Глава 15

– Индия, дорогая, я настаиваю, чтобы ты нынче легла пораньше, – сказала Аделаида. – Ты выглядишь полумертвой!

Индия ощутила жгучий стыд. Да, она заснула очень поздно – и все из-за приключений любвеобильного Фэйзера…

– Я не могу, крестная. До приезда герцога и герцогини остался всего один день!

– Я сама совершенно измучена, – сказала Аделаида. – Поужинаю-ка я у себя в комнате. Тебе, кстати, советую сделать то же самое. А когда приезжают мистер Дотри и Роуз?

– Завтра утром.

– В течение всей следующей недели молодому человеку придется следить за своей речью. Я искренне удивлена, что наша дорогуша Элеанор не сумела с ним сладить! Ведь он жил у них в доме с самого детства, много лет кряду…

По мнению Индии, было совершенно не важно, в каком возрасте Торн попал в отцовский дом: в любом случае было уже слишком поздно.

– Но он, разумеется, истинный сын своего отца, – продолжала меж тем Аделаида. – У него отцовские глаза, и волосы, и все прочее…

– Все, кроме нрава и характера, – уточнила Индия. – Герцог Вилльерз всегда казался мне сколь учтивым, столь и остроумным.

– Это потому, дорогая, что ты познакомилась с герцогом, когда он был уже женат. А много лет назад он только и делал, что приводил окружающих в отчаяние: вообрази скандал, который грянул, когда Вилльерз впервые появился в обществе, после того как привез в свой дом шестерых незаконнорожденных отпрысков от разных матерей!

– Вот уж не думаю, что мистер Дотри идет по отцовским стопам, плодя детишек по всей округе.

– Согласна. – Аделаида направилась к лестнице, ведущей наверх. – Как подсказывает мне мой опыт, дети тех, кто вел разгульную жизнь, обычно бывают весьма консервативны. Взять хоть тебя, дорогая.

Индия проводила крестную наверх, машинально проверяя, не осталось ли на сверкающих перилах хоть малейшего пятнышка.

– Я-то здесь при чем? К тому же я вовсе не дитя незаконного союза!

– Конечно же, нет! Твои родители обвенчаны в соборе Святого Павла – стоял прекрасный ясный день, а дождик пошел лишь к самому вечеру, насколько я припоминаю. Но они же не… ну, скажем, не придерживались традиционных взглядов на воспитание, не так ли?

Поскольку подавляющее большинство родителей никогда не посылали свое дитя в темный лес, чтобы набрать к ужину грибов, Индия не стала их защищать…

– И все же я не думаю, что родительская эксцентричность сделала меня традиционалисткой, – тихо промолвила она.

– Тебе следовало бы слушаться своего сердца. – Аделаида помешкала на ступеньках. – Разве не так, дитя мое? А ты выбираешь себе супруга, словно стул для чьей-нибудь столовой!

– А как еще мне надлежит это делать? – спросила уязвленная Индия. – Именно так выбирал бы мне жениха отец, если бы он был жив… и если бы был другим человеком.

На самом деле Индия не сомневалась: будь покойный маркиз жив по сей день, она до сих пор бегала бы по запущенному поместью в дырявых туфлях – а возможно, была бы уже замужем за каким-нибудь пастухом.

– С твоими приданым и титулом ты имеешь право выбирать. Просто я хочу сказать, что твоим выбором может руководить любовь, если ты захочешь…

Аделаида прошла в свою спальню, присела у камина и позвонила в колокольчик.

– Любовь ничего доброго не принесла ни моему отцу, ни моей матери. – Индия, склонившись, поцеловала крестную в щеку. – Знаешь, какой день я считаю лучшим в жизни? День, когда ты забрала меня с собой!

Аделаида улыбнулась, однако покачала головой:

– Нет, это был худший день в твоей жизни – потому что именно в тот день твои дорогие родители навсегда покинули тебя. Пусть они этого и не хотели, но… так вышло.

Индия же в глубине души полагала, что родители ее, дни напролет предаваясь артистическим развлечениям и поклоняясь Луне, вместо того чтобы заботиться о благополучии своей дочери, покинули ее на самом деле куда раньше. И к тому моменту, как они устремились в Лондон и карета их разбилась по дороге, Индия уже давно была фактически сиротой…

Но она знала также, что Аделаида предпочитала считать маркиза и его супругу просто немного взбалмошными. Эксцентричными. Не такими, как все.

