Глава 15
В тот вечер королева призвала женихов в тронный зал, чтобы услышать их ответы.
Принц Западная Луна вышел вперед и расстелил у ее ног полотнище великолепного флага. На нем были вышиты ее королевский герб и королевский замок.
«Этот замок, — сказал он, — сердце вашего королевства, Ваше Величество».
Затем принц Северный Ветер преподнес серебряный компас, искусно инкрустированный перламутром и кораллом.
«Гавань, Ваше Величество, является сердцем вашего королевства».
Наконец принц Восточное Солнце положил перед ней сверкающий стеклянный шар с крошечным городом внутри.
«Город — это сердце вашего королевства, Ваше Величество»…
Из сказки «Королева с черными как вороново крыло волосами».
Герцог Уэйкфилд был не тем человеком, у которого легко получить аудиенцию.
Гриффин провел полдня сначала в одной гостиной Уэйкфилд-Хауса, затем в другой. Он медленно перемещался все ближе и ближе к важной персоне, но если судить по скорости его передвижения, то он не добрался бы до хозяина дома до Рождества.
Терпение у него лопнуло, и он отправился по длинному, изысканно обставленному коридору искать его светлость. Он не сомневался, что Уэйкфилд не пожелает видеть соблазнителя своей сестры — и перегонщика джина в придачу, — но его будущее и будущее Геро зависели от этой встречи.
Он миновал небольшую библиотеку, затем еще одну гостиную — сколько же гостиных нужно одному человеку? — прежде чем подошел к закрытой двери справа и, не постучав, распахнул.
Особняк Уэйкфилда был огромным, со множеством комнат, а вот кабинет совсем небольшим и, судя по всему, находился в задней части дома, что весьма необычно для хозяина. По стенам и потолку тянулись деревянные панели с замысловатой резьбой, словно в каком-то средневековом монастыре. На полу — дорогой ковер янтарной, красной и изумрудной расцветки. Занимая почти всю ширину комнаты, стоял массивный письменный стол тоже с резьбой на темном дереве. А за столом сидел герцог и грозно смотрел на него.
Гриффин поклонился:
— Ваша светлость, надеюсь, я вас не потревожил.
Он такой неприкрытой наглости и лжи герцог медленно поднял бровь.
— Что вы хотите, Рединг?
— Вашу сестру.
Глаза Уэйкфилда угрожающе сузились.
— По ее словам, вы уже ее получили.
— Да. — Нет смысла изображать свою непричастность. — И поэтому я хочу на ней жениться.
Уэйкфилд откинулся в кресле.
— Если вы думаете, что я позволю моей сестре вступить в вынужденный брак с охотником за приданым…
— Я не охотник за приданым. — Гриффин сжал кулак, который еще саднил после драки с братом. Потерять самообладание сейчас ему ни к чему. — У меня достаточно собственных денег.
Нижняя губа герцога слегка дрогнула.
— Неужели вы думаете, будто я не выяснил, что вы собой представляете и чем занимаетесь?
Гриффин напрягся.
— Вы распутник и повеса, — сказал Уэйкфилд. — Вы пользуетесь расположением многочисленных дам — в основном замужних. У вас лишь незначительное собственное состояние, однако ваш брат по непонятной причине доверяет вам управление и вашим поместьем, и поместьем Мэндевиллов. И в дополнение к этому вы занимаетесь незаконной перегонкой джина в Сент-Джайлзе. Не слишком приятная картина, не так ли?
Гриффин посмотрел прямо ему в глаза.
— Я не играю и не пью. Я увеличил то, что вы называете небольшим состоянием вчетверо с тех пор, как получил его, и намерен продолжать в том же духе. Я известен своими любовными похождениями, но я намерен сохранять верность вашей сестре, когда мы поженимся.
Уэйкфилд цинично улыбнулся:
— Мало кто из представителей нашего класса удерживается от того, чтобы не завести любовницу после свадьбы, а вы тем не менее ждете, что я поверю на слово, будто вы этого не сделаете?
