Глава 48

Однажды, уже после полудня, меня разбудило пение Моза, поэтому я отправился на кладбище, где в унисон с пением он работал киркой и лопатой. Со лба Моза капал пот, стекая по окологубным складкам и увлажняя грудь. На небе сгущались облака, скрывая солнце, и прохладный ветерок освежал воздух.

– Для кого могила? – поинтересовался я.

– Будет моя, если эта кирка вдруг не станет легче!

– Ну, прекрати! Ты здоровее меня!

Моз перестал копать и окинул меня взглядом с головы до ног.

– Да ты вроде уже готов?

– Да. Кэти закончила все свои неотложные дела, украсила алтарь цветами, и завтра мы вместе с Джейсом отправляемся в двухнедельное путешествие. Поедем на запад страны. Хотим полюбоваться кое-какими большими горами и маленькими, опустевшими шахтерскими поселками.

– Берешь свою камеру?

– Да. Док попросил посмотреть кое-что, и я постараюсь между делом поснимать.

– А Мэтт?

– Гибби пригласил его на неделю в штат Мэн, рыбку половить, а потом они неделю побудут здесь, до нашего возвращения.

– Хороший врач этот Гибби.

Я согласился с Мозом.

Моз вонзил кирку на три фута в глубину, кивнул на могилу сестры и спросил, глядя вниз:

– Ты уже говорил кому-нибудь об этом?

– Нет, – пригладив волосы, я посмотрел на церковь.

– Ну, у тебя есть еще полтора часа, прежде чем облачаться в праздничный костюм.

– Смотри, не умри в этой дыре, – и я показал на могилу, – мы ждем тебя на церемонию.

– Ты мне так надоел своими напоминаниями, что я готов прямо сейчас помереть на этом месте назло тебе.

Я обошел вокруг церкви, удивляясь тому, как она преобразилась. Мэтт удалил весь дикий виноград, все сгнившие доски, переделал входную дверь и заменил старые деревянные ручки новыми – блестящими, медными, шаровидными. Двери были распахнуты, и окна тоже, и казалось, что церковь, подобно мне, дышит полной грудью.

Я внимательно осмотрел алтарь, и в глаза мне снова бросились две параллельные линии, проведенные когда-то мисс Эллой. Я прошел между рядами, подумал немного и сел около этих линий, прислонившись к алтарной ограде. Тихое пение Моза доносилось и сюда, и я начал вспоминать о прошлом и размышлять о будущем.

Сегодня я женюсь. При условии, конечно, что не возникнет никаких препятствий. Через час Мэтт посадит в свою машину нас с Кэти, Рекса, судью и доставит всех к входной двери церкви, где Моз с судьей возглавят торжественную церемонию. Я не рассчитывал на то, что Рекс поймет смысл происходящего, но все-таки пригласил его. А когда я попросил судью стать посаженым отцом невесты, он заплакал, так что мы с Кэти правильно сделали, остановив свой выбор именно на нем. Сегодня утром, проснувшись, я напомнил себе, что обещал простить Рекса. И это хорошо. Может быть, мои прежние обиды уже перемещаются на задворки памяти, а это то самое место, откуда начнется старт в новую жизнь. Кэти целый месяц занималась необходимыми приготовлениями, звонила друзьям, вела переговоры и при этом вся сияла. А дома каждую свободную минуту проводила за фортепиано. Что же касается Джейса, так мальчуган норовит то и дело поиграть со мной в бейсбол. Он все еще называет меня «дядя Так» и спрашивает, будем ли мы пить пиво на послесвадебном приеме. Я ответил ему утвердительно и, надеюсь, никого не шокировал.

Мысленно я стал «загибать пальцы», подводя итоги случившегося. Оглядываясь назад, я должен был признать, что не без вмешательства кое-кого «Вольво» Кэти застрял в канаве, о чем я прежде и не догадывался. Прошу тебя, ты, кто это все начал, не останавливайся, пожалуйста, и впоследствии. Все мы, и Мэтт в том числе, очень нуждаемся в своем гнезде, и Уэверли станет таким местом, а ты будешь его охранять. Мы тридцать три года переносили скудость, горечь и жили в аду, но ты был прав, послав нам это испытание. Нас секли, колотили, кормили оплеухами, но любовь превозмогла все. Не знаю, каким образом ей это удалось, но это так, а почему? «Тайна сия велика есть».

Я оглянулся, любуясь деревянным изваянием креста – шедевром плотницкого мастерства Мэтта, и, подводя итоги, произнес:

– Но мне надо кое о чем тебя попросить.

А деревянный Иисус сиял, как только что покрытый лаком мяч, а голуби летали вокруг, воркуя, и тоже словно готовились в дальний путь. Вылетев из гнезда, огромный, солидный, с бордовым оперением голубь слетел с верхней балки, покружился над алтарем и уронил существенную белую «бомбочку» как раз на середину деревянной колоды, а потом снова взмыл вверх, как стрела, и уютно устроился на прежнем месте. Я тоже взглянул вверх, на солнечные лучи.