Ксенобия снова поцеловала крестную и направилась к себе в комнату, где мешком упала на постель. Но стоило ей лечь, обнаружилось, что сна у нее ни в одном глазу, и она принялась думать о Торне. В его присутствии Индия чувствовала себя глупенькой, женственной, то и дело ощущала слабость в коленках… А это было по меньшей мере дико.

Она перекатилась на спину, кусая губу. Надо было немедленно прекратить думать о нем. Этот человек прекрасно знает, чего хочет: он хочет Лалу, девушку любящую и простую, словно солнечный свет. И красивую. Индия никогда не считала себя некрасивой, однако у нее не было таких точеных черт, как у Лалы, таких ясных синих глаз…

Кроме того, Индии пришлось волей-неволей стать сильной – сила эта начала формироваться в ней в те самые дни, когда ее родители занимались чем угодно, только не ею, и девочка была голодна и неприкаянна, когда слонялась одиноко по запущенному дому, где не нашлось ни повара, ни лакеев…

Индия вздохнула и, позвонив в звонок, попросила Мари принести ей что-нибудь на ужин. Глупо печалиться оттого, что Торн намерен жениться на другой.

В конце концов, она же не собирается за него замуж!

На следующее утро Торн решил ехать в Старберри-Корт верхом, предоставив Роуз, Твинку и Кларе следовать за ним в экипаже. Он снова был вне себя от злости. Вчера станок, на котором производилась резиновая лента, сломался, затем последовала прогулка в обществе Летиции, заронившая в его сердце нешуточное беспокойство…

За все время прогулки его невеста не проронила ни словечка. Ни единого! Просто сидела рядом с ним, сложив ручки на коленях, – безмолвная и прекрасная, словно английская роза…

Индия совсем не похожа на английскую розу. Скорее она напоминает какой-то дикий цветок, чья буйная красота порой так трогает сердце.

Завтра, когда Летиция пожалует к нему на праздник, ей волей-неволей придется заговорить! Может быть, во время прогулки ее просто убаюкало мерное качание экипажа, топот копыт и свежий воздух?

Когда Торн спешился у ворот Старберри-Корт, тяжелые двери распахнулись и на пороге возник человек – вероятно, дворецкий, если судить по отсутствию перчаток – и двое лакеев.

Дворецкий почтительно поклонился:

– Мистер Дотри, меня зовут Флеминг. Леди Ксенобия наняла меня в качестве вашего дворецкого, и я надеюсь доказать вам, что она не ошиблась в выборе.

Торн вручил Флемингу свой сюртук и услышал, что леди Аделаида и леди Ксенобия еще не вставали. Потом он расспросил Флеминга о расположении комнат в доме – обнаружилось, что хоть он и наезжал регулярно в имение, но ни разу не поднялся выше первого этажа. Оказалось, что господские покои находятся в одном крыле, а гостевые комнаты – в другом.

– А детская бывает обычно на третьем этаже? – спросил он.

– Леди Ксенобия считает, что современные матери предпочитают не такую старомодную планировку, – последовал ответ. – Ее светлость переделала бывшую гостиную в семейном крыле в детскую, с небольшой комнаткой для нянюшки.

Торн стал подниматься по лестнице, размышляя о том, что на самом деле сотворила Индия с его поместьем. Она не просто выкрасила стены – она приняла за него решение, как именно будет жить он сам и его будущее семейство…

Войдя в детскую, он изумился, увидев большое кресло-качалку подле очага, рядом – такое же, но куда меньше, и крошечный стульчик, предназначенный, вероятно, для Антигоны. Роуз будет в восторге…

Более того, Индия приказала разместить в алькове книжные шкафы, и они уже были полны книг. Роуз наверняка очень понравятся «Приключения шести вавилонских принцесс». Торн достал книгу сказок и задумчиво посмотрел на Золушку, нарисованную на обложке. Черт возьми, Индия куда краше…

Хотя Индию никто не назвал бы хорошенькой. Это странное сочетание лунно-серебряных волос с более темными бровями… и темная родинка возле самых губ. Она походила на героиню картины Тициана, томную и чувственную даму, моделью для которой послужила любовница мастера.