— Да.
— А ваша винокурня? Вы откажетесь от нее ради моей сестры?
Гриффин подумал о Нике, забрызганном желе, угрями и собственной кровью.
— Нет, пока нет.
Герцог молча смотрел на него. Гриффину казалось, что прошла не одна минута. Он чувствовал, как по спине стекает пот. Необходимо что-то сказать, но он знал, что выложил все свои доводы, а говорить сейчас, когда на него в упор смотрят грозные глаза, лишь показать свою слабость.
Наконец Уэйкфилд заговорил:
— В любом случае это не важно. Весь этот разговор ни к чему не приведет. Я уже сообщил Геро, что в воскресенье она выходит замуж за вашего брата. А если вы к тому времени не закроете свою винокурню, то не сомневайтесь, я не замедлю прийти к вам с солдатами.
Он взял со стола бумагу, показывая, что разговор закончен.
Сегодня среда. До воскресенья остается всего четыре дня. Гриффин сделал шаг к столу и смахнул рукой перья, документы, книги, маленький мраморный бюст и позолоченную чернильницу — все полетело на пол.
Гриффин перегнулся через стол, опершись руками на пустую поверхность, и взглянул прямо в разъяренные глаза Уэйкфилда.
— Мы, кажется, не совсем друг друга поняли. Я пришел сюда не просить руки вашей сестры. Я пришел сообщить вам, что я женюсь на Геро с вашего согласия или без оного, ваша светлость. Она лежала в моей постели не один раз, и она, вполне возможно, носит моего ребенка. И если вы полагаете, что я откажусь от нее либо от нашего младенца, то вы недостаточно хорошо изучили мой характер и мой жизненный опыт.
И прежде чем Уэйкфилд смог выговорить хоть слово, он выпрямился, резко развернулся и вышел за дверь.
Был поздний вечер. Томас, привалившись к дверному косяку, стучал в дверь. На стук никто не ответил. Он отступил назад и оглядел дом. Все правильно, это тот самый дом — он не мог перепутать. А это означало, что негодница либо не хочет его впускать, либо — что намного хуже — резвится с одним из своих молодых любовников. Если так, то он…
Дверь внезапно открылась, и перед ним возникла большая фигура слуги, которого он раньше не встречал.
— Где она? — злобно спросил Томас.
Слуга хотел закрыть дверь, однако Томас просунул в проем плечо, но не удержался на ногах и упал, стукнувшись задом, — и это во второй раз за день! Глаза заволокло красной дымкой. Он маркиз Мэндевилл, черт возьми! Никто не смеет так с ним обходиться.
У двери послышался шорох, какое-то движение, и вот уже над ним склонилась Лавиния в фиолетовой накидке с распущенными по плечам ярко-рыжими волосами. В неглиже, с ненакрашенным лицом она выглядела на свой возраст и ни на год моложе. И все равно он смотрел на нее и думал, что она самая красивая женщина на свете.
— Что с тобой? — воскликнула она.
— Я люблю тебя, — глухо произнес он.
Она закатила глаза.
— Ты пьян. Хатчинсон, помоги мне отвести его в дом.
Томас хотел отмахнуться от помощи слуги, но ноги его не держали, колени подгибались. Спустя несколько минут он уже был усажен на желтую кушетку в гостиной.
— Мне всегда нравилась эта кушетка, — сказал он, похлопав по подушке. И бросил на Лавинию многозначительный взгляд. — Лучшие воспоминания связаны с этой кушеткой.
Она вздохнула. Да, не так она отвечала в прошлом на подобные взгляды.
— Томас, почему ты не у своей невесты?
— Она больше не моя невеста, — сказал он и сам услышал в своем голосе обиду и раздражение.
— Разве ты не подписал брачный контракт? — Тонкие брови Лавинии полезли на лоб.
— Она совокуплялась с Гриффином.
Лавиния молча смотрела на него, сложив руки под грудью. Такой роскошной грудью.
Мэндевилл покачал головой:
— Путалась с ним у меня под носом. Как Энн. Все они шлюхи.
