Глава 13
Они лгали — все те, кто рассказывал сказки про смерть, про поющих ангелов и про ощущение невыразимого покоя.
Не было никаких ангелов. И никакого покоя.
Не было вообще ничего такого, что могло бы увлечь его к яркому спокойному свету; и не было ничего, дарующего утешение, пока боль обжигала его, не давая думать и дышать.
И еще — жар, прожигавший плечо и руку до самой ладони, словно ее подожгли. А сбить это пламя он не мог — они удерживали его, к чему-то прижимая, и заставляли терпеть, как будто им это нравилось.
Именно невыносимый зной заставил его понять, что он на пороге ада.
Его ангелы спустились к нему не с небес, они пришли снизу и теперь звали его к себе. Его ангелы — падшие. И они не распевают мелодичных гимнов.
Вместо гимнов они изрыгают ругательства, и сыплют проклятиями, и манят его за собой, соблазняя и угрожая. Они обещают ему все то, что он любил при жизни, — женщин, и хороший скотч, и вкусную еду, и спорт. Обещают, что там, у них, он снова будет царствовать. У них сотни разных голосов — даже женские. Женщины что-то шептали ему и обещали несказанное наслаждение, если только он пойдет за ними.
Бог свидетель, он почти соблазнился.
И тут появилась она!
Та, что шептала особенно жестокие слова. Разносила его в пух и прах, но также произносила слова, манившие куда больше всех прочих обещаний. Такие слова, как «месть», «власть». И «сила». И «герцог»!..
Конечно, герцогом он перестал быть давным-давно. С тех пор, как убил невесту отца.
При этой мысли что-то закопошилось на задворках сознания, но тут же исчезло, потому что все остальные что-то шептали, мешая ему сосредоточиться. Но что же они шептали?
«Всего лишь вопрос времени. Он нас не слышит. Он не может бороться. Он потерял слишком много…»
Да, верно. Он потерял и свое имя, и семью, и прошлое, и жизнь. Потерял мир, для которого был рожден… и который, черт возьми, так сильно любил.
Но всякий раз, уже готовый раствориться во тьме, он слышал ее голос.
Он будет бороться. Он будет жить.
Правда, ее голос ничем не напоминал ангельский. Твердый, как сталь, он обещал весьма приятные вещи, и его невозможно было игнорировать.
«Пошли они все подальше. Ты в два раза сильнее любого из них. Твое дело не закончено. Твоя жизнь не закончена».
Но она ведь закончена, разве нет? Его жизнь закончилась много лет назад. В тот день, когда он проснулся в залитой кровью постели, а невеста его отца погибла от его руки.
Он убил ее.
Убил своими огромными кулачищами, своей сверхъестественной силой. Он ее уничтожил — и вместе с ней уничтожил свою жизнь. А сейчас он оказался здесь… и он умирал, наконец-то получив то, что заслуживал.
Говорили, что перед смертью перед глазами человека должна промелькнуть вся его жизнь. Эта мысль всегда нравилась Темплу не ради воспоминаний о детстве в большом поместье в Девоншире, а ради того, чтобы вспомнить ту ночь. Ту, что изменила все.
В глубине души он всегда верил, что на пороге смерти ему покажут ту ночь. Ночь, скрепившую печатью всю его дальнейшую судьбу. Ночь, пообещавшую ему приглашение в преисподнюю. Но даже сейчас он не мог ее вспомнить и взревел в отчаянии:
— Почему?!!
Но он не услышал ответа. Уже проваливаясь в беспамятство, он слышал лишь, как злобный падший ангел дразнил его, изводил своим наглым враньем.
«Потому что ты будешь жить, Темпл. Ты выживешь, и я расскажу тебе все».
Она здесь, девушка из той ночи! Хорошенькая смеющаяся девушка, она, танцуя, ускользает от него в саду. Она нависает над ним, и ее чудесные шелковистые волосы завораживают его.
