Глава 2
Когда дверь захлопнулась и лязг замков подчеркнул тишину этого темного дома, Мара вдруг подумала, что совершила величайшую ошибку в своей жизни. А это кое о чем говорило, — если учесть, что через две недели после своего шестнадцатилетия она сбежала из-под венца и при этом подвела сына своего жениха под ложное обвинение в убийстве.
Его сына, который теперь наверняка подумывал: не превратить ли это ложное обвинение в правду?
Его сына, имевшего полное право впасть в ярость.
Его сына, рядом с которым она сейчас стояла в неприятно узком коридоре. Наедине. Глухой ночью.
И сердце Мары в этом замкнутом пространстве бешено колотилось. Казалось, каждая клеточка ее тела вопила: «Беги!»
Но бежать она не могла. Брат сделал побег невозможным. Колесо судьбы повернулось. Ее сюда привело отчаяние. Настало время встретиться лицом к лицу с прошлым. Встретиться лицом к лицу… с ним.
Собравшись с силами, она повернулась, стараясь не обращать внимания на то, как его огромная фигура — он был выше и шире любого известного ей мужчины — нависает над ней в темноте, перекрывая выход.
Он сделал шаг вперед, протиснулся мимо нее и начал подниматься по лестнице.
Мара колебалась. Она кинула взгляд на дверь. Может, снова исчезнуть, снова изгнать Мару Лоув? Однажды ей уже удалось затеряться. Почему бы не проделать это еще раз?
Да, можно сбежать. И в результате потерять все, что у нее есть. Все, ради чего она так тяжко трудилась.
— Вы не пробежите и десяти ярдов, как я вас поймаю, — сказал он, словно прочитав ее мысли.
Ну вот, еще и это…
Она подняла глаза — он наблюдал за ней сверху, и в первый раз за этот вечер на его лицо падал свет. Двенадцать лет изменили его — и не самым банальным образом. Из восемнадцатилетнего мальчишки он превратился в тридцатилетнего мужчину Нежная, безупречно гладкая кожа исчезла, сменившись обветренной угловатостью, покрытой темной щетиной. Более того, в глазах не осталось и намека на смех, искрившийся в них той ночью, целую жизнь назад. Они остались черными как ночь, но теперь в них скрывались мрачные тайны.
Конечно, он поймает ее, если она побежит. Но ведь ради этого она и пришла сюда, верно? Пришла, чтобы быть пойманной. Чтобы разоблачить себя. Заявить, что она — Мара Лоув.
Прошло уже много лет с тех пор, как она называла себя этим именем. С той минуты, когда она ушла той ночью, она звалась Маргарет Макинтайр. Но сейчас снова стала Марой, и это была единственная возможность спасти то, что только и имело для нее значение.
Да, у нее не было выбора — пришлось снова стать Марой.
Эта мысль заставила ее стремительно взлететь наверх, в комнату, являвшуюся отчасти библиотекой, отчасти кабинетом — то есть в комнату исключительно мужскую. Он уже зажигал свечи, и золотистое свечение заливало мебель с обивкой мрачных темных тонов.
Когда Мара вошла, хозяин присел на корточки, чтобы развести огонь в камине. Это выглядело совершенно неуместно — герцог, сам разжигающий огонь. Не удержавшись, она спросила:
— У вас нет слуг?
— По утрам приходит женщина убираться, — ответил он, выпрямившись.
— И больше никого?
— Никого.
— Почему?
— Никто не хочет ночевать в одном доме с герцогом-убийцей. — В его голосе не было ни гнева, ни печали. Была только констатация факта.
Он налил себе порцию скотча, но ей не предложил. Не предложил и сесть, хотя сам опустился в большое кожаное кресло. Сделав глоток янтарной жидкости, он положил щиколотку на колено, небрежно опустил стакан и уставился на нее — черные глаза наблюдали, всматривались, видели все.
Она скрестила на груди руки, пытаясь унять дрожь, и смело посмотрела ему в глаза. В эту игру могли играть двое, тем более эти двое, обладавшие сильной волей.
