Глава 12
Мужчины из «Падшего ангела» стояли над своим павшим герцогом. И потребовалось трое человек, чтобы унести его с ринга; маркиз Борн, охранник Азриэль и Кросс, финансист клуба, оказавшись за стальной дверью, в личных комнатах Темпла, окончательно выбились из сил.
Они освободили большой низкий стол и положили на него раненого. Затем зажгли все свечи в комнате. Не дожидаясь приказания, Азриэль ушел за горячей водой, салфетками и хирургом, хотя никто не надеялся, что хирург поможет. Здесь мог помочь лишь сам Господь Бог, но к владельцам «Падшего ангела» Господь редко относился милостиво.
Кросс, двигаясь быстро, с расчетливой точностью, подошел, чтобы рассмотреть рану.
— Только оставайся в сознании, тяжеленный ублюдок. Ты слишком большой, чтобы падать.
Темпл пожал плечами.
— Я не должен быть здесь, — произнес он. Мысли его затуманились, а отяжелевший язык едва шевелился. — У меня… бой.
Кросс поднял его руку и посмотрел, откуда торчал нож. От боли Темпл изогнулся дугой.
— Ты уже провел сегодняшний бой, — негромко сказал Джастин, мажордом клуба, стоявший в нескольких футах от стола. — Даже целых два.
Темпл помотал головой и невнятно пробормотал:
— Нет, на этот раз он слишком долго кидал кости. Слишком долго… Их тут… слишком много.
Борн прижал его к столу и, выругавшись, проворчал:
— Это было очень давно, Темпл. Годы назад. Мы больше не играем в кости на улице.
Дверь в комнату отворилась, но никто не посмотрел в ту сторону. Ведь все знали: раз кто-то сюда вошел — значит, имел доступ к самым темным тайнам клуба.
— Джастин, вернись в зал, — подал голос Чейз. — Мы не можем оставить наших гостей только потому, что Темпла слегка порезали.
Борн сердито глянул на босса:
— Тебе потребовалось слишком много времени, чтобы дойти сюда.
— Похоже, только я один помню, что нам нужно управлять делами клуба. Где окажется Темпл, если мы обанкротимся, пока он поправляется?
Кросс не отводил глаз от ножа.
— Его не просто «слегка порезали».
Темпл начал вырываться из рук приятелей.
— Я должен идти драться! Борн в одиночку не сможет их побить!
— Мы побьем их вместе, — негромко произнес маркиз. Его лицо побледнело от тревоги. — Мы победим их вместе, Темпл.
Герцог открыл глаза и взглянул на друга:
— Похоже, мы проиграем.
Борн покачал головой:
— Нет-нет. Потому что дьявол на нашей стороне. А Чейз уже здесь.
— С моей помощью твою задницу спасли тогда, — наклонился над раненым босс, и голос его чуть дрогнул, хотя сам основатель «Ангела» никогда бы в этом не признался. — Ее спасли тогда — спасем и сейчас…
— Я должен драться… — Темпл вдруг умолк и замер.
Борн тотчас же повернулся к Кроссу и тихо спросил:
— Он… что?
Кросс отрицательно покачал головой:
— Нет, просто лишился сознания. — Он смотрел туда, где нож глубоко вонзился в тело Темпла — где-то между плечом и грудью. — Такое ранение не может быть смертельным.
Все какое-то время молчали, затем Борн проговорил:
— Поскольку среди нас нет ни одного доктора, твой диагноз, приятель, меня не утешает.
— Но ведь нож попал в мышцу. Или в нерв…
— Тогда вытащи его.
Кросс покачал головой:
— Нет, нельзя. Мы не знаем, что тогда произойдет. А вдруг он тогда… — Кросс замолчал, но все поняли, что он хотел сказать.
С уст Чейза сорвалось ругательство — негромкое, но яростное.
— Эй, Джастин! — крикнул Кросс. — Быстрее позови хирурга! И мою жену!
Знания графини Харлоу об анатомии человека впечатляли, и можно было надеяться, что она сумеет сыграть роль доктора.
— И выясните все, что можно, о Кристофере Лоуве, — добавил Чейз.
