Глава 18
В личный номер герцога Эшленда Эмили прибыла первой. Она провела нервные семь минут, мечась по комнате, поправляя шторы, подбрасывая уголь в камин. Неделю настраивала себя, неделю ожесточала сердце и растаяла, как железо в кузнице, стоило увидеть герцога, стоящего у своего стола в кабинете, — такого большого, мощного и буквально потрескивающего в центре того поля магнетической энергии, которое он без всяких усилий создает везде, где находится сам. Яркий взгляд его голубого глаза прожег ее кожу насквозь, и она поняла, что не откажет ему. Просто не сможет.
Она уже разделась до корсета и сорочки. К чему притворяться, что это нечто большее, чем плотское свидание, пылкое повторение случившегося неделей раньше?
Наконец в дверь постучались. Эмили натянула на глаза повязку и повернулась.
— Эмили? — От звука его чудесного голоса кровь побежала по жилам быстрее. Эмили протянула руки.
— Я здесь.
Она ожидала прикосновения руки, формального прикосновения губ к пальцам. Но быстрые шаги приблизились, она взлетела в воздух и оказалась крепко прижата к обширной груди.
— О боже, Эмили. Наконец-то.
Эмили обвила его шею руками и вдохнула теплый аромат его кожи прямо под ухом.
— Я скучала, — прошептала она.
Он держал ее, ничего не говоря, только угли шипели в камине да негромко тикали часы. Должно быть, он ее все-таки чуть-чуть любит. Просто должен любить. Эмили прислушивалась к его сердцебиению, к ровному дыханию.
«Запомни это».
— Моя. — Он поцеловал ее в шею.
Она легонько прикусила мочку его уха.
— Мой.
Он со свистом втянул в себя воздух, поднял ее еще выше, куда-то понес, усадил на подушки — то ли в кресло, то ли на диван, Эмили не поняла — и впился губами в ее рот, целуя неистово, нырнув рукой под корсет и лаская грудь.
Сейчас. Он возьмет ее прямо сейчас, не успев обменяться с ней и дюжиной слов, — и каждый атом ее тела запел от порочного предвкушения. Она хотела, чтобы ее взяли здесь, чтобы он пригвоздил ее к подушкам, вонзаясь в нее своим естеством. Эмили лизнула его рот языком и прогнулась, подставляя спину под его ласки.
Но он отодвинулся и пророкотал:
— Погоди. — Его грудь тяжело вздымалась под ее ладонями. — Погоди. Одну минуточку, пока мы не увлеклись.
Он встал. Эмили попыталась выпрямиться на этих скользких подушках. «Кресло», — рассеянно подумалось ей.
— Где ты?
— Здесь. — Что-то упало к ней на колени.
— Что это? — Она положила ладони на сверток — стопка бумаг.
— Это контракт, Эмили. Узаконенная клятва.
Эмили провела пальцем по краю стопки. На сердце словно упала тяжесть, и оно медленно опустилось куда-то в желудок.
— Я не понимаю.
Голос Эшленда раздавался откуда-то сверху и издалека, вероятно, он стоял у каминной полки.
— Время для уверток прошло, Эмили. На прошлой неделе ты была совершенно права. Это не может так продолжаться, не после того, что между нами случилось.
— Я не… мне не нужно…
— Эмили, я не Энтони Браун. Я — Энтони Расселл, герцог Эшленд, и всю прошлую неделю я провел в Лондоне, улаживая свои дела. Я велел своему поверенному начать дело о разводе с моей женой, и мы с тобой поженимся сразу же, как только выйдет последнее решение.
Эмили выпрыгнула из кресла, сжимая в руке бумаги.
— Что? Нет!
— Но пока все это тянется, я не смогу жить без тебя. Ты держишь в руках документ на право единоличного владения домом около «Эшленд-спа». Большим и, я надеюсь, вполне комфортабельным домом, переведенным в твою собственность на имя Эмили Браун. Я уже приказал слугам убраться в нем и подготовить все к твоему вселению. Обставить дом можешь по своему вкусу за мой счет. Кроме того, я подготовил начальное платежное поручение на 10 тысяч фунтов, кои будут помещены на банковский депозитный счет на твое имя, и на две тысячи ежегодного денежного содержания на твои нужды, которые будут пожизненно — в течение всей твоей жизни — выплачиваться из средств моего имения. Если, — тут его деловой голос на мгновение дрогнул, — если же нам повезет и мы сумеем зачать дитя, я позаботился о выплате десяти тысяч фунтов каждому нашему отпрыску в случае бракосочетания или достижения совершеннолетия, в зависимости от того, какое событие произойдет раньше, и о соответствующем увеличении твоего годового денежного содержания на тысячу фунтов. Вряд ли требуется добавлять, что каждого отпрыска я признаю как своего и официально узаконю после заключения нашего брака.
