Возле их кабинета тихо стоял и ждал Смирнов. Излишняя розовощекость уже прошла, но одно ухо еще предательски алело. Видимо, Щербаков вел за него мужика от самого своего кабинета. Увидев Гурова и Крячко, Геннадий шагнул им навстречу.

Лев Иванович быстро предупредил его:

– На грудь с рыданиями не бросаться! Не люблю!

Они вошли в кабинет, расселись, и Гуров спокойно сказал:

– Итак, на чем мы остановились? На том, что в тех шести домах, со стороны которых только и мог пройти преступник, его не было. Вопрос: как он добрался до дома Осипова?

– Если судить по схеме, то только по дороге до пустующего особняка, там свернул, – ответил Стас.

– Вот так открыто шел по дороге, и его никто не видел! – язвительно сказал Гуров. – Предупреждаю, что версию человека-невидимки отбрасываем сразу. У кого какие соображения?

– А он действительно шел по дороге и ни от кого не прятался, – неожиданно сказал Геннадий. – Если бы этот тип старался передвигаться незаметно, на него точно кто-нибудь обратил бы внимание. Наверное, он был одет нормально, шел спокойно, нес какую-то сумку, одним словом, ничего необычного. Люди мельком глянули на него и продолжили заниматься своими делами. На соседний участок преступник зашел для того, чтобы надеть поверх своей одежды темную. Он же не знал, как события развернутся, вдруг кровью запачкается?

– Уже ближе к истине, – заявил Лев Иванович. – Но как он попал на территорию?

– Господин полковник… – начал Смирнов, но Гуров перебил его:

– Разрешаю обращаться ко мне по имени-отчеству.

– Спасибо! Так вот, Лев Иванович, мы с мамой вчера всех жителей поселка поштучно перебрали, но не нашли никого, кто мог бы тайком провезти в своей машине какого-нибудь человека. Вы мне просто поверьте, что нет среди жителей никого, кто желал бы Илье Павловичу зла. Я фигуру преступника ко всем мужчинам поселка примерял. Никто не подходит. Каждый выше или ниже, толще или худее. А вот сегодня утром я услышал, как вы Владимиру Николаевичу говорили, что женщина могла провезти к себе любовника. Есть у нас такая. Со свечкой, конечно, никто не стоял, но… Ее муж часто и надолго за границу уезжает. Он какой-то крупный специалист по атомным станциям. Дамочка одна остается. Она у него вторая жена, намного моложе, нигде не работает, так что вполне могла от скуки завести себе любовника. Городской квартиры у них нет, он ее первой семье оставил. У нее «Лексус». В таком сарае на заднем сиденье или в багажнике можно слона провезти, не только человека. Когда муж в отъезде, она утром уезжает в Москву, а поздно вечером или даже ночью возвращается. Иногда исчезает на несколько дней. Сейчас муж как раз в очередной командировке. Выяснить, когда она в день нападения на Илью Павловича и накануне вернулась и потом уезжала, очень легко. Охранники на воротах время въезда и выезда всех машин фиксируют.

– Имя! – потребовал Гуров.

– Девяткина Алевтина Васильевна. Ей где-то от двадцати пяти до тридцати, видная дамочка, – ответил Геннадий. – Если разрешите, мы за ней понаблюдаем.

– Последите, хуже не будет, – согласился Гуров.

– Лева! – предостерегающе произнес Крячко.

– Я же сказал, хуже не будет. Если преступник действительно познакомился с ней, чтобы тайком попасть в поселок, то его сейчас уже и след простыл. Он же свое дело сделал. Клиент, судя по всему, не дурак, значит, не сам с ней порвал, а ее спровоцировал на разрыв отношений. Теперь она о нем без омерзения не вспоминает. Мужчину к ней подводить нельзя. Она ему о бывшем любовнике ничего не скажет. А вот с женщиной страдалица охотно поговорит о том, что все мужики – козлы. Женщину к ней надо запускать.

– Найдем такую, – уверенно заявил Смирнов.

