Глава 6
Санчасть, дела отрядные, новое задание
Новая санчасть особого отряда НКВД «Застава» благодаря заботам старшины Будько оборудована добротно. Землянка для медицинского персонала (врач и две медсестры), утепленная палатка-операционная, приземистый просторный сруб для раненых.
Землянки для пострадавших не подходят. В них постоянная сырость, отчего воспаляются и долго не заживают раны. Поэтому умельцы соорудили нечто вроде невысокой избы, частично врытой в землю. Здесь имеются даже деревянный пол, два окна и печка, сделанная из двухсотлитровой бочки, обложенной камнями.
Кроме раненых, в доме-землянке дежурит санитар, который поддерживает тепло. С рассветом печи в лагере не топят, дым могут заметить самолеты-разведчики или вражеские патрули.
Раненых в санчасти пятеро. Самый тяжелый – Максим Чередник. Пуля угодила ему в голову, хирургическое вмешательство невозможно, все знают, что он обречен. Максиму лет тридцать. Все дни он проводит в полусне или неподвижно лежит с открытыми глазами.
Максим почти не разговаривает, лишь изредка зовет жену: «Фрося, ты куда подевалась?» Еще он жалуется, когда ему холодно, хотя лежит в глубине избы возле печки.
– Надо бы дровишек подкинуть, – отчетливо, но с заметным трудом произносит Максим, а затем снова зовет жену. Не дождавшись ответа, вяло отчитывает, что она не заботится о муже. Хотя Фрося отсюда далеко и не знает о ранении Максима.
Тяжесть своего положения Чередник не осознает. Когда приходит хирург Наталья Малеева, собравшись с силами, заводит разговор о лечении, считая, что ему уделяют мало внимания.
– Вы почему мне уколы не делаете?
Уколы ему делают. Что-то безобидное, вроде глюкозы. Чередник никогда не отказывается от еды, надеясь, что она поднимет его на ноги. Когда Максим жадно заталкивает в рот кашу или торопливо хлебает суп, обливая бороду и одеяло, все стараются на него не смотреть.
Самый веселый и шустрый в избе-палате – молодой боец Жердев Леня, получивший ранения в бок и правую руку во время налета на пост военной полиции. Из-за высокого роста Леня получил прозвище Жердяй. Рука у него загипсована и висит на груди. Он постоянно острит, поддевает остальных и ходит по лагерю, принося новости.
У Николая Мальцева это третье ранение. Первое было тоже в руку, полученное еще летом сорок первого. Отлеживаться тогда было негде, пограничники прорывались из окружения, и рана заросла на ходу.
Второй раз угодил под пулеметную очередь в ноябре под Москвой. Перед этим они с Костей Ореховым (погиб старый друг!) подбили гранатами легкий немецкий танк, а затем подожгли его бутылкой с горючей смесью.
Когда убегали, по ним резанул из пулемета другой «панцер». Николай запомнил, как сунулся лицом в снег и сумел подняться лишь с помощью Кости. Оглянувшись, увидел огромное красное пятно – неужели столько крови вытекло?
Костя его вынес, подхватили санитары и отправили в санбат. Пуля пробила навылет ногу повыше колена – рана считалась легкой, хотя пролежал Мальцев в санбате, а затем в госпитале полтора месяца. Пуля вбила в тело мелкие клочья грязной одежды, пошло сильное воспаление.
Несколько дней Николай пробыл в изоляторе, куда сносили почти безнадежных. Горело от высокой температуры лицо, а санитарка не давала спать перед рассветом:
– Нельзя тебе спать. Умереть во сне можешь. На, выпей чаю.
– Воды… холодной.
– Пей чай.
Засыпал, когда наступало утро и спадала температура. Потихоньку выкарабкался. За подбитый танк обещали орден, однако наградной лист где-то затерялся. Позже сержант Мальцев получил медаль «За оборону Москвы» и следом – «За боевые заслуги».
Сегодня, делая очередной утренний обход, лейтенант медицинской службы Наталья Сергеевна Малеева долго ощупывала руку Николая, осматривала рану.
– Ну-ка, герой, согни еще раз руку в локте. Молодец, нормально рана заживает. Больше двигайся, упражнения рукой делай. Вон, Зоя поможет.