Борн посмотрел на босса:
— Он удрал?
— Да, затерялся в суматохе.
Борн выругался и проворчал:
— Но как?.. Каким образом?
— Охранники так волновались за Темпла, что забыли о своей прямой обязанности — охранять входы и выходы. Я с них, мерзавцев, головы сниму. Со всех до единого! — Чейз пристально посмотрел на Борна: — А с тобой что случилось?
На лице маркиза расцветал синяк, окрасивший его правую щеку.
— Я бы предпочел помолчать об этом, — пробурчал Борн.
— Что ж, я не против. А где девица?
— Заперта в «Прометее», где ей самое место.
Босс кивнул:
— Отлично. Пусть подумает хорошенько о том, что натворила.
— Что ты собираешься с ней сделать?
Основатель «Ангела» стоял над Темплом, глядя на его едва приподнимавшуюся грудь. Было очевидно, что герцог мог в любой момент расстаться с жизнью.
— Если он умрет, убью ее собственными руками. С удовольствием, — процедил Чейз.
— Лоув решил, что она его предала, — заметил Борн.
— Она обманула нас всех, — заявил Чейз. — Кто бы мог подумать, что она на это способна.
Кросс вздохнул и тихо сказал:
— Она инсценировала собственную смерть и обвинила в ней его.
Дверь снова отворилась. В комнату влетела Филиппа, леди Харлоу, запыхавшаяся, со сбившимися набок очками. Следом за ней вошел Азриэль с горячей водой и салфетками.
Не обращая внимания на присутствующих, Пиппа подошла к мужу и тронула его за плечо. Кросс поднес руку жены к губам и поцеловал. После чего графиня обратила все свое внимание на Темпла. Пробежалась пальцами по его плечу и вниз — к тому месту, откуда торчал нож. Затем, чуть помедлив, слегка надавила пальцами, и Темпл хрипло застонал.
— Вы делаете ему больно, — проворчал Чейз.
Пиппа даже не взглянула на него.
— То, что он чувствует боль и может протестовать, — это очень хороший знак. Следовательно, он в сознании. — Она повернулась к мужу. — Хирург ушел сразу же после первого боя. На его поиски отправили несколько человек, но мы не можем долго ждать. Ты должен вытащить… вот это. Мы должны заняться раной до того, как… — Графиня замолчала, но всем и так было ясно, что она хотела сказать.
— А если он, этот нож, хоть как-то помогает ему не истечь кровью? — спросил Чейз.
— Если дело только в этом, — ответила Пиппа, — то мы всего лишь оттягиваем неизбежное.
— Леди Харлоу, поскольку я совершенно не сомневаюсь в вашей компетентности во всех областях науки, — произнес Чейз, — вы уж простите меня за то, что я подвергаю сомнению ваше мастерство как доктора.
Пиппа молчала, глядя на мужа, ожидая.
— В свете текущих обстоятельств я пропущу мимо ушей тон, каким ты разговариваешь с моей женой, — сказал Кросс. — Мы не можем дожидаться хирурга. Ожидание может растянуться на несколько часов.
Чейз смачно выругался. Подобное проявление эмоций со стороны такого стоика, как основателя «Ангела», обеспокоило всех присутствовавших.
— Он не умрет, — заявил Борн, то ли давая клятву, то ли молясь. — Ведь он — Темпл. Он крепче всех нас. И здоровее. Господи Иисусе, да он здоровый как бык! Непобедимый!
Какое-то время все молчали.
— Приведите мне девчонку, — сказал вдруг Чейз.
Кросс же решительно ответил:
— Нет.
Борн высказался более красочно:
— Только через мой гниющий труп эта сука войдет в эту комнату.
— Пусть посмотрит, что она с ним сделала, — проворчал Чейз.
— Мне бы хотелось, чтобы она на собственном опыте испытала, что она с ним сделала, — в задумчивости проговорил маркиз.
Чейз посмотрел на Азриэля:
— Приведи девчонку!
Охранник не колебался ни секунды. Требования босса исполнялись мгновенно.
— И следи за ней. А то она, как ее братец, вонзит нож в любого из нас. — Борн потрогал свой глаз. — И у нее поразительно сильная правая.
