Глава 1
«Падший ангел»
Лондон
Двенадцать лет спустя
Есть особая красота в моменте, когда кость встречается с костью или же с плотью; она рождается в миг яростного соприкосновения кулака с челюстью, а также в тот миг, когда кулак глубоко вонзается в живот и из груди человека вырывается глухой стон. Те, кто получает наслаждение от этой красоты, — дерутся.
Впрочем, некоторые дерутся и ради удовольствия. Ради мгновения, когда соперник падает на пол в куче опилок — падает, лишившись силы, дыхания и чести.
Другие же дерутся ради славы. Ради мгновения, когда победитель, покрытый потом, пылью и кровью, возвышается над своим побитым противником.
Есть и такие, которые дерутся ради власти и богатых трофеев.
Но герцог Ламонт, в самых темных уголках Лондона известный как Темпл, дрался ради покоя.
Он дрался ради минуты, когда не остается ничего, кроме мышц и костей, движения и силы, ловкости и ложных ударов. Ради того, как животные инстинкты отрезают внешний мир, заглушают рев толпы и воспоминания, оставляя только дыхание и собственную мощь.
Он дрался, потому что все эти двенадцать лет только на ринге познавал правду о себе и о мире.
Физическая сила чиста. Все остальное — запятнано. И осознание этого делало его лучше.
Непобежденный никем в Лондоне (а многие бились об заклад, что и в Европе), именно Темпл, обмотав костяшки пальцев полосками ткани, каждый вечер стоял на ринге, и его едва зажившие раны готовы были снова кровоточить. Там, на ринге, он смотрел в лицо своим противникам (каждый вечер новому), и каждый из них верил, что сможет взять над Темплом верх.
Каждый считал, что он-то и есть тот человек, который побьет великого и непобедимого Темпла, заставит его рухнуть на пол самого большого помещения в самом престижном игорном доме Лондона.
Могучее притяжение «Падшего ангела» основывалось на десятках тысячах фунтов, что проигрывались здесь ежевечерне, а также — на пороках и грехах, взывавших к Мейфэру на закате солнца, взывавших к мужчинам, титулованным и богатым, к тем из них, кто имел слабость к стуку костей, шелесту карт на зеленом сукне и к вращению колеса рулетки.
А когда они теряли все в сверкающих великолепных комнатах наверху, последним их прибежищем становилось помещение, скрывавшееся внизу. Ринг. Преисподняя, где правил Темпл.
Основатели «Ангела» создали единственный путь спасения для этих людей. Путь для тех, кто, проиграв свое состояние в казино, мог вновь его обрести. Подравшись с Темплом и победив, но, разумеется, ничего подобного никогда не случалось. Темпл дрался двенадцать лет — сначала, чтобы выжить в темных переулках, заполненных темными личностями, а затем — в паршивых клубах ради денег, власти и влияния.
Он дрался ради всего того, что было ему обещано.
Всего того, для чего он родился.
«Всего того, что я утратил за одну-единственную незабываемую ночь», — так говорил он себе.
Эта мысль прокралась в ритм боя, и на какой-то миг тело его тяжело обмякло, а противник (в половину роста Темпла и в треть его силы) нанес ему удар в челюсть, мощный и удачный. Зубы Темпла лязгнули, а из глаз посыпались искры. От неожиданности он отлетел назад; боль и злость мгновенно вытеснили дурацкую мысль, стоило ему наткнуться на торжествующий взгляд своего безымянного противника.
Нет, не безымянного. Разумеется, у него было имя, но Темпл редко называл их по именам. Люди для него являлись всего лишь средством для достижения цели.
Как и он для них.
Секунду спустя он восстановил равновесие, сделал ложный выпад влево, затем вправо, прекрасно зная, что руки у него на полфута длиннее, чем у соперника, и чувствуя, что тот уже окончательно выдохся.