– Гена, это ее круга женщина должна быть, – остудил его пыл Лев Иванович. – С которой она сможет обсудить то, что ее интересует: шмотки, сплетни, диеты и прочую ерунду. Маникюрши, педикюрши и парикмахерши отпадают. Они у нее давно уже свои. Можно попробовать через фитнес-центр. Она туда наверняка ездит, сейчас это модно.

– А почему именно женщина? – подумав, спросил Геннадий. – Рассудите сами. Аля – баба замужняя. Если ее поймают на горячем, вылетит с голым задом, обгоняя собственный визг. Тихариться будет изо всех сил. Если сумела мужика из семьи увести, значит, не дура, то есть цену женской дружбе знает. Будет она крутить роман на стороне с мужиком, с которым ее подруга познакомила? Нет! Потому что та же подруга ее заложит с превеликим удовольствием. Знакомиться на улице или в ресторане? Вряд ли. Что остается? Фитнес-центр! Там есть возможность к мужику приглядеться, да и свой товар лицом показать. Как только мы выясним, в какой фитнес-центр она ходит, запустим туда кое-кого и будем иметь полную информацию: кто, где, с кем, когда и как.

– До чего же циничная молодежь пошла! – пожаловался Гуров Стасу. – Но не лишено логики. Согласен. Действуйте. Только не напортачьте!

Геннадий посмотрел на него глазами несправедливо обиженного ребенка.

– Сейчас я тебя по головке поглажу и конфетку дам, только не плачь, – иронично проговорил Лев Иванович. – Пошли дальше. Что это за список машин?

– Это те, которые выезжали и въезжали в тот день и на следующий. Время указано, – объяснил мужик.

– Не знаю, что нам это сейчас может дать, но на всякий случай пусть будет. Список пациентов подготовил? Ты же по поводу него пошел к Щербакову советоваться? – спросил сыщик.

– Да, и Владимир Николаевич сказал, чтобы я был предельно откровенным, потому что от этого жизнь Ильи Павловича зависит, – подтвердил Смирнов и достал из внутреннего кармана пиджака два листка.

– Всего? – удивился Гуров. – Я думал, будет намного больше.

– Илье Павловичу трудно сейчас много больных брать, – объяснил Геннадий. – У него же работа – не укол поставить. Он же с пациентом часами разговаривает, чтобы до первопричины проблемы доискаться.

– Давай с самого начала, – предложил Гуров.

Смирнов начал рассказывать. Больные были самые разные. Мальчик страдал недержанием, девочка заикалась, чья-то теща впала в глубочайший маразм. Наркоманы, пьяницы, девушка-нимфоманка, люди, хотевшие бросить курить. Были и психологические травмы. Одна женщина нечаянно сбила машиной собаку и с тех пор боялась сесть за руль. Парня бросила невеста, и он пытался покончить с собой. Девчонка от несчастной любви решила руки на себя наложить. Фигурировал в этом списке и сын Петрова, страдающий игроманией.

Случаи, в общем-то, рядовые, ничего особенного. Фамилии некоторых пациентов вызывали уважение, а других – отвращение. Уж слишком неприглядное прошлое было у этих персонажей.

Одним словом, список пациентов не оправдал тех надежд, которые возлагал на него Гуров.

– Павел прилетел? – спросил он.

– Еще ночью. Я его встретил и на городскую квартиру отвез. Утром он к отцу в госпиталь поехал, а я – сюда, к Владимиру Николаевичу, – ответил Смирнов.

– Я же просил его немедленно со мной связаться, – укоризненно сказал Лев Иванович.

– А вы сами в такой ситуации куда бы сначала поехали? – спросил мужик, и Гурову нечего было ответить. – Да вы не волнуйтесь! Я его спросил, не говорила ли Ирина Дмитриевна что-нибудь, когда узнала, что с ее мужем случилось.

– Ну?.. – Сыщики даже подались к нему. – Говори! Не тяни!

– Она сказала: «Он ради них свою душу в клочья рвал, а они ему вот чем отплатили». Но…

– Подожди! – цыкнул на него Крячко. – Лева, она могла иметь в виду как сразу всех пациентов мужа, так и каких-то конкретных из них.

