Глава 5
– Ну, дорогой мой брат, – сказал герцог Уоллингфорд, – как тебе нравится год воздержания?
Роланд не торопился с ответом, потому что на него очень вовремя напал приступ кашля.
– Полагаю, пока все неплохо, – произнес он наконец и еще раз кашлянул в кулак. – В конце концов, он еще только начался.
Он всмотрелся в простиравшуюся перед ними каменистую дорогу, затянутую унылым серым туманом. Вчерашний ливень двинулся дальше, но сырость и холод остались, проникая сквозь одежду. Пальцы на руках и ногах уже онемели. Уоллингфорд отпустил поводья и потер верхнюю губу.
– Не сомневаюсь, что ты повеселился от души до нашего отъезда.
– Да. Да, конечно. Бесконечные оргии и все такое.
– Превосходно. Мне бы не хотелось, чтобы ты оказался слабым звеном в нашей цепи. Уверен, что леди Морли будет строго придерживаться условий пари, – мрачно произнес он.
– Пари? Какого пари? – Роланд посмотрел на хмурое небо и был вознагражден тяжелой холодной дождевой каплей, упавшей на глаз. Это его не удивило: погода в точности отвечала его настроению. Вчера ночью он лег в постель, полный радостных планов по завоеванию Лилибет, собираясь начать полномасштабное наступление и использовать легендарное обаяние Пенхэллоу утром, за завтраком. Однако утром хозяин гостиницы сообщил, что леди уехали, едва рассвело, и нет, signore, он не знает, в каком направлении.
– Боже правый, Пенхэллоу! – раздраженно простонал Уоллингфорд. – Только не говори мне, что ты уже все забыл. Вчера вечером, за ужином, когда обе младшие дамы вместе с мальчиком ушли! Пари с леди Морли.
Роланд лихорадочно начал перебирать события вчерашнего вечера – и вспомнил.
– О, точно. Что-то связанное с нашими исследованиями.
Послышался лающий смех Бёрка, ехавшего рядом с герцогом с другой стороны.
– Я ошибся, Уоллингфорд. А ты совершенно прав. Его голова застряла между ног.
– Подозреваю, при этом ноги не его, – пророкотал Уоллингфорд.
– Слушайте…
– Пари, если вы припоминаете, – добродушно пояснил Бёрк, – заключили после того, как леди Морли сообщила, что дам и нас ожидает один и тот же проект. Год учения для вас обоих, пока я работаю над моим моторным авто, вдали от отвлекающих соблазнов Лондона.
– И прекрасных дам, – добавил Уоллингфорд.
– В общем, без любых плотских удовольствий, – сказал Бёрк. – В любом случае победителем станет тот…
– Помню, помню, – пробурчал Роланд, глубоко вдохнув сырой воздух с металлическим запахом влажных камней. – Победит тот, кто продержится дольше. И я ничуть не сомневался, что это будут наши противницы.
– Не понимаю, с какой стати, – возразил Бёрк.
Уоллингфорд пожал плечами.
– Но они же женщины и просто не смогут продержаться долго. Для этого требуется сила характера. Полагаю, для леди Сомертон воздержание не составит труда…
Роланд снова закашлялся.
– …но леди Морли наверняка опустит руки после недели одиночества. А что до ее раздражающей сестрички…
– Чертовски странно, знаете ли, – перебил его Бёрк, – что они делают то же, что и мы, причем в то же самое время.
– Чертовски странно, – согласился Уоллингфорд. – Мне это совершенно не нравится. – Надеюсь, мы выиграем пари достаточно быстро. Собственно, я надеюсь, что они откажутся от своих попыток и просто уедут из Италии, так что нам не придется больше о них думать.
– За исключением объявления, – сказал Роланд.
– Объявления?
– Объявления в «Таймс». Штраф проигравшему, помнишь? Эту мелочь я помню исключительно хорошо. – Роланд подмигнул Бёрку.
