. Это было непонятно. Вон вершина Ротоло... Рукой подать... Если взобраться на соседний скалистый гребень, то по нему можно добраться до самого верха пика. Но зачем штурмовать гребень? Семечко ведет ее по дну пологого, по-видимому, выглаженного ледником ущелья. Где же ледник? Растаял? Почему так тепло, хотя вокруг лежит снег? Местами он доходит до колен, иногда почти сходит на нет, но везде белый покров насквозь пропитан водой.

Она шла уже три, четыре часа... Кругом все тот же мокрый снег да скалы. И туман... Но что это? Она только сейчас заметила, что жемчужный цвет его изменился. Теперь облака вокруг приобрели какой-то сероватый, мышиный оттенок... Впрочем, какое ей дело до этой клочковатой, выползающей почти из каждой расщелины массы, когда едва хватает сил переставлять ноги и сосет под ложечкой. Голод изводил ее...

Потом пошел снег.

Принцесса замерла, не сообразив в первые минуты, что случилось. Это же не снег! Это же семена Черного Триллиума. Крылатые семечки густо сыпались с небес. Какое же ее? Вот это? Или то?.. Нет...

Туман совсем истончился, и удивительный снег повалил еще гуще. Сквозь опускавшиеся на камни крылатые хлопья Харамис открылось великое царство гор. Она уже оказалась на такой высоте, когда большинство ближних и дальних вершин были у нее под ногами. Принцесса долго, до рези в глазах, изучала открывшуюся перспективу. Что еще оставалось делать? Семечко, подаренное ей Великой Волшебницей, было утеряно, точнее, растворилось в массе своих братьев, обильно сыпавшихся из ясного голубого неба. И тут в ее сердце родилась великая радость — может, это конец пути? Может, она добралась до цели? Но где же заветный талисман? За каким гребнем, за каким нагромождением скал? Куда теперь шагнуть, в какую сторону протянуть руку?

От хоровода падающих семян рябило в глазах, и принцесса несколько раз попыталась разогнать их, но тщетно... Теперь радость в сердце смешалась с отчаянием — цель в двух шагах, но ее невозможно разглядеть. Отчаяние начало пересиливать, веки — слипаться. Может, в этом и заключена цель, великий умысел Белой Дамы — завести ее повыше и погрузить в сон. В вечный сон! В неведомом, диком месте, под одеялом из волшебных семян... Вот и ноги начали зябнуть. Спать, пора спать...

«Может, стоит взобраться на гребень хребта,— подумала она.— Всего-то шагов двадцать. Оттуда я в последний раз окину взором свое королевство. Мне будет приятно».

Удар ветра едва не опрокинул принцессу. Словно ее решение пробудило в прозрачной, до сих пор обволакивающей ее голубоватой стихии разъяренного зверя... Словно она что-то стронула в гармонии мира, безмолвно предписывающей свернуться калачиком возле скалы и забыться. Ветер выл подобно сотне кровожадных хищников, почуявших добычу. Он бросался на Харамис с разных сторон, пытался сбить с ног, затянуть пеленой глаза, однако принцесса упрямо, шаг за шагом, двигалась вперед. А в голове у нее роились отчаянные мысли.

«Отец! Мать! Скоро я буду с вами!.. Теперь я знаю все, я познала самое себя. Теперь я знаю, что жизнь есть сон, а сон реален. Я верила, что Великой Волшебнице открыта книга судеб... Теперь я знаю, что это не так. Теперь мне многое открылось...»

Ветер...

Снег...

Холод...

Ее тело еще передвигалось, ноги сами несли вперед ее сведенный голодной судорогой живот, ослабевшие и висящие, как плети, руки, голову, внутри которой бился родничок сознания... Харамис зубами стащила с пальцев обрывки перчаток и выбросила их, потом сунула руки под мышки, схватила амулет. Обратилась к нему с мольбой. К нему, единственному, кто оставался верен ей, кто не бросит в последнюю минуту, будет охранять ее замерзшее тело — возможно, сделает его невидимым...