– Это не суть! – отмахнулся Гуров. – Важно то, что она знает, в чем дело. О чем-то ей муж сказал. Как иначе он уговорил бы ее уехать с детьми, причем так срочно?

– Дайте договорить! – возмутился Геннадий. – Дело в том, что Пашка живет в Сан-Франциско, он программист. А Ленка – в Нью-Йорке, она врач. Кондрашов позвонил Пашке, а уже тот – сестре, потому что Ирина Дмитриевна сейчас у нее. Так что о том, что она сказала, Пашка знает только со слов сестры. Когда Ирина Дмитриевна услышала, что случилось с Ильей Павловичем, ей стало плохо с сердцем. Предынфарктное состояние. Она сейчас в госпитале, где Ленка работает. Пашка сначала прилетел в Нью-Йорк, а уже оттуда – в Москву. Но у него времени не было, чтобы с Ленкой и матерью увидеться. Он с ними только по телефону поговорил.

– А вот ты сейчас сам ему позвонишь и скажешь, чтобы он мухой мчался сюда, – приказал Гуров. – Пусть звонит сестре…

– А смысл? – перебил его Геннадий. – Ленке я и сам могу позвонить, но между Москвой и Нью-Йорком разница во времени – минус девять часов. Там сейчас даже не раннее утро. Разбудим мы ее, что дальше? Ирина Дмитриевна в госпитале. Надо дождаться хотя бы их девяти часов, когда Ленка на работу приедет, чтобы можно было и с ней, и с ее матерью поговорить.

– Нет ничего хуже, чем ждать и догонять, а ведь придется, – пробормотал Гуров. – Ладно. Пошли дальше. Гена, я ни за что не поверю, что у Осипова не было органайзера. Куда-то же он записывал адреса и имена пациентов.

– А вот не было. У него в кабинете на письменном столе рядом с телефоном лежал блок бумаги, вот как у вас. – Смирнов показал на желтый кубик на столе у Крячко. – Он записывал на листок все данные и прилеплял его к картинке на календаре, висевшем на стене. Когда надо было ехать, Илья Павлович отрывал листок и брал его с собой, а потом выбрасывал, потому что мне два раза повторять не надо.

– Да уж! Осипов действительно оберегал своих пациентов от любой огласки, а вот кто-то из них… – Крячко горестно помотал головой.

– Лев Иванович, я по поводу тех двух букв. Ни у кого из жителей поселка имя или фамилия с них не начинается, – уверенно сказал Геннадий.

– Каких двух букв? – встрепенулся Стас.

– Ах да! Ты же ничего не знаешь! – спохватился Гуров и рассказал другу о том, что эксперты сумели разобрать на записи.

– Это намного упрощает задачу! – обрадовался Крячко. – Раз жители поселка ни при чем, то мы, как только получим списки пациентов, выберем оттуда всех, чье имя или фамилия начинается на «Ти», потом запросим их медицинские карты, а там рост обязательно должен быть указан. Отбросим всех неславян, потому что преступник говорил на чистом русском языке, и круг подозреваемых значительно сузится.

– Для этого еще списков надо дождаться, – охладил его пыл Гуров.

– А давайте я поговорю с ребятами! – предложил Смирнов.

Гуров и Крячко переглянулись и повернулись к нему.

– Гена, ты про эти две буквы уже забыл! Ты о них даже никогда не слышал. Упаси тебя бог хотя бы заикнуться о них своим друзьям! – предельно серьезно и даже угрожающе произнес Лев Иванович.

– Вы не понимаете! – разозлился мужик. – Да эти ребята!..

– Вот мы-то как раз понимаем, – тоже очень недобро сказал Крячко. – Потому что в сыске прослужили дольше, чем ты на земле живешь. Это там, на войне, вы делились последней коркой, глотком воды и от пуль друг друга закрывали. А потом вернулись домой, и пути ваши разошлись. Ты не знаешь, кто каким пошел.

– Вот ты сказал, что все съехались, – напомнил Смирнову Гуров. – Да, в минуту опасности вы придете друг другу на помощь. Пожить пустите, денег одолжите, куском хлеба поделитесь, морду за друга набьете! Но ты не знаешь, чем твои друзья занимаются там, где живут.

