Книга: Черный Кровавый Триллиум
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 16

 Глава 10

Кадия проснулась в холодном поту. Вскочила — травинки посыпались с ее волос и одежды... Сердце отчаянно 'колотилось, словно ей пришлось спасаться бегством и она мчалась так, что дух захватило. В следующее мгновение ее кольнуло предчувствие — неспроста все это. Не зря она так всполошилась... Ей стало страшно, неуютно. Девушка огляделась. Казалось, за каждым кустом таилась опасность. Сначала Кадия даже понять не могла, где же она очутилась. От протоки и разлившейся по берегу острова грязи тянуло теплом, пятна солнечного света рябили на черной воде. Все было с виду тихо, спокойно... Тут ее осенило — ну конечно, ведь во сне она почувствовала, что на нее кто-то смотрит. Или что-то... Оно и сейчас не сводит с нее глаз.
Нет, это не было существом, притаившимся неподалеку. Ощущение такое, словно она находится в поле зрения некоего огромного ледяного испытующего ока. Ее точно булавкой прикололи и рассматривают, а она не может ни пошевелиться, ни защититься. Собравшись с силами, наперекор чужой, сковывающей ее воле, она страстно, едва шевеля губами, зашептала:
— Джеган, Джеган...
Только на третий раз язык подчинился ей.
Тут же зашевелилась соседняя куча травы. Оддлинг зарылся так глубоко, что, когда его голова в обрамлении сухих травинок и веточек явилась на белый свет, казалось, что он по шею закопан в землю.
Узкие щелочки глаз настороженно взглянули на спутницу, потом из травы совершенно бесшумно высунулась рука с блеснувшим в ней длинным ножом.
Кадия, презирая саму себя за сковавший душу и мысли припадок страха, едва слышно, но вполне отчетливо прошептала:
— Кто-то следит за нами...
Джеган мгновенно оказался на ногах. Его ноздри затрепетали так же, как и во время охоты. Медленно, вынюхивая запахи, долетающие с разных сторон, он повернул голову сначала налево, потом направо. Принцесса невольно начала подражать ему. Не зря же ее назвали Острый Глаз — любую самую крошечную пичужку она способна различить за целую лигу. Однако ничего подозрительного Кадия не заметила. Может, это был действительно не подкрадывающийся враг, а некое потустороннее всевидящее око, с огромного расстояния наблюдающее за ними.
Магия? Но чья? Кто может следить за нею?
— Здесь никого нет,— тихо, растягивая слова, сказал Джеган и вопросительно посмотрел на Кадию.
Принцесса инстинктивно сжала в руке амулет. Он был холоден. Янтарь затуманился и превратился в непрозрачный, тускло посвечивающий камень. Она показала амулет Джегану и испуганно спросила:
— Он умер? Умер?
Оддлинг удивленно присвистнул, потом что-то молча показал на пальцах. Принцесса поняла и сразу спрятала медальон на место. Джеган присел на корточки.
— Ты все фантазируешь, королевская дочь? — спросил охотник, и его голос был так же странен, как и помутневший талисман.— Хвала Владыкам воздуха, что подобные бредовые идеи приходят к тебе, когда мы находимся в полной безопасности. Подумай сама — ну кто из наших врагов отважится плутать в самом сердце болот? Я, по крайней мере, таких смельчаков не знаю.
Он зевнул.
Пристыженная Кадия готовилась уже дать достойную отповедь своему наставнику, как вдруг тот пошевелил пальцами. Этот знак ей был прекрасно известен — во время охоты Джеган часто пользовался языком жестов. Движение означало: тревога, тревога, тревога! Полная готовность! Боевая тревога!
Кадия мгновенно собралась и ленивым, развязно-беспечным тоном проговорила:
— Навеяло что-то... Страхи какие-то непонятные...— Она с трудом сдерживала дрожь в голосе.
— Ты, королевская дочь, здесь в полной безопасности. Лучше отдыхай, тебе надо беречь силы.
Девушка покорно прильнула к куче травы, ее руки еще сжимали амулет. Все чувства были обострены до предела — она в любое мгновение готова была отпрыгнуть в сторону, выхватить кинжал. При этом Кадия не сводила глаз с Джегана. Вокруг на болотах торжествовала жизнь. Что-то где-то поскрипывало, попискивало, чавкало, птицы деловито тренькали в кустах, в воде поминутно плескала рыба. Солнце неспешно вершило свой ход по небу. Мир и покой, казалось, навечно поселились в этих местах. Девушка на секунду усомнилась — не свихнулась ли она со страху? Следящее невидимое око, скрытый жест Джегана, назойливое чувство тревоги...
Она вдруг вновь почувствовала на себе тот же странный испытующий взгляд. Амулет обдал ладонь жаром. Теперь она словно сжимала в кулачке раскаленный уголек. Кадия осторожно и незаметно скосила глаза — талисман опять стал прозрачным, ясно проступил в глубине янтаря священный цветок. Медальон как бы проснулся, однако свет, родившийся внутри него, дробился на искорки.
Принцесса, почти не разжимая губ, тихо произнесла:
— Джеган, у меня больше нет ощущения, что за нами наблюдают: Взгляни.— Она показала ему амулет.
Охотник также чуть слышно ответил:
— Острый Глаз, я до сих пор не могу понять, что случилось,— Он поднялся и указал на медальон,— Теперь, правда, совершенно ясно — нам надо немедленно, не дожидаясь ночи, уходить отсюда.
— Это скритеки? — Принцесса взглянула на узкую полоску воды, открывающуюся с того места, где они устроили привал. Она сунула медальон за пазуху и вытащила кинжал.
Джеган отрицательно покачал головой:
— Скритеков я бы сразу учуял. Нет, это что-то другое. Можно только гадать...
Кадия впервые видела своего наставника таким растерянным.
— У Орогастуса есть собственные соглядатаи.— Джеган принялся уничтожать следы кострища.— Их называют Голосами. Они полностью покорны ему, у них нет ни собственной воли, ни личных желаний. Это как бы его орудия. Вполне возможно, что с помощью магии он послал одного из Голосов обследовать болота.
— И тот наткнулся на меня?.. Чем же занимаются эти Голоса, Джеган? Как им удается так замаскироваться, что даже ты, охотник, знающий эти места, ничего не заметил?
— Помнишь, на последней ярмарке в Тревисте была женщина по имени Устрель? Каждый мог подойти к ней и задать любой вопрос...
Разумеется, Кадия очень хорошо запомнила эту старуху-уйзгу, которая была так дряхла, что двое помощников водили ее под руки. Устрель сидела на корточках, перед нею лежал широкий, с закрученными краями, лист дрого. Ведунья лила на него воду, а потом гоняла капли от одного края до другого. Рядом со старухой сидела другая женщина, которая внимательно прислушивалась к неясному тихому бормотанию прорицательницы.
— Ты говорил, что она способна по движению капель предвидеть будущее,— сказала Кадия,— но это была всего лишь базарная гадалка. То, с чем нам пришлось столкнуться, ей не под силу.
— Не совсем так, Острый Глаз. Каждый из нас сам по себе. Каждый наособицу... Мы отличаемся не только телами, но и строем мыслей. Его очень трудно понять другому. Разве ты точная копия своих сестер? Я, например, охочусь на зверей, при случае обучаю этому других. Это мое призвание, мой дар. Я никогда не займусь резьбой по дереву, сбором лекарственных трав. Никогда не буду раскапывать развалины. Здесь нужны другие способности. Так же обстоит дело и с умением воспринимать мир. Существуют люди и оддлинги, которые способны видеть очень далеко. Они могут проникать взором сквозь расстояние, ночную мглу и туман. Даже сквозь время... Устрель не всегда удавалось ясновидение, она часто ошибалась. Но случалось, на нее нисходила благодать, и она начинала вещать такое, что все только диву давались. В такие дни все, что бы она ни сказала, оказывалось правдой. Орогастус — один из самых великих магов. Вряд ли среди нас найдется кто-нибудь, кто мог бы с ним сравниться. Вот он и подобрал- себе помощников, обладающих схожими способностями, хорошенько обучил их, и его мощь необычайно возросла. Ему теперь доступно такое...
— Значит, они преследовали нас? И сейчас преследуют? Как же нам бороться с ними? Что мы можем противопоставить? Умение различать следы, искусство выживания на болотах?
Принцесса почувствовала отчаяние. Меч против меча — это она могла принять. Даже звериной жестокости захватчиков можно было что-то противопоставить. Но как сражаться с невидимыми, тайными силами?
— Ты опять не совсем права. На всякий яд есть противоядие, Дело это непростое, ему надо учиться. Предположим, что Орогастус пустил по нашему следу одного из Голосов. Значит, чем больше расстояние между нами, тем труднее ему будет обнаружить нас.
Кадию поразила другая мысль. Что за чудеса происходят с заветным талисманом? Неужели он почувствовал враждебный взгляд?
— Это все из-за колдовства.— Она достала медальон и внимательно оглядела его.— Их чары вызвали ответные чары, так? Теперь медальон снова обрел свою чудесную силу?
— Священный Триллиум не может увянуть просто так. Я не думаю, что случившееся было вызвано исключительно вторжением чужой воли. Возможно, твой амулет таким образом защищал самого себя. Это дар Света, подарок самой Великой Волшебницы. Он предназначен помогать тебе в трудную минуту. И все равно нам надо как можно скорее покинуть это место и прямиком следовать в Тревисту. Ни Пелан, ни скритеки — даже если их натравили на нас — не знают окрестности древнего Города лучше меня. Они ходили только по хорошо известным маршрутам.
Кадия успела несколько раз побывать в Тревисте и гордилась тем, что накрепко запомнила дорогу туда, однако путь, которым Джеган гнал лодку на север, ничего, кроме удивления, у нее не вызывал.
День клонился к вечеру. Они обогнули один из‘небольших островков, на котором высилась полуразрушенная стена. Среди развалин Кадия заметила трех больших темных птиц, их головы и шеи были голы, только красноватые хохолки торчали на затылках. Эго были стервятники, пожиратели падали. Растительность в этих местах напоминала ту, что встречалась возле Цитадели: заросли тростника, густая высокая трава, мясистые, усыпанные цветами лианы, растущие прямо из воды деревья. Кое-где попадались гигантские алые кувшинки с распустившимися соцветиями, которые питались насекомыми.
Амулет весь день искрил, волны света перекатывались по замурованным лепесткам. Принцесса решила, что все это происходит потому, что они двигаются к Тревисте окольными дорогами: цветок словно бы тревожился за них. Беглецы не позволяли себе до самой ночи сделать остановку — перекусывали всухомятку, на ходу, воду пили из баклажек, которые были уложены на дно лодки. Чем ближе становилась ночь, тем чаще попадались острова, окантованные поверху зазубринами древних развалин. Все вокруг пестрело и переливалось, пятна света играли на поверхности воды...

 