Лавиния поморщилась, когда он второй раз произнес грубое слово.
— Ты же знаешь, Томас, что я не терплю таких выражений.
— Прости. — Он обхватил голову руками — голова кружилась.
— Что с твоим лицом? — мягко спросила она.
— Это тоже Гриффин. — Он засмеялся и пощупал распухший нос, который почти не чувствовал, — наверняка нос сломан. — Он набросился на меня. Сначала соблазнил мою невесту, а потом он ударил меня. Надо было вызвать его.
— Ты это заслужил?
Томас с виноватым видом пожал плечами:
— Я ее ударил. Леди Геро. Я никогда в жизни не ударил ни одну женщину.
— Выходит, ты это заслужил, — сказала Лавиния. Она наклонилась, чтобы осмотреть его лицо. — Но если и так, твой нос выглядит ужасно.
Он лукаво улыбнулся:
— Ты всегда заботилась обо мне, Лавиния.
— Больше не забочусь.
Он нахмурился. Она могла бы по крайней мере притвориться…
— Лавиния…
Она вздохнула:
— Тебе надо положить холодную салфетку на нос.
Лавиния подошла к двери, а он с тоской смотрел на нее. Она позвала своего громадного дворецкого и велела принести холодной воды и полотенце. Накидка цвета темного аметиста облегала ее пышную грудь. Томас заметил, что туфли у нее поношенные и вышивка на них потерлась. У нее должны быть новые туфли с золотыми каблучками. Он подарит ей такие туфли и много, много всего, если только она вернется к нему. Томас на мгновение закрыл глаза.
Когда же открыл, то увидел, что Лавиния стоит рядом с миской воды. Она положила холодную салфетку ему на нос.
Он охнул от боли.
— Сиди смирно, — сказала она.
Он смотрел, как она наклоняется к нему, и, сдвинув брови, спросил:
— Почему ты меня оставила?
— Ты знаешь почему.
— Нет, — невнятно произнес он. Ему нужно получить ответ сию минуту. — Почему?
— Потому что, — сказала Лавиния, заново намочив салфетку, — ты решил, что тебе пора жениться. Ты сделал предложение леди Геро стать твоей женой.
— Но зачем было бросать меня? — упрямо спросил он. — Ты же знаешь, что купалась бы в роскоши до конца жизни.
— До конца жизни? — Карие глаза смотрели прямо на него, но он не мог понять, о чем она думает.
— Да, — ответил он, вдруг протрезвев. — Всю жизнь. Я не завел бы другую любовницу. Я был бы верен только тебе.
— И своей жене, ты хочешь сказать. — Она покачала головой. — Томас, боюсь, мне неуютно чувствовать себя содержанкой.
— Я не могу жениться на тебе, черт возьми, — буркнул он.
Он знал, что в данный момент он не может кого-либо пленить, что лицо у него изуродовано, но чувства переполняли его.
— Я знаю, что ты не можешь на мне жениться, — произнесла Лавиния почти скучающим тоном. — Но это не означает, что я не могу выйти за какого-нибудь другого джентльмена.
Томас вскинул голову — удар был более болезненный, чем кулак брата.
— Ты не сделаешь этого!
Лавиния удивленно на него взглянула.
— Почему? У тебя нет прав на меня.
— Черт бы тебя побрал, — прошипел он, сбросив с лица мокрое полотенце. — Черт бы тебя побрал! — И схватил ее.
Он целовал ее с отчаянием человека, сломленного, с кровоточащим сердцем.
Лавиния отвернулась от его пылающих губ, не обращая внимания на то, что он засунул руки под шелковую фиолетовую накидку.
— Томас, это ничего не решит.
— Возможно, — просипел он, облизывая ей шею. — Но уж точно мне станет лучше.
— Ох, Томас, — вздохнула она, и это не прозвучало как отказ, поэтому его было уже не остановить.
Он сделал то, чего желал не один месяц — любить Лавинию.