Но этому человеку было за что сражаться: сорок тысяч фунтов и поместье в Эссексе; ферма в Уэльсе, где выращивались лучшие скаковые лошади в Британии; полдюжины картин известного голландского художника; приданое маленькой дочери; образование сына — все это утеряно за игорными столами наверху. И все стояло на кону тут, внизу.
Темпл посмотрел в глаза противнику и увидел в них отчаяние. А также ненависть. Ненависть к клубу, ставшему причиной его падения, ненависть к людям, управлявшим им, а более всего — к Темплу, центуриону, охраняющему сокровища, украденные из карманов порядочных благородных джентльменов.
Только благодаря таким мыслям эти неудачники и могли спать по ночам.
Словно вина «Ангела» в том, что развязанные кошельки и неудачно брошенные кости составляют гибельную комбинацию.
Словно это вина Темпла.
Но именно ненависть их и губит. Бесполезное чувство, рожденное из смеси страха и надежды. Они не знают, в чем тут фокус, не знают правды. Не знают, что те, кто сражается за что-то, обречены на проигрыш. Пора, пожалуй, избавить этого красавца от всех его несчастий.
Какофония криков вокруг ринга достигла апогея, когда Темпл пошел в наступление и его противник полетел на усыпанный опилками пол. Если до этого он просто играл с бедолагой, то теперь его кулаки наносили решительные, безжалостные удары. В скулу. В челюсть. В торс.
Поднявшись, соперник все отступал к канатам, огораживающим ринг, и наконец уперся в них спиной. Темпл продолжал атаковать, в глубине души жалея бедолагу, надеявшегося победить. Надеявшегося на то, что сможет одолеть Темпла. Сможет взять верх над «Ангелом».
Последний удар вышиб из того все силы, и Темпл увидел, как противник рухнул к его ногам. Вопли толпы, жаждавшей крови, сделались оглушающими.
А Темпл, тяжело дыша, ждал, когда его противник пошевелится и встанет на ноги для второго раунда, чтобы получить еще один шанс.
Но тот лежал неподвижно, прикрыв руками голову.
«Умно, — подумал Темпл. — Этот поступает умнее, чем большинство остальных».
Темпл повернулся, встретился взглядом с судьей на ринге и в безмолвном вопросе дернул подбородком.
Взгляд пожилого человека скользнул по неподвижному телу у ног Темпла. После чего он поднял палец и указал на красный флажок в дальнем углу ринга — на флажок Темпла.
Толпа взревела.
Темпл же уставился в огромное зеркало, протянувшееся вдоль одной из стен зала. Он довольно долго всматривался в отражение собственных черных глаз, а затем повернулся к зеркалу спиной и стремительно шагнул к канатам, чтобы покинуть ринг.
Проталкиваясь сквозь толпу мужчин, заплативших кругленькую сумму, чтобы посмотреть матч, он не обращай внимания на ухмыляющихся, что-то весело орущих зрителей; их пальцы то и дело касались его потных рук и плеч, и этим они будут хвастаться долгие годы.
«Я прикоснулся к убийце и остался в живых!»
Вначале этот ритуал страшно злил его, со временем он начал им гордиться, а теперь…
Теперь все это ужасно надоело.
Он распахнул тяжелую стальную дверь, ведущую в его частные комнаты, и, не закрывая ее, начал разматывать льняные полоски с ноющих костяшек пальцев. Темпл не обернулся, когда дверь с грохотом захлопнулась. Он знал, что никто из зрителей не посмеет пойти за ним в его темное подземное святилище, во всяком случае — без приглашения.
В этой комнате, отделенной от общих помещений, было темно и тихо. Но Темпл прекрасно знал, что в зале у ринга большинство зрителей кинулись за своим выигрышем, а несколько человек помогали проигравшему подняться и звали хирурга, чтобы тот перевязал сломанные ребра и обработал ушибы. Он швырнул полоски ткани на пол, в темноте потянулся к ближайшей лампе и безошибочно зажег ее. Комната осветилась, и стал виден низкий дубовый стол, почти пустой, за исключением аккуратной стопки бумаг и резной шкатулки черного дерева.