«Только бы добраться до гребня...»

Еще пять шагов, короткая передышка. Она восстановила дыхание...

«Боже! Помоги тому, кто безмерно верит в тебя...»

Еще шаг.

Ветер...

Снег...

Холод...

«Зацепиться бы рукой за тот камень. Только одной, левой рукой — нельзя выпускать священный амулет...»

Харамис подтянулась и взошла на гребень.

Стоило ей ступить на пологую, усыпанную щебнем, помеченную там и тут пятнами снега узкую седловину, как ветер стих, будто его и не было. Харамис невольно оглянулась — позади по-прежнему бушевала снежная буря. Она перевела взгляд на открывавшийся впереди вид — частая гребенка скалистых пиков, убегавшая к западу, просторный купол неба, без единой тучки, бездонный провал под ногами, словно залитый голубоватой жидкостью, сквозь которую нельзя проникнуть вглубь.

— Ну, я и забралась!..— вслух выговорила Харамис и, почувствовав головокружение, покачнулась.

Ее вдруг повлекло к кромке откоса, и она едва удержалась, чтобы не шагнуть в пропасть. Благодаря священному амулету, решила принцесса.

Вдруг она замерла — справа от нее появился бешено вращающийся снеговой смерч. На солнце его бока сверкали мириадами алмазных искр.

Харамис невольно опустилась на колени, беспомощно посмотрела по сторонам. Неожиданно вихрь начал раздуваться; расти и скоро превратился в высоченный, извивающийся, блистающий столб, откуда глянули Ледяные Очи. Зеленоватые, рассматривающие ее. Изучающие...

— Я ищу Трехкрылый Диск,— прошептала принцесса.

— Мы его стража. Нас послали, чтобы встретить тебя.

— Благодарю,— с достоинством ответила Харамис.

Она поднялась с колен, выпрямилась, вскинула голову. Мгновением позже смерч налетел на нее, и она погрузилась в непроглядную черную мглу.

Некоторое время Харамис не могла понять, что с ней творится — она медленно вращалась в каких-то непроглядных сумерках, обжигающей серой мути. Тело разламывалось от боли. Потом внезапно наступило облегчение.

Вращение продолжалось, и теперь внутри этого нелепого пространства ожили Глаза. Они кружились рядом с ней, настороженные, пытливые... Случалось, в каком-то из них мелькали искорки гнева, другие были более доброжелательны. Неожиданно в сером тумане стали очерчиваться фигуры. Вначале вокруг Глаз намечался абрис головы, потом появлялись линии тела. Так рождались странные, очень высокие и грациозные существа, облаченные в голубые одеяния. Собственно, их свободные платья были как бы сшиты из цветов и усыпаны множеством сверкающих бриллиантов. Эти существа сообщали, что надо сделать, и Харамис покорно исполняла все их указания.

Она спросила:

— Кто вы?

Они ответили:

Мы те, кто является хранителями Скипетра Исчезнувших.

Харамис спросила:

— Что такое Скипетр? И не является ли он тем талисманом, который я ищу?

Они ответили:

И да, и нет. В темные столетья Триединый Талисман был разделен и каждая часть его спрятана, чтобы это чудо не попало в лапы Зла.

Считая, что она все еще спит, Харамис прямо спросила Глаза Урагана, не они ли стражи, охраняющие Трехкрылый Диск.

Да, мы стережем одну из частей Триединого в ледяной пещере. Два других магических талисмана укрыты по приказанию Великой Волшебницы, чтобы сохранить их до того момента, когда ее оставят силы и Скипетр будет призван восстановить великое равновесие в природе...

— Значит, мои сестры сейчас ищут остальные части Триединого?

