Глава 9
Жгите их всех!
Двадцать третьего ноября сорок второго года завершилось окружение под Сталинградом 6-й армии Паулюса. В котле оказались двадцать немецких и две румынских дивизии, некоторые итальянские части. Общая численность окруженного противника составляла 330 тысяч солдат и офицеров.
В тот период советские газеты с упоением описывали, какой силы удар понесли немцы, которые в скором времени будут окончательно разгромлены. До 30 ноября советские войска продолжали наступление, которое давалось с большими потерями – немцы сражались упорно, отклоняя предложения о капитуляции.
Вера в Гитлера, в его военный гений была сильна. Да и группировка под Сталинградом обладала сильным вооружением: более трехсот танков, четыре тысячи орудий и минометов, свыше ста самолетов.
В течение длительного периода (особенно в советское время) уничтожение армии Паулюса изображалось как победный марш советских дивизий и полков. Однако это не соответствовало действительности. Уже к 30 ноября немецкое командование уплотнило свои боевые порядки и стало наносить контрудары, умело маневрируя резервами внутри кольца окружения.
Да и сами окруженные в Сталинградском котле немецкие войска были уверены, что их не оставят без помощи, а русское кольцо окружения рассыплется под мощными ударами извне как карточный домик. Это было опасное для немецких военачальников заблуждение, которое привело к роковым последствиям.
И все же основания для веры в успешный исход Сталинградского сражения у немцев имелись. 12 декабря 57-й германский танковый корпус нанес мощный удар по боевым порядкам 51-й армии. Оборона была прорвана, и немцы устремились на северо-восток, к Сталинграду, вдоль железнодорожной линии Тихорецкая – Сталинград.
Это была сильная, хорошо подготовленная группировка под командованием энергичного и опытного генерала Генриха Гота. Он выбрал для прорыва не самый короткий путь. Но, изучив обстановку, генерал Гот пришел к выводу, что этот удар имеет все шансы достигнуть цели.
В тот период кольцо окружения вокруг Сталинграда еще не было достаточно плотным. Город окружали полки и дивизии, ослабленные в боях, не хватало танков и артиллерии. Очевидцы тех событий вспоминали, что окружение на некоторых участках не было сплошным и состояло из пехотных частей и легкого вооружения.
В то же время группировка Гота насчитывала 250 танков и штурмовых орудий, авиационные соединения, артиллерию (в том числе тяжелую), механизированные части.
В составе группировки имелось около сотни новых танков «Т-3» и «Т-4» с удлиненными орудиями и усиленной броней. Это была качественно новая техника, а танки «Т-4» превосходили по ряду показателей советские «тридцатьчетверки».
На руку генералу Готу играла и степная равнинная местность. Снегу к середине декабря выпало немного, и техника могла двигаться довольно быстро. Красная Армия не располагала здесь значительными силами, и Гот рассчитывал с ходу пробить кольцо окружения.
Однако, понимая серьезность обстановки, советское командование бросило на этот участок все, что можно было собрать. Даже кавалерийские части, применение которых в степи против танков казалось несерьезным.
Прямо с ходу выгружали из эшелонов артиллерийские батареи и перекрывали путь немецкой группировке, не успев порой толком вырыть окопы для пушек.
Группировка Гота в упорных встречных боях понесла большие потери и была вынуждена отступить, не дойдя сорока километров до Сталинграда. Попытка деблокировать армию Паулюса провалилась. Хотя следует признать, что эти декабрьские дни были крайне опасным периодом в ходе Сталинградской битвы.
Трудно представить, что произошло бы, если бы группировка Гота сумела преодолеть эти 40 километров и соединиться с армией Паулюса.
В эти напряженные дни командир отряда «Застава» Иван Журавлев получил срочную шифровку. В ней было приказано принять все меры к уничтожению железнодорожного моста через Десну возле станции Витемля, который обычно именовался Витемский мост.
В шифровке указывалось: «Вывод из строя данного объекта существенно затруднит переброску вражеских частей на юго-восток к Сталинграду, где разворачивается масштабное наступление наших войск. Считайте, что это главная задача для отряда на сегодняшний день. Подготовьте место, куда будет сброшена дополнительная взрывчатка, а также другие грузы. Ожидаем выполнения задания в двухнедельный срок».
– Решительные ребята, – повертел листок Федор Кондратьев. – Дай бог, чтобы через неделю взрывчатку перебросили.
Штаб отряда обсуждал планы подрыва моста более двух часов. Атаковать и уничтожить охрану не получится. Артиллерии и пулеметов у немцев хватит, чтобы отбить нападение целого батальона.
А на что мог рассчитать Журавлев? Отряд с учетом пополнения насчитывал около шестидесяти человек. Из них активных штыков немногим более сорока – не потащишь же в бой санчасть и хозвзвод?
Лейтенант Зиняков был готов выставить пятьдесят партизан. В его отряде имелись опытные саперы. «Сталинцы» провели несколько удачных операций, их отряд активно пополняется, но не хватает оружия, боеприпасов.
Но даже имелось бы в достатке пулеметов и другого стрелкового оружия, проблему они не решат.
Перебирались планы, которые явно граничили с авантюрой. Захватить мотовоз или локомотив, переодеть в немецкую форму десяток бойцов и ударить набитой взрывчаткой платформой на скорости по мосту.
– Не получится, – качал головой Авдеев. – Успеют перекрыть дорогу метров за сто или двести. Там тройной барьер. Погибнут ребята без всякого толка.