Темпл стал разматывать повязку на другой руке, не отводя взгляда от бумаг, теперь уже не нужных. Совершенно не нужных.
Швырнув и вторую полоску на пол, Темпл пересек почти пустую комнату, взялся за кожаный ремень, приделанный к потолку, и повис на нем всем своим весом, растягивая мышцы рук, плеч и спины. В эту минуту во вторую дверь, находившуюся в дальнем конце комнаты, негромко постучали.
— Входи, — сказал Темпл, даже не обернувшись.
Дверь открылась и тут же закрылась.
— Еще один пал.
— Как всегда. — Темпл закончил растягиваться и повернулся.
Чейз, основатель «Падшего ангела», пересек комнату и сел на низкий деревянный стул.
— Хороший был бой.
— Разве? — Теперь все бои казались Темплу одинаковыми.
— Поразительно, что они по-прежнему думают, будто могут тебя победить, — сказал Чейз, откинувшись назад и вытянув перед собой длинные ноги. — Вроде пора бы уже понять, что это невозможно.
Темпл налил себе воды из графина.
— Очень трудно отказаться от надежды. Даже если это очень слабая надежда.
Как человек, так и не получивший шанса на надежду, Темпл знал это лучше других.
— Ты сломал Монтлейку три ребра.
Темпл с жадностью приложился к стакану, и по его подбородку потекла вода. Утолив жажду, он сказал:
— Ребра срастаются.
Чейз кивнул и, поерзав на стуле, осмотрелся.
— Знаешь, твой спартанский образ жизни — не самый удобный.
Темпл поставил стакан на стол.
— Тебя никто не просит тут засиживаться. Наверху у вас наверняка полно велюровых подушечек.
Чейз улыбнулся, смахнул с брюк кусочек корпии, затем положил на стол, рядом со стопкой документов, еще один лист бумаги — список вызовов на завтрашний и послезавтрашний вечера. Никогда не заканчивающийся список неудачников, желающих подраться за свое состояние.
Темпл негромко вздохнул. Ему не хотелось думать о следующем бое. Думалось только о горячей воде и мягкой постели. Он дернул шнур звонка, требуя наполнить ванну. Затем взглянул на бумагу, лежавшую достаточно близко, чтобы увидеть с полдюжины имен, но слишком далеко, чтобы прочитать их.
— Лоув снова тебя вызывает, — сказал Чейз.
Что ж, этого следовало ожидать — Кристофер Лоув уже двенадцать раз бросал ему вызов.
— Нет. — Темпл покачал головой. Тот же ответ он давал предыдущие одиннадцать раз. — И тебе не следовало бы приносить это сюда.
— Почему? Разве мальчику нельзя дать такой же шанс, что и всем прочим?
Темпл посмотрел другу прямо в глаза:
— Ты кровожадный ублюдок.
Чейз рассмеялся:
— К великому сожалению моих родственников, я не ублюдок, а вполне законнорожденный.
— Но кровожадный.
— Просто люблю жаркие бои. — Чейз пожал плечами. — Ведь Лоув потерял тысячи.
— Да мне плевать, даже если он потерял драгоценности из королевской казны. Я с ним драться не буду.
— Темпл…
— Нет, послушай меня. Так вот, когда мы договаривались и когда я согласился присоединиться к «Ангелу», мы решили, что бои — мое личное дело. Ведь так?
Чейз медлил с ответом, а Темпл повторил:
— Ведь так?
— Да.
— И я решил, что не буду драться с Лоувом. — Темпл помолчал и добавил: — Он ведь даже не член клуба.
— Зато он член «Рыцаря». Теперь им предоставляются те же права, что и любому члену «Ангела».