Пиппа пристально посмотрела на маркиза и спросила:
— Она вас ударила?
Борн вздохнул.
— Я этого не ожидал…
Кросс, не удержавшись, вставил:
— Еще бы… Конечно, не ожидал. — Он снова уставился на рану Темпла, глядя, как Пиппа пыталась остановить кровотечение вокруг ножа, — Сизифов труд, потому что кровь текла и текла.
Графиня долго молчала, затем, не поднимая глаз от раны, проговорила:
— Но вы же не можете открыться ей.
Чейз внимательно посмотрел на нее:
— Да, конечно. Мне это даже в голову не пришло.
— Ей нельзя доверять, — поддержал жену Кросс.
Пиппа чистой салфеткой стерла со лба Темпла нот и прилипшие еще на ринге опилки.
— Если она узнает… — подал голос Борн и умолк. Продолжать не было необходимости. Всем и так было ясно: если Мара — да хоть кто угодно, кроме нескольких доверенных лиц, узнает, кто на самом деле Чейз, «Ангелу» будет угрожать реальная опасность. А вместе с «Ангелом» и всем им.
На стене тюремной камеры Мары висела мрачная картина — сцена из мучений Прометея. Герой, прикованный к скале, лежал с лицом, искаженным агонией, а Зевс в виде ужасного черного орла рвал его плоть. Наказывал за дерзость. За то, что тот похитил у богов огонь. За то, что думал, будто может их победить.
Пугающая картина. Огромная, угрожающая, наверняка предназначенная для того, чтобы люди, осмелившиеся бросить вызов «Ангелу», осознали последствия своих поступков и приготовились к покаянию.
И вспыхнуло воспоминание — Темпл, распростершийся на полу ринга, и… вытекавшая из него жизнь.
Кит его ударил. Ее, Мары, ножом.
Внезапно дверь открылась, и Мара тотчас, повернувшись к ней, выпалила:
— Герцог… он жив?!
Секундант Темпла, мужчина, стоявший на страже у приюта — высокий, широкоплечий, с кожей темной, как ночь, — не ответил ей, просто молча, жестом, показал, что она должна идти впереди него по темному коридору. И было совершенно понятно: с ее стороны будет большой ошибкой не подчиниться этому требованию. Его явно натаскивал сам Темпл…
С колотившимся сердцем Мара повиновалась; когда же прошла мимо него, он произнес низким хриплым голосом:
— Не вздумайте что-нибудь выкинуть. Ясно?
Она хотела сказать, что и не собиралась. Что очень расстроена случившимся. Что если бы она предполагала такое, то сделала бы все возможное — лишь бы не допустить случившегося. Но Мара понимала, что все ее попытки объясниться будут тщетными, а все сказанное ею будет принято за ложь. Поэтому она молча кивнула и шагнула в тускло освещенный коридор.
В коридоре было много мужчин и женщин в разных одеяниях — от ливрейных слуг до ночных бабочек, однако липа у всех были бледными и встревоженными. И каждый взгляд на нее пылал ненавистью.
Мара пожалела о маске, которую у нее забрали после боя. И, тяжко вздохнув, зашагала по коридору.
— Надеюсь, ты ведешь ее к Чейзу! — выкрикнула одна из женщин, красивая блондинка, буквально источающая желчь. — Надеюсь, он с ней поквитается!
По коридору прокатилось глухое бормотание, а какой-то мужчина добавил:
— Она заслуживает всего того, что досталось Темплу.
— Она заслуживает большего! — злобно выкрикнул кто-то позади Мары. Она обхватила себя руками за плечи и зашагала быстрее, стремясь поскорее уйти от этих людей. От их ненависти.
Но тут ее сопровождающий открыл какую-то дверь, и Мара, переступив порог, резко остановилась, тотчас сообразив, где оказалась, и жалея, что не осталась в коридоре.
Она была в комнатах Темпла, там, где чуть раньше видела, как он снимал с себя рубашку. Где они пикировались, где он поцеловал ее в губы и где она пыталась не обращать внимания на его мускулы. Тогда от него исходила жизненная энергия, а теперь…
Теперь жизненные силы его покинули. Над ним низко склонились какая-то женщина и двое мужчин и ярко горели свечи. А Темпл в свете этих свечей был как смерть.