– Она и так помогает, – тут же вставил Леня Жердяй. – Даже после смены.
Медсестра Зоя Бородина, сопровождавшая врача, покраснела. Ни для кого не было секретом, что они с Мальцевым встречаются.
Возле Максима Чередника хирург Малеева долго не задерживалась. Неуютно чувствовала она себя возле умирающего человека, которому ничем не могла помочь. Только она видела каждый день все более явственные необратимые изменения. У Максима отнялись ноги, и он последние дни почти не вставал. Неровным становилось давление, то подскакивая, то опускаясь до опасного минимума. И слова он уже произносил с трудом, а когда ел, то больше проливал, роняя ложку.
– Фрося когда придет? – снова спросил он сегодня.
И Наталья механически отметила, что слова звучат совсем невнятно – скоро он потеряет речь.
– Придет, Максим… скоро.
В этом «скоро» остальные раненые чутко уловили слегка прикрытый двойной смысл. Скоро все кончится для бывшего артиллериста Красной Армии Максима Чередника, и никогда не увидит он свою жену и двоих детей, которых он почему-то не вспоминал.
– А мне гипс когда снимут? – спрашивал Леня Жердев. – Зудит под ним кожа, сил нет.
– Не лезь под него грязными пальцами, – осматривая потрескавшийся лубок, предупреждала парня Наталья. – Гипс еще рано снимать, у тебя кость перебита.
– Ноет по ночам, – тут же подхватывал Жердяй новую тему. – Нам винца не положено по стаканчику для очищения организма?
– Красного вина можно, но нет его. А самогон или спирт тебе на пользу не пойдет. Прогуливайся потихоньку, книжку читай, – кивнула Наталья на затрепанный томик «Анны Карениной».
– Скучная она, – сделал гримасу Леня. – Графы да офицеры царские. Слуги вокруг них и дети-барчата.
– Там высокие чувства описаны, трагедия любви и равнодушие дворянства, – сказал самый грамотный в палате сержант-сапер Олег Чепцов, закончивший десятилетку и один курс политехнического института. – Отдай мне, если осилить не можешь.
– Не дурней тебя. Прочитаю.
Наталья Сергеевна подошла к Чепцову. Он был ранен мелкими осколками 37-миллиметрового снаряда во время одной из операций на железной дороге.
– Как самочувствие, Олег?
– Ничего. Правда, раны ноют, особенно эта, в груди. – Сапер ткнул пальцем под ключицу. – Из нее и крови больше всего вытекло. А вдруг легкое задето? Но это только рентген может показать, так ведь, Наталья Сергеевна?
– Нет, до легкого осколок не дошел, – ответила Малеева. – Раны у вас неплохо заживают. Денька через три выпишем. Как у него температура?
– Повышенная, – опередил медсестру Чепцов.
Зоя Бородина уточнила:
– Тридцать шесть и девять – это вечером. А утром тридцать семь и семь.
– В пределах нормы, – отметила врач. – Стул нормальный?
– При чем тут стул? – вскинулся Чепцов.
Ему нравилась Зоя Бородина. Вопросы о состоянии кишечника в ее присутствии задевали самолюбивого парня.
– При том, что у тебя были проблемы, когда сюда привезли. Поэтому и спрашиваю.
– Нормально, – буркнул Олег, а Жердев Ленька ехидно заметил:
– Это у него от страха тогда приключилось… или от переживаний.
Наталья Малеева юмор Жердева не оценила:
– А ты меньше по территории шатайся. Вчера выпившим тебя видели.
– У ребят в гостях был, налили полкружки. Друга поминали.
Врач ушла, а санитар с помощью медсестры Зои принялся отгораживать плащ-палаткой угол, где лежал Максим Чередник.
Все поняли причину и молчали. Только Жердев, который не мог держать язык, ляпнул:
– Когда Максим приберется, я его место зай-му. Перебитая рука мерзнет. Не возражаешь, Николай?
Мальцев пользовался авторитетом и считался старшим в палате.
– Ты бы, Ленька, болтал поменьше. Несешь всякую чушь, – осадил его Николай.