— Да будь оно все проклято, — проворчал Темпл. — Если бы не Кросс и его идиотские решения…
— У него были на то причины, — перебил Чейз.
— Да избавит нас Господь от влюбленных мужчин!
— Вот-вот, — закивал Чейз. — Тем не менее у нас появился еще один игорный ад, а Лоув ему задолжал. И он имеет право на матч, если просит об этом.
— Каким образом этот мальчишка проиграл тысячи? — осведомился Темпл, с отвращением слыша в своем голосе досаду. — Ведь все, к чему прикасался его отец, превращалось в золото!
«Именно поэтому сестра Лоува казалась такой привлекательной невестой».
Омерзительная мысль! А также воспоминания, явившиеся вместе с ней.
Чейз пожал плечами.
— Удача отворачивается быстро. — Это и была та истина, на которой все они наживались.
Темпл выругался и заявил:
— Я не буду с ним драться. Избавьтесь от него.
Глядя ему в глаза, Чейз тихо сказал:
— Нет никаких доказательств, что ты ее убил.
— И нет никаких доказательств, что я этого не сделал, — с невозмутимым видом ответил Темпл.
— Могу держать пари на все, что у меня есть, — ты этого не делал.
— Но ты же не знаешь правды… — Темпл и сам ее не знал.
— Зато я знаю тебя, — сказал Чейз.
Нет, никто его не знал по-настоящему.
— Я уже говорил, что не буду с ним драться. И я не желаю говорить об этом снова и снова. А если хочешь, чтобы мальчишка подрался, — дерись с ним сам.
Он ждал возражений Чейза, но не дождался.
— Что ж, Лондону это понравится. — Основатель «Ангела» встал, взял со стола список следующих матчей и стопку бумаг, лежавшую там еще до боя. — Отнести это для записи в бухгалтерские книги?
Темпл покачал головой:
— Нет, я сам этим займусь.
Чейз поморщился и пробормотал:
— Зачем тебе вообще понадобились эти документы?
Темпл взял у друга бумаги, где четким почерком были перечислены долги Монтлейка. Сотня фунтов здесь, тысяча там, дюжина акров земли. И еще сто акров, также дом, лошади, карета…
Пожав плечами, Темпл проговорил:
— Он ведь мог победить.
Чейз приподнял светлые брови.
— Мог?
— Да, мог, но не победил. — Темпл положил отчет на обшарпанный дубовый стол. — На эти бои они ставят все. Даже я не могу не признать значительность их потерь.
— И все-таки ты побеждаешь.
Да, конечно. Но он хорошо понимал тех, кто потерял все. Понимал, каково это, когда жизнь переворачивается в одно мгновение только из-за того, что ты сделал неверный выбор. Переворачивается из-за поступка, который не следовало совершать.
Хотя, конечно, имелись различия. Люди, выходившие на ринг, помнили, как делали свой выбор. А он, Темпл, не помнил. Впрочем, это не имело никакого значения.
Тут над дверью зазвенел колокольчик, возвещавший, что ванну наполнили, и это вернуло его в настоящее.
— В любом случае они заслуживают своих проигрышей, — заявил Темпл.
Чейз захохотал, и в этой тихой комнате его смех показался особенно громким.
— Ты так уверен в себе? Но может случиться, что в один прекрасный день ты не победишь с такой легкостью.
Темпл потянулся за полотенцем и обмотал тонкий турецкий хлопок вокруг шеи.
— Зловещие предсказания, — пробормотал он, направившись в ванную комнату. — Да-да, зловещие… и чудесные.
Улицы к востоку от Темпл-бара оставались оживленными всю ночь и кишели отбросами Лондона — ворами, проститутками и головорезами, выбравшимися из своих дневных укрытий в шальную тьму. Процветавшими в ней, наслаждавшимися ею, ждавшими ее с нетерпением. И сейчас они обходили свою территорию, куда не осмеливались заходить приличные люди, опасавшиеся столкнуться с изнанкой жизни — то есть с той жизнью, о которой им хотелось знать как можно меньше. И о которой Темпл знал абсолютно все.