На рассвете, в тусклых сумерках, они вновь отправились в путь. Лодка двигалась по широкому каналу — Джеган гнал ее прямо на стену джунглей, замыкавших протоку. Сердце у Кадии замерло. Как же они протиснутся сквозь эту преграду? В этот момент в зеленой чаще открылась узкая, незаметная даже вблизи щель. Джеган продолжал уверенно и мощно грести, и вот заросли расступились. Они выплыли в обширную, более напоминающую озеро, заводь. Королевский охотник, прижимаясь к деревьям, начал выгребать к противоположному краю заводи, где сплошняком стоял тростник. Ноги у принцессы окончательно затекли — сказалась двухдневная гонка,— начало ломить спину. Она не выдержала и шепнула Джегану: «Не пора ли сделать короткую остановку?» Тот согласно кивнул и указал на выступающие над зарослями камыша странные каменные столбы. Приглядевшись, Кадия догадалась, что это остатки колонн. По правую руку от нее проплывали выпирающие из воды воздушные корни деревьев — кривые, мокрые, покрытые зеленоватой слизью.
Неожиданно Джеган встревожился. Он подал знак девушке, и та сразу сползла на дно лодки. Охотник не мешкая загнал плоскодонку в тростник и некоторое время сидел, прислушиваясь. Кадия снизу следила за ним. Что его так напугало?
Плоскодонка, прошуршав по тростнику, уперлась в берег, замерла. Джеган ловко выбрался на твердую землю, помог принцессе — та наконец-то с трудом размяла затекшие ноги. Потом Джеган загнал лодку поглубже в заросли, вытащил два дорожных мешка.
Охотник с ножом в руке двинулся первым. Он старался не касаться растений, Кадия следовала его примеру. Они выбрались на более высокое место, здесь тростник рос реже. На них сразу налетело облако кровососущих насекомых. Вдруг королевский егерь резко пригнулся. Между ним и Кадией возникло нечто толстое, округлое, похожее на высунувшееся из зарослей щупальце или лиану, только без листьев и цветков... На боку ползучего чудовища открылось отверстие, напоминающее рану, а может, отверстый алчный рот с яркими алыми губами. Оттуда капало что-то омерзительно-желтое, зловонное. Болотная липучка! Страшное, смертельно опасное создание!.. Кадия отпрыгнула в сторону, чтобы на нее не попал отвратительный ядовитый сок. Липучка тут же втянула щупальце обратно.
Они быстро добрались до развалин, когда-то представлявших собой высокие пропилеи, по кругу огибавшие вымощенную каменными плитами площадь. Мраморные колонны в разной степени разрушения как бы охраняли это место. Но что такое? Принцесса вскрикнула от неожиданности — посреди площади дымились остатки большого костра. Легкий ветерок доносил оттуда запах гари и ни с чем не сравнимый Дух горящей человеческой плоти. Озираясь, егерь и принцесса приблизились к костровищу. Посреди головешек был воткнут обуглившийся толстый кол, под ним валялись череп и почерневшие кости.
— Джеган!
Охотник предостерегающе поднял руку и оглядел окрестности. Кадия тем временем неотрывно смотрела на человеческие останки. Ясно, что жертва погибла совсем недавно. Некоторые кости были перебиты: вероятно, человека сначала жестоко пытали.
— Скритеки! — тихо произнес охотник.
Над болотами уже разливалась душная жара, хотя солнце едва встало над лесом, но после этого слова у принцессы мороз пробежал по коже.
— Это предупреждение нам! — Джеган осторожно, опасаясь подвоха, обошел пепелище.— Но почему именно здесь?
— Ты же уверял, что это не владения скритеков.— Кадия оглянулась.— Почему они появились так близко от Тревисты? Или это племя,— она глубоко вздохнула,— встало на Тропу войны?
Казалось, Джеган не слышал обращенного к нему вопроса. Неожиданно он бросился в сторону и подобрал свисающую с ветки тесемку, которую обычно используют, чтобы туго стянуть штанины у лодыжек. Взяв бечевку за оба конца, охотник резко дернул. Раздался слабый хлопок.
— Уйзгу! — выговорил Джеган, потом откинул голову назад и издал трехкратный вопль, каким обычно покрытые роговой броней хорики извещают своих собратьев о том, что собираются устроить лежку. Егерь подождал немного, затем вскрикнул еще раз, только тоньше и пронзительней. Такой сигнал Кадии раньше слышать не приходилось.
Охотник присел в ожидании ответа, уши его вытянулись. Наконец издалека долетел ответный зов хорика, и потом из кустов, тесно обступивших площадь и разрушенные пропилеи, вышел оддлинг. Его наряд не имел ничего общего с одеждой ниссомов. На нем была золотистая юбка с нашитыми перьями и цветами, на поясе — нож в красных кожаных ножнах. Выше пояса незнакомец был обнажен, в правой руке он держал духовую трубку. Вокруг его выступающих глаз были нарисованы бурые кольца, которые делали их еще больше. На поросшей рыжеватым мехом груди — три намалеванные концентрические окружности с точкой в центре.
Он боязливо взглянул на Кадию и остановился. Потом, обращаясь к Джегану, заговорил. У незнакомца был сильный акцент, так что принцесса, владевшая единым языком общения и знавшая кое-какие фразы из наречия ниссомов, с трудом понимала его.
— Пришли... поставили кол... убили Анвис... Убили! — На этом слове оддлинг вскинул руку с зажатой боевой трубкой и ожесточенно потряс ею в воздухе.— Эти, чужие...— Тут он разразился потоком слов, из которых Кадия ничего не поняла, уж очень быстро и горячо он говорил.
Когда уйзгу закончил, грудь его вздымалась так, словно он пробежал много лиг. Из уголков широкого толстогубого рта потекли струйки слюны.
Джеган обернулся к Кадии:
— Этого уйзгу зовут Юс ос. Он говорит, что вчера здесь побывали скритеки. Они захватили женщину, его сестру, и притащили сюда. Потом поставили колья, утверждая, что именно здесь теперь проходит граница между ними и уйзгу. Чтобы закрепить новый раздел, пролили кровь.
Джеган повернулся к оддлингу и что-то спросил у него. Тот очень коротко ответил.
— Они подались в сторону Тревисты,— объяснил охотник.— Я рассказал Юсосу о наших несчастьях. Он и члены его клана собираются отправиться вслед за бандитами. Они уже оповестили все соседние племена.
— Но...— Кадия не успела моргнуть, как незнакомец исчез из виду. Она даже примолкла от удивления, потом продолжила: — Может, нам не стоит присоединяться к ним? Что, если скритеки пойдут по их следу?
Королевский егерь хмыкнул:
— Уйзгу отправляются в дорогу... тем более в поход... только 'со своими сородичами. Так было и так будет. Мы, ниссомы, находимся с ними в родстве.— Он задумчиво покачал головой.— Правда, в очень дальнем... Мы никогда не воевали между собой. Даже в те незапамятные времена, когда здесь правили Исчезнувшие. Мы — ниссомы, они — уйзгу, так повелось от наших предков. Так что меня Юсос, если я буду очень просить, еще может взять с собой, но нас двоих — никогда!
— Вы никогда не враждовали? — В голосе Кадии послышалось недоверие.— А вот мы, люди... У нас никогда не было дружбы с лаборнокцами, мы им никогда не доверяли, а ведь у нас одна кровь. Рувенда была связана дружественными договорами с людьми, живущими на юге. Там отец хотел найти супруга для Харамис. Я вот о чем подумала: не потому ли между нами не было вражды, что мы расселились так далеко друг от друга?
— Дочь короля, у нас одна кровь, у вас — другая. Мы, ниссомы, даже в те давние времена — по крайней мере, так утверждают наши легенды — были союзниками и помощниками Исчезнувших. До сей поры мы верой и правдой служили твоему отцу. Между нами был заключен договор, но нашей истинной властительницей является Белая Дама. Уйзгу — другое дело. Они всегда опасались вас, людей, и только потому, что мы общались с вами, некоторые из них, наиболее смелые, решались показаться вам на глаза. Торговля — выгодная штука, без нее в болотах пропадешь...
— Ну, теперь-то им не удастся отсидеться в джунглях, лаборнокцы им покажут. Эти — не то что мы! Король Волтрик обязательно попытается согнуть в бараний рог всех жителей Гиблых Топей. Рано или поздно он поступит с вами так же, как поступил с нами. Есть ли на болотах такие укромные уголки, где бы даже скритеки не могли их учуять?
Джеган пожал плечами:
— Острый Глаз, задумайся вот над чем: любой, кто предложит уйзгу союз, должен сначала доказать свою силу. Его мощь должна быть равной мощи Исчезнувших... Ладно, у нас своих забот хватает. В первую очередь надо поискать место для отдыха.
Они двинулись вдоль берега и скоро вышли к хорошо замаскированной бухточке, со всех сторон огороженной тростником и зарослями колючих кустов. Джеган предложил разделить обязанности и спать по очереди. Сторож должен надежно укрыться и внимательно следить за окрестностями. Первой вызвалась дежурить Кадия. Джеган быстро перегнал лодку в тихую заводь и тут же свернулся калачиком в груде листьев. Кадия нашла удобную ложбинку и залегла в ней. Конечно, ей явно недоставало навыков и опыта следопыта, которыми в избытке обладали многие оддлинги. Она, например, плохо различала запахи, многие шумы и голоса болот были ей неизвестны... Но, по крайней мере, главные опасности, подстерегающие человека в этих местах, ей были знакомы.
Несколько раз она вставала, обходила кусты, внимательно прислушивалась. Страшно чесалась голова, длинные волосы спутались, свалялись в какую-то не поддающуюся гребню паклю. Ох уж эта красота!.. Как смажешь кожу на голове через такое обилие волос? То ли дело практически лысые ниссомы или уйзгу, у которых такой редкий волосяной покров...
При втором обходе у корней одного из деревьев принцесса заметила ярко-зеленое пятно. Вот это удача! Мгновение — и высокий мясистый стебель был у нее в руке. Она разрезала растение на пять частей: две себе, три — Джегану. Хватит жевать сухие клубни. Эта травка — другое дело! Сочная и очень вкусная! От этой травы и в Цитадели не отказывались. Ее даже пытались разводить, но ничего не получалось.
Пожевав, утолив жажду, принцесса задумалась о встреченном недавно мужчине-уйзгу. Кадия никогда до этого случая не видала их в походном наряде. Собственно, а кого из уйзгу ей доводилось встречать? Старую колдунью Устрель. Да, был еще один — он приносил в Тревисту диковинные вещички, найденные в развалинах древних городов. Менял их у ниссомов — только с ними имел дело — и никогда не произносил ни звука. До сегодняшнего утра Кадия совершенно не понимала всю сложность взаимоотношений проживающих на болотах племен. А ведь каждому племени здесь отводилась своя роль, каждое занимало собственное место в этом великом единении жизни. Здесь все и всегда находилось в равновесии. Сохранится ли это равновесие теперь?..
Вот, скажем, Исчезнувшие. Сколько раз их поминали добрым и недобрым словом. Сколько легенд ходило о таинственных чужаках... Они появились здесь — так, по крайней мере, утверждают ученые люди — в ту пору, когда на месте Гиблых Топей простиралось безбрежное водное пространство. На нем пестрела россыпь островов... И почти на каждом из них теперь находят развалины древних городов.
Все здравомыслящие люди сходились на том, что сгинувший народ обладая необыкновенной мощью. Какой же именно? Кадия проглотила последний ароматный кусочек стебля. Магия — вот чудо из чудес! Вот сила, побеждающая другую силу. Действительно ли Великая Волшебница из числа тех, кто когда-то правил здесь? Неужели она прожила так долго, и все, что случилось с этой землей, происходило у нее на глазах? А кто такой Орогастус?
В первый раз Кадия задумалась о том, какой непонятный, огромный, бурный мир окружает ее. За горами ле~ жала равнина, которую заселили лаборнокцы,— она тянулась до самого моря. На юге раскинулся покрытый густыми лесами Вар. Было еще несколько стран — там, на севере,— о которых ей рассказывали учителя.
Но вот эти, Исчезнувшие?.. По собственной ли воле они покинули Рувенду? Может, решили поселиться в каком-нибудь другом месте? Поговаривали, что Орогастус пришел из заморских стран. Мол, его привез с собой Волтрик, объездивший полсвета в ожидании короны.
Исчезнувшие!.. Ничего от них не осталось... Только легенды, но, если судить по оставшимся крохам сведений, которые принцесса слышала от людей и от оддлингов, можно предположить, что по природе своей они являлись слугами Зла. Иначе как Бина могла бы добиться повиновения и от рувендиан, и от оддлингов!
Кадии припомнился донимавший ее вчера враждебный, безликий взгляд. Джеган сказал, что это один из Голосов, посланных Орогастусом. Может ли он служить волшебнику в качестве колдовского ока? Теперь вот скритеки осмелели, начали появляться там, где их никто не ждал. Более того, стали утверждать свои права с помощью вот таких кольев.
Сколько их было? Ясно, что орудовал не одиночка. Что же это за народ, если даже такой знаток топей, как Джеган, ничего определенного о них не ведает? Известно только, что это злобное племя обитает к северу от селений ниссомов и уйзгу. На памяти принцессы скритеки три раза безуспешно пытались вторгнуться в южные края, и всякий раз их отбрасывали в зловонные, жуткие болота.
Ниссомы были прекрасными стрелками из лука и метателями дротиков, уйзгу в совершенстве владели боевыми духовыми трубками. Ну и, конечно, рыцарские отряды рувендиан... Вот почему эти народы с такой легкостью отражали натиск дикой орды. Еще вопрос — сколько раз ее отец заводил разговор о все возрастающей напряженности в отношениях с Лаборноком? Не было дня, чтобы он недобрым словом не помянул строившего козни Оро-гастуса. Почему же за все это время он палец о палец не ударил для организации надежной обороны? Слова, слова, слова... Море слов... Вот печальный итог. Прежде подобные мысли никогда не приходили ей в голову.
Она вспомнила, как на одном из совещаний, где обсуждался план отражения очередной агрессии скритеков, ее отец заметил, что объединенных сил рувендиан, ниссомов и уйзгу достаточно для разгрома любого захватчика. Почему же, когда лаборнокцы вступили в пределы страны, рувендиане остались в одиночестве?
Не пересмотрят ли теперь оддлинги свое отношение к происходящим событиям, когда лаборнокцы и скритеки начали действовать заодно?

 Глава 11

Семена Черного Триллиума все дальше и дальше уводили Харамис и Узуна. Скоро они добрались до холмистой равнины, раскинувшейся у подножия Охоганских гор. Здесь на долгих ровных склонах, на речных террасах тоже попадались болота. Семена не спешили — летели так, чтобы путешественники могли поспеть за ними. Если люди замедляли шаг или в изнеможении валились на землю, чудесные поводыри поджидали их. Они покачивались в воздухе, если не было ветра, или ложились в траву до того самого момента, пока люди не были готовы снова пуститься в путь. Так же случалось, когда Харамис и Узун останавливались на ночь. Причем семена опускались на землю в самом удобном для ночевки месте.
«А не проще ли предположить,— размышляла принцесса,— что семена просто выбирают укромные уголки, где можно нырнуть на землю, проникнуть в глубь ее, чтобы спустя какое-то время прорасти? Если я останусь в живых, обязательно вернусь сюда и поищу. Может, действительно росточки проклюнутся. Расположены они будут на расстоянии дневного перехода друг от друга. То-то будет чудесно...»
Однако даром тратить время семена не позволяли, и после двух дней трудного пути Харамис почти возненавидела этих летающих мучителей. С раздражением вспоминала она свой восторг первых часов пути. Прежние пытливые мысли теперь бесили ее. Какая разница, что представляют собой эти семена — зародыши будущих сказочных цветков или непонятные существа? Теперь раздумывать было некогда, да и сил не оставалось. Семена все плыли и плыли, звали за собой. Приходилось следовать за ними.
Как-то раз, на второй день путешествия, Харамис решила настоять на своем. Путь их тогда лежал через обширную поляну, сплошь усыпанную громадными, сочными, сладчайшими ягодами. Узун сказал, что их называют морошкой. Этой самой морошки на болоте было видимо-невидимо, и принцесса, не обращая внимания на призывные покачивания семечка, присела и принялась лакомиться, не в силах оторваться: таких вкусных ягод она никогда не пробовала. Семя Триллиума подлетело к самому ее лицу, когда же принцесса отвернулась, оно легло на землю и упрямо отказывалось следовать дальше. Харамис даже пыталась согреть его своим дыханием...
Тогда она решила выпустить второе семя. Оно рванулось вперед и полетело с такой скоростью, что принцесса быстро запыхалась, догоняя его. Что уж говорить о старом Узуне?.. Тот скоро запросил пощады. Он не жаловался, но Харамис почувствовала стыд — ведь именно из-за нее старику пришлось так напрягаться.
Она вытащила медальон и попросила прощения:
— Я очень гадкая! Я больше никогда не буду такой строптивой. Пожалей хотя бы бедного Узуна. Лети помедленнее. Пожалуйста!
Семечко послушалось.
Однако принцесса чувствовала обиду. Разве Великая Волшебница не могла подобрать более легкий путь? Что она, Харамис,— ребенок, бессловесное животное? Путешествия особ королевской крови — ей из сказок и легенд это было доподлинно известно — должны проходить в торжественной, праздничной, а главное, неспешной обстановке. А ей предложили гнаться, как угорелой, за странным летучим созданием. Вверх, вниз, по острым камням, по болотам, с мокрыми ногами, постоянно отмахиваясь от комаров, питаясь неизвестно чем! Что почтенная Белая Дама насовала ей в дорожный мешок? Ни вкуса, ни вида...
К тому же еды было не так много.
На пятый день, когда они достигли широкой реки и Узун решил, что это, должно быть, верховья Виспара, принцессе неожиданно пришло в голову, что если они и дальше будут так поглощать пищу, то скоро останутся совсем без провизии. Местность между тем явно не изобиловала дичью или съедобными растениями. Узун тоже, по-видимому, испытывал растерянность, ведь никому из ниссомов и даже уйзгу не удавалось забираться так далеко на север. Эти области лежали уже за пределами Гиблых Топей. Считалось, что здесь проживали виспи, но до сих пор они не встретили ни одного аборигена.
В полдень семя, которое вело их на этот раз, неожиданно нырнуло в чахлую сухую траву, как бы подсказывая, что путешественники могут устроить небольшой привал. Принцесса присела на выпирающий обломок скалы, бросила взгляд на стремительный поток. Узун развел костер, принялся готовить варево — эту обязанность он добровольно и молча принял на себя. Когда же принцесса предложила помощь, он ответил, что рад служить ей так же, как в Цитадели.
— Узун! — позвала девушка.
Тот сразу поспешил к ней.
— Как ты считаешь, Узун, здесь есть рыба?
— Обязательно, принцесса. По крайней мере, гарсу здесь точно водится, а может, еще какие-нибудь виды. Только я не знаю, как они называются.
— Знаешь, я нашла в своем мешке леску и три крючка. Не мог бы ты наладить удочку и наловить рыбки на ужин? Что-то мы слишком быстро поглощаем припасы. Боюсь, как бы мы не остались без провизии в этих забытых Богом местах.
Узун помрачнел.
— Рыбалка займет не менее часа, если не больше. Кто же займется обедом, будет присматривать за костром? — Он был озадачен.— К тому же я никогда в жизни не брал в руки удочку. Боюсь, у меня ничего не выйдет.
Харамис рассмеялась:
— Что здесь сложного! Маленькие ребятишки в Цитадели ведрами таскали рыбу. У меня есть замечательная идея! Я пойду на рыбалку, а ты собери ягод, надергай пучков дикого салата, его тут много. Если же повезет и найдешь грибы, тогда мы устроим настоящий пир.
Узун, как всегда, повиновался. Сначала он набрал хвороста для костра, потом отправился на поиски съестного.
«Рыбалка — дело нехитрое,— рассуждала Харамис.— Что здесь трудного? Прежде всего следует выбрать прут для удилища, потом привязать леску, приладить крючок, насадить на него наживу... Но где же ее взять? И какую надо?»
Побродив по берегу, она нашла подходящий, по ее мнению, длинный гибкий прут. Потом, кое-как приладив леску, а к леске крючок (при этом она пару раз больно укололась), принцесса нашла гнилой ствол дерева, перевернула его. В жирной, черной земле копошились красные черви. Какие противные! Харамис решила было позвать на помощь Узуна, но музыкант был далеко. Тогда она сама, кривясь от брезгливости, дрожащими пальчиками взяла одного извивающегося червяка и после долгих безуспешных попыток наконец наколола его на крючок. Потом тщательно оттерла руки и, подобрав подходящее место — здесь поток, вдаваясь в берег, несколько стопорил свой бег,— забросила удочку.
Леска с наживкой сразу поплыла по течению, ее начало утягивать к скалам. Харамис вытащила крючок.
«Прекрасно! — подумала она.— И что здесь сложного? Так, не хватает грузила и поплавка. Сейчас наладим...»
Она тут же положила удочку на сухую землю, привязала повыше крючка небольшой камень, а еще выше — толстую щепку. Оглядев свою работу, удовлетворенно хмыкнула и забросила удочку. Крючок погрузился в воду, леска натянулась. Теперь надо запастись терпением...
«Я обязана добиться успеха.— Эта неожиданная, решительная, как приказ, мысль явилась к ней, следом потянулись другие думы.— Я такая бессердечная... Сколько можно ездить на бедном Узуне, мы же не на пикнике в окрестностях Цитадели! Надо совесть иметь! И припасы следует экономить. Кто, кроме Владык воздуха, знает, сколько нам еще придется идти? Куда эти семена заведут нас?»
Харамис отвела глаза от поплавка и посмотрела вдоль берега, где петляла едва заметная тропка, уводящая взгляд еще Дальше на север. В горы!
Охоганский хребет...
Он возвышался за темной волнистой линией холмов исполинской снежной короной. Земля таинственных виспи. Неужели там спрятан заветный талисман? Если да, то как двое неумех — Харамис и Узун — сумеют отыскать его среди сияющих белизной пиков? Что они скажут Вине по возвращении в Нот?
Белая Дама... Она совсем больна, смерть уже подкрадывается к ней. Не выжила ли она из ума?
Все, на что они с Узуном способны, это следовать за семенем. Что же в нем такого волшебного? Такое слабенькое, бурое... Разве что неистребимая верность однажды выбранному направлению?
«Это она заколдовала их,— решила Харамис.— Она все знает — где мы сейчас находимся и куда следует идти. Она же и семечком управляет — издали, посредством магии».
— Принцесса! — донеслось до нее.— Я набрал и ягод, и травы, и даже грибов. На вид они такие вкусные...
Харамис замерла. Погруженная в свои мысли, она даже не слышала, как Узун подошел к ней. В этот миг леска натянулась, удилище едва не вырвалось из рук. Принцесса судорожно вцепилась в него, и тут же какая-то могучая сила чуть не сбила ее с ног.
— Узун, помоги! Рыба!
Что-то огромное, блестящее и зеленоватое выпрыгнуло из воды и с шумным плеском рухнуло обратно в реку. Оддлинг бросился к девушке на помощь. Вдвоем им едва удалось справиться с добычей: рыба билась и металась с такой силой, что им даже приходила мысль — пусть себе плывет, куда хочет!
— Ну уж нет! — неожиданно завопила вошедшая в азарт принцесса.— Я свой обед так просто не выпущу.
Прошло с десяток минут, рыбина начала уставать. Наконец им удалось вытащить ее на берег.
Это был замечательный гарсу величиной с ногу принцессы.
— Может, тебе и крючок не нужен,— переведя дух, улыбнулся Узун.— Стоило упомянуть об обеде, и вот, пожалуйста, обед перед тобой.
— Это совпадение,— засмеялась Харамис.— Мне отвратительна сама мысль о том, что нам на обед попалось разумное существо, способное понимать человеческую речь. Или, что еще хуже,— заколдованный принц.
— Как поется в старых балладах? Маловероятно. Перед нами вполне обыкновенный гарсу и, должно быть, очень вкусный. Еще и на завтра останется. Ну и принцесса у меня! Просто золото!
Они оба рассмеялись. Харамис посмотрела на добычу, и ее радость внезапно улетучилась.
— Узун, тебе когда-нибудь приходилось заниматься рыбой? Ты умеешь ее готовить?
Музыкант отрицательно покачал головой.
— Ладно! — воскликнула принцесса.— Лиха беда начало! Я сама займусь ею. Мы овладеем кулинарным искусством методом проб и ошибок.
Узун поднял руку:
— Да будет так. Молись, принцесса, о ниспослании на тебя божественного кулинарного озарения!..