«А ведь я сама выбрала эту жизнь, — промелькнуло у нее. — Я решила все изменить, а он оказался жертвой моего детского, моего идиотского плана. Как жаль…»
И это была правда. Она действительно не собиралась делать так, чтобы тот очаровательный юноша — сплошные мускулы, грация и неизменная улыбка на губах — пострадал из-за ее побега.
Но она не попыталась его спасти.
Мара отмахнулась от этой мысли. Слишком поздно приносить извинения. Она сама постелила себе постель, так что придется в ней спать.
Он сделал еще один глоток и чуть прикрыл глаза — словно она могла не заметить его изучающего взгляда. Словно не ощущала его даже кончиками пальцев на ногах.
И было ясно: он первый не заговорит. Значит, начать разговор придется ей. Проигрышный ход.
Ну нет, она ему не проиграет.
И Мара ждала, стараясь не суетиться. Стараясь не выскакивать из кожи каждый раз, как в камине начинали трещать дрова. Стараясь не сойти с ума под тяжестью этого молчания.
Очевидно, он тоже не собирался проигрывать. Она прищурилась, глядя на него. И подождала еще немного. Когда же тишина стала невыносимой, выпалила:
— Мне так же не нравится находиться здесь, как вам — меня видеть.
На мгновение сказанное ею обратило его в каменное изваяние, и Мара прикусила язык, боясь сказать еще что-нибудь. Боясь сделать еще хуже.
Но он вдруг снова засмеялся. Засмеялся так же, как раньше, на улице, — то есть совершенно безрадостно, так что смех его походил скорее на болезненный стон.
— Поразительно… До этой минуты я и в самом деле верил в возможность того, что вы оказались такой же жертвой рока, как и я.
— Разве не все мы жертвы рока?
— Да, конечно, все. И она, Мара, в том числе. Разумеется, она была добровольной участницей всего, что происходило в течение всех этих лет, однако… Знай она, как это ее изменит, она бы, наверное…
Нет, не стоит врать себе. Она бы все равно поступила точно так же. Тогда у нее не было выбора. Как нет его и сейчас.
Существуют мгновения, полностью меняющие жизнь. И дороги без распутий тоже существуют.
— Но вы живы и прекрасно себя чувствуете, мисс Лоув, — заметил Темпл.
Мара вскинула подбородок, услышав в его голосе обвинение.
— Вы тоже, ваша светлость.
Он поморщился.
— А вот это спорно. — Темпл откинулся на спинку кресла. — И подвел меня под удар не рок, а вы.
Когда он схватил ее за руки на улице, еще не зная, кто она такая, в его голосе слышалась теплота. И даже намек на сострадание. Она тогда невольно потянулась к нему, хотя и знала, что это глупо.
Но теперь эта теплота исчезла, сменившись холодным спокойствием — спокойствием, которым ее не одурачить. Спокойствием, за которым (можно держать пари на что угодно) скрывался настоящий шторм.
— Я вас под удар не подводила. — Да, это факт, хотя и не вся правда.
Он даже глазом не моргнул.
— Лгунья до мозга костей — вот кто вы такая.
Она снова вскинула подбородок.
— Я никогда в жизни не врала!
— Но вы заставили всех поверить в вашу смерть.
— Люди верят в то, во что им хочется.
Его черные глаза прищурились.
— Вы исчезли, и люди сделали соответствующие выводы.
Его свободная рука (в другой он с нарочитой небрежностью держал стакан с виски) выдавала его гнев — пальцы то и дело подергивались. Она замечала такое и за уличными мальчишками — всегда что-то выдавало их досаду, их злость. Однако сейчас перед ней был вовсе не мальчишка, и, следовательно…
Мара невольно вздохнула. Сейчас ей снова захотелось сбежать отсюда, сбежать от сделанного ею выбора. От выбора, который должен был спасти выстроенную ею жизнь, одновременно разорвав ее на кусочки. Выбора, заставившего ее посмотреть в лицо прошлому и отдать свое будущее в руки этого мужчины.
Мара по-прежнему смотрела, как подергивались его пальцы.
«Я не хотела, чтобы вы пострадали». Ей хотелось произнести эти слова вслух, но она знала, что он ей не поверит. Кроме того, знала она и другое: сейчас речь шла о ее будущем, а ключ — у него в руках.