– Было бы лето, – сказал Будько, – можно было бы запустить плот со взрывчаткой.
– Подождем лета, Яков Павлович, – насмешливо отозвался Журавлев, – и ударим. Так, что ли?
– Река хоть и замерзла, но этот вариант со счетов сбрасывать не будем, – поддержал старшину Авдеев. – Надо проработать все планы и снова обсудить варианты.
– Под Самарой мост длиной больше двух километров, – сказал старший лейтенант Кондратьев. – Фрицы уже больше года его пытаются взорвать. Так ничего и не получилось.
– Ладно, хватит из пустого в порожнее переливать, – сменил тему капитан Журавлев. – Другие операции тоже никто не отменял. Что там у нас с Вязниками?
Лейтенант Авдеев встал и доложил, что к нападению на волостной полицейский участок группа готова. Лейтенант Зиняков выделяет для совместной операции двадцать партизан. Кроме того, откроет в нескольких местах стрельбу, чтобы отвлечь часть полицаев.
Главной целью этого нападения было освободить заложников и нескольких подпольщиков, которых собирались в ближайшие дни переправить в районную тюрьму. Бывший начальник волостной полиции Трегуб находился под охраной в отряде. Главного районного полицая Тимофея Шамрая торжественно похоронили и наградили посмертно орденом за верное служение рейху.
Очередной удар должен был продемонстрировать, что даже за стенами своих укрепленных гарнизонов полицаи не могут ощущать себя в безопасности.
Напутствуя группу, Журавлев коротко пожелал удачи и напомнил:
– Постарайтесь любой ценой спасти заключенных.
Кроме полицейского участка, в селе Вязники размещался небольшой немецкий гарнизон. Два десятка солдат, в основном выписанных из госпиталей, во главе с лейтенантом.
Они занимали кирпичный дом, огороженный колючей проволокой, и были хорошо вооружены. В гарнизоне имелся вездеход «БМВ», два пулемета, 80-миллиметровый миномет и достаточное количество боеприпасов. Пост представлял наибольшую опасность.
Если волостным полицейским участком командовал присланный из района и толком не вникший в обстановку новый начальник, то немецкий лейтенант, участник прошлой мировой войны, порядок в своем подразделении держал крепко.
Чего нельзя было сказать о волостной полиции после исчезновения Трегуба и потери в бою сразу шести-семи человек. Полицаи все чаще запивали, а новому начальнику, чтобы не привязывался, подсунули молодую податливую вдову.
Авдеев и Зиняков хорошо знали обстановку в Вязниках. Им было известно, что после окружения 6-й армии Паулюса под Сталинградом среди полицаев пошли тревожные разговоры. Паулюс окружен, советские танки прорываются вперед, и неизвестно, чем кончится это мощное наступление.
Но большинство полицаев отчетливо осознавали, что пути назад у них нет. Костяк из двух десятков наиболее решительных и жестких полицаев подчинил себе остальную часть гарнизона, заставил дежурить по ночам крестьян-оборонцев и был готов дать отпор.
Удар по волостному полицейскому участку и немецкому гарнизону был нанесен на рассвете. Удивительно, но первыми почуяли для себя опасность дворовые собаки. Разношерстные дворняжки и несколько охотничьих псов, поднимающих лай, когда приближаются чужие, почуяв опасность, забились в конуры и молчали.
Эта необычная тишина заставила проснуться нового начальника полиции Михаила Саяпина. Он вышел на крыльцо, держа наготове автомат.
Бывший техник-интендант (звание, равное лейтенантскому) служил немцам с осени сорок первого года, когда понял, что не переживет в концлагере первую военную зиму.
Он старался сильно не выпячиваться. Несмотря на свое командирское звание, долгое время числился рядовым полицаем. Ожидал, в какую сторону повернется обстановка. Летом сорок второго года, когда немцы наступали на всех фронтах и вышли к Дону, тридцатилетний интендант принял предложение Шамрая возглавить хозчасть районной полиции.
Благодаря изворотливости Саяпин, как мог, уклонялся от карательных операций. Однако Шамрай, видевший любого насквозь, однажды отвел техника-интенданта в подвал и приказал лично расстрелять двоих заложников.
– Сегодня, считай, твое крещение! Не тяни кота за хвост, начинай.
У Михаила Саяпина был отнюдь не слабый характер. Он не боялся крови, но этот расстрел уже не оставлял ему ни одного шанса выкрутиться в случае победы Красной Армии.
Он и здесь попытался схитрить. Рука с «наганом» тряслась. Пули крошили кирпичную стену подвала, а два обреченных человека съежились и кричали от страха. Может, Шамрай сделает это сам?
– Хитришь, сучонок! – встряхнул его за шиворот Удав. – Что, патроны кончились? Добивай их ногами. Сапоги у тебя крепкие. Живее!
Саяпин сделал все, как было приказано, хотя добить заложников не смог: они продолжали шевелиться и стонать. Тогда Шамрай сунул интенданту свой пистолет:
– Попробуй промахнись!
Интендант Саяпин не промахнулся. Слишком велик был страх перед громадным безжалостным человеком, который мог просто сломать ему шею за неподчинение.
После исчезновения Трегуба Саяпина назначили руководить волостной полицией.
– Место хлебное, – усмехался Шамрай. – Только не вздумай больше меня воровать.
