Глава 6
Гэвин наблюдал из-под полуопущенных ресниц за тем, как Фиона покидала зал. Было трудно держать в узде чувства, которые обуревали Киркленда, но ему это удалось, несмотря на то, что воображение рисовало волнующую картину: вот он медленно снимает с нее одежду, одновременно целуя ее мягкие податливые губы…
Уже час достопочтенный лэрд ерзал на стуле, пытаясь унять увеличивающееся вожделение. В паху все окаменело и ныло, руки только что не чесались от желания ласкать роскошные формы баронессы Арундел. Перед глазами проплыло видение их тел, сплетенных так крепко, что их невозможно было отделить друг от друга. Даже когда она жевала это жесткое пережаренное мясо, он испытывал прилив похоти. Боже мой, он теряет рассудок!
За свою жизнь Гэвин был знаком со многими красивыми женщинами. С несколькими он даже переспал. Но то, что он испытывал к Фионе, отличалось — это была какая-то неведомая сила, которая гнала его рассудок на самое дно сознания.
Гэвина поразила красота и твердый характер баронессы с той минуты, когда он впервые увидел ее. Граф дивился своему странному чувству по отношению к незнакомой женщине. К этому примешалось и ощущение вины: ведь его снедало желание обладать вдовой своего друга и союзника.
— А она гордая, эта наша английская леди, — сказал Дункан, наливая эль в кружку Гэвина.
— Да. А какая красавица, — добавил Эйдан. — Тебе завидуют все мужчины в зале.
Гэвин состроил гримасу. Он чувствовал себя неуверенно. Граф Киркленд посещал бордели, где общение с женщинами было делом обычным. Он был дважды женат и дважды вкусил таинства первой брачной ночи, несмотря на то, что его вассалы провожали молодых до спальни, не стесняясь непристойных комментариев.
Но он ни разу не спал с любовницей в стенах собственного замка, где его челядь жила на первом этаже и могла слышать все, что происходит наверху. В этом было что-то низкое, омерзительное.
Тем не менее все эти угрызения совести нисколько не умаляли его желания и решимости уложить Фиону в свою постель. Похоже, он просто заболел этой девчонкой!
Лэрд уже в десятый раз бросал взгляд на лестницу и сразу же отворачивался, чтобы никто ничего не заметил. Хватит с него шуток Дункана и саркастических замечаний Эйдана. Он и так слишком нервничает.
Гэвин поднял кружку.
— Разве мы сегодня не будем петь? — спросил он.
— Какие у тебя сегодня могут быть на уме песни? — с улыбочкой спросил Дункан. — Это отличительный признак старого хрыча, который желает оставаться со своими друзьями и петь, вместо того, чтобы пойти к красотке, которая ждет наверху и согревает ему постель.
— Старого хрыча? Да я мужчина в самом соку, — заявил Гэвин, стараясь не засмеяться.
— Глядя на то, как ты себя ведешь, этого не скажешь, — поддразнил его Эйдан.
Гэвин отпил глоток эля и со стуком поставил кружку.
— Я победил вас сегодня на тренировочной площадке, — сказал Гэвин самодовольно. — Всех троих.
Дункан что-то пробурчал себе под нос, а Эйдан стал оправдываться тем, что был застигнут врасплох решающим ударом.
— Это лишь доказывает, что для некоторых вещей ты не слишком стар, — улыбаясь, сказал Коннор и затянул песню. Остальные подхватили с энтузиазмом.
Песни постепенно становились все более непристойными, по причине того, что эль лился рекой, но они отвлекли Гэвина. А он очень в этом нуждался.
Когда он поднялся наверх по лестнице, перепрыгивая через две ступени, было уже очень поздно. Может быть, Фиона сидит раздетая в его постели и ждет? Или она в своих покоях, которые он ей отвел, и ждет, когда ее позовут?
Гэвин смотрел то на одну дверь, то на другую, пытаясь принять решение. Подчинившись инстинкту, он рванул тяжелую дубовую дверь, ведущую в спальню Фионы.
Как-то странно пискнув, Фиона вскочила на ноги. Гэвин вошел, дверь за ним захлопнулась, и он остался наедине со своей новоявленной любовницей.