Гриффин дремал, сидя в кресле в доме брата, когда парадная дверь Мэндевилл-Хауса открылась и закрылась. Он проснулся и устало потер лицо.
Он пытался увидеться с Томасом накануне вечером — после встречи с герцогом Уэйкфилдом, — но Томаса не было. Ясно, что брат не вернется домой в ближайшее время, и поэтому Гриффин отправился в Сент-Джайлз.
Этим утром он приехал прямо к Томасу домой, чтобы застать его, прежде чем тот куда-нибудь уйдет.
Любопытно, что Томас — считающийся степенным холостяком — проводит ночи вне дома.
Гриффин выглянул в коридор.
Там стоял Томас, вид у него был рассерженный, а нос напоминал репу. Он сердито выговаривал дворецкому:
— Мне безразлично, кто пришел с визитом. Меня нет дома.
— Даже для кровных родственников? — осведомился Гриффин.
Томас резко обернулся и схватился за голову.
— Особенно для проклятых кровных родственников!
И направился к лестнице, давая понять, что разговаривать не намерен.
Гриффин в два шага нагнал его.
— Это никуда не годится, брат мой. Нам необходимо поговорить по душам.
— Пошел к черту, — сказал Томас.
— Нет. — Гриффин склонился к его лицу. — Если только ты не хочешь, чтобы я вывернул твое грязное белье сейчас и здесь перед слугами.
Томас с минуту угрюмо на него смотрел, потом жестом предложил подняться наверх.
Гриффин на такой прием и не рассчитывал, поэтому быстро последовал за ним.
Они вошли в кабинет. Гриффин топтался посередине комнаты, а Томас налил себе бренди из хрустального графина.
Гриффин удивленно поднял брови:
— Не слишком ли рано?
— Не для меня, — уныло заметил Томас.
Гриффин хмыкнул и стал рассматривать средневековую гравюру на стене.
— Это ведь отцовский кабинет?
— Да. А ты разве не узнаешь? — удивился Томас.
Гриффин пожал плечами:
— Я редко сюда заходил.
— Отец обычно призывал меня к себе по воскресеньям вечером, — задумчиво произнес Томас. — Это было до того, как я уехал учиться. А когда я приезжал домой, мы с ним уединялись здесь после обеда.
— И что вы делали? — спросил Гриффин.
— Разговаривали. — Томас пожал плечами. — Он расспрашивал меня о том, как продвигаются мои занятия. Когда я был младше, то проверял уроки латыни. Когда вырос, мы обсуждали политику.
Гриффин кивнул:
— Он готовил тебя к обязанностям маркиза.
— Да, думаю, что так. — Томас взглянул на него. — Разве с тобой он не занимался тем же самым?
— Нет. Меня он не приглашал, — спокойно произнес Гриффин.
Томас с минуту смотрел на него, словно сбитый с толку, потом опустил глаза.
— Чего ты от меня хочешь, Гриффин?
— Я хочу, чтобы ты порвал свою помолвку с Геро.
— Она уже со мной порвала.
Гриффин внимательно взглянул на него. Очевидно, брат еще не разговаривал с Уэйкфилдом.
— Ее брат хочет, чтобы свадьба состоялась в это воскресенье.
Томас сощурился:
— На самом деле?
— Да. — Гриффин сжал зубы. — Я хочу, чтобы ты отказался жениться на ней.
Томас злобно фыркнул:
— Разумеется, ты этого хочешь. Ты, полагаю, хочешь заполучить ее так же, как хотел мою первую жену.
— Это не имеет отношения к Энн, — как можно спокойнее произнес Гриффин.
— Разве? — глумливо улыбнулся Томас. — Бедняжка Энн! Что бы она подумала, узнав, как легко любовник забыл ее? Но ты ведь быстро расправляешься с женщинами. Зачем запоминать их имена, а тем более помнить их, раз они мертвы? Ты рассказал Геро про Энн?
— Да.
Томас не ожидал такого ответа и опешил.
— Что? — не сразу спросил он. — Ты рассказал о своей привычке — соблазнять женщин твоего брата?