Да. Имей в виду, что тем же самым занимается порождение одного из тех столетий, когда на землю пала Тьма. Недавно сын Зла бросил на тебя взгляд, теперь он надеется, что ты отыщешь свой талисман и...

Харамис обнаружила, что одна из пар наблюдающих за ней Глаз изменила цвет с зеленовато-холодного на ослепительно белый; следом в сереющей мгле проступило прекрасное мужское лицо. Ей улыбались. Принцесса удивленно спросила:

— Это сын Зла?

И услышала в ответ:

Да!

Во сне это красивейшее исчадье Зла приблизилось к ней, и принцесса одарила его улыбкой. Он промолвил:

— Я совсем не тот, кем эти существа назвали меня. Не верь им. Этим созданиям доступна для понимания только крохотная доля сущего. Не выноси приговор, пока мы не встретимся. Тогда ты сама решишь, что есть Зло и что Добро.

Харамис проснулась. Она лежала на узкой мягкой кровати, со всех сторон накрытой пологом. Удивительно, но ей было тепло и приятно... Только через несколько мгновений, после того как она открыла глаза, принцесса догадалась, что жар идет от матраца, на котором она спала.

Тут же раздался тихий, но веселый голос:

Отопительная система находится под полом и в твоем ложе. По трубкам сюда поступает кипящая вода из горячих источников. Так мы обогреваем свои жилища.

Полог сам по себе раздвинулся, и Харамис увидела перед собой странную туземную женщину. Ее лицо было гораздо уже, чем у ниссомов, а рот и нос больше походили на человеческие. Глаза у нее были огромные и скорее зеленоватые, чем золотистые, как у всех остальных оддлингов. Пожалуй, только остроконечные ушки, прикрытые гривой прекрасных, платинового цвета волос, явно указывали на ее принадлежность к Народу. Да еще руки, трехпалые, с крючковатыми ногтями. Правда, коготки были очень маленькие, ровно остриженные, и на них был наложен слой краски.

Она улыбнулась, и Харамис решила, что ее клыки мало напоминают те, что так привычны у оддлингов. Неожиданно принцесса вспомнила, что, когда женщина объясняла ей происхождение тепла, губы ее не двигались. И слова опять зазвучали в ее сознании:

Конечно, ведь ты же не понимаешь наш язык, так что нам приходится использовать мысленную речь. Меня зовут Магира, я приветствую тебя, принцесса Харамис, наследница королевского дома Рувенды, дочь Священного Триллиума. Вставай же, позволь мне помочь тебе облачиться в подобающие твоему сану одеяния. Твой походный костюм совершенно истрепался. Наши старейшины хотели бы встретиться с тобой, прежде чем ты продолжишь свой путь.

— Но как же ты понимаешь меня? — удивилась принцесса.

Она еще не совсем проснулась, сказывалась долгая трудная дорога. Девушка оглядела высокую светлую комнату, бросила взгляд на Магиру. Своим ощущениям она не совсем доверяла — может, это опять сон? И эта аборигенка ей привиделась... Что значит ее фраза: «Прежде, чем ты продолжишь свой путь»? Выходит, она еще не добралась до цели... Этого только не хватало. Харамис стало не по себе.

Когда ты произносишь слова, получается, что ты как бы озвучиваешь свои мысли, принцесса. Для нас, виспи, нет никаких трудностей в общении с людьми... Как тебе нравится это платье? Мне кажется, оно. вполне подойдет: и сидит ладно, и придает чуточку торжественный вид. Черный мех, которым оно отделано, хорошо сочетается с твоими локонами.

— Спасибо. Платье действительно чудесное.

Харамис позволила Матре облачить себя. Платье было чуть приталено, с длинной плиссированной юбкой, светло-голубое. Материя чем-то напоминала вельвет, только рубчики были мельче. На шее, рукавах и по подолу были нашиты серебряные полоски с сапфирами и лунными камнями. Серебром сияли и кожаные туфельки. Пояс — тоже серебряный, толщиной в два пальца — точно охватил ее талию; к нему был прикреплен украшенный драгоценными камнями кошелек. Женщина-виспи расчесала волосы принцессе, заплела их в две косы и связала голубой лентой.