Эмили потеряла дар речи, и слова впустую пролетали мимо ее ушей: отпрыск, и ежегодно, и пожизненно. Дождавшись паузы, она выдохнула:
— Твоя любовница! Ты собрался сделать меня содержанкой!
— Ты будешь моей женой.
— Женой? Ты с ума сошел?!
Эшленд проигнорировал это.
— А тем временем, раз мы будем делить постель со всеми последствиями, какие только могут возникнуть, ты имеешь полное право на мою защиту. На мои гарантии обеспечить тебе заботу и комфорт в течение всей жизни.
— Да как ты смеешь! Как ты смеешь входить в эту комнату и отдавать приказы…
— Я не отдаю приказы.
Эмили потрясла бумагами.
— А как, скажи на милость, ты называешь вот это? Только средством контролировать меня своими деньгами, домами и детьми?
— Чушь. Я всего лишь хочу обеспечить тебя, сделать твою жизнь удобной…
— Это смехотворно. Моя жизнь более чем удобна.
Каминная полка задребезжала от удара его кулака.
— Невеста герцога Эшленда не будет жить в каком-то сарае с родственниками, которые обращаются с ней не так, как она этого заслуживает!
— Я не твоя невеста!
— Будешь.
— Даже если буду, неужели вместо этого я должна жить под твоим присмотром и на твоем содержании? Стать твоей общепризнанной любовницей перед всем светом? Да передо мной захлопнутся все двери!
— Я буду соблюдать исключительную осторожность. И я не бываю в свете, а дом расположен отдаленно.
— Сама идея безумна. — Эмили швырнула бумаги в кресло у себя за спиной, а в следующее мгновение оказалась в железных объятиях Эшленда.
— Что безумно, — свирепым шепотом заговорил он, — так это идея встречаться с тобой только раз в неделю, а может быть, и реже, сгорать от желания видеть тебя каждую бесконечную ночь, пока колесо английской законодательной системы провернется и освободит меня от той вероломной противоестественной суки, которую я когда-то назвал своей женой. Я хочу иметь общий дом с тобой, Эмили, хочу дать тебе все удобства и всю роскошь, которых ты заслуживаешь. Хочу спать рядом с тобой всю ночь. Хочу обнимать тебя по утрам. Хочу видеть, как наше дитя растет у тебя в животе, и не хочу ждать — один бог знает, сколько, год ли, два или даже дольше, — когда смогу назвать тебя своей.
Она с трудом дышала, мысли в голове перепутались. Он окружил ее своим жаром и своими требованиями, своим дразнящим видением страстного будущего. Подавил ее негодование. Подавил все резоны.
— Ты меня даже не знаешь. — Его губы были так близко, что она невольно задела их, говоря это. — Я могу оказаться кем угодно.
— Ты — Эмили. Это все, что мне нужно знать. — Эшленд нежно поцеловал ее. — Я высказался слишком поспешно, я знаю. Я слишком привык отдавать приказы. Но понимаешь, я очень боялся, что ты ответишь «нет».
— Но я все равно ответила «нет».
— А если я тебя попрошу, ответишь ли ты по-другому? — Теперь он ее слегка покусывал, съедал заживо, кусочек за кусочком. Еще мгновение, и она просто умрет от восторга.
— Ах, ты не понимаешь. — Эмили легко обняла его за талию и преисполнилась радости, когда он даже не дрогнул от ее прикосновения. — Ты не понимаешь.
— Я все понимаю. Понимаю, что не могу без тебя жить. Что не могу жить без этого.
Его пальцы уже расшнуровывали корсет, выпуская ее тело из клетки. Он стянул с Эмили сорочку и накрыл ее грудь ладонью, потирая сосок большим пальцем. Каждый нерв в ее теле зазвенел и ожил.
— А ты можешь, Эмили? Скажи, что ты сможешь жить без этого, и я тут же все прекращу. Уйду прочь.
— Нет. — Она стягивала с него сюртук. — Нет, не могу.