Она здесь, девушка с глазами, как драгоценные камни.
Она здесь, и ее прикосновения дарят обещания, уводят от смерти. Назад к ней! Назад к жизни! Она его спасет!
Часы шли, а он все не приходил в себя и даже в беспамятстве дергался и напрягался каждый раз, когда они промывали его рану горячей водой.
Мару водили туда-сюда, подпуская к нему только для того, чтобы промыть рану или поменять повязку. И всякий раз, входя в комнату, она видела там новых людей. Борн, Кросс и Пиппа оставались там постоянно, но когда из казино ушел последний игрок, к ним присоединились те, кто работал за игорными столами «Ангела», — дилеры и крупье, а также женщины из клуба — целый поток всхлипывающих горничных и всяких прочих дам.
Блондинка по имени Анна, с которой Мара встретилась в странной комнате с зеркальным окном, пришла, закончив работу, и Мара краем глаза видела, как проститутка долго стояла рядом с Темплом, поглаживая кончиками пальцев татуировку на его руке и шепча что-то ему на ухо.
Маре пришло в голову, что это, вероятно, любовница Темпла — если судить по тому, как она говорила о нем в той полутемной комнате. У него наверняка было множество женщин — очень уж они ахали и охали над ним, — но Анна достаточно красива, чтобы оказаться во главе этой армии в юбках.
Длинные тонкие пальцы скользили по его гладкой коже, а безупречно отполированные ногти ерошили его волосы — жест, который невозможно истолковать неверно. Эта женщина хорошо знала Темпла и переживала за него.
Мара отвернулась, чувствуя, что ненавидит Анну. А заодно ненавидит и себя — за нахлынувшую жгучую ревность. За то, что не рассказала ему всего, когда имела такую возможность. За то, что не доверяла ему и мучила, хотя он ничем этого не заслужил.
Ухаживая за ним, промывая, прочищая и перевязывая его рану, проверяя сердцебиение (к счастью, сильное и ровное), она опускала голову как можно ниже. Кто-то накрыл его одеялом и подсунул под голову подушку — сделали уступку удобствам, но побоялись унести его со стола, словно поцарапанный дуб обладал животворящей силой.
Мара волновалась все сильнее — час проходил за часом, а Темпл все еще оставался неподвижным. Борн грозился пригласить другого доктора, но в какой-то момент появился неуловимый Чейз, видимо, принявший сторону Пиппы, и он дал им ночь на то, чтобы привести Темпла в сознание. Чейз вскоре ушел, а Мара вновь принялась промывать и перевязывать рану. Она постоянно разговаривала с Темплом, отчаянно надеясь его разбудить, заставить очнуться. Отчаянно надеясь, что он откроет глаза и увидит ее.
Но герцог по-прежнему так и не приходил в себя, хотя отбивался, когда они промывали рану почти кипящей водой. При этом он время от времени спрашивал: «Почему?»
Мара отвечала ему очень тихо, чтобы остальные не слышали ее ответов и обещаний; она надеялась, что хоть что-нибудь из сказанного ею вернет его оттуда, где он сейчас находился, вернет раньше, чем мужчины решат, будто они с графиней сошли с ума, и пошлют за жестоким человеком, называющим себя доктором.
Графиня оставалась ее единственным союзником. Видимо, после нескольких часов ухода за раненым она поняла, что у Мары и у нее одна цель.
Их общая цель.
Дверь отворилась, и вошли две женщины. Одна — аккуратная и приличная, явно леди; вторая же — крупная, в переднике, с чайником в руке. Леди нашла взглядом Борна, стоявшего в дальнем конце комнаты, кинулась к нему и оказалась в кольце его сильных рук. Он крепко обнял ее и прижал к себе, она обвила руками его шею, зарылась пальцами в темные кудри маркиза и что-то зашептала.
Маре очень хотелось и дальше наблюдать за этой сценой, совершенно несовместимой с образом человека, с которым ей до сих пор приходилось иметь дело, — и в то же время хотелось отвернуться, ибо слишком уж эмоционально все это выглядело.