– Хотите сказать, что кто-то из них скурвился? – Геннадий зло ощерился.

– Не исключаю, – ответил Лев Иванович, увидел, как Смирнов приподнимается со стула, и предупредил: – Не надо бросаться на меня с кулаками! Только сам пострадаешь!

– Ты лучше мозги включи, – посоветовал Крячко. – Думаешь, сериал «Бандитский Петербург» на пустом месте появился? Нет. Андрей Константинов в своих очерках не про инопланетян писал, а про реальных людей. В Афганистан, в эту кровавую мясорубку, отправляли молодых ребят, которые о войне только из фильмов знали. Они там все круги ада прошли и вернулись с надломленной психикой. Для них убить человека стало делом обычным, а жестокость сделалась нормой поведения. В стране творилось черт знает что. Не все из них смогли найти себя в мирной жизни. Многие пошли в криминал, пополнили ряды бандитских группировок. После Чечни приключилась та же история.

– А чтобы тебе все окончательно ясно стало, вспомни, что наши эксперты сказали о том подонке, который на Осипова напал, – продолжал Гуров. – Он служил в армии и специальную подготовку имеет, не исключено, что в Чечне воевал. А теперь рассуди сам. Заказчик и исполнитель пока ничего не добились. Сотовый к ним не попал, ноутбук испорчен, в сейфе, как ты говоришь, были только официальные документы. А самое главное в том, что Осипов жив. Они что, махнут рукой и скажут: «Да ладно! Как-нибудь обойдется»? Нет! Преступники не успокоятся, потому что жить с петлей на шее не очень уютно. До Осипова им пока не добраться. Он в реанимации, да еще и под охраной. А раз они сами ничего найти не смогли, значит, им остается наблюдать за теми, кто тоже ищет. В городе уже знают, что я этим делом занялся.

– С чего ты это взял? – удивился Крячко.

– С того, что Пьеро вчера вечером со мной светскую беседу вел и интересовался, не нужна ли мне какая-нибудь помощь, потому что Осипов его в свое время от смерти спас. А еще он мне намекнул, что должников, таких, как он, у Ильи Павловича много, – ответил Гуров.

– Может, нам действительно кое-кого к поискам подключить? – предложил Стас. – Уж они-то всю Москву на уши поставят, но найдут.

– Но при этом кучу народа покрошат, как капусту для засолки, – язвительно проговорил Лев Иванович. – Откуда в тебе эта кровожадность? – Он укоризненно покачал головой и продолжил, обращаясь к Смирнову: – А слава моя, друг Гена, не на пустом месте народилась. От меня еще никто не уходил. Значит, что остается делать супостатам? Внедрить в мое окружение человека, чтобы через него узнавать последние новости. Орлов, Крячко и Щербаков исключаются по определению. А вот ты, в силу слепой веры во фронтовое братство, вполне можешь стать для них бесценным источником информации, который они мигом заткнут, когда в нем, то есть в тебе, отпадет необходимость. Знай я, что ты в комнате отдыха у Щербакова сидишь, ни звука не издал бы. Но он решил надо мной психологический эксперимент поставить, и теперь по его вине произошло разглашение тайны следствия. Если ты распустишь язык, то подставишь в первую очередь его, причем так, что мало не покажется, за что он будет необычайно благодарен. Тогда тебе останется только стреляться. Оружие есть или одолжить?

– Есть. С разрешением, – буркнул Смирнов.

– Уже легче. А теперь пошли обедать, пока в столовой еще хоть что-то осталось, – предложил Лев Иванович.

– Вы идите, а мне после всего этого кусок в горло не полезет, – отказался Геннадий.

– Ничего. Мы его тебе туда пропихнем, – пообещал Крячко.

Настроение у всех троих было, мягко говоря, неважным, и очень средненький обед его никак улучшить не мог. Так что сыщики и Геннадий вернулись в кабинет не в самом радужном расположении духа.

Смирнов взял свою борсетку, которую там оставлял, и сказал:

– Мне тут по делам отъехать надо, к вечеру вернусь.