 Глава 12

Удивительный сон приснился принцессе Анигели — ей привиделось бедствие, доселе неслыханное: наступил сезон дождей, а дожди не начинались...
Два раза в год со стороны Южного моря на Полуостров накатывались бури, сменявшиеся редкими дождями и моросью. Редко когда в эту пору сквозь завесу туч проглядывало солнышко, потом опять начинало грохотать, сверкали молнии, и ливни обрушивались на земли Зиноры, Вара и Рувенды, на Лаборнок и Рэктам, на острова Энджи. Ныне — во сне — сушь затянулась на долгие месяцы, и багровое око днями висело в безоблачном небе, а горячий ветер дул не переставая. Порывы его, обжигающие, несущие гибель всему живому, отличались невероятной силой. Все страны Полуострова оказались на грани гибели, но труднее всего пришлось Рувенде, не имеющей выхода к морю.
Из окна своей спальни в Цитадели Анигель оцепенело наблюдала, как могучий Мутар превращается в хилый ручеек, едва способный пробить себе дорогу на юг. То же самое творилось и с Викаром, Скрокаром и Бонораром. Обмелевшие реки уже не могли питать озеро Вум, поверхность которого на глазах съеживалась, берега сохли, так что теперь не было никакой возможности сплавлять строевой лес из Тассалейских чащ. Замерли лесопилки на берегах Мутара, гибли посевы на полях Дайлекса, и голодные толпы звероподобных скритеков, бродивших по стране, нападали на селения и грабили людей и оддлингов.
Венценосные родители Анигели, король Крейн и королева Каланта, в сопровождении правителей всех пяти туземных народов, населявших Рувенду, явились к дочери и умоляли ее вызвать дождь. Что могла ответить им несчастная девушка? Только признаться в том, что она не владеет тайным знанием и не в ее силах сотворить грозовые, обильные влагой тучи.
В том же сне ее навестила сестра Кадия, поведавшая Анигели, что засуха высушила болота, что пожухли цветущие ранее леса и травы и теперь в джунглях не встретишь ни цветка, ни сочного плода. Гибнут грибы, которыми славились дебри Рувенды, лишайники и мхи ссохлись и сморщились, деревья сбрасывают листву.
— Молись! — потребовала Кадия.
И Анигель упала на колени, простерла вверх руки, взывая к Владыкам воздуха. Потом она судорожно вцепилась в священный амулет, подвешенный на груди, и обратилась к Триединому Боту. Молчание небес да посвист жгучего ветра, обдувавшего Цитадель, были ей ответом... Разгневанная Кадия оставила сестру.
Следом в спальне оказалась старшая сестра, принцесса Харамис. Лицо ее было печально, она объявила, что гибнут животные; берега рек, ранее непроходимые топи теперь завалены трупами погибших существ. Подходит очередь людей, скоро вымрет весь Полуостров. Харамис указала рукой на север, где обитали Белая Дама и Черный Колдун. Только им по силам выжить в эти жуткие дни. Анигель, попросила она, надо вызвать дождь, мы уже заждались...
— Но я не могу! — простонала Анигель. Этот вскрик вырвался из самой глубины души.— Я столько раз пыталась, но у меня ничего не получается. Мое сердце обливается кровью, я не щажу себя — но я не умею!..
Все они: правители стран, расположенных на Полуострове, их супруги, король Крейн и королева Каланта, храбрая Кадия, мудрая Харамис — смотрели на нее с презрением и жалостью. Затем они удалились, и Анигель осталась одна в запертой спальне. Принцесса принялась колотить в закрытую дверь, плакала и звала на помощь, но никто не отозвался. Потом она вновь выглянула в окно и увидела стену огня, протянувшуюся вдоль горизонта. Языки пламени вздымались выше самых высоких башен Цитадели. Нестерпимый рев оглушил ее, рыдающую и бессильно опустившуюся на пол...

 