И вот морозная ночь, замолкнувшие собаки и скрип снега под ногами партизан или энкавэдэшников. Саяпин лихорадочно натянул валенки, полушубок, подхватил подсумок с запасными магазинами и гранатами.
– Миша, что случилось? – заглядывала в обледеневшее окно подруга.
– Беги к сестре и укройся пока у нее. На улицу не высовывайтесь.
– Это партизаны?
– Не переживай. У нас достаточно сил, чтобы отбиться.
Он проводил женщину и выглянул из-за палисадника. Вдоль улицы мчались в сторону участка две пароконные повозки. За ними спешили партизаны из отряда «Сталинцы». Саяпин выпустил красную ракет – сигнал тревоги.
Где-то уже хлопали выстрелы. К дому начальника волостной полиции бежали трое-четверо его подчиненных. Бой начался прямо напротив ворот. У полицаев имелся ручной пулемет, к ним присоединились несколько оборонцев.
Один из партизан упал и, оставляя темный след на снегу, пополз к забору. Саяпин бил короткими быстрыми очередями, затем выпустил еще одну ракету. Возле полицейского участка шла интенсивная стрельба, взрывались гранаты.
Партизаны, наступавшие вдоль улицы, прорывались именно туда. Молодой полицай, сосед Саяпина, азартно опустошал обойму за обоймой. Опыта у него недоставало. Он не догадался сменить позицию и угодил под пулю. Видимо, ему перебило ногу выше колена. Он крутился на одном месте и просил о помощи.
Улица простреливалась насквозь, и приближаться к раненому никто не рисковал. Партизаны действовали более активно. Парень в шапке с красной лентой, обежав один из домов через двор, оказался в нескольких шагах от пулеметчика.
Тот стрелял в другую сторону и не успел вовремя разглядеть опасность. Винтовочный выстрел в упор шатнул грузного пулеметчика, но у него хватило сил развернуться и выпустить очередь в парня.
Они лежали рядом. Партизан лет двадцати в армейском бушлате и полицай-пулеметчик в черной форменной шинели. Оба пытались подняться, но тяжелые раны мешали сделать это.
– Андрюху убили! – ахнул кто-то.
Другой партизан подскочил к полицаю-пулеметчику и несколько раз ударил его трофейным штык-ножом. Затем заглянул в пожелтевшее лицо Андрюхи, который уже не дышал.
– Возьми у полицая пулемет, – подсказали ему. – Умеешь пользоваться?
– Не дурней тебя! – меняя диск, огрызнулся парень. – Я теперь из «дегтярева» в капусту крошить их буду.
Дал одну, другую пристрелочную очередь, повесил на плечо сумку с запасными дисками. Стрельба с обеих сторон усиливалась. Обозленные гибелью своих товарищей, партизаны из отряда «Сталинцы» бежали в атаку дружно, не обращая внимания на пули. Видя, что полицаи отступают, кричали:
– Далеко не убежите! Всем крышка будет!
– «Бобики» вонючие!
Напор обозленных бойцов, которые не собирались никого щадить, заставил полицаев пятиться. Некоторые побежали.
Активно оборонялись лишь начальник волостной полиции Саяпин и двое-трое его подчиненных. Они понимали, что если побегут, их прикончат на светлой от снега улице. Бывший интендант нашарил в сумке магазин к автомату, он был последний.
Парень из отряда самообороны отшвырнул винтовку и закричал:
– Сдаюсь, не убивайте… я не полицай!
Пуля угодила ему в живот. Оборонец, зажимая рану ладонями, пятился, боясь повернуться к партизанам спиной.
– Я свой, из Вязников… брат в Красной Армии…
– А ты у полицаев, – догнал его боец и ударил в лицо прикладом.
Не владея собой, он молотил упавшего оборонца кованым затыльником приклада, забыв, что они жили на одной улице и когда-то ходили в одну школу.
Саяпин понял: если промедлит, то спастись уже не успеет. Выпустил длинными очередями в бегущих партизан последний магазин и, пригнувшись, кинулся к участку.
– Михаил, помоги! – звал его помощник, раненный в ноги.
Бывший интендант на секунду оглянулся. Помощник ворочался в слипшемся окровавленном снегу и пытался отползти в сторону, ближе к забору. У Саяпина был зажат в руке пистолет – слабая защита против догонявших его партизан.
Он ускорил бег, а один из партизан, остановившись, глянул на сжавшегося в клубок полицая:
– Не сдох еще, гад? – и выстрелил ему в голову.
Бой в селе Вязники сосредоточился в двух основных точках. Лейтенант Авдеев возглавил группу, штурмующую полицейский участок.
Командир отряда «Сталинцы» Андрей Зиняков и два десятка партизан окружили немецкий опорный пункт, но уничтожить его с ходу, как планировали, не удалось.
Трое разведчиков перекусили колючую проволоку с тыльной стороны и проскользнули внутрь. Часовой, показавшийся из-за гаража, получил удар ножом. Кажется, все начиналось как надо, но немецкий лейтенант, ветеран давней войны, обеспечил двойную безопасность своего объекта.
Осторожно шагавший впереди разведчик задел металлическую проволоку, на которой крепилась сигнальная мина – тротил, впрессованный в картонный футляр. Убить человека она не могла из-за отсутствия осколков, но оглушительный взрыв и яркая вспышка давали сигнал тревоги.
Разведчика лишь оглушило. Двое других тоже не получили каких-либо серьезных повреждений, но это уже не имело значения. Хорошо натренированный опытным ветераном взвод за считаные минуты был готов к бою и занял места по боевому расписанию.