Свечи не были зажжены. Комната освещалась лишь лунным светом, но ему все же удалось разглядеть распущенные по плечам золотистые волосы и изящные очертания роскошной фигуры леди Фионы. Гэвин знал толк в женской красоте, но красота Фионы была особой, редкой.
Она, видимо, ждала, что он что-то скажет. Или прикажет. «Сними ночную рубашку, ложись на спину и раздвинь ноги».
Если бы он это сказал, она послушалась бы. Он был ее хозяином. Черт! Он мог бы сорвать с нее нижнюю сорочку, повалить на постель и сделать с ней все, что хотел, а она слова бы не сказала. Но от этой идеи у Гэвина почему-то не забурлила от страсти кровь. Его положение лэрда не вызвало у него чувства силы и превосходства. Наоборот, Киркленд почувствовал себя тираном.
Он был вожаком по натуре и взял на себя управление кланом, когда ему еще не было двадцати двух лет. Привычка командовать, держать все под своим контролем стала его вторым «я», так же как неукоснительное исполнение своего долга главы клана.
Но уже в ранней юности Маклендон понял, что спорт в постели был гораздо более приятным, если удавалось находить отклик в партнерше. Терпеливо и умело Гэвин добивался ответной страсти у своих девственниц — невест. Разве его любовница не заслуживает такого же отношения?
— Почему ты сидишь в темноте? — спросил он. — Я думал, ты ждешь меня в моих покоях.
Кровь прилила к лицу Фионы, но голос был спокойным:
— Вы ничего мне не сказали. Я посчитала лучшим ждать здесь, а не вторгаться в вашу опочивальню.
Она наблюдала за ним, но в глубине ее изумрудно-зеленых глаз невозможно было угадать, о чем она думает, что чувствует. Но Гэвин мог бы поспорить на все золото, какое у него было, что сердце этой английской аристократки трепещет, как пойманная птичка.
— Если хочешь, можешь остаться здесь.
Фиона кивнула. Гэвин подошел ближе, сразу ощутив, сколь мало было расстояние между ними. Он вдохнул исходящий от Фионы аромат лаванды и ощутил, как его охватывает головокружительное тепло, гораздо более сильное, чем от всего того эля, который он сегодня выпил. Киркленда бросило в жар.
Как сдержать свою похоть и не напугать ее?
Черт!
Уже в тот момент, когда Фиона склонилась перед лэрдом в реверансе в большом зале, он представил себе, что скрывает простое платье баронессы Арундел. Теперь пришло время удовлетворить свое любопытство.
Гэвин привлек Фиону к себе, так что их разделял лишь тонкий слой одежды. Со стоном он обнял бедра Фионы и прижался к мягкому женскому животу своей твердой плотью.
Фиона казалась смущенной. Она открыла было рот, намереваясь что-то сказать, и снова закрыла. Гэвин прижал ее к себе еще крепче и ощутил, что она напряжена, стоя в его объятиях. Было ясно, что она не чувствует никакого желания. Это вывело Гэвина из равновесия. Он не понимал, в чем дело. Или просто не мог поверить, что объект его страстного желания остался равнодушен к его мужским качествам?
Был только один способ узнать правду.
— Ты вся дрожишь. Скажи правду: ты боишься меня, Фиона?
Она отвернулась, и у него упало сердце.
— Я не боюсь вас, милорд. Я нервничаю. И беспокоюсь, что не смогу угодить вам.
Она лгала. Она избегала смотреть ему в глаза и все время кусала губы. Черт возьми, меньше всего он хотел ее напугать!
— Куда подевалась та смелая женщина, что так дерзко предложила мне себя сегодня днем?
Фиона подняла голову. Румянец заливал ей щеки.
— Я здесь, милорд. Как мы и договаривались.
— Гэвин. Называй меня Гэвин. — Вздохнув, он дотронулся пальцем до ее рта. — Мы не будем торопиться. Все будет медленно. Но я не могу обещать, что смогу выдержать долго.
Он обнял ее за талию и немного наклонил назад, а потом поцеловал в губы. Гэвин был потрясен их вкусом. Она, безусловно, недооценивает свою сексуальную привлекательность!
С тихим стоном Фиона приоткрыла рот, и Гэвин, немедленно этим воспользовавшись, проник языком внутрь. Да, вкус оставался пьянящим: сочетание вина и мяты.
