Глава 13
Она соскользнула с камня, упала на колени на гальку и протянула к сыну руки, всхлипывая ему в волосы.
– Я так беспокоилась! О, милый! Прости!
– Я погнался за кузнечиком, мама. Самый большущий красный кузнечик, какого только можно увидеть! А лорд Роланд…
Голос Роланда проник ей в ухо, низкий, озабоченный.
– Так вы волновались? Мне ужасно жаль. Я увидел его среди деревьев, счастливого, как жаворонок.
Лилибет подняла взор. Роланд стоял у подножия валуна, прислонившись к нему крепким плечом, и смотрел на нее сверху вниз напряженными, сосредоточенными глазами. Твидовая кепка скрывала его волосы, подчеркивая безупречные скулы, твердую челюсть, сухожилия на шее, исчезавшие под расстегнутым воротничком. Под полуденным солнцем кожа его позолотилась. Он выглядел как Адонис в современной одежде, слишком красивый, чтобы быть настоящим.
– Я заснула, – хрипло произнесла Лилибет. – Я подумала… я не знала, куда он делся… и запаниковала… вода…
– О, мама, – с упреком сказал Филипп. – Я бы ни за что не полез купаться в ботинках.
Она зарылась лицом в его теплые, пахнущие солнцем волосы.
– Нет, милый. Конечно, нет. Я так глупо себя повела. Конечно, с тобой все хорошо, ты же большой мальчик. – Лилибет снова подняла взгляд и посмотрела на Роланда, гибкого, красивого, неуязвимого. – Спасибо, – прошептала она.
Он улыбнулся и мгновенно вновь стал человеком.
– Я же обещал, что в следующий раз приведу его прямо к вам, так?
– Да, – согласилась она. Кудряшки Филиппа клубились около ее щеки, как облачко пуха. – Вы обещали.
Роланд снял кепку, заглянул внутрь и снова ее надел. Перевел задумчивый взгляд на небо.
– Я подумал, что за труды человеку полагается вознаграждение.
Она не смогла сдержать улыбку.
– Какое именно? – Лилибет поднялась на ноги.
– Мне кажется, пикник отлично подойдет.
– О, можно, мама? – Филипп схватил ее за руку. – Можно, пожалуйста?
Она сжала пальчики сына. Роланд смотрел на нее вопросительно, вскинув брови, прижав подбородок к груди. Больше не богоподобный и даже не человек: скорее он походил на совершенно неотразимого золотистого ретривера, который надеется на косточку.
Облегчение и эйфория все еще пели у нее в крови. Затылок пригревало теплое итальянское солнышко. Она любила Роланда Пенхэллоу, она любила весь мир.
– Да, – ответила Лилибет. – Конечно, можно.
Три часа спустя, расстегнув воротник рубашки, перекинув пиджак через плечо, Роланд тащился вверх по холму к замку.
До сих пор он считал, что нет ничего утомительнее целого дня охоты верхом на мощном жеребце. Полдня, проведенных в погоне за энергичным пятилетним мальчиком вдоль берега озера, отправили эту уверенность в страну заветной ностальгии.
– Ему нужен отец, – сказал Роланд.
Лилибет ничего не ответила. Она тащилась рядом с ним между двумя рядами винограда. Лицо ее затеняли широкие поля шляпы. Примерно в пятидесяти ярдах впереди Филипп бегал от одной виноградной лозы к другой с избыточной энергией, время от времени останавливаясь, чтобы посмотреть на новую поросль.
Чем, дьявол их побери, они кормят этого мальчика?
Роланд оттянул пальцем воротник в надежде, что приток воздуха хоть немного освежит перегревшуюся кожу.
– Полагаю, сейчас ты скажешь, что у него уже есть отец, – продолжил он. – Кровный отец.
– Да, есть. Он любит своего отца.
Роланд перекинул корзинку для пикников в другую руку, придвинувшись ближе к Лилибет, к ее шуршащему светло-зеленому платью.
– Сомертон хороший отец?
– Не особенно. Но это ничего не значит. Дети любят, несмотря ни на что.
Лилибет была подавленной, задумчивой. Роланд не мог догадаться, о чем она думает. Во время пикника она была такой счастливой, оживленной, почти такой же прелестной Лилибет, какую он знал тем летом в Лондоне. Ее смех разливался в теплом весеннем воздухе, и сердце Роланда чуть не выпрыгивало от радости. Но когда они начали складывать остатки в корзинку, Лилибет вдруг сделалась чересчур тихой. Молча свернула покрывало, убрала тарелки, избегая взгляда и прикосновений Роланда.
Мимо уха кто-то прожужжал – случайный шмель, черный, жирный, пьяный от нектара в садах.
– Может быть, мне не следовало употреблять слово «отец», – сказал Роланд. – Я всего лишь имел в виду, что он мальчик, растущий мальчик. Ему нужен – мне кажется, что нужен, – мужчина рядом, хотя бы время от времени.
– Все в порядке, – негромко отозвалась она. – Я поняла, что ты имеешь в виду.
– Ты согласна?