— Нет. Я сказал ей, что не касался Энн. — Гриффин мрачно смотрел в налившиеся кровью глаза брата.
У Томаса вырвался хриплый смех.
— Ты лжешь.
— Нет, я не лгу. — Гриффина охватил гнев. Господи! Он не один год жил с этой клеветой. — Я не спал с Энн, не обольщал ее, никогда не имел намерения сделать это. Если она сказала тебе, что это было не так, то, значит, она лгала.
— Энн сказала мне на смертном одре, что ты был ее любовником. — Томас с размаху поставил бокал на стол. — Она сказала мне, что ребенок — твой. Она сказала, что вы были любовниками не один месяц, что ты пытался соблазнить ее еще до нашей свадьбы.
— А я сказал тебе на похоронах, что она лгала!
— И ты действительно ждешь, что я поверю известному распутнику, а не своей жене?
— Я жду, что ты поверишь своему брату! — заорал Гриффин. Его крик разнесся по комнате. Он ухватился за спинку кресла, пытаясь сохранить самообладание. — Господи, Томас. Как ты мог? Как ты мог поверить, что я соблазню твою жену? Я твой брат. Ты даже и не думал поверить мне. Ты поверил истеричной женщине, умиравшей от родов. Ты словно давно ждал этого, а ее слова лишь подтвердили твои подозрения.
— Да, я ждал этого. — Томас схватил бокал и сделал большой глоток виски. — Ты флиртовал с Энн, признайся.
— Не более любого другого джентльмена, флиртующего с дамой на балу. — Гриффин развел руками. — Но больше ничего не было. Все закончилось ничего не значащими словами, сказанными в общественном месте. Я никогда не имел в виду ничего другого.
— Она любила тебя.
Гриффин с трудом перевел дух:
— Возможно, и любила, но я ее не поощрял. И ты это знаешь, Томас. Как только вы поженились, как только я понял, что она, возможно, принимает всерьез наш флирт на балах, я уехал на север Англии.
Но Томас, не веря ему, затряс головой.
— Ты знал, что она питает к тебе нежные чувства, и ты этим воспользовался.
— Зачем, черт возьми, мне так поступать? — с отчаянием спросил Гриффин.
— Ревность. — Томас махнул рукой с бокалом. — Ты сам это сказал — отец не приглашал тебя к себе в кабинет. Ты не был наследником.
Гриффин не удержался от смеха.
— Ты считаешь меня настолько жалким человеком, что я соблазнил жену брата из ревности?
— Да. — Томас залпом допил содержимое бокала.
Гриффин прикрыл глаза. Будь это не Томас, а кто-то другой, он вызвал бы его на дуэль. Оскорбление нанесено его чести, его честности да и вообще его человеческой сущности… Это невыносимо. Но перед ним Томас. Его брат.
И тем не менее ему необходимо получить от Томаса кое-что.
Гриффин медленно выдохнул:
— Я думаю, что в глубине души, несмотря на свое дурацкое упрямство, ты знаешь, что я невиновен в этом отвратительном поступке.
Томас открыл было рот, но Гриффин не дал ему говорить:
— Позволь мне продолжить.
Томас нехотя кивнул:
— Спасибо. Ты не любишь Геро. Она призналась в том, что она моя любовница. Я не думаю, что ты хочешь на ней жениться. Уступи ее мне, Томас.
— Нет.
Отчаяние сжало Гриффину грудь, но он не показал своей слабости.
— Ты же ее не хочешь. А я хочу. Не будь собакой на сене.
Томас рассмеялся:
— Роли поменялись? И мы уже не столь самоуверенны и дерзки?
— Не надо. Не надо, Томас. — Гриффин закрыл глаза.
— Если Уэйкфилд решил, что мы поженимся в воскресенье, я намерен с этим согласиться.
— Я люблю ее.
Произнеся эти слова, Гриффин открыл глаза и понял — это правда. Но он не был потрясен. Нет, он чувствовал, что так оно и есть, что это правильно.