Он снова ее поцеловал, но оказался совершенно не готов к той мучительной сладости, которая пронзила его. Я хочу большего!
Он начал было покусывать нежное место у нее за ухом, но потом снова вернулся к ее губам. На мгновение у него закружилась голова. Вкус губ Фионы был более пьянящим, чем самое изысканное французское вино.
Губы Гэвина заскользили вниз к ложбинке между грудями. Это было мучительно для него, но он почувствовал, что Фиона расслабилась и втянул ртом один из твердых сосков.
Она застонала и запустила пальцы ему в волосы. Гэвин воспользовался этим и, стянув с нее ночную рубашку, опрокинул на постель.
Трудно было поверить, что жар в его крови может быть еще сильнее, но когда он лег сверху и заглянул Фионе в глаза, он почти потерял над собой контроль.
Она смотрела на него из-под полуприкрытых ресниц, и ее взгляд был полон страсти и любопытства.
Зрение Гэвина уже привыкло к полутьме комнаты, и ему стали видны изгибы ее полных грудей, тонкая талия и стройные бедра.
— Может, мы будем продвигаться чуть быстрее? — прошептал он.
Вместо ответа Фиона запустила пальцы ему в волосы. Гэвин лихорадочно втянул воздух и, просунув руку между ее длинных стройных ног, стал гладить внутреннюю сторону бедра. Ее глаза сверкали словно изумруды, лицо порозовело. Воображение Гэвина разыгралось окончательно. Как она будет выглядеть после того, как они проведут ночь любви в его постели?
— Ты прекрасна, — пробормотал он.
Фиона фыркнула:
— Можно и без фальшивой лести! Мы с вами заключили сделку. Я охотно дам вам то, чего вы желаете.
Гэвин слегка оторопел.
— Ты сомневаешься в моей искренности?
— Я… — Она отвела глаза. — Я не привыкла к таким нежным словам. Единственным человеком, который называл меня красивой, был Генри.
— Тебе больно о нем вспоминать?
— Иногда. Но по большей части мои воспоминания веселые и я благодарна за это. И счастлива. — Фиона подняла голову. — А вы часто думаете о своей жене?
— О женах, — поправил он ее и пожал плечами. Господи, звучит так, будто я старый греховодник, переживший двух юных жен. — Они обе были замечательными. К сожалению, моя семейная жизнь оказалась слишком короткой, и у меня осталось о ней мало воспоминаний.
Фиона нахмурила лоб.
— Как спокойно мы говорим о наших умерших возлюбленных. Разве это не печально?
— Жизнь продолжается, — сказал он просто и отвел с ее глаз прядь золотистых волос.
Решив, что в постели не место меланхолии, Гэвин приподнял лицо Фионы за подбородок и поцеловал.
А она принялась изучать его широкую мускулистую грудь, одновременно гладя ее кругообразными движениями.
Гэвин опустил голову и с жадностью прильнул губами к животу Фионы, потом игриво потерся щетиной о ее нежную кожу бедер. Фиона вздрогнула и поменяла положение ног. Гэвин улыбнулся. Оказывается, внутри его маленькой английской розочки бушует огонь! Осталось лишь поднести трут к сухому дереву, и пламя охватит их обоих.
Он снял камзол и бросил его на пол. За ним последовала рубашка.
— Не убирай руки. Ласкай меня.
Фиона положила одну руку на его голое плечо, а кончиками пальцев другой провела по носу и рту, и далее — по подбородку к горлу.
Это нежное интимное прикосновение заставило Гэвина забыть, что Фиона всего лишь его любовница. Он раздвинул коленом ее ноги, и кровь громко застучала у него в ушах.
«Этот звук у меня в голове. В голове? Не может быть!»
Кто-то барабанил в дверь и звал:
— Милорд!
— Прочь отсюда! — прорычал Гэвин.
Но стук продолжался и стал еще громче.
— Кто там, черт побери? Оставь меня в покое!
— Не могу, — раздался дрожащий голос по ту сторону двери. — Дункан сказал, что это срочно!
— Если это шутка, тебе лучше приготовиться предстать перед Всевышним, — крикнул Гэвин. Он подошел к двери и рывком открыл ее. — Что такое?