У нас, вист, горячая кровь. Струится по жилам она так быстро, что мы обходимся легкими одеждами даже в нашем суровом краю. Возьми этот плащ и перчатки и следуй за мной в городской зал Мовиса. Это недалеко...

Харамис послушно натянула перчатки — они тоже были вышиты бисером из драгоценных камней, подождала, пока Магира наденет роскошный, обшитый черно-белым мехом плащ, накинет капюшон. Они вышли из спальни и стали спускаться по широкой лестнице, которая шла вдоль стены, где были прорезаны напоминающие бойницы окна. Магира с торжественным видом распахнула дверь:

Добро пожаловать в Мовис!

Харамис вышла на крыльцо и со ступенек портика оглядела город, о котором было сложено столько легенд.

Воздух здесь, в отличие от горных долин, где он был голубовато-водянистый, отливал золотом. На мгновение поразившись своему открытию, принцесса тут же догадалась, что наступило время заката. Дома, выстроившиеся вдоль улиц, скорее следовало назвать дворцами. Были они многоэтажными, и в архитектуре каждого чувствовался свой оригинальный замысел. Чем дальше от центральной площади, тем ниже становились дома. Еще девушку поразило обилие колонн, пропилеев, обелисков и, конечно, декоративных вазонов, вырезанных из мрамора и отполированных до зеркального блеска. Мовис поражал простором — хотя каждый клочок каменистой почвы был использован и ухожен, у Харамис не создавалось ощущения тесноты, настолько продуманно были спланированы площади, улицы и сами здания.

Столбы пара поднимались над городом — легкие облачка клубились не только над крышами, но вырывались из решеток, часто встречавшихся на покрытых плитами улицах, и из непонятных ящиков, попадавшихся на глаза в каждом дворе, обычно у самых дверей. Это придавало постройкам какой-то причудливый, колеблющийся вид — казалось, еще немного, и дворцы всплывут вверх и, выстроившись клином или каре, потянутся в синеющую даль. И это было бы не слишком удивительно, ибо, сколько Харамис ни оглядывалась, нигде не было видно ни единого жителя. Что там жителя — ни одного домашнего животного!

Слоистые облака, позолоченные снизу лучами заходящего солнца, протянулись к вершине Ротоло — именно туда утягивало водяные пары, ровными столбами встававшие над долиной. Ближайшие склоны были изумрудными, повыше желтели террасы, а еще выше по распадкам можно было заметить снеговые поля. С востока неумолимо наползала высоченная стена ледника. Там же были заметны поблескивающие на солнце рукава гигантского водопада. Магира сказала:

Все жители готовятся к встрече с вами, принцесса. Они ждут вашего прибытия. Мы устроим большой пир.

— Звучит очень заманчиво,— откликнулась Харамис, стараясь поспеть за длинноногой, быстро ступающей женщиной.

Теперь они буквально мчались под горку по узкой извилистой улице. Плащ Магиры развевался и хлопал на ходу. Принцесса, услышав о намечающемся угощении, едва могла справиться со спазмами в желудке.

— Я так проголодалась,— робко сказала она.— Возможно, горный воздух пробуждает аппетит.

Ты спала пять дней, принцесса.

— Боже мой! — только и смогла выговорить Харамис.

За это время наши целители подлечили твои руки и ноги. Наверное, ты ощущала что-то во сне.

— Да, но мне мерещилось и кое-что другое...