– Да, конечно. Наши ставки. – Уоллингфорд кинул недовольный взгляд на Бёрка в шерстяной шапке, ехавшего с мрачным лицом. – Это твоя вина, Бёрк. О чем ты вообще думал? Не вижу никаких причин, по которым проигравший не мог бы опубликовать в «Таймс» объявление не меньше чем на половину страницы, признающее превосходство выигравшего! – Он произнес все это высоким фальцетом. – Разумеется, пусть весь Лондон узнает, что мы задумали.
– Нет никаких причин, по которым объявление нельзя опубликовать анонимно, – рассудительно возразил Бёрк. – В любом случае нельзя держать пари без ставок, а на деньги с дамами не спорят. – Он снял шапку и запустил пальцы в ярко-рыжие волосы, вглядываясь в дорогу сквозь внезапно пошедший дождь. – Что за дьявольщина, – пробормотал он и пустил коня рысью.
– Чертово совпадение, – согласился Уоллингфорд с удаляющейся спиной Бёрка.
– Может быть, у них совсем другие причины, – сказал Роланд. Как, например, вырвать бедняжку Лилибет из когтей этого ее мерзавца мужа.
– Так или иначе, – продолжал Уоллингфорд, глядя, как Бёрк переходит на галоп, – они давно уехали, причем в противоположном направлении, если нам хоть чуть-чуть везет. К концу дня мы въедем в ворота того замка, что Бёрк для нас нашел, и станем неуязвимы для соблазнов. Полагаю, раньше или позже знаменитое тосканское солнце снова покажется на небосводе и… Эй! Что Бёрк задумал? Что там происходит?
Роланд посмотрел на дорогу и увидел их мгновенно: группа перемазавшихся путников, застрявших в грязи, вытаскивала из кареты сундуки. Судя по всему, женщины. Он мог почти поклясться, что…
Боже правый!
Он пришпорил коня.
Для него солнце уже вышло из-за туч.
Тучи сгущались над головой Лилибет.
Во всяком случае, ей так казалось. Не может быть предзнаменования более мрачного, чем лорд Роланд Пенхэллоу, скачущий по дороге, чтобы предложить свою рыцарскую помощь застрявшим в грязи путницам.
Разумеется, это кара Господня. Она сделала все, что могла, страшно нервничала, но заставила Абигайль и Александру (сонных и невыносимо одурманенных), а также своего сына (мгновенно проснувшегося и невыносимо энергичного) выехать как можно раньше, пока мужчины еще спят. Лилибет позавтракала черствым хлебом и водой. Она ехала, опустив голову, потому что было холодно и сыро. Она крепко обнимала Филиппа, думая только о цели впереди: о замке, выбранном для них Александрой. Убежище, недоступное для грозных мужей и неотразимых любовников.
Но всемогущее отмщение все равно ее настигло, даже раньше, чем она ожидала. Хотя следует признать, что до сих пор отмщение никогда не принимало прекрасный облик Роланда Пенхэллоу. Он с атлетической грацией спрыгнул с коня и озабоченно наморщил красивый лоб. Из-под шляпы выбивался темно-золотистый локон, впитавший в себя весь скудный свет Тосканы.
О, эти волосы, обвивавшиеся вокруг ее пальцев.
Эти изогнутые губы, прокладывавшие дорожку из поцелуев по ее груди.
Это поджарое крепкое тело, ударявшееся об ее…
Стоп. Нет. Она прогнала из головы ненужные образы и свирепо нахмурилась, глядя, как Роланд начинает выгружать из кареты сундуки, чтобы облегчить груз и дать возможность лошадям вытащить экипаж из грязи.
Филипп на ее коленях заерзал.
– Мама, я хочу помочь! – воскликнул он.
– Не будь глупышкой. Дай джентльменам сделать все спокойно.