— Да, я исчезла, и это уже нельзя изменить. Но сейчас я здесь.
— Наконец-то мы добрались до главного. Зачем?
Зачем?.. О, причин великое множество и…
Мара отбросила эту мысль. Нет, причина была только одна. И только она имела значение.
— Деньги. — Это была правда. И одновременно ложь.
Брови Темпла взлетели на лоб.
— Признаюсь, я не ожидал такой честности.
Она легонько пожала плечом.
— Я считаю, что ложь все слишком усложняет.
Он шумно выдохнул.
— Вы здесь, чтобы просить за брата?
Она проигнорировала гнев этих слов.
— Да.
— Ваш брат по уши в долгах.
И это — ее, Мары, деньги.
— Я уже говорила, что вы можете это изменить.
— Могу — не значит сделаю.
Мара глубоко вздохнула и кинулась в битву.
— Я знаю, что он не сможет вас одолеть. Знаю, что бой с великим Темплом — это безумие. Что вы всегда побеждаете. Должно быть, поэтому вы и не приняли ни одного из его вызовов. Честно говоря, я этому рада. Вы дали мне шанс на переговоры.
Трудно поверить, что его черные глаза могли стать еще темнее. Но именно так и произошло.
— Вы поддерживаете с ним отношения?
Она замерла, пытаясь обдумать ответ. И вдруг невольно кивнула.
— И как давно?
Она медлила с ответом. А он стремительно вскочил с кресла и начал надвигаться на нее, оттесняя все дальше и дальше, — так быстро, что она наступила на юбки.
Тут огромная рука метнулась вперед, и Маре показалось, что ее опоясал стальной обруч. А Темпл прижал ее к себе, и она оказалась словно в клетке.
— Как давно? — Он помолчал, затем добавил: — Можете не отвечать. Я чую запах вины.
Она уперлась ладонями ему в грудь и толкнула его. Бесполезно. Он не сдвинется с места, пока сам того не захочет.
— Вы и ваш братец состряпали идиотский план, — продолжал Темпл. — Впрочем, может, и не идиотский, а гениальный. В конце концов все подумали, что вы умерли. Я подумал, что вы умерли.
В его голосе слышалась ярость. Ярость… и что-то еще. Что-то очень похожее на отчаяние.
— Это не входило в план! — воскликнула Мара.
Он не обратил на ее слова внимания.
— А теперь вы здесь, двенадцать лет спустя. Живая и невредимая. — Он произнес это тихо, почти шепотом. — Мне бы следовало потребовать плату за прошлое. За мою репутацию.
Теперь она слышала в его голосе злость. И ощущала ее в его прикосновениях. Позже она будет поражаться собственной храбрости, тому, как подняла на него взгляд и сказала:
— Наверное, следовало бы. Но вы этого не сделаете.
Он отпустил ее так внезапно, что она едва не упала.
А Темпл заметался по комнате, как тигр, которого она однажды видела в странствующем цирке, в клетке. И ей внезапно подумалось, что она сейчас с радостью бы поменяла герцога Ламонта на того дикого зверя.
Наконец он повернулся к ней и произнес:
— На вашем месте я бы не был в этом так уверен. Двенадцать лет жизни с клеймом убийцы очень меняют человека.
Она покачала головой:
— Нет, вы не убийца.
— Об этом было известно только вам, — ответил Темпл, и на сей раз в его голосе прозвучало… удивление? Нет, скорее горечь.
Но неужели он и сам считал себя убийцей? Нет, не может быть, чтобы он поверил сплетням и догадкам. Или может?
Нужно что-то сказать. Но что именно? Что можно сказать человеку, ложно обвиненному в убийстве?
— Вам поможет, если я принесу свои извинения?
Он прищурился:
— Что, испытываете угрызения совести?
Мара пожала плечами. Она бы не изменила случившегося. Ни за что на свете.
— Мне жаль, что вы оказались втянутым… во все это.
— Так вы раскаиваетесь?
Она посмотрела ему прямо в глаза:
— Хотите услышать правду? Или банальность?
— Вы даже представить себе не можете, чего я хочу.
Она тяжко вздохнула.
— Что ж, я понимаю, что вы злитесь на меня.