Правда, у возлюбленной Тициана было полусонное, умиротворенное выражение лица – тут у Индии с этим персонажем не было ровным счетом никакого сходства. Она – настоящий огонь, а их обмен письмами чем-то напоминал ему их поединки с Вэндером! Но все же это было другое – возможно, потому, что Индия женщина…

Выйдя в коридор, он открыл дверь в свою спальню. Он говорил Индии, что терпеть не может красного цвета – и она, естественно, приказала оклеить стены темно-красными обоями! Войдя в спальню, он обнаружил и в ней альков. Но если в алькове детской стояли книжные шкафы, то здесь располагался… шедевр Челлини.

Осматривая скульптуру, Торн понял: Индия намеренно развернула ее так, чтобы любой лежащий в постели тотчас увидел обе фигуры, уста, сливающиеся в поцелуе, сплетенные страстью тела…

К плечу сатира была приклеплена записка:

«Дорогой Торн.

Я попыталась сделать из этой комнаты обитель неукротимых страстей. Возможно, это вдохновит тебя на новые великие свершения.

Индия».

Торн фыркнул, но снял записочку и сунул в карман. Он хранил все ее письма до единого, ведь это было так внове для него – переписываться с женщиной…

Гостевые комнаты располагались в противоположном крыле. Ни один уважающий себя человек просто не мог в этот час находиться еще в постели, поэтому Торн принял решение разбудить Индию. Нетрудно было отыскать ее комнату – даже за дверью ощущался слабый аромат ее духов.

Сквозь занавески сочился утренний свет, и Торн увидел, что постель укрыта пологом из прозрачного янтарного шелка, сквозь который просматривались очертания тела спящей. Отдернув полог, Торн испытал странное чувство: словно он собирается пробудить Спящую красавицу, очарованную принцессу из той самой книжки, что Индия купила для Роуз…

Индия свернулась калачиком, ее лунные волосы разметались по подушке. Она выглядела во сне поразительно милой и нежной – и все равно была сногсшибательно привлекательна: яркие, почти рубиновые губы, обворожительная родинка. Именно эта родинка привлекала мужские взгляды к ее нижней губе и заставляла работать мужское воображение…

Непостижимо, но сейчас, глядя на спящую Индию, он вспоминал те времена, когда был еще «жаворонком сточных канав», когда в его жизни не появился еще герцог Вилльерз и не объявил себя его отцом. Никогда прежде он не видел женщины с такой нежной кожей, цветом напоминающей внутреннюю сторону цветочного лепестка.

Он не представлял даже, что такие женщины есть на свете. Будучи дочерью маркиза, Индия была полной его противоположностью и имела все то, чего у него, Торна, не будет никогда. И эта привилегия высокородности видна была во всем – и в абрисе тела, и в чертах лица.

Ощутив внезапный приступ раздражения, Торн уселся прямо на постель, рассчитывая, что Индия проснется сама. Но она лишь разомкнула рубиновые губы, что-то недовольно пробормотала, закинула руку за голову и вновь спокойно задышала во сне.

Однажды, когда Торн был еще мальчишкой, выдался морозный денек, даже пошел снег – и он увидел девочку в теплом шерстяном пальтишке. Мама девочки протянула руку дочери: «Пойдем, милая!» Девочка тогда даже не заметила уличного оборвыша, она так и ушла, унося с собой любовь, которой он никогда не знал…

Ничего странного не было в том, что сейчас, сидя подле Индии, Торн ощущал себя маленьким оборванцем. Ведь у нее все это было: деньги, великосветский лоск, любовь, защита…

Протянув руку, Торн схватил ее за плечо и бесцеремонно потряс.

Глаза Индии приоткрылись и… устремились прямиком ему в промежность. Вид у нее был такой томный, словно она занималась любовью много часов подряд, всю ночь напролет, и жаждала продолжения.

Она выглядела так, словно…

Индия окончательно открыла глаза и села в постели. Ладонь Торна зажала ей рот.

– Прошу тебя, только не вздумай орать! Видит бог, ни мне, ни тебе совсем не нужно, чтобы ты оказалась скомпрометированной. Ведь я никогда не женюсь на женщине только потому, что этого требует общественная мораль.

Голос его звучал неожиданно грубо. Торн убрал руку.

Из глаз Индии исчезло томное полусонное выражение – Торн на мгновение ощутил горькое сожаление. Теперь эти глаза метали молнии.

– Какого черта ты тут делаешь? – прошипела она. – Неужели ты посмел подумать, что раз нанял меня, то имеешь право на интимные услуги?