Опередить их партизаны не сумели. Прожекторы осветили подходы, а дежурный пулеметчик уже вел огонь из станкового «машингевера» «МГ-34», посылающего пятнадцать пуль в секунду. Его помощник быстро и умело вывинчивал колпачки из гранат-«колотушек» «М-24» и одну за другой бросал их, перекрывая путь наступающим.
Трое разведчиков все же успели что-то предпринять. Противотанковая граната угодила в окно, забранное решеткой, и вышибла часть прутьев. Под прикрытием дыма и облака кирпичного крошева разведчики выломали остатки решеток и попытались ворваться внутрь здания.
Двоим разведчикам это удалось. Но в узком коридоре они наткнулись на бежавших навстречу солдат гарнизона. Обе стороны открыли огонь в упор. Через считаные секунды двое разведчиков были убиты, но понесли потери и немцы.
В узком пространстве ворочались, истекали кровью не менее пяти-шести человек. Молодой солдат застыл в проходе, не зная, что делать.
– Убрать тела и проверить, есть ли еще русские в здании, – дал команду лейтенант. – Всем по местам!
Партизаны во главе с Андреем Зиняковым сумели взорвать ворота, но продвинуться внутрь двора не смогли. Заработал второй пулемет, из окон вели беглый огонь. Несколько партизан, вбежавших во двор, падали один за другим.
Нападение было отбито. Лейтенант Зиняков с болью смотрел на тела своих товарищей, которых продолжали добивать уже мертвых. Треть его группы вышла из строя, люди прятались от пуль, отвечая редкими выстрелами наугад.
Открыл огонь миномет. Ствол, установленный на максимальный угол наводки, посылал мины высоко вверх. Они долго набирали высоту, затем со свистом летели вниз. Точности при такой стрельбе было добиться трудно, но осколочные мины весом три с половиной килограмма летели одна за другой.
Все пространство перед гарнизонной казармой клубилось дымом многочисленных разрывов, взлетали куски льда. Осколки проносились в метре от земли, доставая тех, кто пытался отползти.
– Отходим! – дал команду лейтенант Зиняков.
Партизаны ныряли в заполненную снегом канаву, прятались во дворах прилегающей улицы. Несмотря на потери и сплошной грохот взрывов, некоторые продолжали вести огонь, ловя в прицел вспышки в окнах казармы.
Уцелевший разведчик понял, что атака отбита. Он выбирался через рваное отверстие в проволочной ограде. Зацепился маскхалатом за металлическую колючку и, раздирая ватные брюки, все же выскочил на улицу.
Из окна второго этажа на него обратил внимание молодой солдат. Стрелять было несподручно, требовалось высунуться по грудь из окна. Восемнадцатилетний доброволец из «гитлерюгенда» решил не рисковать и торопливо отвинчивал колпачок гранаты.
– Эй, швайн хунде (свинская собака), лови подарок!
Замысловатое ругательство и не слишком умелое обращение с гранатой заняли не меньше двух минут. Разведчик из числа бойцов-окруженцев действовал расторопнее.
Пуля, выпущенная из карабина, смяла и сорвала с головы солдата каску, оглушила его. В последние секунды своей недолгой жизни он видел лежавшую рядом гранату и слабо шипящий запал.
Затем все погасили вспышка и оглушительный грохот. Вбежавший в комнату другой солдат остановился на пороге. Его товарищ лежал с вывернутой окровавленной головой. Кислый запах взрывчатки, следы осколков на стене натолкнули его на мысль, что партизаны тоже подтащили минометы.
Выглянув из окна, он увидел бегущего партизана. Выпустил вслед одну, вторую очередь, но промахнулся. Русский в разорванном маскхалате обернулся и погрозил немцу кулаком. В казарме продолжалась суматошная стрельба. Громко кричал раненый, которому накладывали шину на перебитое плечо.
Партизаны из отряда «Сталинцы» не пытались больше атаковать. Но они пришли в себя, заняли удобные позиции и открыли прицельный огонь из винтовок. В большинстве это были красноармейцы, попавшие в сорок первом году в окружение.
Они имели опыт довоенной службы, летних боев и прорыва из окружения. Нечастые размеренные выстрелы находили свою цель. Пулеметчик, менявший раскаленный ствол своего «МГ-34», дернулся и сполз на пол. Пуля угодила ему в лицо.
Его помощник, не зная, что делать, смотрел на выбитый динамическим ударом глаз, повисший на щеке. Из раны толчками выбивало густой струей кровь.
Унтер-офицер быстро вставил запасной ствол и толкнул молодого солдата:
– Не спи! Придерживай ленту.
Из дома напротив короткими вспышками бил ручной пулемет. Пуля догнала солдата, подносившего патроны. Лейтенант показал унтеру цель:
– Прикончи русского с его «дегтяревым».
Но в другом месте партизан, подобравшийся ближе, швырнул две бутылки с самодельной горючей смесью. Одна разбилась о толстые плахи крыльца. Сухое дерево вспыхнуло сразу, а густой маслянистый дым мешал обзору.
– Вода? Есть вода? – кричал кто-то.
Вслед за бутылкой о крыльцо ударила граната, раскидывая горящие обломки.
– Они нас сожгут… Стреляйте!
Расторопный солдат, выплеснув ведро воды, принял другое. Очередь выбила посудину из рук и заставила солдата отшатнуться.