Все, чем он был, все, чем он стал, все, чем он когда-нибудь будет, — все сошлось здесь, в этом месте, изобилующем спиртным и шлюхами. Идеальном месте для человека, желающего раствориться в ночи, исчезнуть, стать невидимкой.
Разумеется, хозяева ночи его видели. Видели все эти годы, с той самой минуты, как двенадцать лет назад он появился тут, такой юный… От него разило страхом и яростью, и у него не было ничего, кроме огромных кулаков. К тому же его постоянно преследовали шепотки, слухи о нем. Сначала Темпл притворялся, что не слышит этого слова, но годы шли, и в конце концов он с радостью принял его, а это звание стало для него почетным.
Убийца!
Они следили за ним, но подходить близко не решались, ведь он — герцог-убийца. И он постоянно ловил их любопытные взгляды — мол, с чего бы этот аристократишка, рожденный как положено, в законном браке и даже не с серебряной, а с бриллиантовой ложкой во рту, вдруг стал убийцей? Что за губительные, мрачные тайны так надежно хранят эти богатеи, прикрывая их шелками, драгоценностями и звонкой монетой?
Темпл подарил надежду самым темным личностям Лондона. Позволил им поверить, что их жизнь в сырости, грязи и саже не так уж и отличается от жизни тех, кто там, наверху. «Что ж, если герцог-убийца мог пасть так низко, — читал он в их скрытых взглядах, — то и мы можем подняться наверх». И в этой их робкой надежде крылась опасность. Опасность для него, Темпла.
Он завернул за угол, оставив позади огни и шум Лонг-Акра, и углубился в темнейшие улицы, на которых провел большую часть своей взрослой жизни.
Привычка и инстинкт заставили его шагать бесшумно. Он знал, что именно на этом отрезке пути, на последних ста ярдах, оставшихся до его городского дома, черпали отвагу те, кто скрывался во тьме. И ничего удивительного, что сейчас его тоже преследовали. Такое случалось и раньше. Люди отчаивались настолько, что пытались напасть на него, воспользовавшись ножами и дубинками, в надежде, что один-единственный точно нанесенный удар надолго оглушит его, что позволило бы из кармана вытащить кошелек.
А если удар уложит его навсегда, — что ж, так тому и быть. В конце концов, таковы обычаи улицы.
Он сталкивался с ними и раньше. И дрался, выбивая зубы и заливая кровью булыжники Ньюгейта со свирепостью, которую не проявлял на ринге «Падшего ангела». Дрался и неизменно побеждал. Всегда побеждал.
И все равно то и дело появлялся какой-нибудь новый отчаявшийся грешник, который кидался за ним вслед, принимая превосходную шерсть его сюртука за слабость.
Темпл пошел медленнее, прислушиваясь к шагам за спиной — к шагам, явно отличавшимся от обычных. Им не хватало пьяной тяжести и ошибочной самоуверенности. И еще в них было нечто…
Преследователь почти догнал его, когда он наконец сообразил, в чем дело. А ведь следовало догадаться раньше. Следовало сразу же понять, что это — не преследователь, а преследовательница. Как странно… Ведь за все годы, что его выслеживали в этих темных переулках, за все годы, что он вонзал свои кулаки в чужаков, на него ни разу не нападали женщины.
Он решил дождаться, когда она подойдет совсем близко.
По мере приближения ее шаги становились все неувереннее, а Темпл мысленно отсчитывал время, шагая размашисто, но неторопливо. Он прекрасно понимал, что в любую секунду мог повернуться и устранить угрозу, однако же…
Следовало признать, что он был очень удивлен, пожалуй, даже заинтригован.