Но он оказался слишком быстрым для нее. Его легкое тельце проскользнуло по липкой грязи к экипажу, прямо к высоким сапогам Роланда. Лилибет кинулась за ним, чувствуя, как грязь засасывает каблуки, но он уже забрался по колесу прямо в экипаж.
– Филипп, прекрати! Сейчас же вылезай из кареты! – Она протянула к сыну руки.
Его маленькие пальчики сомкнулись на ручке его собственного кожаного сундучка.
– Но я же помогаю, мама!
– Его милости не требуется твоя помощь. Сейчас же иди ко мне, Филипп.
– Ну только один сундук, мама!
– Филипп, я сказала…
– Слушай, старина, – добродушно произнес Роланд, – почему бы тебе не спрыгнуть обратно? Вот хороший мальчик.
– Я могу помочь!
– Даже не сомневаюсь, но такую работу лучше оставить тем, у кого силенок побольше, а? – Он протянул длинную руку через весь экипаж и забрал у мальчика сундучок.
Повисло тяжелое молчание. Лилибет увидела, как блеснули слезы в глазах Филиппа, и мальчик отвернулся.
– Иди сюда, милый, – позвала она. Филипп бросился к матери и кинулся ей на грудь. – Ш-ш-ш, любимый. Его милость совершенно прав. Когда ты подрастешь и станешь крепче.
Она не смотрела на Роланда и старалась, чтобы на лице ее не появилось и намека на упрек, ни следа того, что крохотный кусочек ее сердца только что оторвался, но чувствовала, что привлекла всеобщее внимание: Уоллингфорд и Бёрк старательно отвернулись и занялись сундуками, Александра и Абигайль начали изучать грязь под ногами. Филипп всем телом вжимался в нее, как бельчонок в дупло, и сдавленно всхлипывал.
– Слушайте, – мягко произнес Роланд. – Я не хотел…
Она пожала плечами. Она не могла ответить и прямо сейчас не могла думать о замешательстве Роланда, о собственном разочаровании, о том, что реальность не совпала с бессознательными надеждами, которые, как Лилибет только что поняла, питала в глубине души. Она могла только крепче обнять Филиппа и напитать своей любовью.
– Все хорошо, мой милый, – пробормотала она ему на ушко. – Мой маленький нетерпеливый любимый человечек. Его милость прав. Чем скорее они выгрузят сундуки, тем быстрее мы сможем снова пуститься в путь. Разве не мило со стороны джентльменов прийти к нам на помощь?
Жаркий вздох проник даже сквозь шерстяное пальто.
– А теперь будь храбрым мальчиком и поблагодари его милость за помощь.
Филипп замотал головой, вытирая слезы.
Она не стала давить на него, просто позволила сыну собраться с силами, чувствуя, как замерло и потяжелело его тело в ее объятиях.
Наконец он поднял голову и заговорил твердым голосом:
– Спасибо, ваша милость.
– Не за что, мой мальчик, – отозвался Роланд. – И, возможно, если хорошенько подумать…
– Филипп, – вмешалась Абигайль, – ты знаешь, я только что услышала совершенно необыкновенную вещь. Ты в жизни мне не поверишь.
Филипп выпрямился и вытянул голову в сторону Абигайль.
– Что, кузина Абигайль?
– Нет. Нет, ты мне все равно не поверишь, так что забудь.
– О, пожалуйста! Я поверю! Только расскажите мне! – Тельце мальчика жадно напряглось, разочарование слетело с него как ненужное пальто.
Она покачала головой:
– Нет. Нет, я уверена, что ты не поверишь.
– О, пожалуйста, кузина Абигайль! – Он оторвался от Лилибет и простер руки к Абигайль. – Пожалуйста, расскажите мне!
– Ну… – с сомнением протянула Абигайль, взяла Филиппа за руку, отвела в сторону от экипажа и обняла за плечи. – Видишь ли, все дело в лошади. Она только что сказала мне…
– Лошади не умеют разговаривать!
Абигайль застонала.