И она зашарила рукой где-то у себя за спиной.

Торн рассвирепел окончательно:

– Так ты считаешь, что я сюда за этим приперся?

– Полагаешь, ты первый? – рявкнула Индия. Она вскинула руку, и Торн присвистнул: в этой нежной ручке она сжимала увесистую дубинку, обернутую фланелевым лоскутом в миленький цветочек. – Тронь меня еще раз – и тресну!

– Что за дьявольщина? С чем это ты спишь?

– Это кусок железного прута, которым я огрею тебя по твоей дурацкой башке, если ты немедленно не уберешься с моей кровати и не выйдешь вон из моей спальни!

– То есть ты хочешь сказать, что другие мужчины смели врываться в твою спальню? Домогаться тебя? Ты это имеешь в виду, Индия? – Глаза их встретились, Торн вырвал у девушки оружие и взвесил на ладони. – Ну, этим много не навоюешь. Этим не остановить мужчину, одержимого истинной страстью…

– Ну, до сих пор у меня получалось, – с гордостью отвечала Индия.

– Кто? – Голос Торна звучал как рычание дикого зверя. – Кто посмел?

– Ну, он получил по заслугам.

– Кто это был?

– Не твоего ума дело! – Она подхватила руками свои волшебные волосы и закинула их за спину. – Ну а теперь выметайся!

Склонившись над ней, Торн прорычал ей прямо в лицо:

– Индия, кто осмелился войти к тебе в спальню и напугать тебя?

– Вы имеете в виду, кроме вас, мистер Дотри? – возмутилась Индия, но все же ответила: – Сэр Майкл Филлипс. И получил в ухо дубинкой. – Она улыбнулась, и глаза ее засияли. – А на следующий день он жаловался, что стал худо слышать и не может петь в унисон!

Торн едва вновь не зарычал в полный голос. Ну попадись ему этот Филлипс – как пить дать запоет партию кастрата! Но Индии было вовсе не обязательно сообщать об этом…

– Это тот Филлипс, у которого дом на Портер-сквер? Учился в Оксфорде? Малый с дурацкой бороденкой на полподбородка?

– Да, – созналась Индия, сражаясь с волосами. – Мы с Аделаидой навещали его матушку, которая слегла с инфлюэнцей. Ну а когда она была уже вне опасности, ее сынок возомнил, что я и о нем обязана позаботиться.

– А кто-нибудь еще осмеливался?

Индия сурово нахмурилась, и Торн спросил по-иному:

– А где ты почерпнула идею с железным прутом, Индия?

– Моя крестная всегда кладет такой под подушку, когда путешествует. В гостинице, к примеру. Женщина всегда должна быть во всеоружии.

…Если рядом с женщиной не спит мужчина, то вместо него с ней непременно должен быть железный прут! На самом деле вовсе не самая худшая идея. Пожалуй, Торн мог бы… мог бы выпускать дубинки именно для этих целей…

– О чем ты так крепко призадумался? – подозрительно прищурилась Индия.

– О том, чтобы выпускать дубинки специально для леди, для их самозащиты, – честно сознался Торн. – У меня на фабрике легко можно наладить их производство. На них пойдут отходы металла, лом… а рукоятка будет удобной – как раз для тонких дамских пальчиков.

Индия с секунду молча глядела на него и вдруг разразилась хохотом.

– Так-то ты сколотил свои баснословные миллионы?

Боже, как она была великолепна! Как опасна! И Торн с усилием вспомнил, для чего на самом деле вломился в ее спальню.

– Индия, не соблаговолишь ли объяснить мне, что проклятая скульптура делает у меня в спальне?

– Неужели тебе пришлась не по нраву твоя комната? – округлила плутовские глаза Индия.

На самом деле комната ему нравилась необычайно. И Индия прекрасно это знала, черт возьми!

– Но стены там красные!

– Дьяволу приличествует логово под стать его сущности, – невозмутимо отвечала Ксенобия.

– Тебе придется ее переделать.

Индия отрицательно замотала головой:

– Я закончила свою работу. Гости начнут прибывать завтра поутру, а мне еще предстоит убедиться, что матушка Лалы сердечно тебя полюбила – а это будет куда большим достижением, нежели переделка дома!

– Ну, если забыть об этой чертовой спальне, Индия… должен сознаться: ты своротила горы! Дом просто изумителен.