Она приблизилась настолько, что он уже слышал, как она дышала. Дышала же быстро, словно задыхалась, — явный признак напряженности и страха. И казалось, что именно она сейчас была жертвой. «Что же, может, так и есть», — промелькнуло у Темпла.
Вот их уже разделяет только ярд. Фут. Шесть дюймов.
Темпл резко повернулся, схватил ее за запястья и привлек к себе. Он тотчас же уловил исходивший от нее запах лимона. А также заметил, что на ней не было перчаток.
Незнакомка же ахнула, на долю секунды замерла, а потом попыталась вырваться. Сообразив, что он держит ее крепко, она начала сопротивляться всерьез. И оказалось, гораздо сильнее, чем Темпл мог ожидать. Причем она не кричала, не визжала, просто пыталась высвободиться, действуя при этом намного умнее, чем большинство мужчин, с которыми он дрался на ринге.
Но Темпл, конечно, был гораздо сильнее, поэтому легко удерживал ее. Наконец она сдалась, и Темпл даже пожалел об этом. А незнакомка, осознавшая всю бесплодность своих усилий, подняла к нему лицо и тихо сказала:
— Отпустите меня.
И что-то такое прозвучало в ее словах — какая-то спокойная и неожиданная искренность, — что он едва не подчинился. Едва не отпустил ее, едва не позволил ей сбежать.
Но Темпла уже давно так не интриговали, поэтому он ловко перехватил оба запястья женщины одной рукой, а другой быстро прощупал ее плащ в поисках оружия. Пальцы его сомкнулись на рукоятке ножа, спрятанного глубоко в складках плаща. Темпл вытащил его и пробормотал:
— Отпустить?.. Это вряд ли…
— Отдайте! — воскликнула женщина.
Но Темпл отодвинул нож подальше и заявил:
— Мне не нравятся ночные встречи с вооруженными людьми.
— Я не вооружена.
— Неужели? — Темпл усмехнулся.
Женщина выругалась и пробурчала:
— Да, конечно, я вооружена. Но сейчас глухая ночь. Сейчас любой, у кого есть хоть чуть-чуть здравого смысла, вооружится. Однако убивать вас я не собиралась.
Темпл снова усмехнулся:
— Я должен поверить тебе на слово?
— Если бы я захотела, нож бы уже торчал из вашей спины, — выпалила незнакомка.
Темпл мысленно проклял ночную тьму и ее тайны. Ему очень хотелось рассмотреть лицо этой женщины.
— Что тебе нужно? — негромко спросил он, пряча нож в свой сапог. — Мои карманы? Могла бы выбрать добычу попроще.
Впрочем, он ничуть не жалел, что она выбрала именно его. Она ему нравилась. И понравилась еще больше, когда ответила:
— Мне нужны вы.
Она сказала это без запинки, значит — сказала правду.
— Но ты не потаскушка, — заметил Темпл, и это не прозвучало вопросом.
Да, было совершенно ясно, что перед ним не шлюха. Услышав его слова, она замерла, а затем постаралась отодвинуться подальше — словно ей были неприятны прикосновения мужчины. Его, Темпла, прикосновения.
Пытаясь высвободиться, она пробормотала:
— А что, людям только этого от вас и нужно? Ваш кошелек или ваш…
Она в смущении осеклась, и Темпл с трудом удержался от смеха. Да, это совершенно точно не проститутка.
— Обычно женщинам достаточно именно этих двух вещей. — Он всматривался в ее лицо, жалея, что рядом нет фонаря. Или света из окошка. — Ну, хорошо, милашка, если дело не в моем кошельке или моем… — Он нарочно сделал паузу, наслаждаясь тем, что она затаила дыхание. — Если дело и не в моей доблести, — то в чем же?
Она сделала глубокий вдох — словно собиралась поведать что-то очень для нее важное. А Темпл ждал, едва осознавая, что задерживает дыхание.
— Я хочу бросить вам вызов.