Зоя, проходя мимо, поправила подушку под головой Мальцева. Он придержал ее за руку.
– Не надо, – шепнула девушка, – остальные смотрят.
Она перехватила настороженный взгляд Олега Чепцова и торопливо ушла. С самого начала он настойчиво искал с ней встреч. Как-то пару раз даже прогулялись вечером. С Олегом было интересно, он учился в институте, жил в столице. Читал ей Есенина, говорил про свои чувства.
Но затем что-то перевернулось. Она словно впервые заметила светловолосого пограничника Колю Мальцева, когда перевязывала его. Олег обиделся на обоих. Неприязни к сопернику прибавилось в тот день, когда, попав в санчасть, Чепцов рассказывал о вылазке на железную дорогу:
– Эшелон мы рванули, начался бой. Я половину диска успел выпустить. Немец с подножки свалился, я в другого прицелился. Тут с платформы пушка ударила, один снаряд с перелетом рванул, другой совсем рядом. Шесть ранений получил. Но автомат удержал, еще одну очередь дал, в кого-то попал.
В том, что он явно себя подхваливал, ничего особенного не было. В бою все видится по-другому. Вряд ли Олег кого-то достал торопливыми очередями из автомата. Но Мальцев его поправил:
– Ранение одно, а не шесть, только множественное.
Не любил он, когда люди хвалились без меры. Пушка в него стреляла. Еще скажи – гаубица! Взорвался неподалеку малокалиберный зенитный снарядик весом шестьсот граммов, и словил он шесть кусочков металла размером с подсолнечное семечко.
Чем тут гордиться? Все шесть осколков Наталья Сергеевна за четверть часа пинцетом из-под кожи вытащила. Могла и в санчасть его не класть, но место имелось, вот и положила. Пусть отдохнет парень, в себя придет от испуга. Все же первое ранение.
Принесли завтрак: молочную кашу с ломтиком хлеба и слегка подслащенный (зато горячий) отвар шиповника.
Туго в отряде с продовольствием. Яков Павлович Будько неплохо запасся картофелем, есть мука, соленое сало, но он бережет их до зимы. Когда предательский снег не даст лишний раз выйти из лагеря.
А пока все в отряде едят суп с осточертевшими грибами да жидкую кашу или капусту, слегка приправленную подсолнечным маслом. Вместо хлеба чаще варят мучную болтушку-затируху. Более-менее подкармливают раненых и дают доппаек бойцам перед выходом и после возращения с боевого задания.
Война во вражеском тылу диктует свои законы. Командир отряда Журавлев с заместителем Федором Кондратьевым получают на кухне свои порции наравне с рядовыми бойцами и сержантами.
Это одно из условий нормальных взаимоотношений в отряде между командирами и подчиненными. Так было и на заставе номер шесть, которой Журавлев командовал перед войной.
И ему и Кондратьеву приходилось не раз видеть, как накрывают столы в блиндажах начальству вроде полковых командиров или комиссаров, не говоря о более высоких чинах.
Сытные мясные обеды и ужины, даже котлеты для них крутят. Деликатесная копченая рыба, овощи и, конечно, вволю водки или спирта (у генералов больше коньячок в почете). А бойцы в мерзлых окопах хлебают пустую кашу и делят водочные порции погибших. Противно и гадостно на душе, когда увидишь своих командиров за таким обедом.
Пшенную кашу с молоком съели с удовольствием. Осталась одна нетронутая порция. Чередник завтракать отказался, молча оттолкнул миску и попросил воды. Мальцев попытался уговорить Максима:
– Хоть пару ложек, пока горячая.
– Не-е… Фрося не пришла?
И снова погрузился в свой сон или бред.
– Ленька, – протянул Николай миску вечно голодному Жердяю. – Ешь давай.
– Да ну, – стушевался парень. – Че, я лучше всех?
– Можно на двоих поделить, – подал голос Олег Чепцов. – Я тоже не откажусь.
– Пусть Ленька забирает. Ему нужнее.
– А чем он особенный?
– Потому что ранен по-настоящему, а не оцарапан, как ты.
Олег Чепцов был не жадный и разговор о каше завел из вредности, чтобы позлить Мальцева. Оба были старшие сержанты, находились в отряде с самого начала, однако ценили их по-разному.