Индия выпрямилась, и все богатство ее волос тотчас упало ей на грудь. Локоны были длинными и упругими, грудь – столь же роскошна, как и в вырезе самого лучшего платья.

Самое время Торну было убираться вон.

– Хорошо. – Он пружинисто вскочил на ноги. – Мне еще надо приготовиться к приезду Роуз. Экипаж вот-вот подъедет.

Какое-то мгновение ему казалось, что Индия разочарована. Но вот она царственно вымолвила:

– Ты никогда не должен так вламываться в спальню леди!

– Вэндер приезжает завтра, – объявил Торн, пропуская мимо ушей ее замечание. – Помнишь – лорд Броуди, будущий герцог? И прошу, не надевай то платье, в котором я видел тебя в последний раз. Разве у тебя нет нарядов, чтобы сразить мужчину наповал?

– Я не намерена сражать наповал лорда Броуди! – Индия сурово сдвинула брови.

– Мы с Вэндером друзья, но я не могу гарантировать, что он сказочный любовник, – ухмыльнулся Торн. – Если его наружность придется тебе по вкусу, стоит сперва испытать товар в деле. Если, разумеется, ты не имеешь ничего против блондинов…

– Слушать тебя не желаю! – Индия спустила ноги с кровати и попыталась нашарить ими домашние туфли. У нее оказались прелестные ступни – узенькие, белые и шелковые на вид. А щиколотки у нее были точеные – как и все ее дивное тело…

И Торн вспомнил о своих бедрах, испещренных давними шрамами. А Индия, склонив голову, уже всунула ножки в туфли – теперь он не видел ничего, кроме массы лунных волос. Но вот она выпрямилась:

– А теперь убирайся. Моя служанка вот-вот войдет.

– Она вот так запросто входит к тебе в спальню по утрам?

– Разумеется.

– Ей следует изменить свои привычки, когда ты выйдешь замуж.

Индия, даже не взглянув на Торна, направилась к туалетному столику. Ему не понравилось это показное пренебрежение, и он добавил:

– Вэндер может оказаться «утренним мужчиной».

Индия, накинув халатик, обернулась и взглянула на него растерянно.

– Ну, просыпается мужчина поутру, готовый к любовным подвигам, – растолковал он ей. – Просыпается, томимый страстью, а рядом – нежное женское тело, и он делает эту женщину счастливой. И ему явно не понравится бесцеремонное вторжение твоей горничной.

Щеки Индии порозовели. Торн ухмыльнулся и решил покинуть ее, пока она пребывает в этой обворожительной растерянности. Он не без труда заставил себя выйти в коридор и направился вниз, чтобы предупредить Флеминга о том, что приезжает Роуз, однако обнаружил, что Индия уже тщательно проинструктировала дворецкого обо всем, включая и то, что проживание Роуз в домике вдовы надлежит до времени хранить в тайне от гостей.

Еще около получаса он слонялся по дому – заглянул в кухню, в кладовую дворецкого, даже в шкафчик со столовым серебром.

– Где она, черт бы ее побрал, откопала все эти штучки? – спросил он Флеминга, глядя на шкафчик, полный серебряных блюд. На некоторых красовались куполообразные крышки, у некоторых были маленькие ножки.

– Леди Ксенобия близко знакома с мсье Ханнэмом и Кроучем . Она доверила мне посетить их магазин на Монквелл-стрит и приобрести самое необходимое.

Торн повертел в руках серебряное блюдо без смешных крошечных ножек. Разумеется, ему приходилось видеть подобное серебро на отцовском столе – герцог никогда не скрывал своего благосостояния.

Но о том, чтобы самому владеть всем этим великолепием, Торн никогда не задумывался. Блюдо, которое он вертел в руках, было овальное, с узором по краям.

– Кажется, оно совсем недурное, – неуверенно произнес он.

– У блюда ручной рисунок по краю, а на поле фирменная гравировка мастеров, – сказал Флеминг. – А позднее можно на нем выгравировать ваш фамильный герб – только прикажите.

– Сдается, пора нам познакомиться поближе, Флеминг. Определенно велю выгравировать мой герб на серебре в неопределенном будущем!

– Как соблаговолите, сударь, – ответил дворецкий и глазом не моргнув. Взяв у господина блюдо, он передал его лакею, который хвостиком ходил за ним повсюду. – Отнесите это в мой буфет, Стивенс.