— Проснись! Не кричи, сердечко мое, все хорошо! Боже Триединый, только не кричи...
Лепестки огня обернулись извивающимися, в угольных прожилках, отвратительными болотными лилиями — страшными хищными цветами. Их толстые склизкие стебли принялись опутывать Анигель, прижимать к холодным, влажным, покрытым устрашающей резьбой камням, из которых были сложены стены темницы. Потом, уже сквозь пелену ужаса, мелькнуло лицо Имму, вот оно прояснилось, резко обозначились его черты. В глазах женщины застыл страх.
— Это только сон, только сон,— нараспев приговаривала старая туземка.
Анигель неожиданно вывалилась из гамака, и падение окончательно разбудило ее. Имму обхватила голову принцессы, положила на колени, начала гладить по волосам. Подолом она вытерла лицо девушки — та с готовностью высморкалась, удивленно огляделась. Жуткие сновидения растаяли, ее лица касаются теплые мягкие ладони Имму. Та рядом, что-то шепчет на ухо.
— Нет никакой опасности, нет, нет, нет... Не бойся, мы у друзей в Тревисте.
Принцесса попыталась что-то сказать — не получилось. Она откашлялась и необычно низким, хрипловатым голосом наконец выговорила:
— Я должна рассказать тебе свой сон. Просто обязана рассказать...
Имму, деловито затягивая шнурки на лифе розового платья принцессы, хмуро проворчала:
— Сначала поешь. Что значит «нет аппетита»? Надо набраться сил перед дальней дорогой. Потом уж и сон послушаем... Да только что я в снах понимаю? Девочка моя, ты все расскажешь моей лучшей подруге. Если кто и способен проникнуть в его тайный смысл, то только она.
Имму скрылась за занавесом из длинных пушистых нитей лишайника, совершенно скрывавшим дверной проем. Анигель перевела дыхание, достала амулет и, схватив его обеими руками, приказала самой себе успокоиться. Потом огляделась... Ее убежище представляло собой полуразрушенную комнату, стены которой были сложены из ровно отесанных камней. Потолок отсутствовал, и через скопище переплетенных ветвей и лиан, сквозь листву огромных деревьев мелкими голубыми монетами проглядывало чистое небо. Из стен торчали крючья, к которым были прицеплены два гамака; каменная кладка за ними была сплошь покрыта прекрасными, величиной с кулачок, шафранными лилиями. Цветы действительно питались насекомыми. Вот почему, догадалась Анигель, тут так спокойно: не слышно жужжания летающих кровососов. Именно здесь она, впервые за несколько дней, провалилась в такой глубокий сон. Может, поэтому ей и привиделся весь этот кошмар?
В предыдущую ночь они с Имму такого страху натерпелись! Благодаря священному Триллиуму женщины оставались невидимыми. Однако неслышимыми им стать не удалось, и, затаившись в армейском фургоне, они боялись пошевельнуться. Сколько раз сердце Анигели сжималось от страха, когда какой-нибудь неотесанный солдат совал руку в повозку, доверху набитую сеном... Из своего тайника они выбрались, когда последний воин сошел на берег. Окутанные волшебной, скрывающей их от вражеских глаз пеленой, они проскользнули по трапу на ступени, служившие причалом, и бегом бросились вдоль канала подальше от этой орды. Уже в скоплении лиан у самой воды Анигель сбросила невидимость, а Имму послала мысленный сигнал на ту сторону — зов о помощи и спасении...
Через некоторое время рой мелких суденышек, принадлежащих ниссомам, усеял поверхность канала. Согласно договоренности между принцем Антаром и провидицей Фролоту, аборигены принялись доставлять провизию в лагерь лаборнокцев. На одной из лодок через канал переправились родственники Имму, ее двоюродные братья Ситгун и Трезилун. Они легко разыскали беглянок и не без хвастовства заверили, что теперь-то тем уже незачем становиться невидимыми. Тревога прокралась в сердце Анигели, и, когда они в густых вечерних сумерках переправлялись через речной рукав, принцесса невольно пыталась опустить голову пониже и все твердила, обращаясь к Триллиуму: «Сделай нас невидимыми, обрати в бесплотные тени...»
Но все оставалось по-прежнему: и Анигель, и ее наставница продолжали быть хорошо различимыми, смертельно уставшими и перепуганными женщинами. Значит, смекнула принцесса, сила священного цветка способна проявить себя лишь в минуты крайней опасности. Таинственный янтарь вовсе не собирался потакать ее страхам, тем более причудам. Не для удобства или развлечений он был подарен Белой Дамой сестрам. Выходит, не стоит ждать от него поддержки, если ты струсила, потеряла голову от отчаяния: Черный Триллиум помогает только храбрым. Таким, как Кадия, бесстрашно прыгнувшая в колодец.
«И я тоже стану такой»,— поклялась девушка.
— Ну, теперь бояться нечего,— объявил Трезилун, помогая принцессе выбраться из лодки.
Только теперь Анигель смогла рассмотреть суденышко, доставившее их на другой берег канала, в селение оддлингов. Было оно невелико — всего около семи элсов, с загнутыми вверх носом и кормой, на которых были подвешены фонари со светлячками. Планшир был богато украшен гирляндами цветов. Благоухающие живые ожерелья были надеты и на шеи обоих братьев. И в волосах между Стоящими торчком ушами тоже были приколоты цветы.
Тревога ушла, как только Анигель ступила на твердую землю. Настроение улучшилось. Неужели Орогастус и двое его подручных так и не смогли отыскать ее всевидящим взором? Ведь они же плыли на переднем корабле — Анигель видела их собственными глазами. Сквозь дырочку в ткани, накрывавшей фургон...
Слава Триединому! И вам, Владыки воздуха, слава! Анигель почувствовала себя уверенней. Они двинулись между сумрачных развалин, по улице, мощенной плотно уложенными плитами. Проход лишь местами был свободен и скорее напоминал петляющую тропинку, проложенную в буйном скопище всевозможных трав, лиан, стеблей, побегов, которые находились в странном безмолвном движении. На глазах закрывались бутоны, сворачивались стебли — отходили ко сну? Мимо них, обгоняя или двигаясь навстречу, шли оддлинги... Вернее, сновали, отметила про себя Анигель. Все они были с фонариками и, казалось, вовсе не замечали гостей. Никто не окликнул их, не перекинулся с ними ни единым словом. Это было тем более удивительно, что они шли в компании Ситтуна и Трезилуна...
Между тем на небе появились Три Луны и залили окрестности серебряным, чуть мерцающим светом. Развалины древнего города как бы шагнули вперед, выплыли из тьмы. Анигель даже замерла на месте, однако Имму решительно потянула ее за собой. Но как можно было идти дальше, не полюбовавшись дивным видом, открывшимся перед изумленной девушкой! Вот огромная, полностью сохранившаяся мраморная колонна, от базы до капители густо увитая диким виноградом; Соцветия на лианах, бутоны на кустах продолжали складывать лепестки, но другие... Анигель открыла рот от изумления — другие начали распускаться!.. Матово посверкивал на изломе мрамор. Остатки колонн, куски ростров, обломки портиков и пропилеев выглядывали из зарослей. Прекрасно сохранившиеся участки стен домов в лунном свете отливали глянцем. Вокруг благоухало море цветов, и все попадавшиеся на пути оддлинги тоже были украшены цветочными гирляндами.
Ситтун и Трезилун провели своих спутниц в каменное жилище с верандой, обращенной в сторону канала. В доме было темно, но Имму не обратила на это никакого внимания: ночью она видела так же, как и днем. Тем не менее она взяла у Ситтуна фонарь для принцессы, сказав, что так девушке будет легче освоиться в незнакомом месте. Они прошли в спальню. Имму подвесила два гамака, сплетенных из лиан, и помогла принцессе устроиться на ночлег.
...За занавеской из лишайников послышался шорох. Анигель вскочила со своего места и вскрикнула. Следом раздался добродушный женский голос:
— Не бойся, только теперь начинаются настоящие приключения.
Нити колыхнулись, и в комнату вошла незнакомая женщина-аборигенка, выглядевшая куда старше Имму. Ее свободное зеленое платье, сотканное из трав, было отделано белыми цветами, каждый величиной с блюдце. Голову тоже украшали цветы, и только на шее вместо гирлянды висела тяжелая платиновая цепь, в середине которой поместилось нечто, напоминающее увеличительное стекло в искусной резной оправе.
Незнакомка подняла его, взглянула на Анигель. Принцесса удивленно уставилась на огромный желтый глаз, обрисовавшийся в таинственном камне.
— Значит, ты и есть та девушка, которая видит необычайные сны?
Голос показался Анигели очень знакомым. Она слышала его вчера, когда флот лаборнокцев причалил к ступеням, ведущим на площадь Лузагира.
— А вы провидица Фролоту? — воскликнула она.— Я бы не узнала вас, если бы не голос и не платье.
— Для людей,— кротко ответила женщина,— мы стараемся одеваться так, как им привычней.
— Прошу прощения, если я чем-то обидела вас, провидица. Благодарю за предоставленное убежище.
— Но, как мне рассказали, тебе не удалось спокойно поспать?
— Да, мне привиделось что-то ужасное. Такого я никогда не видела. Может, вы разъясните мне, в чем смысл этого сна?
Фролоту улыбнулась, обнажив два клыка на нижней челюсти:
— Посмотрим... Давай-ка пройдем на веранду, там Имму приготовила завтрак.
Анигель смутилась:
— Спасибо, но я не так уж голодна. Боюсь, если мы выйдем на веранду, нас можно будет различить с той стороны канала. Что, если маг Орогастус или его слуги заметят меня?
— Нет, этот дом находится в самой глубине острова,— ответила провидица.— Здесь ты в полной безопасности. Пока... Пойдем, ты поешь и заодно расскажешь мне свой сон.
Когда принцесса увидала угощение, приготовленное Имму и разложенное в настоящих тарелках на покрытом скатертью каменном столе, она разрыдалась. После всех страданий, ужасов, разорванного на части отца, непристойных шуток и наглых взглядов, которыми ее окидывали рыцари-лаборнокцы, после еды всухомятку, запас которой хранился в дорожной суме Имму,— увидеть роскошно убранный стол, золотую посуду, горячие блюда, закуски было выше ее сил. К тому же она была уверена, что в Тревисте ее ждут те же сухие корни, пучки травы, какие-нибудь болотные слизни...
— Имму! Это же настоящая еда!
Все было как в старые добрые времена в Цитадели: горячий рисовый пудинг, политый разбавленным водой медом, творожный омлет с грибами, бульон со специями, сок из плодов ладу, чай-дарси... И всего было так много! Принцесса, не в силах совладать с собой, набросилась на еду. Имму добродушно проворчала:
— Настоящая еда, скажите на милость! Глупая, испорченная девчонка... А какой же еще она может быть! Неужели ты считаешь, что ниссомы только и делают, что грызут корни, питаются дрянными ягодами и пьют болотную воду?!
Анигель смутилась:
— Признаться, я никогда не интересовалась, чем питаются вольные ниссомы. Имму, прости! Мне надо быть более внимательной. Как Кадия...
— Ничего, моя девочка.— Провидица вновь поглядела на нее сквозь магическое стекло и улыбнулась.— И Имму, и я знаем, что в твоем сердце никогда не приживется злоба, разве что ты скажешь что-нибудь невпопад по молодости лет. Или проглядишь опасность по той же причине...
— Но где вы достаете эти блюда? — спросила Анигель.
— Какая любопытная,— усмехнулась Имму.— Если уж тебе так хочется знать, то из запасов этих лаборнокских разбойников. Я же знаю, как ты страдаешь без вашей обычной пищи, вот и попросила Ситтуна и Трезилуна поискать у них в кладовой что-нибудь более подходящее для принцессы, чем сухой паек. Но учти — это в последний раз, и ты должна уговорить свой желудок, чтобы он больше не томился воспоминаниями о королевских трапезах. В пути нам придется питаться, чем Бог пошлет.
— Я выдержу! — пылко заверила принцесса и глотнула чаю.— Я буду очень стараться. Скажите лучше: вы что, действительно нашли способ, как нам добраться до города Белой Дамы?
— Благодари Фролоту,— ответила Имму.— У нее есть друзья среди уйзгу, они согласились отвезти нас на лодке.
Принцесса вскочила со своего места, припала к ногам провидицы Фролоту и поцеловала ее сморщенные, сухие когтистые лапки. Сначала одну, потом другую.
— Спасибо вам! Спасибо от всего сердца. Если мне выпадет случай, я постараюсь отблагодарить вас не только словами.
Старая женщина даже вскрикнула от удивления.
— Дитя мое, лучшей наградой для меня будет, если ты исполнишь свое предназначение.
— Вы... Вы что-то знаете об этом?!
— Я, присутствующая здесь Фролоту, ведаю о пророчестве, касающемся трех лепестков животворящего Триллиума. Только чудо может спасти Гиблые Топи от смертельной опасности. Я знаю о твоем предназначении...
Анигель смутилась:
— Ах, это вовсе не радует меня. Я такая трусиха — куда мне до моих сестер! Одна из них смела до безумия, другая полна мудрости. А тут еще этот сон, он как бы предупреждение мне...
Фролоту рассмеялась:
— Не сомневаюсь, так оно и есть. Ну хорошо, допивай чай и расскажи нам, что же тебе приснилось.
Наконец Анигель поставила чашку и принялась во всех подробностях рассказывать о бедствии, которое ей привиделось. Слушали ее внимательно, правда, провидица время от времени небрежно подносила к глазам таинственное стекло. Анигель робела спросить, что это за устройство и почему Фролоту не использует волшебную тростинку, которую во время разговора с принцем Антаром она направляла ему прямо в сердце.
И тут провидица удивила Анигель:
— Я объясню тебе, в чем тут смысл... Это магическое стекло называется «линза», им пользовались еще Исчезнувшие. С ее помощью можно прочитать мысли другого человека. Но это стекло способно научить того, кто им пользуется, обходиться без подобного устройства. Если бы черный чародей вчера приметил линзу, он бы приложил все силы, чтобы овладеть ею, и даже принц Антар не смог бы ему помешать. Вот почему нам пришлось использовать тростинку, которая никакой ценности для людей не представляет.
— Почему же вы сегодня пользуетесь линзой? — спросила Анигель.
— Дело в том, дитя мое, что вчерашние переговоры отняли столько сил у старейшин, что сегодня все мы нуждаемся в отдыхе и помощи. Дождемся ли ее от... Хорошо, закончи свой рассказ.
Окончание сна провидица выслушала с закрытыми глазами, ее толстые губы шевелились.
Анигель умолкла. Испытанный ночью ужас вновь охватил ее.
Стояло позднее утро, день выдался солнечный, ясный, вокруг на все голоса заливались птицы, попискивали и потрескивали насекомые, крупные рыбы время от времени выпрыгивали из воды и вновь шумно шлепались в темную, едва движущуюся, нагоняемую легким ветерком зыбь.
— Вы можете объяснить мой сон?
Фролоту неожиданно открыла глаза:
— Конечно! Здесь нет ничего загадочного. Любой провидец в подобном случае, чтобы избавиться от последних сомнений, потребовал бы, чтобы ты сама попыталась истолковать свой сон. Правда, кое-кто отделался бы от тебя туманными фразами, которые, как бы он объяснил тебе, в нужную минуту станут ясными, как утро. Я не буду играть в прятки — слишком трудные испытания ждут тебя. Будет куда лучше, если я открою правду. Твой сон означает, что в душе ты — страшная трусиха, и тебе очень хочется увильнуть от исполнения долга.
— Я же говорила! — воскликнула Анигель.
— Не спеши. Выслушай меня. Обычно сны навеваются Владыками воздуха, но твои видения очень необычны. Часто они рождаются в глубине — точнее, в самых недоступных тайниках — души, и то, что довелось тебе узреть, свидетельствует, что часть твоих мыслей — та, что спрятана за семью замками, наиважнейшее ядрышко тебя самой, тот уголок сознания, где в запечатанном виде хранится образ Бога,— полна тревоги и отчаяния. Эти чувства и беспокоят тебя, и одновременно понуждают к действию. С их помощью ты сможешь преодолеть и неверие в свои силы, и робость.
— Но как тревога и отчаяние могут помочь? Чем?
— Тебе будет указано,— мягко ответила Фролоту.— В свое время... Ты уже в пути. Уверяю тебя, самое главное сейчас — не останавливаться. День за днем, не медля и без суеты... Все вперед и вперед...
— Так просто? — удивилась девушка.
Фролоту и Имму долго смеялись. Сначала Анигель даже рассердилась на них, ибо не видела ничего забавного в том, что сказала. Но потом, не выдержав, тоже прыснула.
— С помощью добрых друзей и своего преданного и чистого сердца ты избежишь многих смертельных опасностей.— Фролоту внезапно посерьезнела,— Теперь ты ясно представляешь, что ждет тебя. Поэтому шагай решительно, невзирая ни на какие страхи и сомнения. Преодолей себя — в этом никто не может помочь тебе.
Принцесса опустила голову:
— Я... я попытаюсь.
— Прекрасно.— Фролоту встала.— Судно уйзгу будет здесь сегодня вечером, и уже этой ночью ты отправишься на север. Если все пойдет хорошо, ты доберешься до Нота через четыре дня.
Мысль о предстоящем путешествии захватила Анигель. Она вздохнула и, словно обращаясь к самой себе, задумчиво произнесла:
— Значит, напоследок надо выплакаться хорошенько, погоревать, пожалеть себя. В пути мне уже нельзя лить слезы, пугаться, да и времени на это не будет. Наверное, этот сон являлся напутствием. Наяву я должна вести себя достойно. Итак, в дорогу!
— Все верно, моя девочка! — возликовала Имму.
Фролоту тоже одобрительно кивнула:
— Не забывай, что в тайниках твоей души таятся могучие силы, они помогут тебе. Чем отважнее ты будешь бороться с навеваемыми дремой кошмарами, тем легче этим силам будет проявиться.
Анигель вдруг вздрогнула и схватила Имму за руку:
— Но ведь ты тоже будешь со мной? Ты не бросишь меня? Если я останусь одна...
— Я люблю тебя и буду служить до конца моих дней.— Имму чмокнула воспитанницу в щеку.— Конечно, я отправлюсь с тобой в Нот и буду сопровождать, куда бы ни послала тебя Белая Дама. Но все равно придет срок, когда ты, моя красавица, должна будешь рассчитывать только на себя. Это трудное, но достижимое искусство, и я помогу тебе овладеть им.
Анигель уткнулась в плечо своей няни:
— Пусть разлука никогда не ляжет между нами. Никогда!