Мара на мгновение зажмурилась. Потом шагнула к столу и прошептала:
— О Господи…
Грудь стиснуло от страха и сожаления, и Мара, не в силах сдержаться, протянула к Темплу руку, но страж тут же перехватил ее.
Тут Борн обернулся к ней, и она заметила синяк, расцветающий у него под глазом. Маркиз же ткнул в ее сторону пальцем и заявил:
— Не вздумайте подходить к нему!
В его голосе звучала ненависть. Другая женщина скорее всего промолчала бы, но Мара не могла выдерживать неизвестность.
— Он умер? — спросила она.
— А вам бы этого хотелось, да?
— Нет, — ответила она со вздохом облегчения, хотя и понимала, что в этой комнате ее слова ничего не значили.
Но все же она желала напомнить, хоть самой себе, что никогда не хотела смерти Темпла. Да, никогда! С самого начала! И уж конечно, не хотела этого сейчас.
Маркиз нахмурился и буркнул:
— Я вам не верю.
Мара пожала плечами:
— Я на это и не рассчитывала.
— Довольно, Борн. — Женщина у стола подняла голову, и Мара узнала ту блондинку в очках из таинственной комнаты, откуда они смотрели матч. — Мы больше не можем ждать. Нужно вытащить нож.
Мара и на сей раз не смогла промолчать.
— Нужно вытащить его так же сильно и резко, как он вошел, — сказала она.
— Она так хорошо знает, как он вошел, будто сама его воткнула, — проворчал Борн. — Полюбуйтесь на свою работу, проклятая гарпия!
Словно она, Мара, ничего не видела. Словно не видела, как глубоко ее брат вонзил нож в грудь Темпла. Словно она не хотела, чтобы его вытащили.
Она пристально посмотрела в карие глаза Борна, пылавшие ненавистью.
— Сэр, я этого не делала.
— Конечно, сделали. — Это произнес другой аристократ, высокий и рыжеволосый. Мара взглянула на него, и он добавил: — Вы сделали это в ту минуту, когда подвели его под убийство, которого он не совершал. Двенадцать лет закончились здесь. Этим.
— Но то была… — Мара замолчала. Ох, они не понимают! Понимающих слишком мало.
То была ошибка.
Она не сказала этого вслух, потому что никто из этих людей не стал бы ее слушать. А вот Темпл — совсем другое дело. Темпл заслуживал правды.
Если он выживет, она расскажет ему все. Все до капельки.
Она упадет к его ногам и даст ему возможность отомстить ей. Он получит свое возмездие. Непременно! Она расскажет ему всю правду.
Только бы он выжил.
Мара опять направилась к неподвижному телу, но ее снова остановил страж. Она посмотрела на гору салфеток, лежавших у головы Темпла на низком столе.
— Выдергивать нужно быстро и сразу сильно надавить, — сказала она, сознательно избегая взглядов мужчин и глядя только в удивленные глаза графини. — А салфеток потребуется еще больше. — Она перевела взгляд на нож. — Рана очень глубокая.
— Теперь вы еще и доктор? — язвительно проговорил Борн.
Мара взяла себя в руки и посмотрела в глаза маркизу:
— Мне уже доводилось выдергивать ножи из ран.
— У кого же?
Она снова взглянула на Темпла.
— У многих.
Графиня решила, что ждать больше нельзя.
— Азриэль, тебе придется отпустить мисс Лоув. Твоя сила нужна здесь, чтобы удерживать его.
— Но он же без сознания… — заметил Борн.
— Если нам повезет, он очнется. И ему тогда будет больно. Полагаю, даже очень больно.
Мара закрыла глаза, надеясь, что графиня не ошибалась, что Темпл действительно очнется. Да-да, он не должен умереть!
Открыв глаза, она увидела, как мужчины меняются местами, чтобы удерживать Темпла; три человека должны были держать его, не давая двигаться. А лицо герцога… Оно сделалось землистого цвета — жизнь вытекала из него вместе с кровью.