Другой солдат, укрываясь за кирпичным простенком, посылал ровные прицельные очереди. Патронов было достаточно, и он надеялся только на себя. Он был метким стрелком и заставил замолчать пулеметчика. Но вряд ли это могло что-то изменить.
В двух сотнях метров, где находился полицейский участок, что-то горело и тоже непрерывно хлопали выстрелы. Кажется, помощи оттуда ждать не приходилось.
Если немецкий гарнизон сумел, хоть и с потерями, отбить внезапное нападение, то обстановка в волостном полицейском участке складывалась куда хуже.
Его атаковали бойцы отряда «Застава» во главе со старшим лейтенантом Кондратьевым и особистом Авдеевым.
Саперы сумели сразу вывести из строя главный укрепленный узел, дзот со станковым пулеметом. Массивное укрытие из шпал имело две амбразуры, а толстые стены защищали от пуль. Саперы не пожалели тротила, подтащив его под основание.
Взрыв развалил стену из шпал, раскидав часть из них. Просмоленные обломки горели густым чадным пламенем. Трещали в огне патроны, сдетонировало несколько гранат, остро пахло жженой человеческой плотью.
Наблюдательная вышка, сооруженная еще по инициативе Трегуба, перекосилась. Там планировалось разместить в случае нападения расчет «дегтярева». Однако она себя не оправдала, хотя с нее открывался хороший обзор.
Взрывы гранат опасно накренили сооружение, а пулеметные очереди прошили сосновые доски, за которыми прятался «дегтярев». Новый начальник волостной полиции, пробившись к участку, направил на верхнюю площадку запасного пулеметчика.
Тот долго топтался, видимо, предчувствуя свою судьбу, но все же полез наверх. Его снял снайпер Василь Грицевич. Тело, обламывая тонкие перекладины, свалилось вниз. Все поняли, что вышкой и оставшимся наверху пулеметом уже не воспользоваться.
Кирпичное здание с полуподвалом, где находились арестованные, было сплошь исклевано пулями. Массивные ставни, обитые тонким листовым железом, оказались никудышной защитой – их пробивали даже автоматные пули.
Пограничники отряда «Застава» вели штурм грамотно и уже захватили бы здание. Но не рисковали пользоваться взрывчаткой, чтобы не завалить обломками арестованных, содержащихся в подвальных камерах.
Саяпин перешагнул через мертвое тело своего заместителя, лежавшее в коридоре. Пуля прошла рядом, из двери полетели мелкие щепки. Полицай, присев на одно колено, выпускал пулю за пулей, выгребая блестящие желтые обоймы из цинковой коробки.
– Сволочи! – обернулся он к начальнику. – Телефонную связь еще ночью перерезали.
Это был один из надежных и решительных помощников. Из глубокой ссадины на щеке текла кровь. Не обращая на нее внимания, он загонял в казенник винтовки очередную обойму.
– Держатся мужики? – спросил Саяпин, открывая сейф.
– Кто как, – пожал плечами полицай по прозвищу Грач.
Наверное, кличка приклеилась из-за горбатого массивного носа, но Грач свое дело знал и понимал, что, кроме как обороняться, выхода у них нет.
– Энкавэдэшники нас в кольцо взяли, – сказал он. – От этих пощады не дождешься. Так что один путь остается.
И снова припал к прикладу винтовки. Саяпин разорвал засургученный пакет с инструкциями для подобного случая. Первым пунктом стояло указание сжечь секретные бумаги и уничтожить всех без исключения арестованных.
Он прочитал этот пункт вслух и выругался.
– Слышал, что надо делать?
Прибежал еще один полицай с перемотанной грязным бинтом ладонью и доложил, что пытались бежать двое мужиков из группы самообороны.
– И далеко они убежали? – кого-то тщательно выцеливая, спросил Грач.
– Пол-улицы одолели. По ним, сволочам, и наши, и НКВД ударили. Валяются в снегу.
– Что с арестованными делать будем?
Грач нажал на спуск и удовлетворенно отметил:
– Завалил гада. Уже третьего с утра прикончил.
– Прорываться отсюда надо, – раздраженно проговорил начальник полиции. – А ты, как придурок, мертвяков считаешь. Через полчаса нас всех прикончат.
– Куда прорываться? Обложили, как волков, и связи нет. Зато патронов в достатке. Там у тебя, Михаил, водка в сейфе. Доставай, не жмись. Все равно пропадет.
Пулеметная очередь сорвала с окна ставню, выбила строчку щербин в стене, лязгнула по сейфу. Грач подобрал с пола горячую, сплющенную после рикошета пулю.
– Доставай водку, пока не расколотили. Не переживай, Миша, скоро подмога придет.
Бывший интендант, доставая водку, вслушивался в треск выстрелов. Участок пока держится. Полицай с перемотанной ладонью вдруг дернулся и медленно осел на пол. Из раны над глазом текла кровь.
– Снайпер сработал. Наливай, что ли! За упокой души и победу великой Германии.
– Грач, ты дурак или притворяешься? – не выдержал Саяпин.
– Такой уродился. И не глупее тебя.
Полицаи продолжали отчаянно отбиваться, надеясь на подмогу, которая непременно подойдет. Но командование отряда «Застава», накопившее достаточно опыта за три месяца пребывания во вражеском тылу, действовало грамотно и быстро.