– Полагаю, это зависит от мужчины.
Лилибет не смотрела на него, даже голову не повернула. Ее взгляд был устремлен вперед, на мелькающую фигурку Филиппа. Платье плотно облегало все изгибы ее фигуры. С пронзительной остротой Роланду захотелось прикоснуться к ее телу, лечь рядом, сорвать всю мешающую им одежду. Он хотел зарыться лицом в ее груди, положить ладонь на растущий живот, вонзиться в нее, заставить рыдать от наслаждения. Боготворить ее.
Он задел рукой ее ладонь, на мгновение коснулся кончиков пальцев.
– А если бы это был я?
– Не знаю, Роланд. – Ее голос болезненно отозвался в нем. – Я не могу… не могу даже подумать о том, чтобы начать все сначала. Даже если… даже если мой брак… даже если Сомертон волшебным образом вдруг исчезнет – без всяких последствий, без того, чтобы ты убил его, и не отберет при этом Филиппа или обоих…
– Я ни за что не позволю ему сделать это. Ты знаешь, что не позволю.
– Даже если все это произойдет, я не смогу…
Она осеклась.
– Не сможешь что?
– Ты не знаешь, что это такое, – прошептала она. – Просто не знаешь. Когда тебя вот так предают. О, я знаю, ты поклялся, что не такой. Все мужчины это говорят. Но я могу опираться только на то, что ты сделал. И знаю, что ты провел эти шесть лет, перебираясь из постели в постель…
– О, ради Бога…
– …и как я могу рассчитывать, что ты изменишься? Даже если бы я безумно тебя любила…
– Ты безумно меня любишь. И я тебя. Давай не будем притворяться, Лилибет. – Он остановился, взял ее за руку и повернул к себе лицом, одним пальцем приподняв подбородок. – Посмотри на меня. Давай не будем притворяться хотя бы в этом.
Она неотрывно смотрела на него. В ярком послеполуденном солнце глаза ее казались поразительно синими.
– Даже если бы я любила тебя, я не могла бы просить тебя стать тем, кем ты не являешься. И я не могу дать другому ребенку ненадежного отца.
Ему показалось, что воздух вокруг закончился.
– Я не ненадежный, – произнес Роланд, но это прозвучало жалко даже для него самого. – Я не… я не тот, за кого ты меня принимаешь. И не тот, за кого меня принимают все прочие. Я… – Он заставил себя замолчать жестоким усилием воли. «Не смей. Не говори ей этого».
Лилибет приподняла бровь, ожидая, что он закончит свою мысль. Роланд сильнее сжал ее руки, изо всех сил желая, чтобы она ему поверила.
– Это… эта моя репутация. Не буду делать вид, что ее не существует. Но… сплетни… все то, что ты слышала… – Он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, снова открыл. Ее прекрасное лицо плыло перед ним, лоб напряженно наморщился. – Все это преувеличено. Клянусь, Лилибет. Очень, очень преувеличено.
– И почему я должна тебе верить?
– Я клянусь, Лилибет. Клянусь своей честью. – Он сомкнул пальцы на ее ладони. Она посмотрела вперед, на Филиппа среди виноградных лоз, и снова перевела взгляд на Роланда. – Клянусь, – прошептал он.
Лилибет покачала головой, повернулась и пошла дальше.
– Я выяснила, что сплетни обычно неточны в деталях, но редко ошибаются в главном.
– В моем случае они ошибочны во всем. В моем случае сплетни – это то, чего я добивался.
– О, брось, – засмеялась она. – С какой стати человек вдруг начнет создавать себе репутацию распутника, не наслаждаясь таким поведением в действительности?
– У меня есть на это причины.
– Ужасно убедительно. – «Я говорю тебе правду, милая, только не могу сказать почему». Да уж, очень здраво.
Но руку не выдернула, теплую и слегка влажную, и даже чуть-чуть пожала ее в ответ.
– Неужели ты не можешь хотя бы капельку поверить в меня? – спросил Роланд.
Филипп резко развернулся и побежал к ним. Лилибет уронила свою руку, как камень, оставив ладонь Роланда пустой и мучительно жаждущей ее прикосновения.
– Я научилась, ваша милость, – произнесла она едва слышно, – верить не словам, а поступкам. – И обратилась к Филиппу: – Что ты мне принес, милый?
Филипп замотал головой и протянул сжатые вместе ладони к Роланду.
– Это не для тебя, мама. Это для лорда Роланда. Посмотрите! Это кузнечик!
Он чуть-чуть раздвинул пальцы. Роланд заглянул внутрь.
– Ого! Вы только на него гляньте! Не меньше дюйма в длину!
– Его зовут Норберт, – заявил Филипп, любящим отцовским взглядом рассматривая кузнечика. – Я сделаю для него клетку, набью ее травой и поселю его в моей комнате.
– В нашей комнате, – поправила его Лилибет, – и ничего подобного ты не сделаешь.
– О, мама! Пожалуйста! Он очень воспитанный кузнечик! Дал мне поймать себя вообще запросто!