— Эмили, послушай меня внимательно. Я возьму тебя прямо тут, в кресле, быстро и жестко, потому что сойду с ума, если не получу тебя немедленно. — Губы заменили пальцы. Он начал сосать ее грудь с такой неожиданной силой, что Эмили чуть не закричала от желания. — А потом отнесу тебя в постель и займусь с тобой любовью медленно. Я перецелую каждый драгоценный дюйм твоего тела под всеми углами. Я выясню, сколько раз смогу заставить тебя кончить и как мощно. Это займет долгие часы. А затем я позволю тебе уснуть, а утром ты проснешься от того, что я вхожу в тебя сзади.
От его слов кровь в жилах закипела. Эмили плавилась, превращаясь в горячую лужицу вожделения, а мозг дымился от нарисованных им картинок. Руки и ноги отяжелели и расслабились, готовясь принять его.
— Погоди! — Она уперлась ладонями ему в грудь. — Погоди.
— Я не могу ждать. Я воображал все это шесть дней подряд, представлял, как ты сидишь в этом кресле с раздвинутыми ногами, открывшись для меня. — Его ладонь скользнула ей под ягодицы, он приподнял Эмили и осторожно усадил в кресло, задрал сорочку до талии и раздвинул ей ноги. — Господи. Вот так. — Он раздвинул пальцем складочки и медленно ввел палец внутрь до самого сустава.
— Эшленд! — Эмили вжалась в спинку кресла.
— Боже, ты только посмотри на себя. Мягкая и влажная…
Руки Эмили легли ему на плечи, притягивая его ближе, несмотря на сигнал тревоги, пульсирующий в голове.
— Эшленд… подожди… не могу… я хотела сначала поговорить с тобой… я…
— Такая прекрасная. — Его язык лизнул бугорок прямо над пальцем.
Она выдохнула:
— Эшленд… дети!
Он поднял голову.
— Что такое?
— Дети. Я не могу. Мы не можем… это невозможно…
Эшленд осторожно вытащил палец из ее тела.
— Что ты хочешь этим сказать, Эмили? — Голос звучал так тихо, что она его почти не слышала. — Что ты имеешь в виду? Ты не хочешь детей?
— Я… дело не в этом… и не в тебе… просто я не могу. Не сейчас.
Повисла тяжелая пауза.
— Эмили, я тебе уже сказал. И все изложил письменно, законно заверив. Я признаю наших детей своими. Дам им свою фамилию. Щедро обеспечу каждого ребенка, каким Господь пожелает нас благословить. Тебе ни к чему тревожиться.
Он произносил все это на удивление бесстрастно, что означало, как уже знала Эмили, что он испытывает глубочайшие эмоции.
— Детям требуется большее, чем банковский счет, — услышала она собственный шепот.
И тут он взорвался:
— Боже правый, Эмили! Ты что, думаешь, я не буду им отцом? Господи, да я буду безумно их любить! И проводить каждую свободную минуту с ними и с тобой.
— Но у тебя уже есть сын.
— И я люблю его всем сердцем. Но он уже почти взрослый. И я думаю, что он только обрадуется компании.
Как там говорил Фредди? «Я всегда хотел брата. Или пусть даже сестру».
Ребенок Эшленда у нее в утробе, у нее на руках. Их четверо, любящее семейство. Смех во время обеда, шахматы и разговоры в библиотеке. Грудь Эмили сжало так сильно, что она не могла дышать.
— В любом случае, — уже мягче продолжал Эшленд, — возможно, ты уже носишь моего ребенка.
— А может быть, и нет. И еще раз так рисковать не могу. Не сейчас, — добавила она, только чтобы успокоить его, поскольку другого раза не будет. Не после того, как он узнает правду.
Он не шевелился, лишь тепло дышал ей в кожу.
— Хорошо. Это твое право, конечно. Я предприму шаги, чтобы избежать зачатия.
— Какие шаги?
— Могу выйти до того, как излиться. Ну и существуют более надежные меры, если ты предпочитаешь их.
Она толком ничего не соображала, пока Эшленд нависал над ней всем телом, пышущим мужской силой. Слово «выйти» вызвало новый приступ желания.
— Какие меры?
Он вздохнул, расправил на ней сорочку, и его тело перестало на нее давить.
— Подожди тут несколько минут.
Как будто она куда-то уйдет. Как будто она может уйти.
Дверь щелкнула, закрываясь. Эмили села в кресле. В этом черном коконе все ее чувства очень обострялись. Она могла отследить каждый натянутый нерв, каждый прилив жара, каждый симптом чувственного возбуждения, разбуженного Эшлендом в ее теле. Не было ни единой частички тела, которая не вопила бы, требуя немедленно ощутить его внутри. Эмили хотела его до боли.