Мальцев считался одним из наиболее опытных бойцов, его ставили во главе групп, поручали сложные задания. Олег пока ничем не выделялся. Да и вообще военная «карьера» складывалась у него не слишком гладко.
После первого курса института Чепцова направили на инженерно-саперные курсы. Учитывая важность предстоящих задач, брали туда парней и мужиков грамотных, а учеба была рассчитана на целых десять месяцев.
Жизнь курсанта Олегу пришлась не по вкусу. Подъем в пять тридцать утра, усиленная физподготовка, выматывающие многочасовые занятия на местности, наряды, суточные посты по охране складов – все это давалось городскому парню тяжело.
– Не учеба, а каторга сплошная, – ляпнул как-то вконец измотанный курсант после двухчасовой строевой подготовки на плацу. – И кормят сплошной баландой.
За подобные высказывания можно было вылететь из училища, но Олега хорошо «прополоскал» комиссар курсов, а ротный дал три наряда вне очереди.
Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Чепцова, но вновь формируемые разведывательно-диверсионные отряды НКВД остро нуждались в саперах. Высокое начальство дало разрешение на отбор курсантов, проучившихся не менее пяти месяцев.
Обещали присвоить «младшего лейтенанта». Да и служба в спецотрядах НКВД, формируемых для действий во вражеском тылу, привлекала молодежь романтикой. Однако брали далеко не всех желающих, тщательно проверяли анкеты и личность добровольцев.
Олег Чепцов по всем показателям подошел. Тем более имел за плечами полдесятка прыжков с парашютом в институтском аэроклубе и немного знал немецкий язык.
– Такой нам подойдет, – сразу заявил Журавлев.
Но родное училище, выдав будущему диверсанту-парашютисту новое обмундирование, сапоги и вороненый пистолет «ТТ» с запасной обоймой, жестоко обидело курсанта. Вместо обещанного «лейтенанта» Олегу присвоили сержантское звание. Хотя некоторые добровольцы получили лейтенантские «кубари».
Чепцов пошел разбираться в отдел кадров, однако нарвался на неприятный разговор. Майор-кадровик из фронтовиков с ампутированной кистью руки заявил:
– А ты чего ожидал? Летчиков и то после училища сержантами на фронт отправляют, «кубари» они в боях зарабатывают. Ты не воевал, опыта не имеешь и вообще… недоучка. Ни сапером, ни инженером не стал, кинулся на первый зов, как муха на говно.
– Я воевать ухожу, – возмущенно возразил Олег. – А вы меня с говном сравниваете.
Майор понял, что переборщил, и постарался успокоить парня:
– Извини, старина, погорячился. Молодец, что от войны не бежишь. Офицерские «кубики» ты обязательно получишь, а пока старшим сержантом походишь. Хорошее звание, помощник командира взвода.
Поэтому Олег чувствовал себя обиженным и легко срывался на ссоры, что не прибавляло ему авторитета. «Грамотный шибко, вот и выделывается», – говорили про него остальные бойцы.
Между тем, пока Николай Мальцев лежал в санчасти и встречался по вечерам с Зоей Бородиной, произошло несколько событий.
Капитан Журавлев встретился с командиром отряда «Сталинцы» Ильей Бажаном и лейтенантом Андреем Зиняковым. Собственно, отряда как такого уже не было. В лесу, в наскоро вырытых землянках, отсиживались три десятка уцелевших партизан, несколько женщин и детей. Боеприпасов почти не осталось, люди голодали, общий настрой был подавленный.
Когда Бажан, не отошедший от гибели жены и многих близких ему людей, стал дрожащим голосом рассказывать о разгроме отряда, капитан сразу его перебил:
– Ты где таких слов нахватался? Разгром и прочее… У писателя товарища Фадеева? Так он, напротив, к борьбе призывал. Чего голова трясется, контужены, что ли, Илья Карпович?
– Мина рядом рванула.
– Так тебе лечиться надо.
– Я отряд не могу бросить.
– А это что за лейтенант рядом с тобой?
– Мой помощник, Андрей Зиняков, – растерянно отозвался Бажан.
– Такой должности не предусмотрено. Он кто? Начштаба, комиссар или ординарец?