Наконец Борн расцепил объятия, и его неприятная сущность вернулась обратно.
— Какого черта?.. Что ты тут делаешь? — пробурчал он.
Леди не обратила внимания на его тон.
— Тебе следовало самому за мной послать. Почему я должна дожидаться записки от Пиппы? — Она помолчала. Потрогала пальцами его щеку. — Что случилось с твоим глазом?
— Ничего.
Маркиз отвел глаза. Мара же поспешно перевела взгляд на Пиппу, стоявшую рядом с Темплом и наблюдавшую за ней.
— Это нельзя назвать «ничего», Майкл!
— Дорогая, все в порядке. — Он взял ее за руку и поцеловал кончики пальцев.
— Кто тебя ударил?
Губы графини дрогнули в усмешке, и Мара мысленно взмолилась, чтобы та промолчала. Но удача ей изменила.
— Его ударила мисс Лоув, — сказала Пиппа.
Леди выпрямилась во весь немаленький рост и посмотрела на графиню:
— Кто такая мисс Лоув?
Пиппа указала на Мару, мечтавшую куда-нибудь провалиться:
— Вот она.
Леди осмотрела Мару с ног до головы, отметив окровавленное платье, растрепанные волосы и наверняка изможденное лицо. Взгляд ее остановился на правой руке Мары, нанесшей удар маркизу. После чего она с усмешкой сказала.
— Полагаю, он это заслужил, верно?
Ошеломленная, Мара смотрела ей прямо в глаза. Наконец кивнула:
— Да, пожалуй, да.
Леди снова усмехнулась.
— Что ж, такое случается. — Она опять повернулась к Борну.
— Нет, я этого не заслужил! — заявил тот.
Леди приподняла бровь.
— Ты попросил прощения?
— Что?! Прощения?! — вспылил маркиз. — Она ведь меня ударила! Когда бежала, чтобы убить Темпла!
Мара раскрыла рот, чтобы возразить, но леди не дала ей произнести ни слова.
— Мисс Лоув, вы собирались убить Темпла.
Впервые кто-то зада! ей вопрос. И Мара ответила:
— Нет.
Женщина кивнула и снова обратила все свое внимание на Борна.
— B таком случае, дорогой муж, ты наверняка это заслужил.
Не сразу до Мары дошел смысл сказанного. Неужели эта женщина — маркиза Борн? Неужели она говорила такое своему мужу? Должно быть, она святая…
— Тебе нечего тут делать, — буркнул Борн.
— Это почему же? Я член клуба, и я замужем за одним из его совладельцев.
— Тут не место для женщины… в твоем положении.
— О, ради всего святого! Я всего лишь беременна, Майкл, а не тяжело больна. Пиппа-то здесь.
Маркиза указала на графиню, которая и в самом деле ждала ребенка.
— Не моя вина, что Кросс любит свою жену не так сильно, как я свою, — проворчал маркиз.
Кросс пристально посмотрел на Пиппу и тихо сказал:
— Я тебя очень сильно люблю.
— Да, я знаю, — отозвалась графиня, и Мара поразилась бесхитростности ее слов. Графиня ни на секунду не усомнилась в том, что она любима.
«Интересно, каково это — точно знать, что тебя любят?» — подумала Мара. Взгляд ее метнулся к мужчине, безвольно лежавшему на столешнице. Глядя на его руки, она думала о том, что ей очень хотелось бы оказаться в объятиях этих огромных рук. Хотелось любить и быть любимой…
Мара снова посмотрела на маркизу Борн, не отводившую глаз от мужа.
— Майкл, — мягко произнесла та, — ведь Темпл мне так же дорог, как и всем вам. — Маркиза шагнула к неподвижному Темплу и в тревоге нахмурилась. Затем протянула руку, погладила его здоровое плечо и откинула со лба герцога темные волосы.