«Ты — Эмили. Это все, что мне нужно знать».
Эмили заставила себя подняться с кресла и подошла к каминной полке. Огонь пылал жарко и ровно, отсвечивая на ее босые ноги. Одну за другой она вытащила из шиньона шпильки и положила их на прохладный мрамор. Фальшивый узел, ее бывшее великолепие, упал ей в руки. Эмили немного покрутила его, взвешивая шелковистую массу волос, и положила рядом со шпильками. Дрожащими пальцами развязала повязку, сложила в аккуратный квадрат и пристроила сверху на золотистый шиньон.
Этим вечером в отеле было на удивление тихо. Даже ветер утих, отяжелев от падающего снега, и теперь казалось, что воздух опустел. Эмили стояла посреди комнаты элегантного личного номера герцога Эшленда, и каждый предмет мебели был ей дорог, хотя она их толком и не видела. Зато запах знала хорошо: лимонное масло и чайные листья, оттенок дыма и чистый пряный аромат самого герцога.
Эмили посмотрелась в круглое увеличивающее зеркало над камином. Оттуда на нее смотрело ее собственное лицо, искаженное выпуклым зеркалом, — увеличенные глаза и уменьшенные обрезанные волосы, челюсть и подбородок. Она сама, только другая, искаженная. Эмили тряхнула волосами, расчесала их пальцами. Эмили, замаскированная, обесчещенная Эмили, любовница герцога Эшленда. В этом странном, неестественном лице не осталось и следа от начитанной очкастой принцессы Хольстайн-Швайнвальд-Хунхофа с ее внешней добродетелью и внутренней неугомонностью.
Кто она такая?
Дверь за спиной отворилась.
— Эмили?
— Я здесь, — не оборачиваясь, негромко отозвалась она.
Дверь, закрываясь, щелкнула. Она ждала шагов по ковру, но ничего не происходило. Эшленд стоял совершенно неподвижно, прожигая взглядом ее оголенный затылок.
— Понимаю, — произнес он наконец.
Эмили прижала пальцы к краю каминной полки.
— Пока тебя не было, я подумала, что… если мы оба за такой короткий период времени втянулись в это глубже, чем собирались…
— Понимаю.
— И ты готов вступить со мной в… постоянные отношения. Будет нечестно… мы не сможем продолжать, если не увидим друг друга такими, какие мы есть на самом деле. Мы настоящие, лицом к лицу.
Эшленд переступил с ноги на ногу.
— В прошлый раз я предлагал тебе снять повязку. Ты отказалась. Я решил, что ты не готова увидеть, что я собой представляю.
— И ты готов просить меня выйти за тебя замуж, не показав мне своего лица? И не увидев моего?
Наконец под его ногами заскрипели половицы. Он приблизился, остановился прямо у нее за спиной и мягко положил руку ей на плечо.
— Что случилось с твоими волосами, Эмили? Лихорадка?
— Нет. Не лихорадка. Я их обрезала.
Его дыхание коснулось ее шеи.
— Эмили, если я что-то и понял за прошедшие десять лет, так это то, как мы, простые смертные, обманываемся красотой. Моя жена была просто необыкновенной красавицей, и когда я на ней женился, то наивно предполагал, что физическое совершенство проникает и в душу.
— Вы ошибаетесь во мне, сэр. Я не боюсь вашего лица. Я поняла ваш характер, ваше сердце и знаю, что все в вас я считаю самым прекрасным в мире.
— Ах, Эмили. Ты боишься, что я увижу тебя? Что я не способен на подобное благородство?
«Неужели это говорит тот чопорный и арктически ледяной герцог Эшленд? — изумилась Эмили. — Сдержанный и официальный Эшленд — куда он делся?»
Его губы коснулись ее затылка.
— В самом начале ты надевала эту повязку, поскольку я хотел остаться неизвестным. Позже, когда я узнал тебя, мне не хватало смелости попросить тебя снять ее. Мысль, что ты в ужасе отшатнешься от меня, была невыносима.
Эмили подняла руку, положила ее на ладонь Эшленда.
— Мгновение назад, Эмили, я сказал тебе, чего хочу. Но чего хочешь ты?
Она покачала головой. Горло перехватило, глаза жгло.
— Скажи. Будет ли это иметь какое-то значение, Эмили? Мое лицо?
Она снова покачала головой.
— А мое?
Вместо ответа Эшленд крепче взял ее за плечо левой рукой и поднял, придерживая, правую.