– Вот видишь? Я знала, что ты мне не поверишь!
– Нет, поверю! Поверю! Что сказала лошадь?
– Она сказала мне самым унылым образом (ты же понимаешь, что все упряжные лошади всегда унылы)… сказала, что она ужасно, невыносимо, мучительно…
– Что? Что?
– Голодна, – докончила Абигайль.
Лилибет наблюдала, как эта парочка подошла к опущенной голове лошади. Филипп вытянул руку и погладил белый лоб, а Абигайль волшебным образом извлекла из кармана морковку.
В нескольких ярдах от них Роланд снова начал выгружать багаж.
– Ужасно сожалею, – негромко произнес он, потянувшись за очередным сундуком. – Полагаю, я полностью утратил его доверие.
– Все в порядке, – холодно ответила Лилибет. – На самом деле это не имеет никакого значения, верно? В конце концов, он скорее всего больше никогда вас не увидит.
Она отвернулась и пошла туда, где Абигайль и Филипп кормили лошадь морковкой. «Через несколько часов, – сказала себе Лилибет, – они будут в безопасности в замке. Через несколько часов голос Роланда навсегда исчезнет из ее жизни».
Спустя несколько часов
– Ну разве это не чудесно! – самым учтивым голосом произнес Роланд. – Старые друзья путешествуют вместе и все такое. Очень вдохновляюще; порой я просто изумляюсь.
– В высшей степени поразительно, – бросила Лилибет. Ее голос звучал с заметным холодком. Она крепче обняла Филиппа, ерзавшего перед ней в седле. – Не могу припомнить более приятного путешествия.
Мальчик похлопал лошадь по шее, но толстая варежка заглушила звук.
– Мне кажется, это замечательно! Ехать верхом гораздо лучше, чем в экипаже.
– Полностью согласен, – кивнул Роланд и благожелательно посмотрел на Филиппа. Впрочем, несчастного малыша почти не было видно: его с ног до головы укутали потеплее, и теперь он выглядел как младенец, запеленатый особенно старательной нянькой в бесконечный шерстяной свивальник. Однако то немногое, что осталось снаружи, сияло неугасимым восторгом с той самой минуты, как несколько часов назад его посадили на благородного жеребца герцога Уоллингфорда. А вот мать Филиппа казалась куда менее радостной. Ее глаза, опушенные густыми ресницами, смотрели строго вперед и не выказывали ни малейшей наклонности кинуть на Роланда хоть какой-нибудь взгляд, уж не говоря о благосклонном.
– Разумеется, предложить нам своих лошадей было со стороны джентльменов исключительно добрым поступком, – добавила она все тем же ледяным тоном. – Но совершенно излишним. Экипаж с багажом раньше или позже выбрался бы из грязи.
Но Роланду приходилось сталкиваться с куда менее очаровательными сложностями с куда меньшей надеждой на успех.
– Дорогая леди Сомертон, помилосердствуйте, – со смехом произнес он. – Через каких-то несколько часов мы окажемся в монашеской изоляции. Так не лишайте нас последней возможности насладиться дамским обществом.
– Вы уже получили намного больше, чем вам полагается, – отрезала Лилибет.
Он снова засмеялся. Ему нравилась ее резкость. По крайней мере она хоть что-то чувствует.
– Дражайшая леди Сомертон, одного глотка всегда не хватает.
Казалось, что ее тело излучало волны ярости, всколыхнувшие воздух между ними. Ее спина, и так прямая как шомпол, выпрямилась еще сильнее.
– Вам бы следовало попытаться примириться с реальностью, лорд Роланд. Мы увидим наше жилище с минуты на минуту, и вы с облегчением избавитесь от нашего надоедливого общества.
– Ах, даже не говорите об этом. – Он сокрушенно покачал головой. – Когда мне только что выпала возможность побеседовать с вами.
– Возможно, вам приходило в голову, что я старалась избегать вашего общества.