Борн подошел к жене и крепко прижал ее к себе. Его лицо исказилось от боли и гнева.
— Боже милостивый… — прошептала маркиза.
— Он выживет, — прохрипел Борн с деланной уверенностью.
Мара с облегчением выдохнула. Этот мужчина — тот, с чьей жизнью она играла… она не уничтожила его. Он небезразличен очень многим; у него были друзья, готовые на все, лишь бы спасти его.
Сколько лет прошло с тех пор, как кто-нибудь беспокоился за нее, Мару? Вот только…
Заслуживала ли она этого?
Тяжело вздохнув, Мара обернулась к женщине с чайником:
— У вас тут теплый чай?
Женщина кивнула, не отводя взгляда от Темпла:
— Да. Я сама его заваривала.
— Спасибо, Дидье, — сказала Пиппа.
Мара взяла чайник и налила немного коричневой жидкости в стакан, который сняла с ближайшего графина со скотчем.
— Надеюсь, в этом отваре есть что-нибудь волшебное. Господь свидетель, сейчас магия ему не повредит, — заметила маркиза.
— Ивовая кора, — отозвалась графиня. — Считается, что она может победить лихорадку.
— Которой у него пока что нет. Будем надеяться, так все и останется, — добавила Мара, поглядев на Кросса. — Помогите поднять ему голову. Нужно напоить его.
Кросс подошел, и они с Азриэлем приподняли Темпла, а Мара, придерживая голову герцога, чайной ложкой начала вливать жидкость ему в рот.
— Ты должен пить, если хочешь поправиться, — твердо сказала она после нескольких не очень-то успешных попыток.
Пролив очередную порцию чая ему на подбородок и на грудь, Мара потеряла терпение. Он будет пить, даже если ей придется силком вливать чай ему в глотку! Она зачерпнула еще одну ложку…
— Глотай, черт бы тебя побрал!
Его глаза внезапно распахнулись, и он закашлялся, разбрызгивая чай во все стороны. Мара в изумлении что-то пискнула, а друзья Темпла переглянулись.
Герцог снова закашлялся и, взглянув на Мару, прохрипел:
— Господи Иисусе, неужели ты опять хочешь меня убить?
Борн негромко выругался. Кросс расплылся в широкой ухмылке. Мара же почувствовала ни с чем не сравнимое облегчение. Она на мгновение зажмурилась, пытаясь побороть смех и слезы. Затем взяла себя в руки и поднесла стакан к губам Темпла.
Тот помотал головой, отстраняя ее руку.
— Кто делал этот отвар? — Темпл посмотрел на женщину с чайником. — Ты, Дидье?
Француженка кивнула. В ее глазах блестели слезы облегчения.
— Да, Темпл. — Она еще раз кивнула. — Да-да, это я…
Герцог настороженно взглянул на Мару:
— И ты к нему не прикасалась?
Мара покачала головой:
— Нет, только налила.
Он подтолкнул стакан к ней:
— Пей.
Она наморщила лоб:
— Но я не…
— Первая выпьешь ты.
Тут Мару осенило, и она захохотала — легко, радостно… и совершенно непривычно. Захохотала с той же радостью, с какой смотрела в черные глаза, в которых больше не было бреда. В этих красивых глазах что-то сверкнуло, и он снова подтолкнул к ней стакан:
— Пей, Мара.
Как красиво звучит ее имя в его устах!
— Что за… — Маркиза Борн шагнула вперед, но муж ее остановил. Повернувшись к нему, она воскликнула: — Но это же нелепо!
— Пусть. Решать Темплу.
Он ей не доверяет! Он настолько пришел в сознание, что в состоянии не доверять ей!
Мара поднесла стакан к губам, сделала глоток и показала Темплу язык.
— Сегодня я не собираюсь тебя травить, понял?
Он внимательно наблюдал за ней.
— Хм… Хорошо.