И повернул Эмили лицом к себе.
Ей хотелось зажмуриться, но она не могла так обидеть его, не могла обманывать. Лицо Эшленда возникло перед ней, изуродованное, знакомое, а взгляд голубого глаза был таким нежным и полным любви, что она чуть не разрыдалась.
Она стояла, дожидаясь его решения. Его лицо слегка расплывалось и казалось нечетким без очков. Что в его взгляде — узнавание? Разве может он не узнать в ее лице, в ее глазах Тобиаса Гримсби? Еще секунда, и этот всевидящий глаз распахнется, кожа на скулах натянется. Он отшатнется в ужасе, в отвращении.
Над ухом тикали часы. Сквозь сорочку проникало тепло руки Эшленда. Левая рука отпустила ее плечо, погладила щеку.
— Красавица, — произнес он и наклонился поцеловать.
Она поцеловала его в ответ. Трясущиеся руки обняли его. От облегчения закружилась голова. Стыдясь своей трусости, Эмили не сказала ничего, просто прильнула к нему.
— Эмили. — Он подхватил ее на руки и отнес к круглому столу в другом конце комнаты. Скинув на пол книгу, раздвинул ей ноги и запечатал рот глубоким, требовательным поцелуем, помогая жарким языком, поглаживая рукой бедра, живот и груди. — Сунь руку в мой карман, Эмили. В левый.
Голова кружилась от вожделения. Эмили сунула руку ему в карман и вытащила небольшой пакетик.
— Открой его. — Он нежно прикусил ей мочку уха.
Она открыла.
— Это не совсем то, чем мужчина пользуется в постели со своей женой, ты же понимаешь, но как прикажет моя леди.
Она уставилась на тонкий, как паутинка, предмет у себя в руке.
— Где ты это нашел?
— В отеле имеется запас. Разумеется, тайный — на случай, если потребуется гостю.
Эмили спрятала пылающее лицо на плече Эшленда. Он сказал:
— Я никогда ими не пользовался. И не смогу… тебе придется помочь мне надеть его. И завязать.
— Но я не…
Он взял у нее презерватив и подошел к кувшину с водой, стоявшему на подносе с напитками.
— Его нужно смочить. Уж это я знаю.
— Откуда?
Эшленд кинул на нее веселый взгляд.
— Если ты помнишь, я служил в армии.
Он неторопливо вернулся, пожирая ее взглядом, словно она была чем-то съедобным. В ушах Эмили стучала кровь. Она потянулась к нему, но он к ней не притронулся, а снял сюртук, жилет и спустил с плеч подтяжки. Взгляд Эмили упал на его брюки.
— Возьми его в руки, Эмили, — скомандовал он.
Что-то в его голосе сожгло последние остатки застенчивости. Эмили расстегнула его брюки, и он выскочил наружу, твердый, темный и… ну да, огромный. Куда больше, чем она себе представляла, больше, чем давали понять картинки в книгах. Неужели он и вправду засунул все это в нее в прошлый вторник? Целиком?
Следовало бы перепугаться до смерти. Лишиться чувств от девичьего потрясения.
Вместо этого Эмили облизнула губы. Обхватила ладонями всю эту длинную тяжесть, провела пальцами по бархатному кольцу кожи на кончике. На нем набухла капля, и Эмили, не задумываясь, наклонилась и слизнула ее.
Эшленд вздрогнул.
Вкус оказался резким и терпким. Диким. Она лизнула еще раз. Язычок отыскал излом и нырнул туда.
— Ты убьешь меня, — прорычал Эшленд и взял ее за руку. — Помоги мне с этим.
Она сражалась с презервативом, ее нетерпеливые пальцы оказались слишком неуклюжими для такой тонкой работы. Естество от ее прикосновений напрягалось, ударяя ее в живот, пока она, наклонившись, завязывала тесемки. Само действие было таким запретным и постыдным, так заряжено чувственностью, что между ног опять стало жарко.
— Я не могу больше ждать, Эмили. — Он задрал сорочку и нащупал пальцами ее потайное местечко. — Господи, ты просто истекаешь. Иди сюда. Ближе. Вот так. — Он подтянул Эмили к самому краю стола и прижал правой рукой, продолжая ласкать левой. Его пальцы сжали ее бедро. Кончик естества раздвинул складки и устроился между губами. Эшленд хрипло произнес: — А теперь смотри на нас. Смотри, как мы сливаемся воедино, Эмили.
— Здесь? — изумленно выдохнула она.