Молодой сквайр отскочил, словно опасаясь, что его сейчас ударят.
— Меня послали за вами. Опять Гилрой! Он украл наше зерно в Килморе.
Гэвин тихо выругался. Сводный брат всегда выбирает самое неподходящее время для своих выходок. Неужели он не может хотя бы на день оставить свой разбойный промысел?
— Напали на его след?
— Да. Дункан считает, что Гилрой направляется в Данфилд-Кросс. Он поручил мне передать это вам немедленно!
— Хорошо. Ты выполнил свой долг: доложил мне обо всем. — Гэвин чуть было не поддался искушению захлопнуть дверь и вернуться к Фионе, но все же сказал: — Если наши люди поедут через Стерлинг-Пасс, то смогут его перехватить.
Юноша кивнул:
— Дункан так и сказал.
— Они уже выехали?
— Все как раз собираются во дворе.
Гэвин все еще колебался, и это его обескуражило. Ни одна женщина не должна встать между ним и долгом, а уж тем более любовница-англичанка!
— Позови моего оруженосца. Пусть мне седлают коня. Я поеду с ними.
Молодой человек побежал выполнять приказание. Гэвин повернулся к притихшей Фионе. Она прижимала к груди свою ночную рубашку.
— Это опасно?
— В каком-то смысле, да. Преступник, который думает, что может нападать на мои деревни и пугать моих людей, опять взялся за свое. Его надо проучить.
— Вам нужно идти? Разве вы не можете просто послать своих людей?
— Будет лучше, если поведу их я.
Гэвин был доволен, что она поняла его ответ, и может быть, даже одобрила. Так поступает только зрелая женщина, сознающая, что для мужчины значит долг.
«А может быть, она просто счастлива, что я оставлю ее в покое?»
Но один взгляд на взъерошенный вид Фионы убедил Гэвина в обратном. Он сделал глубокий вдох, чтобы утихомирить похотливые требования своего тела. Полностью овладев собой, он встал коленом на кровать и наклонился к Фионе.
— Я ненадолго. Согревай постель. А еще лучше, перейди в мою комнату и оставайся в моей постели. Она больше, — сказал он и, ущипнув Фиону за бедро, ушел.
Фиона смотрела на закрытую дверь. Какая удача, что Гэвина позвали! Не пришлось доставлять ему удовольствие, позволять ему интимные вольности, испытывать незнакомые эмоции.
Ни один мужчина не прикасался к ней так, как Гэвин, но еще более шокирующими оказалась ее реакция на его ласки и желание, чтобы они продолжались вечно.
Фиона была совершенно не готова к тому невероятному всплеску эмоций, которые охватили ее в тот момент, когда губы Гэвина коснулись ее рта. В этом поцелуе было обещание страсти, полного удовлетворения, и вместе с тем сострадания и заботы. Отдаваться на волю этих эмоций было опасно для любой женщины, а для любовницы — просто непозволительно.
Это должно было бы казаться неприличным — позволять мужчине, который не был ее мужем, такие вольности! Больше всего Фиону беспокоило, что все произошедшее не ощущалось ею, как нечто неправильное. Все было естественным и прекрасным. И ей хотелось большего.
Разве такое возможно? Всю свою жизнь она старалась поступать правильно, а вознаграждением Господа за эту праведную жизнь были трагическая смерть мужа, отчуждение кровных родственников и годы, прожитые в вечном страхе.
Гэвин Маклендон все это изменил. Фиона понимала, что их отношения — это временно, что однажды ей придется покинуть замок графа Киркленда. Но пока она здесь, разве так ужасно, что ей хочется насладиться теми крохами счастья, которые были ей ниспосланы?
Что тут неправильного, дурного?
Надо найти в себе смелость и спросить об этом отца Нила. Ее духовник ничего не сказал о ее сделке с графом, но у него наверняка есть свое мнение.
Но готова ли она его выслушать?
Граф спросил ее, боится ли она. Фиона солгала, сказав, что нет, но в глубине души она испытывала страх. Но не в том смысле, который он подразумевал. Фиона боялась эмоций, которые пробудил в ней Гэвин — желания близости и надежды на счастье. Она боялась влюбиться в него, а из этого скорее всего ничего хорошего не выйдет.