Темпл отпустил ее и повернулся, чтобы уйти. Он испытывал раздражение, досаду и — в немалой степени — разочарование. Выходит, он не нужен ей как мужчина. Он для нее — всего лишь средство для достижения цели, как и для всех остальных.
Женщина кинулась за ним следом, стуча башмаками по булыжникам.
— Погодите!
Темпл не остановился.
— Ваша светлость!.. — Он невольно вздрогнул при этих словах. — Погодите минутку! Пожалуйста!
Должно быть, последнее слово — не так часто герцог-убийца его слышал — заставило его остановиться.
— Я не дерусь с женщинами, — заявил Темпл. — И мне плевать, кто твой любовник. Скажи ему, пусть вспомнит, что он мужчина, и придет ко мне сам.
— Он не знает, что я здесь.
— Лучше б ты ему об этом сказала. Возможно, он не позволил бы тебе принять поспешное и необдуманное решение. И ты тогда не оказалась бы глухой ночью в темном переулке, наедине с человеком, которого некоторые считают чуть не самым опасным преступником в Британии.
— Я в это не верю.
Что-то всколыхнулось в его душе от ее слов. От ее искренности. И ему вдруг захотелось снова схватить ее… и отвести к себе домой. Слишком давно женщины его так не удивляли, не заинтриговывали…
Но Темпл тут же образумился.
— Лучше тебе в это поверить.
— Чепуха! Все рассказы про вас — чепуха. С самого начала.
Он прищурился, глядя на нее.
— Иди домой и найди себе мужчину, который сможет уберечь тебя от самой себя, потому что…
— Мой брат проиграл очень много денег, — перебила она. Казалось, что в темноте слова эти прозвучали особенно отчетливо. Причем чувствовалось, что она получила неплохое образование. Впрочем, ее произношение Темпла не интересовало. И сама она тоже.
— Я не дерусь с женщинами. — В словах этих было какое-то успокоение. Как в напоминании о том, что он не причинил зла ни одной женщине. Ни одной другой женщине. — А твой брат, похоже, умнее многих. Потому что мужчинам я не проигрываю никогда.
— Все равно я хочу вернуть деньги.
— Я хочу много такого, чего никогда не получу, — отрезал Темпл.
— Знаю. Поэтому я и здесь. Чтобы дать вам это. — Что-то особенное было в ее словах. Но что именно? Темпла одолевало любопытство, и он ждал продолжения. Следующие ее слова оказались настоящим ударом. — Я хочу предложить товар.
— Значит, ты все-таки потаскушка? — Он намеренно пытался оскорбить ее. Но безуспешно. Она негромко рассмеялась в темноте, и этот ее смех еще больше заинтриговал Темпла.
— Нет, не такой товар. Кроме того, меня вы не захотите и вполовину так сильно, как то, что я могу предложить.
В сказанном прозвучал вызов, и Темплу невыносимо захотелось принять его. Потому что в словах этой глупой и отважной женщины было что-то такое… Проклятие, что же именно? И что за «товар» она предлагала?
Он сделал к ней шаг, и его тотчас обволокло ее чудесным запахом. Темпл взял ее за плечи и прижал к груди.
— Должен признаться, мне всегда нравилось сочетание красоты и дерзости, — прошептал он ей в ухо, с удовольствием ощущая, как она затаила дыхание. — Может быть, мы все-таки заключим сделку?
— О моем теле речь не идет.
Жаль. Она чертовски бесстыдна, и одна ночь с ней могла бы дать ей все, чего она добивалась.
— В таком случае… Что же заставляет тебя думать, что меня заинтересует сделка с тобой?
Она поколебалась. Секунду. Нет, меньше. И выпалила:
— Потому что вам нужно то, что я предлагаю.
— Я богат как Крез, милашка. И если ты не предлагаешь мне себя, то меня не интересует все остальное. Все остальное я могу получить и сам.