Горло Мары сжалось. О Господи, что она сделала с этим человеком?! И чем он заслужил ее вмешательство в его жизнь? Если он выживет…
Мара снова пообещала себе, что если Темпл выживет, то она отдаст ему все, чего он захочет, и уйдет, оставив его жить счастливо.
Оставив его какой-нибудь красивой женщине и их красивым детям в его красивом поместье.
Она вернет ему все, что отняла.
Пусть он только выживет.
За последние десять лет — да нет, дольше! — она впервые шла на сделку с Господом.
Графиня переводила взгляд с одного мужчины на другого, затем посмотрела на Мару:
— Вы уже делали это раньше?
Мара кивнула, думая о другом ноже. О другом времени. О другой побледневшей коже.
— Да.
— Значит, вы это и сделаете.
Не колеблясь ни секунды, Мара шагнула к столу, но ее остановил Борн.
— Если ты ему повредишь, я тебя убью, — процедил он.
Мара кивнула:
— Да, это справедливо.
Она сделает все на свете — лишь бы спасти его. Она хочет, чтобы он выжил. Хочет дать ему все, о чем он просил. Хочет рассказать всю правду.
Может быть, он ее простит. Может, они сумеют начать все заново.
А если нет… По крайней мере она отдаст ему все, что у нее есть. Все, чего он заслуживал.
Борн отпустил ее. Она подошла к груде салфеток, сложила их, сделав некое подобие повязки, и придвинула ближе ведро с горячей водой. Граф и маркиз гневно смотрели на нее, но она, не спасовав, смело ответила на их взгляды.
Передав салфетки графине, Мара задрала повыше юбки и, забравшись на стол, стала на колени рядом с головой Темпла и крепко взялась обеими руками за окровавленный нож.
— По моей команде, — сказала она и посмотрела на Темпла, на его бледное лицо. — Не смей умирать, — прошептала она. — Мне еще многое нужно тебе рассказать.
Он лежал неподвижно, и грудь ее опять стиснуло болью. Но она не будет обращать на это внимания!
— Один… — произнесла Мара. — Два… — Она не стала считать до трех — просто резко и решительно выдернула нож.
Темпл закричал от боли, метнулся в сторону, чуть не скатился со стола. А Мара едва не зарыдала от облегчения. Графиня же склонилась над герцогом, поливая рану кипятком, чтобы смыть кровь.
Темпл снова закричал — кипяток обжигал его кожу, вызывая новый поток крови. Даже не поморщившись, Мара схватила салфетки, накрыла ими рану и навалилась на нее всем телом, стремясь остановить кровотечение.
— Ты не умрешь, — шептала она снова и снова. — Ты не умрешь…
Необходимо остановить кровотечение.
Только об этом Мара и могла думать, стоя над ним и надавливая на рану изо всех сил, пытаясь не обращать внимания на то, как он дергался, стремясь раскидать всех, кто его держал. И даже сейчас его мощь потрясала. А его крик, исполненный гнева и боли, его широко распахнувшиеся глаза, черные как ночь… О, ей сейчас казалось, что из этих глаз на нее смотрели демоны.
Тут он посмотрел прямо на Мару и выругался — грубо и резко. Жилы же у него на шее напряглись.
— Вы делаете ему больно, — сказал маркиз Борн. — И похоже, вам это нравится.
— Нет, — шепнула Мара только ему, только герцогу. — Поверь, я никогда не хотела причинить тебе боль. — Она еще сильнее надавила ему на плечо, испытывая смутную благодарность к высокому рыжеволосому джентльмену, которому хватало сил, чтобы удерживать на месте руку Темпла — иначе герцог наверняка ударил бы ее. — Я хочу, чтобы ты поправился.
Темпл продолжал вырываться, и Мара сменила тактику.
— Прекратите напрягаться! — громко произнесла она. Произнесла так же решительно, как давила на рану. — Чем больше вы сопротивляетесь, тем сильнее кровотечение, а вам нельзя терять кровь.
Он не отвел от нее взгляда, но вырываться перестал. Ей очень хотелось думать, что сознательно.