Магира словно споткнулась, замедлила шаг. Тревожно взглянула на принцессу — зрачки у виспи были чистейшего изумрудного цвета. В ее мысленной речи прозвучала откровенная озабоченность:

Мы ведаем, что сын Зла разговаривал с тобой. Он обладает магическим зеркалом, которое может показать все, что существует на свете, — любой предмет, любое существо. Зеркало это укрыто в глубокой пещере в недрах горы

Бром. Единственное, что тебя пока спасает,— это твой амулет...

— Выходит, он может являться ко мне во сне?

Да, зная, что ты здесь. Но если ты проснешься, его чары прекратятся. Пока ты бодрствуешь, он не в состоянии связаться с тобой.

Любопытство оказалось сильнее страха, и в дальнейшем Харамис решила обстоятельнее поговорить об Орогастусе. Что-то в пристальном интересе, которое маг выказывал по отношению к ней, было не так... Вслух же она сказала:

— Каким образом ваш народ выживает в этой долине?

Мы выращиваем такие же сельскохозяйственные культуры, что и на равнине, — правда, только те, что не требуют много света. У нас есть домашние животные — в городе мы разводим тогаров и панчаков, а на пастбищах — волумниалов и особую породу фрониалов. В сухой сезон они находятся на выпасах, в дождливый, когда начинаются обильные снегопады, мы их укрываем в теплых пещерах.

— Так вы этих животных вымениваете у уйзгу?

Да, они плохо плодятся в горах.

— Вы ведь еще торгуете драгоценными камнями и металлами. И больше ничем?

Этого вполне достаточно, принцесса, чтобы всему маленькому народцу и людям хватало на такие украшения, которые ты видишь на своем платье и перчатках. В прежние годы наши купцы ходили с караванами до самого Тассалейского леса, уйзгу служили нам проводниками и посредниками. С тех пор как в Гиблые Топи пришли рувендиане, спрос изменился и обмен резко сузился — товары, которые мы поставляли, стали в больших количествах производить в ремесленных мастерских.

— Почему вы запретили чужакам появляться в ваших владениях?

Магира пожала плечами.

Долин, где бьют горячие источники, очень мало, и расположены они далеко друг от друга. В наших краях очень важно сохранять равновесие между природой и человеком. Мы — первый народ, который был создан для жизни в этих нелегких условиях. Когда-то на всем Полуострове климат был куда суровее, чем теперь. Мы расселились повсюду. Когда же потеплело, виспи начали отступать в горы. Нас осталось очень мало, хотя достижений своей культуры мы не утратили. Постепенно, с ходом времени, подчиняясь внешнему воздействию, отдельные наши племена стали видоизменяться. Очень сильно на этот процесс повлияли своеволие и распущенность, возобладавшие в тех кланах. Они начали спариваться с ужасными тварями, населяющими Гиблые Топи. Но наши горы — это наши горы, мы будем защищать их до последней капли крови, до последнего виспи. У нас есть чем обуздать любого захватчика. Хотя бы Глаза Урагана. Пока мы принадлежим к роду священного Триллиума и поклоняемся Белой Даме, мы будем защищать Виспирский проход между Рувендой и Лаборноком.

Харамис застыла на месте.

— Тогда как же,— воскликнула она,— король Волтрик сумел прорваться в Рувенду?

Увы!.. Белая Дама не подняла вовремя тревогу, и когда стражи-виспи обрушились на врага, их сила была усмирена колдовской мощью сына Зла. Ведь наши снежные смерчи — это всего-навсего иллюзия. Он приказал лаборнокским солдатам не обращать внимания на внешние эффекты и поражать их создателей, которые — увы! — тоже созданы из плоти и крови. Захватчики погубили более трехсот наших соплеменников, что жили в селениях, расположенных вблизи прохода.

— Простите,— покраснела Харамис,— я не знала. До нас, в Цитадель, дошло очень мало сведений о том, как лаборнокцы преодолели Охоганские горы, как они овладели Дайлексом, как миновали все опасные места, где были расположены наши засады и укрепленные пункты. Все произошло внезапно, никто не успел опомниться...