— Здесь.
Она вцепилась в край стола, прерывисто дыша. Его влажный лоб прижался к ее, теплое дыхание овевало ей лицо. Она посмотрела вниз, там был он, твердый как сталь, с набухшими венами, миллиметр за миллиметром исчезавший у нее между ног. Это зрелище, то, как Эшленд, изо всех сил сдерживаясь, скармливает свое увеличившееся естество ее телу, заставляло кровь Эмили пульсировать все сильнее. Ее нежная плоть растягивалась и растягивалась, растянулась почти на грани боли, и она закричала, чувствуя, как наполнена им, как его плотное естество трется о ее чувствительные ткани, — ощущения были почти непереносимы.
Эшленд тяжело дышал. Лицо его покраснело и покрылось потом. От рук, удерживающих ее, исходил жар. В основании горла, прямо перед глазами Эмили, о кожу агрессивно бился пульс. Эшленд слегка наклонил ее назад и вошел еще глубже, на целый драгоценный дюйм.
Эмили изо всех сил вцепилась в край стола, стараясь не распасться на части под этим невозможным давлением. Эшленд дышал ей прямо в ухо. Скользнув ладонью под ягодицы, он прошептал:
— Обхвати меня ногами, Эмили.
Она послушно обвила его ногами, упершись пятками в бедра, и наслаждение снова пронзило ее насквозь.
— Вот так. Хорошая девочка, — сказал он, поцеловал ее в плечо и начал двигаться. Он медленно выскользнул из нее и вошел обратно. — Так хорошо?
— Да… да… — Она откинула голову назад и закрыла глаза. Стол под ягодицами был твердым и неподдающимся; член Эшленда между ног был твердым и неподдающимся. Она зажата между ними двумя. Сотрясение и твердость, дико подумала она. Бежать не получится.
— Любимая, я больше не могу сдерживаться.
— И не надо, — выдохнула она.
Его толчок сотряс ее до самой сердцевины, заставив стол закачаться. Его ладонь у нее на ягодицах закаменела, и он вонзался снова, и снова, все быстрее, своей силой останавливая ей дыхание. Вонзаясь, он негромко рычал, подчеркивая этим каждый вбивающийся толчок в ее тело, и от его мощи из ее горла вырывались крики наслаждения.
Установился ритм ударов, они с каждым толчком подавались друг другу навстречу, не пропуская ни единого. Эшленд вонзался так глубоко, что становилось больно, но боль была хорошая, сжимающая ее наслаждение до непереносимых высот и так потрясающе рассчитанная, что через какие-то дюжину толчков Эмили почувствовала, что пик подступает. Пружина скручивалась все туже и туже, каждый новый толчок был сильнее, чем предыдущий, а рука Эшленда все крепче прижимала ее к краю стола.
Он вбивается, вбивается, вбивается в нее, неослабевающий, идеальный, его свирепое лицо, его влажная кожа, его желание, ее желание. Его хриплый голос:
— Я кончу сильно, Эмили.
Ее пятки вонзаются все глубже, послушные ритму. Слишком много, слишком много. Каждый нерв натянут в ожидании прорыва, ближе, ближе…
— Не могу, я не могу, — всхлипнула она.
Он продолжал вонзаться.
— Можешь. Ты можешь. Отпусти это, любовь моя. Отпусти себя. Кончи для меня. Кончай. Сейчас.
Толчок, толчок, толчок — и взрыв молнии. Эмили вырвалась из собственного тела, вознесенная на белых вспышках, исходящих из твердой плоти Эшленда внутри.
— Эмили! — выкрикнул он ее имя, вонзился в последний раз и, содрогаясь, рухнул на нее. В горле зародился стон, перешедший во вздох.
Они долго лежали неподвижно, тяжело дыша, слившись воедино: его руки, ее ноги, прижавшиеся друг к другу лица, его древко, все еще твердое, внутри нее. У Эмили кружилась голова, она вообще не чувствовала себя. Если бы Эшленд не удерживал ее, она бы взлетела к украшенному лепниной потолку.
— Боже мой, — пробормотал Эшленд. Грудь его все еще тяжело вздымалась. — Боже мой, Эмили.
Приподняв голову, он поцеловал ее в лоб, поцеловал в нос и щеки. Опершись на стол, вышел из нее так же осторожно, как входил, и поморщился, когда вышел целиком.
Не говоря ни слова, он поднял Эмили со стола, отнес в другую комнату и уложил на кровать.
— Не двигайся, — велел он и исчез за дверью.