– И тем не менее. Никаких дюймовых насекомых в моей комнате, будь так добр. Даже самых воспитанных.
Нижняя губа Филиппа задрожала.
– Пожалуйста, мама! Я сам буду его кормить!
– Послушай-ка, – вмешался Роланд, не в силах видеть эту дрожащую губу. – Я с радостью поселю твоего маленького приятеля у себя. У меня нет возражений против дюймовых насекомых. Надежная клетка – и все.
Лицо Филиппа просияло.
– О, сэр! Правда? Вы его правда возьмете?
– С удовольствием, – подтвердил Роланд, – только в надежной клетке.
– Право же, лорд Роланд, в этом нет необходимости, – сказала Лилибет.
Он улыбнулся ей.
– Моя дорогая, это совершенно необходимо. Каждый молодой человек должен иметь домашнего любимца. Почему бы не кузнечика?
– Это правда, мама! Норберт будет чудесным домашним любимцем!
Роланд поднял руку и начал загибать пальцы:
– Мяса не требует. Ежедневных прогулок не требует. Никакой шерсти на мебели. Никаких луж на обюссонских коврах. – Он торжествующе потряс сжатым кулаком. – Очень подходящий любимец. Даже и не знаю, почему я сам не завел себе стадо таких. Или… или их должна быть стая?
Лилибет уже хохотала.
– Ну, замечательно. Но вам придется разбираться с клеткой самостоятельно. И будьте так добры, клетка должна быть очень надежной.
– Думаю, мы справимся с этим, правда, Филипп? – Роланд хлопнул мальчика по плечу.
– Да, сэр! Я уверен, Абигайль поможет нам достать проволоку для цыплят. – Филипп помчался вперед по проходу. Его голос слышался все слабее. – Думаю, я выдрессирую его для блошиного цирка!
– О Боже, – выдохнула Лилибет.
Роланд снова взял ее за руку. Она не стала сопротивляться. Они приближались к концу ряда. Еще чуть-чуть, и они окажутся на открытом пространстве, и между ними и выложенным плитками кухонным двориком останется только небольшой лужок.
– Мы увидимся снова? – негромко спросил он.
– Зачем? – Она издала нервный смешок. – Еще одна попытка соблазнить меня?
– Если хочешь. Я буду счастлив повиноваться.
Еще один смешок.
– Ты очень стараешься, правда?
Филипп скрылся за виноградными лозами. Роланд остановился и повернулся лицом к Лилибет, взяв ее за другую руку тоже. Ее ладони были гладкими и хрупкими под его пальцами. Где-то по дороге у нее слегка сбилась набок шляпка. Он протянул руку и поправил ее, задев щеку большим пальцем.
– А у меня получается? – спросил он. Сердце в груди колотилось, ожидая ее ответа.
Ее взгляд на мгновение опустился на его губы.
– После обеда, – сказала она. – Я попрошу Франческу посидеть с Филиппом. Или Морини.
– Кто такая Морини?
– Экономка. Она не будет против.
Лилибет слегка задыхалась, ладони ее напряглись. От ее кожи пахло лавандой, дыхание было сладким. Розовые губки неотразимо манили.
В самом деле, зачем сопротивляться?
Прежде чем она успела запротестовать, он взял ее лицо в ладони и впился в губы – не легко, не вопрошающе, а так, словно пожирал нежную мякоть персика изнутри. Он ласкал ее язык, рот, атласную гладкость щек. Он вдыхал ее запах, как наркотик, несущийся по венам.
Потрясенно ахнув, она выгнула спину и отдалась его поцелую. Ее руки – Боже милостивый! – крепко, властно сжали округлость его ягодиц.
В ее горле родился голодный, рычащий звук. Роланд запустил пальцы в ее волосы под шляпкой и переступил ногами так, чтобы зажать между ними ее бедра.
– Мама!
Голос Филиппа раздался из-за рядов виноградных лоз.
Лилибет, негромко вскрикнув, отпрянула и оттолкнула Роланда.
– Иду! – хрипло отозвалась она. Ее руки метнулись к волосам, заталкивая на место шпильки, поправляя шляпку. Но взгляд не отрывался от Роланда, глаза были дикими и круглыми и такими синими, что ему хотелось в них нырнуть. – Я должна идти, – прошептала она и повернулась.
– Погоди! – Он схватил ее за руки. – Сегодня ночью.
Ее грудь тяжело вздымалась, словно ей не хватало воздуха. Груди натянули тонкую ткань платья. Роланд видел, как на горле лихорадочно бьется пульс.
– Да. Сегодня ночью.
– Во сколько?
– Поздно. Может быть, в одиннадцать. И на улице, там, где нас никто не найдет.
– Я что-нибудь придумаю. Пришлю записку.
Лилибет кивнула, вырвала руки и торопливо зашагала по проходу, исчезнув до того, как он успел шевельнуться. Его ошеломленному мозгу потребовалось некоторое время, чтобы переварить услышанное.
– Сегодня ночью. На улице. Записка. В одиннадцать.
Если, конечно, он столько времени выдержит.