 Глава 13

Во сне Кадию раздразнил запах жареной рыбы, и она проснулась с острым ощущением голода. К ее удивлению, Джеган отважился развести небольшой костер и сноровисто румянил бока насаженным на палочки тушкам гарсу. Он ловко переворачивал их, сберегая каждую каплю вкуснейшего янтарного сока, которым сочились рыбы; самая большая была величиной с его ладонь.
Глядя на эту картину, Кадия невольно проглотила слюну, потом, не вставая, подползла к воде, поймала несколько плавающих листьев и потерла ими лицо и руки. Ей припомнился ухоженный пруд, располагавшийся на задах Цитадели, где она с сестрами купалась и училась плавать. Вода там всегда была теплая-теплая... Чистая-чистая... Дно, выложенное яркими плитками, просвечивало сквозь толщу жидкости, похожей на огромный переливающийся всеми цветами радуги кристалл...
Когда поверхность протоки, где умывалась Кадия, успокоилась, принцесса вгляделась в свое отражение. Ее кожаный костюм был порван, сквозь дыры светилось голое тело, а длинные гладкие волосы были собраны в пучок на затылке и заколоты неровно обломанной тростинкой.
Кадия вздохнула, встала и, пригнувшись, вернулась к костру. Джеган тут же протянул ей самую подрумянившуюся рыбку. Принцесса ела ее руками, такую горячую, такую пряную и вкусную!
Джеган молчал, терпеливо поджидая, когда его спутница поест, и потом, когда они уничтожали следы своего пребывания на острове, грузились в лодку, долго выбирались из зарослей на открытую воду, тоже не проронил ни слова. Кадия настояла на том, чтобы он позволил ей сесть на весла, и охотник безропотно перебрался к носу, взяв в руки длинный шест.
Кадии было не в новинку ходить на веслах, однако треволнения последних дней быстро сказались. Тем не менее принцесса не подавала виду, что гребет из последних сил.
Время от времени они отдыхали и менялись местами. Однажды сделали остановку, чтобы добыть корень гигантской лилии орис. Бутон еще только набухал, чтобы через несколько дней распуститься огромными белыми лепестками. Наступала лучшая пора для сбора корней. В полдень они пообедали оставшимися зажаренными гарсу.
Так они плыли до вечера. Когда Кадия окончательно выбилась из сил, Джеган вновь пересел на весла. Принцесса, отдышавшись, тихо спросила:
— Куда мы теперь направляемся?
— В самую сердцевину Золотых Топей,— шепотом ответил охотник.— Прежде всего нам надо добраться до Бурены.
— Там обитает твое племя?
— Да. Сам я из дальнего клана. Мы живем в таких местах, куда и Исчезнувшие с трудом могли добраться. К сожалению, я давно не имел вестей с родины и не знаю, все ли там спокойно. Так что, возможно, нам придется рассчитывать только на самих себя.
— Там тоже живут уйзгу?
— Некоторые их племена. Беда в том, что в наших топях встречаются такие места, где живут людоеды. О них ходит много разных легенд, но есть ли в этих рассказах правда, никто не знает. В любом случае на пути в Нот нам не миновать Золотых Топей. Тем более что у нас нет времени на то, чтобы выбрать менее опасный, окольный маршрут: преследователи идут по пятам.
— Ты когда-нибудь бывал в Ноте, Джеган?
— Однажды. Ты еще была ребенком. Белая Дама собрала самых искусных охотников, ну и меня позвали... Вот были денечки! Великая Волшебница разрешила нам вволю поохотиться на болотах. После мне было приказано задержаться. Тогда-то я и получил приказ отправиться к твоему отцу, где меня назначили главным егерем. Не сразу, конечно, ведь прежний распорядитель королевской охоты был еще жив... Потом, наконец, пришел мой час. Дождался я и того дня, когда ты пришла ко мне и потребовала поймать самого большого воррама, помнишь? Так сбылось предсказание Бины, что твоим воспитанием я буду заниматься до той поры, пока не наступит нужда во всех этих навыках. Видишь, вот и твой час пробил. Так уж устроена жизнь: выполнил предназначение — и на покой. Или в могилу...
— А теперь она призывает нас, чтобы научить пользоваться оружием, оставшимся от Исчезнувших? — прошептала Кадия. Глаза ее были широко раскрыты.— Или открыть какую-то тайну?..
— Точно,— кивнул Джеган.
— Что же это может быть? — заерзала Кадия.— Может, она пошлет нас в самые непроходимые места? Неужели в болотах еще можно найти что-то необыкновенное после того, как сотни следопытов исходили Гиблые Топи вдоль и поперек?
Несколько мгновений Джеган молчал. Когда же заговорил, голос его звучал необычно глухо:
— Нам ли судить, что найдено, а что еще спрятано в неизведанных частях болот? Такие уголки здесь есть, будь уверена, но дело, значит, не в этом. У Исчезнувших были такие секреты, которые мы даже не можем себе вообразить. Все мы, и я в том числе, проходили мимо них и ничего не видели. Знала бы ты, сколько подобных странных вещиц собрано в Ноте. Мне ведомо, что некоторые из этих чудесных предметов очень опасны и способны уничтожить войско, так что ни пешему, ни конному невозможно войти в Нот вопреки воле Белой Дамы.
Охотник опять замолчал, и Кадия поняла, что больше он ничего не скажет. Лицо Джегана — с остроконечными ушами, толстогубое, с приплюснутым носом — стало чуть раздосадованным, словно он корил себя за излишнюю откровенность.
— На кого она похожа? — тем не менее продолжала допытываться принцесса.— Я знаю, что Белая Дама очень сильна в магии, но чем она отличается от других людей? Ведь она человек, правда, Джеган? Вот все говорят, что Орогастус способен принять любой облик или вообще стать невидимым. Так утверждают... У страха всегда глаза велики, я знаю. Но если он действительно могущественнее любого другого человека, то какова же Великая Волшебница Бина?
— Прежде всего она — Белая Дама, страж Рувенды. Ей ведомы и жизнь, и смерть, но она существует как бы помимо них. С того самого дня, как первый ниссом увидел ее, облик Белой Дамы не изменился. Она не убивает и не дает начало новой жизни, а как бы ведает соотношением между гибелью и рождением, следит за сохранением равновесия, действуя через посредство всех нас — людей, ниссомов, уйзгу, виспи. Много веков она — неизвестно почему — берегла Рувенду от вторжений. Теперь чаши весов качнулись. Зло разбухло, расползлось, надо восстановить равновесие. В этом и есть твое предназначение, королевская дочь. А Белая Дама...— Джеган помедлил немного, потом, внезапно покраснев, что было удивительно при его морщинистой светло-шоколадной коже, добавил: — Я так считаю, она в ладах со временем, а может, и есть само время...
Кадия от неожиданности едва не выпустила шест из рук:
— Значит, таково мое предназначение?
— Да, Острый Глаз,— кивнул Джеган.— Для этого ты и рождена. Время движется, но как? Вперед ли, назад, по кругу или топчется на месте? Быстро ли, медленно? Не знаю. Мне ведомо только, что могут наступить времена, когда и камень зацветет, а цветок окаменеет. Белой Даме открыто будущее, это я могу сказать точно, и когда она видит, что вдали начинают собираться тучи, ее долг — подготовиться к приходу несущей гибель грозы. Задолго до твоего рождения кое-кого из ниссомов, а также из уйзгу, позвали в Нот. Нам объявили, что Тьма густеет, и Белая Дама, стоявшая ранее между Тьмой и Светом, на этот раз не способна одолеть стену Ночи. Однако ей ведомо, что время не замрет. Великая мельница будет перемалывать годы, месяцы, дни, и недалек тот час, когда явятся те, кто восстановят справедливость. Весы, взвешивающие тяжесть смерти и радость жизни, вернутся в исходное время.
Кадия насупилась.
— Но почему Белая Дама не объявила об этом нам? — воскликнула она.
— Мой народ хранит старые песни. Как они родились на свет, никому не известно, но вся история ниссомов изложена в них, и она гораздо длиннее, чем у рувендиан. Так вот, такого, что случилось ныне, даже ниссомы не помнят. Никогда не бывало, чтобы Белой Даме пришлось противостоять той силе, которую она сама взрастила, которой доверилась до конца. Ты не понимаешь, что он, видимо, набрался такой мощи, о которой она и подумать не могла... Ты желаешь пролить кровь Волтрика, отомстить за своих родителей? Но возможно, это лишь пустяк в сравнении с тем, что тебе предстоит исполнить. И мести придет свой срок, но она свершится сама собой, как бы... мимолетно...
— Я ничего не понимаю в магии,— пробормотала Кадия.
— Взгляни на те тростники,— Джеган кивнул в сторону зарослей.— Один стебелек ты можешь сломать безо всяких усилий. Сложи три тростинки, и ты уже получишь связку, которую не так-то легко уничтожить...
— Харамис, Анигель и я... мы должны быть в связке? Свиться в одну веревочку?..— Кадия засмеялась.— Боюсь, ты здорово промахнешься, если решишь поймать добычу в силок, сплетенный из такой веревочки.
Магия! Она же ничего не понимает в ней. А ее сестра Анигель? Куда ей до великого и ужасающего искусства творить чудеса! Нет, для мести колдовство не годится, твердо решила Кадия. Если уж ей доведется повстречаться с Волтриком, то она изберет своим оружием добрый меч. И ей вовсе не нужно колдовское ремесло, чтобы добиться того, о чем она мечтает!
Долгой ночью, которая застигла их в пути, принцесса то и дело возвращалась мыслями к этому разговору. Дважды они делали привал, молча жевали в кромешной тьме сушеные корни адопа. Когда становилось прохладно, она обнимала себя за плечи — ей и в голову не приходило пожаловаться Джегану. Тот постоянно был начеку, и ноздри его все время раздувались^ а уши топорщились. Его нельзя было отвлекать, тем более скулить, искать сочувствия. За весь ночной переход они и парой слов не перебросились, понимая друг друга без звука.
Где-то за полночь в джунглях раздался истошный, ввергающий в дрожь крик. Кадия от неожиданности вцепилась в край лодки, замерла — ничего подобного ей раньше на болотах слышать не приходилось. Джеган тут же загнал лодку под широкий лист какого-то водяного растения, полностью прикрывший их. Тусклое лунное сияние разливалось по поверхности протоки, и в этом мерцающем робком свете рядом, в нескольких десятках элсов, проплыло что-то крылатое, черное... Крылья, наверное, померещились, решила Кадия и затаила дыхание. Существо, мирно похрюкивающее, копошащееся в прибрежной грязи, было раза в два больше их лодки. Нет, крылья ей не привиделись... Еще девушка успела заметить острый, загнутый книзу клюв. В следующее мгновение тварь взмахнула крыльями и, взлетев, затмила одну из лун. Душераздирающий вопль донесся с высоты, и вновь на черные воды пало ровное серебристое сияние.
Джеган сидел неподвижно и чего-то ждал. Затем он тихо протяжно свистнул и коснулся плеча Кадии.
— Вур! Он вылетел на охоту.— Голос Джегана дрогнул. Видно, и ему было не по себе.
— Вур? — шепотом переспросила девушка.
— Да. Непонятно, как это чудище могло очутиться здесь. Он никогда не покидает самых заповедных, нехоженых мест...— Охотник как бы разговаривал сам с собой,— Что привело его сюда? В мире творится что-то страшное...
Наконец они тронулись в путь, стараясь быть еще осторожнее, еще более чутко вслушиваясь в окружающие джунгли. Кадия боялась пошевельнуться, всем существом впитывая даже самый слабый шум, робкое свечение Трех Лун, тончайший аромат гнили и влаги. Каждое дуновение ветерка могло принести знак беды. Издалека, с севера, донесся еще один жуткий вскрик, потом опять все замерло.
Последнюю остановку они сделали перед самым восходом солнца. Сначала Кадия, чье зрение и слух были обострены до предела, различила впереди полоску земли. Джеган греб в ту сторону — наверное, там располагался остров. А на нем могут быть древние руины... От одной этой мысли принцессу передернуло: слишком памятной была дневная высадка, костровище с обугленными человеческими костями.
Что приготовила им судьба на этот раз? Кадия осторожно взглянула на Джегана — охотник настойчиво греб к земле. Он указал на какие-то темные пятна на воде:
— Сакбри. А это их гнездовье... Если они спокойны, значит, все в порядке.
У принцессы даже слюнки потекли, когда она вспомнила вкус этих птиц.
— Сакбри...— мечтательно прошептала она.
— Ни в коем случае.— Джеган отрицательно покачал головой.— Не хватает еще оставить следы. Но там, где водятся сакбри, должны водиться и рафины....
Упоминание о рафинах вызвало у девушки новый прилив слюны, хотя, по мнению Кадии, рафин находился с сакбри в таком же соотношении, как горбушка черствого хлеба с праздничным пирогом.
Они высадились на остров и действительно обнаружили развалины. Пока Кадия расчищала место, Джеган взял духовую трубку и скрылся из глаз. Тем временем принцесса сложила из камней подобие очага, постаравшись, чтобы огня не было видно со стороны, потом села и стала ждать.
На болотах густо пахло — благоухание цветов мешалось с тонкими струйками гнили и сырости, в них вливались отчетливо резкие запахи животных. Предутренний ветерок приносил все новые и новые ароматы, словно поигрывал ими... Кадия с интересом и затаенной тревогой впитывала их. Конечно, она не обладает чутьем Джегана и других охотников-ниссомов, но когда-то надо учиться, решила девушка.
Так же настороженно внимала она робким, редким, едва слышимым и тут же гаснущим звукам: шелест травы, плеск и журчание воды, шепот тростника, жужжание и гнусавое гудение просыпающихся жуков, писк мелких кровососов... Прерывисто, пробуя голос, запели птицы, издалека донесся торопливый топот, потом долетело бульканье, и шумная волна растревожила камыши. Язык звуков был более понятен, чем таинственная речь запахов, и все равно многого Кадия не знала. Подобное неведение может дорого обойтись, вздохнула принцесса.
Стоило в просветах между деревьями вспыхнуть первым лучам восходившего солнца, как она схватила амулет и вгляделась в него. Черный бутон был прочно запечатан в густо-медовый янтарь, и в тот момент, когда солнечный свет упал на священный талисман, лепестки заискрились. Это было настоящее чудо. Самый черный цветок на свете неожиданно ожил — вот он, символ королевского дома рувендиан, хотя почему и кто избрал его, кто первым создал гep6, никто не знал. Даже самые древние легенды обходили эту тайну молчанием.
Послышался резкий посвист. Кадия насторожилась, отпустила амулет и выхватила нож, с горечью подумав, что так и не научилась стрелять из духовой трубки — самого распространенного на болотах и опасного оружия. Девушка подобрала с земли длинный, с обломанным концом, корень и напряглась, готовая в любой момент отпрыгнуть в сторону.
Неожиданно и совершенно беззвучно из ближайших кустов вынырнул Джеган. В одной руке он держал духовую трубку. В другой — двух рафинов, из их открытых ртов еще капала вода. При этом смотрел он не на Кадию, а куда-то назад, через плечо. Принцесса сосчитала до десяти — Джеган стоял в прежней позе. Затем напряжение, которое чувствовалось в развороте плеч, чуть согнутых ногах, в полной готовности немедленно применить оружие, немного ослабло. Охотник осторожно обвел взглядом оставленное за спиной пространство, после чего наконец направился к Кадии, взглядом указывая ей, чтобы она немедленно спряталась за камнями. Добравшись до приготовленного для костра места, он небрежно опустил рафинов на землю, а сам вдруг выкатил глазные яблоки на целую пядь, так что они плавно всплыли над головой, осмотрели местность и тут же спрятались в глазницах.
Кадия замерла, готовая к бою. Джеган припал на колено и снял со своего пояса какой-то бесформенный предмет, завернутый в широкий лист. Он быстро развернул его, и принцесса отпрянула: отвратительное зловоние ударило в нос. Справившись с приступом тошноты, Кадия пристально вгляделась в находку. Она напоминала желтовато-зеленый ком застывшего желе.
— Икра скритеков,— сказал Джеган, положил ком на землю и обтер руку о траву.
Кадия открыла рот от изумления.
В мире действительно творилось что-то невероятное. Взять хотя бы скритеков. То, что они вбили пограничный кол так далеко на юге, уже было за гранью понимания. К тому же они, оказывается, размножаются с помощью икринок. И теперь заражают ею все обитаемые земли в Гиблых Топях! Этого не может быть!
— Я нашел место, где вур терзал добычу,— продолжил Джеган.— Вот это,— он указал на икру,— лежало на останках, оно питается тухлятиной.
— Значит, это вур разносит подобную пакость? Как же далеко он может залететь?
— С полным грузом икры? Да не так уж и далеко, если считать от мест их постоянного обитания.
Кадия задумалась.
— Значит, они движутся на юг? — предположила она.
Джеган промолчал, опять завернул в лист свою находку и, стараясь не прикасаться к ней, отошел в сторону. Там он палкой выкопал яму, бросил туда икру, засыпал землей и хорошенько утоптал, а сверху придавил камнем.
Покончив с этим делом, он угрюмо произнес:
— По Гиблым Топям можно ходить куда угодно, здесь дорог не счесть. Но это не значит, что можно соваться, куда тебя не просят. Здесь есть такие бездонные трясины, которые вмиг проглотят любого, кто посмеет ступить туда. Туда лучше не попадать. Такие дела...— Охотник поежился.
Они поели, и Кадия первой заступила на пост. Джеган лег отдохнуть. Она заметила, что чем дальше, тем труднее приходилось охотнику. Ей тоже... Посидев немного за камнями, она почувствовала, как ее неумолимо затягивает дрема. Она заставила себя поразмыслить над бесспорным фактом — скритеки расширяют территорию своего расселения. Что бы это могло значить? Какая угроза таится в этой экспансии? Вопрос был серьезный. Кадия невольно зевнула и в следующее мгновение провалилась в глубокий сон. Словно кто-то одурманил ее...
Очнулась она далеко за полдень. Джеган тряс ее за плечо. Кадия открыла глаза и, вспомнив, что заснула на посту, была готова от стыда сквозь землю провалиться. Оддлинг добродушно махнул рукой, как бы извиняя ее. Оказывается, он успел еще раз сходить на охоту. Кадия едва не захлопала в ладоши — ее ждали не только сладкие корешки милий, но и жареные сакбри.
Путешественники не спеша полакомились изысканным блюдом, уничтожили все следы своего пребывания и ближе к вечеру отправились в путь.
На этот раз им не довелось встретить вура. Ночь — впервые за время их путешествия — прошла спокойно, и уже к утру они добрались до зарослей невиданного Кадией до сих пор тростника. В первых лучах солнца мириады тростинок заискрились подобно россыпям золотистых бриллиантов. Повсюду были видны гирлянды крупных, полновесных густо-желтых метелок. Когда они начали раскрываться, глаза заболели от нестерпимого блеска.
Теперь было понятно, почему эти болота называют Золотыми.
С рассветом, когда наступило время отдыха, поиска убежища для восстановления сил, Джеган повел себя странно — вдруг коротко и резко ответил на крик совы. Следом в стене играющего отблесками камыша открылась узкая длинная песчаная банка, а за ней — устье какой-то мелкой речушки, впадающей в это малоподвижное, поросшее растительностью болотистое пространство. Туда Джеган и направил лодку.
Стоило только им войти в протоку, как стена камыша неожиданно сомкнулась. Принцесса удивленно завертела головой — действительно, даже намека не было, что в зарослях есть проход. Речушка начала расширяться, на обоих возвышенных берегах ее появились оддлинги. Судя по нарядам, это были ниссомы, но, когда туземцы окликнули Джегана и заговорили с ним, оказалось, что девушке этот язык незнаком. Лишь отдельные слова она смогла разобрать в репликах, которыми обменивались охотник и его сородичи. Джеган тем временем подгреб к левому берегу, один из туземцев ступил в воду и схватился за протянутый Кадией шест. Потом он легко поволок лодчонку за собой, пока протока не расширилась и перед глазами Кадии не открылось широкое, свободное от растительности озеро, над поверхностью которого возвышались дома.
Это была Бурена — первая настоящая деревня ниссомов, в которую удалось попасть принцессе. Те оддлинги, с которыми она встречалась в Тревисте, заселили руины погибшего давным-давно города, но родина их располагалась в глубине болот, вот в таких селениях. Дома аборигенов были построены на сваях и занимали почти всю территорию мелководного озера. Основанием каждого дома служила прочная, воздвигнутая из толстых бревен платформа. Возле нее покачивались лодки, в точности похожие на ту, на которой они приплыли в Бурену. Бревенчатые стены были покрыты вьющимися лозами, корни которых находились в глиняных горшках. Полностью закрытые зеленью жилища напоминали цветущие холмы. Упругие вьющиеся стебли были усыпаны толстыми, грузными стручками. Эти плоды были известны Кадии, из них готовили ароматный хмельной напиток.
По озеру плавали большие плоты, на которых паслись домашние животные, принадлежащие ниссомам,— воты и кубары, куда более крупные, чем их дикие сородичи.
Наконец, лодку подтащили к одной из платформ. Крыша построенного на ней дома была покрыта широкими листьями адопа и каких-то других растений. На всех других платформах толпились люди, там же, куда должны были взойти путешественники, их ждали четверо старейшин, из них двое — женщины. Лица их были разрисованы, свободные одежды из трав украшены цепочками мелких разноцветных раковин и нашитыми драгоценными камешками.
К удивлению Кадии, первой к ним шагнула одна из женщин, и именно к ней обратился Джеган. Говорил он медленно, торжественно, почти выпевая произносимые звуки, так что принцесса могла разобрать каждое слово.
— Приветствую тебя, Первая в Доме. Будет ли позволено нам, не имеющим имен, восславить землю и воду, а тебе, благородная Первая, пожелать славы и доброй жизни?
Ему никто не ответил — старейшины лишь наклонили головы. Точно так же, удивленно отметила Кадия, в официальных случаях приветствовала гостей ее мать, королева Каланта. Что ж, ей тоже надо соблюсти приличия и королевское достоинство. Как должна вести себя в подобных обстоятельствах хорошо воспитанная девица из царствующей семьи? Принцесса встала в лодке и, склонив голову, присела. Ее стараний никто как бы не заметил. Старейшина обратилась к Джегану:
— Присутствующие здесь готовы предложить тебе, охотник, кров и пищу.
Джеган продолжил:
— Благородная Первая, позволь представить тебе королевскую дочь, спасшуюся из захваченного великого каменного Дома. С горечью сообщаю вам, что на нашу землю и воду пришло Зло. Королевская дочь получила вызов от той, что живет в Ноте, где должен состояться большой совет.
Тот же самый оддлинг, который принял у Кадии шест, теперь подал ей руку и помог подняться на помост. Оказавшись лицом к лицу с Первой в Доме, девушка поняла, что делать реверансы в рваном кожаном костюме нелепо. Тогда Кадия решила приветствовать здешнюю правительницу так же, как женщины-ниссомки здоровались друг с другом в Тревисте. Она сложила руки, плотно прижав одну ладонь к другой, и, поклонившись — не очень низко, как равная равной,— сказала:
— Я, Кадия, дочь короля Крейна, славлю землю и воду, а всем присутствующим желаю мира и доброй жизни.
Сказата и замерла — так ли она поступила? Не дай Бог обидеть кого-нибудь из сородичей Джегана. К ее облегчению, Первая ответила знакомым жестом — она протянула ей руку ладонью вверх. Кадия тут же положила на нее свою руку, ладонью вниз.
— Отдохни, королевская дочь,— сказала Первая и улыбнулась неподражаемой улыбкой ниссомов: толстые губы широко раздвинулись, обнажив острые клыки. Потом быстро продолжила: — Истинно сказано, что смерть затопила землю и воду. Мы восхваляем тех, кто не имеет имен, за то, что ты пришла спасти и уберечь нас. Те, кто встал из пучины, бродят по нашей родине. Не меньше...— Она помедлила, словно не решаясь говорить дальше, потом все-таки закончила: — ...Зла несут рожденные Мраком. Им теперь нет числа. Но мы всегда останемся свободными, королевская дочь. Позволь нам дать тебе временный приют.
Дома оддлингов, на первый взгляд, вряд ли располагали теми удобствами, к которым принцесса привыкла во дворце, и все-таки оказалось, что местным жителям кое-что известно о комфорте.
Внутреннее пространство общинного дома было разделено коридором, куда выходили многочисленные двери. У Кадии мелькнула мысль, что каждая дверь ведет в помещения, где живет отдельная семья или какая-то другая со-общность — то ли по возрасту, то ли по полу. Это предположение сразу отпало, когда Кадия обнаружила, что в доме вообще нет мужчин: в распахнутых дверных проемах стояли лишь женщины, поодиночке или группами. Все они кланялись гостье, когда та проходила мимо. Наконец, ее довели до последней двери, и Кадия переступила порог обширного зала, уставленного прекрасной мебелью. На стенах даже висели какие-то изображения.
В первый раз за эти дни она обнаружила покрытую резьбой каменную ванну (по-видимому, ее нашли в развалинах какого-нибудь древнего города), доверху наполненную чистой горячей водой. По поверхности густо плавали лепестки каких-то лиловых и фиолетовых цветов. Безусловно, лепестки были куплены на ярмарке в Тревисте — кроме того, что они благоухали, это было настоящее чудесное мыло. Стоило потереть их между ладоней, как они сразу начинали пениться.
Первая в Доме села на скамеечку у стены, рядом с шестью другими женшинами-ниссомками. Их присутствие совершенно не стеснило Кадию — да и кто мог после такого похода устоять перед огромной ванной с ароматной водой! Она погрузилась с головой, вынырнула и разнеженно замерла.
Вымытую Кадию молоденькие ниссомки обрядили в очень мягкое свободное платье, сделанное из трав. Тело не могло надышаться... Затем принцессу усадили на стул, и совсем юная, но уже замужняя туземка принесла поднос, на котором стояли маленькие скорлупки-чашечки с какой-то пахучей жидкостью. Женщина обнесла всех присутствующих в зале, и каждая взяла по скорлупке. Затем Первая в Доме подошла к принцессе и капнула ей на голову жидкость из своей чашечки. За ней тот же обряд выполнили остальные.
Кадия, не выносившая долгих и утомительных церемоний и позволявшая себе во дворце убегать задолго до их окончания, теперь сидела, не смея шевельнуться. Не дай Бог чем-нибудь обидеть родственниц Джегана!..
Первая в Доме отпила из своей чашки и тут же выплюнула. Принцесса быстро повторила ее движения, потом они обменялись скорлупками, и, вслед за ниссомками, принцесса осушила свою чашку. Теплая расслабляющая волна побежала по телу...
— Прочь, Зло! — нарушила тишину хозяйка.— Прочь, кровопийцы, разгуливающие вокруг! Прочь другие, кто не из нашей земли, кто смущает мысли.— Она сделала паузу, словно подыскивая слово, потом продолжила: — Мы получили известие с низовьев реки. Наши люди вернулись из Тревисты. Это место теперь охраняется торговцами смертью. Многие из наших людей погибли по пути домой. Мы послали весточку Той, что владеет Нотом, но пока не получили ответа...
— Первая в Доме! — Кадия, сидя на стуле, поклонилась.— Те, кто захватил Тревисту, совсем не знают болот. Правда, среди них есть некто, обладающий тайным всеведением. Он отдает приказы, а один из его слуг бродит вместе со скритеками. Но все равно я не верю, что солдаты, выросшие на равнинах Лаборнока, способны сражаться в болотах. Ваши люди, чьей родиной являются Гиблые Топи, могут восстать и освободить часть нашей земли.
Первая печально покачала головой:
— Королевская дочь, не в наших обычаях сражаться с теми, кто пришел на нашу землю. Сами мы будем обороняться, но другим смерть не несем.
Кадия прикусила язык. Опять она поспешила, и Первая в Доме ясно дала ей это понять. И дело здесь не в обычаях, что, конечно, тоже само по себе очень важно, а в том, что вторжения, которое готовилось несколько десятков лет, не отразить. Старая женщина права. Сколько раз Кадию подводила ее нетерпеливая, пылкая натура, пора бы остепениться...
Она сжала в ладонях амулет.
— Та, кто владеет Нотом,— сказала принцесса,— вызвала меня. Долгие годы она была защитницей нашей земли. Возможно, она и даст ответ.
Первая в Доме одобрительно кивнула:
— Правильно, королевская дочь. Она — самая великая среди живущих, она обладает тайным знанием, она сильна и могущественна. Мы поможем тебе добраться в Нот.