Он смотрел на брата без какой-либо надежды, но и без страха.
Томас, кажется, был удивлен. Затем отвернулся со словами:
— Ну и дурак.
И вышел из комнаты.
* * *
В ту ночь Геро лежала в постели без сна, мысли ее роились в голове. Вдруг она услышала какой-то звук в окне, словно кто-то поскреб по стеклу. Если бы она спала, то ничего бы и не услышала. Может, кошка влезла к ней на балкон? Она приподнялась на локте и посмотрела на высокие окна. В комнате было темно, лунный свет почти не проникал внутрь. Она присмотрелась и…
Большая тень неясно вырисовывалась в окне, приобретая формы человеческого силуэта.
У Геро перехватило дыхание, крик застрял в горле.
Тень двинулась, окно открылось, и в спальню спокойно ступил Гриффин.
Сердце у нее радостно подпрыгнуло при виде него, и она обрела дар речи:
— Что вы себе позволяете?
— Тихо! — Его голос прозвучал как у недовольного учителя, а не полуночного взломщика. — Вы хотите перебудить весь дом?
— Я собираюсь сделать именно это, — ответила она, хотя оба, несомненно, знали, что это неправда. Геро села в кровати и аккуратно подоткнула простыни под мышки. Она не хочет, чтобы он думал о ней как о доступной женщине. Даже если на ней только ночная рубашка.
Ну, более доступной, чем она уже стала.
Гриффин ничего на это не ответил и приблизился к ней. В комнате было темно, и его тень не выделялась на пологе кровати. Геро протянула руку и откинула полог. Он стоял у туалетного столика и рассматривал безделушки на нем. Неужели он может видеть в темноте?
— Я говорил с вашим братом.
Она замерла.
— Да?
— Он сказал, что вы выйдете за Томаса в воскресенье, — сказал Гриффин. — Боюсь, что наш… разговор закончился не очень миролюбиво.
Геро молчала.
— Вы выйдете за Томаса?
Она скосила глаза, но не могла разобрать выражения его лица.
— Именно этого ждет от меня Максимус.
— А чего хотите вы?
Она хочет Гриффина, но все не так просто. Если она откажется выйти за Томаса, то ничто не остановит Максимуса выступить против Гриффина. Ничто не остановит брата от ареста Гриффина и его повешения. Но даже если этого не произойдет, сможет ли она выйти за Рединга, зная, что ей придется отказаться от семьи? Никогда, возможно, не видеть Фебу и кузину Батильду, и Максимуса? При одной только мысли об этом к горлу подступил удушающий ужас.
— Вы приняли решение отказаться от винокурни? — с отчаянием в голосе спросила Геро.
— Я не могу, — твердо ответил Гриффин. — Ник умер, защищая наше общее дело. Я не могу вот так взять и предать его.
— Тогда мне придется выйти за Томаса, — беспомощно произнесла Геро и опустила полог, чтобы не видеть его. — Наверное, так будет лучше.
— Вы так не думаете. — Его голос был низким и хриплым и звучал совсем близко.
— Почему? — устало спросила она. Сердце у нее уже давно ныло, так давно, что она перестала замечать эту боль. — Я не могу выйти за вас. Мы с вами абсолютно не похожи.
— Правильно, — прошептал он совсем близко от нее — на расстоянии дыхания. Их отделял лишь тонкий полог. — Вы и я, у нас с вами ничего общего. Вы больше похожи на Томаса: уравновешенная, осторожная в своих решениях и поступках.
— Звучит как ужасная зануда.
Он засмеялся. Такой интимный смех…
— Я сказал, что вы похожи на Томаса, но вы не такая, как он. Я никогда не замечал, чтобы вы были скучной.
— Спасибо. — Она коснулась кончиком пальца полога и почувствовала сквозь ткань его щеку.
— Я считаю, что наши очевидные различия являются залогом идеального брака, — сказал он, двигая скулой под ее пальцами. — Вы умрете от скуки с Томасом уже через год. А если я встречу леди с таким же характером, как у меня, то мы разорвем друг друга на части через месяц. Вы и я — мы подобно хлебу и маслу.
