Глава 4
— А кто расскажет мне, что случилось с Наполеоном после Ватерлоо?
В маленькой, но хорошо обставленной классной комнате «Дома Макинтайр для мальчиков» взметнулся лес рук. Однако Даниел не стал дожидаться, когда его вызовут.
— Он умер! — крикнул мальчик.
Мара предпочла не обращать внимания на откровенное ликование в голосе молодого человека.
— Да, действительно, он умер. Но меня интересует чуть более ранний период.
Даниел минутку подумал и предложил следующий вариант:
— Он побежал от Веллингтона, рыдая и завывая… А потом умер!
Мара покачала головой:
— Не совсем так. Мэттью, а ты что скажешь?
— Он заехал на своей лошади во французский окоп… и умер!
Мара едва заметно улыбнулась.
— К сожалению, нет. — Она выбрала еще одну руку, стремившуюся к потолку. — Говори, Чарлз.
Мальчик немного подумал и заявил:
— Он прострелил себе ногу, она позеленела и отвалилась. И вот тогда он умер.
Мара, не выдержав, снова улыбнулась:
— Знаете, джентльмены, я уже не уверена в том, что из меня получился хороший учитель.
Руки немедленно опустились, и раздалось общее бурчание; «джентльмены» поняли, что сегодня им придется позаниматься историей лишний час. Но мальчикам повезло — раздался стук в дверь, и на пороге классной комнаты появилась Элис.
— Прошу прощения, миссис Макинтайр.
Мара опустила учебник.
— Да, слушаю.
— Там… — Элис открыла рот, потом закрыла. Наконец все-таки пробормотала: — То есть к вам… пришли.
Неужели Темпл?! Значит, вернулся?..
Мара кинула взгляд на часы в углу комнаты. Он сказал «вечером». А сейчас еще день, так что… Негодяй и обманщик! Она ему так и скажет! Скажет сразу же, как только перестанет колотиться сердце.
Она со вздохом окинула взглядом детские лица и вдруг поняла, что еще не готова сообщить миру правду. Не готова снова стать Марой Лоув.
Она хотела остаться миссис Макинтайр, рожденной нигде, явившейся из ниоткуда, ставшей гувернанткой и попечительницей этих мальчишек. У миссис Макинтайр была цель, были намерения. У нее была жизнь. А у Мары не было ничего.
Ничего, кроме правды.
Она заставила себя пройти мимо мальчишек и пойти навстречу мужчине, явившемуся к ней в дом, чтобы изменить ее жизнь. Уже у двери Мара обернулась к ученикам.
— Если я… — Она откашлялась и снова заговорила: — Когда я вернусь… Надеюсь услышать, что же все-таки произошло с Наполеоном.
В следующее мгновение она захлопнула за собой дверь. Элис, похоже, понимала, что лучше молчать, и они молча шли по темным узким коридорам. Мара же, то и дело вздыхая, говорила себе: «Он сейчас там, внизу. Судья, присяжные и палач — в одном лице…»
Она медленно спускалась по лестнице, понимая, что не сможет убежать от прошлого и не сможет избежать будущего. Дверь в небольшой кабинет, где они разговаривали сегодня утром, была приоткрыта, и Маре вдруг пришла в голову мысль, что этот зазор в два дюйма между дверью и косяком — прелюбопытная вещь; он вызывал и возбуждение, и ужас одновременно.
Впрочем, нет. В данную минуту Темпл ничуть ее не возбуждал — только ужасал.
Мара сделала глубокий вдох, отчаянно желая, чтобы сердце перестало лихорадочно колотиться. Неуверенно улыбнувшись (лишь на это она была способна в данных обстоятельствах), она отпустила Элис, затем толкнула дверь и увидела стоявшего в комнате мужчину.
— Ты с ним виделась.
Мара вошла и плотно прикрыла за собой дверь.
— Кит, что ты здесь делаешь?