– Ну… вроде начштаба.
– Справляется со своими обязанностями?
– Вполне. Грамотный, смелый командир.
– Так чего ты переживаешь? Лечись и назначай временным командиром отряда товарища Зинякова.
Журавлев и Кондратьев через особиста Авдеева и его агентуру прекрасно знали обстановку в отряде «Сталинцы». Им было известно, что от настоящего разгрома остатки отряда спасли энергичные действия лейтенанта Зинякова. Капитан Журавлев брал быка за рога: требовалось срочно убирать вялого, потерявшего всякую инициативу Илью Бажана и помочь лейтенанту.
– У нас в санчасти и полечишься. Такого заслуженного человека мы потерять не имеем права.
– Нет, мне отрядом командовать надо, – упрямился «Карп Иваныч». – Перед райкомом партии ответ держать.
Разговор с Бажаном был продуман заранее. Вмешался особист Авдеев. Он ронял короткие жесткие фразы, от которых Илья Бажан почувствовал себя совсем неуютно:
– Вам не только перед райкомом отвечать. Бездействие погубило отряд. Вы распустили людей: пьянство, связь с полицаями. Погибло более ста партизан, женщины, дети. Пахнет трибуналом. Если бы не контузия, я мог бы арестовать вас немедленно.
Переговоры закончились тем, что Илья Бажан написал приказ о назначении лейтенанта Зинякова Андрея Викторовича временно исполняющим обязанности командира отряда «Сталинцы» в связи с необходимостью лечения.
Приказ готовился здесь же, на месте встречи. Бажан, опытный хозяйственник и партиец, обдумывал каждое слово, опасаясь будущей ответственности. Опасаться было чего. Он был назначен командиром партизанского отряда районным комитетом партии по согласованию с обкомом. Порученное задание он провалил. Отряд не сыграл никакой роли в борьбе с немцами, и Бажан лихорадочно искал выход из сложившегося положения.
Журавлев его успокаивал:
– Полечишься, придешь в себя, а товарищ Зиняков будет решать все дела по укреплению отряда.
– Временно, – тут же вставил Бажан.
– Не цепляйся ты за слова, – не выдержал особист Авдеев. – Наворотил дел, сколько людей погибло. Спасибо скажи, что камень с шеи снимаем. Нам недолго с подпольным обкомом связаться. Тогда с тебя спросят уже по-другому.
– Я младшего сына с собой возьму, – понемногу сдавал позиции Илья Бажан. – Ему всего девять годков, пусть при мне остается.
– Забирай, – согласился Журавлев. – А теперь у нас разговор с Андреем Зиняковым будет. Прежде всего поздравляю с новым назначением.
Он крепко пожал руку лейтенанту.
– Спасибо. Только поздравлять-то не с чем. Сами знаете, в каком мы положении.
– В чем нуждаетесь в первую очередь?
Андрей Зиняков достал из планшета листок бумаги.
– Если сможете помочь патронами, очень выручите. У нас два ручных пулемета Дегтярева, винтовки, три автомата «ППШ» и несколько трофейных «МП-40».
– Четыре «ППШ», – поправил его Журавлев и снял автомат с плеча Бажана. – Он вам теперь не нужен, Илья Карпович. У вас ведь пистолет имеется.
– Пожалуй, – после минутной паузы согласился тот. Наморщив лоб, потянул «ППШ» обратно и решительно заявил: – Я из отряда не уйду, буду со своими до конца. Меня партия на эту должность назначила.
– Не дурите, товарищ Бажан, – сказал Журавлев. – Вы уже приказ подписали о назначении лейтенанта Зинякова.
– Я буду исполнять обязанности комиссара.
– С девятого октября сорок второго года институт комиссаров отменен. В Красной Армии введено единоначалие, а политруки и комиссары именуются теперь заместителями командиров по политчасти.
– Я такого указа не видел, – упрямился бывший командир отряда. – Но товарищу Зинякову мешать не буду. У него военный опыт, образование, а я займусь моральным духом бойцов.
Разговор тяготил всех и напоминал торговлю. Кое-как успокоили Бажана, а Зинякову пообещали передать тысячу винтовочных и пятьсот автоматных патронов.