– Вот в чем задача: мне нужна твоя помощь, чтобы стать таким человеком, которым меня считает этот ребенок. Он сам так полон надежд, любознательности, желания любить и делать добро, что я хочу поддержать его в этом. Взрастить благое начинание. И если в его душе взрастет и укрепится добро, то, может быть, я тоже стану лучше. Я хочу стать для него человеком, которым Рекс никогда не был для меня, и, глядя на свой, уже долгий, жизненный путь, я до смерти опасаюсь, как бы все не случилось иначе.

И, указав на Уэверли, добавил:

– Теперь вот здесь, в этом месте, на карту будет поставлено очень-очень многое.

Я спустился вниз, но вновь повернулся и просительно воздел палец:

– И еще одно… пожалуйста, скажи мисс Элле, что я ее по-прежнему люблю. Скажи, что скучаю по ней. И еще скажи, что я забыл прошлые обиды.

Я вышел из церкви, а Моз вылез из ямы. Лезвие лопаты сияло, а ее ручка совсем потемнела от десятилетней ритмичной, неустанной работы. Моз подал лопату мне:

– А это зачем?

– Зарой ее.

– Но… вроде нет такой необходимости?

– Будет, когда примешься за дело. – И Моз вытер лоб носовым платком.

Он вскинул кирку на плечо и посмотрел на могилу мисс Эллы.

– Ну, сестра, я исполнил все, о чем ты просила, однако в следующий раз копать будет он, а я уже слишком стар, чтобы рыть могилы для других.

И, насвистывая мотив свадебного гимна «Вот идет невеста», Моз направился к амбару, а я подошел к яме и стал копать дальше, медленно и методично, и земля сыпалась мне на ботинки. Я не спешил, да и работа была легкая, потому что Моз взял на себя самую тяжелую и трудную часть. Через полчаса я заполнил могилу землей доверху, выровнял ее и оперся на лопату, как столько раз, на моих глазах, это делал Моз. И он бы поставил мне сейчас высшую оценку за мои труды.

Могила мисс Эллы была по левую мою руку, а будущая, для Моза, – в центре, а справа от нее предстояло вырыть когда-нибудь могилу для меня. Я постоял, вдыхая влажный воздух: вот-вот должен был начаться дождь. Небо затянули низкие облака, и казалось, что еще немного, и они повиснут на ветках деревьев, темные, тяжелые. Хлынул ливень – как будто кто-то открыл невидимое небесное окно: теплый, типичный мартовский ливень. Возможно, то Бог плакал над Алабамой, но слезы эти были не только слезы скорби. Это были и слезы радости. В детстве я научился понимать: тучи или облака, которые надвигаются очень быстро и тяжко нависают над миром, стоят на одном месте минут пятнадцать, а после того, как прольются обильным дождем, меж них обязательно пробьется луч солнца. Солнце высушит своим жаром слезы дождя, а воздух станет влажным и вязким. Я посмотрел на небо, закрыл глаза, подставил лицо под тяжелые капли, и он меня умыл – и не только лицо, но и душу, чтобы я мог наконец почувствовать, как рана в сердце затягивается навсегда.

– Мисс Элла, мне сейчас обязательно нужно кое-что сделать.

Положив лопату, я перелез через забор и бросился бегом к Уэверли, словно опаздывал на первый спортивный матч сезона. Джейс сидел на полу в малой гостиной и спасал очередную плененную красавицу из башни своего замка лего, сильно увеличившегося в размерах после того, как к нему прибавились еще три коробки с соответствующими конструкциями. Я собрал наши перчатки, шляпы, не забыл и единственный бейсбольный мяч, тот самый, на котором осталось пятно от глины, а Кэти села за фортепиано и начала играть «Канон в тональности Д». Она улыбалась, предвкушая нашу свадебную церемонию. Открыв входную дверь, я бросил Джейсу его спортивную перчатку:

– Давай, пока не поздно!

Он быстро вскочил, натянул на голову шляпу, но так, чтобы уши оставались снаружи, сунул руку в перчатку и спрыгнул со ступенек главного входа в траву. Он занял позицию, а потом начал вращать кулаком в перчатке, поочередно перенося тяжесть тела с одной ноги на другую. Кэти подняла было в знак протеста руку:

– Такер, он только что помылся и переоделся! Еще одна ванна нам сейчас совсем ни к чему. Мне хотелось бы видеть его чистым, когда он на подушечке понесет к алтарю кольцо.

– Но кольцо-то в полном порядке. – И я похлопал по кольцу, висевшему для сохранности у меня на шее. – А кроме того, капелька грязи никогда никому не помешала.

– Такер Рейн! – Кэти встала и подбоченилась.

– Кэти, сейчас происходит нечто более важное, чем игра, скажем, в прятки.

– А что такое происходит? – она улыбнулась, подошла и положила руку мне на грудь.

– Сейчас вершится З-А-К-О-Н В-Р-Е-М-Е-Н!

Но я не ответил. Я знал, чего она от меня добивается.

Я прислушался повнимательней, мне даже почудился запах кукурузных початков.

Стоя во дворе перед домом, я поднял вверх руку в перчатке. Джейс отступил немного назад, нацелился на меня, сделал большой шаг вперед и изо всей силы подбросил мяч. Он дугой взлетел вверх и покатился, крутясь, сквозь дождь, который хлынул во всю мощь и принял нас в свои объятия.