Брат шагнул ей навстречу.
— Зачем ты встречаешься с этим человеком?
— Я спросила первая, — заявила Мара. — И мы ведь договорились, что ты никогда не будешь приходить сюда. Следовало послать мне записку.
Именно так они и встречались все эти двенадцать лет. Никогда в этом доме и никогда в тех местах, где ее могли узнать.
— А еще мы договорились, что ни за что не скажем этому человеку, что ты жива.
— У него есть имя, Кит.
— Причем не только то, которым он себя называет.
Она молча кивнула.
Да, Темпл… Огромный и непобедимый. К тому же — совершенно несгибаемый. Но неужели он всегда был таким? Нет, наверное. Ведь никто никогда не называл его холодным. Повесой, даже негодяем называли. Но никогда — холодным. И никогда злым.
Таким сделала его она, Мара.
Кит со вздохом запустил пальцы в свои растрепанные каштановые кудри. Брат Мары, младше ее на два года, когда-то был полон жизни и, как ребенок, всегда готов был придумать какую-нибудь шалость.
Но потом она сбежала, погубив Темпла и ославив Кита собирать осколки того невыносимо глупого вечера. И он изменился. Они долго тайком обменивались письмами — до тех пор, пока она не возникла вновь, спрятавшись у всех на виду — миссис Макинтайр, овдовевшая хозяйка «Дома Макинтайр для мальчиков».
А брат стал другим. Стал холодным и жестоким. Но он никогда не заговаривал о жизни, которую она ему устроила. Увы, в какой-то момент он исчез… и проиграл все ее деньги.
Мара отметила его поникшие плечи, ввалившиеся щеки и протершиеся сапоги, бывшие прежде в идеальном состоянии. Казалось, он понимал, в каком они затруднительном положении. В каком она затруднительном положении.
Мара негромко вздохнула.
— Кит…
— Не называй меня так! — вспылил молодой человек. — Я уже не ребенок!
Она снова вздохнула.
— Да, знаю.
— Не надо было ходить к нему, — продолжал брат. — Знаешь, как его называют?
Мара вскинула брови.
— Его так называют из-за меня, Кит.
— Это не значит, что впоследствии он и сам не заслужил свое прозвище. Не желаю, чтобы ты приближалась к нему.
Слишком поздно.
— Не желаешь?! — осведомилась она, внезапно раздражаясь. — Но у тебя нет выбора! У него все наши деньги и ценные бумаги. И я… я сделала то, что смогла, — лишь бы спасти дом.
Кит нахмурился:
— Всегда этот твой дом… Всегда мальчишки…
Ну конечно! Ведь они для нее — самое главное. Они — ее самый правильный в жизни поступок, самое лучшее в ней.
Но ссориться с Китом не хотелось.
— Откуда ты вообще узнал, что он сюда заходил?
Брат прищурился.
— Считаешь меня совсем идиотом? Я неплохо плачу шлюхе на улице, чтобы она присматривала за тобой.
— Присматривала за мной? Или выслеживала меня?
— Она видела герцога-убийцу. И сообщила мне об этом. При мысли о том, что брат за ней шпионил, Мара еще больше разозлилась.
— Мне не нужна твоя защита!
— Нет, нужна. И всегда была нужна.
Мара с трудом удержалась от резких возражений и заставила себя вернуться к главному вопросу.
— Послушай, Кит… — Она осеклась. — Знаешь, Кристофер, я пошла к нему, потому что нам это необходимо. Ведь ты… — Мара тяжко вздохнула. — Ведь ты проиграл все.
Кристофер снова запустил пальцы в волосы.
— Думаешь, я об этом не знаю?! Господи Иисусе, Мара! — Брат заговорил слишком уж громко, и она в тревоге обернулась на дверь. Но Киту было все равно. — Конечно, я это знаю! Я потерял все, что отец мне оставил!