Этими словами она словно поманила его. Все еще держа в руке стакан, он снова пошел на нее, и Мара попятилась.
— Неужели понимаете? Вот как?..
Ох, зря она это сказала. Мара торопливо обогнула оттоманку, выставив перед собой руки, — словно могла этим остановить его. Она пыталась найти нужные слова, но он не собирался ждать.
— А вы понимаете, что значит потерять все? Понимаете, что значит потерять имя?
Это она очень даже понимала. Но говорить об этом не стоило.
Он по-прежнему на нее надвигался.
— А каково потерять титул, земли, в сущности — жизнь?
— Но вы же не потеряли все это… Вы все равно герцог Ламонт! — выпалила Мара, как бы оправдываясь. Все это она говорила себе долгие годы. — Земля по-прежнему принадлежит вам. И деньги. Вы даже утроили герцогские владения!
Его глаза широко раскрылись.
— Откуда вам все это известно?
— Я слежу за этим.
— Зачем?
— Почему вы так и не вернулись в поместье? — ответила она вопросом на вопрос.
— А что толку?
— Вам бы тогда напомнили, что не так уж и много вы потеряли. — Слова эти вырвались прежде, чем она успела прикусить язык. Прежде, чем сообразила, что сама его провоцирует. Мара метнулась за стул с высокой спинкой. — Поверьте, я не имела в виду…
— Еще как имели. — Темпл начат огибать стул.
Мара толкнула в его сторону конторку и пробормотала:
— Вы опять злитесь…
Он покачал головой:
— Слово «злость» совершенно не отражает глубины моих чувств.
Она кивнула и снова попятилась.
— Да, верно. О, вы в бешенстве…
Он по-прежнему надвигался на нее.
— Да, это ближе к истине.
— И вы… раздражены.
— Ну, это уж само собой.
Мара оглянулась и увидела за спиной буфет. Снова взглянув на Темпла, заявила:
— И еще вы в ярости.
Он криво усмехнулся:
— Об этом вы уже говорили. Бешенство и ярость в данном случае — одно и то же.
Мара уперлась спиной в буфет. И оказалась в ловушке.
— Я все могу исправить! — воскликнула она, отчаянно пытаясь снова стать хозяйкой положения. — Все, что испортила!
Темпл остановился, и Мара спешно продолжала:
— Если я не умерла, то вы — не убийца. Вы не тот, кем вас называют. — Он не ответил, и она вновь заговорила дальше: — Поэтому я и пришла. Я выйду к людям. Покажусь обществу. Докажу, что вы не тот, кем вас считают.
Он поставил стакан на буфет.
— Докажете?
Мара с облегчением вздохнула. А он вовсе не такой уж неумолимый… Она кивнула:
— Да, конечно. Я расскажу всем…
— Вы расскажете всем правду. Ясно?
Она медлила с ответом. Потом все-таки кивнула:
— Да, я расскажу правду.
Это будет самый трудный поступок в ее жизни, но она это сделает, потому что у нее не т выбора.
Правда погубит ее, но зато спасет то единственное, что имело для нее значение.
У нее всего один шанс на то, чтобы договориться с Темплом. И она должна использовать его правильно.
— Но при одном условии, — добавила Мара.
Он засмеялся, и она поморщилась, этот смех очень ей не понравился. И еще больше не понравилась усмешка, с которой он проговорил:
— Вы думаете, что можете торговаться со мной? — Темпл подошел к ней почти вплотную. — Думаете, что сумели убедить меня пойти на сделку?
— Однажды я уже исчезла. И могу сделать это снова.
Угроза не произвела на него впечатления.
— Я вас найду, — ответил он.
В этом Мара нисколько не сомневалась. И все-таки она не сдавалась:
— Но я ведь скрывалась двенадцать лет… Поверьте, я очень хорошо научилась это делать. И даже если вы меня найдете… Аристократы все равно не примут на веру ваше сообщение о том, что я жива. В этой пьесе вам потребуется мое добровольное участие.
Темпл прищурился. Мускул на его щеке задергался. Когда же он заговорил, от слов его повеяло холодом.
— Уверяю вас, вы мне не потребуетесь.