Салфетки же промокли насквозь, как она и предполагала. Кровь текла потоком, и уже требовалась новая повязка. Мара повернулась к графине:
— Миледи… не могли бы вы…
Дама в очках откликнулась мгновенно, безо всяких объяснений сообразив, что от нее требовалось. Она надавила на рану, а Мара потянулась к окровавленному ножу на столе.
— Нет! — крикнул рыжеволосый джентльмен, заметив ее движение. — Положите его!
Мара не стала скрывать раздражения.
— Думаете, я перережу ему глотку прямо сейчас, на глазах у всех? Думаете, я настолько полна ненависти, что окончательно сошла с ума?
— Я все же предпочел бы не рисковать, — огрызнулся Борн, но Мара уже отвернулась от него.
Задрав юбку и не обращая внимания на маркиза, она отхватила большой клок от своей красивой розовато-лиловой нижней юбки. Борн отшатнулся, и Мара с удовольствием насладилась бы его изумлением, не будь она так занята. Она протянула ему нож ручкой вперед.
— Сэр, сделайте хоть что-нибудь полезное. Скорее всего ваши рубашки тоже понадобятся.
Позже Мара будет удивляться скорости, с которой мужчины откликнулись на ее требование — скинули сюртуки и стянули через головы рубашки, — но в эту минуту она только добавила:
— Его рубашка тоже где-то в этой комнате. Отыщите ее.
Оттолкнув графиню, Мара прижала нижнюю юбку к обнаженной груди Темпла, с ужасом отметив, что его гневный рев сменился негромким нечленораздельным протестом. Господи, почему она не может удержать вытекающую из него жизнь?!
— Из-за тебя мое новое платье испорчено, — сказала она, глядя ему в глаза, пытаясь не дать ему вновь лишиться сознания. — Тебе придется купить мне другое.
Темпл не ответил. Веки его медленно опускались. Мара увидела, что воля к жизни в его глазах гаснет, и она сказала то, что пришло в голову:
— Не смей умирать!
Но черные глаза не открылись. А длинные черные ресницы опустились на бледные щеки.
И Мара опять осталась одна с ужасной болью в груди. Она зажмурилась, прогоняя подступающие слезы.
— Если он умрет, ты последуешь за ним в ад, — послышался чей-то голос.
Прошло какое-то время, прежде чем Мара сообразила, что говорил это вовсе не маркиз, чуть не с самого начала ставший ее заклятым врагом, а другой аристократ — с темно-рыжими волосами, худым лицом и квадратной челюстью. Она встретилась с ним взглядом, отметив, что его серые глаза сверкали гневом, и без тени сомнения поняла, что высказанная им угроза вполне реальна.
Если Темпл умрет, они ее убьют, даже не задумавшись. И вероятно, она заслуживала смерти.
Но Темпл — нет.
И поэтому она удержит его на этом свете — пусть даже ей самой придется положить на это жизнь.
Сделав глубокий вдох, Мара поменяла свои юбки на мужскую рубашку и проговорила:
— Значит, он не умрет.
Той ночью герцог не умер, но впал в беспокойный сон. Он не очнулся и тогда, когда наконец пришел хирург.
— Вы должны были не вытаскивать нож, а дождаться меня! — заявил он, осматривая рану и не глядя на женщин.
— Вы же не сразу пришли, — проворчал в ответ Борн, и Мара искренне порадовалась — на сей раз гнев маркиза был направлен на того, кто его действительно заслуживал. — Мы что, должны были сидеть сложа руки?!
— У меня есть и другие дела, — огрызнулся хирург, убирая повязку с плеча Темпла и рассматривая уже подсохшую рану. — И лучше бы вы и впрямь сидели сложа руки, чтобы не испортить все окончательно. По крайней мере не следовало отдавать его в руки женщин.
Графиня Харлоу выразительно посмотрела на рыжеволосого аристократа, являвшегося, как поняла Мара, ее мужем, но ничего не сказала, видимо, опасалась обидеть неуловимого доктора.
Мара же отнеслась к хирургу по-другому; она видела слишком много докторов, являющихся к больным с магическими зельями и медицинскими инструментами, а затем отбывающих, так и не сумев помочь и даже сделав положение больного еще хуже. А этот хирург явился с восьмичасовым опозданием, и, следовательно, Темплу ужасно повезло.