И ее, что принадлежало ей. Все, что она скопила по грошу и отдала на сохранение брату. Увы, там были и те деньги, что она отложила на содержание приюта…
Разумеется, брат говорил ей, что в его банке деньги будут в безопасности — может быть, даже нарастут и проценты. У Мары же не было доказательств того, что она состояла в браке и что ее муж умер, поэтому она позволила брату открыть за нее счет. Но он не перестал играть и в результате…
Гнев ее разгорался, хотя Мара этого вовсе не хотела. Ей хотелось снова стать шестнадцатилетней — тогда она могла бы утешить своего младшего брата, нежного и ласкового, могла бы не злиться на него сейчас и не осуждать его.
— Ты знать не знаешь, каково это — жить в его тени, — сказал Кит.
Их отец… Человек, невольно толкнувший их с братом на этот путь. Богатый как Крез — и вечно неудовлетворенный. Ему всегда хотелось большего. Лучшего. Он хотел сына более умного, чем Кит. И хотел, чтобы дочь стала герцогиней.
Но он не получил ничего.
Кит горько засмеялся:
— Старик наверняка следит за нами со своего насеста в аду и ужасно злится.
Мара покачала головой:
— Он над нами больше не властен.
Брат посмотрел ей прямо в глаза:
— Еще как властен! Без него ничего этого бы не произошло. Ты бы не сбежала. Я бы не начал играть и не потерял бы все деньги. — Кит ткнул пальцем в сторону улицы за окном. — Ты не жила бы среди бродяг и шлюх… — Он вздохнул и спросил: — Почему ты пошла к нему?
— У него все наши деньги.
Кит прищурился:
— И что же он сказал?
Мара медлила с ответом; она знала, что брату он не понравится.
— На что ты согласилась? — допытывался Кит; он все больше раздражался.
— Как ты думаешь, на что я согласилась?
— Ты продалась!
Если бы это было так просто…
— Я сказала, что покажусь людям и верну его в общество. Кит задумался, и Маре показалось, что он сейчас начнет возражать. Но она забыла, что отчаявшиеся люди часто становятся корыстными.
— И я верну свои деньги? — спросил брат.
Он сказал лишь о себе, и Маре это очень не понравилось.
— Там не только твои, Ки т, деньги.
Он презрительно фыркнул:
— Твоих там — всего ничего.
— Приютских денег хватило бы на целый год…
— Мне есть о чем волноваться, Мара, и я вовсе не собираюсь беспокоиться еще и о твоих щенках.
— Но они — дети! И они во всем полагаются на меня! Брат взмахнул рукой, как бы отметая все ее возражения.
— Так ты получишь мои деньги или нет?
Ему на нее наплевать, даже если она потеряет все, что создала за эти годы. Ему плевать на все — лишь бы вернуть свои собственные деньги.
И Мара сделала то, что у нее особенно хорошо получалось. Она соврала:
— Нет, к сожалению.
Лицо брата исказилось от ярости.
— Ты заключила сделку с дьяволом и ничего не получишь взамен? С тебя никакого толку! — Он в раздражении начал расхаживать по комнате. — Ты все испортила, Мара!
Она, прищурившись, посмотрела на брата:
— Я сделала то, что нужно было сделать. Он не будет драться с тобой и оставит тебя в покое.
Кит схватил стоявший у него на пути стул и швырнул его в стену. Стул разлетелся на несколько обломков.
Мара тяжко вздохнула. Немного помедлив, она отступила за стол и ухватилась за столешницу, чтобы скрыть дрожь в руках. Она теряла контроль над ситуацией. И вероятно, заслуживала осуждения.
Вероятно, это и происходило с женщинами, пытавшимися взять свою судьбу в собственные руки. Она поступила именно так, изменив свое будущее. Изменив жизнь. И прожила этой жизнью двенадцать лет.
Настало время и брату жить самостоятельно.