Она невольно вздрогнула и проговорила:
— Поверьте, я расскажу людям правду. Появлюсь со всеми доказательствами… А вы простите моему брату его долг.
Наступило мгновение молчания, и в эту долю секунды Мара решила, что все-таки добилась успеха.
— Нет, — заявил Темпл.
О Господи, он не может отказать! Вскинув подбородок, она воскликнула:
— Но это честный обмен!
— Честный обмен? А как же моя разрушенная жизнь?
Но Темпл же один из самых богатых людей в Лондоне.
Во всей Британии! Женщины кидаются ему в объятия, а мужчины отчаянно пытаются добиться его доверия. Он сохранил свой титул, и сейчас на его имя записана целая финансовая империя! Что он вообще знает о «разрушенных жизнях»?!
— А сколько жизней разрушили вы? — спросила Мара. Она понимала, что не следовало задавать этот вопрос, но не смогла удержаться. — Вы ведь не святой, милорд…
— Что бы я ни сделал… — Он вдруг умолк, но тут же снова заговорил: — Все, довольно. Вы и сейчас такая же идиотка, какой были в шестнадцать, если думаете, будто можете диктовать мне условия.
Конечно, она и раньше об этом думала, но сейчас, взглянув в холодные глаза этого человека, Мара вдруг поняла, что ошибалась. Было ясно, что он вовсе не хотел получить оправдание. Нет, он жаждет мести.
— Разве ты не понимаешь, Мара? — Он нагнулся к ней и прошептал: — Теперь ты в моих руках.
Она встревожилась, но постаралась скрыть волнение. Он ведь не убийца. Уж она-то это прекрасно знает.
«Тебя он не убивал, но ты представления не имеешь о том, что он успел натворить с тех пор», — сказала себе Мара.
Чушь! Он не убийца! Он просто злится. А она этого ожидала, верно? Разве она к этому не готовилась? Разве не обдумала все возможные варианты до того, как надела плащ и вышла на улицу, чтобы его найти?
Она двенадцать лет прожила одна. И научилась сама о себе заботиться. Научилась быть сильной.
Он отошел от нее и направился к креслу возле камина.
— Вы вполне можете сесть. Все равно вы отсюда не уйдете.
Мару охватило сильнейшее беспокойство.
— Что это значит? — спросила она.
— Это значит, мисс Лоув, что у меня нет ни малейшего намерения позволить вам снова сбежать.
У нее гулко заколотилось сердце.
— Я стану вашей пленницей?
Он не ответил, но она вспомнила, что Темпл сказал чуть раньше. «Теперь ты в моих руках» — кажется, так он сказал. Черт возьми! Она совершила ужасную ошибку! А он, по сути, не оставил ей выбора.
Хотя Темпл указывал ей на второе кресло у камина, Мара подошла к графину в дальнем конце буфета и наполнила один стакан, затем другой. После чего повернулась к хозяину и проговорила:
— Мне разрешается выпить, разве нет? Или вы намерены держать графин при себе и выдавать мне по капле?
Он немного подумал и ответил:
— Хорошо. Угощайся.
Мара пересекла комнату и протянула ему один из стаканов, надеясь, что он не увидит, как дрожит ее рука.
— Спасибо, — сказала она.
— Думаешь, сможешь вежливостью набрать очки?
Мара присела на краешек кресла напротив.
— Думаю, вежливость не повредит.
Темпл приложился к своему стакану. Мара с облегчением выдохнула и сказала:
— Повторяю, я не хотела этого делать.
— Возможно, — отозвался он. — Полагаю, ты неплохо повеселилась за эти двенадцать лет.
Она немного помолчала.
— А если я скажу, что никакого удовольствия за эти годы не получила, что мне приходилось очень нелегко?
— Советую ничего подобного мне не рассказывать. Кажется, сочувствие у меня закончилось.
Мара прищурилась, глядя на него.
— А вы тяжелый человек…
Он сделал еще глоток.
— Ничего удивительного после двенадцати-то лет одиночества.
— Это не должно было произойти так, как произошло, — сказала она, понимая, что открывает ему больше, чем собиралась. — Мы вас не узнали.
Темпл замер.
— «Мы»? Что это значит?
Она не ответила.