– Значит, мне повезло, когда природа потребовала своего от юного Филиппа на перекрестке. – Он потянулся, чтобы потрепать мальчика по плечу, но рука Лилибет метнулась как змея и пальцы сомкнулись на его запястье. Он опустил руку и кашлянул. – И, разумеется, не нужно никаких благодарностей, хотя я с трепетом представляю, как бы вы сумели вовремя размотать все эти шарфы, если бы никто не держал в это время вашего коня. Едва успели, а?
– Как галантно с вашей стороны, – отрезала она. – Я уверена, мой муж будет вам очень благодарен за вашу нежную заботу.
Ее муж. Вот тут Роланд нахмурился.
– О, сомневаюсь, что его милость вообще об этом узнает. В конце концов, мы теперь так далеко от него.
– Недостаточно далеко.
– Я уверен, что он узнает! – пискнул Филипп. – Отец всегда обо всем узнает. Он… он… какое это слово, мама?
– Всеведущ, – глухо бросила она.
Лорд Сомертон? Всезнающий? Когда дело доходит до спиртного и шлюх – возможно. Уважения ради Роланд постарался, чтобы голос его прозвучал бесстрастно:
– Всеведущ? В самом деле?
– О да, – важно ответил мальчик. – Мама говорит, отец настоящий живой…
– Филипп! – рявкнула она.
Филипп примирительно вздохнул.
– Ну, это секрет, конечно.
– Похоже, у твоей мамы полно секретов, – сказал Роланд. – Просто удивляюсь, как она умудряется удержать их все в голове.
– Неукоснительное самообладание, – отозвалась Лилибет. – Качество, с которым вашей милости просто необходимо познакомиться поближе.
– Протестую, – ответил он, окинув взглядом ее спину, талию и ягодицы, так безупречно смотревшиеся в седле. Она ехала по-мужски – вероятно, впервые в жизни, – собрав на ногах темные юбки, как восточные шаровары. Роланд глубоко вздохнул и тут же споткнулся, не заметив камень на дороге. – В данную минуту я проявляю исключительное самообладание.
Она издала раздраженный звук. Роланд глянул на нее как раз вовремя, чтобы заметить красные пятна, расцветающие на бледных щеках.
– Прошу меня извинить, ваша милость, – сказала Лилибет, – но мне необходимо обсудить кое-что с леди Морли.
И тронула коня вперед, догоняя остальных и оставив Роланда опять брести под дождем в одиночестве и гадать, что он, черт побери, будет делать, когда она скроется в своем убежище – из его жизни.
Разумеется, он что-нибудь придумает. Теперь ничто не отнимет ее у него – ни чертов ублюдок, считающийся ее мужем, ни ее извращенное чувство чести и, уж конечно, не его неосмотрительная клятва провести год в монашеском уединении.
Да только что именно? Будь он проклят, если знает.
– Ну, будь я проклят! – Голос Роланда прорезал туман потрясенного изумления Лилибет. – Что за потрясающее развитие событий!
Лилибет ошеломленно уставилась на Уоллингфорда.
– Вы совершенно уверены, ваша светлость?
Уоллингфорд покачал головой и снова полез в бумаги.
– Я не вижу другого объяснения. Это чертов мерзавец Россети – прошу прощения, леди Сомертон, – сдал замок и нам, и вам.
Замок.
Лилибет посмотрела на восток, где в какой-то четверти мили у буро-серого холма толпились мрачные каменные башенки, перед которыми рос ряд всклокоченных, потрепанных непогодой кипарисов. Замок Святой Агаты, обещанный им приют, выглядел среди тумана, камней и скудной зимней травы одновременно угрожающим и неприступным.
Александра и Абигайль уже пустили своих лошадей галопом, стремясь поскорее до него добраться.
– Я, черт все побери, еду за ними, – заявил Финеас Бёрк, пришпорив коня.