— Звучит романтично.
— Тише. — В его голосе, дрожащем от смеха, прорывались торжественные нотки. Геро погладила его по щеке. — Хлеб и масло, — повторил Гриффин. — Хлеб придает прочность маслу, а масло придает хлебу вкус. Вместе мы единое целое, — заявил он.
Геро сдвинула брови.
— Выходит, я хлеб.
— Иногда. — Каждое произнесенное им слово она ощущала у себя под ладонью. — А иногда хлеб — я, а вы — масло. Но мы неразделимы. Понимаете?
— Я… — Она хотела сказать «да». Она хотела сказать, что согласна выйти за него и отбросить сомнения, которые роились у нее в душе. — Я не знаю.
— Геро, — прошептал он, и она почувствовала движения его губ через полог. — Я никогда не испытывал ничего подобного ни с одной женщиной. И не думаю, что когда-нибудь со мной такое случится. Разве вы не видите? Это происходит раз в жизни. Если упустить это чудо, то мы оба пропали навсегда.
От его слов она задрожала. Пропали навсегда. Она не могла себе этого представить. Представить, что она его потеряет. Она порывисто припала губами к его губам, сквозь полог чувствуя жар, исходивший от него.
Но Гриффин отстранил голову.
— Вы понимаете, как много вы для меня значите? Понимаете, что такое, когда мы вместе?
Геро покачала головой:
— А вы понимаете, что вы от меня требуете? Прыгнуть в бездну, поверив вам на слово. Я не вижу, как…
— Тогда я вам покажу.
Полог был отброшен в сторону, и он оказался на кровати.
Гриффин плотно задернул занавески, и ее кровать сразу стала маленькой, интимной и темной. Они находились в собственном крошечном мирке, только они двое, вне времени и пространства.
Он откинул одеяло, и Геро позволила ему это сделать. Простыни зашелестели, спадая с ее ног, она сглотнула слюну, ее тело начало вибрировать от желания. Она уже знала, что он мог с ней сделать. Что мог заставить ее почувствовать.
Его руки, теплые и крепкие, обхватили ей лодыжки.
— Геро. — Глубокий голос звучал хрипло и напряженно.
Руки Гриффина нежно погладили ей икры. Она закрыла глаза, отдавшись ощущению его пальцев и стараясь не думать о том, что они вместе в последний раз. Он кругами водил пальцами по коже, и дыхание громко отдавалось у нее в ушах. Его руки двигались наверх по ногам к бедрам. Вдруг она перестала ощущать на себе его руки, потому что он через голову стянул с нее ночную рубашку. Она лежала обнаженная, ее кожу покалывало от прохладного ночного воздуха.
И снова его пальцы… Они рисуют круги у нее на теле, и ей немного щекотно. Ее кожа оживает.
Она нетерпеливо потянулась к нему.
— Гриффин…
— Тише, — прошептал он. — Дай мне показать тебе все.
Пальцы касались живота, сомкнулись вокруг пупка. Геро затаила дыхание. Он тихонько засмеялся и чуть-чуть поцарапал ногтями у нее под грудью. Соски и без того набухли и зудели от предвкушения удовольствия, а он обвел пальцами нежные округлости груди, легонько царапая и щекоча.
Его горячий рот опустился на сосок. Она вздрогнула и вцепилась ему в волосы, когда он, посасывая, начал водить мокрым языком вокруг кончика, при этом пощипывая пальцами другой сосок.
— Гриффин… — вырвался у нее стон. Она, задыхаясь, подняла ноги и почувствовала кожей ткань его штанов. Он не успел раздеться, но ей было все равно — ей было важно почувствовать его член, твердый и большой. Она шире развела ноги, теснее прижимаясь к нему своим пульсирующим телом.
Он опустился на нее всем своим весом.
— Еще рано, — прошептал он и завладел другим соском.