Наступили сумерки, и на фоне темнеющего горного склона вдали ярко засветились стрельчатые высокие окна в величественном здании. Оттуда доносилась музыка...

Магира распахнула дверь и пропустила принцессу вперед. Харамис сразу попала в шумную нарядную толпу.

Виспи здесь было несколько сотен, кое-кто сидел за просторными круглыми столами, многие танцевали в центре зала.

В дальнем от входа конце находилось возвышение, на котором вокруг стола сидели старейшины в роскошных одеждах. За их спинами на стене висело знамя, и на нём — бриллиантовый Триллиум. Женщины-виспи были наряжены так же, как и Магира,— в цветастые платья, правда, приглушенных тонов. Мужчины — по большей части в голубоватых коротких туниках и того же цвета штанах, заправленных в высокие, до колен, белые сапоги. Их пояса тоже были усыпаны самоцветами.

Как только гостья вошла в зал, все радостно закричали. Магира провела Харамис к возвышению. В первые мгновения принцесса едва не потеряла сознание от обилия cветa, шумных возгласов и приветственных криков, мысленных призывов и вопросов. Магира поддержала ее под локоть.

Прекратите!

Сознание Харамис больше не могло сопротивляться...

И вдруг наступила тишина.

Облегченно вздохнув, принцесса сделала книксен.

— Благодарю,— сказала она.— Я высоко ценю ваше гостеприимство, но боюсь, что ваша манера общения слишком непривычна для меня.

Мужчина почтенного вида — зрачки его глаз были затянуты пеленой — поднялся со своего места. Принцесса догадалась, что он слеп, но видит ее.

Дорогая принцесса, прости нас. Мы нечаянно напугали тебя. Наша радость, связанная с твоим появлением в городе, безгранична. Я приветствую тебя от имени всех виспи! Меня зовут Каримполь, я являюсь главным ясновидцем Мовиса. Мы давно ждем тебя. Нам было известно, что крылатые семена священного цветка должны были привести тебя в наш город... если, конечно, у тебя хватило бы сил добраться до нашей долины. Все это время, как ты оставила Нот, мы приглядывали за тобой. Мы видели, как ты боролась с отчаянием, как старалась преодолеть себя. Когда ты, принцесса Харамис, пересекла снеговую линию, нам казалось, что силы оставили тебя. Наблюдая за тобой, мы были поражены мощью твоего разума, но с горечью должен признаться: многие из нас поддались лукавой мудрости древних, утверждавших, что мысль убивает действие, и в тот момент, когда крайне необходимо проявить волю и настойчивость, выдающийся интеллект способен погрузиться в сомнения. Ум теряет веру в необходимость и важность цели, обессиливает тело думами о смерти. Все виспи рады, что ты нашла в себе силы преодолеть самый трудный момент испытания. Ты все преодолела, ты готова была пожертвовать жизнью, только бы исполнить завет. Великое благо для всего Народа, что выбор судьбы пал на тебя. Мы молились за тебя, молилась Белая Дама. Ты сумела в одиночку достичь границ наших земель, а подобное испытание не под силу даже здоровому и храброму мужчине. Когда ты переступила рубеж, мы позволили тебе прийти к нам.

На Харамис волнами накатывались одобрительные мысленные восклицания. Ей желали добра, здоровья, долгих лет жизни, успехов в достижении цели. Прихлынувшие чужие мысли сплетались в возбуждающий, радующий сердце венок. Принцесса подняла голову и едва слышно спросила:

— Вам... Вам было запрещено помочь мне раньше?

Да! Ради тебя самой!.. Когда ты отправилась в дорогу, ты не знала, что главным условием достижения цели было преодоление всех трудностей, подстерегавших тебя в пути. Никто из нас, включая Белую Даму, не имел права нарушить предсказание, иначе все муки оказались бы напрасны.

— И теперь... Теперь я завершила круг? Трехкрылый Диск у вас? Вы вручите его мне?