– Но это невозможно! – Прозвучало это жалко даже для нее самой. Лилибет откашлялась и заставила себя сказать: – Позвольте мне взглянуть на документы.
– Заверяю вас, леди Сомертон…
– Позвольте мне взглянуть!
Уоллингфорд вздрогнул.
– Ну, если вы настаиваете, – произнес он ледяным герцогским голосом, ткнул бумаги в ее протянутую руку и посмотрел на дорогу. – Я тоже поеду за ними, пока Бёрк не испортил все дело.
Он поскакал по дороге в сторону замка. Лилибет опустила взгляд на зажатые в руке бумаги. Одна принадлежала Александре. Лилибет выучила написанное в ней наизусть, повторяя текст снова и снова, убеждая себя, что это происходит на самом деле, они и вправду едут в Италию, чтобы прожить там в замке целый год, защищенные от ее мужа и от проницательного любопытства лондонского светского общества.
«Договор об аренде, – было написано вверху, заглавными буквами, и дальше: – Каковым две стороны, леди Александра, вдовствующая маркиза Морли, и синьор Альберто Россети, Италия, заключают соглашение об аренде указанной Собственности на срок 1 (один) год, вступающее в силу с 15 марта 1890 года…»
Все кажется совершенно ясным. Подпись Александры внизу страницы с элегантными завитушками, а рядом подпись Россети. Замок Святой Агаты упоминается трижды, конкретно и настойчиво – расположенный здесь, в округе Ареццо, провинция Тоскана. Не может быть никаких, совершенно никаких сомнений, что она и ее спутницы являются законными арендаторами замка, находящегося перед ее глазами, обрамленного переросшими кипарисами, с нависшим над его многочисленными башенками стальным серым небом.
Лилибет перевела взгляд на другой документ.
«Договор об аренде, – гласил он. – Каковым две стороны, мистер Финеас Фицуильям Бёрк, Лондон, и синьор Альберто Россети, Италия, заключают соглашение об аренде указанной Собственности на срок 1 (один) год, вступающее в силу с 15 марта 1890 года…»
Руки Лилибет бессильно упали на холку лошади.
Волосы Филиппа щекотали ее подбородок.
– Что написано в документах, мама? – спросил он.
– Не знаю, – ответила она. – Все это очень… очень странно.
Она знала, что Роланд стоит где-то рядом, хотя пока он не произнес ни слова. Она чувствовала его здесь, ощущала острую энергию его присутствия, как заряд электричества, повисший в воздухе.
– Надеюсь, вы не имеете к этому никакого отношения, – произнесла она наконец.
– Не понимаю, о чем вы. – Она услышала шаги обутых в сапоги ног, и он внезапно появился у ее локтя, золотистый и сияющий в сыром сером мартовском воздухе, слишком, черт возьми, красивый для обычного смертного, да проклянет его навеки Господь. – Вы намекаете, что я это каким-то образом спланировал? Боже праведный, Лилибет…
– Я не давала вам позволения называть меня так.
– Леди Сомертон. Я вообще понятия не имел, что вы находитесь в этой стране.
– О! Полагаю, это всего лишь неожиданное совпадение. Сначала та проклятая гостиница, из всех мест на земле, а теперь еще и это! – Она ткнула рукой со все еще зажатыми в ней бумагами в сторону замка. – И это если не упоминать об еще одном исключительном совпадении, когда у вас вдруг возникло желание посвятить целый год жизни академическим занятиям в точно той же манере, что и мы! О да! Непостижимая загадка, в самом деле!
Он засмеялся.
– Дорогая моя, я весьма польщен. Осмелюсь заметить, вы единственная женщина в Европе, кто верит, будто у меня достаточно мозгов, чтобы придумать подобную авантюру.
– О, мозгов-то у вас достаточно, – горько отозвалась она.
– Нет, недостаточно, заверяю вас. Голова моя пуста, как… – Он глянул на Филиппа. – Ну, пуста как… ведро для молока… э-э-э… то есть до того, как корову начнут доить.