— Такую сделку мы заключили. А твой. Кит, единственный шанс сохранить честь — это осознать все произошедшее. Я привела мужчину в свою комнату и опоила его наркотиком. Я залила кровью простыни, а потом сбежала. Поэтому прощения должна просить именно я, и Темпл это знает.
— А как же я?..
— Ты его не интересуешь, Кит.
Брат подошел к окну и выглянул наружу, в холодный ноябрьский день. Он долго молчал, затем прошептал:
— А напрасно… Этот человек не знает, на что я способен. Закатное солнце окрасило каштановые кудри Кита золотом, и Мара вспомнила один давний день в доме их детства в Бристоле. Брат, смеясь, бежал вдоль берега небольшого пруда около их дома и тащил за собой игрушечную лодочку. Внезапно он споткнулся о корень дерева и упал, отпустив веревку. Сильный порыв ветра подхватил лодочку и отнес ее на середину пруда, где она быстро набрала воды и затонула.
Их с братом наказали за «проступок» и отправили в постель без ужина; Кита — за то, что упустил игрушку, стоившую денег, а Мару — за то, что у нее хватило наглости напомнить отцу, что его дети не умели плавать.
Это был не первый раз, когда Киту сильно не повезло, и не первый, когда она, Мара, пыталась оградить его от отцовского гнева.
Но сегодня она не будет защищать брата. Сегодня она защищала то, что для нее намного важнее. И она не доверяла ему настолько, чтобы посвятить в свои планы.
— Ты будешь держаться в стороне, Кит. Ясно?
— А если не буду?
Мара рывком распахнула дверь комнаты, давая понять, что разговор окончен.
— У тебя нет выбора.
Брат повернулся к ней лицом, и на какой-то миг из-за игры света ей показалось, что перед ней стоял отец.
— Ты попала в лапы герцога-убийцы? Он и его клуб забрани у меня все, чем я владел. И я должен так просто оставить это? Мара, а как же мои деньги?
Он снова говорил только о своих деньгах, не более того. Конечно, это не должно было удивить ее, но все же удивило. Скрыв свое удивление, Мара вскинула подбородок и заявила:
— Деньги — это еще не все.
— О, сестра, — пробормотал Кит со вздохом, — ты и в этом ошибаешься.
Мара молчала. Было ясно, что брат прекрасно запомнил уроки отца.
А он посмотрел ей в глаза и добавил:
— Я не смогу держаться в стороне. А теперь — и ты тоже.
И это была чистейшая правда.
Спустя несколько часов, когда Мара пыталась сосредоточиться на работе, в ее маленький кабинет вошла Лидия Бейкер, заявившая:
— Я устала притворяться, что ничего не замечаю. Пытаясь изобразить удивление, Мара, широко распахнув глаза, взглянула на подругу:
— Прошу прощения, ты о чем?..
— Не прикидывайся. Ты все понимаешь. — Лидия уселась на стул с другой стороны бюро и похлопала себя по коленке, привлекая внимание Лаванды, лежавшей на подушке у ног Мары.
Свинка подняла голову, посмотрела на подругу хозяйки и тут же отвернулась.
— Эта свинья меня не любит, — заявила Лидия.
Мара тотчас ухватилась за новую тему.
— Бедняжка провела все утро, убегая от мальчишек…
— Уж лучше так, чем от фермера с топором. — Лидия, прищурившись, посмотрела на свинку.
Лаванда тихонько взвизгнула, и Мара рассмеялась. Лидия же снова обратила все свое внимание на подругу.
— Мы семь лет работаем бок о бок, и я никогда не расспрашивала тебя о твоем прошлом.
Мара откинулась на спинку стула.
— За что я тебе очень благодарна.