Сдерживая радость, Мара повернулась и заново наполнила стакан.
— Но это не значит, что ты не можешь довести меня до новых мыслей об этом, — сказала она с улыбкой.
Их руки встретились и вместе поднесли стакан к его губам.
— Ну… доведу как-нибудь в другой день.
Маре хотелось прыгать от радости. Хотелось рассказать ему очень многое. Рассказать такое… во что он не поверит.
Но сейчас она ничего не могла сказать. Поэтому проворчала:
— Пей, здоровенный ты бык.
И он выпил весь стакан.
Мара хотела отойти, но он крепко сжал ее ладонь. Несмотря на огромную потерю крови, его рука каким-то чудом оставалась по-прежнему теплой. Их взгляды встретились.
— Ты дала мне обещание.
Мара замерла на мгновение.
— Да, верно. Я обещала вернуться в общество. Доказать, что ты не убийца.
— Я говорю не об этом обещании.
Она внимательно посмотрела на него.
— Тогда о каком же?
— Ты обещала мне ответить. Обещала сказать всю правду.
Кровь загудела у нее в ушах. Мара не ожидала, что герцог ее слышал, когда лежал без чувств и когда она шептала ему на ухо все эти обещания. Тогда страх и надежда заглушили осторожность.
— Значит, ты помнишь?
— Когда дело касается тебя, память мне обычно изменяет, но не в этом случае. — Он сделал еще глоток отвара. — Правду о той ночи ты мне расскажешь. Сдержишь свое обещание.
Обещание правды… Если он выживет… И вот он перед ней, живой!
Мара кивнула.
— Я сдержу обещание.
— Знаю, — отозвался он.
И уснул.
Три дня спустя, утром, Темпл опустился в ужасно горячую воду, налитую в огромную медную ванну, установленную в «Падшем ангеле» специально для его омовений после боксерских поединков.
Он поднял левую руку, чтобы не намочить повязку (очень уж не хотелось, чтобы незажившая рана воспалилась, снова приковав его к постели), и зашипел от боли. Затем осторожно подвигал плечом, поморщился и откинулся назад, положив голову на подставку.
Испустив долгий вздох, Темпл закрыл глаза и на время отбросил все мысли.
Большую часть мыслей.
Те, что не касались ее — женщины с красивыми мягкими волосами, чудесными странными глазами и невероятной волей. Он отбросил все те мысли, которые не заставляли его снова и снова задаваться вопросом: почему она сделала то, что сделала много лет назад. И то, что сделала тем вечером на ринге. Помогала ли своему брату? Передала ли ему нож?
Но он не мог не вспоминать о той доброте, с которой она промывала его рану утром, когда он очнулся. И подавала ему чай. И лечила его. Но каково же оно будет — вновь испытать ее доброту? И что эта доброта означала?
Темпл громко выругался. Нет, не нужна ему ее доброта! Он хочет ее раскаяния. Ее покаяния. Разве нет?
Он осторожно подвигал рукой — плохо, что каждое движение все еще вызывало боль. Такое ощущение, что рука… застряла в песке. Ох как же ему не понравился страх, нахлынувший при мысли, что рука уже никогда не будет прежней.
Нет, он снова начнет чувствовать руку. И сила вернется. Обязана вернуться.
И вдруг вспыхнуло воспоминание: Мара стоит на краю ринга, ловит его взгляд, и ее огромные глаза полны ужаса. «Он убьет тебя.» — кричит она. Предупреждает его. Но он — черт возьми! — словно загипнотизирован тревогой в ее взгляде и мыслью о том, что не безразличен ей, поэтому не понимает ее слов до тех пор, пока нож не вонзается в его грудь. Пока не становится поздно.
А потом он балансирует на грани сознания, то забывается, то приходит в себя — и слышит, как ее голос нашептывает ему в ухо обещания: «Ты выживешь. Ты выживешь, и я расскажу тебе все».
Он выжил.