— Лучше доктор-женщина, чем вообще никого, — заявила Мара.
Хирург наконец-то посмотрел на нее:
— Вы-то точно не доктор.
Маре доводилось сталкиваться с куда более достойными противниками, чем этот коротышка-хирург. В том числе — и с мужчиной, сейчас без сознания лежавшим на столе.
— Могу сказать то же самое про вас, — гневно ответила она. — Я ведь вижу, какие медицинские познания вы здесь проявляете.
Глаза графини Харлоу моргнули под стеклами очков, а губы дрогнули в улыбке. Мара перехватила ее взгляд, и та сразу отвела глаза, но Мара успела заметить промелькнувшее в них восхищение. Что ж, возможно, у нее появился союзник в комнате, полной врагов.
Хирург отвернулся от Мары и обращался теперь только к графу Харлоу.
— Ему нужно пустить кровь, — сказал он.
Мара в ужасе вздрогнула; перед глазами сразу возникла отвратительная картина — пиявки, присосавшиеся к плоти, жирнеющие от крови ее матери.
— Нет! — крикнула она.
Никто на нее даже не взглянул. Как будто никто ее не услышал.
— Это необходимо? — в растерянности пробормотал граф.
Доктор посмотрел на рану.
— Да.
— Нет! — снова крикнула Мара, на сей раз еще громче. Кровопускание убивает. Оно лишит Темпла жизни так же точно, как лишило жизни ее мать.
А доктор между тем продолжал:
— Пока никто не знает, что еще эта женщина с ним сделала и что нужно исправить. Кровопускание на все даст ответ.
— Кровопускание не дает никаких ответов, — возразила Мара, став рядом с Темплом, между ним и хирургом, уже вытаскивавшим из своего саквояжа большую квадратную коробку. Но ее никто не слушал.
Никто, кроме графини Харлоу.
— Я не уверена, что это правильный способ лечения, — сказала она со всей серьезностью и стала рядом с Марой.
— Вы тоже не доктор, миледи.
— Может, мы и не доктора, сэр, но мы оказались тут очень вовремя, разве нет?
Хирург поджал губы и пробурчал:
— Я не позволю разговаривать со мной в таком тоне. Да еще и… — Он показал на женщин.
Кросс тут же шагнул вперед, готовый вступиться за жену.
— Позвольте узнать, кому не позволите?
Доктор осознал свою оплошность.
— Разумеется, я не имел в виду леди Харлоу, милорд. Я говорил о… — Он махнул рукой в сторону Мары. — Об этой женщине.
Он произнес слово «женщина» так, словно это было бранное слово.
Мара могла бы возмутиться, но жизнь Темпла висела на волоске, поэтому она не обратила внимания на оскорбление и спросила:
— Вы уже пускали ему кровь раньше?
Доктор молчал, и Мара уже решила, что ответа не дождется. Но тут ее поддержала графиня:
— Отличный вопрос. Отвечайте же, сэр.
Доктор замялся, а Кросс проворчал:
— Что же вы молчите?
— Нет. Он никогда об этом не просил, — ответил наконец хирург.
Мара покосилась на Темпла, неподвижного, как сама смерть. Конечно, не просил. Этот человек непобедим. Вряд ли ему вообще когда-нибудь требовалось хоть какое-то лечение. До этой минуты… До того, как он едва не погиб.
Она взглянула на графиню:
— Понимаете, миледи?
Графиня коротко кивнула и повернулась к мужу:
— Мы подождем. Он здоровый и крепкий. Лучше дать ему возможность самому восстановить силы, чем позволить и дальше терять кровь.
Мара шумно выдохнула; она только сейчас осознала, что ждала слов графини, затаив дыхание.
— Женщины просто не могут понять основ хирургии. Их умы… — Доктор неопределенно покрутил в воздухе рукой. — У них не хватает способностей, чтобы постичь подобные вещи.
— Прошу прощения, сэр, вы о чем? — Графиня Харлоу в негодовании взглянула на хирурга.