Лидия нахмурилась и вновь заговорила:
— Если бы речь шла только о том мужчине, что приходил к тебе днем, я бы, наверное, промолчала. Но с учетом утреннего визитера… В общем, я решила, что хватит отмалчиваться. — Лидия на несколько секунд умолкла. Подавшись вперед, она ритмично постукивала по краю бюро письмом, которое держала в руке. — Пусть я работаю в сиротском приюте, Маргарет, но и мир за его дверью не остался для меня совсем уж незнакомым. Я знаю, что огромный мужчина, явившийся сюда утром, — это герцог Ламонт. — Она помолчала и добавила: — Герцог-убийца.
О Господи! Мара уже начинала ненавидеть это прозвище.
— Он вовсе не убийца.
Слова эти вырвались у нее раньше, чем она успела прикусить язык. И тем самым Мара невольно признала, что знакома с герцогом Ламонтом.
Глаза Лидии широко распахнулись, и она пробормотала:
— Правда?
Свой следующий ответ Мара тщательно обдумала. И только после этого произнесла:
— Правда.
Лидия ждала, когда подруга продолжит. Ее белокурые кудряшки, непослушные и встрепанные, едва держались на месте при помощи нескольких дюжин шпилек. Не дождавшись продолжения, Лидия откинулась на спинку стула и, положив руки на колени, заявила:
— Он приходил не для того, чтобы привести ребенка, верно?
Не такое уж неслыханное для аристократа дело — привести в приют своего внебрачного сына.
— Нет, не для того.
— И не для того, чтобы забрать? — допытывалась Лидия.
Мара покачала головой:
— Нет, не для этого.
— А может, он хотел сделать щедрое пожертвование приюту?
Мара невольно усмехнулась:
— Нет, не хотел.
Лидия склонила голову к плечу.
— А ты могла бы уговорить его сделать это?
Мара рассмеялась:
— Как это ни печально, но великодушие ему чуждо.
— Ага, значит, он приходил не ради каких-то дел, касающихся приюта?
— Нет, не ради.
— А это значит, что его визит как-то связан со вторым твоим сегодняшним посетителем, не так ли?
Мару пронзила тревога. Она посмотрела подруге прямо в глаза.
— Я тебя не понимаю, дорогая.
— Не ври. Все ты понимаешь. А твоего второго посетителя зовут Кристофер Лоув. Полагаю, он очень богат — унаследовал от своего отца огромное состояние.
Мара поджала губы.
— Уже не богат.
Лидия внимательно посмотрела на подругу:
— Да, я кое-что слышала. Говорят, он проиграл все человеку, убившему его сестру.
— Он не убивал!.. — снова вырвалось у Мары.
— Хмм… — Лидия смахнула с юбки приставшую корпию. — Похоже, ты в этом совершенно уверена.
Мара кивнула:
— Да, совершенно.
Подруга помолчала, потом спросила:
— Как давно ты знаешь герцога Ламонта?
Вот он, вопрос, который изменит все. Вопрос, который вытащит ее из укрытия и предъявит миру.
Что ж, ведь когда-то все равно придется сказать правду. И следует счесть подарком судьбы то, что начать можно с Лидии. Но очень трудно признаться ближайшей подруге, доверявшей ей семь долгих лет, что все эти годы она, Мара, ей врала.
Собравшись с духом, Мара ответила:
— Двенадцать лет.
Лидия медленно кивнула:
— С тех пор как он убил сестру Лоува?
«С тех пор как он якобы убил меня».
Теперь уже признаться будет совсем просто. Ведь Лидия и так знала о ней больше, чем кто-либо другой. Она пришла к Маре совсем юной, неопытной гувернанткой для группы мальчишек, прибывших из большого поместья в Йоркшире, из того самого, где сама Мара скрывалась много лет назад.
Лидия понизила голос и ласково проговорила:
— У нас у всех есть тайны, Маргарет.
— Это не мое имя, — прошептала Мара.
— Конечно, не твое, — согласилась Лидия. Улыбнувшись, она продолжала: — И то, что ты выросла на ферме в Шропшире, является такой же правдой, как и то, что ты отошлешь туда Лаванду.