– Завтра получите на этом же месте, – подвел черту капитан Журавлев. – Надеюсь, они будут использованы для активной борьбы с врагом. Кстати, тридцать бойцов – это мало. Планируете расширить отряд?
– Конечно. Надежные люди есть. Вчера приняли двух ребят.
– Осторожнее с приемом. В шпионов играть не будем, но немцы вам наверняка постараются подсунуть своих людей.
– Проверяем, – коротко отозвался лейтенант.
Через двое суток наконец появился долгожданный транспортник «Дуглас». На поляну, освещенную по периметру кострами, приземлились восемь парашютистов и были сброшены четыре грузовых парашюта.
Возглавлял группу, к немалому удивлению Журавлева, его бывший политрук заставы Илья Борисович Зелинский.
В ведомстве НКВД, с подачи Лаврентия Берии, не очень-то жаловали политработников, считая, что они не нужны. Особенно в тылу врага, куда забрасывали бойцов и командиров и без того трижды проверенных, не нуждавшихся в идейных наставниках.
Почти два месяца отряд Журавлева воевал без партийного руководства, и воевал, как было признано, неплохо. Обязанности комиссара формально исполнялись парторгом, одним из сержантов. Теперь появился подготовленный полит-работник, комиссар отряда.
Но пока решался вопрос, произошли изменения в структуре политического руководства. Старший политрук Зелинский теперь являлся лишь заместителем Журавлева, но по-прежнему именовался комиссаром особого отряда.
Впрочем, встреча старых товарищей была вполне теплой. В группе Зелинского были радистка, саперы-подрывники – очень нужные для отряда люди. В грузовых парашютах находились противотранспортные мины, взрывчатка, патроны, запасные батареи для раций, медикаменты.
Получили также теплое белье, с десяток меховых безрукавок, двадцать пар утепленных сапог, шапки, фланель для портянок. В одежде и обуви люди нуждались не меньше, чем в боеприпасах. Во время длительных переходов по бездорожью сапоги буквально сгорали, а вместо портянок использовали разное тряпье.
Зелинский привез свежие газеты. Больше всего бойцов интересовала обстановка в Сталинграде.
Однако, как было заведено в советских средствах массовой информации, сведения о Сталинграде ограничивались общими фразами. Защитники города мужественно отражают вражеские атаки, город держится.
– Ну, а ты что скажешь? – спросил комиссара Иван Макарович Журавлев.
– Тяжелая там обстановка. Наши части удерживают лишь узкую полоску берега. Немцы трубят, что после взятия Сталинграда война закончится, но город не отдадут, это точно.
– На Сталинграде свет клином не сошелся, – как всегда, напрямую рубанул Федор Кондратьев. – Кроме него, еще Россия есть, а ее хрена с два одолеешь.
– Ты такие мысли при себе держи, – усмехнулся новый комиссар. – Не забывай, чье имя город носит. И речи не может быть о сдаче Сталинграда.
– А как там американцы с англичанами? – спросил Журавлев, переводя разговор на другую тему. – Про второй фронт ничего не слышно?
– Пока нет. Но в Северной Африке генерал Монтгомери нанес фрицам крепкий удар. Одних немцев и итальянцев тысяч двести в плен взяли.
– Африка далеко, хотя приятно, что Гитлер снова в морду получил.
В командирской землянке не спали до утра, жадно слушали новости с Большой земли, отметили встречу привезенным спиртом и партизанским ужином из подстреленного кабана и соленых грибов.
На следующий день устроили банный день, выставив двойные посты, чтобы немцы не испортили праздник. Николай Мальцев кроме теплого белья получил овчинную безрукавку.
– Бушлат у тебя продырявлен, от крови кое-как отстирали, – сказал старшина Яков Будько. – А безрукавка меховая, хорошо греет.
Получили безрукавки хирург Наталья Малеева и медсестры Люся и Зоя. Жердяй вместо вконец разбитых сапог получил новые кирзачи сорок пятого размера. Чепцову кроме белья достались лишь теплые портянки. Он незамедлительно съязвил:
– Командирским любимчикам – меховые жилетки, а тем, кто попроще, белье да портянки.