 Глава 14

Узун заиграл на флейте знакомую мелодию «Прекрасен на закате наш прудик, полный роз» — старинную балладу о рыбаке, разлученном с родным домом, с теми, кого он любил. Харамис очень любила эту печальную, чуть однообразную, но такую трогательную песню, и когда последний серебряный звук флейты замер среди диких, укутанных снегом скал, принцесса сказала:
— Замечательно. Трудно удержаться от слез...
— Если желаешь, могу сыграть еще что-нибудь,— вежливо предложил Узун,— но, к сожалению, мои пальцы совсем замерзли, и хорошо уже не получится.
Музыкант поплотнее укутался в подбитую мехом накидку и протянул ноги в сырых ботинках поближе к огню. Тьма сгущалась, поднимался ветер, бил в лицо острыми колючими снежинками.
— Ничего, Узун. Если бы ты играл дольше, я бы не справилась с тоской. Рыбак жил надеждой на возвращение на родину, к семье, а мне куда идти? Родного дома нет, близкие люди погублены...
— А твои сестры, принцесса?
Харамис долго смотрела вдоль открытого каменистого склона — вдали, в сумерках, терялось русло Виспара, берегом которого они шли столько дней, забираясь все выше и выше в Охоганские горы. По другую руку в закатном свете еще золотился пик Ротоло, остроугольной головой своей он раздвинул легкие облачка, не спеша относимые ветром к западу, к Лаборноку.
— Я постоянно молю Триединого Бога сохранить жизнь Кадии и Анигели. Но ты же знаешь, как безрассудна Кадия. Что касается Анигели, я была бы очень удивлена, если бы узнала, что она погибла в бою.— Харамис уронила слезинку.— Бедные глупышки!..— после некоторой паузы добавила она.— Надеюсь, мы вскоре встретимся с ними — там, на небесах! — если эти семена будут и дальше увлекать нас в горы. Вокруг пустыня! Дров нет, ягод, съедобных корешков нет, речки, где можно было бы поймать рыбу, тоже. Кстати, ты заметил — у воды какой-то странный привкус. Ты не знаешь, в чем дело?
— Это вкус камней, принцесса,— ответил музыкант.— В любом случае, если бы вода была отравлена...
— Нас давным-давно не было бы на белом свете,— подхватила Харамис.— Все равно, не нравится мне это. И за тебя я беспокоюсь, у тебя всегда были слабые легкие, а тут такой холод.
— Я чувствую себя прекрасно! — возразил Узун.— Единственное, в чем я нуждаюсь, так это в капельке тепла и в сухой обуви.
— Но стоит нам продолжить путь, и сухая обувь тут же промокнет. Посмотри, тут повсюду снег. У меня кровь теплее, чем у тебя, Узун, так что мне легче. Ты же нис-сом, рожден в жарком климате. Я смотрю, у тебя все больше и больше вваливаются шеки, и цвет лица какой-то землистый. Тебе все труднее идти.
— Я стараюсь поспеть за тобой,— глухо ответил музыкант.
— Хорошо, я буду идти не так быстро, хотя, если станет холоднее, это вряд ли поможет. Надо что-то придумать.
Харамис вскочила, сняла меховые варежки, принялась стаскивать ботинки с Узуна.
— Давай, давай... На ногах они никогда не высохнут.
— Нет, нет! Это я должен служить тебе, принцесса! Что же это творится!
— Помолчи! — приказала Харамис.
Наконец ей удалось стянуть с музыканта обувь. Она нечаянно коснулась его когтистых лапок: они были совсем ледяные. Харамис натянула на них свои варежки, а кожаные ботинки пристроила так, чтобы огонь не касался их, и через несколько минут от них повалил пар. Потом она напоила музыканта горячим чаем.
Старый оддлинг с благодарностью посмотрел на нее.
— Так много лучше...— прошептал он.— Но ведь ты сама замерзнешь.
Харамис приложила палец к его губам, заставила примолкнуть.
— Послушай меня. Вот что я надумала: ты должен живым вернуться в Нот, а поэтому будешь сопровождать меня до тех пор, пока хватит сил. Потом ты вернешься, а я продолжу путь.
— Нет! И думать не хочу об этом!..— От негодования Узун выплюнул чай.
— Не торопись, послушай, что я скажу. Мы достигли той части хребта, где никто не живет, разве что загадочные Глаза Урагана, навлекающие на путников снежные бураны. Только эти таинственные существа способны здесь выжить. Еда у нас почти кончается, пополнить запас негде. Скоро исчезнут и карликовые деревца, так что мы останемся без топлива. Если мне уготовано такое испытание, как объявила Белая Дама, если таков мой жребий, то можно предположить, что Владыки воздуха ка-ким-то образом помогут мне. Или кто-нибудь другой вызволит меня из беды. Какой смысл Великой Волшебнице посылать меня на верную гибель? Но это касается только меня, а тебе надо будет вернуться. Дальше я должна идти одна — так сказала Белая Дама. Разве тебе не было указано, чтобы ты во всем мне повиновался?
Узун молча кивнул, утирая слезы со щек.
— Если ты повернешь назад немедленно, то через полдня сможешь добраться до снеговой линии, а еще через день выйдешь к Виспару. Там уже можно поймать гарсу, полакомиться ягодами. И ночи там теплые... Потом ты встретишь уйзгу, и они захватят тебя с собой, в Тревисту, где живут твои родичи.
— Но как же я оставлю тебя, принцесса? Да, я не только жалкий музыкантишка, но и никудышный путешественник... Но одна ты здесь совсем пропадешь.
— Не беспокойся за меня. Того, что хранится в моем заплечном мешке, мне достаточно. А воды здесь сколько угодно. Я очень легкая, и мне совсем нетрудно скакать по скалам. Семена отыщут мне уютное местечко для ночлега. А выше вообще все будет завалено снегом. Если я до той поры не отыщу то, что следует...— Она пожала плечами.— Может, какой-нибудь Глаз Урагана сжалится надо мной и перенесет в сказочную зеленую долину, где, как рассказывают, живут виспи. Там всегда лето, из-под камней бьют горячие источники, луга полны цветов, и никакой враг не в силах добраться до них...
Наступила тишина, потом Узун глухо произнес:
— По правде говоря, я надеялся, что семена и ведут нас в такую райскую обитель.
— Что ты знаешь о виспи?
— Они никогда не спускаются с гор. Торгуют драгоценными металлами и камнями — обмениваются с уйзгу, а те перепродают ниссомам. Наши купцы везут все на ярмарку в Тревисту или в Дайлекс. Там тоже проходят ярмарки. В обмен виспи берут домашних животных, особенно волумниалов, тогаров и панчаков, у которых очень густая шерсть. Виспи любят соль, всевозможные сладости и прежде всего хмельной мед — это основной товар уйзгу.
— На кого они похожи?
— Только не на ниссомов.
Харамис вздохнула:
— Пока мы доберемся до них, ты совсем замерзнешь.
Узун словно не услышал и продолжал:
— Уйзгу рассказывают, что они выше людей, но более худощавы. Они принадлежат к Народу, так как до рождения носят своих детей в чреве. Не так как эти омерзительные скритеки, которые мечут икру. Насчет Глаз
Урагана ничего сказать не могу. Когда-то, как рассказывают легенды, они спасли нашу землю от вторжения. Говорят, что владеют ими виспи, а те, в свою очередь, поклоняются Белой Даме.
Харамис заметила:
— Кое-кто из солдат гарнизонов горных крепостей сообщал, что виспи устраивают праздник в честь свежевыпавшего снега. Это просто необыкновенное зрелище, утверждали они.
— Вообще, по всему выходит, что виспи — древнейшие из Народа. Правда, точно никто не знает. Наши сказители рассказывают, что живут виспи в отрезанных от мира долинах на склонах Ротоло, Джидриса и Брома. Еще говорят, что в землях виспи есть множество пещер, забитых льдом, где при оттаивании горцы находят драгоценные камни, золотые и платиновые самородки. Обильные потоки бегут по склонам и питают влагой их пастбища. Кое-кто утверждает, что некоторые пещеры в древности были вырублены Исчезнувшими. Там виспи и находят — правда, очень редко — эти чудесные вещицы, которые потом сбывают уйзгу.
— Удивительно! — прошептала Харамис.— Мы так мало знаем, а наша земля полна тайн.— Она пошевелила уголья в костре железным набалдашником посоха, с которым отправилась в дорогу.
Несколько минут путника молчали, следя, как искры улетают в чистое, холодное небо, как ярко алеют головешки... Неожиданно принцесса спросила:
— Узун, ты умеешь гадать?
— Насчет ваших сестер?
— Нет, насчет виспи.
— Могу попытаться. Если они настоящий Народ, у них должны быть ауры. Как у всех местных племен.
Принцесса молча кивнула на кувшин с остывшим чаем, где на самом донышке оставалась темная пахучая жидкость. Узун вылил остаток в чашку и принялся быстро раскручивать ее. Темная жидкость пришла в движение, и скоро в центре образовалась маленькая впадина — подобие водоворота, в который начало затягивать чаинки. Узун замер, глаза у него словно остекленели, он уставился на поверхность бегущей по кругу жидкости, заглядывая в самое сердце водоворота. Вдруг морщины у него на лбу задвигались, брови изумленно поползли вверх.
Харамис терпеливо ждала. Нежнейший розовый покров, накинутый на пик Ротоло и на его меньших собратьев — последний привет уходящего солнца,— сменился жемчужно-серебристым одеянием. Небо еще посвечивало бирюзой и кадмием — весь день безоблачное, в вечерних сумерках оно родило несколько длинных слоистых облачков, наплывавших на хребет с юга. «Плохая примета»,— подумала Харамис, сердце заныло от предчувствия беды. Следом нагрянут снеговые тучи. А если метель? Она зябко передернула плечами. Смерти она не боялась, в последние дни после гибели родителей и особенно во время этого путешествия по безлюдной местности она разобралась в своей душе и нашла там удивительную стойкость, веру и покорность. Жизнь открылась ей как великий переход от радости к печали, от горя к веселью, от рождения к смерти, и единственное, что прочно и неотвязно крепило ее с этим миром,— страстное желание исполнить долг. Эта страсть теперь составляла исход и итог ее размышлений. Неведомая и добрая — очень добрая, верила она,— сила понуждала ее продолжать переход. В общем-то, это было радостное, волнующее ощущение, только очень хотелось ясности, ответов на все вопросы...
— Мовис,— неожиданно пробормотал Узун.
— Что? — Харамис схватила его за плечо.— Что ты там видишь?
— Мовис,— повторил он. Его золотистые глаза невероятно расширились, чуть-чуть выкатились из орбит и теперь подрагивали,— Так называется их столица. Она лежит выше нас и дальше к западу.
— Ты ее ясно видишь? — поинтересовалась Харамис.— Как далеко отсюда?
— Не могу сказать, знаю только, что в той стороне.— И музыкант неловко махнул рукой на закат.— Это еще что,— снова возбужденно заговорил он.— Я догадался, что виспи способны так укрыть свой город, что никакой следопыт не сможет его найти. Они спросили, кто мы, я назвал твое имя, и тогда они распахнули передо мной вид на Мовис и сообщили, что ждут тебя.
Сердце Харамис гулко застучало в груди. Она сунула руку под меховую накидку, в разрез туники, схватила священный амулет... Боже! Оно существует, это место! Они идут в верном направлении. Значит, умирающая волшебница находится в здравом рассудке. Неужели надежды сбудутся?
Она долго сидела молча, ждала, пока успокоится сердце, восстановится дыхание — с детства она не любила принимать решения в возбужденном состоянии: в этом, рассуждала она, есть что-то недостойное членов королевской семьи. Как бы то ни было, но они являются помазанниками Божьими, на них лежит огромная ответственность, а поэтому не пристало суетиться, лукавить, нарушать данное слово.
— Узун! — наконец сказала она.— Ты мне очень помог. Твое гадание дало надежду. Я верю тебе, Узун... Знаешь, иной раз меня охватывала жуть: что, если Белая Дама не более чем выжившая из ума больная ведьма, пославшая нас на верную смерть?
— До Мовиса не так близко,— ответил музыкант.— Еще много дней пути. Нелегкого пути...
— К этому я и клоню. Семена священного Цветка доведут меня. Теперь я ничего не боюсь и уверена, что виспи, живущие там, помогут мне в поисках Трехкрылого Диска.
— Мне показалось, что они очень добры,— подтвердил Узун. Он подтянул ноги к груди.— Теперь, может, все наладится.
Он зевнул и тут же, испугавшись, попросил у принцессы прощения.
Харамис рассмеялась:
— Ты прав. Я верю, что худшее позади. Вот почему приказываю тебе вернуться. Мне еще очень хочется послушать твои песни, мне слишком дорог мой маленький великий музыкант, чьи песни греют людям сердца. Я серьезно, Узун. Ты — великий музыкант, поэтому я должна о тебе позаботиться. Мне бы очень хотелось, чтобы ты написал балладу о нашем путешествии и спел ее, когда я стану королевой Рувенды.
— Хорошо,— Узун посмотрел на принцессу.— Я вернусь. Без меня ты сможешь шагать куда быстрее. Я оставляю тебя с надеждой в сердце. Надеюсь, Белая Дама не забыла распорядиться, чтобы виспи помогли тебе. Я отправлюсь на юг. Снова и снова буду пытаться разглядеть твой образ в магическом кристалле, которым — я глубоко в это верую — может быть что угодно: поверхность лужицы, чаинки в чашке, туманная дымка... Лишь бы одно сердце тянулось к другому.
— Конечно, ты очень постарайся,— горячо поддержала его Харамис. Она пощупала его ботинки и носки — они почти высохли.— Когда остановишься на ночлег,— наставительно продолжила принцесса,— сунь ботинки с носками в спальный мешок, так они быстрее высохнут. Ничего зазорного в этом нет,— уверила она старого музыканта.
Она помогла Узуну расстелить мешок, и тот свернулся в мешке, прижавшись спиной к скале. Ботинки засунул поглубже, носки положил под голову... Потом легла и Харамис.
Ночь явилась быстро, обшарила нагромождение камней, залила их чернотой, покрыла мглой дали, задернула угасающий полог неба, на котором сразу выступили звезды. Они засияли дружно, звучно, словно запели...
Или, может, запела душа Харамис? Девушка бросила взгляд на своего спутника — тот сладко посапывал, легкий парок вырывался из его широких, приплюснутых ноздрей. Харамис глубоко вздохнула, перевернулась на бок, подперла голову рукой. Рядом на земле что-то блеснуло. Принцесса насторожилась. Отражение одинокой звезды горело в маленькой лужице — вот еще один «магический кристалл»... Что, если попробовать?
Она сосредоточилась и подумала:
«Собственно, то, что сотворил Узун,— это магия или ментальное искусство, которым пользуются оддлинги для дальней мысленной связи. Что, если попытаться вызвать сестер... Вполне может быть, что их уже нет в живых, однако что-то подсказывает мне, что с ними все в порядке. Но даже если мне не удастся увидеть их через такую даль, это ни о чем не говорит. Вполне вероятно, что сама Би-на поставила вокруг нас барьер, чтобы Орогастус не смог найти нас и убить. Но может, мне, чья судьба прочно связана с их судьбами, этот барьер не помеха? А вдруг это повредит им?»
Она встала на колени и осторожно, чтобы не спугнуть робкий отблеск звезды, принялась взывать в пространство. Ночь замерла, притаились выступившие из мглистой черноты камни. Девушка представила образ Кадии и страстно, сконцентрировав мысли, бросила безмолвный клич:
«Кади... Кади... Ты жива? Позволь мне увидеть твое лицо...»
И вдруг на мгновенье мелькнула на поверхности лужицы улыбка. В нос ударил запах ароматного мыла, стали видны плавающие в ванне темные сестрины волосы... И вновь пахнуло сладчайшим благовонием...
Потом все исчезло.
Харамис села, прислонилась спиной к шершавой мшистой стене. Неужели это случилось? Она же ясно видела... Это была Кади, ее улыбка, ее волосы... Она купается в ванне? Как странно! Этого быть не может! Но она же видела... Нет, спать, спать, спать! А этот опыт мы запомним. 