Были заминированы две подъездные дороги. Ближайший к волостному центру полицейский гарнизон, торопившийся на нескольких повозках на выручку, угодил на мины. Фугас, изготовленный Степаном Пичугиным, был рассчитан на бронетранспортер или грузовик.
Взрыв разнес повозку, раскидав по обочинам тела полицаев и разбитый пулемет. Даже бывалые командиры теряются, влетая на мины. Здесь не угадаешь, откуда придет смерть. Вторая повозка резко затормозила.
Впереди дымилась глубокая воронка. Пять-шесть полицаев, находившихся в головной повозке, были убиты или искалечены. Начальник полицейского участка надеялся обмануть судьбу и ехал на второй повозке.
– Сворачивай! – крикнул он ездовому.
Взрыв настиг командирскую бричку на выезде из кювета. Вынесло оба задних колеса. Ошалевшая от грохота лошадь, напрягая силы, тянула прочь обломки брички и вцепившегося в сиденье старшего полицая.
– Прыгай! – кричали ему.
Рванул еще один взрыв, разнося остатки брички. Лошадь неслась налегке вперед. Начальник полицейского участка с перебитыми ногами звал на помощь. Его кое-как вытащили и, наложив шины, открыли запоздалый огонь.
Впрочем, стрелять было не в кого: саперы Пичугина давно исчезли. Уцелевшие повозки сгрудились на обочине.
Помощь из райцентра также опаздывала из-за оборванной связи. Сумели связаться со своими остатки немецкого гарнизона, но успеют ли их выручить камрады? Бойцы особого отряда НКВД и партизаны наседали упорно, зная, что время работает против них.
Рыжий старшина-сапер Пичугин взорвал одну из стен, и бойцы ворвались в подвальную тюрьму. Начальник полиции Саяпин, Грач и двое надзирателей, распахнув крайнюю камеру, расстреливали заключенных.
– Не успеем! – воскликнул Грач. – Надо гранатами добивать.
Это были последние слова, которые он успел произнести. Мальцев и Пичугин открыли огонь из автоматов. Грач свалился, зажимая простреленную грудь. Полицай-надзиратель попятился, затем запоздало выхватил из чехла гранату.
Один из заключенных, раненный в шею, повис на полицае и опрокинул его на пол.
– Убью, паскуда… сволочь фашистская.
Прежде чем кто-то успел вмешаться, заключенный вцепился ему в горло наполовину выбитыми зубами. Его пытались оторвать, но обросший бородой мужик лет сорока повис на полицае намертво.
Бывший интендант Саяпин убегал через центральный вход. Это был рискованный, но единственный выход. Из оружия у него остался лишь пистолет. Кинувшегося на него бойца он свалил выстрелом в лицо, другого сбил с ног и вырвался наружу. Это удалось не многим.
Бой подходил к концу. Пулеметчик из полицаев развернул «дегтярев» и успел срезать одного из бойцов. Пули опрокинули полицая, а штурмовая группа растекалась по комнатам и коридорам, добивая остатки гарнизона.
Мало кто из полицаев поднимал руки и просил пощады. Почти все, за исключением нескольких оборонцев, дрались отчаянно. Когда заканчивались патроны, они кидались напролом в отчаянной попытке выскочить наружу.
Почти никому не удалось это сделать. Подготовленные к схваткам в упор, бойцы отряда «Застава» расстреливали и добивали остатки гарнизона. В таких ожесточенных схватках противника не щадят.
– Дяденька, не надо! – срывающимся голосом закричал один из молодых полицаев-оборонцев.
Боец, бежавший к нему, видел залитый кровью подвал, где успели расстрелять тесно набитую камеру. Удар приклада проломил полицаю голову, и боец уже искал следующую цель.
Через полчаса все закончилось. Грузили на повозки раненых и погибших бойцов, собирали трофеи. Вокруг старшего лейтенанта Кондратьева толпились освобожденные из подвалов люди. Некоторые убежали, другие просили:
– Возьмите с собой! Фрицы вернутся, все равно нас разыщут.
Надо было торопиться. С дальней стороны деревни уже подступали полицаи, переброшенные из района на грузовиках. Ими командовали немецкие офицеры и унтеры. Спешно развернули два миномета и открыли беглый огонь.
– Уходим!
– Что с заключенными делать?
– Вместе с вами пойдем, – решительно заявил парень с захваченным ручным пулеметом на плече.
Немецкий гарнизон при входе в село, хоть и понес потери, продолжал бой, преграждая красноармейцам путь к отступлению.
– Мальцев, бери с десяток бойцов и заткни им пасть! – крикнул Кондратьев. – Они половину перебьют, пока мы пробьемся. Да и повозки с ранеными в обход не протащишь.
– Ясно! – Старший сержант торопливо собирал группу. – Берите больше гранат. Эй, герой с пулеметом, со мной пойдешь.
Со двора посылал мины 80-миллиметровый миномет, вел огонь уцелевший «МГ-34». Почуяв подмогу, лейтенант, командир немецкого гарнизона, приказал усилить огонь.
– Они в кольце! Наши надавят посильнее, всю шайку положим!
Надо отдать должное, пожилой лейтенант, ветеран прошлой войны, командовал умело и не прятался от пуль. В начале войны у него под Смоленском погиб сын, недавно призвали в армию внука, который тоже мог погибнуть в затянувшемся походе на Восток.
Зажигательные пули воспламенили соломенную крышу одного из ближних домов. Дикая страна, и крыши из соломы! Лейтенант точной очередью уложил женщину, выскочившую на улицу.