— Ты сказала… «мы»? — Он подался вперед. — А, ты и твой брат! Мне нужно было драться с ним, когда он просил. Он заслуживает хорошей трепки. — Он… — Темпл помолчал. — Твой брат помог тебе бежать. Помог тебе… — Темпл схватился за голову. — Чем-то опоить меня! — воскликнул он, и его черные глаза широко распахнулись.
Мара вскочила с кресла, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Темпл тоже поднялся, выпрямившись в полный рост; он был выше, крупнее и крепче любого известного ей мужчины. В юности она восхищалась его ростом и сложением. Все в нем ее интриговало, влекло…
— Вы меня опоили! — снова закричал Темпл.
Мара торопливо поставила перед собой стул.
— Мы были детьми, — попыталась она оправдаться.
Тут Темпл вдруг покачнулся и прорычал:
— Черт побери! Да ты, оказывается… — Выронив стакан, он рванулся к ней, промахнулся и схватился за спинку стула. — Ты сделала это… снова…
Он рухнул на пол.
Одно дело опоить человека единожды, но два раза — это уже чересчур. И ведь она вовсе не чудовище… Впрочем, очнувшись, он в это не поверит.
Мара стояла над герцогом Ламонтом, рухнувшим на пол в собственном кабинете, как подрубленный дуб, и обдумывала, что делать дальше.
Он не оставил ей выбора. Наверное, надо повторять это снова и снова, и тогда она, возможно, перестанет чувствовать себя виноватой.
Он угрожал, что сделает ее своей пленницей. Да он просто чудовище! Боже правый, какой он огромный… И даже без сознания выглядит устрашающе.
Но он красивый, хотя — и не в классическом смысле.
Мара обвела Темпла взглядом; посмотрела на могучие руки и ноги, на превосходно сшитый костюм, на жилы, вздувшиеся на шее и видневшиеся над воротничком рубашки без галстука. Заметила она и ямочку на подбородке, а также шрамы…
Даже со шрамами его лицо выдавало аристократическое происхождение — сплошные острые грани. От таких лиц многие женщины сразу теряют голову, и Мара не могла их за это винить.
Она и сама когда-то едва не потеряла. Впрочем, без «едва». Просто потеряла голову.
Юношей он постоянно улыбался, обнажая ровные белые зубы, и его улыбка очаровывала, сулила наслаждение… Огромный и непринужденный, он, казался очень самоуверенным, но при этом — ужасно неопытным, и она тогда никак не могла принять его за аристократа. Решила, что перед ней мелкопоместный дворянчик, приглашенный ее отцом на грандиозную свадьбу, делавшую его дочь герцогиней.
Он казался человеком, которому совершенно не о чем беспокоиться. Ей даже в голову не пришло, что наследник одного из самых могущественных герцогов страны может оказаться столь беспечным. Но конечно, ей следовало быть поумнее. Ей следовало понять, что он аристократ. Она должна была догадаться об этом в ту же секунду, как они сошлись в холодном саду. Он тогда улыбнулся ей так, словно она была единственной женщиной во всей Британии, а он — единственным мужчиной.
Но она не догадалась. И уж конечно, даже представить себе не могла, что перед ней маркиз Чапин, наследник герцогства, в котором она вот-вот станет герцогиней. Наследник — и ее будущий пасынок.
Но мужчина, распластавшийся сейчас на ковре, совершенно не походил на того юношу. Впрочем, об этом она думать не будет.
Мара присела на корточки, чтобы проверить, дышит ли он, и, к своему огромному облегчению, увидела, что широкая грудь мерно поднималась и опускалась. Сердце ее отчаянно колотилось, несомненно — от страха. Ведь если Темпл сейчас очнется, то особой радости не проявит.
Мара невольно хихикнула. Не проявит радости? Слабо сказано. Да в нем не останется ничего человеческого!
От внезапно нахлынувшей паники у нее закружилась голова, и она сделала то, чего до сих пор и представить себе не могла. То есть представить-то могла, но вот храбрости бы на это точно не хватило. Она к нему прикоснулась!