 Глава 15

Принцесса Анигель проснулась от невозможности вздохнуть. Вся в холодном поту, она схватила свой амулет, и янтарная капелька с включенным внутрь цветком обожгла руку... Опять тот же сон! Засуха, стена огня, плач и скрежет зубов... Опять мольбы о спасении, бессилие и ужас, от которого заныло сердце. Чертов сон! Это просто глупо постоянно переживать один и тот же кошмар! Она же теперь знает, что означает это видение. Ей все подробно объяснили, она поняла и пообещала быть храброй, разве не так? Тогда почему этот сон преследует ее? Это нечестно!
Между тем суденышко уйзгу стремительно неслось вперед, вода торопливо плескала за бортом. Вот бы взглянуть на этих животных, которые тащат лодку. Или, может, это рыбы? Анигель вздохнула.
Суденышко заострено с обоих концов и могло плыть как вперед, так и назад. Длиной оно не превосходило лодки ниссомов и напоминало обычные плоскодонки, только было сделано не из ствола дерева коло, а связано из пучков тростника, стянутого так плотно, что внутрь не попадало ни капли воды. Кроме того, изнутри судно уйзгу было отделано какой-то необыкновенно твердой пленкой.
Все-таки риморики были, по-видимому, животными, так как время от времени на поверхности воды мелькали их покрытые мехом спины. У этих зверей ростом с человека были обтекаемые рыла, большие черные глаза и перепончатые лапы, снабженные ужасными когтями. Шкуры пегие, цвета бутылочного стекла. Высовывая голову из воды, риморики фыркали и издавали тонкий свист. Анигель решила подружиться с ними, но они зарычали и обнажили клыки. Эти существа были впряжены в суденышко посредством двойной сбруи, и двое уйзгу — их звали Лебб и Тиребб — управляли ими с помощью длинных кожаных поводьев. Останавливались каждые шесть часов, когда добирались до следующей деревни уйзгу, где меняли животных.
Вокруг расстилалась странная, блистающая земля — Золотые Топи. Третий день плыли в этом слепящем, удушающем мареве. Все вокруг, казалось, вымерло от нестерпимой жары — всего несколько раз в этом непуганом девственном краю по берегам проток промелькнули дикие животные. Но зато птиц здесь было в изобилии. Стаями проносились они над головами путешественников, причем у некоторых особей размах крыльев был более элса.
И рыбы!.. По утрам вода пенилась от бесчисленных плавников, круги нескончаемо плыли по мутной желтовато-серой реке. Анигель могла поклясться, что слышала чавканье пожиравших золотистый тростник крупных бочкообразных тварей.
Путешественники вышли в плавание перед рассветом, и сначала плоскодонка двигалась извилистым узким каналом, проложенным через совершенно непроходимые джунгли к северу от Тревисты. Это было искусственное сооружение, и петляло оно так, что очень скоро Анигель потеряла всякое представление о том, куда они плывут. На второй день видимое пространство вокруг расширилось, лес поредел, заросли камыша по закраинам мелководных застойных озер сменились какой-то неизвестной принцессе низкой и колючей травой. К середине дня вплыли в степь, ровную, высохшую от зноя, с редкими светлыми рощицами.
Время от времени они останавливались возле достаточно высоко приподнятых над водой маленьких островков. Богатство цветов и разнообразие плодов в этих райских уголках было невообразимое — уже издали острова угадывались радужными шапками на фоне выжженной степи. На этих островках обычно селились уйзгу. Деревни их были очень маленькие — всего несколько домов. Народ здесь жил очень робкий — местные жители даже Анигели пугались; дети прятались за женщинами, только любопытные глазенки посверкивали из-под тростниковых навесов. Уйзгу кормились рыбой, пили священный напиток, который назывался митон. Как он готовится, принцесса так и не узнала — Имму не стала ничего объяснять; более того, она запретила девушке даже пробовать его. В отличие от ниссомов, уйзгу не пользовались огнем. Жили они в тростниковых хижинах, на сваях, что защищало их от сезонных наводнений. Были уйзгу куда меньше своих ближайших родственников ниссомов, разгуливали почти голые, не считая коротких юбочек, сплетенных из травы, и многочисленных золотых украшений — цепочек, нагрудников, налокотников, браслетов, серег и колец в носах (правда, не у всех — как сообразила Анигель, подобные украшения считались высшей наградой). Золото местные жители выменивали у горцев виспи. Вокруг глаз у всех взрослых уйзгу были нарисованы три цветных круга, у мужчин на груди — те же самые знаки, но с точкой в центре. Тела их были покрыты короткой шерстью и смазаны каким-то маслом, издающим резкий мускусный запах. Анигель вначале не обратила на это внимания, но, когда ей были представлены владельцы лодки Лебб и Тиребб и пришлось обменяться с ними рукопожатиями, девушке с трудом удалось скрыть отвращение, вызванное прикосновением к их осклизлым мокрым ладоням. Теперь ей стало понятно, почему рувендиане называли уйзгу скользкими дьяволами! Кормчие и Имму с трудом понимали друг друга, но, в общем-то, им и не о чем было говорить. Уйзгу досконально знали маршрут, они обещали провидице как можно быстрее доставить в Нот принцессу и ее воспитательницу, и никаких вопросов у них не возникало.
Особенно поразили и восхитили Анигель местные ночи. После первого дня путешествия она долго не могла заснуть, и на ее глазах, с уходом света, вдруг начало разыгрываться удивительное и волнующее представление.
Прежде всего, с наступлением сумерек по воде и над стеной тростника пополз туман. Он густел на глазах, последние солнечные лучи, играя, неуловимо меняли его окраску. С погружением во тьму туман стал редеть, обращаться в дымку, подернувшую огромный опрокинутый купол неба, и в этой дымке проснувшиеся звезды казались вдвое крупнее и наряднее, чем обычно. Светились они ровно, томительно и странно, меняя цвет. Анигель затаила дыхание... Зрелище дополнялось не менее восхитительными звуками. Здесь не было тех завываний и рыков, которые до смерти пугали принцессу на Нижнем Мутаре, в Тревисте. Ничто не нарушало чарующего неумолкающего многоголосия ночи. Дробями, словно отбиваемыми на звонких барабанах, лопались в болотах пузыри, в их раскатистый перестук вплеталось шуршание лодки, бортами касающейся пучков травы и камыша. Первую партию в хоре вели ночные птицы и ветер, с легким посвистом разгонявший туман и шевеливший заросли. Если прибавить густой настой благоуханий вперемежку с запахом гнили, струйки пахучего мускуса, исходившие от Лебба и Тиреб-ба, крепкий болотный дух, то картина сущего обретала стройность и законченность.
Скоро Анигель от обилия впечатлений потянуло в дрему. Глаза слипались. Не спать, не спать, упорно твердила она себе.
Но долго ли могло продлиться сопротивление?
...И вот вновь перед глазами ее спальня, вид из окна на погибающую от нестерпимого зноя землю, надвигающаяся стена огня. Судорожно дернувшись, девушка проснулась, огляделась — вокруг все та же ночь, только ясные звезды, уменьшившись в размерах, поменялись местами, и на западе в золотистом сиянии нежились Три Луны.
Снова приказав себе не спать, Анигель туг же заснула, на этот раз безо всяких видений, задышала ровно, глубоко.
Проснулась она с рассветом, отдохнувшая, посвежевшая. Лодка стояла на якоре. Три маленьких разрисованных личика выглядывали из-за борта. Нелепые существа смотрели на принцессу со смешанным чувством восхищения и ужаса. Они были очень похожи на ниссомов, но их стоячие остренькие ушки с кисточками наверху были куда больше, да и зубы тоже. На щеках и дальше, за ушами, по всей голове — серебристый мех, вокруг любопытных глазок — цветные круги. Существа не могли скрыть изумления — неужели у «людей» такие большие самки? Тогда каковы же сами «люди»?
Принцесса вскрикнула от удивления, и мордочки тут же скрылись за бортом.
— Ох, простите! — спохватилась Анигель.— Не бойтесь, маленькие уйзгу. Я знаю, что кажусь вам огромным страшилищем, но я не причиню вам вреда.
Сначала из-за тростникового борта показались кисточки, потом сами ушки, лобик и, наконец, глазки. Следом над бортом выплыли два других личика. Ростом они, по-видимому, были не выше человеческого младенца. Детишки обменялись между собой репликами — видно, подели-лись соображениями насчет происхождения невиданного монстра, которого они застали спящим в лодке.
— Вот и хорошо,— согласилась с их скороговоркой принцесса, радуясь, что они не испугались ее голоса.
Потом она машинально сделала то, о чем спустя тысячи лет рассказывали в своих песнях многие поколения уйзгу — протянула в их сторону священный медальон с запечатанным в янтаре Черным Триллиумом.
Трое малышей радостно вскрикнули и обнажили в улыбках нижние клыки. Зубы у них, надо сказать, были впечатляющими. Затем они перепрыгнули через борт и бросились к гостье, собираясь тащить ее на берег прямо в спальном мешке.
Анигель рассмеялась:
— Нет, нет. Пожалуйста, подождите на берегу, пока я оденусь. Потом вы проводите меня в деревню. Наверное, Имму, Лебб и Тиребб уже там, договариваются насчет свежих римориков, а мне дали возможность поспать.
Она выбралась из мешка, надела платье, подаренное ей Фролоту. То розовое, в котором она бежала из дворца, совсем порвалось, и провидица снабдила ее туземным нарядом. Платье было ей коротковато, зато куда более удобно — с рукавами фонариками и легким капюшоном, защищающим от жгучего солнца. Сменили ей и дворцовые, совсем развалившиеся туфельки. Теперь у нее на ногах красовались сандалии на толстой коже с ремешками, обвязанными вокруг икр. Кроме того, ей подарили кожаный пояс со множеством вшитых карманчиков — и на лицевой стороне, и потайных,— куда она положила носовой платок, гребенку и всякие прочие вещи. На небольшом колечке к поясу был подвешен нож в ножнах.
Один из уйзгу неожиданно перескочил через борт и тут же выпрыгнул обратно. В руке у него был большой, пряно пахнущий белый цветок, лепестки его казались навощенными. Он протянул цветок Анигели, та от всего сердца поблагодарила и, укоротив стебель, приладила к своим волосам. Потом вся компания спустилась на берег и вереницей двинулась по узкой тропке.
Деревня располагалась совсем близко. В ней было всего пять домов, стоящих на сваях. Каждый имел два этажа — верхний, хорошо проветриваемый через многочисленные проемы в тростниковых стенах, и нижний, где располагались кухня и зал, куда собирались для бесед члены семейства.
Имму, Лебб и Тиребб завтракали из общего горшка. Старейшина приветствовал Анигель доброй улыбкой и короткой, но непонятной речью, и тоже пригласил присесть в общий круг. Ей предложили куски сырой рыбы, приготовленной в кислом соусе. Рыба была совершенно белая, кусочки походили на хлопья, а по вкусу она, как ни странно, напоминала отварную... Съела Анигель также несколько ломтиков дыни, горсть орехов, от предложенного напитка митон, следуя молчаливому предупреждению Имму, вежливо отказалась.
— Местные люди утверждают, что отсюда до Нота всего несколько часов пути,— объяснила Имму принцессе.— Затопленная часть Золотых Топей, где можно пользоваться римориками, скоро кончится. Дальше — сплошь сушь и мелководье. Нам придется на веслах идти к убежищу Белой Дамы. Уйзгу обычно не отваживаются без приглашения приближаться к развалинам Нота, но я объяснила им, кто ты и почему тебя ждет Великая Волшебница.
Старейшина заметно выделялся среди остальных восьми мужчин-уйзгу. На шее он носил массивный золотой воротник, на руках — браслеты. Коротенькая юбка была украшена поблескивающими рыбьими чешуйками. Вокруг глаз — белые круги. Когда Анигель поела, старейшина неожиданно наклонился к ней. Девушка страшно напряглась, стараясь не отшатнуться, когда уйзгу подцепил когтем ее медальон и показал его сородичам. При этом он что-то торжественно проговорил.
Его соплеменники робко вскрикнули — вероятно, трое детишек сообщили старшим о невиданном чуде: великанше, хранящей на груди священный цветок.
— Те уйзгу, которые живут в западной части болот, поддерживают тесный мысленный контакт со своими друзьями,— понизив голос, сказала Имму,— Старейшина сказал, что ты — не единственный лепесток магического Триллиума, направляющийся в Нот. Твоя сестра Кадия счастливо избежала многочисленных опасностей, подстерегавших ее, и вместе со своим проводником — должно быть, это Джеган — добралась до деревни ниссомов возле слияния Нотара и Верхнего Мутара.
— Замечательно! — воскликнула Анигель,— Мы можем подождать их в Ноте.
Имму пожала плечами:
— Это уж как решит Белая Дама.
Старейшина снова подал голос. Он указал на север и нахмурился, потом быстро залопотал, вытирая ладони о голову, что у всех оддлингов служило знаком крайнего неодобрения.
— Клянусь Цветком! — прошептала пораженная Имму.— Он сказал, что третий лепесток неделю назад вышел из Нота и направился на север в Охоганские горы. Он говорит, что этот человек, наверное, потерял разум — туда нельзя ходить. Виспи не дозволяют... Всякому, кто переступит снеговую линию, грозит смерть.
— Он, конечно, говорит о Харамис. Скажи ему, она бы никогда не отправилась в горы, если бы ее не послала Белая Дама. Но зачем?
— Помолчи,— предупредила Имму.— Больше ни слова!
Она обратилась к старейшине — видно, благодарила его за гостеприимство,— потом заговорила с Леббом и Тиреббом, сказав, что пора трогаться в путь.
Старейшина проводил гостей. У самой лодки он повел головой в сторону сбежавшихся сородичей, и миниатюрная женщина, семеня, подбежала к принцессе и протянула ей уложенную в сетку бутыль из тыквы.
— Это что, митон? — шепотом спросила девушка у Имму.
— Да, и на этот раз тебе нужно с благодарностью принять его. Это очень ценный дар — они редко преподносят его чужим. Людям же — никогда! Благодари Владык воздуха, что они не потребовали от тебя отведать его...
Анигель сделала книксен, про себя потешаясь над своим видом — кургузое платьице, грязные спутанные волосы,— и произнесла звучную ответную речь по всем правилам придворного этикета. Казалось, туземцы все поняли. Какая-то сморщенная старушка заспешила в лодку, когда гости уже расселись по местам. Она потрепала Анигель по плечу и, улыбаясь, указала на бутыль.
— Митон! Митон ка пору ти!..
Более молодые родственницы быстро вывели ее из лодки, и Лебб натянул вожжи. Лодка отплыла от причала, а старуха все не унималась:
— Митон ка пору ти...
— Что она говорит? — махая провожающим рукой, спросила Анигель.
— Она говорит, что митон дает силу и храбрость. Вот почему они называют его священным напитком.
— Разве? — заинтересовалась принцесса.— Весьма полезная штука. Как раз в этом я нуждаюсь больше всего.
Имму как бы не услышала ее замечания и сказала:
— У римориков и уйзгу давным-давно установился какой-то странный союз. Они как бы взаимно дополняют друг друга, и более того — с нежностью заботятся одни о других. Риморики храбры и сильны, а уйзгу тщедушны, зато умны. Их союз скрепляется с помощью митона, они его пьют вместе... В нем смешана кровь обоих народов.
Принцесса застыла, потом машинально схватилась за амулет.
— Не знаю,— продолжила Имму,— придает этот напиток мужество или нет. Мой народ не одобряет подобный обычай. Те из нас, кто попробовал -митон — и среди ниссомов есть водители римориков,— женятся только на подобных себе и держатся они отдельно. Определенно, здесь действует какое-то колдовство. Ты поступишь разумно, если передашь этот дар Белой Даме или, по крайней мере, посоветуешься с ней.
— Да-да, конечно,— залепетала пораженная девушка.
Она долго сидела молча, рассматривая тыквенную бутылку с таинственным напитком, потом следила за берегом, где далеко на горизонте, в дрожащем мареве, стали яснеть снежные вершины Охоганских гор.
Спустя час она неожиданно обернулась к Имму и улыбнулась:
— Только Владыкам воздуха известно, способен ли митон укрепить дух того, кто его отведает. Всякое может быть... Но, посидев с этой тыквой на коленях, я как-то перестала бояться встречи с Великой Волшебницей. Вот это удивительно...