– Жгите их всех! – показывал цель лейтенант. – Пусть вся шайка подохнет в огне.
Он уже не вспоминал, что некоторые дома принадлежат полицаям (все они предатели!), а в одном живет женщина, с которой он встречался с лета и даже обещал увезти в Германию.
Но усиленный огонь (патронов хватило) и горящие дома заволокли дымом двор гарнизона. Этим немедленно воспользовались Николай Мальцев, его группа и партизаны Андрея Зинякова.
Через проволоку полетели трофейные гранаты-«колотушки», бутылки с бензином. Сапер из отряда «Сталинцы» поднял над головой связку тротиловых шашек и швырнул ее, целясь в размолоченное, полусгоревшее крыльцо и выбитую дверь.
Лейтенант стрелял в него из автомата, продолжая выкрикивать:
– Жгите их!
Он угодил в цель. Рослый сапер упал в подтаявший снег. Но и связка влетела в дверной проход. Взрыв проломил стену и перегородку, отбросил пулеметчика вместе с его станковым «МГ-34».
Горела перегородка, оклеенная цветными картинками из журналов, широкая деревянная кровать. О стену разбилась метко брошенная бутылка с бензином. Загорелся облитый горючей жидкостью унтер-офицер, продолжавший стрелять из своего «МП-40».
Он выпустил из обгоревших пальцев автомат и бросился в глубину помещения, вспоминая, где находился бак с водой. Путь преградил изможденный высокий человек в замасленной путейской куртке.
Унтер-офицер с трудом расстегнул кобуру, но достать массивный «вальтер» не успел. Костлявый, как скелет, путеец-ремонтник, просидевший в тюремном подвале полтора месяца, обрушил обломок доски на голову унтер-офицера.
Каска спасла лишь отчасти. Удар был нанесен с такой злостью, что доска разлетелась в щепки. Унтер, опираясь на сгоревшие до костей пальцы, попытался подняться. Железнодорожник с наполовину выбитыми зубами ударил его в лицо тяжелым ботинком и, подобрав пистолет, стал остервенело добивать рукояткой.
Многое надо было пережить и вытерпеть, чтобы набраться такой злости. Путеец, арестованный как заложник и возможный пособник партизан, был несколько раз избит до полусмерти. Он видел, как стонут и умирают искалеченные на допросах люди.
Паровозник не был ни подпольщиком, ни членом партии, имел жену, троих детей. Он хотел только одного – пережить с семьей это страшное время. Не получилось. После одной из диверсий на соседнем перегоне машиниста Родиона Астахова в чем-то заподозрили и выбивали показания.
Николай Мальцев пробежал мимо. Туда, где продолжалась стрельба и голос немецкого лейтенанта, как заведенный, хрипло выкрикивал:
– Жгите их всех! Где огнемет?
Убитый огнеметчик лежал на ступеньках, а лейтенант, услышав топот сапог, с запозданием обернулся. Дырчатый кожух русского автомата «ППШ» окутался пламенем. Ударило в грудь, плечо, вышибло из рук автомат с опустошенным магазином.
Мальцев добил бы лейтенанта, но его дернул за рукав Родион Астахов:
– Браток, покажи, как эта штука заряжается, – и протянул «вальтер».
Сержант снял пистолет с предохранителя, передернул затвор:
– Бери и нажимай на спуск, когда фрица увидишь. Кто же тебя, бедолагу, так отделал?
– Известно кто. Полицаи, – прошепелявил Родион. – Тут многих насмерть замордовали.
– Ладно, держись за мной. Бой еще не закончился.
Через несколько минут очнулся от боли немецкий лейтенант. Горели половицы, дым не давал дышать, но кашель привел его в сознание. Встать он не мог и пополз, не представляя толком, где выход.
Карманы кителя и брюк были вывернуты. Проклятые мародеры! Исчезло несколько золотых колец и сережек, которые он хранил в бумажнике вместе с рейхсмарками, своим офицерским жалованьем и премиями за специальные операции.
Как всякий немецкий офицер, он аккуратно копил деньги и трофеи. Война не будет длиться вечно – они пригодятся в семейной жизни. Огорченный пропажей трофеев, лейтенант с запозданием почувствовал, как нестерпимо пекут ожоги.
Эта боль была сильнее, чем пулевые раны, которые, судя по всему, были не смертельные. Лейтенант глянул на сапоги. Они обгорели и пузырились, дымились кожаные подошвы.
Извернувшись, он попытался сорвать тлеющие сапоги, сдавившие ноги как обруч. От боли зашлось дыхание, кажется, сгорела и обуглилась кожа. Собравшись с силами, офицер снова дернул за голенища, выкрикивая от боли:
– Всех сжечь… проклятые азиаты!
Он стал звать на помощь, но слышал лишь гудение пламени, подбиравшееся к нему. Месяц назад лейтенант приказал сжечь три десятка жителей одной из деревень за помощь партизанам.
Сейчас он подумал, что на крестьянах просто выместили зло за подорванный эшелон. Ну и черт с ними! Надо думать о себе, своих дочерях, которые могут остаться без отца.
Надо ползти, не обращая внимания на боль. Но руки и ноги уже не повиновались, а подошвы сапог скребли горевший пол. Волна удушливого раскаленного дыма накрыла лейтенанта и окончательно прервала дыхание.