И она расскажет ему всю правду о той ночи и о своем решении бежать. Расскажет, почему выбрала его. За что наказала. Почему украла его жизнь. И как собирается вернуть ее.
— Ты уже решил, что делать?
Темпл не показал виду, что удивлен, но сердце забилось чуть быстрее, когда он понял, что кто-то вошел в комнату, а он этого не заметил.
— Ты наверняка расскажешь мне об этом, — ответил Темпл, открывая глаза и глядя на Чейза, стоявшего возле ванны. — И давно ты любуешься, как я купаюсь?
— Достаточно долго, чтобы половина женского населения Лондона сошла с ума от зависти. — Босс опустился на табуретку, расставил ноги и уперся локтями в колени. — Как рука?
— Болит, — буркнул Темпл, сжимая левый кулак и пытаясь нанести апперкот в воздух: — Скована.
Остальные слова он придержал при себе.
Онемела. Слаба. Бесполезна.
— Еще и недели не прошло. Дай ей время. Ты еще вообще должен лежать в постели.
Темпл поерзал в воде и поморщился от пронзившей его боли.
— В сиделках не нуждаюсь.
— И тем не менее. Каждый твой вечер вне ринга мы теряем деньги.
— Я мог бы и сам догадаться, что мое здоровье тебя не волнует.
Они оба знали, что это неправда, ведь Чейз разрушил бы половину Лондона, если бы это помогло выздоровлению Темпла.
— Меня волнует твое здоровье, поскольку оно напрямую связано с размерами моей прибыли.
Темпл захохотал.
— Всегда бизнесмен!
Они долго молчали, затем босс произнес:
— Нужно поговорить о девушке.
Темпл сделал вид, что не понял.
— О которой?
Чейз не обратил внимания на глупый вопрос.
— Она попросила разрешения вернуться к себе.
Темпл не видел ее несколько дней — хотел сначала поправиться, восстановить силы перед тем, как снова с ней схлестнуться. Но он не хотел отпускать ее далеко от себя, хотя и не знал.
— А ее брат?
Чейз шумно выдохнул и отвернулся.
— Еще не найден.
— Он не может скрываться вечно. У него нет денег.
— Вполне вероятно, что девица объяснила ему, где можно спрятаться. — Чейз провел ладонью по длинным светлым локонам. — В конце концов сама она большая мастерица прятаться у всех на виду.
Этого не может быть! Мара слишком тревожилась из-за денег.
— Но в тот вечер она ему не помогала, — заявил Темпл.
— Ты этого знать не можешь.
Но он знает! Темпл снова и снова вспоминал тот бой.
— Я видел ее во время матча. Видел, как она пыталась его остановить. — Он помолчал, вспоминая, как Мара шептала ему обещания. — Она меня спасла. Вылечила.
— У нее не было выбора, — ответил Чейз с усмешкой.
Темпл покачал головой. Она не пыталась его убить. Он не мог в это поверить. И не поверит.
Чейз взглянул на друга с удивлением:
— Ты ее защищаешь?
— Нет. Просто хочу, чтобы было понятно: их с ее братом нужно наказывать по-разному.
— И как ты собираешься наказывать ее?
— Мне нужен Уэст. — Дункан Уэст — один из самых состоятельных членов клуба и владелец полудюжины лондонских газет.
Чейз кивнул и встал; он понял план Темпла без дополнительных объяснений.
— Это легко устроить.
Ну вот и началось!
Но хочет ли он, чтобы все произошло именно так? Темпл уже не был в этом уверен. Он ночь за ночью представлял себе ту минуту, когда предъявит ее Лондону и восстановит справедливость. Он представлял ее уничтоженной. Лишенной выбора. И ей снова придется бежать, придется начинать все сначала. Пусть поймет, что именно так она и поступила с ним когда-то.
Но это он прежде так думал, а теперь…
— Все произойдет на моих условиях, Чейз.
Карие глаза босса широко распахнулись.