Он снова повернул к дому, но успел сделать лишь несколько шагов, когда она крикнула:
— Даже полное оправдание?!
Темпл замер.
Оправдание…
Сколько раз он мысленно произносил это слово? Сколько раз он пробовал произнести его вслух — негромко, очень тихо, лежа бессонными ночами в постели, когда лишь чувство вины и гнев составляли ему компанию?
Оправдание…
Это слово вспыхнуло в нем, и потребовалось время, чтобы разобраться в своих чувствах. «Она опасна, — промелькнуло у него. — Нужно уходить».
И все-таки…
Темпл метнулся к ней и сильной рукой сжал ее запястья. Не обратив внимания на ее резкий вдох, он потащил незнакомку по улице, к пятну света от лампы, горевшей на крыльце его дома.
Подняв обтянутую перчаткой руку к ее лицу, он повернул его к свету и всмотрелся. Кожа женщины покраснела от холодного ночного воздуха, а ясные глаза были широко распахнуты и полны искренности. Причем глаза эти — один голубой, другой зеленый.
Слишком необычно.
Слишком памятно.
Она попыталась вырваться, но Темпл еще сильнее сжал ее подбородок.
— Кто твой брат? — спросил он.
Она судорожно сглотнула. Он ощутил это не только рукой, но и всем телом. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем прозвучал ответ:
— Кристофер Лоув.
Имя это словно огнем обожгло. Темпл мгновенно отпустил ее и в ужасе отпрянул.
Оправдание…
Он помотал головой и прохрипел:
— Так ты… — Темпл замолчал. А она зажмурилась, не в силах встретиться с ним взглядом. Нет! Этого не может быть! — Посмотри на меня.
Тут она выпрямилась и пристально посмотрела ему в глаза.
«Господи!» — мысленно воскликнул Темпл.
— Говори. Кто ты?
— Я Мара Лоув.
Но этого не может быть.
— Ты мертва.
Она покачала головой, и ее золотисто-каштановые волосы в пятне света вспыхнули красным.
— Я жива.
Все в нем словно оцепенело. Все то, что бурлило столько лет. А затем все взревело, как сама преисподняя.
Он повернулся к двери, чтобы отпереть ее, чтобы сделать хоть что-нибудь, — лишь бы сдержать гнев. Замки один за другим поддавались его рывкам, щелкая и лязгая.
— Так как же, ваша светлость?
Эти слова вернули его к действительности. Ваша светлость… Титул, для которого он был рожден. Теперь этот титул наконец-то принадлежал ему. Он стал подарком от той, которая его отняла. Его светлость, герцог Ламонт…
Темпл широко распахнул дверь и повернулся лицом к женщине, изменившей его жизнь. Разрушившей его жизнь.
— Значит… Мара Лоув? — Имя это прозвучало так, словно выплыло из далеких глубин истории.
Она кивнула:
— Да, совершенно верно.
Темпл коротко резко хохотнул — только на это он сейчас был способен. Мара в замешательстве взглянула на него, и он, насмешливо поклонившись ей, проговорил:
— Мои извинения. Видите ли, не каждый день убийца встречает свою жертву.
Она вскинула подбородок.
— Вы меня не убивали! — Она произнесла это тихо, решительно и отважно — этой отвагой он мог бы восхититься. Эту отвагу ему следовало бы возненавидеть.
Значит, он ее не убивал? О Боже, какое облегчение!
Так… Но черт побери, что же тогда произошло?
Темпл шагнул в сторону и указал в темный коридор за дверью.
— Входите. — Это была не просьба.
Мара колебалась, и в какой-то миг ему показалось, что она убежит.
Не убежала, глупая девчонка. Хотя ей следовало убежать.
Она протиснулась мимо него, задев юбками его сапоги, и это прикосновение напомнило ему, что она — из плоти и крови, что она жива и теперь принадлежит ему.