Мара выдавила смешок и кивнула на свинку, похрапывающую во сне:
— Ферма в Шропшире отлично ей подойдет.
Лидия усмехнулась:
— Чушь! Это очень избалованная свинья… Спит на мягкой подушке и ест прямо со стола. Ей не понравятся плохая погода и помои. — Большие глаза Лидии наполнились сочувствием. — Но если не Шропшир, то где?
Мара посмотрела на бюро, за которым работала семь лет, каждый день надеясь, что эти вопросы никогда не возникнут. Не поднимая глаз, она ответила:
— Бристоль.
Лидия кивнула:
— Только непохоже, что ты выросла в доках Бристоля.
Перед глазами возник огромный дом, где она провела детство и юность. Отец частенько говорил, что мог бы купить всю Британию, если бы только захотел. И он построил этот дом как доказательство своего могущества. Дом был наполнен картинами и мраморными скульптурами, но сравнению с которыми элгинские мраморы казались миниатюрными. В особенности он любил портреты и заполнил почти все стены лицами незнакомцев. «Когда-нибудь я заменю их моей собственной семьей», — говаривал отец всякий раз, когда вешал новый портрет. Дом его выглядел непомерно украшенным в лучшем случае, в худшем же — вычурным и безвкусным. И только этот свой дом и любил отец.
— Я в доках и не росла.
— А герцог?
«Лидия все знает. Нет никаких сомнений», — думала Мара.
— Видишь ли, я… — Мара помолчала, тщательно подбирая слова. — Я встретилась с ним… однажды.
Не вранье, но и правдой не назовешь. «Встретилась» — не совсем то слово, которым можно описать случившееся между ними. Час был поздний, ночь темная, положение отчаянное. И она воспользовалась этой встречей.
Подруга пристально взглянула на нее:
— Встретилась накануне своей свадьбы?
Мара страшилась этой минуты двенадцать лет — боялась, что правда ее погубит. И все же, стоя на краю обрыва и готовясь рассказать правду впервые за двенадцать лет, она без колебаний ответила:
— Да.
Лидия кивнула:
— И он тебя не убивал.
— Нет, разумеется. Ведь я же живая…
Лидия молча ждала продолжения, и Мара тихо проговорила:
— Я вовсе не хотела, чтобы все выглядело так… зловеще. Она собиралась испачкать кровью простыни, чтобы казалось, будто ее обесчестили. Будто она сбежала с мужчиной. Он должен был ускользнуть до того, как кто-либо что-нибудь заметит. Но опия оказалось слишком много. И крови — тоже.
Лидия долго обдумывала услышанное, снова и снова покручивая в пальцах конверт, и Мара не могла отвести глаз от этого маленького белого прямоугольника.
— Никак не могу вспомнить твое имя…
— Мара.
— Да-да, Мара, — повторила Лидия, словно пробуя имя на вкус. — Значит, Мара?..
Та кивнула; она испытывала искреннее удовольствие, когда слышала свое имя из чужих уст. Удовольствие… и одновременно страх. Потому что обратной дороги не было. Наконец Лидия улыбнулась и сказала:
— Что ж, очень приятно познакомиться.
Мара невольно задержала дыхание — столь велико было облегчение, на нее нахлынувшее.
— Когда он добьется своего, про меня все узнают, — сказала она.
Лидия посмотрела ей прямо в глаза; она понимала, что означали эти слова. Понимала, что Маре придется бежать из Лондона и что приют, возможно, перестанет существовать, а ей, Лидии, также придется исчезнуть.
— А он добьется своего?
Мара прекрасно понимала, что этот человек не остановится ни перед чем. Но и у нее имелись кое-какие планы… Она твердо решила, что не уйдет, пока не обеспечит малышков.
— Нет, не добьется, если я тоже не добьюсь своего.