— Да, разумеется. На чьих же еще?
— Просто я знаю, как ты любишь вмешиваться.
— Чушь! — Чейз поправил рукав, смахнув с манжета пылинку. — Я лишь напоминаю тебе, что женщины — превосходные актрисы. И твоя девица — не исключение.
Темпл усилием воли подавил удовольствие, охватившее его при слове «твоя». А босс тем временем продолжал:
— Она шокировала весь Лондон и устроила целый спектакль, чтобы всех отвлечь как раз перед тем, как ее братец тебя ранил. От всего этого явно попахивает сговором.
— В таком случае… Почему она тоже не сбежала? Почему осталась? — Эти вопросы мучили его уже несколько дней, с тех пор как он очнулся после ранения и увидел ее со счастливым лицом. Радующуюся, что он жив, и очень красивую.
— Борн не хотел ее отпускать, — сообщил Чейз. — Дело в том, что ей нельзя доверять. А твоя рана еще не затянулась. Так что позволь ей уйти, а Азриэль будет за ней следить.
Темпл нахмурился. Ему не нравилось, что Чейз говорил все правильно. И не нравилось, что его тревожила мысль о чьей-то слежке за Марой. Ведь она — его ответственность! Его путь к правде.
— Я не могу рисковать. Вдруг он ее упустит?
Чейз в изумлении взглянул на него.
— Азриэль ни разу в жизни никого не упустил. — Темпл не ответил, и основатель «Падшего ангела» добавил: — О Господи, только не говори мне, что она тебе понравилась.
— Конечно, нет. — Темпл встал, и вода выплеснулась из ванны, лужами растеклась по полу.
Она ему понравилась? Нет, это невозможно.
Чейз бросил ему льняное полотенце. Еще одно кинул в лужу на полу.
— Она тебя ограбила. Отняла у тебя жизнь, сначала — метафорически, а потом — почти буквально. А теперь ты очарован этой цыпочкой.
Темпл неловко вытирался, мешала больная рука.
— Она помнит все о той ночи. А я не помню ничего.
— Да что тут помнить?! Она тебя опоила и сбежала, оставив тебя расплачиваться за преступление, которое ты не совершал.
Темпл молча покачал головой. Нет, за этим крылось нечто большее. Но главное — последствия. Мальчик с его волосами и ее глазами.
Он обмотал полотенцем бедра и прошел мимо Чейза в свою комнату.
— Она расскажет мне все о той ночи и докажет мою невиновность всему Лондону. Вот почему я, как ты выражаешься, ею «очарован». Вот почему боюсь, что Азриэль ее упустит.
Да-да, именно поэтому! И он вовсе не очарован ею. Не очарован ее красотой, ее силой воли и бесстрашием. В Лондоне тысячи женщин куда более красивых и сговорчивых.
И все же его к ней тянет. Она его искушает. Он ею поглощен.
Чейз долго молчал, глядя, как Темпл одевается — натягивает штаны, затем белую батистовую рубашку и перевязь, чтобы поддерживать больную руку.
И он делал все это одной рукой. Может быть, Чейз не заметит? Но Чейз замечал все.
— Ну как самочувствие?
Никак.
— Я все еще запросто могу свалить тебя.
Золотистая бровь босса взлетела на лоб.
— Хвастун! — Чейз направился к двери и уже взялся за ручку, но вдруг обернулся и добавил: — Да, едва не забыл. Мы следим за приютом с тех пор, как Лоув на тебя напал.
Темпл не удивился. Ведь теперь, после подлого поступка в «Ангеле», у Лоува не было ни денег, ни союзников. В Лондоне он нигде не мог пристроиться. У него осталась только сестра.
При этой мысли Темпла охватил гнев.
— И что же?..
— Он послал ей письмо. Мы перехватили.
— И что там?
Чейз презрительно усмехнулся:
— А ты как думаешь? Ему нужны деньги.