Он собрался было уйти, но Крячко загородил дверь и заявил:

– Вот что, Гена! Поскольку ты влип в наши дела по самые уши, отговорки типа «Мне тут в Париж по делу срочно» не прокатят. Расклад тебе Лев Иванович дал полный. Так что ты сидишь с нами здесь и ждешь, когда можно будет позвонить в Нью-Йорк, или отправляешься в камеру на ближайшие двое суток. Мы не позволим тебе рассказывать кому бы то ни было, что и как у нас происходит. Щербаков, когда Гуров ему все объяснит, нас поддержит. Так куда и зачем ты намылился?

– Я никуда не собирался ехать! – взорвался Смирнов. – Хотел просто в машине посидеть.

– А что ж тебе здесь-то не сидится? – осведомился Лев Иванович.

– Мне протез надо снять! – чуть не заорал мужик. – Нога отекла. Если сейчас не сниму и не дам ей отдохнуть, то мне завтра на костылях ходить придется!

Гуров и Крячко на своем веку повидали и пережили многое. Выбить их из колеи было непросто.

Поэтому Стас нашелся сразу:

– А чем тебе здесь плохо? Садись на стул, ногу на стол положи и можешь газеты читать.

– Здесь? – обалдел Геннадий. – А если зайдет кто-нибудь?

– Пошли к Орлову, – решительно заявил Гуров. – У него в комнате отдыха диван есть, вот на нем и полежишь.

– Да неудобно как-то… – растерялся Смирнов.

– Сказал бы я тебе, что неудобно, да ты и сам знаешь, – ответил ему на это Стас, подцепил под руку и потащил к двери.

Лев Иванович шел за ними и удрученно качал головой.

«Ну, Стас! – раздраженно думал он. – Я же его просил все о Смирнове выяснить, а он? Ничего! Он у меня еще получит!»

Орлов недоуменно посмотрел на визитеров, но узнав, в чем дело, согласился не раздумывая:

– Конечно, пусть отдохнет. Стас, ты подушки с кресел сними и под ногу ему подложи, чтобы отек быстрее сошел, – посоветовал он.

Смирнов покраснел еще больше, чем в первый раз, и не знал, куда глаза девать. Чтобы не смущать его, друзья отвернулись, пока он снимал протез и устраивался. Они взглянули на него только тогда, когда Геннадий уже полулежал на диване, опираясь спиной о подлокотник. Культю он положил на подушки от кресел и прикрыл брючиной.

– Спасибо большое. Извините, пожалуйста, – пробормотал Смирнов. – Зря вы это. Я бы и в машине отлежался.

– Там тебе чаю никто не нальет. – Орлов усмехнулся и попросил: – Стас, будь добр, займись.

Крячко, которого друзья иногда в шутку звали каптенармусом, захлопотал по хозяйству, а Петр сочувственно спросил:

– Ногу на Кавказе потерял?

– Да, – угрюмо ответил Смирнов. – Я бы и вторую с радостью отдал, лишь бы Юрка был жив.

– Это сын Щербакова, – объяснил Гуров. – Он мне тогда, в Анадыре, его детскую фотографию показывал. Красивый был мальчик.

– Да он и парнем вырос еще тем, – невесело сказал Геннадий.

– Может, расскажешь, что случилось? – попросил Крячко. – Ты теперь вроде как наш.

– Да чего рассказывать. – Мужик вздохнул. – Мы с учебки дружили. Юрка, я, Мишка и Лешка. Юрка всегда лидером был. Повезло нам, что мы в одно отделение попали. «Деды» пытались нас нагнуть, а мы отбились, в основном благодаря Юрке. Он и карате занимался, и самбо. В общем, больше нас не трогали. В тот день наше отделение на машине ехало, и подорвались мы на фугасе. А может, из гранатомета засадили. Никто толком не знает. Следом «чехи» выскочили. Тяжелораненых они на месте добили, а остальных с собой угнали. Форму с нас сняли. У них там хохлы-наемники были, они в нее переодевались. Морды-то славянские. Наши их за своих принимали, а они благодаря этому подбирались поближе и клали всех. В общем, дали нам какое-то рванье и в земляную яму по лестнице спустили, – тусклым голосом рассказывал Геннадий. – Площадь где-то два на два метра, глубина – больше трех, а нас семь человек, из которых четверо раненых, в том числе и Лешка. Вот мы там и сидели, причем явно не первыми. Возле стен кучи старого дерьма лежали. В туалет нас, как вы понимаете, никто не выводил. Бросят сверху буханку хлеба и пластиковую бутыль воды, вот и вся еда на день. Гадости всякие орали, любили на головы нам помочиться. Собаку дохлую могли скинуть. В общем, незатейливые у них забавы были.