Мара же не могла тратить силы на то, чтобы оскорбляться. И она спокойно проговорила:
— Даже женщины в состоянии понять, что обычно кровь не покидает тело человека. Не вижу оснований считать, что раненый должен совсем ее лишиться. Ему еще потребуются силы.
Это была довольно необычная теория. И весьма непопулярная. Но люди в большинстве своем не видят, как умирают их матери, бледнея и слабея с каждой минутой, — умирают, усыпанные пиявками, с разрезами на теле. Но Мара-то точно знала, что кровопускание не спасает.
Хирург тяжело вздохнул, наконец-то осознав, что ему все же придется считаться с этими женщинами. И он заговорил так, будто обращался к маленькому ребенку:
— Мы должны уравнять баланс. То, что он потерял в плече, мы должны забрать из ноги.
— Полнейший идиотизм! — Мара повернулась к графине, единственной своей союзнице. — Если течет крыша, никто не будет делать еще одну дыру в потолке, ведь верно?
Доктор снова вздохнул и обратился к Борну:
— Я не допущу, чтобы какие-то женщины обучали меня моей же профессии! Или уйдут они — или я!
— Значит, уходите, а мы найдем другого хирурга, — отрезала графиня.
— Пиппа, помолчи, — произнес Кросс негромко, но твердо, и Мара услышала в его голосе напряженность, конечно же, он очень беспокоился за друга.
Но ведь и она, Мара, беспокоилась!
— Дайте ему одну ночь! — взмолилась она. — Двенадцать часов для проявления лихорадки — любого рода воспаления! — а потом подпускайте к нему своего коновала.
Услышав это оскорбление, доктор широко распахнул глаза, и Мара могла бы рассмеяться, не желай она так отчаянно, чтобы этот человек держался подальше от Темпла.
— Теперь я не буду его лечить, даже если вы утроите плату! — заявил хирург.
И тут Мара его возненавидела — так он походил на многих других лондонских докторов, тех, которые резали и прокалывали, а потом объявили, что ее мать неизлечима. Они убили ее, хотя Мара умоляла отца выгнать их и найти кого-нибудь другого — того, кто будет лечить не только пиявками и опием. Но отец проигнорировал ее мольбы и оставил мать без помощи.
Внезапно заговорил Борн, и Мара не могла не заметить иронии происходящего — маркиз пытался успокоить пришедшего в ярость доктора.
— Сэр, пожалуйста… ведь двенадцать часов — это не так уж и много.
— Двенадцать часов могут его убить! И если он умрет, то это будет вина ваших женщин.
— Моя вина, — сказала Мара, глядя прямо в глаза маркизу. Вокруг его правого глаза расплывался синяк, что никак не могло расположить его к ней. А Мара, помолчав, добавила: — Его кровь — моя вина, и я готова за это ответить.
Борн молча посмотрел на Кросса, потом снова на Мару и тихо сказал:
— Хорошо, двенадцать часов.
Ее охватило такое облегчение, что она едва не начала извиняться перед надменным маркизом за синяк. Но все же сдержалась.
— Я обратно не вернусь, — процедил доктор сквозь зубы.
— Вы нам и не понадобитесь. — Мара уже отжимала смоченное кипятком полотенце.
Дверь за хирургом закрылась, и Борн вытащил из кармана часы.
— Итак двенадцать часов. Время пошло. — Он взглянул на Кросса. — Чейз оторвет нам головы за то, что мы его отпустили.
Эти слова прозвучали для Мары бессмыслицей, но она была слишком занята Темплом, чтобы пытаться вникнуть в сказанное маркизом.
— Мы должны сделать все возможное, чтобы не допустить лихорадки, — проговорила она, обращаясь к графине.
Пиппа кивнула и поспешила к двери — приказать, чтобы принесли еще салфеток и горячей воды.
Мара посмотрела на застывшее лицо Темпла — на темные размашистые брови, на сломанный нос, когда-то бывший патрицианским, на шрамы на лбу и губе, — и сердце ее болезненно сжалось.
«Все это сделала с ним я», — думала Мара, вытирая салфеткой лоб Темпла и с ужасом отмечая его неподвижность.
Но теперь она его спасет.