Мысли Фионы вернулись к Генри. Ее вдруг охватило чувство вины. Отношение баронессы Арундел к мужу никогда не было страстным, она никогда не испытывала к нему вожделения.
Генри уже нет в живых. Впервые эта мысль не вызвала у Фионы печали. Наоборот, это было спокойное принятие реальности. Незачем запирать на замок память о своей любви к покойному супругу. Лучше вспоминать радости жизни и ощущения любви и доверия мужу.
Смерть Генри очень много унесла с собой, но она также дала Фионе силы двигаться дальше, надеяться, что она еще встретит достойного мужчину. Это было честное признание, и оно поможет ей защититься. От Гэвина. Фиона согласилась стать его любовницей, и она выполнит свою часть сделки, и все прочее, что он потребует — и с удовольствием.
Но необходимо вести себя благоразумно. Она не падет жертвой чар графа, потому что эта дорога чревата разочарованиями и отчаянием.
Гэвин никак не мог заснуть. Он все время ворочался, и наконец, лег на бок, подтянув плащ к самому подбородку. Он понимал, что бесполезно искать более удобное положение для сна на голой земле.
Луну и звезды застилала густая листва, но лэрду все же был виден силуэт часового.
Маклендон снова попытался уснуть, надеясь, что шорох листьев и шум качающихся от ветра веток деревьев помогут ему забыться хотя бы на час. Но ему мешал храп людей, уханье сов и рычание всякой лесной твари.
Мешали Гэвину и собственные мысли. Когда наступит рассвет, придется решать, продолжать ли преследование Гилроя или вернуться обратно в замок.
Они шли по пятам преступников до Данфилд-Кросса, но обнаружили, что Гилрой со своими людьми уже побывал там и успел уйти. Отряд проделал еще десять миль и остановился лагерем. Опыт подсказывал Гэвину, что нужно терпение, чтобы побеждать. Но его терпение было на исходе. Он устал играть в эти игры.
Понимая, что не заснет, Гэвин встал. Пусть часовой идет спать. Может, бедняге удастся немного отдохнуть. Гэвин сделал шаг и замер, услышав отдаленный рокот грома. Он поднял голову и сквозь листву увидел звезды на ясном небе.
В такую ночь вряд ли стоит ждать дождя. Но откуда гром? Он повернулся в сторону, откуда донесся гром, и ровно в эту секунду тишину разрезал душераздирающий воинственный клич, и из кустов вырвалась группа всадников. С мечами наперевес они атаковали лагерь.
— К оружию! — прокричал Гэвин. — Это Гилрой!
Лагерь пришел в движение. Люди вскочили на ноги и с руганью принялись искать в темноте свое оружие. Вскоре воздух огласился звоном стали.
Гэвин еле успел схватить свой меч, как на него напал один из всадников. Схватив обеими руками тяжелый клинок, Гэвин сделал оборот вокруг себя и глубоко, почти до кости, ранил своего врага в ногу. Тот вскрикнул и рухнул на землю, а оставшаяся без седока лошадь умчалась в лес.
Бой разгорался. Скрещивались мечи, летели стрелы. Гэвин оказался в самой гуще. Темнота сковывала его движения, но его отвага и бесстрашие росли с каждым взмахом оружия.
Это закончится здесь и сейчас!
Чье-то тело упало на землю так близко от Гэвина, что даже задело его сапог. Гэвин мельком взглянул на упавшего, у которого из груди торчала стрела, и обрадовался, что это не его воин.
Когда Гилрой понял, что соперников больше, чем воинов в его отряде, он велел своим людям отступить в лес.
Гэвин, еще не отдышавшись, спросил Эйдана:
— Мы кого-нибудь потеряли?
— Нет. У некоторых небольшие раны и царапины, но тела на земле — это приспешники Гилроя.
Коннор перевернул ногой одного из лежавших на земле, и земля вокруг трупа окрасилась кровью.
— Что-то я его не узнаю, — сказал Дункан, наклоняясь и вглядываясь в лицо человека.
— Ничего удивительного, — сказал Эйдан. — За Гилроем идут лишь преступники и бандиты, и они вряд ли тебе знакомы.
— Они умеют биться. Этого у них не отнимешь, — заметил Коннор.