Замелькали картинки-воспоминания: помощница Мары намекает, что приюту не помешает пожертвование. И еще поношенная юбка, в которой Мара ходила, когда не ждала его. А также ее голые руки, покрасневшие от холода…
— У нее нет того, что ему нужно, — буркнул Темпл.
— Конечно, нет.
— А письмо осталось у нас?
— Нет. Мы его прочитали и передали по назначению.
— Я хочу с ней поговорить, — решительно заявил Темпл.
«Я хочу ее увидеть».
Чейз помолчал, затем сказал:
— Отошли ее обратно в «Дом Макинтайр». Азриэль отправит людей, чтобы следили за приютом сутки напролет.
Темпл нахмурился и пристально взглянул на друга:
— Значит, «Макинтайр»?
Чейз замялся. А ведь Чейз никогда не колеблется!
Темпл еще больше помрачнел.
— Говоришь, «Макинтайр»? Ты ведь не из тех, кто интересуется названиями приютов.
— Обычно нет, верно. Но почему ты удивляешься? Разумеется, я знаю всех наших членов, отправивших туда своих бастардов.
Да, этого Чейз не мог не знать. Эта информация давала «Ангелу» власть. И именно этой информацией жаждал обладать он, Темпл.
Один из этих мальчиков — мой? То есть… наш с Марой?
Но спросил, он совсем о другом:
— И тебе было известно, что она там?
— Нет.
Темпл всматривался в глаза друга, искал в них правду. И не нашел.
— Ты врешь!
Чейз вздохнул и отвел взгляд.
— Миссис Маргарет Макинтайр… Родилась и выросла в бристольских доках… Вышла замуж за солдата, трагически погибшего под Нсаманковом…
Проклятие! Предательство.
— Тебе было известно, что она там, а мне ничего не сказал?!
— А что хорошего в том, что ты ее нашел? Она одурманила тебя наркотиком и подставила.
И тут вспыхнула жаркая ярость, почти невыносимая.
— Убирайся! — заорал Темпл.
Чейз вздохнул.
— Послушай, я…
— Только попробуй начать меня успокаивать! — Темпл надвигался на друга, сжав кулаки; руки чесались стереть это самодовольное выражение с лица Чейза. — Ты слишком долго играешь с нами в свои игры!
Глаза Чейза полыхнули.
— Я спас твою задницу от толпы, жаждавшей твоей крови!
— А потом годами помыкал мной! И Борном с Кроссом — тоже! Изображал перед каждым из нас защитника и исповедника! А сейчас подумываешь, как бы заграбастать мое возмездие? Ты ее знал! И знал, что мое доброе имя зависит только от нее!
Очередное воспоминание: Чейз сидит в его, Темпла, комнатах в «Ангеле» и говорит: «Нет никаких доказательств того, что ты ее убил». Гнев полыхал все сильнее.
— Ты знал все с самого начала! С того момента, когда подобрал меня на улице и привел сюда!
Босс промолчал.
— Будь все проклято! Ты знал! И не соизволил сказать мне!
Чейз поднял вверх руки, пытаясь успокоить его.
— Темпл, ведь я же…
Но Темпл не желал успокаиваться. Он жаждал драки. Мышцы напряглись, боль прострелила грудь, прожгла предплечье, но тотчас исчезла. Да хоть бы и не исчезла! Боль от раны была ничем по сравнению с болью от предательства друга.
— Убирайся, — процедил Темпл, — пока я не сделал что-нибудь, о чем ты очень пожалеешь.
Он произнес это так тихо, что Чейз понял: здесь оставаться нельзя. Повернувшись к двери, босс спросил:
— И что бы ты сделал, если бы знал?
Вопрос прозвучал как удар.
— Я бы положил этому конец!
Светлая бровь Чейза взлетела вверх.
— Ты все еще можешь сделать это.
Но Чейз ошибался. Сейчас он уже ничего не мог. Они с Марой слишком далеко зашли.
— Убирайся.