Ее рука потянулась к нему словно сама собой, и Мара даже не успела сообразить, что делает. Пальцы ее прикоснулись к его лицу и отыскали гладкий рубец — белый шрам у левого глаза. Прикоснулась она и к носу, не раз сломанному. Сердце ее сжалось, стоило ей подумать о драках, в которых он заработал эти переломы, и об испытанной им боли. Подумать о жизни, которую он вел. Жизни, которую его вынудила вести она.
— Что же с тобой произошло? — прошептала Мара.
Он не ответил, и ее палец скользнул к последнему шраму — у изгиба нижней губы.
Она понимала, что не должна… что это неправильно, но пальцы ее уже легли на тонкую белую линию, уходящую в мягкую полноту губы. И ей вдруг вспомнилось, как эти губы прижимались к ее губам и как…
Нет, не думать об этом!
Мара отдернула пальцы — словно обожглась. И перевела взгляд дальше, на его руку, лежавшую на ковре. Казалось, что ему неудобно, и она потянулась к нему, чтобы выпрямить руку и положить ее вдоль тела. Однако не удержалась и начала рассматривать его руку, рассматривать изуродованные годами драк костяшки пальцев и шрамы на них.
— Зачем ты сотворил с собой все это? — прошептала Мара. И на нее вновь нахлынули воспоминания о юном и очаровательном маркизе — тогда весь мир лежал у его ног.
Тут Мара поежилась от холода и посмотрела на камин, огонь в котором уже почти погас; остались только тлеющие угли. Она встала, подошла к камину, бросила в него полено и поворошила угли, снова разжигая огонь.
Когда золотистые языки пламени заплясали вновь, она вернулась к Темплу и, глядя на него, опять заговорила:
— Если бы ты не начал мне угрожать, мы бы сейчас не оказались в таком положении. Если бы ты согласился на сделку, не лежал бы сейчас без сознания. А я бы не чувствовала себя такой виноватой.
Он не ответил.
— Да, я убежала, оставив тебя с чувством вины за мою смерть.
Снова никакого ответа.
— Но клянусь, я не собиралась делать все так, как получилось. Просто все у меня пошло по-другому.
«И все-таки ты сбежала».
— Если бы ты знал, почему я это сделала…
Его грудь все так же вздымалась при вдохах и опускалась при выдохах.
— И если бы знал, почему сейчас вернулась…
Если бы он и знал, все равно пришел бы в бешенство.
Мара тяжело вздохнула.
— Ну вот. Так оно и вышло. Я устала бегать.
Нет ответа.
— И больше я не побегу.
Ей казалось очень важным сказать это. Возможно, потому, что в глубине души ей все же хотелось сбежать. Хотелось оставить его тут, на холодном полу, и сбежать — как много лет назад.
Но при этом она твердо знала, что настало время расплаты. И знала, что если правильно разыграет свои карты, то сможет получить то, что ей требовалось.
— При условии, что ты все-таки согласишься торговаться, — добавила Мара.
Она повернулась к буфету, где лежала газета. Неужели Темпл — из тех людей, которые каждый день читают новости? Неужели он из тех, кого интересуют судьбы мира? Снова кольнуло чувство вины, но она его отогнала. Оторвав от газеты клочок, Мара порылась в ящиках и отыскала чернильницу и перо. Нацарапала записку и помахала ею в воздухе, подсушивая чернила. Затем вернулась обратно к Темплу, неподвижному, как труп.
Вытащив из волос шпильку, она снова присела на корточки и прошептала:
— На этот раз — никакой крови. Надеюсь, что ты это заметишь.
Он все еще спал.
Мара пришпилила записку к рубахе Темпла, вытащила из его сапога свой нож и повернулась к двери. Но уйти не смогла.
Уже у самой двери она повернула назад, чувствуя, как холодно в комнате. Нельзя оставить его вот так. Он насмерть простудится. На кресле в углу лежал черно-зеленый плед. Это самое малое, что она могла для него сделать.
В конце концов, она его опоила.
Мара пересекла комнату и взяла плед. Накинула его на Темпла и аккуратно подоткнула со всех сторон, стараясь не обращать внимания на его лицо. Стараясь не вспоминать о том, какой он был, и не думать о том, каким стал сегодня, стал из-за нее.
— Прости меня, — прошептала она.
И ушла.