– Гена, прости, что я тебя попросил рассказать, – остановил его Орлов. – Не надо все это вспоминать. Скажи только, сколько вы там просидели?

– Потом выяснилось, что два месяца и четыре дня, а тогда казалось, что в жизни ничего другого и не было, кроме этих земляных стен с загаженным полом и кусочка неба где-то очень-очень высоко, – медленно ответил Смирнов.

– Наши вас освободили? – спросил Стас.

Геннадий нервно рассмеялся и заявил:

– Наши! Дождешься от них, как же! Владимир Николаевич нас нашел. Когда ему сообщили, что его сын без вести пропал, он своих друзей по Афгану собрал и в часть приехал Юрку искать. Кого он там за грудки тряс, за горло брал, я не знаю, но разрешили ему с друзьями поисками заняться. Только вот долго все это согласовывалось. Чуть-чуть Владимир Николаевич не успел, всего на два дня опоздал. Найди он нас раньше, Юрка был бы жив.

– Он пытался бежать? – спросил Гуров.

– Это только в фильмах из такого плена убегают. В жизни так не бывает. Все вышло намного подлее и страшнее. Это потом выяснилось, что в части был прапор один!.. Правильно говорят: «Лучше иметь дочь-проститутку, чем сына-прапорщика». В общем, он «чехам» и патроны, и продукты продавал, а еще стучал как дятел. Когда Владимир Николаевич приехал, этот гад им и сказал, что у них в плену сын большого милицейского начальника. Юрка никогда не говорил, кто его отец; чиновник, да и все. Нас уже трое осталось, остальные от ран умерли. Лекарств-то никаких, вот ребята и не выдержали. В общем, лестницу вниз спустили, и главный у них там, Аслан, сказал: «Поднимайся, милицейский ублюдок, мы тебя резать будем!» Юрка мне шепнул: «Отцу сообщи, если сможешь» – и наверх полез, – каким-то мертвым голосом сказал Смирнов.

– Все, Гена, хватит! Не трави себе душу, – приказал ему Орлов, белый как мел.

– Нет, надо! А то тут некоторые во фронтовое братство не верят, – возразил Геннадий, глянул на Гурова и продолжил: – Я тогда даже представить себе не мог, что они там с ним делали, но кричал он страшно. А потом нам с Мишкой приказали наверх подняться. А там Юркин труп! Без кожи! И без головы! Аслан стоял, держал Юркину голову за ухо и покачивал. Потом ткнул в меня пальцем и сказал: «Иди, встань на ворота. Мы головой твоего друга в футбол играть будем, а ты ее станешь ловить». Я встал и смотрел, как они Юркину голову ногами пинали, а когда поймал, прижал ее к груди и побежал. Все понимал! Что удрать не смогу, догонят и убьют. Но не мог я видеть, как они над другом моим измывались. Бандюки начали по мне стрелять, попали в ногу, в спину. В общем, четыре пули во мне было. Боль в ноге дикая – кость раздроблена. Бежать я больше не мог, упал, голову Юркину к себе прижал и калачиком свернулся, чтобы ее не отобрали. Короче, попрощался я с жизнью. Они меня долго били, а потом я сознание потерял. В себя пришел снова в яме. Почти голый. Это Мишка все тряпки с меня снял и перевязал, как уж смог. Сдох бы я так же, как остальные, если бы не Владимир Николаевич. Жар у меня был сильный, я думал, это бред, когда услышал, что наверху стреляют, а оказалось, что это нас нашли. Последнее, что помню, как какой-то мужик в камуфляже у Мишки спрашивал, где Юрка. Тот ему и показал овраг, куда трупы сбрасывали. Мы своих товарищей сами туда относили. Нас с Мишкой сразу в госпиталь. Ногу мне спасти врачи не смогли, вообще сказали, что я всем богам за родителей молиться должен, что такой крепкий организм мне в наследство достался.