Она попыталась задвигать бедрами, но он лежал на ней, огромный и неумолимый. Приподнявшись на руках, он продолжал ласкать ей грудь, плотно прижимая ее бедрами к кровати.
Она хотела оттянуть его голову, но волосы были пострижены так коротко, что не удавалось ухватиться за прядки. А он лишь тихонько засмеялся.
Ее набухшие тугие соски пульсировали, она была близка… так близка к тому, чтобы взлететь ввысь… Если бы только он дал ей такую возможность…
— Гриффин! — со свистом вырвалось у нее изо рта.
Все ее тело было готово принять его в себя. Но он не двигался.
— Ш-ш. — Он поднял голову и медленно облизал сосок, дыхание касалось влажной кожи. — Спокойно, любимая.
Он говорит так, словно она кобыла, жаждущая жеребца. Это оскорбительно, и в любой другой момент она так бы ему и сказала, но сейчас она в полной его власти.
— Гриффин, пожалуйста, — прошептала она.
— Ты хочешь меня?
— Да! — Геро беспомощно откинула голову. Она сейчас взорвется, а он медлит ей помочь.
— Я тебе нужен? — Он уж слишком осторожно поцеловал ее сосок.
— Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.
— Ты любишь меня?
Несмотря на свое безумное желание слиться с ним, она поняла, где таится ловушка. Она вгляделась в темноту, но не увидела его лица.
— Гриффин, — беспомощно выдохнула она.
— Ты не можешь этого сказать? — прошептал он. — Не можешь в этом признаться.
Он терся лицом о ее грудь, и ей показалось, что щеки у него мокрые.
— Гриффин, я…
Он поднял голову и перекатился в сторону.
— Не важно.
Он хочет уйти! Сердце у нее упало. Она схватила его за руки.
— Ш-ш, все хорошо. — Он снова оказался между ее бедер. Теперь он лежал обнаженным.
— Мне остается довольствоваться тем, что ты меня хочешь и я тебе нужен, пусть любви я и не получил.
Геро помотала головой, уже ни в чем не уверенная.
— Я не…
— Тише. — Его член погружался в нее, и она ощутила приятное напряжение. — Хорошо, да?
Голос его прозвучал грубо. Он медленно и размеренно погружался в нее. Это пытка! Она хотел изогнуться, чтобы полностью ощутить его у себя внутри, но он не дал ей приподняться.
— Получи, — прохрипел он. — По крайней мере получи хоть это.
Гриффин прерывисто дышал, так и не проникая до конца. Его твердый член терзал ее.
— Вот так. Это то, чего ты хочешь.
Да, он прав. Она этого хотела. Он похож на жеребца, мускулистого, потного, напористого. У них одна цель — наслаждение.
Гриффин схватил ее колени, поднял их повыше и развел. Он входил в нее сильными, ритмичными толчками. И с каждым разом Геро приподнималась все выше, пока голова у нее не утонула в подушке. Она задыхалась, упиваясь его свирепостью. Она хотела, чтобы это продолжалось вечно, хотела, чтобы он погружался в нее до тех пор, пока она не забудет, кто он. И кто она.
Пока время не остановится.
Но это не могло длиться вечно. Его толчки стали резче и тверже. Геро почувствовала себя на грани взрыва. Выгнувшись под ним, она ухватилась за его плечи, рот открылся в крике. Он зажал ей рот губами. Из глаз у нее посыпались искры, а его член продолжал нажимать на одно-единственное место внутри ее лона. Она была готова умереть от бесконечного наслаждения. Бедра Гриффина плотно прижались к ней, и он задрожал. Дрожь сотрясала мощные плечи. Он застонал. Стон был долгий и глубокий, тело продолжало дрожать, словно он вливал в нее свою жизнь.
Потом, подобно камню, упал на нее и лежал неподвижно с минуту. Она задыхалась.
Наконец он повернул к ней голову и легким поцелуем коснулся щеки.
— Я люблю тебя и всей душой верю в то, что ты тоже меня любишь. Почему ты не можешь этого сказать, Геро?