На завтрашнее утро у нас назначен урок. Мы решили обучить тебя вождению гигантских птиц, которых мы называем ламмергейерами. Твой талисман укрыт за много лиг отсюда, в ледяной пещере на горе Джидрис. Птицы доставят тебя к пещере. Мне неведомо, когда и чем завершатся твои поиски. Мне не дано это провидеть... Само по себе обладание Трехкрылым Диском ничего не значит. На владение же им должно быть дано разрешение высших сил. Как это произойдет, нам неизвестно.

— Мне было предписано Великой Волшебницей вернуться к ней, в Нот, как только талисман окажется у меня в руках. Она сказала, что его необходимо соединить с теми волшебными предметами, которые должны добыть мои сестры, причем нам необходимо иметь все составляющие Триединого, иначе все труды окажутся напрасными. Следует ли мне после обретения своей части помочь Кадии и Анигели?

Харамис, лепесток священного Триллиума, мы не знаем. Думаю, ты должна решить этот вопрос самостоятельно.

— Я — старшая сестра и несу ответственность за Анигель и Кадию. К тому же у маленьких народцев, населяющих болота, существует поверье, что женщина из королевского дома Рувенды свергнет ненавистное иго. По всей видимости, эта женщина — я! Корона Рувенды была вручена мне — значит, высшими силами мне вменено в обязанность освободить нашу истерзанную землю.

Гигантская птица отнесет тебя, куда пожелаешь. Мы не имеем возможности теперь, когда ты достигла наших пределов, давать тебе советы, а тем более приказывать. Мы можем только поддержать тебя, отпраздновать твое прибытие и ускорить отлет. Теперь прошу тебя, займи место за нашим столом. За эти пять дней у тебя во рту снежинки не было. Мы приготовили для тебя самые вкусные блюда. Прошу, отведай нашего хлеба.

— Благодарю,— церемонно ответила Харамис,— для меня большая честь разделить с вами трапезу.

Ясновидец ударил в ладоши.

Принесите угощения и сласти, медовые фрукты и подогретое вино! Пусть громче играет музыка — танцуйте и веселитесь. Сегодня праздник осуществленного желания, мир теперь намного ближе к восстановлению равновесия... Возблагодарим Белую Даму, Владык воздуха и Триединого Бога!

Радостные возгласы раздались в городском зале, боковые двери распахнулись, и под высокие своды зала вступили повара и слуги, несущие золотые и серебряные подносы с диковинными блюдами и узкогорлые высокие кувшины с напитками. Музыканты грянули бравурный марш, и все присутствующие поспешили занять места за круглыми столами.

Принцесса сняла перчатки, скинула плащ и села на стул с высокой спинкой, указанный ей ясновидцем Каримполем. Рядом устроилась Магира. Харамис на мгновение почувствовала легкое головокружение от обилия пищи и даже прикрыла глаза, как вдруг ощутила, что обрела способность проникать взором через стены. За пределами зала она ясно различила редкие звезды, лениво поблескивающие в поздних сумерках. Там, где тучи закрыли небо, шел обильный снегопад. Хлопья густо сыпались из поднебесья, достигали слоев теплого воздуха, укрывшего долину Мовис, быстро таяли и обрушивались на землю обильным дождем. Сначала капли перестукивали редко, потом убыстрили бег и, наконец, гулко ударили в крыши и захлопнутые ставни окон. Неожиданно ей послышался голос человека, звавшего ее из неведомой дали...

Харамис очнулась, огляделась — вокруг светили те же факелы, играла музыка, сияли радостные лица. И голос, окликнувший ее, исчез. Кто-то из виспи предложил ей отведать чудесного вина из старых подвалов. Принцесса кивком выразила согласие и, когда ей наполнили бокал, до дна осушила его. Потом улыбнулась...

Назад: Глава 10

Дальше: Глава 22