Леня Жердев запустил в него огрызком яблока и заявил:
– Залежался ты, Олежа, со своими царапинами в санчасти. Бурчишь, как старая бабка. Меховую жилетку он не получил – вот беда!
А Николая Мальцева вызвал к себе особист Авдеев. Протянул папиросу и, прикурив, спросил:
– Ну что, как рука?
– Заживает. Автомат удержу, если надо. А в чем дело?
– Группу формирую. Пора с Шамраем заканчивать. Может, и Филина заодно прищучим. Василь Грицевич готовится, Иван Луков из местных. Чепцова Олега думаю взять.
– Чепцова за какие заслуги?
– Я в группу людей не за великие заслуги беру. Хоть вы с ним на ножах из-за девки, но он единственный в отряде немецкий язык знает.
– Зоя не девка, а моя подруга. Невеста, можно сказать. Так что выбирай слова, товарищ лейтенант.
– Ладно, замнем, – отмахнулся Авдеев.
Когда формировался отряд, в него был включен переводчик в звании младшего лейтенанта. Он находился в группе Кондратьева и погиб в первый же день. Капитан Журавлев просил прислать переводчика, но вместо него появился комиссар отряда. Самый необходимый человек!
– Ну, если рана заживает, то начинаем подготовку к операции «Охота на Удава». Подходящее название?
– Вполне. Эта змеюка давно на мушку просится.
– Тогда поторопимся. Я и так неделю потерял, пока высадку пополнения обеспечивал. Журавлев сегодня опять напоминал. Ему отчитываться перед начальством надо. Требует, чтобы до седьмого ноября с Шамраевым разобрались.
Когда Мальцев вернулся в санчасть, узнал, что только что умер Максим Чередник.
– Фросю свою напоследок позвал, – рассказывал Леня Жердев, – а потом всхрапнул, словно поспать собрался, и отошел.
Зоя с заплаканными глазами собирала белье, она еще не привыкла к смертям. Тело Чередника куда-то унесли, а на его место положили раненного в грудь бойца. Дышал он тяжело, с хрипом, лицо было белое, бескровное.
Оказалось, что вернулась с «железки» группа подрывников во главе со Степаном Пичугиным. Воробей сработал как надо. Мина нового образца, установленная на высокой насыпи, рванула, сбросив с рельсов паровоз. За ним посыпались вагоны с людьми и платформы с техникой.
Когда группа отходила, ее обстреляли. Один из саперов был тяжело ранен. Его осматривала врач-хирург Наталья Малеева.
– Готовьте раненого к операции, – сказала она старшей медсестре Люсе.
А Степан Пичугин, прикуривая самокрутку, с досадой проговорил:
– Сапер из недавно прибывших. Минирование хорошо усвоил, а когда уходили, задержался. Смотрел, как вагоны горят и фрицы разбегаются. Ну и поймал пулю в правое легкое.
– Говорят, удачно состав рванули.
– Вроде неплохо. Десятка два вагонов и платформ под откос ушли. На платформах самоходки и танки были, а в вагонах экипажи и техобслуга. Теперь всполошатся, гады.
– Тебя, Степан, наверняка к ордену представят, – сказал Олег Чепцов, который тоже собирал вещи.
– Хоть к ордену, хоть к медали, – отмахнулся рыжий подрывник. – А Петро, я гляну, доходит. Три часа несли, кровью наполовину истек.
Сапер-подрывник умер, когда его переносили в операционную. Олега Чепцова хирург Малеева отпустила без возражений.
– Если плохо себя почувствуешь, сразу приходи.
– С чего ему плохо будет? – усмехнулась Люся. – Шкуру слегка оцарапало, так он неделю отлеживался. Теперь готов к подвигам.
– Тоска тут у вас зеленая. Люди мрут один за другим. Лучше я к своим вернусь.
– Ох и говнюк! – не выдержал Леня Жердев, а Люся выругалась матом. Старшая медсестра не слишком привечала Олега. Вначале он настойчиво привязывался к Зое, а затем подкатывался к Люсе, которая не была строгого нрава и мужиков жалела.
– Бьют вас, калечат, а приласкать некому, – подвыпив, иногда рассуждала Люся, потерявшая мужа в начале войны.