— Чего не скажешь про то, как они умирают.
Гэвин все еще не остыл после горячки боя.
— На нас напало не меньше дюжины человек, — заявил Эйдан, вытирая окровавленное острие своего меча, а потом бережно вложил его в ножны.
— Кто-нибудь заметил, куда они скрылись? — спросил Коннор.
— Они рассыпались в разные стороны. Как листья на ветру, — ответил Эйдан.
— На север, — уверенно сказал Дункан.
— Оставьте одного человека, чтобы позаботился о раненых и похоронил убитых, — скомандовал Гэвин. — Остальные — в седло! Двинемся на север, за Гилроем.
Фиону разбудил непрерывный колокольный звон. Она протерла глаза, пытаясь сообразить, где находится, но было слишком темно. «Еще не рассвело. Почему здесь встают так рано?»
Она протянула руку и потрогала незнакомый полог кровати. Так вот почему так темно, подумала она.
Она немного отвела в сторону тяжелую ткань, и слабый луч пробился сквозь щель. Стало светлее, и Фиона оглядела спальню.
В комнате никого не было. Судя по идеальному порядку, Гэвин не возвращался. Может, надо было ослушаться Маклендона и не переходить в его покои? Но Фиона тогда была растеряна, а подчиниться приказу было легче.
В коридоре послышались шаги, и Фиона замерла. Это, наверное, слуги, заслышав звон колоколов, идут в церковь, подумала она. Но неожиданно кто-то, не постучавшись, открыл дверь.
Фиона не знала, кто удивился больше — вошедшая служанка или она.
— Боже мой, что вы здесь делаете? — спросила женщина, переводя взгляд с растрепанных волос на голые ноги Фионы.
Фиона загадочно улыбнулась. Она не желает объясняться с этой угрюмой теткой.
— Граф вернулся?
Вместо ответа женщина уперлась руками в бока и с негодованием в голосе спросила:
— А вам зачем это знать?
Решив, что еще слишком рано для того, чтобы отвечать на вопросы, Фиона выпрыгнула из постели, вышла из комнаты и вернулась к себе. Там она нашла Элис, которая ждала ее.
— Полчаса назад во двор въехала группа раненых мужчин, — шепотом доложила Элис. — Я узнала это от двух сквайров, которые перешептывались, когда я пошла на кухню за вашим завтраком.
— А что граф? Он тоже ранен?
— Думаю, нет. Как я слышала, на них напала шайка головорезов во главе с каким-то Гилроем, но граф и его люди отбили атаку.
— А где он сейчас?
— Преследует разбойников. Они спорили о том, возьмет ли граф Гилроя в плен или убьет, как только поймает.
Фиона вздрогнула. Хотя она прекрасно понимала, что надо побеждать своих врагов, упоминание об убийстве всегда оставляло у нее привкус горечи.
— Насколько я поняла, этот Гилрой — давнишний враг графа.
— Ах, миледи, это еще не все. — Элис глубоко вдохнула и выпалила: — Гилрой — брат графа.
— Что?
— Правда. Он единокровный, бастард.
— Вот как!
— Да. У них общий отец. И оба брата обладают одинаковым упорством. Эти юнцы сквайры говорили о Гилрое с восхищением. Он называет себя Гилроем, но он истинный Маклендон до мозга костей.
— Странный метод так характеризовать своих врагов, — заметила Фиона.
Элис помогла ей одеться. Фиона выбрала простое облегающее зеленое платье с прилегающим лифом, длинными рукавами, пышной юбкой и коротким шлейфом.
— В здешних людях мне многое непонятно, — сказала горничная, завязывая ленты.
Она умело расчесала волосы Фионы, заплела их в косу и шпильками закрепила ее на затылке хозяйки.
Теперь Фиона была готова к встрече с обитателями замка.
— Возможно, мы не понимаем этих людей, но это не значит, что мы не должны их уважать. Я отправлюсь в церковь, чтобы отстоять мессу и помолиться о благополучии графа и его воинов.
Элис поджала губы.
— Помолиться за графа надо, но я думаю, что было бы лучше, если бы вы попросили у Господа что-нибудь для себя, леди Фиона. Вы в этом нуждаетесь больше, чем кто-либо другой.