– Но зачем?

– Мы трогали серебро руками, поэтому прежде чем использовать блюдо, его необходимо протереть до блеска.

Торн стремительно терял интерес к серебру.

– Плевать мне, как оно сверкает, если на нем нет еды!

– Я так и подумал, сэр, когда вы расплачивались с господами Ханнэмом и Кроучем, которые даже не соизволили прислать вам опись того, что вы у них приобрели. – Флеминг слегка скривился, и Торн почувствовал, что они с дворецким прекрасно поладят.

– А известно ли тебе, что я бастард? У моего лондонского дворецкого это обстоятельство вызывало столь жестокое несварение желудка, что он в конце концов предпочел покинуть меня ради спасения своей бессмертной души.

– Я тоже «случайный ребенок» – так это называется у нас, в горной Шотландии, – спокойно отвечал Флеминг.

– Как это она ухитрилась тебя найти? – расхохотался Торн.

– Я служил сперва у маркиза Пестла, а в последнее время был старшим лакеем у герцога Вилльерза.

– Так она похитила тебя у моего отца?

– Леди Ксенобию все прекрасно знают. И если кому-то приходит в голову пересмотреть штат своей прислуги, он надеется – или, вернее, молит небо о том, чтобы она нанесла ему визит. Я познакомился с ней два года назад, и тогда она беседовала с каждым из герцогских слуг без исключения. И не забыла высказанного мной пожелания стать когда-нибудь дворецким.

– Неужели она всегда беседует со всеми слугами? Без исключения?

Флеминг кивнул:

– Да, от дворецкого до прислуги в буфетной. Сами понимаете: она знает о прислуге все.

…Да она поистине гениальна, эта женщина!

Когда Торн вошел в библиотеку, у него перед глазами стоял образ полусонной Индии. Он всегда полагал, что женщины надевают на ночь белую фланелевую рубашку с тонкой полосочкой кружев у ворота и на рукавах. Чтобы быть надежно прикрытыми…

На Индии же была бледно-голубая шелковая рубашка. Украшенная изрядным количеством кружев, которые все равно не могли скрыть всего богатства ее тела…

Но тут за окнами послышался скрип колес экипажа, прервав столь занятные размышления Торна, и он вышел, чтобы встретить Роуз. Девочка выбралась из экипажа, прижимая к груди Антигону. Выглядела она не слишком уверенно. Наверное, следовало Торну сопровождать малышку, несмотря на то что при ней были Твинк и Клара…

Торн протянул к ней руки:

– Роуз!

Личико ее было напряженно и сосредоточенно, но она не спешила. Торн терпеливо ждал. Наконец она засеменила к нему, и он подхватил ее на руки.

– Ну, как поживает моя девочка?

– Я не твоя девочка, – объявила она со столь свойственной ей прямотой.

– Еще как моя! Потому что таково было желание твоего папы.

– Ну…

Роуз, кажется, он не слишком-то убедил. У Торна никогда не было проблем с тем, чтобы завоевать симпатию женщины, однако с Роуз коса нашла на камень. Малышка вела себя отстраненно, невзирая на все попытки Торна очаровать ее.

– Сейчас мы отправимся вот в тот маленький домик, – весело сказал Торн, в душе ненавидя себя за это.

Да, он осознавал необходимость скрывать существование Роуз до времени, но все в нем протестовало. Словно девочка – это нечто стыдное, нечто непристойное… Словно она – незаконнорожденное дитя, хотя родилась Роуз в освященном церковью браке.

Но когда он поведал наедине Летиции об истории Роуз и об этом проклятом вдовьем домике, девушка тотчас закивала.

– Моя мама… очень сложный человек, – одними губами прошептала Летиция.

И Торн тотчас понял все, чего она недоговорила: Летицию срочно нужно спасать, и в роли спасителя выступит он. Ибо более некому…

– А где леди Ксенобия? – спросила вдруг Роуз.

– Думаю, она в доме. Ты хочешь с ней поздороваться?

Роуз закивала словно китайский болванчик:

– Да-да-да! Я знаю, ей будет интересно, сколько всего нового выучила Антигона!

Торн взглянул на Флеминга.

– Леди Ксенобия непременно присоединится к нам – она придет прямо в домик вдовы, мисс Роуз, – серьезно, словно обращаясь к взрослой, сказал дворецкий.