Губы Лидии дрогнули в усмешке.
— Такого ответа я и ожидала.
— Я пойму, если ты решишь держаться в стороне, — сказала Мара. — Если захочешь уйти прямо сейчас.
Лидия покачала головой:
— Нет, я не хочу уходить.
Мара улыбнулась:
— Вот и хорошо. Этот дом будет нуждаться в тебе, когда уйду я.
Лидия кивнула:
— Да, я останусь тут.
В коридоре раздался бой часов, словно отмечавший значение этой минуты. И звук этот вернул подруг к реальности.
— Ну а теперь, когда с этим мы покончили… — Лидия протянула Маре два конверта. — Может быть, объяснишь мне, почему ты получаешь письма из игорного ада?
Глаза Мары широко распахнулись. Она взяла один из конвертов и покрутила его в руках. С лицевой стороны, густыми черными чернилами и почти неразборчивым почерком, было нацарапано ее имя, а также адрес. Причем конверт был запечатан ошеломительно красивой серебристой печатью с изображением изящного ангела-девочки — гибкой, очаровательной, с крыльями, раскинутыми по воску.
Мара поднесла ее ближе к глазам, а Лидия сказала:
— Это печать «Падшего ангела».
Мара почувствовала, как гулко заколотилось сердце.
— Клуб герцога, — пробормотала она.
Подруга с возбуждением закивала:
— Да-да, самый привилегированный игорный ад в Лондоне, где аристократы каждую ночь проигрывают целые состояния! — Лидия понизила голос: — Я слышала, что членам клуба достаточно попросить то, чего они хотят, и… Говорят, что каким бы экстравагантным ни было их желание, клуб его выполняет.
Мара закатила глаза:
— Но если что-то совершенно невозможно достать, то как это достает клуб?
Лидия пожала плечами:
— Думаю, они очень могущественные люди.
Вспыхнуло воспоминание о широких плечах Темпла, о его сломанном носе и о том, как он властно вел себя в ее доме. Как оговаривал условия их соглашения.
— Да, пожалуй, — согласилась Мара, подсовывая ноготь под серебристый воск и распечатывая письмо.
Поперек листка бумаги было нацарапано всего два слова — два слова, окруженные огромным пустым пространством. Ей бы в голову не пришло так расточительно использовать бумагу. Очевидно, экономия не являлась отличительной чертой Темпла — за исключением, пожалуй, экономии слов.
«Девять часов!» И все. Подписи не было. Впрочем, ей она и не требовалась — и так все было ясно.
— Не думаю, что мне нравится этот твой герцог. — Лидия перегнулась через бюро и вытянула шею, рассматривая записку.
— Поскольку он — не мой герцог, мне все равно, — проворчала Мара.
— Пойдешь?
Она ведь дала согласие. И была готова к расплате. Потому что это ее единственный шанс.
Проигнорировав вопрос, Мара отложила записку и посмотрела на второй конверт.
— Это не столь интересно, — заметила Лидия.
«Счет», — поняла Мара, не вскрывая конверт.
— Сколько? — спросила подруга.
Мара со вздохом сломала печать.
— Два с лишним фунта. За уголь.
Больше, чем было у них в кошельке. А зима, судя по всему, ожидалась очень холодная. К горлу подступили злость, досада и паника, но Мара тут же взяла себя в руки. Потянувшись за скупой запиской герцога, она покрутила листок в пальцах, потом взяла ручку, осторожно обмакнула ее в чернила и на записке написала: «10 фунтов».
И сунула записку обратно в конверт, чувствуя, как сердце колотится прямо в горле. Но она была полна решимости. Пусть он диктует ей условия, за то она может диктовать цены. Десять фунтов будут греть мальчиков целую зиму.
Мара зачеркнула на конверте свое имя, написала имя герцога и протянула письмо Лидии.
— Про счет за уголь поговорим завтра.