– Это вы какую-то глупость сказали, – заметил Филипп.
– Видите? В том-то и дело, – торжествующе воскликнул Роланд. – Устами младенца и все такое.
Она осмелилась искоса посмотреть на него и тут же пожалела об этом. Эти чертовы широкие плечи словно манили ее, крепкие и безупречные, обтянутые прекрасно сшитым темным шерстяным пальто. Шляпа его слегка сбилась набок, обнажив темно-золотистые волосы, очаровательно курчавые на затылке в этом сыром воздухе. Полные губы слегка приподнялись в улыбке.
– Не прикидывайтесь дурачком, – отрезала она. – Мы оба знаем, что это не так.
Он покачал головой.
– Понятно, вас ослепило восхищение. Нет, я именно такой, как вы предположили чуть раньше. Всем известный негодяй. Я даже велел напечатать на моих визитках: «Лорд Роланд Пенхэллоу, шельмец и распутник. Обращаться только по легкомысленным вопросам». Чтобы, понимаете ли, никто не ошибся.
– Вы не пытаетесь меня очаровать.
Он широко улыбнулся, словно солнце прорвалось сквозь свинцовые тучи над головой.
– Разумеется, я пытаюсь вас очаровать, моя дорогая. Именно это я и делаю.
Боль в груди усилилась. Она прижалась подбородком к макушке Филиппа, цепляясь за сына как за якорь. А когда все-таки обрела голос, в нем прозвучала лишь малая толика той властности, которую она надеялась в него вложить.
– Пожалуйста, не надо. Нет никакого смысла.
– О, я не согласен, – сказал он. – В конце концов, раз уж нам придется вместе жить в этом замке…
– Господь этого не допустит!
– Совсем напротив, моя дорогая. Определенно Господь сам это задумал. – В его глазах плясали огоньки.
– Или дьявол.
– О, мама! – воскликнул Филипп. Он повернулся и посмотрел на нее своими большими темными глазами, совершенно отцовскими, черными и бездонными, как полуночный океан. – Ты же велела мне никогда…
– Я знаю, знаю. – Она собрала остатки самообладания. В конце концов решение непременно найдется. Не может не найтись. Каков бы ни был коварный план Роланда, что бы он ни задумал, она не допустит, чтобы все зашло еще дальше. То, что произошло в конюшне, больше ни под каким видом не произойдет снова. – Мама совсем не права. Просто день был долгим и утомительным, мой ненаглядный, да еще вся эта неразбериха с замком…
– Если герцог тоже будет здесь жить, – сказал Филипп, – он позволит мне еще раз покататься на его коне?
Роланд расхохотался.
– Полагаю, позволит, дорогой мой мальчик, – отозвался он. – А если нет, ты, конечно же, можешь покататься на моем.
– Джентльмены не… – решительно начала Лилибет.
– Спасибо, сэр. Но мне больше хочется на герцогском. Он же самый красивый, правда?
– Безусловно, – ответила Лилибет, оторвала взгляд от Роланда и устремила его на замок. – Но это не имеет значения, верно? Потому что джентльмены с нами не останутся. Ни сегодня ночью, ни тем более на целый год. Это совершенно невозможно.
Она говорила убежденно, чтобы отогнать прочь отчаяние. Если она будет говорить это достаточно решительно и достаточно часто, то наверняка все исполнится.
Роланд смотрел, как конь рысью скачет в сторону замка, грохоча копытами по мокрым камням, но даже не попытался догнать Лилибет. Нет нужды торопиться. Он не считал себя особенно религиозным человеком, но всегда мог распознать дар Божий, если сталкивался с ним. И на этот раз он не ошибется. На этот раз тщательно разработает план.
Он посмотрел наверх, на хмурые тучи. С небес моросил холодный непрекращающийся дождь, но зима уже почти закончилась, а весной все начнется заново.