 

Руины Нота, на первый взгляд более обширные, чем развалины Тревисты, производили куда менее сильное впечатление. Лодка уйзгу проплыла узким каналом, по берегам которого высились полуразрушенные здания, и оказалась в мелкой широкой лагуне, сплошь покрытой источающими крепкий аромат гигантскими желтыми лилиями. Здесь путешественники причалили к прекрасно сохранившемуся небольшому причалу. Склон, сбегавший к воде, порос коротко подстриженной травой, вдоль лестницы с широкими ступенями были разбиты клумбы, где были высажены хорошо ухоженные цветы. По обе стороны от лестницы буйствовали джунгли. Длинношеие домашние тогары паслись на лужках. На вершине холма, куда выводили ступени, стоял нарядный беленый домик. Ничего подобного Анигель ранее не видела. Крыша была похожа на огромную копну сена, из-под нее выглядывали снежной белизны стены и подпирающие крышу столбы темного дерева. Из кирпичной трубы струился легкий дымок. Окна были ромбовидные, на подоконниках — ящики с цветами, по бокам — ставни. Дверь состояла из двух половинок — верхней и нижней, которая была закрыта. У порога — плетеная скамейка, на которой спал маленький домашний зверек, полосатый и пушистый; тут же стояла корзина с пряжей, а рядом — прялка. Все вокруг дышало покоем... Анигели так понравилось это местечко, что ее настороженность растаяла.
Имму между тем принялась расспрашивать Лебба и Тиребба, но те, указав на домик, торопливо сгрузили вещи пассажирок, наскоро откланялись и свистом приказали риморикам отплывать.
— Ну и ну! — изумилась Имму и спросила принцессу: — Что ты думаешь по этому поводу?
Но уйзгу теперь не интересовали Анигель. Она заторопила наставницу:
— Шагай быстрее! Ты не поверишь, но я не чувствую никакого страха.
— Опять шагай! — заворчала Имму, но послушно засеменила за принцессой, торопливо перебирая короткими ногами.
Поднявшись по лестнице, женщины скоро вступили в небольшой ухоженный садик. Рядом с плитами, которыми были выложены ступени, росли невысокие деревца, усыпанные круглыми оранжевыми плодами. Посажены они были по окружности, в центре которой возвышалось невиданное растение. Взглянув на него, Анигель обмерла от изумления.
Это был Черный Триллиум высотой около двух элсов. Огромные, с ладонь, цветы украшали стебель.
Имму тут же рухнула на колени и разрыдалась:
— Боже, неужели мы добрались до цели? Владыки воздуха, хвала вам!
Принцесса последовала ее примеру и грациозно опустилась на колени. И тут случилось чудо. Впереди, рядом с Черным Триллиумом, возникла туманная фигура.
— Госпожа? — спросила Имму. Голос ее дрожал.
Фигура медленно повернулась, лучи заходящего солнца осветили лицо — все в морщинах, измученное, скорбное, и только голубые глаза сияли. Женщина была в свободном платье из беленой холстины и серебристой вуали, наброшенной на прямые, совершенно седые волосы. Одна рука ее была протянута вперед — сухая, с проступающими жилами, чуть подрагивающая. На безымянном пальце — платиновое, с филигранью, кольцо, в большом янтарном кабошоне был запечатан Черный Триллиум.
— Я — Великая Волшебница Бина,— сказала старая женщина.— Добро пожаловать!
Анигель тут же вскочила на ноги, Имму же даже шевельнуться не могла. Грудь принцессы что-то обожгло, и она вытащила свой амулет: он пульсировал — свет то усиливался, то ослабевал в такт с биением ее сердца.
Старая женщина улыбнулась и жестом поманила Анигель за собой. Шла она медленно, с трудом переставляла ноги, опираясь на палочку из серебристого металла. Анигель покорно двинулась вслед за ней. «Кому могло прийти в голову, что Белая Дама внушает страх»,— промелькнуло в голове у девушки.
— Ты, должно быть, очень удивилась? — засмеявшись, спросила Бина.— Правильно, меня не надо бояться, милое дитя. Я твоя крестная, ты вполне можешь доверять мне.
— Я доверяю! — горячо воскликнула Анигель.
Великая Волшебница задержалась у священного растения.
— Это последний живой цветок на нашей земле. Как ни странно, но и он гибнет... Как и я.
Анигель вскрикнула, но старая женщина приложила палец к ее губам:
— Здесь, если позволит Господь наш, вырастет другой цветок. Ты догадываешься, почему я упоминаю об этом?
— Да,— кивнула девушка,— но я так слаба и боюсь, что не смогу одолеть такую ношу, а тогда ваш план...
— Успокойся,— поморщилась Бина.— Такие рассуждения действительно не доведут до добра. Смотри смелее, добавь капельку любви, твой дух должен быть ясен и безмятежен, тогда ты сможешь ступить на путь добра, а значит, побороться за правду. Взгляни, как сдержанны и бесстрастны эти цветы, питающиеся тем, что уловят их листья, что добудут корни. Взгляни, как они покорно и радостно следуют за солнцем. Потом они дадут семена, их посеет ветер, а это растение умрет. Так же безмятежно, невозмутимо...
Анигель, зажмурившись, покачала головой:
— Простите, госпожа... Я немного туповата... Значит, мой удел — погибнуть за родину?
— Не знаю,— ответила волшебница.— Знаю только, что тебе пред стрит совершить нечто очень важное, и тогда ты познаешь самое себя. Тебе тоже будет знамение — талисман укажет, когда начнется решающее сражение за Рувенду и за твою собственную душу. Впрочем, борьба началась... Твоя сестра Харамис уже в пути. Твоя сестра Кадия скоро прибудет сюда. Каждому лепестку будет назначено испытание по мере сил его, и когда минет срок — лепестки встретятся, сольются в едином животворящем Триллиуме. Что грядет далее, мне неведомо.
Анигель побледнела, но стояла твердо, силу ей давал амулет, зажатый в руке.
— Этот дар, что был вручен мне при рождении,— он поведет меня?
— Случится и это.— Бина сорвала широкий лист Триллиума и показала принцессе.— Взгляни, этот лист служит как бы условной картой Рувенды. Здесь, на кончике, Нот, вот эта извивающаяся золотистая жилка — водный путь, по которому тебе придется пройти, чтобы овладеть своим магическим талисманом. Сначала по Нотару, потом по Верхнему Мутару, затем по Нижнему...
Анигель жадно разглядывала листок священного цветка.
— Но этот водный путь бежит дальше и переходит в черенок. Ой, вот петля, где Мутар огибает Цитадель, а вот и озеро Вум — из него вытекает Великий Мутар, который течет по землям вайвило и диких глисмаков.— Она удивленно посмотрела на волшебницу.— Я должна попасть туда? В Тассалейский лес?
— Выходит, так,— кивнула Белая Дама.— Я сама не знала, что расскажет нам лист.— Она покачала головой.— Какой долгий путь! Моя маленькая, самая любимая... Что поделать!.. Хорошо, что тебе хотя бы придется спускаться вниз по течению.
— И что же я там должна совершить?..
— Тебе откроется.— Лицо старой женщины подернулось гримасой боли.
Имму, которая успела встать с колен, оказалась совсем рядом. Заметив, что Белой Даме не по себе, она бросилась вперед, схватила ее под руку. Анигель поспешила с другой стороны. Они помогли волшебнице добраться до домика, усадили в огромное мягкое кресло. Имму принесла воду в чашке.
— Не стоит так беспокоиться, мои дорогие,— сказала старая женщина.— Я пока не умираю. Моя работа еще не выполнена до конца. Просто я очень, очень устала.
Поколебавшись, Анигель решительно отстегнула от пояса сухую тыкву с митоном:
— Вот это подарили мне уйзгу. Они утверждали, что митон придает силу и смелость.
— Это твой подарок. Береги его пуще глаза, но используй, только когда положение станет безвыходным.
— А как это определить?
Бина ничего не ответила. Она закрыла глаза, задышала громче, ровнее. Анигель растерянно глянула на нее, потом на Имму, потом вновь на волшебницу и наконец решилась.
— Может, вы подскажете, где мне искать мой талисман? — робея, спросила она.
— A-а... В конце черенка.— Голос Великой Волшебницы был едва слышен.
— Но вы не сказали, что это такое...
Бина безмолвно глянула на нее.
— Ну пожалуйста!..— Анигель заплакала.— Скажите, что я должна искать?
— Не что, а кого,— едва слышно откликнулась Белая Дама.
— Кого же?
— Трехглавое Чудовище,— прошептала Бина и погрузилась в сон.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 16