Если Чепцова выписали без проблем, то, осмотрев рану Николая Мальцева, лейтенант медицинской службы Малеева, подавленная сразу двумя смертями, устало спросила сержанта:
– Куда ты торопишься? Тебе еще минимум дней пять лежать надо. Тоже героем быть хо-чешь?
– Наталья Сергеевна, надо мне делами заниматься. А к вам я на перевязки приходить буду.
– Авдеев что-то там выдумал, – угадала лейтенант Малеева. – Пусть здоровых берет.
После короткого спора отмахнулась:
– Не нуди. Пару дней еще полежишь, а там видно будет.
На следующий день хоронили умерших от ран бойцов. Комиссар Зелинский произнес речь, в которой повторялись слова «мужество, героизм, беззаветная преданность» и прочий стандартный набор из лексикона политработников.
– Какая, к черту, преданность, да еще беззаветная! – раздраженно переговаривался Николай Мальцев со старым другом Василем Грицевичем. – Максим Чередник полторы недели с продырявленной головой умирал, жену без конца звал. И Петро, сапер, всего три дня в отряде пробыл. Зевнул и поймал пулю.
– А чего другого ты от комиссара хотел? – отозвался снайпер. – Награды хотя бы языком надо отрабатывать.
Несмотря на холодную погоду и порывистый сырой ветер, Илья Борисович стоял в распахнутом полушубке. Хотел, чтобы все видели две нашивки за ранения, медали «За оборону Москвы», «За боевые заслуги» (точно такие имел Николай Мальцев) и новенький орден Красной Звезды.
Большинство командиров и бойцов отряда стояли в потрепанных шинелях и бушлатах, прожженных у костров. В руках мятые шапки (кто не успел получить новые), пилотки, парашютные шлемы. Капитан Журавлев незаметно толкнул комиссара, подавая знак, что пора закругляться.
Треснули короткие пистолетные залпы из трех стволов. Стрелять в расположении отряда категорически запрещалось, потому и прощальный салют получился весьма скромный.
Мало кто в отряде знал, что Журавлев имел со своим комиссаром короткий жесткий разговор. Когда Зелинский попросил список коммунистов и комсомольцев, капитан, глядя ему в глаза, заявил:
– Список ты получишь, но опять вернешь его парторгу. Не думай, что в отдельной землянке будешь отсиживаться и бойцов воспитывать. На боевые задания ходят все – ты не исключение, раз в немецкий тыл напросился.
– Ты что, Иван Макарыч… – начал было комиссар, но Журавлев сделал знак, чтобы тот помолчал.
– Нас тут всего горстка. Воспитывать друг друга необходимости нет. Хотя вновь принятых будешь проверять вместе с Виктором Авдеевым.
При этих словах особист согласно кивнул.
– Насчет политработы? Дадим возможность выступать перед местным населением как представителю Красной Армии. Пусть видят твои звезды, ордена, знают, что наша армия рядом. Но основная работа: разведка, боевые операции на «железке», удары по врагу. Этим и будешь заниматься, когда приглядишься немного.
– В селах ведь немцы и полицаи, – вырвалось у Зелинского.
– Мы здесь хозяева, а не фрицы и «бобики», – припечатал ладонь к столу капитан Журавлев, давая понять, что разговор закончен.
Командир отряда пребывал не в лучшем настроении. В очередной шифрограмме ему предлагалось провести разведку и тщательно изучить систему охраны железнодорожного моста через Десну. Извилистая река пересекала Брянскую область и, пройдя путь в несколько сот километров, впадала в Днепр.
Мост, который имело в виду командование, находился возле поселка Витемля ближе к истоку Десны и представлял собой значимый объект. Уничтожение его перерезало путь на Гомель, Брянск и существенно затрудняло бы доставку немецких войск к фронту.
Об уничтожении моста речи пока не шло. Требовалась основательная подготовка, большой запас взрывчатки, а особенно – вся информация. Журавлев хотел немедленно вызвать Федора Кондратьева, но раздумал.
Не надо пока дергать людей. Старший лейтенант удачно организовал подрыв эшелона, готовился к новому выходу на «железку». Виктор Авдеев занимается Шамраем.