Отряды «Застава» и «Сталинцы» отходили одной колонной. Было много раненых, не хватало повозок. Но снег был еще неглубокий, и люди упорно шагали, протаптывая дорогу в лес. День незаметно переходил в сумерки. Среди деревьев виднелись отблески горевшей деревни.
Война! Она не щадила никого. Южнее, под Сталинградом, сжимали кольцо 6-й армии Паулюса. Здесь одержали тоже победу, хоть и небольшую: уничтожили немецкий гарнизон и волостную полицию, освободили тридцать заложников.
– Подтянись! – иногда раздавался голос старшины Будько. – В темноте труднее шагать будет.
– Успеем, – отвечал ему долговязый железнодорожник Родион Астахов с винтовкой за плечом. – Закурить лучше дай.
– Бери, – делился трофейными сигаретами старшина. – Не холодно в тужурке-то?
– Теплее, чем в подвале. Дойду!
Никто из тех, кто громил гарнизон в Вязниках и освобождал заложников, не знал, что после долгих раздумий сбежал из подвала-землянки бывший лейтенант Красной Армии и бывший начальник волостной полиции Геннадий Трегуб.
У него наладились неплохие отношения с особистом Авдеевым. Трегуб считал, что, выдав всю информацию, которой обладал, он заслужил смягчение своей участи. Именно он начертил подробный план расположения гарнизона в Вязниках, указал посты и засады.
Но когда отряд ушел громить его прежних друзей и подчиненных, Трегуб отчетливо понял, что предательства ему не простят. Когда из него выкачают всю информацию, то смерти все равно не избежать. Зачем рисковать и держать под арестом пленника, который в любой день может сбежать и привести сюда карателей?
Если Кондратьев и Авдеев сумеют освободить заложников, те, конечно, расскажут, как вел себя начальник полиции. Принимал участие в допросах, избивал арестованных. А вдруг еще жив тот мальчишка-подпольщик, которому Трегуб разбил пальцы молотком?
Жестокости в нем хватало с избытком. На какое-то время полицай о ней забыл, словно окунулся в другую жизнь. Но все это обязательно выплывет, если в отряд приведут освобожденных заложников.
После того как пустили под откос один из эшелонов, арестовали паровозную бригаду и несколько ремонтников. Тогда хватали многих. Районная полиция не справлялась, и Шамрай приказал выбивать нужные сведения любыми способами.
Трегуб старательно исполнял приказ. Людей калечили, жгли паяльными лампами, вышибали зубы. Железнодорожники либо притворялись, либо и правда ничего не знали, но допрашивали их до тех пор, пока не забили насмерть парня-ремонтника.
Трегуб знал о готовящемся налете на гарнизон в Вязниках и даже чертил для Журавлева пути подхода. Не знал только день операции. Но определил это, когда строились и уходили группы, бряцало оружие, гремели колеса повозок. Теперь, когда лагерь более чем наполовину опустел, следовало действовать быстро.
Трегуб с трудом выломал из треснувшей доски толстую острую щепку. Не бог весть какое оружие, но ничего более подходящего найти не удалось. Охранял его пожилой сухощавый партизан, всегда молчаливый, смотревший на Трегуба с неприкрытой ненавистью.
Когда полицай попросил воды, он приказал отойти ему в дальний угол подвала и протиснул в узкую щель глиняный черепок. Попытка выйти по нужде не сработала.
– У тебя там ведро есть, – буркнул охранник.
– Его помыть надо… воняет.
– От тебя, урод, сильнее воняет. Сиди и не вякай.
И все же полицай выбрал нужный момент. Когда охранник снова приоткрыл дверь и просунул обед – две вареные картошки и кусок хлеба, Трегуб рывком втащил его в подвал. Бывший лейтенант был хорошо подготовлен еще в училище и знал, что другого шанса спастись у него не будет.
Сухощавый боец, пришедший в отряд недавно, был настороже. Трегуб едва не упустил его, но, поймав за шею, сдавил с такой силой, что сразу переломил позвонки. Обшарив безжизненное тело, выгреб махорку, спички, отстегнул подсумок и, подобрав винтовку, неторопливо зашагал прочь.
Его окликнул постовой:
– Куда направился? – и тут же, узнав бывшего полицая, крикнул: – Бросай винтарь!
– Сейчас… сейчас.
Трегуб пытался лихорадочно выиграть секунды, но боец-пограничник действовал быстрее. Пуля пробила полицаю живот и опрокинула на снег.
Постовой перевязал раненого, а хирург Наталья Малеева уже готовилась к срочной операции. Но рана была смертельная. Бывший лейтенант это понимал, но с усилием прошептал:
– Помогите… я пригожусь.
– Кому ты, гад, пригодишься! – с ненавистью проговорила пятнадцатилетняя санитарка Таня Шестакова. – Человека задушил и помощи просит.
Хирург тщетно пыталась остановить кровь, но Трегуб уже терял сознание.
– Сволочи… всех вас…
В последние секунды в нем снова прорвалась острая ненависть к людям, которые виноваты в его смерти. Он был одним из лучших курсантов в своем взводе, а когда началась война, даже не думал о том, чтобы дезертировать.
Лейтенант Трегуб верил тогда в победу, в товарища Сталина. Но он хотел жить, а не сгнить заживо в концлагере. Полицай захрипел и обмяк.
– Уберите тело, чего смотрите? – нервно закуривая, приказала лейтенант Малеева. – Готовьте операционную. Сегодня работы достаточно будет.