– Господи! Да сколько же ты пережил и не сломался! – с восхищением сказал Крячко.

– Ага, сейчас! – Геннадий криво усмехнулся. – Если бы не Илья Павлович, я бы уже давно сдох! Матери сообщили, что я жив, лежу в госпитале в Ростове-на-Дону, но она ко мне не приезжала: Гальку не на кого было оставить. Так что мы с ней только на вокзале в Москве встретились и друг друга не узнали. Она проводила в армию молодого здорового парня, а вернулся седой мужик на костылях. Я помнил цветущую сорокалетнюю женщину, а меня встретила седая, худая старуха с темными кругами под глазами и впалыми щеками. Но не это самое страшное. Таблеток-то, которыми меня в госпитале кормили, у меня не было. Их мне с собой даже на первое время не дали. Так что я в поезде всю дорогу в тамбуре стоял и курил, чтобы криками своими пассажиров не пугать. Стоило мне закрыть глаза, как я чувствовал себя опять в той яме. Если все-таки засыпал, то снова Юркин труп без кожи видел и голову его, которая по земле катилась. А в Москве, в поликлинике, куда я на костылях еле-еле дошкандыбал, наши гребаные врачи сказали, что транквилизаторы мне не показаны!

– Пил? – прямо спросил Крячко.

– Пил! – так же прямо ответил Смирнов. – Сначала мне хватало стакана, чтобы в сон без кошмаров провалиться, а потом и бутылки стало мало. Когда Владимир Николаевич в Москву по делам приезжал, всегда к нам заходил, пытался меня к жизни вернуть. Что в таких случаях говорят? «Соберись! Будь мужиком! Нервы в комок! Волю в кулак!» А я инвалид безногий, что мне делать? Меня даже дворником на работу не возьмут. Понял я, что выхода у меня нет, обуза для семьи. Пенсия у меня копеечная, зарабатывать не могу. Мать, чтобы я хоть немного поспать мог, вынуждена была мне на свои деньги водку покупать. Вот тут я и пожалел, что не убили меня тогда «чехи».

– И решил эту ошибку исправить, – тихо сказал Лев.

– Да! Благо квартира на девятом этаже. Но Галька не дала, вернулась раньше времени. Повисла на мне, с ног свалила, а потом – и откуда только силы взялись? – в комнату с балкона затащила. Осиповы к тому времени уже за город переехали. Отправилась мама к Илье Павловичу и попросила его со мной поговорить. Привезла она к нам, посмотрел он на меня и пожалел. Переселился обратно в город и начал со мной разговаривать. Слова вроде бы самые обыкновенные, а на душе от них теплее и светлее становится. Вера появляется, что еще не все в жизни потеряно. Тут мне Владимир Николаевич с хорошим протезом помог, и стал я на нормального человека похож. Выходил меня Илья Павлович. Я заметил, что он к себе за город обратно не торопится, а потом узнал, что Осипов каждый день в Бурденко ездит и таких же, как я, парней, войной пришибленных, к жизни возвращает. С Мишкой-то мы все время созванивались. Он в Твери жил. Я знал, что у него та же история, что и у меня. Попросил Владимира Николаевича, и он помог Мишке в Бурденко попасть. Когда там лечился, я его навещал и со всеми остальными познакомился. Так что нас, тех, кого Илья Павлович спас, много. Если окажется, что та сволочь, которая на него руку подняла, из их числа, я ее убью. Сам. Никому не доверю. А потом можете меня сажать.

– Ничего у тебя из этого не выйдет, – уверенно сказал Лев Иванович и объяснил: – Перед тобой столько желающих, что до тебя очередь не дойдет.

«А я-то еще пытался его тюрьмой напугать! Да ему теперь и в аду страшно не будет!» – подумал Гуров.

Некоторое время все молчали. Да и о чем можно было говорить, услышав такое?

Наконец-то Орлов сказал:

– Да, парень, пожевала тебя жизнь во все зубы! Из-за дурости одного человека столько ни в чем не повинных мальчишек полегло. А сколько судеб искалечено…

– Об этом сейчас как-то не принято говорить и вспоминать, словно и не было ничего. Но те, кто выжил, все помнят и никогда не забудут, – севшим от ярости, каким-то незнакомым голосом произнес Смирнов.

Потом он словно очнулся, помотал головой, прогоняя страшные воспоминания, потрогал ногу и сказал:

– Кажется, все нормально, можно снова протез надевать.

Чтобы не смущать его, друзья вышли в кабинет, и Гуров яростным шепотом спросил у Крячко:

– Я тебя о чем просил? Почему мы только сейчас все узнали?

– А когда бы я смог с людьми связаться, если с самого утра все так закрутилось, что минуты свободной не было? – оправдывался тот.

– Зато теперь мне понятно, почему у Щербакова в области, где он служил, никогда не было межнациональных конфликтов, – заявил Орлов.

– Из-за полного отсутствия одной из конфликтующих сторон, – с усмешкой проговорил Лев Иванович.

Тут из комнаты отдыха вышел Геннадий, приведший себя в порядок, посмотрел на часы и сказал:

– В общем-то, уже можно попробовать позвонить. Но я предлагаю это сделать из кабинета Владимира Николаевича. – Все удивленно уставились на него, и он объяснил: – Понимаете, я для Ирины Дмитриевны не авторитет, а просто друг ее сына. Никого из вас она вообще не знает. А вот Владимира Николаевича послушается, потому как его очень уважает.

– Тогда сам ему и звони, – предложил Орлов. – Это для тебя он почти родственник, а для всех нас – начальство.

Геннадий достал сотовый, отошел немного в сторону и позвонил Щербакову.

Поговорив с ним, он повернулся к остальным и сказал:

– Пойдемте, он нас ждет.

– Без меня обойдетесь, – заявил Орлов. – Мне тут и других дел хватает.

Геннадий и Гуров с Крячко пошли к Щербакову.

– Дожили! В кабинет к начальнику главка нас, двух полковников, ведет по блату лицо насквозь штатское и совершенно постороннее. Как детсадовцев на прогулку. Гена, нам с Левой за руки взяться? А то ведь можем потеряться по дороге, – выдал Стас в своей типичной манере.

– Все бы вам хохмить, Станислав Васильевич, – укоризненно ответил ему на это Смирнов.

В приемной чудеса продолжились. Секретарша Щербакова была унаследована им от предшественника. Эта пятидесятилетняя дама досконально знала не только свое дело, но и подноготную всех без исключения сотрудников главка, потому что пережила за своим столом не одно поколение руководителей. Она осознавала значимость своего положения и удостаивала взглядом не всех начальников управлений.

При виде Гурова женщина ему мило улыбнулась и доверительно сообщила:

– Лев Иванович, все документы курьер еще утром по адресам развез, так что за это не волнуйтесь. Проходите, Владимир Николаевич вас ждет.

Изумленный Гуров в ответ тоже улыбнулся и только что ножкой не пошаркал, а вот Крячко у него за спиной тихонько, но очень ехидно похихикал.

«Ну, Стас! Дай только нам вдвоем остаться! – зловеще подумал сыщик. – Ты у меня за все ответишь!»

Щербаков сразу спросил:

– Что-нибудь новое есть?

– Нет, но должно быть, – туманно ответил Гуров, наткнулся на непонимающий взгляд Владимира Николаевича и пояснил: – Не мог Осипов вот так, с бухты-барахты, и детей в Америку завернуть, и жену уговорить с ними уехать. Он должен был ей как-то объяснить необходимость этого. Кроме того, не исключаю, что муж сказал ей, где оставит, предположим, письмо с объяснениями на случай его смерти. Теперь вам предстоит убедить ее ответить на наши вопросы.

– Понял, – сказал Щербаков. – Гена, звони по скайпу Елене и уговори ее отдать смартфон Ирине Дмитриевне, а потом передашь свой мне.